Слеза матери

У островной горы в Тегардате, к югу от Джанета (Алжир, Тассилин-Аджер) в эпоху неолита бил ключ, а то и звенел ледяным серебром речной поток. В зимнюю пору до сих пор ещё под ней образуется пруд. Но редкие дожди уже не в силах обратить мираж рая в явь. И тонко, виртуозно выбитый на отвесе скалы петроглиф – это самая гениальная эпитафия потерянному раю. Он был создан около восьми тысяч лет тому назад, как раз во время дебюта глобального похолодания, когда дыхание Сахары задушило и обратило в камень многие земли от края до края. Но и в долине смерти ещё остались оазисы. В них время от времени искали приюта древние скотоводы.

И вот в один ужасный год какой-то из караванов нашёл на месте реки у подножия горного "маяка" мёртвое русло. В тех краях и до сих пор ещё жива вера в то, что мемориал в виде резного панно – дело рук одного из пастухов. То, что это крик души, в том нет и капли сомнения, но работу эту выполнил не рядовой погонщик, а величайший мастер своего времени. С горной кручи словно бы спускается стадо быков и коров, гордо покачивая громадными рогами-лирами. Не игра даже, а битва света и тени, то и дело резко выхватывает их силуэты из толщи плиты, а потом они снова тают, как в оплывшем воске. Но из-за толщины контурных линий эрозия так и не уничтожила этот шедевр.

У каждого из могучих, и даже грозных с виду животных, чьи головы были развёрнуты анфас, с нижнего века правого глаза падает петлеобразная капля – это слеза. У них, как и у людей-вожаков великое горе – земля умирает! Но раз уж племя всё же устроило в этом месте стоянку такую долгую, что можно было оставить после себя яркий памятник, то, как видно, в то время там никто не умер от жажды. Но всем было ясно, что больше уже они к этому инзельбергу не вернутся.. Их новый путь вёл к новым горизонтам в виде таких мощных рек, которые были бы неисчерпаемым источником на века. И если не все, то очень многие дороги в то время из Сахары вели к Нилу.

И на его берегах, уже при фараонах образ коровы со слезой будет вновь явлен в мире искусства. В XXI веке до н.э., в начале новой эпохи, оно было едва живо после веков былого раскола. И даже при дворе царя вновь приведённой к единству державы было мало и талантов, и искусных рук. На одном и том же памятнике той поры часто бок-о-бок уживались изыск и китч. В этом плане ярок пример семейного некрополя, что был основан в Дейр эль-Бахри по указу фараона Ментухотепа II. К востоку от величественного храма там стоял ряд мавзолеев для жён фараона и одной малютки-царевны, а ещё часовня в честь богини Хатхор.

В архитектурном гимне этого ансамбля "нотами" были тонкие рельефы в самом элегантном стиле. Не меньший восторг вызывает и сложный резной экстерьер саркофагов цариц из белого камня. Но вот росписи внутри ковчега царицы Ашаит (ныне в Каире: JE 47267), да и на стенах склепа Кемсит – это грубый лубок. Но они и без того не стоят особого внимания, ведь что-то новое к уже знакомой теме было внесено лишь резчиком. В сценах жития цариц Ашаит и Кауит (Каир, JE 47397) есть одна интрига: та корова, которую с её телёнком привели ко двору госпожи, чтобы взять у неё свежего молока, эликсира бессмертия, роняет крупную слезу.

Не отступая от канона, резчик показал головы коров на обоих погребальных ковчегах в профиль, и тут уж само собою вышло так, что как бы плачет лишь один глаз. В отличие от коров на скате давно покинутой и забытой алжирской горы скорбящие коровы на саркофагах египетских цариц как будто подчёркнуто комолы. Но в то время ещё не была забыта полудикая порода, на которую едва ли не молились столь же полудикие кочевники. У Кемсит в погребальном покое, у Ашаит внутри саркофага бурёнки с мощным "тараном" на голове идут рядом со своими безрогими, пятнистыми сёстрами. Уж они-то не похожи на безответную жертву: их вид грозен и важен.

