Держись, парень. Курбатов Л. И. Часть-3

К утру взвод был снят с передовой и отправлен в недалёкий тыл. Солдаты терялись в догадках и добродушно рассуждали:
- Это нас, братцы, на спецобстрел приводили, чтобы мы труса отпраздновали.
- А может ведут нас к тёщам на блины, нонешние грехи заедать,- острили в ответ,- поди и командир бригады знатный ужин устроит.
Два последующих дня месили растаявшую грязь, учились штыковому и гранатному бою, но главное учились брать языка, на роль которого, поставили огромного и неповоротливого сибиряка Базарова. Втроём кидались на него, хватали за шею, за руки и отскакивали, как сухой горох от стенки. Откровенно радовались:
- Родятся же такие Поддубные!
А он стоял подбоченясь, равнодушно подсмеивался и манил пальцем желающих. Мелехин, выпятив вперёд нижнюю губу, любовался им:
- Он у нас, что Росси, выдюжит! И решительно рванулся к Базарову. А тот, стесняясь, вытянул вперёд длинные руки, подхватил лейтенанта подмышки, приподнял над головой и бережно опустил на землю. Мелехин неожиданно протянул руку, как бы здороваясь, сделал выпад, резко развернулся кругом. Грузное тело Базарова беспомощно оторвалось от земли, перекатилось через спину Мелехина и под восхищёнными взглядами зрителей, полетело в грязь. Базаров поднялся, отряхнулся и размахивая правой рукой, обиженно проговорил:
- Нечестно так. Болевым-то приёмом.
- Вы это серьёзно? Думаете фашисты в благородство играть пришли?
- Я вас тоже мог бы забросить.
- И бросал бы. На войне, как на войне! Здесь не цирк, товарищ Базаров. Злость нужна.
Мелехин прекратил дальнейшие разговоры, поднял правую руку, подал команду:
- Становись!
Лёнька бегом занял своё место на левом фланге, повернул голову налево и обомлел. Как из-под земли вырос солдат, в низко надвинутой на глаза шапке и тихо проговорил:
- Что муштруют вашего брата? Потом, лихо козырнув, прогорланил:
- Товарищ лейтенант, дружка, бойца Володина, можно?
Не успел командир спросить,кто он и зачем ему Володин, как из строя выскочил Лёнька и заорал:
- Сенька!!
Марчук оторопел, не узнавая Лёньку. А когда узнал, страшно удивился:
- Ты как сюда попал?
Солдаты засмеялись, а командир взвода решил самым строгим образом приструнить самовольство, но улыбнувшись, проговорил:
- Какой ты, право, ещё глупый, рядовой Ионов. Строй - это же святое место!
-Извините меня, это земляк-сосед Марчук.
Володин, Лёнька и Марчук, отпущенные Мелехиным, отошли в сторону, устроились на стоге прошлогоднего сена, разговорились:
- Зачем тебя сюда попёрло?- удивлялся Сенька,- дурак! Жил бы, да поживал дома. Когда ещё двадцать шестой год призовут.
- Откуда ты знаешь, зачем он на фронт приехал? Может за трофеями,- зашепелявил Володин.
- Тебя не спросили,- огрызнулся Лёнька.
Марчук, расстегнув шинель, шарил по карманам.
- Не-е, ему трофеи никчему. Он, брат, за орденом приехал. А мне батя хотел два годика скостить, да не успел.
- Это ещё зачем? - удивился Лёнька.
Сенька помолчал, посмотрел на наручные часы, потом потихоньку полез в боковой карман шинели, вытащил тряпицу, бережно развернул её. На ладони весело заблестели карманные часы. Сверил время:
- Хорошо идут. Ну как там дома, что пишут?
Что знал Лёнька о доме? Ещё не получил ни одного письма, хотя сам послал и не одно. Не забыл отписать в железнодорожное училище, послал письмецо Гундурасу.
Каким далёким казалось недавнее прошлое. Всплыл в памяти родной дом над обрывом, лестница, ведущая к реке, большой сад в излучине реки Лесной Воронеж. Запершило в горле, заслезились, покраснели глаза. Голос дрогнул:
- А тебе пишут?
- Мои-то? Как же. Отец пишет мне, Сенька,мол, давай, соображай там! Я ему кое-чего подкинул.
Лёнька начал о своём, о том, что всколыхнуло душу. Но Марчук перебил его:
- Ладно, хватит лирики. Дай с человеком о деле поговорить.
Марчук служил в комендантском взводе, что находился в соседней деревне, километрах в трёх-четырёх от места расположения разведвзвода. С Володиным он подружился ещё в эшелоне, когда ехали на формирование бригады.
Разговор у них был недомолвками. Марчук всё требовал от Володина что-то достать. Лёнька не слушал их, всё вспоминал дом. Когда прощались, Сенька вдруг протянул парню часы:
- На-ка поноси, а там может и приживутся.
Отказываться не хотелось, подумал,- дома гвоздя ржавого у него не допросишься, а тут - часы.
- Семён, откуда у тебя столько часов?
- Трофеи военного времени,- и хитро подмигнув, загоготал.
Володин, неуверенно хихикнув в кулак, закашлялся.
-Бери, бери, а то Володину отдам. Это тебе авансик.
Лёнька взял часы, поблагодарил. Часы были Кировского завода.
Только потом задумался Лёнька о том, что часы то наши, как они могут быть трофеем. Но секундная стрелка весело бегала по кругу, чётко отстукивал маятник,- тик-так, тик-так. Всё казалось правильным. Первые часы в жизни. Почему авансик? Расспрашивать не стал, с Сенькой договорились встретиться завтра.
