27. Чужой

… Чёрный туман, непроницаемо-плотный, обволакивающий крошечную слабо тлеющую искорку жизни со всех сторон, постепенно рассеялся.

«Жив… »

Череп раскалывался от боли. Он вскинул руку к затылку, пальцы нащупали твёрдую корку спёкшейся крови.

«Что со мной?..»

В памяти пустота. Он приподнялся на локте, сел. Огляделся: широкий тёмный коридор, разделённый пополам рельсами, тускло поблёскивающими в слабом свете сумерек, сквозь прямоугольное отверстие в стене виднеются неясные очертания каких-то строений, окутанных плотным сероватым туманом…

Резко закружилась голова, навалилась слабость. Откинувшись на стену, он прикрыл глаза. Вдох… выдох… Воздух холодный и влажный, пахнул землёй и талым снегом…

Здесь кроме него, раненного и немощного, не было ни души. Кто он? Как оказался в этом странном месте?

«Меня хотели убить… За что? Или я встал у кого-то на дороге?..»

Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить… В голове была лишь пустота — словно кто-то прошёлся мокрой тряпкой по чёрной доске, стирая воспоминания, начертанные на ней.

«Но я выжил! Наверное потому, что я нужен тому, кто связал свою судьбу с моей?..»

Опираясь о стену, он кое-как поднялся. Тело сотрясал озноб, к горлу подкатывала тошнота, сознание мутилось. Но он понимал: если останется здесь дольше, Смерть победит. Он должен быть сильнее — ради себя, и того, кто нуждался в нём.
…

… Он медленно брёл, пошатываясь как пьяный, вряд ли отдавая себе отчёт, куда. А может, это было лишь частью странного видения, в котором реален лишь он, а равнодушные прохожие, спешащие мимо куда-то по тёмной улице, свет фонарей и автомобильных фар, приглушённый туманом, — фантомы, создаваемые его воображением? Образы размыты, словно нарисованные акварелью на влажном листе…

«Дэниел… Дэниел! – повторял он единственное, что всплыло в памяти — словно цеплялся за спасительную нить. – Это моё имя!..»

… Зачастил мелкий дождь. Ледяная влага впитывалась в ветхую одежду, капли стекали с волос за шиворот.

Смерть. Как же близко она была! Настолько, что он чувствовал её тлетворное дыхание затылком. Было страшно: ведь он так хотел жить!

Ему сделалось хуже. Чувствуя что силы вот-вот покинут его, а с ними угаснет и искра жизни, едва тлеющая в груди, он, пошатываясь, приблизился к какому-то дому и постучал в дверь слабеющей рукой.

– Здесь ничего нет для тебя, – отрезал парень, показавшись из-за приоткрывшейся створки, смерив Дэниела презрительным, неприветливым взглядом. – Убирайся!

Дверь захлопнулась. А ведь он даже ничего не успел сказать! Растерянный, подавленный, Дэниел стоял на крыльце, опираясь ладонью о выступ стены.

«Чужой… – подумал он с горечью, обращая взор в пасмурный вечер. – Напрасно очутившийся в этом мире. Прочь… куда-нибудь! Всё равно…»

Словно невидимые стылые костлявые руки проникли внутрь и сжали сердце, словно тиски. Невероятная тяжесть навалилась на него; виски сдавило, в глазах потемнело, колени подкосились… И он кубарем покатился с высоких ступеней.

Дождь усилился, превратившись в ливень: словно небо оплакивало того, кому выпало влачить ношу, ставшую непосильной. Но ему, отверженному, было всё равно…

… Долго ли длилось беспамятство? Кто вновь позвал его к жизни? Или ему только почудились слова, произнесенные тихим, нежным голосом: «Твой час ухода ещё не настал.»?

Он вновь поднялся и побрёл вперёд, словно одержимый. Он знал только: он должен найти…

… Сигнал машины, неожиданно вырулившей из-за угла, показался Дэниелу оглушительным, свет фар почти ослепил. Остолбенев, точно парализованный, он таращился округлившимися от ужаса глазами на автомобмль, несущийся прямо на него.

