Литтлтон. Людовик XIV и Петр I

LOUIS. Who, sir, could have thought, when you were learning the trade of a shipwright in the dockyards of England and Holland, that you would ever acquire, as I had done, the surname of "Great."

ЛУИ О мой царственный собрат! Думал ли кто, что когда тыучился ремеслу плотника в доках Голландии и Англии, тебя назовут за это Великим?

PETER. Which of us best deserved that title posterity will decide. But my greatness appeared sufficiently in that very act which seemed to you a debasement.

ПЕТР Ну кто из нас более заслужил этот титул, решать потомству. Но если и есть во мне величие, так только в том, что я не побоялся делать то, что ты для себя посчитал бы западло.

ВЕЛИЧИЕ КОРОЛЕЙ НЕ ДОЛЖНО ОПУСКАТЬСЯ ДО МЫТЬЯ ПОЛОВ

LOUIS. The dignity of a king does not stoop to such mean employments. For my own part, I was careful never to appear to the eyes of my subjects or foreigners but in all the splendour and majesty of royal power.

ЛУИ Величие королей не опускается до таких низких профессий. Еще бы полы мне мыть не хватало. Я всегда скрупулезно следил за тем, чтобы не появляться перед моими подданными или иностранцами иначе, как при полном параде королевского могущества

PETER. Had I remained on the throne of Russia, as my ancestors did, environed with all the pomp of barbarous greatness, I should have been idolised by my people as much, at least, as you ever were by the French. My despotism was more absolute, their servitude was more humble. But then I could not have reformed their evil customs; have taught them arts, civility, navigation, and war; have exalted them from brutes in human shapes into men.

ПЕТР. А то. Оставайся я на русском престоле таким, как мои предки, то есть во всем варварском великолепии, я был бы не меньшим идолом для своего народа, чем ты для своего. По крайней мере власть моя была бы поабсолютнее твоей. Раболепие русского народа на порядок выше или ниже, не знаю, как тут сказать правильнее. Но тогда бы я не реформировал ни на грамм их варварских обычаев. Я бы не выучил их ни искусствам, ни цивилизованности, ни мореходству, ни, что важнее, современному военному делу. Я бы даже не выучил их вести себя с достоинством. Да что говорить, после моей смерти понадобилось два поколения непоротых дворян, чтобы появились декабристы.

In this was seen the extraordinary force of my genius beyond any comparison with all other kings, that I thought it no degradation or diminution of my greatness to descend from my throne, and go and work in the dockyards of a foreign republic; to serve as a private sailor in my own fleets, and as a common soldier in my own army, till I had raised myself by my merit in all the several steps and degrees of promotion up to the highest command, and had thus induced my nobility to submit to a regular subordination in the sea and land service by a lesson hard to their pride, and which they would not have learnt from any other master or by any other method of instruction.

Экстраординарная и несравненная сила моего гения, не будет, надеюсь, нескромным так сказать, в сравнении с прочими королями были настолько очевидны, что я не думаю, что мое достоинство могло умалиться от того, что я не очень цеплялся за сидение на троне и чтобы я прикола ради не поработал докером в иностранных портах. Или как лоцман не проводил суда по Финскому заливу, строго выполняя все приказания капитана. Или был бомбардиром в собственной армии, оставив командование на Шереметьева. А того лучше я и подручным у кузнеца поработал, и когда по неловкости уронил железку, он так меня огрел по спине, еще и обозвав чертом криворуким, что даже и здесь, хоть мы и тени, нет-нет да заломит плечо.

LOUIS. I am forced to acknowledge that it was a great act. When I thought it a mean one, my judgment was perverted by the prejudices arising from my own education and the ridicule thrown upon it by some of my courtiers, whose minds were too narrow to be able to comprehend the greatness of yours in that situation.

ЛУИ Ну ты и горазд, мой царственный собрат. Что ж, скажу по чести, такое поведение было актом большого мужества и, не побоюсь сказать, человеческого достоинства. И если я называю такие занятия подлыми, то только потому что так вбили в мои мозги мои учителя и придворные, чья вошедшая в пословицы узколобость не давала им никаких шансов на адекватное понимание твоего поведения.

PETER. It was an act of more heroism than any ever done by Alexander or C;sar. Nor would I consent to exchange my glory with theirs. They both did great things; but they were at the head of great nations, far superior in valour and military skill to those with whom they contended. I was the king of an ignorant, undisciplined, barbarous people. My enemies were at first so superior to my subjects that ten thousand of them could beat a hundred thousand Russians. They had formidable navies; I had not a ship.