- Ёнов, к командиру! - позвал Лёньку молодой белобрысый, ещё не обстрелянный боец Сидоренко. Он только вчера прибыл с пополнением во взвод.
Лёнька хотел сказать ему, что он не Ёнов, а Ионов, что надо знать фамилии фронтовых товарищей, но подумал и во весь опор помчался в дом, где его ждал новый командир батальона старший лейтенант Сырых, комиссар, Мелехин и коммунисты взвода. Шло партийное собрание.
Вопрос, который ему задал Кривенко, заставил недоумённо пожать плечами:
- Ты в самодеятельности участвовал?
- Маяковского на сцене читал, а что?
Командир батальона оглядел парнишку с ног до головы и кажется остался доволен. Коротко заметил:
- Остригли его зачем?
Дело в том, что до прихода Лёньки, более часа решали вопрос о посылке его в разведку. Серых долго не соглашался, сомневался в успехе. Комиссар, напротив, уверял, что Ионов справится. Да и другого выхода не было. Обстановка сложилась такая, что разведку боем провести не представлялось возможным, людей послали бы на верную смерть. Местность плохо просматривалась, а плохо одетый мальчишка, устроившись в каком-нибудь сарае, высмотрел бы всё, что делается на другой половине села Ряжного, где засели немцы. Ну а если попадётся, вот тут и нужны артистические способности, чтоб выкрутиться.
- В разведку пойдёшь один?- спросил Мелехин.
- Пойду,- не задумываясь, ответил Лёнька и тихо добавил,- только я не знаю, чего там делать.
Командиры рассмеялись. Серых, объясняя суть задания, смотрел парню прямо в глаза:
- Ночью, переодетым в старьё, переберёшься через Миус, спрячешься в деревне, а днём будешь наблюдать, что там делается у немцев на второй линии обороны. Обратно вернёшься следующей ночью. В то, что ты разведчик, трудно поверить, уж больно мал,- и добавил, - без обиды будет сказано. Точные инструкции у лейтенанта Мелехина. Ясно?
- Ясно, товарищ старший лейтенант.
- Можешь идти готовиться. Продолжаем собрание, товарищи.
Переодевал Лёньку Устюжин, который теперь по совместительству работал каптенармусом. Старого каптенармуса с тяжёлым ранением отправили в тыл. Обноски находили с трудом. Парусиновая засаленная куртка была великовата, рваные ботинки "просили каши."
Документы Устюжин убрал к себе:
- Вернёшься, сам отдам, возьми ка,- и сунул парнишке запазуху половину круга чёрствого хлеба,- а сейчас баночку тушёнки слопай.
Забежал Мари, спросил у Устюжанина:
- В каком ухе звенит?
- В правом.
- Угадал, правильно, давай закурить. Ага, и ты тут, доброволец. Ты-то мне и нужен. Эка, тебя разрядили! Вечером поведу тебя показывать место перехода, я ведь тутошний, с Матвеева Кургана.
- Фамилия то у тебя не местная,- заметил Устюжин.
- Что фамилия? Ты спроси, как меня зовут. Жан Поль я, брат, понял?
- Это что ж, вроде француз ты?
- Не-е, какой я француз. Иван Поликарпович Маринин,- понял?
Лёнька с интересом слушал разговор двух солдат, доедая консервы - вкусное мясо в желе. Мари продолжал:
- Чистокровный, как рысак орловский, русский я. Сперва, понимаешь,отец, а потом и мать с голоду в Гражданскую приказали долго жить. Вот и остался я - несмышлёныш. Был у нас в деревне попик, царствие ему небесное, неказистый такой, нос сизый, как у запивохи, словом - шут гороховый. Так вот этот попик и чудил. Окрестит дитё, назовёт Иваном, а в церковной книге запишет с вывертом. Меня тоже назвал Иваном, а записал Жаном, а отчество Поль, хотя отца звали Поликарп Ксенофонтович Маринин. К тому времени, как я подрастать стал, попа уже не было, ну кто проверит? Был, правда, грамотей-писарь, да и тот курицын сын. Выписывал мне справки, когда я в Таганрог поехал на работу, с церковной книги и всё приговаривал,- ты у нас первый хранцуз на деревне. Вот кончится война, разберусь, верну себе православное имя.
- А чего раньше не вернул? - поинтересовался Лёнька.
- Да вишь ли, браток, самому нравилось, что внимание обращают, а я по глупости красовался. Ну, кончилось время, пошли.
Тускло поблёскивал, местами залитый водой, лёд на реке Миус. Противоположный берег реки был огневым рубежом, его разбили на пристрелянные квадраты и каждый метр этих квадратов методично обстреливался. С наступлением темноты, нужно найти ход и незамеченным пробежать линию фронта. В месте, где намечался переход, была небольшая возвышенность, за ней сразу - овраг. Река не просматривалась, а потому не обстреливалась. Как уверял Жан Поль Мари,- лучшего места не сыскать.
Подошёл Мелехин, тихо спросил:
- Как дела?
От неожиданности Лёнька вздрогнул и быстро проговорил:
- Всё ясно, товарищ лейтенант. Можно идти.
- Торопыга ты,- посмотрел на часы Мелехин,- осталось двадцать четыре минуты...и с Богом.
- Надежда на Бога плоха,- вмешался в разговор Жан Поль Мари,- давеча в медсанбат с ладанкой солдата привезли, не помог ему Николай Угодник.