Отчаянно завизжали тормоза. На какие-то мгновения прийдя в себя, Дэниел отшатнулся. Было слишком поздно.

***

… Свет первых робких солнечных лучей — вестник рождения и торжества жизни — проник сквозь тонкую кожу опущенных подрагивающих век, разрушая оковы сна. Существо, что так долго блуждало в потустороннем мире среди неясных образов, возникших из кромешной мглы хаоса, оставаясь безвольной тенью, очнулось в мире реальном.

Пришло ощущение тяжести физического тела, а вместе с ним — пульсирующие болью виски и ноющие рёбра: смутно напоминающая о чём-то, происшедшем с ним. Рука дёрнулась к голове, пальцы нащупали повязку.

Медленно, словно поднимаясь со дна вязкой топи, воспоминания одно за другим возникали перед мысленным взором: живые картины, написанные искусной рукой мастера на листах тончайшей бумаги. Больничная палата, чистые простыни, белые занавеси на окнах, тихое жужжание приборов, инвалидная коляска ждёт в углу… Весенний сад: пахнет талой водой, влажной древесной корой и набухшими почками, и так звонко поют птицы! Ах, как же хочется вскочить, побежать… но ноги немощны!..
… Комната в старом здании интерната для сирот-инвалидов; он глядит в окно на тропинку, ведущую к воротам. Сегодня его друг обрёл семью…
… Чужой дом, в который его привезли — он должен был стать и его домом, но превратился в его тюрьму. Хмурые, недружелюбные лица членов чужой семьи. И он чужой — для всех, кроме Эстер…
… А дальше?.. Только стена ревущего пламени, за ней — чернота, покрывшая отрезок его жизни…

Стиснув край одеяла, он застонал — но не от физической боли. Чувство потери чего-то важного, самого дорогого нестерпимо щемило душу.

Дверь, тихо скрипнув приоткрылась, в комнату бесшумно, словно призрак, скользнула женщина. Подойдя к кровати, она склонилась над больным.

У неё были тёмные волосы, расчёсанные на прямой пробор и заплетенные в тугую косу, и добрые серые глаза.

– Нужно было заглянуть к тебе раньше, – сказала женщина, отводя с его лба длинную прядь, в её негромком бархатистом голосе слышался лёгкий акцент. – Отчего ты плакал, Дэниел?
– Дэниел? – удивлённо переспросил он. – Отк-куда вы знаете?..

Женщина высоко вскинула изогнутые дугой тонкие чёрные брови.

– Ты бредил, – ответила она. – Твоё имя было единственным чётко выговоренным словом, – она улыбнулась уголками полных губ. – А меня зовут Марта.

Она отошла к столу, стоящему у окна и, отвернув ткань, покрывавшую его, принялась чем-то орудовать, тихонько мурлыча себе под нос.

Приподнявшись на локтях, Дэниел огляделся. Небольшая чистая комнатка, на окнах занавеси из плотного тюля, создающие приятный полумрак. Было немного прохладно, специфически пахло лекарствами и чем-то сладким, рождающим невольные ассоциации с цветными витражными окнами в маленькой деревенской церкви…

– Как д-долго я нахожусь здесь, ма;ам? – спросил он.
– Сегодня четвёртый день, – последовал ответ.

«Что было, прежде чем я попал сюда? Я обязательно должен вспомнить!»

– Ну, рыжик, – вернувшись, Марта с лёгким стуком поставила на прикроватную тумбочку железный поднос, – сейчас буду лечить твою рану.
– А почему: рыжик? – удивился Дэниел.
– А потому, – с улыбкой ответила она, помогая Дэниелу сесть, – что шевелюра твоя золотая… была. Да только её пришлось остричь, в целях соблюдения гигиены. Сейчас будет немножко больно, нужно потерпеть, – предупредила, и принялась разматывать бинт вокруг его головы.

Запахло спиртом. Дэниел зажмурился, стиснул складку одеяла, однако ничего кроме прикосновения ватного тампона, смоченного антисептиком, ничего не почувствовал.

– Надо же! – услышал он бормотание Марты. – Волшебство какое-то!..

