Обозники

Сильным будь, веселым, бравым,
Разудалым молодцом!
Пусть зовут тебя по праву
Настоящим казаком!
           (Ченин Александр)               

   

   Со дня Святой Троицы намечался отъезд казаков в Самару, обозники дожидались конца севрюжьей плавни чтобы вывезти на продажу рыбу: осетра, шипа и стерлядь,  а также икру.

   Атаман обозной станицы Дмитрий Миронов был преклонного возраста, что мало отражалось на его недюжинной физической силе, проверял каждого станичного обозника. Многие из удальцов были бывшими стрельцами. Московское правительство ссылали на Яик не только раскольников, но и зараженных расколом стрельцов. Раскольники и стрельцы на Яике принимались казаками,  не считая это наказанием. Многие из них изъявляли желание участвовать в казачьей жизни  и поэтому с большой охотой соглашались на столь опасную поездку.

   - Хватит отлеживаться! Мажьте колеса, закладывайте коней, да с Богом в путь.-

   Никита Зевакин вышел со двора, выводя коня, запряженного в тагарку. Из головы не выходила Ипатия и дети. Как им придется жить без него? Ведь в пути всякое может случиться. На обозы с товарами могли напасть степные кайсаки, коварные  башкиры и того хуже разбойники-калмыки. Они ночью нападали и обворовывали обозы.  Раньше, когда не было указа царя о запрете “на калмыков не ходить”. Казаки гнали разбойников до их улусов. После царского указа казаки с калмыками замирились, но калмыцкие шайки стали разбойничать и грабить казаков безнаказанно.

   Для большей безопасности с обозом шел ертаул казаков. Но Никита все же взял в дорогу саблю, самопал и к нему мешочек с пулями и пороховницу.

   Вспоминал, как Ипатия собирала ему вещи и харчи в дорогу: она не плакала, старалась даже улыбаться, но в глазах стояла такая смертная тоска, что  Никита едва не дал задний ход. Хорошо, Лука Кочергин подбодрил, отвлек своей обычной болтовней от тяжелых мыслей. Когда провожал его Лука, он просил присмотреть за Ипатией и детьми, а когда надо - помочь. Лука пообещал приглядеть за его семьей.   

   Вчера в храме в день Вселенской родительской субботы поминали усопших православных христиан. Никита никогда не молился так истово, так самозабвенно. Из храма он вышел окрыленным, мрачные мысли испарились, и в душе воцарилось умиротворение. Вернувшись из церкви после молебна домой, первым делом  смазал осетровым жиром лицо, нос, губы – чтобы в дороге не потрескались от ветра и солнца.

   Кроме того, на тагарку Никиты, он ехал первым, погрузили бочки для воды и несколько баклаг с вином – лучшее лекарство от всех болезней.  Добравшись до Самары, они продали рыбу  и закупили разного товара, но муки закупали много.

   Конечно, брали мелкие поделки из дерева, в которых особо нуждались в степи и безлесной местности по берегам Яика: колеса, оси телег, разные части от тележек, также приобретали чашки, ложки, баклаги и ведра для воды. Разумеется, трудно найти нужный товар, но атаман Миронов расстарался, и тагарки были загружены с верхом. Станица двинулась в обратный путь, надеясь на  удачу своего атамана, которая никогда ему прежде не изменяла.

   Возвращаясь на Яик, казаки и обозники, проехав весь день, остановились у небольшой реки, напоили коней, осмотрели груз, смазали оси, сели поесть. Никите от волнения есть не хотелось. Выпив кружку вина и кое-как проглотив несколько обарных витушек , он встал и ушел к реке.

   После того как повечеряли, и солнце стало крениться к закату, атаман взял ведро с дегтем, встал с краю дороги, по которой проезжали тагарки и прислушивался к скрипу колес. Тагарки должны ехать тихо, без скрипа, иначе быть беде. Чтобы колеса исправно крутились и не скрипели, казаки не жалели дегтя, который был у каждого в тагарке.

   Кони у обозников были особенные, для дальнего путешествия  их выбирали тщательно. Тут все учитывалось: и масть, и упитанность, и толщина ног, и состояние копыт. В обоз большей частью брали рослых  и очень выносливых коней. Их приобретали по уговору.

   Никита, как и все казаки, взял в дорогу две рубахи. Это был своего рода обычай. В одной рубахе обозник отправлялся в путь и,  не снимая ее ни разу, в ней и возвращался. Рубаха с шароварами пропитывалась дождем, пылью, местами обмазывалась дегтем, отчего издали обозник представлял некую похожесть древнего рыцаря. Вторая рубаха одевалась лишь тогда, когда казак погибал или умирал в дороге.

