Фигаро

     На свете только две вещи оправдывают человеческое существование – любовь и искусство.
     (Сомерсет Моэм)

За окнами хмурится тучами поздняя балтийская осень. Перестройка в стране входит в финальное пике. Свободную прессу у академиков и интеллигентов отжимают криминальные журналисты. Комсомольские вожаки воодушевленно обналичивают в центрах НТТМ, добивая полудохлую советскую финансовую систему. Кооператорских ларьков больше, чем домов в городах. Чернуха с экранов телевизоров соревнуется в дикости с разгулом бандитизма на ночных улицах. Народ мечется в попытках отоварить талоны на водку и колбасу. Запущенный еще при Сталине выдыхающийся красный паровозик с трудом затаскивает в гору поезд пятнадцати братских республик, чтобы через год с грохотом спустить их по отдельности в пропасть рыночного капитализма.

А у Мишани всё просто отлично. Он наконец нашел работу мечты. Расписания жизни нет, зато есть доступ к входящим в моду компьютерам, куча свободного времени, сносное жалование и ощущение сбывшихся смелых фантазий – сам себе хозяин и занимается почти исключительно тем, что душа пожелает. Не хватает сущего пустяка: уже почти полгода как расстался с подругой, а привычные места ловли оскудели. Удачливые посетительницы танцевальных вечеров в целевой возрастной категории повыскакивали замуж, остальные монетизируют очарование выпуклостей и впадин явным или одним из общественно одобряемых способов. Летний отдых не принес заслуживающих внимания находок. Опыт подсказывал, что знакомство на улице бесперспективно.

Пораскинув мозгами, Миша купил трехдневный автобусный тур в Новгород, ставший позже Великим. Шансов не ахти, но других бюджетных осенних вариантов на ум не пришло. Прибыв на посадку и окинув пассажирок беглым взглядом, с грустью констатировал, что состоится знакомство с историческими и архитектурными достопримечательностями Новгорода, а не с теми, о ком грезилось в ночной тиши. Выпить тоже не с кем: мужиков приемлемого возраста, социального и матримониального статуса и вовсе не наблюдалось.

Приехали на место уже затемно. По пути повалил снег, а под утро ударил нетипичный для ноября двадцатиградусный мороз. Погода недвусмысленно намекнула на самоубийственность автономной прогулки по городу, и посещение перечисленных в программе отапливаемых очагов культуры становилось неотвратимым. Тут надо пояснить, что если в экспозиции не было чудес техники, то музеем такую лавочку Миша мог назвать только под пытками. Понятное дело, подобными коллекциями город на Волхове не располагал. Ну, не ждали там Мишаню. Не подготовились за 1000 лет.

Первый же заход в артефакторную подтвердил неприятную догадку: таки-да. Он обреченно тащился за экскурсоводшей, казенно комментировавшей стенды с фотокопиями старославянских рукописей, черепками и монетами, найдя которые на улице, побрезговал бы наклониться и подобрать их. У одной из витрин совсем раскисший от непрухи турист обратил внимание на трех дам подходящего возраста из их автобуса, слегка отставших от группы, послушно перетекавшей из зала в зал, как цыплята за наседкой. Мысленно отметив в качестве предпочтительной цели одну из них, подошел и как бы невзначай влез в разговор с веселым комментарием по поводу экспонируемого. Дамы непринужденно вовлекли незнакомого мужчинку в беседу и через несколько залов диспозиция окончательно прояснилась.

Выбранная цель не проявила особого интереса, другая фемина отстранилась от беседы, зато третья с подкупающим энтузиазмом приняла живейшее участие в разговоре, и Мише не составляло труда его поддерживать. Он незло подшучивал над собой и экспозицией, изображая искреннее непонимание ценности выставленных предметов. Дамы же пытались доказать противное. Вне всяких сомнений, Мишаня не тянул на зоотехника, впервые попавшего в Эрмитаж, однако с его интересами играть нужную роль было совсем не трудно. Всех участников явно забавляла мизансцена. Дамам импонировало, что они могут кому-то адекватному пояснить художественную и историческую значимость уцелевших осколков древности. Кавалеру, в свою очередь, было приятно почесать язык с неглупыми барышнями и тем самым скоротать угробленный сокровищницами день.

