Вера, надежда, любовь. Вершки 1 - 22

Вы спросите меня: что такое геосимволизм?
Это – литературное течение, которое я, сам Леонид Шимко, создал много лет назад.
Геосимволизм – это я.
Это – та книга, которую вы сейчас прочитаете.
Нужно ли более?
Но ведь – возможно – менее.
А еще я только что нашел девиз геосимволизма, очень точно отражающий самою его суть.
Этот девиз звучит так: «Нескладушки. Невладушки. Поцелуй. Трамвай – в кирпич».
Приятного чтения.


                ВЕРА, НАДЕЖДА, ЛЮБОВЬ.

ЭРОТО-ПАТРИОТИЧЕСКИЙ ДЕТЕКТИВ-ФЭНТЕЗИ В ТРЕХ ЛАБАЗАХ, ДВЕСТИ СОРОКА ТРЕХ ЛУБКАХ И ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ДВЕСТИ СОРОКА ТРЕХ ВЕРШКАХ.

                ЛАБАЗ ПЕРВЫЙ.
            
                ЛУБОК ПЕРВЫЙ.
 
                ВЕРШОК ПЕРВЫЙ.
               
               
Илия смотрел на облака.
Он любил смотреть на облака.
А такие он никогда еще и не видел.
Это наверняка были редкие, возможно, даже линзовые, облака.
Они перемещались по небу медленно.
Перемещались в сторону Волги.
Они казались такими русскими, если смотреть на них, стоя на крыше родного «Дома Коммуны», как смотрел сейчас Илия.

Напротив находилась церковь святого Ссайона.
Илия смотрел и на нее тоже.
Эту церковь поставил на площади градоначальник Ссанями.
Снесший здесь почти всё, что было ранее. 
В русском народе градоначальника Ссанями еще называли «Подлый Снесу;со».
Такое прозвище дали Ссанями москвичи. Еще тогда, когда тот был градоначальником в Москве.
Тогда, когда Москва была ещё столицей России.
Когда Москва ещё не «вступила в небытие».
В те времена от самих москвичей Ссанями и получил это прозвище: «Подлый Снесу;со».
Получил, наверное, за то, что снес и в Москве немало хороших зданий тоже.

Илия подошел к краю, посмотрел вниз.
«Докторска;я Дубина» уже открылась.
«Докторско;й Дубиной» называлась пивная.
Илие захотелось пива.

Вскоре он был внизу.
Сел за один из свободных столиков (впрочем, все столики были свободны).
Сказал подошедшему неряшливо одетому официанту:
- Мне - «Тёмнаго Бархатнаго Живого».
Он пил пиво и смотрел, как по площади ходят три толстых священника.
А потом он увидел бруковщиков, мостящих брусчаткой огороженный участок площади.
Бруковшики были настолько грязными, что невозможно было понять: бруковщики это или лесовщики.
Илие вспомнились слова дразнилки, которую часто исполняли на саратовских улицах дети:
- Бруковщик!
- Бруковщик!
- Бруковщик!
- Лесовщик!
- Вот опять ты лесуешь?
- Лесуй…
Кстати, слово «бруковщик» дети пропевали первых два раза с ударением на «о», а третий почему-то с ударением на «и». 

Иногда на площади появлялись женщины.
Иногда – мужчины.

К Илие подошел Спиридон.
Друзья сердечно поздоровались.
Спиридон взял себе пиво под названием «Трёхсосё;нское».
Спиридон был Илие хорошим другом.
Он тоже жил в Доме Коммуны. 
Квартира Спиридона была на первом этаже, поскольку, как он сам говорил, «чем ближе к земле, тем удобнее в случае чего спастись от пожара».
Илия же жил на этаже третьем.

Друзья вместе пили пиво.
- Состоится ли сегодня показ «Нравоучительного представления»? – спросил Илия.
- Назначено на четыре часа пополудни, - ответил Спиридон.

Он содержал свой театр.
Спектакли показывались прямо здесь, на площади.
Когда-то актерами «Театра Спиридона» были собачка Джуфик и обезьянка Гуйгу.
Облезлая песчаной масти собачка Джуфик играла пресс-секретаря президента России В-волоска. Она всегда была одета в полосатенький обыкновенный В-волосковский костюмчик.
Обезьянка Гуйгу выступала в одеяниях Попочтенного Патриарха Гунделябра.
Илия как-то сказал Спиридону, что одной, тем более тощей, обезьянке не под силу сыграть всю глубину личности  Попочтенного Патриарха Гунделябра.
Но у Спиридона было на этот счет своё мнение.
… Разве ты не знаешь, что пыль обычно летит из тепла в холод, - ответил он тогда Илие.   

Так было ранее.
Так было когда-то.

Но однажды Джуфик и Гуйгу сдохли.
Тогда-то Спиридон, подыскивающий себе новых артистов, и купил на базаре у цыган черную свинью по кличке Лилит.
Свинья была в возрасте.
Об этом можно было судить по её вымени.
Объединенными силами Спиридона и черной свиньи Лилит и ставился на площади новый спектакль под названием «Нравоучительное представление».

Друзья пили пиво.

На площади появился сунгур.
- Тебе не кажется, что сунгуры напоминают искусственных балаганных ацтеков? – спросил Спиридон Илию.
- Если у искусственных балаганных ацтеков кожа светло-фиолетового цвета, маленькая голова, низкий лоб с намеком на отвратительные рога и большие оттопыренные уши, то, может, кажется, - ответил Илия.

Пивная же наполнялась нашим, русским, народом.
Друзья слушали то, что говорилось в русском народе за соседними столиками.
- В ночь на двадцатое апреля у сенатора Лефантины Лефантенко  из погреба, находящегося под домом, неизвестными со взломом замка похищено провизии: сто штук сушеных бараньих язычков, восемь кровяных колбас, ящик столового вина и одна бутылка коньяку.
- Лефантина Лефантенко. Это именно та огненно рыжая престарелая красавица,  которая едва сводит концы с концами? – интересовались в народе.
- Именно этим она и занимается. 
- И на какую сумму похищено?
- На сумму ровно в тридцать пять рублей сорок одну копейку.

Илия со Спиридоном заказали ещё по пиву.
- Завтра идём «На Плейеля», - сказал Илия Спиридону. – Помнишь, мы договаривались?
- Помню, - ответил Спиридон.- Мне всегда было интересно: что же это там за «Плейеля» такое?

В народе же теперь говорили об очередном воскрешении президента России Скайбулая.
- Так он «Седьмой» или «Восьмой»? Наш Скайбулай?
- Неужели забыл?
- Вот не помню.
- А должен помнить. Как только его воскрешают, в «Его Номере» прибавляется единица.
- Значит, будет «Восьмым»? Ведь точно?
- Точно. «Восьмым». Точно.

Друзья некоторое время наблюдали за происходящим на площади.

- Слышали, генерал-майора Стрелкова в тюрьму посадили? – произнес кто-то совсем рядом.
- Стрелкова? Того самого?.. Вот не помню именьсотчеством.
- По-моему… того… зовут Джедаем Гвизировичем.
- Возможно, того зовут и так.
- И за что того посадили?
-За правду, конечно.
- Вот оставался в окрестностях мысленного взгляда такой вот достойный человек из околовластных структур. И того упекли подальше за решетку.
- А - кто - нашего Благословенного Небесами Джедая Гвизировичка - посадил?
- Конечно же находящиеся у власти в России с три тысячи сорокового года воры, лжецы и убийцы.
- Мне кажется, воры, лжецы и убийцы стали править нашей несчастной Россиею гораздо раньше.
- Значит, с тысяча триста двадцать пятого.
- Жаль-жаль нашего Джедаяя. Знать, никогда он не увидит он свободушки.
- Но зато его злобных гонителей – пусть постигнет их - Злой – Рок!
- Когда-нибудь получат они бандиёю по косемрылам! 
- По полной получат. И тогда, наконец, поймут, что были очень плохими людьми.

На площади не происходило ничего интересного.
- Пойду домой. Позанимаюсь, - произнес Илия.
Он был пианистом. Занимался дома на своём фортепиано фирмы «Кубань» с тремя педалями.
- Думаешь, надо? –  спросил Спиридон.
- Выпускной на носу,  - ответил Илия.
Он пока еще был студентом.
Он учился в консерватории на четвертом курсе.

Дома он сразу сел за инструмент.
Положил руки на клавиши.
Он знал, что у него красивые руки.  Артистические. Тонкой кости с заостренными пальцами и миндалевидной формы ногтями.
Он взял аккорд, связал его с какими-то другими  аккордами в какую-то последовательность. 
Заниматься не хотелось.
- Сходить, что ли, к Федру?



                ВЕРШОК ВТОРЫЙ.


   Еще один друг Илии, Федр, был великаном. Некрасивым великаном. Голова на длинной шее была покрыта тонкими и светлыми, словно детскими, откидывающимися назад, волосами. Длинный горбатый нос контрастировал с небольшой нижней челюстью.
Федр жил на этаже втором.
Он тут же потащил Илию в свою мастерскую.    
Он был художником.
Самая известная и горячо одобренная бабушками «Дома Коммуны» работа Федра называлась «Портрет Буриана Хрэя».
Там был изображен англосакс.
Федр считал, что всё зло мира исходит от англосаксов.

Однако, Федра интересовала и отечественная тема.
На этой вот картине, находящейся в центре мастерской,  были изображены три здоровенных мужика.
- Это ведь русские богатыри? – вслух догадался Илия.
- Как пример силы, - ответил Федр.
- А имена богатырей, понятно, Илья Муромец, Алёша Попович и Добрыня Никитич? – продолжил спрашивать Илия.
- Именно так.
- А чего это они обнимаются?
- Победе над басурманами радуются.
- А чего целуются?
Федр ничего не ответил.
Но сказал, что в холодильнике на кухне есть «Тёмное Бархатное Живое». Две бутылки.
Друзья немного попили пива.
- Может, смотаюсь в «Докторску;ю» за «Убойным подсвечником»? – предложил Илия. – Я бы не отказался пропустить по бокальчику «Убойного подсвечника».
- Мне ещё работать, - отказался Федр.
- Значит, как-нибудь в следующий раз пропустим, - сказал Илия. – А я тогда тоже ещё позанимаюсь.

Вернувшийся к себе, он снова сел за свой инструмент фирмы «Кубань», взял аккорд, связал его с какими-то другими аккордами в какую-то последовательность. 
Заниматься не хотелось.
- Пойти, что ли, в «консу»? – подумал он.
«Консой» самим студентами называлась консерватория.
Илия иногда занимался и там тоже. На рояле фирмы «Красный октябрь».
Когда-то в консерватории стояли рояли и других марок, но все они были проданы за границу в Монголию во времена голодного две тысячи пятьдесят девятого года.

Вышедший из «Дома Коммуны», Илия  тут же забыл про всё на свете.
Он увидел Киру.
Кира стояла в центре площади и смотрела на колокольню.
Илия подошел.

Увидевшая Илию, Кира улыбнулась.
- Знаешь, я подумала…
- Что подумала?
Ему хотелось сказать Кире, что он рад её видеть.
- Почему колокольня такая высокая? Вот, что я подумала. 
Кира любила задавать странные вопросы.
- Не появится ли кто-нибудь там? На колокольне?
- Там может появиться звонарь, - сказал Илия.
- Но будет ли это мужчина? Или женщина?
- Скорее всего, это будет мужчина.

Затем на площади началось «Нравоучительное представление».

Это действо проходило обычно так. Спиридон подводил свою актрису Лилит к укрепленному на специальной подставке портрету какого-либо человека, который в своё время сделал большую гадость России. Возможно, и обворовал ее тоже. Свинья же, внимательно всматривающаяся в предъявленного ей вора, внутренне напряженная (это было заметно и внешне), выглядела очень эффектно в своём (купленном Спиридоном в «Доисторическом музее») мундире генералиссимуса Советского Союза Грэмуса. Затем Спиридон начинал «зачитывать преступления»...

Так было и на этот раз.
Для «Нравоучительного Представления» Спиридоном была выбрана такая известная личность, как Модест Чудакс.
Чудакс был из «сонма бессмертных». Заморожен и воскрешен, наверное, раз восемь.
(Илия не помнил, был ли в настоящее время Чудакс воскрешен или покоился в саркофаге.)
(Впрочем, это не имело значения.)
Спиридон зачитывал преступления Модеста Чудакса.
Он перечислял преступления Чудакса в порыве, громко и яростно.
Шло время.

- Я вот подумала, -  вдруг произнесла Кира. – Если там, на колокольне, появится мужчина, не упадет ли он?
Илия не знал, что ей ответить.

Огласивший весь вред, принесенный Чудаксом России в годы «лихих девяностых», Спиридон перешел к не менее мерзкому воровству Чудакса в корпорации «ГосМанна».
Лилит всматривалась в портрет.
Свиная морда выражала всякое.
Презрение к Чудаксу сменялось лютою ненавистью.
Ненависть сменялась некоторым ученым злорадством. Типа как: «а вот вывели мы тебя на чистую воду».
Злорадство сменялось даже жалостью к седому падшему старику.

- Если этот звонарь упадёт и ушибется, то ушибется головой или ногами? – продолжила размышлять Кира.
Илия задумался вместе с ней.
- Будет ли кровь? – она встревожилась.
Ему тоже стало тревожно.
Но она тут же улыбнулась.
И он улыбнулся вместе с ней.
А ещё он подумал о том, что она красивая. О том, что её рыжие прямые волосы, и её черты лица, некрупные и гармонирующие с небольшим ростом, – всё это очень красивое.
- Может, ответ мне подскажет дождь? – сказал он.
Она не ответила.
Небо было ясным.

Наконец, Спиридон перечислил всё.
Он замолчал.
А затем довесил о Чудаксе:
- О, это хитромудрое выражение кривоватенького лица клюбомастрой шельмы!
Наступила кульминация спектакля.
И Спиридон, наконец, спросил свою актрису, свою Лилит:
- Что ты теперь думаешь об этом человеке? О – Модесте? О – Чудаксе? Который – пред – тобою?
И свинья громко ответила ему и всей площади на чистейшем русском языке:
- Гореть же ему в аду.
Спиридон тут же угостил Лилит каким-то лакомством. Возможно, это были черешневые косточки.
Затем он принялся собирать деньги с немногочисленных своих зрителей.
Скорее всего, он собрал совсем немного денег.
Илия тоже бросил в шляпу Спиридона семь или восемь рупий.
Кира тоже что-то бросила.
Что?
Илия знал, что у неё нет денег.
Кира была безработной и жила на пенсию парализованной своей двоюродной бабушки.

Уже был вечер.
- Попьём пива, - предложил Илия Кире. – Я угощаю.
Кира отказалось.
- Тогда давай еще погуляем.
Кира отказалось снова.
- Тогда пока, - сказал он.
- Пока.
Он пошел к «Дому Коммуны».
Ему вдруг показалось, что Кира его позвала.
Что она будто бы произнесла негромко: «Дорогой Илия».
Он не обернулся.
Он подумал, что ему показалось, и не стоит вот оборачиваться.

… - Возможно, нужно было обернуться.
Он размышлял об этом, когда быстро поднимался к себе не третий этаж.
Когда бежал далее к четвертому этажу, и крыше, и начинающему светиться звездами, небу.
Ему захотелось посмотреть на Киру сверху вниз.
Но её уже не было там, внизу.
По площади медленно шли три толстых священника.
Илия долго смотрел них.
Он смотрел на то, как последние посетители покидают пивную.
Смотрел на опустевшую площадь.
На Саратов, погружающийся во тьму.



                ЛУБОК ВТОРЫЙ.

                ВЕРШОК ТРЕТИЙ.

Было солнечное утро. 
Илия и Спиридон шли на «Плейеля».
Они шли по улицам Саратова, мимо домов и дворов, пропитанных заразными миазмами переполненных мусорных баков, усеянным отбросами продуктов и зелени, гниющими но дням и неделям.
На улице Прюдонной что-то сносили.
- Подлый Снесусо никак не уймётся, - сказал Илия Спиридону.
- Вот подлятина, - ответил Спиридон.
Они шли.
Навстречу им двинулись ассенизационные обозы.
Вдруг улица еще более оживилась, прохожие встрепенулись, подняли головы, посторонились, давая дорогу мчавшейся во весь дух легкой, шикарной коляске, запряженной парой породистых рысаков.
А потом на перекрестке Дроссельной и Драваторкина случилось «замирание».
Все находящиеся поблизости сунгуры остановились, согнулись в поясе, и, опершиеся руками о землю, застыли.
Это мешало русским людям идти. 
- Наверное, неудобно так вот стоять, - произнес о сунгурах какой-то русский человек рядом.
- В любом случае, ненавижу, - сказал какой-то другой человек рядом, очевидно, тоже русский.
- И я ненавижу тоже, - произнес третий русский человек. А. может, первый.
Многие русские люди ненавидели сунгуров.
За то, что те мешают жить.
За то, что сунгуров раньше в России и не было.
Самому Илие всегда было противно смотреть на «замирание».
Но он не сказал бы, что люто ненавидит самих сунгуров, этих искусственно созданных людей.
А вот страну за океаном, которая называлась «Собуё;нные Пса;ты И Бе;рики», он ненавидел всей душой.
Это в нём было изначально.
Откуда в нём это возникло изначально, он не знал.
Особенно же сильно стал он ненавидеть «Собуё;нные Пса;ты» после того, как посланные этой страною самолеты-невидимки распылили над Россией споры, из которых сунгуры впоследствии и проросли.
 Илия и Спиридон шли далее.
Позади остался городской базар. Он всегда издавал такие ароматы, такое благорастворение воздусев, что, как утверждали приезжие, за пять верст не доезжая города слышны были эти запахи.

А вот и «Психиатрическая лечебница имени Плейеля».
Илия бывал здесь много раз.
Спиридон не был здесь никогда.

У грузовых ворот им встретился сторож Макарий.
Это был премилый оригинал лет сорока, большой говорун и  весельчак.
Несмотря на то, что было тепло, он был одет в пальто.
Увидевший друзей, сторож Макарий полузастенчиво-полунасмешливо улыбнулся, затем правой рукою приподнял спущенные на глаза волосы.
Друзья поздоровались и прошли мимо.
- Интересный собеседник? - предположил Спиридон. 
- Вообще-то он мужеложец, - ответил Илия.
- И не жарко ли ему в таком пальто?
- Многие его спрашивают.
- И что он отвечает? 
- «Благодаря пальто я избавляю себя от труда надевать кальсоны». Вот что он отвечает.

Друзья шли по прямоугольному, длиной в тридцать – тридцать пять сажень, двору.
Перед зданием администрации стояли врачи. У некоторых в руках было что-то похожее на котлеты.
Там друзьям и встретился доктор Колотилин. Среднего роста, с густой бородой и громадной шевелюрой, с красивыми карими глазами, очень скромный, тихий и молчаливый, доктор Колотилин внимательно посмотрел на Илию и Спиридона одновременно.
Те застыли.
- Так следуйте в священные дубравы сих молчаливых берегов, - наконец произнес доктор Колотилин и присоединился к толпе врачей.
Илия подумал, что в руке доктора Колотилина тоже было что-то похожее на котлету. 

Друзья прошли мимо зданий «свободного корпуса», мимо с двумя берёзами у входа красиво устроенной каменной церкви к зданию морга.
Это здание давно уже не принимало покойников.
Если кто-то «На Плейеля» и умирал, его увозили в лабораторию Центральной городской больницы для проведения опытов. 
А бывшее здание морга назвали «Библиотекой».
Хотя здесь не было и книг тоже.

Здесь проводились «Кружки».
Здесь собирались спорщики.

В помещении с четырьмя расположенными в квадратном порядке морозильными камерами друзья обнаружили много людей.
Это и  были спорщики.
Некоторые что-то доказывали.
Некоторые увлеченно слушали.

Кружок под названием «Истпа;р» состоял из истеричных и параноиков.
- Общество всегда правее и выше частного лица? - спрашивал кто-то. – Ведь так?
- Это заметил ещё доктор Фарла;пп в одно из заседаний медико-психологического общества, - отвечали спрашивающему.
Спорщиками кружка «Эпипа;р» были эпилептики и паралитики с легкой и средней формой болезни.
- Надо было придвинуть русские войска, расположенные в Трансильвании, к Дунаю, - утверждал один из паралитиков.
- Мы и так овладели скалистым островом под названием «Бедная Стремнина», - звучало в ответ.
Друзья прошлись по залу.