   Впрочем, кроме повседневной рубахи у казаков была и верхняя одежда: бешмет  и чапан , а у атамана был и чекмень . Годы все же брали свое, и по ночам в степи становилось прохладно, и он одевал его поверх бешмета.

   Отъехав от реки верст десять - двенадцать,  не более, остановились на ночлег.
 
Лежа на тагарке, Никита смотрел в звездное небо. Свежий воздух, запахи расцветающего разнотравья вдруг разбудили в нем давно не посещавшие его воспоминания. В какой-то момент ему почудилось, что он вернулся в детство, что он в своей деревне, а на завалинке сидят дед Тихомир с дедом Богданом. Они что то кричали и махали кулаками, видимо, вспоминали боевую молодость. Это ощущения было таким осязаемым и правдоподобным, что Никита даже привстал, чтобы осмотреться.

   Увы, деревня тут же растворилась, и перед ним раскинулась темная степь.

   Степь, дикое раздолье, полное опасностей, то и гляди нападет враг.

   Нет ничего живописнее вечерних привалов. Обозники ставили тагарки четырехугольником, внутри этой крепости на колесах разводили костер, на него ставили таганок с обручем на ножках для чугуна и варили щербу .  Огонь высвечивал загорелые лица казаков и обозников, и будь рядом художник, а не богомаз-ремесленник, он бы нарисовал непревзойденную картину.

   Коней сторожа отгоняли на поляну, где больше травы. Пока щерба спеет, и сон еще не одолевает, идут рассказы о старине, о походах, вспоминаются и родичи. У кого обломалась тагарка, тот чинит  колесо, скручивает веревкой обод или спицу, или подводит новую ось. …

   Лучший рассказчик, конечно же, старый Евстратий Сысоев, сподвижник атамана Миронова.  Никита верил в правдивость рассказа, так как атаман сам слушал и, соглашаясь, поддерживал говорившего, и все слушали с интересом.

   - А как мы забавлялись, будучи в молодечестве: раз под вечер сгребли дорожную пыль в пригорок поперек дороги. Вот видим, возвращается казак поздно домой, он уже предвкушает о кружке вина и миске щербицы, а тут врезается его тагарка в пригорок  и застревает в ней. Чертыхаясь, казак слезает, и давай помогать коню проехать бугор пыли, а спустя некоторое время его приключение повторяется. Многие кивали на нечистого – мол, это его проделки. Но однажды мы с атаманом попались, не знаю, как наказали его, а я вот потом долго спину чесал, по которой батенька мой прошелся своей нагайкой.

   Казаки и обозники весело смеялись, потом загомонили.

   - Ладно, буде тебе, Евстратий, сон отгонять. Вон похлебайте щербы-то да и спать пора, – подметил  атаман.

   Казаки стали молиться и кланяться на все четыре стороны:

   - Яик Горыныч, Чаган Иванович, Деркул Степанович, пожалуйте щербы откушать! …


   Постепенно дорога становилась все глуше  и глуше, а потом совсем исчезла. Прямо взору была одна степь, лишь только вдали изгибались холмы, да лежала выгоревшая от солнца зелень. По сторонам появлялись пологие балки с растительностью и крутыми сухими оврагами, затем все сменялось на ровную поверхность с зеленью, далее появлялись оголенные и полузаросшие зеленью пески и опять балки. Вчера обоз шел весь день под нестерпимой солнечной жарой, а сегодня обозников поливал дождь.

   Случалось, что тагарка, ехавшая в начале обоза, резко останавливалась. И было от чего: через дорогу переползала здоровая степная гадюка.

   Вот показалось озеро, а рядом невысокий холм и родник. Вода  в нем такая холодная, что зубы ломит. Напоив лошадей, обозники двинулись дальше. Степные просторы с каждым днем теряли свой зеленый наряд, все желтело. Это зной сушил  и выжигал траву, а в полдень между курганами появлялись миражи. Кругом ни звука. Все затихало в зное и духоте, даже прекратилось пение птиц и сверчка: все укрылись от солнечного пекла. Только слышался тихий шум от колес  да тихая поступь утомившихся лошадей, поднимавших пыль.

   Иногда со склона холма видели полосы земли, по которым словно прошелся пожар, да так, что пепла не оставил. Это саранча питалась, и если прислушаться, слышен шум, похожий на тихое шуршание. Это саранча поедает степную растительность.

   Ближе к ночи казаки и обозники стремились найти чистое сочное поле для пастбища.