Вынув из широкого кармана светло-зелёного кителя, какие носят медсёстры в больнице, овальное зеркальце, вручила его Дэниелу.

– Вот, гляди!

Бледное осунувшееся лицо, заострившиеся черты, тени под карими глазами, кажущимися огромными. Короткие волосы, рыжие на концах, на корнях были тёмными.

От двери послышалось негромкое покашливание. Вздрогнув от неожиданности, Дэниел обернулся. Джентлмен, вошедший в комнату, был молод, статен, красив — словно сошёл с полотна художника викторианской эпохи, изобразившего аристократа в домашнем бархатном халате. Сходство черт его и сиделки Дэниела было настолько разительным, что было невозможно не догадаться об их близком родстве.

– Игорь! – воскликнула Марта. – Ты когда-нибудь оставишь эту твою дурную привычку подкрадываться, точно привидение?!
– Нет. Мне нравится видеть, как ты пугаешься, а потом сердишься, сестричка, – отвечал джентлмен, невинно улыбаясь. – Ну, как идут дела? – осведомился он, приблизясь к кровати.
– Взгляни-ка! – кивнула брату Марта, прежде чем смущённый Дэниел успел что-либо вымолвить. – Всё чистенько да гладко!
– Хм… Совсем неплохо, на вид. Выходит, ты счастливчик, парень… Как, то бишь тебя величать?
– Д-дэниел.
– Разумеется, мне весьма хотелось бы узнать, – отодвинув в сторону край одеяла, джентлмен опустился на край матраца и пристально взглянул на Дэна, – о причине, вынудившей тебя броситься под колёса моего форда, однако… – он зыркнул на Марту. – Однако не стану тебя изнурять допросами. У каждого из нас есть скелет, спрятанный в шкафу. Не так ли?

Дэниел промолчал, но глаз не отвёл.

– Если ты всё-таки пожелаешь поведать мне свою историю, – продолжил джентлмен, – я всегда к твоим услугам. И поверь: уж я-то умею хранить тайны.

Подмигнув с видом заговорщика, он поднялся и вышел.

…

В тот же день Дэниела навестил пожилой джентлмен, представившийся как «мистер Бурштейн, близкий друг хозяина дома сего, врач, по совместительству». Осведомившись о самочувствии и получив положительный ответ, он остался, однако, не вполне удовлетворён. Смешно цыкнув, врач покачал головой, и преступил к осмотру юного пациента: посветил фонариком в глаза, постучал по коленкам. Вытащив из кожаного кейса планшет с закреплённом на нём листком бумаги и шариковую ручку, предложил «юному джентлмену» написать своё имя.

– Хм-гм… весьма неплохо, – заключил врач, цыкнув по привычке, – хотя и коряво. А теперь, мой друг, извольте-ка встать на ножки и пройтись до окна и обратно.

Дэниел повиновался. Вышло у него, правда не слишком удачно: он был очень слаб, и голова его кружилась.

– Ничего-ничего, – проговорил доктор Бурштейн, прийдя ему на помощь и доведя до кровати. – Это всего лишь упадок сил. Всё в точности, как я и утверждал, дорогуша Игорь Алексеевич, – сообщил он, не спеша оборачиваясь к хозяину, стоявшему у двери. – Парнишка отделался лишь лёгким испугом и несколькими ушибами, рёбра целы. Неврология отсутствует от слова «совсем».
– А откуда, в таком случае, рана на голове? – Игорь удивлённо приподнял красивые тёмные брови.
– Вероятно, она была получена бедолагой прежде, чем он бросился навстречу вашему автомобилю. Думается мне, – врач откинулся на спинку стула и воззрился на Дэниела, – юный джентлмен изволил вступить в бой с неприятелем, отстаивая честь прекрасной дамы… Не так ли?
– Я… н-не помню… – пролепетал Дэниел, смешавшись.
– М-да… – промычал врач. – Потеря памяти… Что ж, такое иногда случается.

Поднявшись, он пожелал Дэниелу скорейшего выздоровления, и, попросив Игоря его проводить, вышел.