У «Противлян» выступал предводитель данного кружка Аполлон Александрович Григорьев. Одет он был в спортивный костюм, подчеркивающий цилиндрическую форму туловища, вытянутую узкую грудную клетку и узкие плечи.
- Что же лучше? Наше? Или нет? – спрашивал Апполон Александрович.   
- Наше, - отвечали ему.
- Точно наше?
- Точно. Точно.
- А ведь Запад? Он ведь прогнил?
- Прогнил. Прогнил.
Апполон Александрович, замолчавший, вдруг достал из кармана платок, внимательно осмотрелся, как бы ища то, что нужно этим платком протереть, сделал над собой усилие, засунул платок назад в карман и принялся спорить снова.
- Какие у предводителя нежные длинные руки, - проговорил Спиридон.
- Разве дело в руках? – ответил Илия.
И тогда Спиридону захотелось узнать: в чем же дело.
- В свободное время он ходит со своим платком и отовсюду стирает пыль, - рассказывал Илия об Апполоне Александровиче. – Всю пыль, которую обнаруживает. Стирает со всего, что увидит. Хотя той пыли, может, и вовсе нет. Вот в чём дело.
- Я не знал, что бывает такое заболевание, - сказал Спиридон.
- Здесь это не называют заболеваниями, - поморщился Илия.
- Как называют?
- Примечательностями. Вот как.
- Я не знал, что бывает такая примечательность.
- Эта очень редкая примечательность по латыни называется «Броми;то Лю;фтус», что в переводе на русский означает «неискоренимое стремление к чистоте», - сказал Илия.
Меж «противлянами» принялся выступать ещё один предводитель данного «Кружка». Его звали Иван Васильевич Киреевский.
Вытянутый, остро очерченный нос Ивана Васильевича контрастировал с отступающим подбородком.
- Нас пытаются уничтожить «Собуё;нные Пса;ты»,- горячо произнес Иван Васильевич, затем вдруг плюнул и попал в увлеченно спорящую с двумя хроническими сифилитиками противлянку Софью-Исмаэлиту.
Впрочем, Софья-Исмаэлита плевка не заметила.
- Мы должны сделать всё для свержения гнилых европейских правительств, – восклицала она.
- «Собуё;нные Пса;ты» гораздо более опасны, чем все европейские правительства, - Иван Васильевич, услышавший  Софью-Исмаэлиту, попытался её перекричать, но у него не получилось.
Тогда он плюнул снова.
Друзья на всякий случай отошли на безопасное расстояние.
- Странная вот болезнь такая, - задумался вслух Илия об Иване Васильевиче.
- Ты же сам говорил, что нужно называть это примечательностью, - услышал его Спиридон.
- Вот точно, - сказал Илия.
- Осмысленная ли это примечательность?
- Вряд ли осмысленная.
- То есть человек не имеет над собой контроля, когда плюётся?
- Наверное, так.
- Или в его теле слишком много жидкости?
- Но ведь плюётся он только тогда, когда негодует по поводу черных дел, которые творят «Собуённые Пса;ты» применительно к нашей Родине, - задумался Илия.
- Значит, примечательность всё же осмысленная, - решил Спиридон.
- А называется она по-латински… Илия некоторое время вспоминал. - Название какое-то странное. Вроде как«Слюнуллёз»…

                ВЕРШОК ЧЕТВЕРТЫЙ.

Друзья подошли к кружку «Особенников».
Здесь выступал Степано;вич.
Вообще то предводителя «Особенников» звали Алексей Степа;нович. Но вот как-то однажды кто-то из злобных спорщиков недружественных «Кружков» окликнул предводителя, делая акцент на «о»: - «Эй, Степано;вич». И - подхватили: - «Степано;вича на мыло!» Так вот в тот день и превратилось отчество в фамилию. А настоящая то фамилия оратора была вроде как Хомяков.
Степано;вич сейчас был в ударе:
 - Мало, мало.
Остальные особенники с ним соглашались:
- Да. Мало.
- Ищем. Ищем.
- Да. Ищем.
Иногда виноватая улыбка появлялась на асимметричном лице предводителя. Временами предводитель болезненно морщился. Всё это сопровождалось аристократически сдержанными, временами сильно скованными, телодвижениями. Этим движениям Степано;вич научился от профессорского состава, ещё когда работал в Саратовской Академии Наук (он когда-то работал там завхозом). 
- Мало ищем, - продолжал Степано;вич.
И тогда Спиридону захотелось узнать, что же ищут Степано;вич и «Особенники».
- Все началось с его перемещений в прошлое, - сказал Илия о Степано;виче.
- Неужели перемещался, - недоверчиво спросил Спиридон.
- Говорят, и  сейчас перемещается, - ответил Илия.
- Пользуется какими-то приспособлениями?
- Говорят, без всяких приспособлений. Раздевается, снимает и трусы тоже, садится на пол, вытягивает ноги и закрывает глаза.
Илия принялся рассказывать Спиридону известную ему историю из прошлого Степано;вича.
- Однажды предводитель переместился в покои самого царя Бориса Годунова.
- И что было дальше?
- Степано;вич со своей стороны утверждает, что - тогда - вначале пощупал конечности царя. Вроде как они были теплы на ощупь и слегка влажны.
- А потом?
- Царь Борис проснулся.
- Удивился?
- Не знаю.
- И?
- Известно, что царь спросил тогда предводителя.
- Что спросил?
- Ну, вначале царь налил себе стопку водки.
- А потом?
- И - выпил.
- А - потом?
- Налил себе водки ещё.
- Ещё?
- Наверное, без водки он не хотел ничего спрашивать. Но потом…
- Да?
- В чём, батенька, по-вашему, особенность русского народа? – вот что спросил тогда царь Борис Степановича. И Степанович тогда ответил…
- Что - ответил?
- «Не знаю». Вот что он ответил.
- Я ведь очень, очень люблю русский народ, - развил тогда свою мысль царь Борис. - Но я не могу понять, батенька. в чем его особенность.
  И Степановичу нужно было что-то сказать царю. И он предположил:
- Наверное, особенность русского народа в том, что он – народ особенный?
- И на сколько процентов? –  спросил тогда царь Борис.
- Процентов? – не понял Степано;вич.
- Верна твоя особенность. На - процентов – сколько?
- Наверное, на двадцать, - предположил Степанович.
- Не более того, - сказал царь Борис. – А мне нужна такая особенность, которая была бы верна на сто процентов. На! Все! Сто!
И - тогда - в то своё перемещение Степано;вич пообещал царю Борису Годунову отыскать такую особенность русского народа, которая была бы верна на все сто процентов.
Вернувшийся в родную Академию Наук, он начал искать. 
И уже потом, позже, когда его определили «На Плейеля», основал здесь кружок особенников. Чтобы – искать – помогали.
Илия задумался. Вроде, он вспомнил о Степано;виче всё.
- А, может, он придумывает об этих своих перемещениях? – Спиридон засомневался в способности предводителя.
- Исключено, - твёрдо ответил ему Илия. – И перемещается, и видит многое. Разве можно придумать, в какое нижнее кружевное бельё было заключено белое нежное тело княжны Таракановой, когда она впервые зашла в спальню к хану Батыю?

Друзья прошлись по залу.
Кружки гудели в спорах. Слова, порхающие на легких крылышках неподдельного энтузиазма, прямо-таки роились в эфире помещения бывшего морга, а ныне «Бибилиотеки», наполняли этот эфир высшим смыслом.

Более всего споров было о России. 

Друзья подошли к стоящему в центре зала столу из зеленого мрамора. Когда-то в незапамятные времена на нём «свежевали» покойников. Сейчас же на столе лежала книга. Илия знал, что это священная для всех спорщиков книга. Что она называется «Книгой Истин».

И - прогремело:
- «Донос о вчерашнем».
Спорщики затихли.
-  Агну;с Дэ;ёс. Самый безликий здесь человек, - объяснил Илия Спиридону об обладателе сего сильного голоса.
- Точно безликий, - подтвердил изумлённо смотрящий на Агну;са-Дэ;ёса Спиридон.
- Он всегда бывает настолько разным, что всегда кажется совершенно одинаковым, - пояснил Илия.
- Ну и ну, – сказал Спиридон.
- Его примечательность называется, кажется, «Тринитро Дробь Восемь», - сказал Илия.   
- За вчерашний день добрые люди пожертвовали… - прогремел снова Агнус-Дэёс, и стал перечислять:
- Резную из старого дуба столовую мебель заграничной работы.
- Две бронзовые лондонские кровати с сомье.
- Двое дрожек.
- Детскую колясочку на шинах.
- Сани с медвежьим фартуком.
Пожертвований было много. Агнус Дэёс всё перечислял: 
- А еще… Бланкарду малоподержанную рессорную с ковалом.
- Козырьки новые.
- Пиявку цвайнос четырёх лет.
- Полушубок.
- Бурку.
- Пальто.
- Брюки.
- Сапоги.
- Гитару.
- А ещё был подарен пёс бульдог старый.
О бульдоге было произнесено со вздохом и тихо.
Тут же независимая комиссия распределила дары по кружкам.
«Истпарцам» досталась пиявка цвайнос четырёх лет и две бронзовые лондонские кровати с сомье.
«Эпипарцам» - бурка, пальто, брюки, сапоги  и гитара.
«Противляне» получили резную из старого дуба столовую мебель заграничной работы.
«Особенники» - сани с медвежьим фартуком.
Предводитель Степано;вич тут же предположил:
- Может, особенность русского народа в том, что он использует такие средства передвижения,  как сани с медвежьим фартуком?
«Особенники» тут же проголосовали. 
Это предположение оказалось верным только на два с половиной процента.


                ВЕРШОК ПЯТЫЙ.

Наступило время обеда.
Столовая находилась на цокольном этаже первого здания «свободного корпуса».
На обед подавали сырники, сушеную хурму и порошковый кисель под названием «Здравствуй, Маша».
Обитатели лечебницы сидели на полу столовой и в молчании ели сырники и хурму деревянными притуплёнными палочками. Почему так? Не то, чтобы так было вкуснее. Просто по правилам было положено, чтобы ни у кого во время обеда не было в руках ни ножей, ни ножниц, ни металлических вилок. Раньше Илие казалось, что есть деревянными притуплёнными  палочками это несколько не по-русски. Однако, его мнение изменилось, когда попавший сюда генеральный прокурор России Чён Ён Кван объяснил, что есть притуплёнными палочками сушеную хурму сидя на полу это очень по-русски.

После обеда спорщики разбрелись по палатам.
Палаты находились во втором здании «свободного корпуса».
Илия и Спиридон шли по длинному центральному коридору второго здания. Пол был покрыт паркетом. На стенах висели портреты ведущих деятелей психиатрии Сергея Сергеевича Корсакова, Пауля Эмиля Флексига и многих других деятелей.
Палаты были соединены между собою крытыми галереями.
Больные прогуливались по галереям.
От проникающего в галереи солнечного света предполагаемая жизнь больных казалась размеренною и светлой.
- Давай зайдём к Романычу, - предложил Илия.

Палата Романыча создавала впечатление известной степени комфорта. Стены были обшиты деревом и выкрашены масляной краской голубого цвета. Пол был покрыт теплыми ксило-литовыми плитками, тоже голубыми. В палате стояла обтянутая мягкой кошмой синяя кровать. У кровати за полупрозрачной занавеской обитателем палаты производилось какое-то движение.
- Здравствуй, друг дорогой, - негромко проговорил Илия.
Ответа не последовало.
- Наверное, мы мешаем, - негромко предположил Спиридон.
- С ним так просто не пообщаешься, - ответил Илия. - Уж очень он занят.
- И что же он делает? - поинтересовался Спиридон.
Он уже всё понял, но на всякий случай спросил.
- У Романыча очень ценная сперма, которая используется для выращивания Русской Армии, - пояснил Илия.
Занавеска отодвинулась.
Романыч оказался человеком основательным. Глубокая морщина меж глаз  свидетельствовала  о  склонности  к размышлениям. В руках у Романыча была литровая банка, до краев наполненная какой-то жидкостью. Широко расставляя ноги, раскачиваясь и откинув корпус назад, Романыч подошел к стоящему в палате холодильнику, открыл дверцу и поставил банку внутрь. Потом закрыл холодильник, не проронив ни слова, поздоровался с друзьями за руку, и, всё так же раскачиваясь, вышел из палаты.
- Может, мы его чем-то обидели? – предположил Спиридон.
- Вряд ли, - предположил Илия. – А еще он член правящей партии «Эмилий. Ты – Мессия».
- А вот то, что его сперма так нужна Русской Армии? Это ведь правда? – не унимался Спиридон.
- Конечно, правда, - ответил Илия. – У Романыча исключительно ценная сперма. И всё происходит сразу же.
- Когда и что? И где? – спросил Спиридон.
- Всё - и - сразу, - ответил Илия. – Каждый вечер сюда, на крышу этого здания  прилетает вертолет со сто восемьдесят одной девственницей на борту. Девственниц и осеменяют спермой Романыча на чердаке в спецпункте.
- А сам он не может? – спросил Спиридон. – Ну, в смысле, осемененять?
- Наверное, может, - ответил Илия. – Но вот должны это делать специальные осеменители.
- Если каждая девственница родит по сыну, то Русская Армия пополнится на сто восемьдесят одного бойца, - посчитал Спиридон. – Впрочем, могут родиться и девочки.
- От Романыча рождаются только мальчики, - ответил Илия. – И рождается намного больше. Если всё сделано правильно, при данном соотношении от сто восемьдесят одной русской девственницы рождается в среднем пять тысяч пятьсот один будущий русский воин.

Друзья покинули «свободный корпус» и прошли в парк. Больные прогуливались по дорожкам меж сосен и елей, ветви которых были срезаны почти до самых верхушек. На пересечении дорожек стояли большие плевательницы с песком.
Илия обратил внимание на человека, стоящего у одной из плевательниц.
- Это ведь… Совесть, - узнал он.
Когда друзья подошли к Совести, они увидели, что тот палкой аккуратно выдавливает в находящемся внутри плевательниц песке солнце с лучами (как на коровьем масле в гастрономических магазинах).
- Его прямолинейные брови указывают на кроткий характер, - произнес Спиридон о Совести.
- Это сейчас он кроткий, - сказал Илия. – А вообще… Обычно он помогает. Целый день помогает. К радости наших санитарок, моет палаты, таскает из отделения ведра с помоями.
- Ему делать, что ли, нечего? – предположил Спиридон.
- Конечно же всё это ради России, - ответил Илия.-  Ему кажется, что он настолько ничтожен и жалок, приносит так мало пользы России, что должен неустанно приносить эту самую пользу.
- Он тоже состоит в каком-то кружке? – спросил Спиридон.
- Не уверен - ответил Илия. – Знаю только, что примечательность его называется по-латински, кажется, «Ровдомышло».
Друзья постояли рядом с Совестью.
Примечательным было то, что «солнце» Совесть выдавливал вокруг лежащих в плевательнице жирных харчков.
Илия сочувствовал этому человеку, настолько заботящемуся о России.

Друзья побродили по парку.
Больные отдыхали на лавочках. Некоторые были заняты рассматриванием иллюстрированных журналов.  Некоторые - приготовлением искусственных цветов.

На одной из лавочек играли во «врача» и «пациента». Это была распространённая здесь игра. «Врач» задавал «пациенту» вопросы.
- Как вас зовут?
- Давно ли вы здесь?
- Сколько вам лет?
- Где вы живете?
- Какой теперь год?
- Какой месяц?
- Какое число?
- Какой день?
На каждый вопрос «врача» «пациент» отвечал: - Спасибочки.
- Чем вы занимаетесь?
- Спасибочки.
- Где были неделю назад?
- Спасибочки.
- Где были последнее Рождество?
- Спасибочки.
- А человек ли вы?
Снова и снова звучало «спасибочки».  Может, это было на самом деле не совсем и весело, но собравшиеся у лавочки веселились от души.
«Врач» же и «пациент» были предельное серьёзны.
- Знаете ли вы, где находитесь? – прозвучал очередной вопрос «врача».
И на этот вопрос «пациент» вдруг ответил: 
- На том свете.
Сказал и заплакал.
- Шампанское разносят, что ли? – спросил прослезившийся тоже Спиридон. Он смотрел на людей, подносящих пациентам какие-то напитки.
- Насколько я знаю, это смесь из адониса, брома и кодеина с содой, - ответил Илия.

                ВЕРШОК ШЕСТОЙ.

Друзья оказались в местности, где к парку примыкал небольшой огород.
Работающий здесь человек с подозрением взглянул на друзей.
Илия его знал.
Имя огородника было Князь Ной.
- Добрый день, - громко сказал Илия.
Князь Ной в ответ поднял руки и показал их пришедшим.
Руки были грязные, все в земле.
- Знаете, для чего нас всех здесь откармливают? – громко спросил он. И, не дождавшийся ответа, ответил на свой вопрос сам:   
- Нас откармливают для того, чтобы производить из нас котлеты.
- Не может быть, - произнес Спиридон.
- Эти котлеты подаются на стол городской администрации, - сказал Князь Ной. - Но перепадает и врачам тоже. 
Ещё он говорил о том, что и городская администрация  и врачи тоже должны перестать лакомиться котлетами в принципе.
- Мы должны уговорить правящую верхушку перейти на котлеты из фасоли, - говорил он. - И ведь примеры есть такие хорошие. И Князь Игорь ел. И скрипач Маланьевич ел. И сам Ной ел котлеты только из фасоли.
Огородник вздохнул и продолжил свою работу.
Друзья двинулись далее.
Странные мысли не давали Илие покоя.
 - Вот так всегда, - задумался он об огороднике вслух. - С Князя Игоря вот начинает, и переходит почему-то к скрипачу Маланьевичу, а затем к Ною. Почему бы не наоборот? От Ноя почему не начать и не перейти к Князю Игорю? Мы ведь русские люди.

За столиками «культурной зоны» играли в шахматы, шашки, а ещё в трик-трак.
Друзья постояли рядом.
- «У многих из них оттопыренные уши, - подумал Илия о сидящих за столиками, и вспомнил давнее утверждение доктора Колотилина о том, что «оттопыренные уши среди обезьян составляют десять и четыре десятых процента, среди пациентов клиники - тридцать пять процентов, а среди населения России аж процента сорок два»...

От летней эстрады потянуло звучанием поющего под рояль женского голоса.
Друзья подошли и протиснулись сквозь ряды слушателей.
- Софья-Исмаэлита, - сказал Илия о певице. – Поёт и себе же играет.
Он подумал, что голос Софьи-Исмаэлиты похож на голос Киры.
Затем он прислушался и присмотрелся тоже.
В музыке, однако, творилось странное. Правая и левая руки Софьи-Исмаэлиты играли два совершенно разных, не имевших никакого соотношения между собою, мотива. Возможно, даже правая рука играла на пять восьмых, а левая на восьмых седьмых. И ещё эти мотивы не имели никакого соотношения с мелодией исполняемой певицей арии.
- Знаю её давным-давно, - сказал Илия о Софье-Исмаэлите.
- Где познакомились? – спросил Спиридон
- В элитном клубе трамаевожатых, - ответил Илия.

Друзья ещё некоторое время бродили по парку.
Потом вернулись в библиотеку.
Здесь по-прежнему спорили.
- Особенность русского человека в том, что он состоит из двух половинок, имя которым – «Царь» и «Бог»? – вопросительно утверждал Степанович.
Эта идея оказалась верна на четыре и восемь десятых процента.
Аполлон Василевич Григорьев отбивался от спорщиков кружка «Защиты Русской Природы», или, как их ещё называли, «Зрупов».
- Своим платком вы решительно перепортили все русские растения, - утверждали зрупы. - Трите только иноземные. Не трогайте наши.
- Как же мне не трогать наши? – растерянно отвечал  Апполон Василевич. – Как мне о них не заботиться? Как не любить?
Некоторые спорщики, в основном, медленно, осматривали выделенные кружкам дары.
Сочувствие Илии ко всем этим людям было велико.
Он ведь и сам когда-то жил и трудился здесь.
Он сам обладал очень редкой примечательностью, которая называлась «Гаудис Левита». Примечательность эта выражалась в излишнем сочувствии. К каждому человеку, находящемуся рядом, проявляющему какие-то хотя бы минимальные признаки умственной активности, у Илии возникало непреодолимое стремление понять, помочь, стать на этого человека сторону.
- Не помнишь, какому кружку достался пёс бульдог старый? – спросил он Спиридона.
- Не помню, - ответил тот. 
- Сегодня кто-то отказывался от ужина? - неожиданно перебил тему один из буйных.
- Мы ещё не доказали существование Бога, а вы хотите есть, - пропищал в ответ кто-то из паралитиков.