Девушки оказались не ленинградками. Они съехались в город над замерзшей Невой из разных мест на какие-то курсы профессиональной переподготовки. Две поскромнее были учительницами, а бойкая собеседница аж преподавателем тульского университета. Ей и было суждено стать героиней истории, к которой мы так долго и нудно подводили читателя.

Автобус следовал полупустым, и на обратном пути Миша подсел поближе к новым знакомым. Компашка всю дорогу весело и яростно спорила об искусствах, из которых Дон Мигель владел единственным: красочная риторика вокруг вещей, о которых не имел ни малейшего представления. Прощание по прибытии было недолгим, но конкретным – его пригласили назавтра на чай в общежитие, где остановились переподготавливающиеся нести искусство в массы.

Чаепитие удалось на славу и расставило точки над «i»: в последовавшую за визитом неделю продолжилось общение тет-а-тет с бойкой искусствоведшей. Сказать, что она была не в мишином вкусе, было бы неправдой, поскольку у него и сейчас нет сколь-нибудь вменяемого вкуса, а в те годы даже не закрадывалось подозрение о существовании такого понятия в природе. Только вот, бабочки лениво шевелили усиками и в полет явно не рвались. Зато с девушкой было очень весело. Признаемся, положа руку на сердце: редко в жизни удается встретить обладательницу чувства юмора, позволяющего не только смеяться над чужими остротами, но и достойно шутить самой.

Несколько вечеров парочка прогуливалась по городу. Барышня с энтузиазмом погружала кавалера в мир изящных искусств. Что при этом Мишаня ни на дюйм не погружался, а напротив, постоянно всплывал, чтобы высмеять очередной аргумент эксперта, на удивление не обижало её, а придавало еще больше силы и убедительности поучительным лекциям. Для повышения вовлеченности в процесс, она даже заявила, что Миша с его бородкой зело напоминает ей молодого Скрябина. Сомнительный комплимент для человека, который не видел Скрябина, даже немолодым.

Попутно выяснилось, что в Туле девушка с друзьями устраивают вечера с чтением стихов, классическим музицированием и разыгрыванием сценок из Шекспира. В точности как до исторического материализма. Как традиции русской интеллигенции смогли сохраниться в городе, через который несчетное число раз пронеслись большевистские реформы, оставалось непостижимым. Но загадка заставила еще сильнее зауважать новую знакомую.

На третьей встрече ему было заявлено, что сегодня они идут в Малый Оперный слушать «Женитьбу Фигаро». Перспектива огорчила джентльмена, так как двухчасовое сидение в нудной опере, представлялось не столь привлекательным, как веселая пикировка технаря с утонченной благородной девицей. Места их располагались на самом верху. В театре Миша изредка появлялся под конвоем мамы, а на галерке очутился впервые и с присущей ему практичностью заключил –  очень достойное место: дешево, но сцену видно и отлично слышно. Нить сюжета все время ускользала от непривычного к подобным шоу зрителя. Когда актеры, что-то говорили, он кое как врубался в обстановку. Когда же начинали громко петь, терялся и грустнел, чем немало огорчал свою воспитательницу.

В одном из эпизодов кто-то принес страдающему на сцене любовнику микстуру и огласил рецепт её применения: «три капли на ведро». Услышав хоть что-то из арифметики и химии, Мишаня неожиданно возликовал настолько, что искренне и громко рассмеялся, чем напугал соседей, но вернул девушку к жизни. Она праздновала маленькую победу! И, кажется, впервые обратилась к подопечному на аглицкий манер: Майкл, что вскоре стало единственным вариантом имени в ее устах.

