Пациент 769

- Доктор Джеймсон, срочно пройдите к палате 13, - на всю больницу раздался голос громкоговорителя, - повторяю, доктор Джеймсон, срочно пройдите к палате 13.

В коридоре толпились доктора и практиканты в гробовой тишине, лишь изредка слышался шепот. Доктор Джеймсон буквально растолкал медперсонал и вошёл в палату 13…
- Он разбил окно, взял осколок стекла, и перерезал себе горло, - равнодушно сказал доктор Штейн, глядя на бездыханное тело в луже крови.
- Но зачем?! – Джеймсон был в состоянии шока. Не в первый раз в его больнице пациенты кончали жизнь самоубийством, но не таким жестким образом…
Штейн протянул листы бумаги, исписанные неровным почерком:
- Просто прочитайте, и всё станет ясно. Не удивлюсь, если бы вы на его месте поступили так же.

Заперевшись в своём кабинете, закурив, доктор Джеймсон принялся читать посмертное послание самоубийцы.

«Я не знаю как жить. Мне всё надоело. Внутри одна пустота. С тех пор, как меня заперли в стенах этой палаты, время остановило свой ход. Один и тот же вид за окном, одна и та же еда, один и тот же доктор, приносящий таблетки, даже не желающий перемолвится хоть словом со мной. Мне всё надоело. Я всех ненавижу. За то, что вы есть, а меня нет. Вы мне обещали помочь. А сами просто избавились от меня, изолировав в 4 стенах. Я просил вас помочь. Вы видели, как я страдаю. Но вы плевали на меня.
Вы довели меня до того, что я начал разговаривать со своим еле видимым отражением в оконном стекле. И вы сочли меня ещё больше умалишённым, чем ранее. Что вылилось в каких-то странных уколах…
Интересно, что мне вкалывали. После этой «процедуры» я был слишком неадекватен даже сам для себя. Я знаю, вы даже не наблюдали, что со мной происходило. А зря. Такое пропустить…
Я всё прекрасно помню. Как я бросался на стены. Как сидел в углу, покрываясь холодным потом и дрожа, как лист на ветру. Как кричал и звал на помощь. Как грыз свои руки и бил себя…
За 3 года я уже забыл свою семью. Ни разу они ко мне не приходили. Даже во снах… За 3 года обо мне не вспомнил ни один друг. Ни один, кому я доверял и всегда был готов придти на помощь…
Уже давно все мои фантазии окрасились в чёрно-белые цвета. Ни единого проблеска других оттенков. И в этих картинах воображения творилось то, что никогда не захочет видеть ни один человек. Меня убивали. Меня терзали невиданные твари, столь ужасные на вид, что в реальности у меня разорвалось бы сердце от страха… Но во сне страха не было…
Была лишь боль. Реальная боль. Душевная боль. Знаете ли вы, что такое настоящая душевная боль? Вы, самодовольные люди, которые могут лишь запереть человека и накачивать его чёрт знает чем?
Боль, когда твоё сердце сжимается до размера песчинки, а потом резко приходит в первоначальное состояние. Боль, когда слёзы сами льются из глаз, обжигая щёки и ладони? Боль, когда нет сил уже кричать, но агония не проходит…
Боль, когда видишь мир по ту сторону окна, и понимаешь, что больше никогда его не ощутить… Когда изредка видишь проходящих там, внизу, людей, и понимаешь, что они всего лишь часть чьей-то игры, в которую рано или поздно попадут, как и я…
Один раз доктор спросил, почему моя рука вся изодрана и в крови. Я ответил, что был в бессознательном состоянии… После этого меня на трое суток привязали к кровати, вколов, как я понял, тройную дозу того препарата.
Вы не видели того, что видел я. Да, это была игра воображения, - скорее всего, - но зрелище было ужасным. Вы не слышали, как громко я кричал и просил убить меня. Вы даже не обратили внимания на слёзы и мои шептания, когда освобождали меня.   
Один раз я ударил доктора, приносящего мне таблетки, и попытался убежать. Не для того, чтобы убежать прочь из этого места, нет! Я просто хотел вновь ощутить запах и цвета мира… Но ощутил лишь удары ваших санитаров.
Внутри я совершенно пуст. Я не знаю о чём думать. Мне всё безразлично. Я сломан, я будто мёртв. Мне всё надоело. Четыре года… Четыре года, вы не представляете, что значит Четыре года сидеть в этой маленькой комнатке и не сойти с ума. Хотя вы давно поставили мне такой диагноз… За что? Что я сделал плохого? Пусть у меня нарушения, но я ХОЧУ ЖИТЬ. Вернее, ХОТЕЛ… Я такой же, как и вы. Кто вам дал право лишать меня того, чем не дорожите сами?
Я больше так не могу. Это слишком страшно. Это реальный страх, а не тот, что испытываете вы…
Мне повезло, сегодня утром доктор, по моей просьбе, принёс мне листы и ручку. Он даже не удосужился проверить, вдруг я попробую проткнуть себе сонную артерию стержнем… Ему было плевать.
Доктор Штейн, так его зовут. Мне кажется, попроси я у него нож, в моей просьбе не было бы отказано…
Прощайте. Я не смогу вынести ещё большей боли, чем сейчас. Ибо я знаю, что она придёт вновь, многократно сильнее… Всё, что я вам пожелаю – испытать то, что испытал я… Ибо рассудок мой был здрав…»

Пепельница была полна окурков. Джеймсон стоял у окна и смотрел вдаль, в синее небо. По его щеке катилась слеза, а сердце как то странно начало сжиматься, всё сильнее и сильнее…