Наступил вечер. Но энергия спорщиков не иссякала. Казалось, она не могла иссякнуть никогда.
Конечно, давали о себе знать определенные спорщиков недомогания.
Истеричные временами истерили. 
Параноик Сван с приклеенной на лоб красной звездою долго бегал по залу и вдруг упал. И никак не поднимался.
Но данные мелочи никак не омрачали и не способны были омрачить атмосферу духовности, наполнявшую «Библиотеку». Все споры здесь сливались в единый информационный гул, сквозь который то и дело пробивались слова: русский, Россия, Родина, отчизна.
- Здесь нет ни одного сунгура, - подумал вслух Спиридон.
- Благословенное место для благословенных людей, - ответил Илия. 
- Мне здесь нравится, - улыбнулся Спиридон.
- Я тебе ещё не всё показал, - улыбнулся в ответ Илия. – Ещё есть «Крепкий корпус». И заодно можем посетить «Двор идиотов». Пойдём?
- Давай пойдём как-нибудь в следующий раз, - отказался от предложения Спиридон.
Похоже, он устал.
Илия устал тоже.

Снаружи раздался крик, похожий на крик птицы.
Все вокруг зазевали.
Илия почувствовал, как его самого стало клонить в сон.
- Совёнушка шалит, - сказал он Спиридону.
Друзья вышли из здания.
Странный крик повторился. Казалось, он доносился откуда-то из кустов сирени.   
- Ты сказал: Совёнушка? – спросил Спиридон.
- Именно, - ответил Илия. – Совёнушка - таинственная личность.
- И что в этой личности таинственного? 
- Совёнушка умеет мысленно связываться с Саратовским Телевидением, и заставлять всех ложиться спать на закате с чувством небывалого патриотизма.

Весь этот вечер, уже находящийся дома, Илия думал о населяющих «Плейеля» людях.
… - Ни мысли, ни заботы о своем общественном положении, об обеспечении. Вся их жизнь, все их усилия устремлены к общему без всяких личных выгод….
Перед сном он немного послушал радио.
По радио говорили о том, что наступает «Шальная неделя» со всеми ее «шальными днями».
Это была праздничная неделя.
Она вела к очередному воскрешению президента России Скайбулая.
Илия не хотел думать о воскрешении президента России.
Он снова думал о «Плейеля».
О тех людях…
Илия сопереживал тем людям, он хотел думать как они, хотел слиться с их порывами, помочь, продолжить. Он чувствовал это, и сам был счастлив.
И только не знание того, какому кружку достался пёс бульдог старый, несколько беспокоило его.

                ЛУБОК ТРЕТИЙ.
               
                ВЕРШОК СЁДЬМЫЙ.


Наступил «Шальной понедельник».
Когда Илия  утром на расстроенной своей «Кубани» играл Моцарта, ему представлялось, что Моцарт этою вот своею сонатой наверняка мечтал о наслаждении, которое может дать женщина.
Илия решил прогуляться.

На площади парламентарии играли в любимую свою игру.
Игра называлась «Волк и Овцы». На двух полюсах огороженной верёвочкой территории были мелом отмечены два «загона». «Овцы» перебегали из одного загона в другой. «Волк», бегающий по центру, «овец» ловил и утаскивал в своё «логовище». «Логовище» тоже было отмечено мелом.

«Волком» был председатель Комитета Государственной Думы по культуре Демьянский
Ростислав Владиславович. Это был видный разжиревший парламентарий. Он был из «многократно воскрешенных».
«Овцами» были члены фракции Михайло Шухарев и Лев Виёцкий, главный редактор газеты «Думская правда» Алексей Бебечкин, и ещё многие депутаты. Они тоже были из «воскрешенных».
Илия наблюдал за игрой.
Он наблюдал за тем, как ловко «овцы» поддавались «волку».
И в этом не было ничего удивительного. Что «овцы» поддавались.
Ведь в «логовище» для них был накрыт стол, за которым они могли вдоволь насладиться вином и яствами.

Илия направился к пивной.
Там за столиком сидела Кира.   
Он сел рядом.
- Я вот думаю: куда крутится земля? – произнесла она. - В сторону реки? Или «центра»?
- Наверное, в сторону реки, - ответил он.
Взглянувшая на Илию, Кира улыбнулась. Наверное, и она подумала, что этот ответ был максимально  правильным.
Затем она спросила еще:
- А вот что бы было, если бы земля вертелась в другую сторону? Еще куда-нибудь. Например, в сторону «Южных пней». Люди жили бы так же? Или по-другому?
Илие подумалось, что Кире очень идёт огненный цвет её волос.
Его потянуло к ней.
- Может, тогда люди ходили бы на руках? - спросила она.
Наверное, от того, что цвет её волос был таким огненным, внутри Илии зарождалось и беспокойство тоже.
Он заказал ей и себе пива похолодней.
Некоторое время они вместе пили пиво и смотрели в сторону резвящихся парламентариев.
- А ещё я подумала  о том, что, если бы я умела летать, я бы сразу же поднялася наверх.
Он задумался вместе с ней.
Ему хотелось её понять.
В конце концов «волк» переловил всех «овец».
Гордо сел вместе с ними за накрытый стрельцами-опричниками стол.
- А ты... Полетел бы со мной? – спросила она.
И тогда Илия растерялся, как будто Кира на самом деле умела летать, и уже увлекала его за собой куда-то в самую вышину.
- Нет.
Кира встала и пошла в сторону «Дома Коммуны».
Он смотрел ей вослед.
Она не попрощалась.
Наверное, она шла домой.
Она тоже жила в «Доме Коммуны», и была соседкой Илии по этажу.
Номер её квартиры был сто восемь, а квартиры Илии – сто шесть.

В этот день он снова и снова думал о Кире.
… - Меня ведь тянет к ней как к женщине? -  спрашивал он себя. - Или во всём виновата моя примечательность «Гаудис Левита», и я просто сочувствую Кире, как сочувствую всем? Наверное, нет. Я не просто сочувствую. Наверняка меня тянет к Кире как к женщине. Она ведь очень красивая, Кира. И моя примечательность здесь не причем. Наверняка нет. Наверняка…

***
В «Шальной вторник» Илия решил позаниматься в консерватории.
Он шел по улицам Саратова.
По пути ему встречалось совсем немного русских людей.
Наверное, потому, что дул ветер с городской свалки.
Ветра с городской свалки всегда приносили плохой воздух, насыщенный летучими и вонючими продуктами разложения человеческих и животных извержений.
Русские люди не любили дышать таким воздухом.

В «консе» Илия взял себе класс номер восемь.
Здесь стоял «Красный Октябрь».
Вонь проникала и в класс тоже.
Илия подошел к роялю. Наклонил и несколько вывернул голову. Посмотрел на своё в черной полированной крышке отражение. На своё продолговатое  лицо. На «орлиный» нос с  горбинкой. На тонкие  губы.
Он знал, что у него так называемый «аристократический» тип лица.
Он решил поучить Баха.
… - От Баха всегда просветление в душах», - сказал он себе.
Он играл минуты две, ещё не дошел до кульминации фуги, до той самой «тишайшей и высочайшей одновременно стретты», как услышал женские голоса.
Они раздавались из-за стены.
Там был класс номер девять.
Илия играть прекратил.
- Девочки обычно лучше запоминают, нежели мальчики, - произнес один женский голос.
- И всё потому, что мозги мальчиков от недостатка упражнения не выработаны так, как они выработаны у девочек, - ответил женский голос другой.
Оба голоса захихикали.
Илия подумал, что это скрипачки.
Первый голос, наверное, был голос Аэлиты.
А отвечала, вроде, Фёкла.
Он продолжил играть.
Скрипачки за стеной смеялись.
Он вспомнил, что Фёкла – тоже красивая, как и Кира, а Аэлита очень красивая, и ещё высокая.

Покинувший  стены консерватории, он принялся бродить по улицам Саратова.
К запахам от городской свалки примешался своеобразный дым от сжигания чего-то вроде влажного навоза.

На улице Драваторкина случилось «замирание».
«Замирание» было таким «скученным», что русскому человеку оказалось и не пройти.
Илия вместе с другими русскими людьми стоял перед светло-фиолетовой замершей в движении массой сунгуров,
- Никогда не знаешь, когда оно случится, - сказал кто-то рядом о «замирании».
- А сунгуры знают все одновременно, - отвечал кто-то слева.
- Хотя видимой никакой команды не поступает. Вот странно.
Один сунгур «замер» прямо перед Илиёй. Илия от некоторое время смотрел на волосатую тыковку головы сунгура, похожую, пожалуй, на голову русского человека, но равномерно уменьшенную во всех своих диаметрах. Однако, вертикальный диаметр в общем был еще более уменьшен, чем диаметры остальные.
- Наверное, создатели сунгуров среди прочих девайсов встроили в них стадонаправленные внутренние часы, - произнес кто-то.
Ещё говорили о создателях сунгуров.
Прозвучали суровые фразы о «Собуё;нных Пса;тах И Бе;риках» как о государственном образовании.
«Замирание» завершилось.
Сунгуры, как это говорится, «рассосались».
Илия двинулся дальше.
Ему хотелось думать о приятном, и он настроил себя на мысли о женщинах.
Ему по пути встречались привлекательные женщины с хорошими фигурами.
Он думал том, что давно не имел близости с женщиной.

Дома он оказался часа в четыре.
Пообедал пятью вареными яйцами.
… - Я ведь давно не общался с Федром.
Он решил зайти к Федру.

Федр встретил его жующим что-то.
Возможно, Федр жевал корень аира.
Он всегда жевал корень аира, когда утомлялся во время своей работы.
Илия как-то тоже пробовал пожевать корень аира. Ему не понравилось.
Друзья вместе прошли в мастерскую.
- Я назвал свою картину «Фантамас разбушевался», - произнес Федр.
Илия некоторое время рассматривал картину. На ней был изображен лежащий в саркофаге президент Скайбулай седьмой.
- Немного пасмурно, - сказал Илия.
- И без сомнения ясно, - сказал Федр.
- Слишком уж торчит нос.
- Он же наш президент.
Илия обратил внимание на выглядывающие из-за саркофага несколько длинненьких физиономий.
- Русский народ?
- Тот самый.
- Конечно, русский народ. Это ведь те самые лица, на которых написано «не знаю».
Вдруг схвативший кисть, Федр принялся дорисовывать попахивающее резиной одутловатое президентское лицо.
Да. Мастерство Федра было таким, что и из глубины картины в реальность проникали наполняющие картину запахи. 
Илие было любопытно  наблюдать за тем, как длинная, сухая, узловатая с прямоугольными угловатыми пальцами рука гиганта «поправляет» безвольную президентову рожу.

Когда же Федр закончил творить, он пригласил Илию пройти с ним на кухню.
Друзья попили пива.
Ветер с городской свалки проникал и на кухню тоже. Наверное, сейчас тлел разный грязный мусор, доставляющий множество разнообразных продуктов своего неполного сгорания.
Потом Илия вернулся к себе и лег спать.
За окном уже была ночь.
Илия подумал о том, что так толком и не позанимался.
Так и не поучил Баха.
… - От Баха всегда ведь свет в душе»...
А ещё ему вспомнилось:
…Мозги мальчиков от недостатка упражнения не выработаны так, как они выработаны у девочек…
Ещё он думал о Кире.
Пока не заснул.

                ВЕРШОК ОСЬМЫЙ.

В «Шальную среду» о Кире думалось с уже утра.
Илие вспоминались её слова:
…- Ты полетел бы со мной?

Он вышел в коридор.
Подошедший к квартире Киры, он некоторое время смотрел на дверь с табличкою: «сто - восемь».
Он так и не решился нажать на кнопку звонка.
… - Возможно, Киры нет дома?

Он вернулся к себе.
Занимался на фортепиано.
Потом поднялся на крышу.
Там было много людей.
Жильцы «Дома Коммуны» (у некоторых в руках были бинокли) сверху наблюдали за воровством чиновников.
В «Шальную среду» - раз в году - чиновникам позволялось воровать открыто.
Когда им позволялось это делать, они любили носить наворованное через площадь.
Илия смотрел на то, как чиновники что-то суетливо проносят мимо городовых Кришталя и Кандаулова.
На душе у Илии было странно сладковато от совершаемого чиновниками действа.
 «Наверное, сам процесс воровства, он как-то действует и на людскую прыгучесть тоже, - думал он. – Вон двое работничков явно из «Министерства Образования». Тащат наворованную медь и прямо-таки подпрыгивают от удовольствия.
Рядом раздавались голоса:
- Медную оградку поволокли.
- И старинную медную горелку тоже.
- Говорят, они и медь со столбов снимают.
- Они ведь состоят правящей партии «Бади;ла и Коси;я»?
- Вроде как все чиновники являются членами той самой правящей партии.
Зазвонили колокола.
Действо благословила церковь.
Взгляд  Илии устремился к небу.
Там были линзовые облака.
Там, возможно, на самом высоком облаке удобно восседал Бог.
… - Он ведь тоже наблюдает за всем, - подумал Илия о Боге. – Деяния на Земле пошли мелкие, и Бог, наверное, соответственно, стал некрупный. Можно ли сказать: «Божок»? «Божочек»?
Илия глубоко задумался.
Послышались голоса каких-то девушек.   
Илие показалось, что голос одной из девушек – голос Киры.
Когда какие-то девушки поднялись на крышу, Киры среди них не было.
… - Облака очень даже хороши, - сказал он себе.
А внизу кто-то всё тащил что-то, суетливо подпрыгивал под колокольный звон.
… - Почему чиновники так любят воровать медь? – подумал Илия.
Он ещё некоторое время поразмышлял о Кире.
… - Жаль, что её нет рядом со мной на крыше.
Впрочем, может, это было и хорошо. Что ее не было здесь.
Кире была противопоказана высота.
Название её примечательности было «Отто;рви». По-латински. Или это было по-итальянски.
На русский же это переводилось вроде как «Склонность к разнообразным странностям в высшей степени попыток нарушения природного естества».
Илия знал, что Кира как-то даже пыталась спрыгнуть с крыши «Дома Коммуны».
Хорошо, что её тогда остановили.

***
Этот«Шальной четверг» был днем, на который заранее планировалось посетить «Плейеля».
В этот день Илия даже не завтракал.
Зато с утра напомнил друзьям.
О том, что они должны были бы вместе с ним посетить «Плейеля».
Федр идти наотрез отказался.
- Почтенный Расим Керас день рожденья празднует, - напомнил Илия.
- Расим Овыевич? Керас?  Который - начальник генерального штаба Российской армии? – спросил Федр.
- Именно он.
- Не пойду.
- Ему ведь исполнилось двести пятьдесят.
- И?
- А «на Плейеля» он провёл целых сто два года. Целых сто два.
- Потом сам схожу и лично поздравлю.
Спиридон же согласился сходить с Илией на юбилей.

В столовой был накрыт стол.
Именинник Расим Овыевич в мундире генерала армии сидел во главе стола. 
По правую руку от него находился градоначальник Ссанями.
Когда друзья занимали свободные за столом места, Ссанями как раз торжественно произносил:
-  По причине своей двестипятидесятилетней годовщины гражданин Керас пожалован усиленною «боярскою» пенсией.
- Виноватеньки, - ответил Расим Овыевич писклявым голосом. И тут же стал что-то на ухо градоначальнику шептать.
Из угощений на столе были самогон, варёная куриная печень и порезанный дольками лук.
Куриная печень была очень вкусной.
Для поздравления встал находящийся от юбиляра по левую руку генеральный прокурор России Чён Ён Кван. В строении тела прокурора были очевидны евнухоидные черты, а именно чрезмерная длина конечностей и увеличенная ширина таза.
- Наш замечательный Овыевич был отчаянным партизаном - начал Чён Ён Кван, - Преследуя однажды какого-то зуава, он чуть было не наскочил на самого Наполеона.
Прокурор закашлялся, прочистил себе горло глоточком самогона и продолжил:
- Простая киргизская лошадь спасла его от верной смерти.
Прокурор сел.
Юбиляр же снова произнес «виноватеньки»  и тут же стал что-то шептать на ухо прокурору.
И тогда Илия рассказал Спиридону о примечательности юбиляра:
- Почтенный Расим любит обвинять себя в изменах Родине.
- И много изменял? – поинтересовался Спиридон.
- Эти преступления, разумеется, вымышленные, - сказал Илия
- Какая интересная примечательность, - удивился Спиридон.
- И называется она «Восподе;нсией», - сказал Илия. – Кстати, и собравшиеся здесь родственники юбиляра, все они тоже особенны этой примечательностью.
- Подучается, «Восподенсия» передаётся на генном уровне?
- Получается, наследственное рефлекторное поникновение.
Спиридон принялся рассматривать собравшихся здесь родственников и потомков юбиляра. Все они были военные. Многим из них наверняка было далеко за сто.
Каждый сидел рядом с кем-то из работников прокуратуры.
Помещение столовой наполняли признания  об изменах родной России.
Илия знал: обычно говорилось как о шпионской деятельности, так и о подрывной.
- Кроме генеральной российской прокуратуры примечаю здесь и областную, и районную, - сказал он Спиридону. - Все здесь. В форме и при исполнении. И Ли Бён Хон с Ли Чжун Ки. И Чо Ин Сон. И Ким У Бин. И Сон Сын Хон. И Ли Чжон Сок. И Ли Мин Хо… Все здесь, и все заняты.
Прокуроры на самом деле были заняты. Каждый внимательно выслушивал сидящего рядом с ним какого-либо из родственников юбиляра Расима Овыевича Кераса.
Снова и снова звучало: «виноватеньки».
- Их посадят? – спросил Спиридон о кающихся «преступниках».
- Восемнадцатилетние работницы исправительного учреждения приходят сюда по пятницам, - ответил Илия. – Тогда то в стенах «красного уголка» за бутылочкой вина на диванах и встречаются грех с неминуемым наказанием.
- Такие вот работницы исправительного учреждения? – заинтересовался Спиридон.
- Именно такие, - ответил Илия. - Насколько я знаю, они отлично умеют работать своими розовыми нейлоновыми кнутами.
Юбиляр поднялся и позвал всех в концертный зал.
Все встали.
В концертном зале обычно исполняли какую-либо из поставленных в лечебнице оперетт.
- Что на сегодня? – спросил Илия пробегающего мимо сторожа Макария.
- «Бедные  овечки», - ответил тот.
Илия поморщился. Он не любил смотреть оперетту «Бедные  овечки», главный интерес которой был сосредоточен на грязных отношениях между стариком и юной красавицей с самыми отвратительными подробностями.
Он предложил Спиридону пойти домой.

Оказавшийся дома, Илия понял, как же дома хорошо.
Включил радио. Долго слушал разные передачи и новости:
- 8 января сего года к квартире коллежского асессора Владимира Уиковского солдаткою Мариною Мамонтовой подкинут ребенок женского пола, более года от рождения. Ребенок возвращен разысканной матери…
- В церкви святого Ссайона был дан маскарад в пользу инвалидов, от которого выручено от продажи входных билетов посторонним лицам сто двадцать рублей…
Еще Илия долго слушал передачу о тайных числовых смыслах закрученных священных винтиков президентского саркофага.


                ВЕРШОК ДЕВЯТЫЙ.


 В «Шальную пятницу» Илию рано утром разбудили раздающиеся из-за стены голоса.
Соседи  говорили, очевидно, о чиновниках.
- А ещё они украли медную лестницу, по которой можно было спускаться с чердака.
- И ещё медные фигурки мазурийских святых из плевательниц во дворе.
Когда Илия после скромного своего завтрака заиграл сонату Прокофьева, соседи несколько раз стучали в стену.
- Вредные у меня соседи, - сказал себе Илия. - Но зато они – русские.
Он всегда успокаивал себя тем, что его соседи русские, когда они стучали в стену.
Он играл затем полонез Шопена, и ему казалось, что Шопен мечтал о близости с женщиной этим вот своим полонезом.
… - Чего нового в мире? На полянке сознания между ветром и солнцем?
Он даже не подходил к окну посмотреть.
Он даже не слушал радио.
Он знал, что всегда в этот день, в «Шальную пятницу», в честь предстоящего воскрешения президента Скайбулая Седьмого высшие должностные лица России сбрасывают с себя одежду животного происхождения, одеваются в хлопчатобумажные ткани и собственными силами пашут на женщинах.
Он знал, что это происходит и сегодня.
Иногда он думал о Кире.
… - Мне бы хотелось побывать вместе с нею в гостях у её тела.
Вот, что он думал.