ПЕТР Да что есть у меня, того не отнимешь. Мои поступки были таким героизмом, что и Александр Македонский и Цезарь перед мной даже не умываются. Я бы ни за что не хотел поменять свою славу на ихнюю. Ну посуди сам. Оба они были, конечно, великими полководцами. Но они стояли во главе громадных армий, созданных и воспитанных их предшественниками. Мужество и выучка македонских и римских солдат были не до сравнения с разболтанными, хотя и многочисленными персидскими войсками и галльскими бандами. Я же должен был вести в бой неумытых, вороватых, не годных к дисциплине варваров. Мои противники имели прекрасный флот, у меня же не было ни одного корабля и ни одного моряка.

LOUIS.

ЛУИ Э-э, царственный брат. Не преувеличивай. А поморы? А все эти Хабаровы, Поярковы, Дежневы? Они что, не в счет?

PETER. The King of Sweden was a prince of the most intrepid courage, assisted by generals of consummate knowledge in war, and served by soldiers so disciplined that they were become the admiration and terror of Europe. Yet I vanquished these soldiers; I drove that prince to take refuge in Turkey; I won battles at sea as well as land;

ПЕТР Они-то в счет. И я недаром начинал строить флот в Архангельске. Но одно дело покорять северные моря, и другое дело воевать на морях европейских... Или возьми шведские войска. Конечно, Карл мужественный и храбрый воин, но у него под рукой были отличные генералы. Его вымуштрованная армия наводила ужас на всю Европу. И все же я победил Карла. Он искал от меня убежища у турок, да так, что они почти целый год потом не могли выдворить из Туретчины этого непрошенного гостя. А потом я добил и его флот.

I new-created my people; I gave them arts, science, policy; I enabled them to keep all the powers of the North in awe and dependence, to give kings to Poland, to check and intimidate the Ottoman emperors, to mix with great weight in the affairs of all Europe. What other man has ever done such wonders as these? Read all the records of ancient and modern times, and find, if you can, one fit to be put in comparison with me!

Но я сделал большее. Что война? Детская забава расшалившихся пацанов. Я же пересоздал мой народ. В России появились поэты, ученые, партийные и государственные деятели. Я дал короля полякам, я укротил турецкого пашу, я вышел из азиатской изоляции и стал одной из сильнейших политических фигур Европы. Если не я, то кто другой мог бы спроворить подобные чудеса? Пролистай книги по истории что наших, что античных времен и поищи там, если есть время, другого такого равного мне!

ГЛАВНЫЕ ЗАСЛУГИ ГОСУДАРЯ НЕ В ВОЕННЫХ ПОДВИГАХ, А В ГОСУДАРСТВЕННОМ СТРОИТЕЛЬСТВЕ

LOUIS. Your glory would indeed have been supreme and unequalled if, in civilising your subjects, you had reformed the brutality of your own manners and the barbarous vices of your nature. But, alas! the legislator and reformer of the Muscovites was drunken and cruel.

ЛУИ Ну и расхвастался. Признаю, твои заслуги по цивилизованию и введению правил хорошего тона в твоем отечестве громадные. Сколько замечательных не только в разных сферах знаний и искусств, но и в моральном плане образцов дала Россия. У нас тоже есть и писатели и поэты. Но поэт только в России больше, чем поэт. Однако сам то московитский реформатор и законодатель пил по-черному. А уж слава о его застенках, где он сам пытал стрельцов, ужаснула европейцев гораздо больше его подвигов на полях сражений.

НЕОБХОДИМОСТЬ ПРАВИТЕЛЮ БЫТЬ ЖЕСТОКИМ В НЕЦИВИЗОВАННЫХ СТРАНАХ

PETER. My drunkenness I confess; nor will I plead, to excuse it, the example of Alexander. It inflamed the tempers of both, which were by nature too fiery, into furious passions of anger, and produced actions of which our reason, when sober, was ashamed. But the cruelty you upbraid me with may in some degree be excused, as necessary to the work I had to perform.

ПЕТР Ну насчет пьянства, ты, конечно, прав. Все мы не без греха. Вот и Александр Македонский непрочь был пропустить. Да не по маленькой. Да и вы французы, если пьянством не щеголяете, то по части женского пола управы на вас нет. Мое же пьянство, как и Александра, было яростным, рождалось бешенством и порождало такие поступки, что в трезвом виде вспоминать о них мне и самому-то было тягостно.

Fear of punishment was in the hearts of my barbarous subjects the only principle of obedience. To make them respect the royal authority I was obliged to arm it with all the terrors of rage. You had a more pliant people to govern a people whose minds could be ruled, like a fine-managed horse, with an easy and gentle rein. The fear of shame did more with them than the fear of the knout could do with the Russians. The humanity of your character and the ferocity of mine were equally suitable to the nations over which we reigned.