   В следующую ночь выпала очередь Никите сторожить коней. Ночь выдалась темной и ветреной. Дул резкий ветер, неся с собою пыль, на небе собрались темные тучи, закрывая месяц, где-то вдалеке гремели грозы, и вспышки молний время от времени освещали  обозные тагарки, а также беспокоили лошадей. Никита стал сильно волноваться, хотя быть сторожем ему уже приходилось  не раз. Вместе с ним сторожили в степи опытные казаки - Вахромей Кузнецов и Абакум Рекунов.

   “Что это со мной творится?!” – с тревогой думал  Никита, вздрагивая от малейшего шороха.

   - Эй, Никита, не уснул ты там?! – раздался приглушенный голос Авакума из-за порыва ветра.

   - Нет, не сплю! – отвечал Никита и тут же кричал дальше:

   - Вахромей, ты не уснул?!

   - Этот окаянный ветер! – ответил Вахромей. – И хотел бы поспать, да как тут уснешь!

   Никита улыбнулся. Перекличка для сторожей была обязательна. Они друг друга не видели, находясь по разные стороны табуна, и смотрели, чтобы табун не покидал территории, дабы не попал в канавы, намытые вешними водами. Сломает лошадь ногу, что тогда делать? Но самое главное: уберечь табун от похитителей.

   Вдруг Никита заметил, что кто-то к нему приближается, он присел, чтобы понять кто это: свой или чужой. Человек очень тихо и осторожно подкрадывался к нему. Хотя порывы ветра заглушали звуки, но Никита сначала интуитивно почувствовал, что кто-то к нему идет. Тем не менее, человек не шел, а крался к нему.

   Никита лег и прижался к земле. Внутри его вдруг вспыхнул боевой азарт, все чувства обострились, мышцы напряглись. Движение ускорилось, неизвестный засуетился, озираясь по сторонам, видно потерял кого-то. И как Никите показалось, что он был не один, он тихо достал самопал, на поясе была сабля, но он достал нож.

   Момент прыжка Никита не увидел, видно опытный был второй нападавший, а каким-то седьмым чувством он понял и уклонился от удара ножом, направленного ему в шею, который воткнулся в землю. Смекалка Никиту не подвела, он тут же нанес удар прямо в грудь, нападавший тихо охнул и упал рядом.

   Не раздумывая, Никита вскочил на ноги и его сабля, прочертив в темноте сверкающую полосу, снесла голову первому чужаку. Вероятно, он даже не успел понять, что случилось, в темноте ему показалось, что сторож убит.

   В этот момент сверкнула молния, и при вспышке Никита увидел всадников – не менее десяти человек. Похоже, табун собирались угнать степные разбойники.

   - Олтери?  – вдруг послышался сзади тихий голос.

   - Ооба,  -  хриплым голосом от волнения ответил Никита. Киргиз-кайсакский язык Никита уже хорошо понимал и немного говорил, а научился у яицких казаков. Они в совершенстве знали язык, не всегда они враждовали, замирившись, они вели торговлю.

   Когда сверкнула молния, Никита увидел, как из темноты к нему вышел человек, в  руках которого было ружье. Дальше все произошло быстро. Выхватив из-за пояса самопал, он выстрелил, не целясь.

   Выстрел взорвал тишину ночи. Раздались пугающие крики разбойников, пытавшие напугать казаков, ржание лошадей и топот копыт табора. От тагарок, где спали казаки, бежала огненная, кричавшая во весь голос лавина. Похватав загодя запасенные смоляные факелы, казаки их  зажгли и, вооружившись, бежали на подмогу к сторожам. Атаман сразу сообразил причину шума, ведь во время такой грозы не нападали даже волки.

   Из темноты выскочило двое всадников и налетели на Никиту. Отбросив ненужный самопал, он схватился за саблю. Рукоять привычно легла в ладонь, и клинок высек рой искр, когда один из нападавших всадников обрушил на его голову свою саблю.

   Отбив несколько ударов нападавшего, Никита не упускал из виду второго,  он вертелся так, чтобы не оказаться между противниками. Вот он уклонился от третьего удара, и клинок его сабли погрузился под ребро нападавшего. Тот от неожиданности ахнул, склонился к шее коня, и, наверное, удержался бы в седле, ведь рана была пустяшная, но Никита резким прыжком запрыгнул на лошадь позади противника. Он с такой силой обрушил второй удар, что противник свалился под копыта своей лошади.  Оказавшись на коне, Никита налетел на второго, снова зазвенела сталь.