***
«Шальная суббота».
Уже скоро, очень скоро президент России Скайбулай Седьмой, восставший из своего саркофага, станет президентом Скайбулаем Восьмым.
На площади с утра поставили «голубой экран».
Люди должны были видеть воскрешение с начала и до конца.
По распоряжению администрации Саратова были поставлены и пластмассовые столики со стульчиками. 
А ещё гусары привезли полевую кухню.
Место за пластмассовым столиком можно было купить.
Илия так и сделал.
Он купил себе место за пятнадцать тугриков.
А потом сидел и слушал, что говорилось в народе.
- И тогда прозвучал голос дамы, живущей этажом ниже, - говорилось за соседним столиком. - Эту даму по фамилии Трипфенис видели в тысяча девятьсот четвертом году в опере.
- Трипфенис? Не она ли является секретарём правящей партии «Бадилова Косица»?
Кто-то в народе засомневался: правильно ли названа правящая партия?
Заспорили.
- Мне кажется, наша правящая партия называется «Мадина. Я красива».
- Она наверняка называется «Идиллия и Сила».
Были ещё мнения.
Такие споры Илия слышал и ранее.
Русский народ почему-то никак не мог запомнить название правящей партии России.
Наверное, в этом была какая-то особенность русского народа.
Или правящей партии.
Еще из текущих патриотических высказываний Илие запомнилась фраза, которая звучала так: «алмазная стружка страданий».

По небу плыли облака.
Три толстых священника вышли из церкви, открывали рты, видимо, что-то пели.
Подошли ближе.
Звучала ектенья «О благовонном дыхании высокопоставленного трупа».
Наверное, это была ектенья.
Президент был пока ещё, как говорилось, «не разморожен».
Пока ещё он лежал в своём саркофаге.
- И всё-таки он - хороший, а парламентарии плохие, - произнес кто-то о виновнике торжества.
- Смотрите: приехала группа «Кладбищенские барсы», - произнес кто-то другой.
Илия вместе со всеми прослушал концерт «Кладбищенских барсов».
Потом прибыла рота опричников.
Ещё их называли стрельцами.
Опричники-стрельцы наблюдали за порядком.
Илия сидел здесь до вечера.
Пару раз ненадолго уходил домой и возвращался назад на свой стульчик, в недра своего купленного уютного пластмассового пространства.
Ему было здесь интересно.
Ему было хорошо.
В этот день он сочувствовал всем жителям Саратова. И все они казались Илие замечательными людьми.
- Административные сферы не обеспечены от вторжения неблагонадежных элементов — об этом решительно засвидетельствовал всем памятный Высочайший рескрипт тринадцатого мая шестьдесят шестого года, - звучало в народе за соседним столиком.
- Интрига, везде коварная германская интрига, английская по своему характеру и своей зузуверской дикарской кровожадности! – звучало за столиком другим.
Впрочем, может, это был один и тот же столик.
Ещё говорили о «девственности почвы».
Какие-то люди подсаживались к Илие за столик, вставали и уходили.
Подходили и знакомые из лечебницы.
Много говорили.
Здесь Илия и узнал, что лечебницу закрыли.
«Плейеля» -  закрыли - насовсем.
Илия конечно же очень огорчился.

Здесь к нему подсел знакомый эпилептик, держащий на поводке пса бульдога старого.
Стали подавать благотворительную трапезу. Она состояла из чашки щей с профунта мяса и одним фунтом хлеба.
- Можно мне кашу с салом? – спросил Илия проходящего мимо стрельца-опричника.
- Нужно приплатить три копейки, сэр, - ответил тот.
- И ещё я хочу стакан вина, – сказал Илия.
- Вино оживляет воображение и развязывает язык. Потому, что ускорение движения крови в волосных сосудах мозга возбуждает этот последний, - ответил стрелец-опричник, ушел и ничего не принёс.
Илия сходил за кашей сам.
Добыл и еврейской водки на чесноке.
Налил два по «стопятьдесят»: себе и эпилептику.
- Выпьем, - предложил он эпилептику.
Тот с улыбкой продолжал смотреть на свою собаку.
Илия выпил сам. 
Он пил водку, ел кашу.
Эпилептик с собакой ушли.

И сразу к Илие за столик прибежали Романыч и Князь Ной.
Князь Ной, принесший с собой тарелку котлет из фасоли, тут же принялся котлеты на тарелке демонстративно перекладывать. Выражение общего удовольствия, явно читаемое на его лице, сменялось явно читаемым выражением частной тревоги, когда он всматривался в то, что ели за соседними столиками.
Возможно, там жевали котлеты из мяса.
Романыч тут же засунул руки куда-то к себе под стол.
- Скоро должен прилететь вертолёт с девственницами, - объяснил он Илие.
Илия был поражен трудолюбию этого человека, работающему и здесь на благо России.
Три толстых священника принялись веничками освящать «голубой экран». Тот был установлен высоко, и капли подбрасываемой священниками воды вряд ли до него долетали.
- А ведь духовенство составляет особенность России, - внезапно произнес, оторвавшийся от своей работы, Романыч. - Духовенство черпает свою высшую образованность из самого центра современного просвещения, который находится в Царьграде, Сирии и на Святой Горе.
Облака медленно перемещались в сторону Волги.

               
                ВЕРШОК ДЕСЯТЫЙ.

Голубой экран засветился.

- Где Абрам Бобрович и Ёптен-Бек? – спросили в народе.
- Да вон они, - был ответ. – Уже с цветами у воскрешающей машины лебезят.
По традиции - всегда - воскрешение президента приветствовали двое его любимых друзей по кооперативу «Золотая Лужа» миллиардеры Амбрай Бобрович и Ёптен Бек.

Уже скоро, очень скоро замороженное до температуры минус сто девяносто девять градусов тело президента Скайбулая вынесут из мавзолея и понесут к сияющим медным трубам воскрешающей машины.
Илия сопереживал и лежащему в саркофаге президенту России тоже.

И здесь к нему за столик подсела Аннушка.
Она была одета, как одеваются люди, скрывающиеся от кого-то. Её лицо невозможно было разглядеть за накинутым на голову капюшоном. Но Илия помнил, как Аннушка выглядит. Помнил лицо, значительно развитое, как у сильного человека, сильно развитые надбровные дуги, чрезмерно большой рот, толстые губы, наклоненные вперёд резцы. 
- Кащеюще снова на меня нацелился, - шепотом произнесла она.
Илия, посочувствовавший даме, купил ей кашу с салом и налил еврейской водки на чесноке.
Он хорошо помнил её историю.
Аннушка, по настоянию родных сама пришедшая «На Плейеля», уверяла докторов, что ее «на расстоянии немыслимого нестерпимого километража» насилует какой-то там представитель древних «псатовских» кровей по фамилии, вроде как, Качелли. Впрочем, Аннушка называла своего насильника Лордом Кащеем.
-  Он лишил меня девственности виртуальным образом тогда, когда я, выпившая бутылочку коньяка, лежала перед телевизором и смотрела «Заседание Совета Малых Псатогоний», - заявляла Аннушка.
А ещё она была уверена в том, что изначально целью Лорда Кащея, нацелившегося своим виртуальным половым органом через океан на Россию, была сама Россия. И вот только она, Аннушка, в последний момент заслонившая Россию своим телом, подставившая злодею свою невинность, Россию и спасла.   
- Он снова меня ищет своим недремлющим членом...
Илия ещё более посочувствовал Аннушке, этой выдающейся женщине.
Площадь загудела.
Из мавзолея вынесли саркофаг с президентовым телом и понесли к «воскрешающей машине».
Саркофаг снизу почему-то был весь в дырах. Будто его погрызли мыши. Хотя он был явно из прочной меди.
- Он… уже нацеливается на меня, - вдруг вскричала Аннушка, разумеется, о своем Лорде-Кащее. - Он…
Видимый участок её лица был возбужденно-красного цвета. Ей казалось, будто и сейчас иноземный насильник тянется к ней своим виртуальным половым органом через океан из своего древнего «псатовского» замка.
А, может, Аннушка была возбуждена и от выпитой еврейской водки тоже. 
- А я вот слышал, что в Англии львы до сих пор охотятся на людей, - осторожно произнес Илия.
- Только за сегодняшний день он надругался надо мной уже четыре раза, - ответила Аннушка. – И это только за сегодня. Но я выстояла. Я должна защитить нашу Россию. Я буду её защищать.
Она вскочила и убежала.
Народ же ликовал. Все взгляды были устремлены к «голубому экрану».
Президент – там – встал.
Голый и опутанный проводами с нарастающей осмысленностью в лице президент России стоял у воскрешающей машины.
«Кладбищенские барсы» радостно взвыли.
- Евреи, в силу традиционного целомудрия и приверженности к широким и плотным одеяниям, с древнейших времен должны были бы держаться в стороне от нудистских забав, - глядя на голого президента, произнёс Романыч.
- Его энергии достаточно, чтобы вскинуть весь французский флот на высоту горы Бен Невис, - горячо ответил Романычу жующий котлету из фасоли Князь Ной.
И наступила тишина.
Почему она наступила?
Вроде как президента воскресили не совсем удачно.
Вроде как тот оказался не в своём уме.
Народ встревожился.
Илия встревожился тоже.
Он знал, что такое уже случалось.

В народе завязались и критические настроения.
- А вам не кажется, что Президент России в своей властной и человеческой деятельности похож на жабу? (Это спрашивалось сразу в несколько голосов и в основном тихо).
- Да все они... Соль прозрения в том, что и предыдущие президенты: и Дорби Пфельтцузер, и Леонидыч Кудрявый, и Федор Оболонь, и Мини-Президент Шишечка… Все эти русские президенты – переродившиеся посредством реинкарнации жабы.
- Вы это наблюдаете по повадкам?
- Гандонистости резиновосамовыпячивания на всю Россию. 
- А министр  обороны Булат Гой-Шун? Он туда же?
- Тот – больше относится к дуболомам дремотовидным человекоподобным.
 
Президента опять заморозили и опять воскресили.
И - снова неудача.
Вроде как какие-то органы оказались перепутаны.
То ли внешние, то ли внутренние.
То ли внешние с внутренними.
Может, даже ухо с селезенкой.
- В прошлый раз перепутался правый глаз с левым. И смотрели: один – вверх, а другой – вниз, - шептались в народе. – А потом наш президент Скайбулай Седьмой (он тогда уже стал Седьмым) перепутал внутренние наши территории с не нашими внешними. От того чуть война не произошла.

Президента все замораживали и воскрешали.
Опять и снова.
Илия то ликовал от воскрешений, то тревожился от неудач вместе со всеми.
- Пора бы тебе, президент-батюшка, проснуться по хорошему, - шептались в народе.
Медные трубы воскрешающей машины блестели.
- Вот почему чиновники так любят воровать медь, – вдруг понял Илия. – Наверняка из чувства патриотизма.
И только без пяти двенадцать президент наконец воскрес правильно и окончательно.
- Ура, - закричал Романыч, вытащил из под стола банку с её содержимым, поставил на стол и стал хлопать в ладоши.
- Ура, - Князь Ной раскидывался по сторонам котлетами из фасоли.
Все горячо поддержали воскрешение президента. Кто – чем мог.
- Да здравствует его величество!
- Может, он вырос таким жалкеньким потому, что онанировал во время пребывания в средней школе? – вдруг предположил кто-то о виновнике торжества.
- Русская государственность с сильной властью была создана благодаря татарскому элементу, - тут же произнес Романыч.
Голубой экран погас.
Народ стал расходиться.
Илия тоже пошел к себе.
По пути он снова подумал о лечебнице.
… - Жаль что «Плейеля» закрыли. Что теперь будет?
Уже заходивший к себе в подъезд, он услышал голос Аннушки, доносящийся откуда-то из-за угла.
- Шесть? Нет, семь… Уже семь… Да! Да! Давай! Ой!
Наступило «Шальное воскресенье».


                ЛУБОК ЧЕТВЕРТЫЙ.

                ВЕРШОК ОДИННАДЦАТЫЙ.

Время, следующее за «Шальной неделей», называлось «Потешным временем».
Русский народ, собирающийся на площадях Саратова в «Потешное время», играл в различные игры.
Это занятие приветствовалось городской администрацией.
По распоряжению губернатора Ссанями были переизданы номера журнала «Крокодил» с тысяча девятьсот двадцать шестой по тысяча девятьсот восемьдесят четвертый годы издания включительно.
Зачем был нужен журнал «Крокодил»?
Он раздавался на площади всем желающим русским людям. Раздавался для того, чтобы, приметив себе в журнале какую-нибудь там карикатуру, русские люди придумали бы на основе этой карикатуры игру, за которой могли бы вдоволь напотешаться. 
Особенно русские люди потешались над Собуёнными Псатами и Бериками.
(В «Крокодиле» было много карикатур на Собуённые Псаты).

Часто играли в игру «Пятая точка».
Участникам игры раздавались флаги Собуённых Псатов. Каждый игрок бросал флаг на землю, садился на тот участок флага, где находились пятиконечные белые звезды. По свистку арбитра (того же стрельца-опричника) игроки совершали своими «пятыми точками» телодвижения «звездопротирания» флага Собуённых Псатов.
Илия любил наблюдать за данной потехой.
Движения «звездопротирания» у игроков получались самые разные.
Иногда весьма веселые.
Это забавляло и собравшийся вокруг русский народ.
Выигрывал в игре тот, кто в течение часа смог протереть в флаге Собуённых Псатов наибольшее количество дыр, и, естественно, смог стереть пятою точкой с лица природного врага России наибольшее количество звезд.
После подсчета результатов стрельцом-опричником торжественно перечислялись исчезнувшие Псатов местности.
К примеру, звучало такое:
- Сегодня (и, надеюсь, навсегда) были беспощадно истерты местности Калумборния (Kalumbornia) и Сесиська (Sesiska).   
Нужно отметить, что звезды, символизирующие местности Калумборния и Сесиська, исчезали в процессе флагопротирания почему-то чаще всего.
Довольно часто протиралась местность И В Род И В Хвост (Ivrodivhvost), а так же местность Не Надо (Nnennado). 
Совсем редко игрокам удавалось «подчистить» расположенные высоко у края флага и плохо поддающиеся флагопротиранию  местности Фронтпонт (Frontpont) и Тикати (Tikati).
Наконец, объявленный победитель игры расправлял то, что осталось от его флага, ложился спиною (или животом) на сине-красно-белую грязную тряпочку и весело-злобно сучил ногами.
Сучить было обязательно.
Затем победителю наливали ковш медовухи.
Он должен был испить ковш до дна.
Потом все использованные в игре флаги безо всякой торжественности сжигались на костре.
Действо игры «Пятая точка» проясняло и без того ясное отношение русского народа к Собуённым Псатам и Берикам.   

***
До экзамена оставалось совсем мало времени.
Илия усердно занимался.
Ему казалось, что у него своею игрою все правильнее получается передать то, о чем думал сочиняющий произведение композитор. Может, потому, что он сочувствовал и сопереживал каждому композитору. Хоть тот и был давно уж покойником. 
Илия даже почти не виделся с друзьями.
А еще Кира…
Она почему-то перестала с Илией здороваться.
Он занимался.
Временами его тянуло на «Плейеля».
Тянуло к близким по духу людям.
… - Неужели лечебницу самом деле закрыли? – думал он.
Он как-то не решался проверить данные сведения.
А однажды - решился.

Грузовые ворота лечебницы были распахнуты настежь.
Двери здания администрации тоже были распахнуты настежь.
Как и в самом здании администрации, как и во дворе «свободного корпуса», - нигде никого не было.
Илия зашел и в осиротевшую без споршиков «библиотеку» тоже.
Походил…
Подошел по очереди ко всем четырем морозильным камерам.
Посмотрел…
Когда же он покинул здание морга, ему встретился Варфоломей.
Заметивший Илию, Варфоломей тут же к Илие подбежал. И торопливо произнес:
- А я вчэра покорил Ларису Игоревну!
Илия сразу же Варфоломею засочувствовал.
- Я так долго иййо добивался, - сказал Варфоломей.
Помолчал и тихо добавил:
- Она такая красавица.
Илия знал Ларису Игоревну. Это была на редкость уродливая толстая методистка из восьмого отдела Министерства Культуры Российской Федерации.
- Теперь на очереди Татьяна Алексеевна и  Ирина Юрьевна, - проговорил Варфоломей.
Илия знал и этих пожилых методисток Министерства Культуры тоже. Первая была из отдела шестьдесят четвертого, вторая – из сто тридцать второго.
Знал откуда?
В своё время всё Министерство Культуры базировалось на Плейеля.
- А там, глядишь, и до Валентины Ивановны дорасту, - вслух мечтал Варфоломей. 
Валентина Ивановна была замминистра.
- Она же вроде как гермафродит, - осторожно произнес Илия. – Два пола в одном. Или… Я не помню… Может, пять в двух.
- И что? – услышал его Варфоломей. – Все равно хоччу… Очень хоччу побывать вместе с нею в гостях у её тела.

Примечательность Варфоломея называлась «Онори Трицкус».
Нужно отметить, что пациентов с «Онори Трицкус» на своем веку Илия повидал немало.
В основном, это были женщины, охваченные навязчивой идеей овладеть мужчинами с «особым статусом».
Часто такие женщины желали покорить Действительных Членов Государственной Думы.
Но были и более интересные варианты. 
Например, деревенская простушка Оксана жаждала коллекционировать покорных арабских шейхов.
Или, скажем, ещё более необычной была тяга владелицы «золотого» салона Доротеи Владиславовны К. к покойным профессорам политологии.
- Нет, никуда нам не деться от этого, - задумавшийся, услышал Илия голос Варфоломея. И ответил:
- Нужно, так нужно.
- Конечно, нужно, - ответил Варфоломей. – Нашей родной России очэнь нужно.
Примечательность  «Онори Трицкус» была у Варфоломея особого рода. Варфоломей коллекционировал любовные победы над женщинами,  работающими в Министерстве Культуры Российской Федерации. Все работницы Министерства Культуры Российской Федерации, независимо от того, была ли это высокопоставленная работница, или, к примеру, техничка, были для него женщинами с особым статусом.
Если говорить о принадлежности к кружку, то Варфоломей состоял в «особенниках».
- «Желание покорения работниц Министерства Культуры Российской Федерации есть изначальная особенность русского человека мужеского пола», - утверждал он. И когда его товарищи спорщики говорили ему, что его идея верна всего на одну целую две десятых процента, он не сдавался.
- Дэлом докажу, - твердил он. – Докажу дэлом.
(В Варфоломее тувино-нанайскими текли и грузино-армянские крови тоже).
Но он считал себя исконно русским человеком. И был таковым.
- О тебе Софья-Измаэлита спрашивала, - вспомнил Илия. – Ты ей нравишься.
- Да где взять то силы? – ответил Варфоломей.
Ко всем иным женщинам, не относящимся к Министерству Культуры Российской Федерации, он был совершенно равнодушен
Илия неожиданно для себя задумался о владыках капиталистического мира, молчаливом семействе Святых Ротшильдов, тайных связях данной банкирской династии и её махинациях.
Варфоломею же не терпелось поделиться подробностями своей новой победы.
Вот только Илию вовсе не интересовало то, какое нижнее белье было на методистке Ларисе Игоревне, когда она хищно заползла на карачках в спальню к Варфоломею.
Впрочем, было и любопытное. Оказывается, просвечивающиеся трусы Ларисы Игоревны были все в мелких черно-белых изображениях президента Скайбулая, а большое изображение президентова лица располагалось на самом интересном месте.
Впрочем, Илия знал, многие патриоты украшали свои интимные места президентовым лицом.
Илия решил сменить тему разговора.
- Давай поговорим о наших товарищах, - предложил он Варфоломею.
- Давай, - согласился Варфоломей.
- И ведь жалко, что Плейеля больше нет, - сказал Илия. 
- Но ведь Плейеля снова е-эст, - ответил Варфоломей. – Сохранилося «Плейеля». Наши товарищи не захотели расставаться и создали общину.
- Слава Богу, - проговорил Илия.
- Община - самая древняя и наинароднейшая форма поземельного владения в Русской земле, - проговорил Варфоломей. - Только называется – ну, то что  было - «Плейеля Один», а это, новое, «Плейеля Два». И находится - «Плейеля - Два» …
- Где находится?
- Ну уж не поблизости, конечно.
- А где?
- В роще на Волге.
- Ты там был?
- Завтра собираюсь.
- Я с тобой?
- Конечно.


                ВЕРШОК ДВЕНАДЦАТЫЙ.