Страх наказания был в сердцах моих диких соотечественником единственным способом держать их в подчинении. Внушать почтение к царской власти можно было лишь вселяя в них ужас перед моей яростью. Твои же подданные более воспитанные и более благородные. Ими так же легко управлять, как хорошо воспитанной лошадью, лишь время от времени слегка то натягивая, то отпуская поводья. Страх бесчестия на них оказывает бОльшее воздействие, чем кнут на моих милых россиян. Так что, что ни говори, а мягкость твоего характера и бешенство моего в равной мере подходящи к характеру тех наций, которыми мы правили.

But what excuse can you find for the cruel violence you employed against your Protestant subjects? They desired nothing but to live under the protection of laws you yourself had confirmed; and they repaid that protection by the most hearty zeal for your service. Yet these did you force, by the most inhuman severities, either to quit the religion in which they were bred, and which their consciences still retained, or to leave their native land, and endure all the woes of a perpetual exile.

Но вот что ты мне ответишь по поводу отъявленной жестокости, которой ты отличился в отношении своих гугенотов? Они не желали ничего иного, чем жить под защитой тобой же установленных законов. И они отплачивали тебе сторицей за твое правление. Так нет же. Ты заставил их силой, бесчеловечной жестокостью либо отказаться от веры, в которой они были воспитаны и которую их совесть не позволяла оставить, либо покинуть родину и есть горький со слезами пополам хлеб чужбины.

If the rules of policy could not hinder you from thus depopulating your kingdom, and transferring to foreign countries its manufactures and commerce, I am surprised that your heart itself did not stop you. It makes one shudder to think that such orders should be sent from the most polished court in Europe, as the most savage Tartars could hardly have executed without remorse and compassion.

Если даже соображения политической целесообразности не удержали тебя от опустошения целых провинций собственной страны и ликвидации промышленности и коммерции во Франции (и заметим, обогащения твоих соседей), то где же было твое сердце, почему оно не телепкалось, когда по твоему приказу совершалось такое? Даже у меня, человека, которого трудно заподозрить в сентиментальности, сердце сжимается от ужаса, когда я представляю, как наиболее отполированный европейский двор такие вещи творит в отношении своих подданных, которые даже турки не творят в отношении своих..

LOUIS. It was not my heart, but my religion, that dictated these severities. My confessor told me they alone would atone for all my sins.

ЛУИ Ну ты и загнул. Больно оно телепкалось у тебя сердце, когда ты жег своих раскольников и топил на демидовских заводах живых людей. Что же касается меня, то сердце здесь ни при чем. Это моя религия диктовала мне мои строгости. И мой исповедник, да ни кто-нибудь а сам Боссюэ, образованнейший человек Европы и человечнейший в быту из всех, кого я знал, говорил, что только из-за этого преследования мне простятся все мои грехи и грешки, о которых ты тут упоминал.

PETER. Had I believed in my patriarch as you believed in your priest, I should not have been the great monarch that I was.

ПЕТР Нашел кому верить. Попам. Да если бы я так носился со своим патриархом, как ты со своим исповедником, был бы я величайшим правителем Европы? У меня, что мужик, что дворянин, что патриарх все едино: марш выполнять что я сказал. А нет так позвольте выйти вам вон. Я и прогнал своего патриарха за то, что он встревал в мои дела и выписал попокладистее с Украины.

But I mean not to detract from the merit of a prince whose memory is dear to his subjects. They are proud of having obeyed you, which is certainly the highest praise to a king. My people also date their glory from the era of my reign. But there is this capital distinction between us. The pomp and pageantry of state were necessary to your greatness; I was great in myself, great in the energy and powers of my mind, great in the superiority and sovereignty of my soul over all other men.

Но я вовсе не хочу отнимать достоинства у твоего королевского величества: ведь память о тебя так же дорога твоим подданных, как память обо мне моим. Россияне начали считать историю своей родины с моего правления. Но вот тут-то и закралась между нами нестыковочка. Для твоих подданных величие и достоинство короля неотделимы от помпы и внешнего декора. Я же велик сам по себе, своей собственной энергией и силой моего ума, превосходством своего духа над душами всех моих подданных. Жаль, что умер рановато, а то бы в литературе Пушкину, а в науке Ломоносову после меня делать было бы нечего.

ДРУГИЕ ДИАЛОГИ ЛИТТЛТОНА
http://proza.ru/2023/05/17/450