У коров с петроглифа в Алижре не было телят, и их слёзы были истолкованы как скорбь по родине. А вот слёзы коров с египетских саркофагов были довольно криво истолкованы как боль за телёнка, для которого после дойки не осталось молока. Но ведь ни один хозяин не даст уморить приплод своего же скота голодом! На саркофаге Ашаит, к тому же, корову со слезой как раз сосёт маленький бычок. Не оплакивает ли она свою госпожу? В высоком канделябре перед нею то ли горит свеча, то ли курится ладан. Идею о том, что эта сцена – аллегория первым высказал немецкий египтолог Дитрих Вильдунг. В образе телёнка он видел бога Хора.

У сына Осириса в детские годы был лишь один защитник – его мать. В пасторалях гробниц эпохи Древнего царства уж слишком был высок градус обыденности. Ульи амбаров, хлева, бойкие, как муравьи и усердные, как пчёлы слуги на саркофагах жён основателя новой эпохи – это знак полного принятия эстафеты традиции. Но при этом добыча и принятие молока явно выглядят как сакральное действо. Истоки этой аллюзии на жизнь богов – в догмате о тождестве фараона с Хором. От матери он получает питание, а значит и мощь, а через её кровь – трон. И когда Ментухотеп II брал в жёны жриц, он так пёкся о своей легитимности.

В часовнях храма Дендера и ансамбля Дейр эль-Бахри он, как и его царицы-консорты, тоже пьёт молоко. И не только из чаши: он также припадает к груди богини Хатхор, а иногда и к вымени, так как эту богиню часто изображали в виде священной коровы. В реалиях бренного мира молоко "прямо из-под коровы", бывало, сосали, отпихнув телёнка, чумазые дети плебеев. И этот обычай в египетских деревнях не был истреблён даже после того, как эпоха ислама, казалось бы, изменила весь уклад страны до неузнаваемости. Но царь в этом случае, конечно же, не "сирота фиванская" – он так ассоциируется с богом Хором в его ипостаси младенца.

Имя богини при этом – не более чем маска одной из инверсий божественного материнского начала. В дальнейшем в роли кормилиц царя выступали и Исида, и Анукет, и Уретхекау, и даже Тауэрт. Но эпизод с плачущими коровами – это частный феномен времён XI династии, и он был рождён во многом из истории как раз Исиды и Хора. В память о том, как возмужавший Хор, одолев Сета, вернул жизнь своему отцу, у врат гробницы перед мумией проводили сложный и торжественный ритуал отверзания уст. В идеале это была мистерия с обильным жертвоприношением. В том числе нужно было заколоть двух быков – для Юга и для Севера.

От первого брали ногу и сердце, чтобы немедля отнести их в "дар" мумии. К месту события в это же время гнали и коров с телятами. Под нож корова не шла, но она должна была отдать на заклание своё дитя. Ритуал был по-первобытному лют: бедному бычку ещё живому отсекали часть передней ноги (голень с копытом), чтобы коснуться ею уст мумии. Ток жизненной силы короток, и нужно успеть, пока нога ещё не остыла. А затем её поспешно уносили – чтобы сжечь. В особых ямах рядом с гробницами не раз находили обугленные остатки телячьих ног, а часто и все четыре. До эпохи Нового царства в таких же ямах жгли конечности черепах и газелей.

Рёв матери телёнка, должно быть, заглушал даже вой плакальщиц. Но о причине её горя памятники долго молчали. Лишь после победы над "амарнской ересью" в галереях гробниц и на папирусах можно было увидеть жуткий обряд. И то чаще всего он был показан без углубления в натурализм и походил на эпизод из бульварного комикса. К примеру, в фиванских усыпальницах ТТ218 и ТТ360, в Книге Мёртвых писца Ани (Британский музей, EA10470), царского домоправителя Хунефера (Британский музей, EA9901,5) мы просто видим бычка на трёх ногах. Из культи у него бьёт струя крови, а ему хоть бы хны. В гробнице Амоннахта (ТТ218) он даже взмывает в прыжке!