Было солнечное утро.
Полупустой автобус домчал Илию и Варфоломея до Волги и остановился у моста.
Илия и Варфоломей вышли.
Был долгий путь по берегу.
Тропинка петляла между обрывом, за которым открывалась водная гладь и заброшенным полем.
Варфоломей шел впереди. Его ходьба сопровождалась несоразмерным раскачиванием и бросающимся в глаза размахиванием руками.
«У него было много женщин, - думал Илия о Варфоломее. – А у меня ни одной. Мне хотелось бы, чтобы у меня была женщина. Чтобы она была красивая. Как Кира. Я хочу, чтобы та женщина, которая у меня будет, была бы как Кира.
Тропинку временами перебегали ящерицы. Большие и маленькие.
….И сама Кира… Она ведь могла бы быть моей женщиной?
Илия заметил, что у некоторых ящериц было по четыре головы.

Наконец, путники увидели  рощу.
Она состояла из двух огромных деревьев.
Путники подходили, и деревья всё увеличивались в размере.
- Это же яблонедубы, - пораженный величиной растений, произнес Илия.
Да, это были именно яблонедубы.
Илия уже видел как-то по телевизору такие, выведенные Академиею Наук, деревья.
- Эти два древних дерева зовутся Гог и Магог, - произнес Варфоломей.

На поляне меж деревьями толпились люди.
Илия увидел здесь много знакомых.
Да что там говорить, знакомыми здесь были все.
И обстановка была почти что торжественной.
Как оказалось, всем еще в лечебнице при выписке выдали по комплекту белья из хорошего белого полотна, но без всяких украшений, шерстяные чулки и колпаки.
Илию и Варфоломея сразу переодели в такое же.
И ввели в курс дела.
Оказывается, шел суд.
Подсудимым был Араб Гассан По Имени Счастье - ничем не примечательный низенький глухонемой эпилептик родом из курских лесов.
Обвинителем был Дмитрич Дмитрич, тоже эпилептик, и родом из курских лесов тоже. Илия знал только, что Дмитрич Дмитрич - псаподбрасыватель.
- В чем же провинился якобы  наш «герой»? – с неподдельной горечью произносил обвинитель. – Ай-яй-яй. В соседнем селе, воспользовавшись отсутствием хозяев, наш якобы герой ловил курицу на удочку. Ловил и сам был пойман. Ловил. Ловил. Ловил. Ловил. И сам, сам, сам…
Араб Гассан По Имени Счастье ничего не мог сказать в своё оправдание.
- Давайте-ка спросим у шашлычника? – предложил кто-то.
Обвинитель сделал движение, будто подбрасывает в воздух собаку.
- Дьявол то и дело устраивает охоту у меня в животе: я слышу там постоянный лай диких псов и зловещий адский шум, - произнес кто-то.
- А ты помнишь? В день, когда в лечебнице давали мясо, в тот же день закончились травы, - произнес кто-то еще.
Судья (им был Доктор Колотилин) вынес Арабу Гассану По Имени Счастье приговор:
- Подсудимый, конечно, имеет тяжесть вины, - произнес он. – Но мы должны принять во внимание и некоторое смягчение. Во первых, эта курица, как оказывается, должна была быть поджарена и подана к нашему праздничному столу. Во вторых, курица так и не была поймана. Во третьих, как было установлено, подсудимый старался целую неделю, за это время, ползающий на животе по хозяйскому огороду, очистил его таким образом от сорной травы, и значит, принес пользу.
Судья помолчал, покопался пальцами в своей густой бороде, затем продолжил:
- Поэтому наказание подсудимого будет таким. Его надобно пощекотать по голой попе тысячу раз мягким куриным перышком.
Выполнить решение судьи тут же поручили «наказателю» - странному с явными признаками врожденной святости одетому в рясу мужику Кириллу Алексиевичу Пименову Второму, как Илия знал, члену Русского Общества Номер Пятьдесят Четыре. «Наказатель», правда, сразу потребовал, чтобы ему предоставили перышко было именно той курицы, за которой охотился преступник. Но это требование было отклонено «за прихотью».

Толпе наблюдать за пощекотанием куриным перышком было не интересно.
Толпа, по-видимому, была голодна.
- Что же будет на обед? – спросил кто-то робко.
- Давайте-ка спросим у шашлычника.
Это предложение услышали сразу все.
Все поспешили к дымящемуся неподалеку мангалу.
Илия побежал со всеми.
- Успеть бы захватить кусочек жареного мясца, - произнес бегущий рядом Варфоломей.
Бежать мешала трава под названием «липучки».
«Липучек» было много. Цеплялись они в основном и за верхнюю одежду тоже.
По пути к шашлычнику «особенники» успели поспорить: в чем же особенность русского человека – в том, что он предпочитает шашлыки из свинины или из баранины?
Однако, всех тех, кто в конце концов оказался у мангала, ждало разочарование.
Шашлычник (это был человек, похожий на привидение, в колпаке и полотняном костюме) (Илия знал, что тот когда-то работал на винном складе) переворачивал над дымящимися углями пустые шампура.
- Видно, всё же предполагались шашлыки из курятины, - с горечью произнес кто-то.

Унывали недолго.
- Будем ловить ящериц!
Руководители кружков тут же распределили между собой норму отлова: пятнадцать голов ящериц на большой кружок, и пять – на маленький.
Все бросились выполнять задание.
Все, кроме Илии.
Он был здесь гостем.

Он немного побродил по обрывистому берегу.
Полюбовался Волгой.
Затем вернулся на поляну.

Здесь всё было наподобие того, как было в лечебнице.
К стволам яблонедубов были прибиты портреты ведущих деятелей психиатрии Сергея Сергеевича Корсакова и Пауля Эмиля Флексига.
В центре поляны стоял стол из зеленого мрамора.
- На этом самом столе когда-то лежала «Книга истин», - вслух вспомнил Илия. 
- «Книга истин» утеряна при переезде, - сказал появившийся рядом как будто бы из ниоткуда Варфоломей.
И еще…
 Варфоломей, взявший Илию за руку, добавил:
- Давай поможем хорошему человеку.
Они вместе обошли яблонедуб.
Илия понял, о котором человеке шла речь.
С той стороны ствола, прислонившийся к дереву спиной, вытянувший ноги и закрывший глаза, а еще абсолютно голый, сидел на земле предводитель особенников Степанович.
- Предводитель стремится силою своей мысли вытащить из прошлого в настоящее поезд и паровоз «Литер Ка», – произнес Варфоломей.
- Тот самый поезд и паровоз? – спросил Илия.
- Именно тот, - ответил Варфоломей. – Знаменитый поезд с паровозом. На сцепное устройство этого паровоза…
- Ссали все русские президенты, - вместе, четко разделяя слова, проговорили друзья.
А Степанович их будто услышал. Илие показалось, будто бы до того крепко сжатые губы предводителя тоже произнесли слово «президенты» и слово «ссали».

… Поезд «Литер Ка». Первым на сцепное устройство паровоза этого поезда поссал президент Дорбя Пфельтцузер. Потом за ним в свое время на это сцепное устройство мочились президенты Леонидыч Кудрявый, Федор Оболонь и Мини-Президент Шишечка. Получается, вроде как это стало традицией – каждому русскому президенту обязательно поссать на сцепное устройство паровоза поезда «Литер Ка» хотя бы раз в своей президентской явке. И… Самое интересное – президентская моча не стекали бесследно со сцепного устройства, как стекала бы моча простого русского человека, а впивались. впечатывались в сизый закаленный металл ясно видимыми желтыми рунами со смыслом.
А потом поезд «Литер Ка» исчез.
Вроде как исчез во времена третьей второй смуты.
Вроде как по слухам туристы из Малайзии растащили его на сувениры.
- Может, туристы из Малайзии настолько уж и не виноваты, - задумался вслух Илия.
- Может, и правда не уж настолько, - отозвался Варфоломей. – Стоит ведь себе «Литер Ка» целёхонький где-то в прошлом на какой-нибудь там тайной временной станции «Разлука».
Друзья некоторое время побыли рядом со Степановичем.
- Ты говорил, что мы ему поможем, - произнес Илия. - Как же мы ему поможем?
- Вот так.
Варфоломей пнул предводителя ногой в какое-то слишком уж белое бедро и сказал:
- Так мы можем отогнать от него муравьев.
Илия слегка пнул тоже.

Друзья еще погуляли.
Потом Варфоломей опять куда-то пропал.
Мимо Илии пробегали спорщики с пойманными ими ящерицами. Они несли ящериц шашлычнику для подсчета.
С подсчетом, как оказалось, все было всё не так уж гладко.
- Почему мы должны считать ящерицу с четырьмя головами за одну? Нужно считать такую ящерицу за четыре ящерицы, - раздавались недовольные возгласы.
- Но съедобен же в основном хвост.
- Но такие ящерицы зато как правило серые.   
Здесь Илия узнал, что серые ящерицы ценятся больше, чем зеленые.
Еще он услышал, что ящерицы кусаются, а некоторые, с похожим на корону особым узором на голове, даже умеют насвистывать гимн России.

Наконец в центре поляны на земле была расстелена зеленая клеенка.
Это был стол.
На стол поставили несколько бутылок минеральной воды Ессентуки Номер Четыре.
Мысли о сидящем у ствола яблонедуба Степановиче не давали Илие покоя.
Некоторые кружки, выполнившие норму по поимке ящериц, стали собираться у стола.
По поляне распространялся своеобразный, но в основном приятный, и даже вызывающий слюновыделение запах жареного.
Илия открыл бутылку Ессентуки Номер Четыре, попробовал.
Ему нравилось, что эта минеральная вода не такая уж соленая.
Рядом с Илиёй сели участники кружка, называемого «Кружок противления мужеложцам». Сокращенно спорщики это кружка назывались «Крупрожумами».
Крупрожум Левочка спорил со сторожем Голубым Макарием – единственным в общине представителем племени мужеложцев:
Это был вялый спор.
Крупрожум Левочка воспитывал Голубого Макария.
- Ты же пойми, ты пойми, что отношения мужеложества отвратительны потому, что это путь-то наверняка тупиковый в длительной человеческой эволюции, - доказывал Левочка.
- А для меня женщина – бревно, - отвечал Голубой Макарий. – Нулик фиолетовый. 
Рядом о своём заспорили противопостависты.
Аполлон Александрович принялся убеждать спорщиков своего кружка в том, что тлетворное влияние Запада может быть в вещах и поступках.
Разгорелся спор: как влияние Запада тлетворно более? В поступках или вещах?
Временами Аполлон Александрович доставал платок, наклонялся и вытирал с «липучек» пыль.
Многие здесь сидели по-восточному, поджав под себя ноги.
Из высших должностных лиц, тех, кто сидели по-восточному, Илия заметил «косящего» под женщину убогого Гатьяна Толикова, вице-премьера, курирующего социальную сферу.
А еще Илия подумал: 
- А почему Подлый Снесусо не с нами?
Жареных ящериц подносили на подносах, ставили подносы в центр стола.
Наконец, по команде доктора Колотилина все затихли.
Еду тут же расхватали быстрые руки.
В тишине раздавался хруст сдавливаемых голодными челюстями косточек.
Илия и не знал, что косточки жареных ящериц так хрустят.
Сам он не решался попробовать.
Высшие должностные лица ели жареных ящериц с большим удовольствием.
За едой вообще не принято было разговаривать.
Но меж особенниками всё же завязался спор.
Кто-то выдвинул идею о том, что, мол, может, особенность русского человека именно в том, что он иногда вот так вот с удовольствием ест жареных ящериц, сидя на сырой земле? 
Эта идея оказалось верной аж на сорок два процента.
Если бы она оказалась верной на все сто процентов, она оказалась бы самой наиглавнейшей особенностью русского человека и всего русского мира. 
И Степанович смог бы, вернувшись к царю Ивану Грозному…
А предводитель всё так же сидел у ствола яблонедуба, всё вытягивал силою своей мысли поезд «Литер Ка» из прошлого в настоящее.


                ВЕРШОК ТРИНАДЦАТЫЙ.

Принесли еще один поднос с жареными ящерицами. Две ящерицы, очень большие, лежали сверху. Каждая была с четырьмя головами. 
- Все же, может, стоит попробовать хотя бы хвостик? – подумал Илия, и снова не решился.
Он был очень голоден.
И здесь кто-то грустно произнес:
- А вчера в три часа дня у меня на глазах исчез куда-то мой хлеб.
Илия подумал, что хлеба за столом точно нет.
Он еще выпил Ессентуки Номер Четыре. 
А затем, случайно взглянувший на доктора Колотилина, увидел, что тот, озираясь, сжимает в руке  нечто  похожее на котлету.

Раздался громкий голос:
- «Донос о вчерашнем»!
Это конечно же был не кто иной, как Агнус-Дэёс.
-  Отошли за границу...
  Все привычно затихли.
- Отошли за границу, - повторил Агнус-Дэёс:
- Грузовое судно «Шагины-Бахры» с грузом икры красной (триста пудов), пшеничной муки (двести пятьдесят пять пудов), макарон (пятьдесят пудов) и каменного угля (двести пудов)…
- Парусные суда «Видианос», «Ариос Спиридон» и «Екатерини», все с грузом пшеницы…
- Парусное судно «Ёшкиль-Канат» в Анапу без груза и паровое судно «Парнасис» с грузом красной икры…
- И еще, - продолжил Агнус-Дэёс, - с праздно шатающегося судна «Евангелистрия» к нам приплыла корова однорогая.
Торжественно подвели и показали корову.

После еды спорщики разбрелись по поляне.
Спорщики кружка «Истпар»,  сгруппировавшиеся вокруг двух массивных бронзовых лондонских кроватей с сомье, ставили друг другу пиявки «цвайнос».
Истпарцы были большими критиками действующей российской власти. Вот и сейчас, оголив свои могучие спины, они рисовали - каждый на спине товарища - дешевыми китайскими фломастерами карты субъектов Российской федерации, к примеру, карту Амурской или Орловской области, или карту Крыма, затем, назвав пиявку «цвайнос» именем губернатора какого-либо из обозначенных субъектов Российской федерации, подносили пиявку к карте (спине), соответствующей деятельности данного названного губернатора (пиявка сразу же присасывалась к карте (спине) намертво) и приговаривали: мол, соси, губернатор Коршунов, кровь из Амурской области, соси пока сосется, но когда-нибудь получишь бандиёю по косемрылам, или  - соси, губернатор Потёмкин, соки из Орловской области, но когда-нибудь…

Неподалеку расположились «Реализаторы».
«Реализаторы» являлись очень большим и влиятельным кружком.
По очереди выступали предводители реализаторов - два брата-близнеца: Константин Сергеевич и Иван Сергеевич.
Их звали почему-то Сергие;вичами.
Близнецы отличались. Одного из них, темненького, как это говорилось на Плейеля, «тронул» паралич. Правую сторону его лица стянуло, правый глаз открывался наполовину, и ходил он, согнувшись вправо.
Того, кого «тронул» паралич, звали Сергие;вич Кривой. Другого – Сергие;вич Прямой.
На Плейеля братья числились бредовыми больными, и бредили они о самых невероятных событиях.
Сергие;вич Прямой утверждал, что вчера, мол, он, Сергие;вич Прямой, летал верхом на любимой бас-балалайке над Бывшими Летописателями и Северными Источниками.
Сергиевич Кривой утверждал, что вчера, мол, он, Сергиевич Кривой, являлся розовой королевской белугой и «обплавал ну всё там».
Такие были примечательности двух братьев.
Как предводители же кружка «Реализаторов» Сергие;вичи были едины в своём желании найти пути к построению великой России и саму эту Россию построить.
Хотя, иногда между ними возникали и споры.
Сейчас вот братья спорили.
- России нужна даль, - утверждал Сергеевич Прямой. – Вчера, когда я пролетал на любимой бас-балалайке над Бывшими Летописателями и Северными Источниками, я понял это.
- России нужна глубина, - спорил Сергиевич Кривой. – Вот что я понял вчера, когда был розовой королевской белугой и обплавал ну всё там.
Спорщики кружка разделились на две группы.
Некоторые поддерживали Сергие;вича Прямого. Некоторые – Сергие;вича Кривого.
Илия прогулялся меж кружков, благоухающих пыльцой самых разнообразных мыслей, послушал.
То тут, то там звучало слово «Россия».
Оно звучало везде.
Все пламенные споры были здесь связаны с мыслью о возрождении и процветании России, были переплетены с этою мыслею.
И всё потому, что Россия была в сердце каждого спорщика.
Сам же Илия сочувствовал представителям данного собрания всем сердцем.

Послышались звуки рояля.
Пять восьмых, играемых правою рукой Софьи Исмаэлиты, и восьмых седьмых, играемых рукою левой, так причудливо и органично сочетались.
А затем Софья Исмаэлита запела.
Она пела свою любимую арию «Вежливый разбойник».
Наступающий на разбросанные по поляне похрустывающие косточки жареных ящериц, Илия направился к певице.
И остановился.
Перед ним прошла корова однорогая.
За коровой двигался Аполлон Александрович, вытирающий пыль с коровьего хвоста своим платком.
За Аполлоном Александровичем двигался пес бульдог старый.
- Тварь, а понимает, - подумал Илия о псе бульдоге старом.
Были еще люди.
Илие вдруг захотелось пойти за процессией, и он пошел.
Шли мимо продолжающих спорить Левочки и Голубого Макария.
- Ты же пойми, ты пойми, что отношения мужеложества отвратительны потому, что это путь-то наверняка тупиковый, - доказывал Левочка.
- А для меня женщина – бревно. Нулик фиолетовый. 
Макарий нежно тронул остановившуюся было корову за единственный ее рог.
И эти спорщики присоединились к процессии.
Присоединился и Романыч, до того высматривающий место, куда на поляне может приземлиться вертолёт с девственницами.
Присоединился и Араб Гассан По Имени Счастье, по полной отстеганный куриным перышком.
Двигались в сторону Волги.
Темнело.
Идти мешали липучки.
Было что-то глубоко неправильное, и вместе с тем глубоко правильное и даже русское в том, чтобы пробираться к Волге – Великой Русской Реке - за коровой однорогой сквозь такие густые липучки.
Илия оглянулся и увидел, что очереди сзади не видно конца.
Все молчали.
Наконец, на берегу, корова остановилась перед дышащей сыростью темною водною далью.
Величина обрыва особенно ощущалась от поднимающегося снизу прохладного ночного зефира.
- Как же здесь хорошо, - послышался голос Доктора Колотилина. - Здесь – русский дух, здесь – Русью - пахнет.
И все поддержали: как же хорошо, как хорошо.
- И собрались в таком хорошем месте настоящие русские люди, - продолжил Доктор Колотилин.
Все поддержали.
Вдалеке виднелись огни какого-то корабля.
Возможно, это было праздно шатающееся судно «Евангелистрия».
Корова однорогая напряженно смотрела туда.
Илия подумал, что у коровы, возможно, и один глаз тоже.
Когда, вышедший из строя, он обошел животное, то увидел, что правое копыто коровы зависло в воздухе над обрывом.
Ему вдруг стало тревожно.
Но всё обошлось.

На поляну возвращались по одному.
Многие бежали.
Илия был весьма бодр от сильного чувства голода.
Он подошел к столу.
Всё-всё было съедено.
Но под упавшей пустой бутылкой Ессентуки Номер Четыре Илия нашел нетронутую лапку ящерицы.
Он пососал.
В лапке было совсем мало мяса.
Затем он подошел к Степановичу.
Всмотрелся в предводителя.
Покрасневшие полузакрытые глаза, вздутые жилы на шее. Во всем организме были заметны напряжения, исходящие от головы.
- Как бы его пробудить? Пора же ему пробудиться?
Илия поднес пососанную ящериную лапку к носу предводителя, чтобы тот понюхал.
Никакого эффекта.
- Для чего же он силою своей мысли тащит из прошлого в настоящее поезд «Литер Ка»? – подумал Илия. – Ну, предположим, окажется этот поезд здесь? Как это говорится, в нашем распоряжении? Для чего?
- Разбить палатки, - раздался приказ Доктора Колотилина.
Палатки разбили быстро.
Хотя было совсем темно, скорее всего, разбили правильно.
Далее все дружно расползлись по палаткам, кто куда, легли спать.
Товарищи Илии по палатке уснули быстро.
Но откуда-то доносились голоса:
- Я стремился, но ипохондрия глубоко запустила свои зубы в моё сердце...
- В половом акте проявляется предназначение жены – настроить мужчину на работу...
- Всё зло мира исходит от англосаксов…
Звучало немного и о «девственности почвы».
- С такими настоящими русскими людьми у России всё будет хорошо, - думал Илия. - Ни мысли, ни заботы о своем общественном положении, о своей личной выгоде, об обеспечении. Вся их жизнь, все усилия устремлены к общему без всяких личных выгод...
А еще он подумал о том, что все эти люди ищут свое. А он, Илия, только сочувствует. Сочувствует замечательному, но - чужому.
Ему захотелось не просто сочувствовать чужому.
Ему захотелось искать своё.
- Возможно ли это? Искать своё? - думал он. – Если это и возможно, то в чем? Наверное, в музыке?
Раздался странный крик, похожий на крик птицы.
Поляна погрузилась в тишину.
Но на Илию не подействовали чары Совёнушки.
Он лежал и думал.
А еще слушал, как под порывами доносящегося от Волги ночного зефира шелестят своими листами два могучих яблонедуба - Гог и Магог.