После спектакля, чтобы не толкаться в очереди, парочка угнездилась на обитой бархатом скамье в пустынной зале под самой крышей с видом на заснеженную площадь через низенькое окошко, создававшее иллюзию парения над грешной планетой. Затеялось обсуждение увиденного и прослушанного. Мишаня добавил к привычному скепсису нарочито высокую долю незлобливого, но яркого сарказма. Партнерша приняла игру. Устроенный перформанс явил роскошный образчик изысканного ленинградского стеба: текст был донельзя утонченным и серьезным, местами академичным, но зачитывали его два вусмерть ухохатывающихся актера. Они проболтали до прихода театральной бабушки, которая и прогнала голубков с уютного насеста. В гардеробе обнаружились две их сиротливо висящие шкурки и сердитая тетя, которая не устроила разнос лишь потому, что извиняющаяся парочка никак не могла стереть довольные улыбки с лиц. По всей вероятности, гардеробщица тоже когда-то была молода.

Вырвавшись из застенков Терпсихоры, пошли гулять по белому от молодого снега Невскому. Миша наигранно ворчал на погоду и мечтал о мягком кресле у камина с хересом в графинчике на столе. Как и положено советскому образованному человеку, он рассуждал о вещах, которые ни разу в жизни не пробовал. Подруга, оценив шутку, добавила, что по литературным канонам, опустошив графин, граф заваливает графиню на пол, где она в наигранном гневе восклицает: «Граф, Вы свинья!», но на уме держит совершенно обратное.

Через несколько дней курсы закончились, и барышня упорхнула в родное гнездо. Завязалась переписка. Доминировали вопросы искусства на фоне активного противления ему инженерного корпуса. Удивительно, но тема оказалась столь неисчерпаемой, что без малейшей тени неловкости легко продержалась до весны, не растеряв свежести и задора. А в марте Миша, собираясь посетить родственников на юге, предложил заехать в Тулу на пару-тройку деньков. Принимающая сторона идею горячо поддержала. Он закупил билеты и уже в начале апреля под ритмичный перестук колес созерцал холмы Среднерусской возвышенности.

Дама проживала с бабушкой в старом деревянном частном доме недалеко от центра города. Представшая взору комната поразила обилием репродукций неизвестных гостю картин, портретами композиторов, известных ему не более картин, и огромными старинными напольными часами, басовито отбивавшими каждую четверть часа. Настенная галерея включала и портрет молодого Скрябина. Действительно, похожа бороденка. Интерьер логически завершался с любовью и изяществом накрытым столом у дальней стены. Разноцветие яств венчала бутылка… Да. Хереса.

Они проговорили до поздней ночи. Дама по очереди предлагала откушать лакомства из разных вазочек. Дошла очередь до консервированных помидоров, которые Мишаня всей душой презирал, не ведая за что.

– Попробуй помидорчик, – с улыбкой заглядывая гостю в глаза, предложила хозяйка.

– Помидорчик? – Насторожено-задумчиво протянул Миша. И тут же неожиданно для себя по-пионерски звонко отрапортовал – Пробуем!

Реплика привела подругу в такой восторг, что он в первый и последний раз всерьёз задумался о карьере комедийного актера при условии, что перед выходом на сцену в него будут заправлять пол бутылки хереса…

Все проходит, закончился и этот вечер. Вино иссякло, и хозяйка начала потихоньку убирать со стола. Когда воцарился порядок, Миша вдруг вспомнил заснеженный Невский, аккуратно, но решительно повалил ее на ковер, накрыл собой и поцеловал. «Граф, Вы свинья!» – Она улыбалась. Он встал, помог подняться партнерше, поправил воротничок ее блузки. Сценка была разыграна правдиво – Станиславский бы поверил. Но спали они в разных комнатах.