   Но тут уже подбежали казаки, раздались выстрелы из ружей. Из темноты послышался крик: “Уходим! Тезирээк? ”, -  и разбойники бросились врассыпную. Противник Никиты резко отвернул коня, крутанулся на месте и с диким криком, в котором слились и ярость, и разочарование от неудачи, и жажда мести за убитого товарища, умчался в ночь. Через некоторое время топот копыт затих, и Никита поторопился спрыгнуть с коня, не ровен час, казаки примут его за разбойника и пальнут из ружей.

   Подбегая, казаки  окружили его плотным кольцом.

   - Что случилось?! –спросил запыхавшийся атаман. – Чей это конь?

   Никита не мог говорить, его так трясло, что он с трудом держался за повод коня, как утопающий за соломинку, да и ноги его то подкашивались, то тряслись. Никиту опередил казак Милентий Афанасьев:

   - Атаман гляньте сюда!

   Казаки стали светить своими факелами  и увидели лежащие неподалеку тела разбойников.

   - Матерь  Божья! – воскликнул атаман Миронов. – Это же как у тебя, стрелец, получилось?! Один, два. … четыре! Добрый казак, ей богу, ты уже не стрелец, а настоящий казак!

   На Никиту накинулись казаки: обнимали, поздравляли, расспрашивали, весело смеялись, радовались. … А что же не радоваться, если табун целый, а разбойники повержены?

   - А ну тихо, что развеселились! – раздался голос атамана. – А где казаки, что с тобой были?

   Наступила тишина, а затем кто-то стал звать Вахромея и Аввакума. Спустя какое-то время отозвался  только Аввакум. Он подошел к казакам, постанывая  и держась за окровавленную голову.

   - Ничего не помню, - виновато бормотал Аввакум. – Помню, как кто-то ударил меня по голове – и все, пока не услышал, что меня зовут.

   Его рану осмотрел Ивашка Петров и облегченно вздохнул:

   - Ничего страшного, всего лишь кожа рассечена. Видно, что Аввакума били не саблей, а кистенем , тумак  смягчил силу удара.

   - Проспали! – закричал атаман. – Расслабли в  пути! Ну, я вам укажу, где раки зимуют! … А где Кузнецов?

   Вахромея Кузнецова нашли в неглубоком овражке. Он был мертв. В отличие от Рекунова, которого лишь оглушили, ему перерезали горло. Казаки сняли тумаки, стоя у тела товарища и долго молчали. А что скажешь: такая казачья доля. Любой другой мог оказаться на месте Вахромея. И еще неизвестно, что их ждет впереди. …

   Убитых разбойников прикопали рано утром. Мысль просто кинуть в степи их останки на поживу зверью ни у кого не мелькнула, не по-человечески это.

   Вахромея  хоронили, когда взошло солнце, согласно казачьему обряду. Он не очень отличался от общепринятого, разве что покойника положили головой к родной стороне, землю в яму сыпали тумаками, вместо священника молитвы читал атаман, а сверху холм над могилой обложили камнем, установили длинный крест.

   Могил подобно той, в которой лежал Вахромей Кузнецов, по пути они встречали немало, одно место так и называлось – Яицкие могилы. Видно место было недоброжелательное, многие казаки сложили там свои головы.

   На вечернем привале справили по Вахромею поминки.

   - Спи спокойно, брат наш, - поднимая чарку с вином, сказал атаман Дмитрий Миронов. – Царствие небесное доброму казаку Вахромею Кузнецову! – Атаман истово перекрестился.

   - Царствие небесное, царствие небесное, … - загудели казаки.

   Ночью Никита не мог заснуть от волнения и нахлынувшего на него воспоминания смертельной схватки. Казаки, да и атаман похвалили его и назвали казаком. И только  где-то в глубине души ворочался надоедливый червь, который не давал ему насладиться необычным, но желанным приключением.



         Обарны витушки или крендели готовились из кислого теста, тщательно вымешивали и опускали в кипящую воду, потом в сковороде ставили в печь при сильном жаре.

           Бешмет или татарка долгое время носили казаки
 
           Чапан – известен у казаков как верхняя одежда (халат), которую надевают поверх шубы для зашиты от снега.
 
           Чекмень – одежда казаков, надевается поверх бешмета.
 
           Щерба – уха, бульон из рыбы.
 
           Олтери – убить (киргизкий)
 
           Ооба  –  да (киргизкий)
 
           Тезирээк  –  быстрее

           Кистень -  это холодное оружие ударно-раздробляющего действия, представляющее собой ударный груз, закреплённый на гибком подвесе (верёвке, ремне, цепи и др.), которое иногда на другом конце имеет петлю, за счёт чего его можно надеть на руку. Обычно называется разновидностью кистеня, однако из-за отсутствия рукояти представляет собой отдельный вид оружия.



                http://proza.ru/2023/07/25/487