                ЛУБОК ПЯТЫЙ.
                ВЕРШОК ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ.

Начало лета было «Временем Жары».
Илия готовился к выпускному экзамену.
Экзамен был назначен на второе июля.
Илия занимался.
Было нелегко заниматься в такую жару.
А еще он много думал:
- Почему мне стали меньше нравиться этот мой полонез Шопена и эта моя соната Моцарта? – спрашивал он себя. – Неужели потому, что я играл эти произведения уже столько раз? Но я примерно столько же раз сыграл моего Скрябина и моего Чайковского. И мне не стали меньше нравиться Скрябин и Чайковский. Может, все так получается потому, что во мне усилилось моё естественное противлянство? Ведь Скрябин был русский человек. А Моцарт был австриец, а Шопен – поляк. И я, Илия, ведь человек русский...
Еще Илия думал о Кире.
Ему хотелось больше общаться с Кирой, но она избегала его.
Еще ему хотелось, чтобы у него была хоть какая-нибудь женщина.
Если бы эта его женщина была Кира, это было бы вообще замечательно. 

Еще он общался с друзьями.
У Спиридона, как утверждал сам Спиридон, была депрессия.
Спиридон не проводил более «Нравоучительных представлений».
Неизвестно на что жил.
И свою артистку Лилит кормил в основном теми отходами, что давали старушки в «Доме Коммуны» на кухне.

Как-то Илия пришел к Спиридону.
Двери в квартиру была распахнута настежь.
Илия зашел в прихожую, затем в комнату.
Спиридон, на котором были одни лишь трусы, залезший на диван и держащий в руках брюки, пытался попасть ногами в штанины.
- Ты это чего попыхаешься? – спросил Илия.
- Если я одеваюсь так, стрелки всегда остаются ровными, - ответил Спиридон.
Первый раз у него не получилось попасть ногами в штанины. Он спустился с дивана. Поднялся и проделал это снова.
И тогда у него получилось.
- По пиву? – предложил Илия.
Он принес с собой «Темное Бархатное Живое».
Кроме того, он принес Лилит банан.
Лилит вызвали из стойла. Она тут же съела банан и сказала Илие «спасибо».
Друзья попили пива у Спиридона на кухне.
- Вот почему-то я стал хуже относиться к композиторам западным, – некоторое время спустя сказал Илия. – Наверное, во мне усилилось моё противлянство. Как думаешь?
- И это хорошо, - некоторое время спустя ответил Спиридон. - Вообще, мне тоже - нравится - противлянство.
- Только я не уверен, правильно ли это, - засомневался Илия.
- Чего же неправильного в противлянстве? – отвечал Спиридон. – «Свои для своих» - замечательный принцип русского мысленного закольцевания. К примеру, пусть противляние из англичан лучше относятся к своим, английским и прочим ерундоговорящим композиторам, и, вообще, всем островным агрегаторам.
- Да у англичан и нет композиторов вовсе, - сказал Илия.
- Тогда уж пусть лучше относятся к своим ирландским пуделям или саблезубым тиграм из индийских колоний.
Друзья поговорили еще. 
- А русская музыка - тебе - нравится? – спросил Илия.
- Конечно, - ответил Спиридон. – Все, как известно, началось с Глинки. Бог вдохновил Глинку, и от того духовного оплодотворения пошли уже там и всякие остальные русские музыкальные красоты, Царь Додон, а еще разнообразные Рахи и Маны…

Шли дни.
Два дня было прохладнее, а потом стало еще жарче.
Мысли о музыке странным образом переплетались в голове Илии с мыслями о женщинах и Кире.
Переплетались по-разному.
Иногда прямо среди исполнения музыки, даже фуги Баха, на сцене души Илии появлялись молодые женщины.
И он снова совсем мало учил Моцарта. И – много – Скрябина.
- Я ведь точно противлянин в музыке, - думал он.

Однажды он решил спросить о противлянстве Федра.
В тот день…
Федр тогда вначале ничего не ответил на вопрос Илии.
Разгоряченный, Федр рисовал богатырей.
На картине были изображены три богатыря.
Вонзившие в землю свои шпаги, они держались за руки.
Илия спросил. И о противлянстве тоже.
- Ты же видишь, что эти богатыри – русские? – ответил тогда Федр.
- Вижу, - сказал Илия. – Это, наверное, потому, что они явно не либералы.
- Они никак не могут быть либералами, - сказал Федр.
- Они же русские, - сказал Илия.
- Значит, противлянство в живописи не просто нужно, но и совершенно необходимо, - сказал Федр.
- А почему на богатырях нет одежды? – спросил Илия.
И в самом деле, богатыри Илья Муромец, Алёша Попович и Добрыня Никитич были совершенно голые.
И никаких доспехов на богатырях, разумеется, не было.
На среднем, Алёше Поповиче, впрочем, была набедренная шапка-ушанка.
- Такой мой новый художественный принцип, - ответил тогда Федр. - Аскеза, аднако.
Он произнес слово «однако» явно специально через «а».
Затем принялся Илие объяснять: 
- Ты не замечал, что мы привыкли закрывать тело и открывать только лицо? – горячо говорил он. – И это наша ошибка. В одном лице невозможно выразить всех сторон духовной жизни человека со всем их разнообразием и глубиной. Чтобы вскрыть духовную сущность человека, необходимо обнажить именно тело.
Илия смотрел на картину.
Животы у богатырей были очень немаленькие.
И еще…
- Тебе не кажется, что «хозяйство» русского богатыря должно быть как-то побольше? – спросил он Федра
- Разве ты не заметил, что пыль всегда летит из тепла в холод? – вопросом на вопрос ответил Федр.

После того разговора...
Когда Илия занимался, он думал и о русских богатырях тоже.
Он размышлял над тем, как небольшое «хозяйство» русских богатырей может выражать их духовную сущность?

***
Этим утром Илия поднялся на крышу.
Ему захотелось подняться на крышу.
Было где-то около девяти.
Илия стоял на краю и смотрел вниз.
Поднимающееся за спиною солнце пока еще не было жарким.
Внизу на площади парламентарии играли в игру «волк и овцы».
«Овец» было, наверное, особей пятнадцать. На некоторых были белые майки с изображением медного саркофага. Это была фирменная одежда высших функционеров правящей партии «Бодилова Касица».
- Кто же тогда «волк», если такие породистые «овцы»? - заинтересовался Илия, возможно, вслух.
И здесь…
- Привет.
Это была Кира.
Как она подошла, Илия не заметил.
Они вместе стояли на краю крыши.
Над видимой и не видимою жизнию города.
Кира смотрел куда-то в небо.
На небе были линзовые облака.
- Правда ведь эти облака похожи на кофейные чашечки? – спросила она.
У нее явно было хорошее настроение.
- Я увидела эти чашечки еще дома, когда посмотрела в окно.
Она подошла к самому-самому краю.
Он забеспокоился.
Ей не стоило подходить к самому-самому краю вот так.
Хотя бы из-за ее примечательности.
Название её примечательности по-латински называлось вроде как «Сорвуся».
Он взял ее за руку.
Она же уже смотрела куда-то на церковь святого Ссайона.
- Знаешь, я подумала?
- Да?
- Почему колокольня такая низкая? Вот, что я подумала. 
- Зато там, над нею, наверное, Бог, - произнес Илия.
- Хочешь сказать, что и Бог сейчас думает о том, почему колокольня такая низкая?
- Возможно, он думает о всяком.
- Значит, для того и нужна высота? Чтобы Бог думал о всяком?
Он не знал, что ей ответить.
- А ты веришь в Бога? – еще спросила она.
- Хотелось бы верить, - ответил он. - Вот только… Наблюдая за повадками священников, мне кажется, что Бога точно нет.
- А что в повадках священников не то? – спросила она.
- Думаю, скрытые лицемерие и ложь.   
Он задумался над своими же словами.
Она задумалась вместе с ним.
Возможно, она размышляла о чем-то совсем другом.
А затем стала одной ногой на самый-самый-самый край  крыши.
Илия опасался за нее очень сильно.
Чтобы она вдруг не шагнула вниз.
Его сочувствие к ней было очень велико.
Он вдруг вспомнил ту ночь на Волге. Вспомнил, как правое копыто коровы однорогой зависло над обрывом.

И здесь раздался звук.
«Туда-сюда». «Туда-сюда».
Этот был звук металлического свойства.
Он раздражал.
- Смотри: «Докторска;я Дубина» уже открылась, - Илия решил не обращать на звук внимания.
- Я бы предпочла шампанское, - сказала Кира.
- Хочешь, я спущусь за шампанским? 
- Я уже перехотела.

Металлический звук раздавался снова и снова.
Этот звук производил Задвижечка.
Стоящий у открытой ведущей на крышу двери, Задвижечка то открывал, то задвигал массивную металлическую дверную щеколду.
Щеколда и издавала этот звук:
«Туда-сюда».
- Уймись, - сказал тогда Илия Задвижечке.
Тот не унимался.
- Он за мной ходит, - сказала Кира о Задвижечке.
Бог, возможно, выглядывающий из-за облаков, возможно, смотрел на все это.
Получается, Бог смотрел и на Задвижечку тоже.
- Мешаешь, - сказал Илия Задвижечке.
Тот был увлечен своим занятием.

Вообще-то Задвижечка был соседом Илии из квартиры сто два.
И примечательность Задвижечки, как Илия помнил, называлась по-латински, кажется, «Хохлоста;сь». Или «Хохластость».
У Задвижечки была страсть запираться. Например, находясь в уборной в конце этажа, он то и дело проверял: действительно ли он как следует заперся?
Его присутствие можно было определить по характерному запаху и звуку закрываемых и открываемых различных замков и щеколд.
Выходя же, к примеру, из той самой общественной уборной, Задвижечка с удовлетворением произносил: «как же хорошо я сегодня задвинулся».

- Не делай так, - глядя на Задвижечку, произнес Илия.
Тот не реагировал.
И тогда…
- «Доживем до светла праздника».
Кира сказала это.
И Задвижечка, замерший на мгновенье, сорвался с места и убежал куда-то вниз по лестнице.
 «Доживем до светла праздника».
Это была единственная фраза, которой можно было Задвижечку образумить.
Илие вдруг захотелось самому коснуться дверной щеколды. Пока есть такая возможность.
И он это сделал.
Пощелкал несколько раз:
 - «Туда-сюда»…
Его сочувствие к Задвижечке было велико.
И к Кире его сочувствие было велико тоже.
- Давай еще посмотрим еще вдаль-вдаль, - предложил он Кире.
Она согласилась.
Он крепко держал ее за руку.
Они вместе смотрели на высших функционеров правящей партии «Бодилова Касица», увлеченных игрою «Волк и овцы».
Так они стояли долго.
Пока солнце не стало совсем уж жарким.
Илие хотелось вечно держать Киру за руку, и быть с нею рядом - вечно.
Под внимательным взором, возможно существующего, а, возможно, и нет, Бога.
Над скрытым лицемерием и ложью священников.
Над видимой и не видимою жизнью города.

                ВЕРШОК ПЯТНАДЦАТЫЙ.

Наступили «Времена Ветра».
Этот ветер погружал Саратов в облака пыли. Она поднималась и с окрестных дорог, и с немощеных городских улиц, особенно таких широких, как Савеловская и Имени Протоиерея Восьмого Чаппи, немощеных площадей, таких, как Вольная и Грязная.
Этим ветром с улиц и площадей «сдуло» сунгуров. 
Сам Илия готов был смириться с такою вот несколько раздражающей запыленностью. Лишь бы сунгуров на улицах Саратова не было.
Впрочем, никуда ведь сунгуры и не делись.
Сидели себе в своих канализационных колодцах и тихонько подванивали.
Илия снова и снова размышлял о противлянстве в музыке.
Он удивлялся тому, что Иоганн Себастиан Бах ведь немецкий композитор, но ему, Илие, Иоганн Себастиан Бах  почему-то не стал нравиться меньше от того, что он композитор немецкий.
Еще он думал о Кире.
Мысли странно сплетались в его голове.
Иногда он видел Киру наяву.
Иногда рядом с нею был Задвижечка.
И тогда Илия иногда думал: а, может, я Киру люблю?
А потом «Времена Городского Ветра» прошли.

***
Это был девятнадцатый день июня.
Илия ударился правым локтем.
Ударился о рукомойник. Когда брился.
С правым локтем всегда надо было быть очень осторожным.
Когда Илия ударялся обо что-либо этой частью своего тела, все его существо пронзало невиданное наслаждение. Типа такого, которое испытывает мужчина во время оргазма.
Вскоре «оргазм» от локтя почти прошел.
Но вот только после такого всегда наступали галлюцинации.
Илия внутренне приготовился к тому, что сегодня увидит нечто необычайное.

Вначале, еще на кухне, во время завтрака, перед его глазами некоторое время мерцали светлые круги.
Это было в неясных очертаниях, затем в красках.
Илия знал, что лучший способ избавиться от галлюцинаций - не обращать на них внимания.
Вышедший на улицу и насвистывающий мелодию «Разве мы рождены не для блаженства», прошелся по улице Тримельяжной.
Улица с домами двигалась слева направо, как бы в направлении, противоположном его движению.
Вокруг летали огненные шарики.
Меж прохожих он увидел зайца, затем ещё умывальный прибор.

Он направился к «Докторской дубине».
Сел за столик под открытым небом.
Заказал себе бокал «Светлого дорожного релакса».
Он пил пиво и смотрел на людей.
Ему показалось, что он увидел Киру.
Ему показалось.
Это была женщина, похожая на Киру.
У этой женщины были такие же длинные красивые ноги, как у Киры.
Он «несла» свои длинные ноги так же легко.
Потом эти ноги вдруг превратились в колонны.
И эти колонны стали прорастать в его, Илии, глаза.
Илия закрыл глаза.
Он некоторое время пил пиво с закрытыми глазами.
- Когда моя Василиса меня отвлекает, я тащу ее в постель. Но она отвлекает меня всё время, - произнес кто-то за соседним столиком.
Илия открыл глаза и увидел идущих далеко по площади городовых Кандаулова и Щеткина.
Ему захотелось подойти к городовым.
Подойти просто так.
Он передумал.

Покинувший пивную, он принялся  гулять, выискивая какой-нибудь себе маршрут.
Проходящий мимо Церкви Святого Ссайона, он посмотрел на забор.
Что-то было не так.
Какая-то надпись на заборе светилась ярче солнца и церковных куполов. 
Впрочем, церковные купола не светились вообще.
Илия подошел ближе.
На заборе было написано слово «вагина».
И было что-то изображено под данным словом.
Это была какая-то возможно даже просто точка.
И эта точка, получается, называлась «вагиной».
- Сие нехорошо, - подумал Илия. - Храм всё-таки.
Еще он некоторое время размышлял над тем, религиозное ли его беспокойство?
«Оно ведь свойственно и неверующим? Религиозное беспокойство»? – думал он.
Когда он отходил от забора, свечение от точки за его спиной стало таким сильным, что освещало площадь сильнее  появившейся на небе луны.
Впрочем, луны, возможно, на небе и вовсе не было.
Он вернулся в пивную.
Его столик был занят.
Он сел за столик рядом.
- Буду думать об искусстве вообще, - решил он.
Но и его думы об искусстве вообще были связаны с надписью на заборе церкви.
Чтобы не возмущать ни искусство, ни пространство своего сознания, Илия решил в своих мыслях заменить само слово «вагина» на слово… какое же?
Теперь он произносил внутри себя вот так вот: «любви разверстая рана».
Это было на самом деле куда более благородно.
 «Любви разверстая рана».

Он решил позаниматься.
Когда он шел в «консу», сунгуров было вокруг довольно много.
Его забавляло, что сунгуры были похожи на мохнатые фиолетовые споры.
Споры цеплялись к русским людям и мешали им идти.
Это было смешно.
Но русским людям смешно не было.
- Россия приняла в свое великое лоно много разных достойных племен. Зачем приняла и это племя? – восклицал кто-то.
- Разве это племя? – отвечали восклицавшему. - Сунгуры это что-то вроде сифилиса, которым злодеи-биологи  «Собуённых Псатов и Бериков» «наградили» нашу великую Россию.
Еще говорилось о самих «Собуенных Псатах и Бериках».
Об этом государстве русским народом всегда говорилось  как о мерзком сообществе англосаксов и иных преступных племен, «спевшихся» однажды на кровавой дорожке развития идеи обогащения.
- Не пахнет ли здесь противлянством? – вслух спросил Илия.
- Пока в русском человеке жив русский дух, в нем теплится и естественное русское противлянство, - тут же ответили ему из толпы.
Это было произнесено медленно, с выражением, трудом и явным ирландским акцентом.

В «консе», когда Илия занимался, галлюцинации вроде как совсем прекратились.
И заниматься - хотелось.
Илия поиграл Баха.
Он играл, пытаясь понять: что он, как особенник, может найти в музыке Баха?
Чем особенен русский народ в этой вот фуге Баха?
А затем Илие помешали Аэлита и  Фекла.
Они болтали в соседнем классе.
- Девочки обычно лучше запоминают, нежели мальчики.
- И всё потому, что мозги мальчиков от недостатка упражнения не выработаны так, как они выработаны у девочек.
… - Может, вдруг, если у меня не выйдет с Кирой, у меня получится с ними? – подумал Илия о скрипачках. – Получится с какой-нибудь из них?
Он некоторое время размышлял о том, что у Аэлиты хороши все формы, а у Феклы -  особенно хороши ее очерчиваемые джинсами седалищные мышцы.
… - Этого ведь совсем немало – иметь любовницу, у которой так вот хорошо очерчены седалищные мышцы? – думал он.
Уходящий из консы, он столкнулся в коридоре с Феклой.
Их взгляды встретились.
Он постеснялся заговорить с Феклой.
Он оставил разговор на потом.

По пути домой Илия, заглядывающийся на встреченных – любых стройных – особей женского пола, насвистывал мелодию: «разве мы рождены не для блаженства?» в усиленном динамически варианте. Иногда у него даже получались двойные ноты. 
Улица с домами двигалась слева направо, как бы в направлении, противоположном его движению.
Вокруг летали огненные шарики.

Вот и дома.
В самом центре площади стояла Кира.
Она смотрела куда-то вдаль.
Взглянувшая на Илию, она снова посмотрела вдаль.
Затем произнесла.
- Знаешь, что я подумала?
- Что?
- Люди становились все меньше до тех пор, пока у них не выросли перья и клюв не стал желтым.
К забору церкви не спеша подошел толстый батюшка, принялся закрашивать краскою надпись.
Илия обратил внимание Киры.
Они вместе подошли.
Батюшка старался.
Он уже закрасил точку, и теперь затирал слово «вагина».
Илия обратил внимание на то, что вместо кисти в руках у батюшки была банная мочалка.
Странным оказалось еще и то, что на батюшке не было трусов.
Илие вспомнились слова Федра:
- В одном лице невозможно выразить всех сторон духовной жизни, со всеми их разнообразием и глубиной.
… - Может, поэтому батюшка и стоит голый? – подумал Илия. - Чтобы мы приметили какие-то еще стороны его духовной жизни?
Ему не хотелось смотреть на голого старающегося батюшку.
Впрочем, Кира, возможно, и не видела всего этого вовсе.
И тогда Илия (это было порывом) подошел к батюшке еще ближе и, почти касаясь обнаженного тела, спросил:
- А… как вы считаете, отче наш, нужен ли нам поезд «Литер кА»?..
Батюшка оторвался от своей работы.
- Это тот самый поезд, на фаркоп паровоза которого ссали русские президенты? – сурово и вопросительно напомнил он.
- Вроде как президенты мочились на белоснежное сцепное устройство, - произнес Илия. – Так еще Пфельцер основоположил.
- «Пфельцер Грязный», - произнес батюшка. – Среди паствы его еще называют «Поганый Пфельцер-вонючка-алкащ».
- И все равно он сейчас, наверное, на небесах, - сказал Илия. – Жует, небось, себе свою небесную солому.
- Счастливый среди родственных щеточковых розовощеких агрегатов, - подыграл ему батюшка, и снова принялся за свою работу.
- Вы, наверное, умны, падре? – не унимался Илия.
- Есть вопросы, на которые от ума всё по уму, - сказал батюшка.
- А не считаете ли вы, падре, что Россией уже двести двадцать пять лет и восемь месяцев как правят редкие твари? – спросил Илия.
- А вот на этот вопрос от ума не убудет, - сказал батюшка, улыбнулся светло-светло, и оказалось, что это не один, а целых три батюшки.
И все они дружно произнесли: - Конечно же. Да. Яволь.
Илия подумал, что это возможно, даже не батюшки, а русские богатыри.