По утру гостю был показан Кремль и еще какие-то местные достопримечательности. А еще через день поехали в Ясную Поляну. Снег только сошел с чернеющих полей. Пробивавшаяся тут и там зеленая травка терялась под низким темно-серым небом. В тот день в музее был выходной, поэтому они оказались единственными посетителями. Дама проворно отыскала свою подругу – экскурсовода, и втроем они обошли усадьбу и парк. Мишаня ровным счетом ничего не запомнил из услышанного, но ощущение простора, покоя и одиночества, которые, наверняка, испытывал и Лев Николаевич, удалось прочувствовать в полной мере. А вечером он погрузился в поезд, унесший его к родне, откуда спустя неделю вернулся в Ленинград.

По возвращении продолжил было переписку в привычном стиле, но что-то произошло, и диалог не клеился. Вероятно, теперь визави ожидала другой модальности и тематики писем, но Миша сознавал, что и так зашел дальше, чем планировал. Через месяц пришла бандероль с аккуратной пачкой всех написанных им писем. Приложив к ней такую же стопку ее ответных, по пути на работу донес бумажный кирпич до мусорки. Все было ясно без рассуждений и долгих рефлексий: в жизни, в отличие от школьной задачи, если два человека вышли навстречу друг другу, но один из них остановился, им уже никогда не встретиться.

Мишаня с детства отличался беспечно-безразличным отношением к бесполезному фетишу навсегда ушедшего прошлого. Кабы не друзья да не сетевые шпионы, даже в компьютерах не осталось бы ни малейшего следа от написанного им. Но в тот раз друзья не смогли помочь ничем, ибо даже не подозревали о происходившем в тайне от них странном приключении, которое ценой одного разбитого сердца обустроило два наивных мозга. Немые свидетельства событий были надежно и безвозвратно уничтожены. Зато мир хорошо запомнил всё и спустя некоторое время начал постепенно и беспощадно выдавать содержание несгоревших рукописей непосредственно в мишину голову.

Поразив друзей, он заинтересовался философией, потом добавилась психология. Немного погодя беднягу накрыла музыка. Чуть позже – литература. Радикально поменялся репертуар любимых фильмов. Миша стал замечать и ценить естественную красоту природы. От временами накатывавших волн переживаний сменил извечно прохладное безразличие на бережное уважение к эмоциям окружавших его людей. Год от года отчетливее с восторгом и ужасом ощущал ускоряющееся падение в черную дыру прекрасного. Однажды за пивом признался лучшему другу в осознании, что в этом сладком падении уже прошел горизонт событий. Покинув без спроса стан позитивизма, Мишаня неумолимо терял интерес к ремеслу. И всякий раз, покоряя очередную гуманитарную вершинку или обнаруживая себя соскальзывающим из холодной ясности мысли в завораживающую зыбкость ощущений, с виноватой благодарностью вспоминал своего веселого персонального пророка в юбке и ее любимую милую фразу «All as you like it, Michael».

                ***

     Блестящих мыслей стрел полет
     Ума чертоги дерзостно пронзит,
     Стерев чудес мешающих налет,
     Теорий верховенство утвердит.
    
     Но ощущений дух опасный
     Прельщает живостью своей,
     И распирает грудь неясный
     Тоски томительной елей.
    
     Что лучше? Выбрать невозможно,
     Вкусив нектара смеси сей.
     Быть может в синтезе тревожном
     Отыщешь счастье кратких дней?
    
     В потемках нервно ищешь знака – 
     Задача выбора сложна.
     Но луч мелькнет в долине мрака –
     Любовь лишь в уравнении важна.
    
     И разум, в сердце растворяясь,
     Прольется музыкой рекой.
     Ум, ощущенья постигая,
     Рождает слов священный строй.
    
     Душа, излитая той песней,
     Не тонет в жизни суете –
     Ее незримый мост чудесный
     К возвышенной несет мечте.
    
     Любовь земная – секс и дружба –
     Природы верный ориентир
     Даст знак: союз ума и чувства
     И есть прекрасный этот мир.
    
     О, жизни путник бестолковый,
     Держись помощников своих.
     В добре и зле нет жизни новой,
     Она лишь в человеке между них.

                EuMo. 2019 - 2023.