Но и при всёй этой небывальщине художник как будто не забывает о страданиях коровы-матери. И хотя её больше не рисуют со слезой, рядом могут написать, что она плачет ("реми") и тоскует ("мерет инед ти"). У неё от ужаса широко открыт рот и далеко высунут язык, которым она только что умывала своего малыша. Не в силах вырвать своего детёныша из рук "святых палачей" она зычно ревёт и мотает головой в яростном исступлении. Но смерть не переспоришь. Лишь можно лелеять надежду на новое рождение. И этому, в том числе, способствовало очищение молоком ("суаб эм-ирчет"), ведь корова, даже и без рогов – аватар богини.

Тиары богинь часто украшают рога коров первобытного типа. Но ближе всего этот образ богине Хатхор. Её рога – это отроги гор Запада, за стеною которых мир мёртвых. В этом случае её телок – Ихи, аналог Хора. А корова без рогов – образ Исиды в трауре, когда она слаба и уязвима. В её лице корова оплакивает уже не телёнка, а умершего: "ибес инед эн-небес". В своей посмертной судьбе любой, будь то мужчина или женщина, играет роль и Осириса, и Хора, и даже богини. В Текстах Ковчегов одно из заклинаний так и прямо названо: "превращение в Хатхор" (CT 331). В тех же Текстах, а также и других источниках можно найти истоки обряда, превратившего маленького бычка в мученика.

Речь об ампутации рук, которую Исида провела своему сыну. В попытках лишить Хора права на трон отца, убийца Осириса, Сет пытался совратить юношу. Его семя – яд хаоса. Но оно было похищено и Сет, сам того не ведая, проглотил его. Он не умер – это было невозможно, но он был вынужден на глазах трибунала богов источить из себя частицу света – знак победы сил добра. С этим ореолом на голове потом ходил главный арбитр трибунала – Тот. Итак, дело было сделано, но руки Хора, тайно укравшего "злое семя" были покрыты скверной. И мать избавила его от них, вырастив ему новые. А старые она бросила "в воду", то есть, в небытие Нуна.

А далее, по одной версии, они так и сгинули в предвечном океане, а по другой – были вынуты уже чистыми от греха, но их всё равно похоронили. Их зарыли в яме точно так же, как ножки жертвенных телят, как газелей и черепах, в образе которых, как думали, является дух дикой пустыни – Сет. Не схожая с торжественным мираклем, вульгарно изложенная притча была, похоже, под частичной цензурой жрецов. И в то время как забой быков на памятниках изображали совершенно спокойно, о манипуляциях с маленьким телёнком очень долго "молчали". Но и после снятия табу иконография была чаще абстрактной, а душераздирающий образ коровы со слезой был забыт.

На снимке: фрагмент резного изображения с саркофага царицы Ашаит (Каир, JE 47267)

Источники:

Буркхард Бэкес. Жестокий обряд. К вопросу о сценах с коровой и её телёнком на саркофагах Ашаит и Кауит/Burkhard Backes.The Crying Game. Some thoughts about the “Cow and Calf” Scenes on the Sarcophagi of Aashyt and Kawit. Perspectives on Lived Religion, 2019.

Матье М.Э. Искусство Древнего Египта. СПб.: Коло; Университетская книга, 2005.

Бриер Боб. Древнеегипетская магия/Пер. с анг. В. Симакова. – М.: КРОН-ПРЕСС, 2000. Серия «Таинственный мир».

Лишка К. Установление древней личности: казус с саркофагом Ашаит/Kate Liszka (California State University, San Bernardino). Discerning ancient identity: the case of Aashyet’s sarcophagus (JE 47267). Journal of Egyptian History 11 (2018) 185–207

Баюми Тарним, Рихам Эзз эль Дин. Изображения богини, кормящей царя в Древнем Египте/Bayoumy Tarneem, Riham Ezz el Din. Representations of a Goddess Suckling a King in Ancient Egypt. The Conference Book of the General Union of Arab Archeologists 15(15):168-187. DOI:10.21608/cguaa.2012.37343

Васильев А.М. Египет и египтяне - Москва: Мысль, 1986 – с.255