Он попрощался с богатырями и Кирой.
Он так внутренне устал, что еле добрался до дома.
Огненные шарики из его глаз улетели, возможно, прямо в желание сна.
Илия лег спать сразу. И сразу уснул.


                ВЕРШОК ШЕСТНАДЦАТЫЙ.

Все эти дни он работал.
Он искал в музыке, которую играл, свойственную русскому народу общинность.
Иногда он находил эту общинность даже в музыке Букстехуде и Фрейда. Вот странно.
Он работал настолько много, что к окончанию занятий притуплялось сознание.
И даже болели пальцы.
Но желание женщины не притуплялось вовсе. Никогда.
Если же он размышлял о женщинах, он старался думать только о возвышенной любви.
Но мыслилась любовь всякая.
- Если иметь женщину, то только Киру, - убеждал он себя. – И это обязательно случится. И это будет возвышенная любовь.
А, может, разная.
Однажды он увидел Киру.
Она мелькнула перед распахнутой дверью его квартиры.
Он поспешил в коридор.
Никого.
Подошел к закрытой двери ее квартиры, послушал.
Все было тихо.
Наконец, он позвал.
… Ки-и-ра…
Нажал на кнопку дверного звонка.
И Кира ему открыла.
- Какая же она красивая, - подумал он о Кире.
И сразу ей предложил:
- Пойдем ко мне в гости.
А она сказала:
- Зачем?
- Я тебе поиграю.

И она пошла к нему в гости.
Когда они были у него, он даже закрылся на ключ.
Ему очень хотелось остаться с Кирой наедине.
Он играл ей свою выпускную программу и снова думал о том, что Скрябин, когда вот сочинял эту свою поэму, наверняка имел в виду наслаждение, которое дарит такая вот женщина, как Кира.
Эти мысли занимали его голову против его воли.
Было неловко думать об этом при Кире.
Она внимательно слушала.
А он перешел на Баха.
И остановился. И сказал Кире:
- Я вот в этой фуге Баха, немца по самоёй своей сути, хочу любить русский народ. Не правда ли это странно?
- Странно, - подтвердила она. - А что за фуга такая?
Он объяснил ей принцип фуги.
- Это вот - тема. Или «вождь».
Он наиграл.
- Прикольно, - сказала она.
- Эта тема символизирует крест, - сказал он.
- Получается, вождь несет крест? – спросила она.
- Можно сказать и так. 
- А нельзя ли это переписать на свист?
- Наверное, можно.
Кира тут же принялась свистеть.
У нее получалось свистеть громко и весело.
Но угадать в том, что получалось, тему креста, было сложно.
Затем она ушла.
Взялась за ключ, открыла дверь и  ушла.
Он на нее даже обиделся.
На нее, или на такое вот глупое развитие ситуации.
Наверное, ему нужно было поговорить с ней о любви.
А он не успел.

***
Наступило «Время Дождей».
Временами в Саратове было совсем прохладно.
- Что такое дождь? – иногда задумывался Илия. – Это ведь и состояние души романтической личности, и еще физический опыт Самого Господа Бога. Ведь так?

Как-то его позвал в гости Федр.
Илия захватил с собой восемь бутылочек «Сентябрьского подснежника».
Друзья сели у Федра на кухне.
Некоторое время они беседовали на тему о том, что обнаженное тело должно стать предметом серьёзнейшего художественного и эстетического изучения.
Здесь Илия и признался Федру о своем влечении к Кире..
- По отношению же к женщинам мы должны соблюдать бодрую твердость, которая выражается в гордом сознании собственного достоинства, - ответил на это Федр.
- То есть? - спросил Илия.
- Нужно оставаться рассудительным в любовном возбуждении, - пояснил Федр.
- Уже понятнее, - сказал Илия.
- В Австралии, вон, будущий муж поджидает будущую жену за забором, сражает ее ударом в затылок и, лишенную чувств, относит на брачное ложе, - Федр потянулся за «Сентябрьским подснежником», взял бутылку и сделал глоток.
Илия подумал о том, есть ли девушка у Федра.
Он не знал девушки Федра.
Он попрощался с Федром, и пошел к себе домой.

Продолжалось время дождей.

А однажды Илие приснилась Кира. У нее были маленькие за спиною крылышки.
Он откуда-то снизу смотрел на нее.
Она порхала где-то вверху.
А еще и там, во сне, шел дождью
И задумался надолго.
- Что такое дождь? Это ведь и состояние души романтической личности, и еще физический опыт Самого Господа-Бога. Ведь так? – думал он.



                ВЕРШОК СЕМНАДЦАТЫЙ.

Наконец, погода наладилась.
В это славное бодрое утро Илия решил посидеть в «Докторской Дубине».
Все столики в пивной уже были заняты.
Но Илия нашел себе место.
Он сел за столик к Варфоломею.
Да, Варфоломей был здесь.
И очень многие из общины были здесь.
Илия некоторое время рассматривал тех, кто сидел за соседними столиками.
Удивительно: как и всегда, шизофреники стремились быть ближе к пациентам с аффективными расстройствами, но дистанцировались от эпилептиков. А эпилептики как всегда были рядом с параноиками.
… Мне «Стрелецкое черное трехлетнее», - заказал себе Илия.
Он побеседовал с Варфоломеем, а затем смотрел на то, как по площади идут три толстых священника.
Он пил «Стрелецкое черное трехлетнее», и ему было хорошо.

За столиком рядом спорили «реализаторы».
- Надо обязательно купить для посадки на следующий год семян клевера два фунта и тимоф;;вки один фунт, - предлагал кто-то.
- Будем сажать клевер? – так спрашивали.
- Именно.
- И где сажать?
- На поле.
- На каком?
- На том самом.
- На том?
- Именно.
- А я вот, когда пролетал над Северными Источниками, я заметил, что там были посажены именно клевер и тимофеевка, - вмешался в спор Сергеевич Кривой. – Они растут и на обширных полях Бывших Летописателей тоже.
- Да ведь они растут и на плантациях морского народа тоже, - отозвался Сергиевич Прямой. – И все это для того, чтобы наша Россия стала богаче и сильнее.
- Давайте вначале вспашем землю, - продолжил кто-то.
Все реализаторы поддержали идею:
- Забороним, и посеем прямо па бороньбу.
Были слышны споры и представителей иных кружков тоже.
Говорили много о личном:
- Я помню её декольте. Об этом решительно засвидетельствовал всем памятный Высочайший рескрипт тринадцатого мая тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года...
- Он очень любил даму по фамилии Трипфенис..Они познакомились в тринадцатом году в опере. Она показала ему свои груди, а он стал выдавливать из них молоко. А она кричала: моё молоко… Оно сбивается в пену…
Илия размышлял над сказанным. Затем спросил задремавшего сидя Варфоломея:
- А твои любовные победы? Как?
- Я сейчас подбираюсь к самоёй министре Флипиной Вдилюре Моховне, - как-то нервно ответил Варфоломей, встал и ушел.
На освободившееся место тут же подсела Аннушка.
- Он… меня… сегодня… уже восьмой раз. Нет, девятый. Но я выстою. Ради нашей России.
Ей все не давал покоя проклятый Кащеюще из «Собуенных Псатов».
Пожалевший женщину, Илия угостил ее бокальчиком «Прорвы». И еще купил ей сушеного лещика.
Она пила пиво, ела лещика, а он тоже пил пиво, и слушал разговоры в народе.
Узнал о Степановиче.
Получается, предводитель все так же сидит у ствола яблонедуба и силою своей мысли тянет из прошлого в настоящее поезд «Литер-Ка».
Илия думал, как же Степановичу тяжело, как тот изнашивает свою природную «цы», и прямо-таки сильно Степановичу засочувствовал.
… - Попробую-ка я «Бахвальского», - решил он.
И тут же заказал, и попробовал.
А потом встал и громко так всех спросил:
- Как вы считаете, братие? Нужен ли нам поезд «Литер Ка-А»?
Все замолчали.
Вопрос был непрост.
- Это тот поезд, на сцепное устройство которого ссали русские президенты? – вопрошающе напомнил кто-то.
И все тут же принялись горячо спорить.
Особенники считали что «Литер Ка» нужен очень. Но отталкивались в основном от  фактора физиологии.
- Особенность русского народа, возможно, именно в том, что им правят такие вот президенты со временным недержанием мочи, - спорили так.
- Осознанным недержанием? – спрашивали вот так.
- Да нет же. Неосознанным недержанием, свойственным денежносодержащим теопонимичным понтеонным властным элементам, - вот так отвечали.
Реализаторы тоже были за «Литер Ка».
- Если у нас появится этот поезд, к нам обязательно проведут железную дорогу. Ведь так?
- Да. Так.
- И к нам будут по вторникам подвозить порошковый кисель «Здравствуй, Маша»?
- Да. Так.
- Все, как и в хорошей прежней жизни?
- Именно так.
Илия заказал себе бокальчик «Пятой Фиолетовой Прорвы».
Стал вникать в то, что говорилось за столиком где-то сзади.
- Что нужно сделать, чтобы понять: насколько женщина хороша в постели? – вопрошали там.
- Конечно, нужно дать женщине пива, - был и такой ответ.
- А, если дать ей киселя?
- Можно и киселя.
- А кисель точно подойдет?
- Если тебя тревожит какая-либо сугубо плотская философия, поставь её раком и гордо сверши свою мерную чувственную поступь, - произнес кто-то сурово, и все замолчали.
Илие по голосу показалось, что фразу о мерной поступи произнес один из злобствующих спорщиков кружка «Люцавласов», что переводилось: Любители Царской Власти. 
Он размышлял над сказанным.
Какая-то тайная сладость таилась в каких-то доносящихся до него словах и фразах.
Ему было почти окончательно хорошо.
- Моя примечательность «Гаудис Левита» это что-то вроде долга перед вечностью и ее улыбающимся звездным взглядом, - думал он.
Еще он размышлял о поиске русского музыкального мотива.
И здесь услышал слово «вагина».
И тем более горячо запереживал и самому слову и сказавшему данное.
- Может, правильно говорить о вагине -  «любви разверстая рана»? – спросил он раскрасневшуюся как обычно Аннушку. – Так вот, например, советовал говорить Гёте.
- Меняется ли от того суть? – ответила Аннушка тихо. – И влияет ли на качество изнашивания предмета?
Она встала и несколько враскорячку куда-то пошла.

Здесь к Илие за столик подсели проклятвосы.
Сразу двое.
Один из проклятвосов сел на место Аннушки.
Другой сел рядом на свой принесенный пластмассовый стульчик.
Спорщики кружка «проклятвосов» всегда искали ответы на «Про;клятые Вопросы» и пытались эти самые вопросы решить.
Илия знал, что таких вопросов было несколько.
Их было как минимум два.
Первый «Проклятый Вопрос» был «Вопросом поиска и переубеждения латинствующих».
Это был вопрос практического плана.
Формулировался он предположительно так: «Когда же мы наконец найдем и переубедим проклятых латинствующих, этих врагов по духу, принимающих и навязывающих нам путь западный,  отрицающих особый путь развития России, и саму Россию в целом?
Или же этот вопрос мог формулироваться так: «Когда же «латинствующие» навсегда исчезнут с лица земли»?
Илия заказал себе еще бокальчик «Стрелецкого черного трехлетнего».
Глотнул.
Насладился.
Взгляд его остановился на сидящем напротив проклятвосе, имя которого было Проклятвос Убийца Эс.
- Ищем и переубеждаем проклятых латинствующих? – очень по-доброму спросил Илия Проклятвоса Убийцу Эс.
Тот также по-доброму улыбнулся в ответ. Да, мол, ищем и переубеждаем. А потом сказал:
-  Я вот в прошлом году лично переубедил пятерых.
Илия махнул рукой перед лицом Проклятвоса Убийцы Эс.
Это захотелось сделать.
Это было можно.
Губы Проклятвоса Убийцы Эс тут же сжались в хоботок.
Такая была примечательность Проклятвоса Убийцы Эс. Она называлась  «хоботковой реакцией». Стоило взмахнуть рукою рядом с его лицом – происходило это вот самое.
Еще поговаривали, что у Убийцы Эс «анальный автоматизм».
- Сегодня же еще ни одного не было схвачено, - Проклятвоса Убийца Эс с этими словами посмотрел на своего товарища.
Товарища звали Проклятвос Жертва Ву.
Илия хорошо помнил его случай.

В тот день…
Жертва Ву (еще тогда генеральный директор кампании Газпром (тогда еще нашего героя вроде как звали Айдоксей Мимимумулёрё Правильный Сообразительный И Немножечко Непонятный).
Так вот тогда…
Может, это даже было весною.
В тот день наш герой решил напугать в парке девочку.
Внезапно появившийся перед девочкой со спущенными штанами, он показал ей что-то, что показывать девочкам вовсе и не следует.
Возможно, это было сделано и ради России тоже.
Вот только девочка не испугалась, как можно было ожидать, а заинтересовалась.
Она  подошла к Айдоксею Мимимумулёрё Правильному Сообразительному И Немножечко Непонятному, и спросила:
- Что это за вуник такой?
По слухам, девочка даже дотронулась до вуника свежесломанной сосновой веткой.
И еще сказала:
- Единственный руководящий спасительный свет для России исходит с Запада.
Все это так смутило нашего героя, что он запаниковал и тут же с криками убежал.
Но спустя некоторое время вернулся назад, вроде как уже для того, чтобы предложить девочке газу по льготной цене, но той на месте уже не было. 
И - понеслось.
По слухам, Айдоксей Мимимумулёрё Правильный Сообразительный И Немножечко Непонятный в тот же день спрятал все свои акции у себя дома в бочонке с квашеной капустой, да спрятал так хорошо, что их потом не мог их найти (а находил вместе с многочисленными помощниками только квашеные яблоки), а затем пришел на «Плейеля», где Проклятвос Убийца Эс дал ему имя Проклятвос Жертва Ву и торжественно принял в кружок проклятвосов.
…Мол, давай искать вместе.
... Мол, девочка то была латинствующей. 
…Мол, найди ее и предложи ей газку... И цену еще посбавь…

Проклятвосы ушли.
Илия много думал.
Он думал о многом.
Иногда о полезном.
Ему вдруг снова показалось, что – среди толпы – Кира.
Наверное, показалось.

И - прозвучало:
- Вчера с Волжского рейда за границу отошли:
Греческое судно «Сатир» с грузом пшеницы и «Димитрос» с грузом пшеницы, коровьего масла и красной икры…
Паровые шхуны «Пегропонте» и «Антрацит»…
Агнус же Деус перечислял:
- Еще отошли в море:
Груженая житом шхуна «Петр»…
Парусные суда «Феофани», «Кисличенко», «Замятина»...
А затем Ангус Дэус погладил себя по лысине и произнес:
- Работает машинка, работает.
Илия сидел в пивной и наслаждался жизнию.
Он решил снова задуматься о Кире.
Прямо-таки вот задуматься.
Кира ему очень-очень-очень нравилось.
Возможно, он надеялся на ее появление рядом с собою.

Рядом с ним появилась Аннушка.
Они вместе с Аннушкою попробовали новый сорт пива, называемый «Ревизия пятнадцатого созыва восьми-дарственной думки».
Это пиво было омерзительным на вкус.
А еще оно воняло зажравшимися в своей кормушке хитрыми тварями.
Илия выпил всё до дна, и даже попытался облизать дно бокала языком.

Так проходил день.
Спорщики вокруг не умолкали.
Илия же в силу своей особенности сочувствовал каждому, кто находился рядом, и что-то говорил. Был на стороне каждого, кто вслух выражал свои мысли.
Ведь невозможно было взять и «выключить» примечательность «Гаудис Левита». 
Конечно, Илия понимал, что не все говорят хорошее и правильное. Что некоторым сочувствовать вовсе бы и не надо.
Вот только «гаудис левита» не оставляла ему выбора.
- А Киру – я – люблю, - твердо сказал он себе.
И удивился смелости сказанного.
Возможно, он был пьян.
- Я тоже считаю, что все зло мира от англосаксов, - появилась на просторах становящегося трехмерным мышления эта сказанная кем-то очень верная по смыслу фраза, и Илия сразу посочувствовал и этой фразе и этому смыслу тоже.
А затем подумал о том, что английский язык это злокачественная опухоль, вытесняющая все иные языки и таким образом осуществляющая их подлое удушение.

Дома он оказался поздно вечером.
Легший в постель с бутылочкой «Первознайского», долго смотрел «Карпова».
Это был двести девяносто шестой сезон.
- Эх, старичок Карпов… - вздохнул  Илия об играющем главного героя артисте. – И сколько же раз тебя воскрешали? 
Смотрящий «Карпова», сочувствующий многократно воскрешенному покойнику, еще Илия думал о будущих своих поисках русского музыкального мотива.


                ВЕРШОК ВОСЕМНАДЦАТЫЙ.

Так проходил июль.
Так проходило лето.
Илия почти не видел Киру.
Иногда ему казалось, что она парит где-то под знойными небесами.
Она ведь много раз говорила:
- Я - птица.
Его сочувствие к Кире было очень горячим.
Он очень хотел быть с нею.

Он много занимался.
Время экзамена было дважды перенесено: из-за африканской чумы рогатых пернатокрылых и из-за неизвестной болезни тамбовских колоновидных муравьев.
   
Илия занимался, и слышал, как Задвижечка, временами подходящий к его двери, слегка чем-то постукивает.
Наверное, это было очень Задвижечке нужно.
Судя по то динамической амплитуде стуков, Задвижечка проделывал это и у  соседских дверей тоже.

Иногда в «Докторской Дубине» из самых разных источников Илия узнавал о том, что происходило на «Плейеля Два».
К примеру, оказывается, особенники сейчас много спорили о Корове Однорогой. О том, что должно быть в ней такого особенного, чтобы она стала по-настоящему русскою коровою?
А вот о Кире на «Плейеля Два» даже не знали. И не спорили, разумеется.

А однажды…
Кира сама пришла к Илие, и позвонила в дверь, и пригласила его пойти погулять вместе с нею.
Видимо, у нее было хорошее настроение.
Ну, и у Илии стало тогда очень хорошее настроение.
Это был просто счастливый день.
Они долго гуляли по набережной.
Временами им приходилось обходить сунгуров, спящих на набережной в лужах собственной мочи.
Моча сунгуров стекала в Волгу – Великую Русскую Реку.
А над Волгою летали чайки.
Илия тогда размышлял о птицах вообще, и не только.
- Знаешь, я подумал, - сказал он Кире.
- Что подумал? – ответила она.
- Может, мне перестать играть чужое, и начать сочинять свое? Вот, что подумал.
- Может, такое и правильно, - сказала она.
- А еще я подумал: давай встречаться.
- Давай, - согласилась она, и взяла его за руку.
Это было очень приятно.
Сунгур, лежащий перед ними, помочился прямо во сне.
Это было заметно по зародившемуся от ног сунгура, нарастающему ручейку мочи, неспешно потекшему в Волгу – Великую Русскую Реку.
Над Волгою летали чайки.   

                ВЕРШОК ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ.

После того они с Кирою гуляли много дней подряд.
Ходили в кинотеатр.
Посетили два раза Переулок Первого Второго Третьего Раздумия О Вечной Жизни (там жили одни только одноглазые однорукие попы), ступили в тупик Имени Могилы Создателя Единого Государственного Экзамена Иже Все Оглупители (этот тупик состоял из одного дома и двух конюшен).

Иногда они смотрели на «веселые расстрелы».
На площади каждую последнюю пятницу каждого месяца расстреливали тех, кто был виноват в развале страны под названием «Советский Союз».
Этих негодяев расстреливали, а потом, разумеется, тут же воскрешали, после - принудительно и прилюдно читали этим временно воскрешенным врагам России лекции о вреде, который те нанесли простым русским людям.
Так было до следующего расстрела и воскрешения.
Так должно было быть вечно.
А еще этим высокопоставленным когда-то негодяям  разрешалось спариваться только в последнюю субботу мая и только с тибетскими летучими мышами.
Расстрелять же их мог каждый желающий русский человек.
Сунгурам не позволялось этого делать.

***
На площади встречаться с Кирою было интереснее всего.
Здесь каждый день случалось новое. 
Всякое.
Разное.

Этим утром на площадь въехала шикарная карета.
- Что за кляча, - произнесла Кира.
И правда, карета была запряжена дохлою клячей.
Тех же, кто в карете сидел, Илия сразу узнал.
Это были ректор Заславцев, профессор Якин и старший преподаватель Дора Нежная.
Они были из «гитисов».
«Гитисы». Так в народе презрительно называли преподавателей «Института театрального искусства».
Когда-то сам «Российский институт театрального искусства» находился в Москве. После же того, как столицу перенесли в Саратов, данному учебному заведению выделили также в Саратове бывшее здание рыбно-консервного завода, расположенное в тупике Менжуевича (вернее, здание находилось между Итальянским переулком и Выгонной улицей).
Карета стала в центре площади на всеобщее обозрение.
На ректоре Заславцеве был халат, накинутый поверх жилета и драповых брюк.
Насколько Илия помнил, Заславцев был заморожен и воскрешен раз несколько вместе со свитой президента Скайбулая Второго, Четвертого и, если Илие память не изменяла, Пятого.
Еще Илие было известно, что ректор «Гитиса» страстный коллекционер. Злые языки поговаривали, что ректор собирает записанные на видеокассеты страдания абитуриентов, пытающихся прорваться на испытания за чугунную ограду рыбно-консервного завода во время приемных экзаменов летнего институтостояния.
Медленно поворачивающийся вокруг какой-то присущей только ему (как знатному лицедею) невидимой, может, состоящей даже из звезд, оси, Заславцев сурово осмотрел площадь, и, возможно, все видимые и невидимые дали. Или же он и вслушивался тоже.
Илия, смотрящий на ректора, подумал о том, что последнее воскрешение Заславцева оказалось не самым удачным. Кожа одной половины лица ректора содержала большое число бородавок и была пигментирована интенсивнее, чем другая.
- Давай сегодня задавать друг другу какие-нибудь необычные вопросы, - предложила Кира. – Такое у меня настроение.
- Давай, - ответил Илия. – Задавай вначале ты.
Кира задумалась.
В это время Заславцев достал из кармана халата зеркальце и принялся собой любоваться с некоторым гримасничаньем.
Затем обратился к профессору Якину:
- В каждом зеркале много хитрости.
И принялся гримасничать снова.
- Вы и так очень красивы, - ответил на это профессор Якин. 
На Якине (это был не просто профессор, а народный артист Саратова, руководитель мастерской актёрского факультета) был английский плащ с неправильно застегнутыми пуговицами.
Рука профессора бережно прижимала к туловищу бутылку коньяка.
Илия о Якине знал то, что тот каждый год ездит по России в командировки, целью которых были якобы поиски талантливой молодежи. На самом же деле Якин, создавая видимость этих самых поисков, «командировался» для наслажденья застольями, которые устраивали для него доверчивые работники региональных министерств культуры. Прослушиваемая же Якиным (и горячо им одобренная на местах) молодежь при последующем поступлении в гитис беспощадно Якиным же и «отсеивалась».
Пока Заславцев и Якин громко общались, Илия выпил бокальчик «Фиолетового Блаженства» и послушал народ. 
В народе говорилось о театралах разное, по большей части нехорошее:
- Откуда в них русский дух?
- А откуда в вылетевшей из распоротого пищевода мертвой коровы мошке рациональное зерно?
- А они тебе не нравятся?
- А кому они могут понравиться?
- Лицедеи.
- То есть пустобрёхи.
- Нужно дать женщине пива, чтобы понять, насколько она хороша в постели, - еще сказал кто-то.
Илия задумался.
И здесь Кира задала свой «необычный вопрос».
- Я тебе нравлюсь? – спросила она.
Это был на самом деле «необычный вопрос».
- Ты мне очень нравишься, - честно ответил Илия.
Ему стало как-то неожиданно неловко, и вместе с тем очень приятно, что Кира спросила, а он так вот ответил.

Кляча гитисов заржала.
На площадь с кареты сошла старший преподаватель Дора Нежная.
Она же Анастасия Сиенская.
Или её ещё звали Катюшей.
О Доре Нежной как Доре Нежной Илия знал то, что она выбирала из журналов изображения голых мужчин и уродовала их карандашом.
О Доре Нежной как Анастасии Сиенской Илия знал, что та ненавидит младенцев. И даже опубликовала под именем Даши Молчанаидзе в некоем научном журнале статью о том, что, мол, есть неизменное такое поле энергии над землей. И есть закон «неизменного дележа энергии». Мол, для того, чтобы кто-то родился, и энергия распределилась на родившегося – необходимо, чтобы кто-то умер и ту самую энергию освободил. И еще Сиенская писала о том, что, мол, как было бы хорошо, если бы младенцы вообще не рождались, а нестареющие преподавательницы гитиса тогда жили бы вечно.
О Доре Нежной  как Катюше Илия не знал вообще ничего.
Он потянулся за своим бокалом.
И здесь…
Кира…
- Почему ты не спрашиваешь, сколько у меня было мужчин? – спросила она.
Это был очень «необычный вопрос».
Ему почему-то не хотелось говорить об этом.
- А что, если я скажу, что у меня было множество мужчин? - продолжила она.
Он молчал.
- Хочу еще пива, - тогда произнесла она. – Закажи еще. Такое у меня настроение.
Он заказал еще пива.
И здесь услышал разговор.
Беседовали два знакомых гладко выбритых параноика.
- Вот профессор Якин, - говорил один другому о почтенном «гитисе». – Он ведь наш?
- Он совсем не наш, - был ответ.
- Но ведь у Якина явно есть примечательность.
- Нет у него примечательности.
- Но он, говорят, даже просился к нам на Плейеля.
- И зря просился. Его не взяли. Ты ведь знаешь?
- Знаю. Не взяли.
- А все потому, что у него не примечательность, а псевдопримечательность.
- И чем же отличается примечательность от псевдопримечательности?
- Примечательность всегда направлена на благо нашей России. Вот чем отличается.
- А псевдопримечательность, получается, не полезна вовсе?
- Получается, так. Но и в принципе не вредна. 
- А вот я слышал, что бывают и лжепримечательности.
- Конечно, бывают. Но лучше о такой вредной гадости и не говорить.

Илия хотел бы задуматься над данною темой, но Кира его отвлекала.
- Значит, ты не хочешь знать, сколько у меня было мужчин,- произнесла Кира. – И не надо тебе знать.
И здесь Илия понял, что ревнует.
Ему было вовсе не все равно, сколько мужчин было у Киры.
Ему захотелось Киру обнять. Так вот добрым жестом ответить на ее «необычный вопрос». Показать, что ему совсем не все равно, сколько у нее было мужчин.
Его сочувствие к Кире было очень велико. Илие казалось, это сочувствие заполняет всю его душу.   

И здесь всеобщее внимание привлекла устроенная гитисами дуэль.
Дуэль была на плевках.
Вначале профессор Якин посыпал участок площади у кареты театральными опилками. Он делал это настолько небрежно, что осыпал и спящего неподалеку сунгура.
Впрочем, сунгур даже не отреагировал на то, что участвует таким вот образом в дуэли на плевках.
Наверное, сунгуру (это был большой бородатый мальчик) даже было хорошо лежать меж театральных опилок.
Затем наступила сама дуэль.
Ректор Заславцев, профессор Якин и Кира Нежная, ставшие на равном расстоянии друг от друга (это было среднестатистическое  расстояние летящего горизонтально небольшого количества  слюны), делали вид, что плюются друг в друга. Разумеется, они не плевались по-настояшему. Но они делали вид. Они показывали. Движениями, жестами, всем своим лживым театральным существом. Иногда это было даже похоже на ловкие движения чилийских тараканов. И всем, смотрящим на это, зрителям казалось, что на самом плевки летят, казалось, что  и ректор Заславцев, и профессор Якин, и Дора Нежная все уже мокры-мокрёшеньки от липкой слюны своих соперников, и обессилены ею, и вот-вот  будут как соревновательные величины друг другом повержены…
- В любом случае это большие мастера - подумал Илия.
Единственное, что он не мог понять: зачем этот поединок? Какой его смысл?
Было любопытно и то, что каждый из дуэлянтов исходил плевками, приложив ладони  к  обеим  сторонам  головы и создавая таким образом своеобразные  шоры.
Дуэль достигла кульминации.   
Кира смотрела на происходящее молча. Возможно, думала о своем.
- Ненавижу этих самых гитисов, - произнес кто-то в народе.
Это был ясный и чистый голос. Он был полон гнева.
… - Наверное, натерпелся человек от Якина, Сиеннской, и всей этой подлой театральной братии, - подумал Илия о говорящем. - Я бы и сам их ненавидел. Как сущность и явление. Но вот «благодаря» моей особенности «гаудис левита» мне приходится сочувствовать и этим людям тоже. Вот доктор Колотилин еще на «Плейеля Один», кажется, говорил: это, Илия, неправильно, что ты сочувствуешь всем. Как бы ни было тебе трудно, Илия, ты должен пересилить свою примечательность и принять чью-то сторону. Иначе ты никогда не достигнешь истины.
Так говорил доктор Колотилин.
Дуэль закончилась.
Лакей гитисов собирал с немногочисленной публики деньги: кто сколько может.
Илия подал четыре с половиной новозеландских талера. 
А затем посмотрел на Киру.
И настолько ему вдруг захотелось обнять Киру.
И он обнял ее.
Робко.
Это был порыв.
А затем он ответил на ее «необычный» вопрос.
Он сказал:
- Я тебя люблю.
- Ты это о чем? – произнесла она.
- Ты же спрашивала.
- Я уже забыла, о чем спрашивала, - произнесла она и гордо сбросила его руку.
Гитисы сели в карету и уехали.
Илия же и Кира в молчании дошли до «Дома Коммуны» и разошлись по своим квартирам.
Остаток вечера Илие было как-то грустно. 
- Получается, я на самом деле не могу достичь истины, - подумал он, когда чистил на ночь зубы. – Получается так.
Когда же он лег в постель, ему вдруг очень-очень захотелось побывать вместе с Кирою в гостях у ее тела.
Это было совершенно невозможно. И физически тоже.
А еще в комнате зажужжали залетевшие в открытую форточку комары.
С такой вот неровною поступью духа Илия и заснул.

                ЛУБОК ШЕСТОЙ.

                ВЕРШОК ДВАДЦАТЫЙ.

Илия по-прежнему много занимался.
И снова в произведениях, которые исполнял, он находил эротическое.
Он находил большую чувственность даже в Бахе-Отце.
Еще на сцене вселенной его души появлялась Кира.
В легких светлых одеждах под музыку Баха-Отца Кира прогуливалась по сцене вселенной его души.
Пробегала и без одежд вовсе.
Илие всё же очень хотелось побывать вместе с Кирою в гостях у ее тела.
Он очень много занимался.

А однажды арестовали Спиридона.
Это случилось сразу после «Нравоучительного представления».
Илия был свидетелем.
Наверное, это произошло из-за того, что «Нравоучительное представление» было о последней пенсионной реформе.
Пенсионных реформ было несколько за годы правления Президента Скайбулая.
Последняя была два года назад.
Пенсионный возраст снова подняли.
Теперь россиянам позволялось уходить на пенсию в восемьдесят пять с половиной лет.
Спиридон не раз утверждал, что «данное скототварство сотворили ненавидящие русский народ всевороватые плямперы».

И «Нравоучительное представление» на данную тему (изобличающее всевороватых плямперов) было полно большого драматизма. Внимательно всматривающаяся в расставленные полукругом портреты, Лилит перечисляла фамилии и должности, произносила слова чисто по-русски, грамотно. Лишь иногда ее речь оттеняло гневно-прерывистое хрюкание:
- Гатьян Толиков. 
- Министр денежных средств Тонтон Лиасуа Пятый.
Насколько Илия знал, Президент России иногда вызывал Гатьяна Толикова и Тонтона Лиасуа Пятого в свои покои, чтобы те разыграли для него в лицах старую сказку «Двое из ларца».   
- Министр экономического развития Тележка, - продолжала гневно и одновременно торжественно перечислять артистка.
- Ксений Воронцов-Дрюкин.
(Насколько Илия помнил, Ксений Воронцов-Дрюкин возглавлял в свое время Трест Военно-Космических столовых).
- Председатель Центробанка Ревилий Байнилюлювиевич Второй-Пятый.
- Помощник президента Андрей Скайбулайчонок.
- Первый замглавы администрации президента Сергей Скайбулайчочонок.
- Молодой, возглавляющий финансовый институт при Министерстве Финансов, Владимир Скайбулайчочочонок.
Это все были чиновники, ответственные за нынешнюю пенсионную реформу.
- Они просто мерзость, мразь, и ничтожества, и еще круглые задрюпойцы в конкретно плохом значении этого слова, - торжественно произнесла свинья. - Они просто мразь и еще тридраздропупия в пятой степени морального разложения... Гореть же им в аду на верхней полке восемьдесят пять галактических лет и шесть месяцев…
Это было уж слишком. Лилит наверняка добавила негодяям лишние шесть месяцев (конечно же исходя из природных свойств своей непреодолимо романтичной, возможно, свойственной именно черным пожилым свиньям, натуры).
(Считалось, что галактический год равняется одному миллиарду восемьсот двадцати тысячам пятнадцати дней земных.)

И вот в этот момент Спиридона как владельца театра и забрали опричники-стрельцы.
Скорее всего, перечисленным Спиридоном должностям гореть в аду на верхней полке не полагалось.
- Позаботься о Лилит, - успел крикнуть Илие Спиридон,  когда опричники-стрельцы тащили его в свои застенки. – О нашей девочке.

Впрочем, вскоре Спиридона отпустили.
Даже представили за что-то к Ордену Боговдохновенного Феофана Лысого. (Это была высшая церковная награда для служителей театрального искусства).
И все это, оказывается, благодаря похлопотавшему за Спиридона Федру, каким-то там «новым Федра связям».

***
Жизнь шла своим чередом.
Иногда Илия занимался не очень много.
Ему надо было заниматься очень много.
Ведь экзамен был все ближе.
Он был уже совсем близко.
Иногда во время игры Илия думал о том, что устал от произведений, которые исполняет.
Может, устал потому, что повторял эти произведения уже столько раз.
Потому, что они ему надоели.
Или же он устал от того, что все эти произведения были чужими.
Когда он думал так, ему снова и снова хотелось сочинить что-нибудь своё.

***
Спустя некоторое время друзья нашли-таки возможность собраться и отпраздновать Спиридона  из застенков опричников-стрельцов освобождение.
Устроили у Федра на кухне банкет по этому случаю.
На столе к пиву было ломтиками нарезано копченое немного подпорченное сало.

- Что это у тебя за связи такие? – спросил Илия Федра, когда все насытились.

Оказывается, все началось с того, что Федр нарисовал голым пришедшего заказать «портрет во весь рост» президентского пресс секретаря В-Волоска.
…- Увидел, значит, В-Волосок мои духовные «нагие» работы, и аж обомлел, - рассказывал Федр. - И уж очень захотелось ему, первому помощнику нашего президента, самому изобразиться голым. Изобразиться во всей своей неповторимой природной наготе, так, чтобы была понасыщеннее видна духовная его сущность. А я и выполнил. На отлично. А он и повесил  картину у себя в Новом Кремле в рабочем своем кабинете.
- Не постеснялся, значит, - проговорил Спиридон. – Повесить.
- А чего стесняться?- ответил Федр. - Мы же на всякий случай закрыли интимное место просвечивающимся с водяными знаками партбилетом.
- То есть, получается, пресс секретарь В-Волосок тоже состоит в правящей партии? – вяло спросил Илия. Для того, чтобы хоть что-то спросить.
- Да это совсем и не интересно насчет правящей партии, - проговорил, оторвавшийся от своей кружки с пивом, Спиридон. Он, похоже, был счастлив. Что жизнь, мол, такова. Пьем пиво и слушаем. Слушаем и пиво пьем. – А вот что было дальше? Вот что интересно.
 - А дальше - понеслось, - ответил Федр. - Многие видные люди захотели иметь у себя в кабинетах свои «духовные нагие портреты». Многие стали после общения со мной хорошими моими друзьями. И почти все – члены правящей партии «Ярилова Бруси;я».
- Разве так называется наша правящая партия? – задумался вслух Илия. - По-моему ее название…  Би-ди… Си-си..  Би-ди-я-си-си? Лу? Нет. Не так. Опять я забыл.
- «Едим мы ассасинов», - вдруг мрачно произнес Спиридон и потянулся за еще одним кусочком сала. – Вот как она называется.


                ВЕРШОК ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ.

Мелькали дни.
Иногда (в основном, это было в пивной) Илия узнавал новости о том, что в настоящее время происходит на «Плейеля Два». 
Оказывается, у коровы однорогой появился теленок. Хотя быка около коровы никогда замечено не было. 
И еще корова однорогая дала молоко.
И все в общине очень рады и теленку, и возможности пить вкусное молоко.
И еще рады возможности это молоко продавать.
Кто знает, - размышлял Илия, - может, это событие было важным этапом на пути будущего становления России, самобытного становления, не повторяющего этапов давно оставшегося в прошлом развития европейской истории?

***
Наступил день предэкзаменационного прослушивания.
Всего выпускников было пять.
Илия играл третьим.

Когда наступило время его выступления, слушателей в зале было всего несколько.
Возможно, их было несколько с самого начала прослушивания.

Илия заиграл.
Исполнять Баха-Отца было привычно и комфортно.
Вот только правая педаль «Красного Октября» слишком уж поскрипывала при каждом нажатии.
И настроение у Илии было какое-то странное.    
В фуге «вождь» все увлекал за собою всех троих своих «спутников».
Возможно, он и спутник и даже держались за руки.
Дорога по саратовской степи была длинна.
Интермедии. Они были уютными домиками (с неограниченным запасом пива), создаваемыми творческим воображением Илии для отдыха «спутников» и «вождя».
А еще Илия увидел в музыке улицу.
Вокруг летали огненные шарики.
Меж прохожими Илия увидел зайца, затем умывальный прибор.
Он увидел забор Церкви Святого Ссайона.
Какая-то надпись на заборе светилась ярче солнца и церковных куполов. 
На заборе было написано слово «вагина».
…- Этого же точно нет в музыке Баха, - подумал Илия. – Это уж точно я играю лишнее.
«Вождь» подвел «спутников» к окончанию их совместного увлекательного  путешествия.
Илия остановился и посмотрел в зал.
Его преподаватель Кармина Бурановна сидела в позе внимательной сосредоточенности.

Наступила очередь сонаты Моцарта.
... - Какое же оно светлое, это аллегро, - подумал Илия, играя. – Какое же это сонатное аллегро пронзительное. Наверняка Моцарт думал о том наслаждении, которое может дать пианисту женщина.
«Побочная партия» сонаты получалась по характеру нерешительной.
… - А можно и сочинять музыку, и исполнять ее, и еще одновременно любить женщину? – спросил себя Илия. – Вводить, так сказать, свой «перст» в «любви разверстую рану»?
Он не был уверен, что знает на то ответ.
Всю вторую, медленную, часть сонаты, он размышлял над тем, что эротическое и есть духовное, а духовное и есть созерцательное, а созерцательное и есть действенное.
Всю третью, быструю часть сонаты он пытался избавиться от всяких навязчивых мыслей.

Перед исполнением Шопена во время паузы в зал вошла Кира.
Илия заметил это.
Кира шла по залу.
Она «несла» свои длинные ноги так легко.
… - Какие же эффектные все ее формы, - подумал Илия. – Не хуже, чем у иных скрипачек.
Он заиграл медленный этюд Шопена опус двадцать пять.
Он думал о том, что эта задумчивая (возможно, похоронного плана) музыка наверняка была написана Шопеном под впечатлением близости с женщиной. Да нет же, более того, она сочинялась, когда Шопен вводил свой «перст» в «любви разверстую рану». Например,  «любви разверстую рану» графини Констанции Сладковской…
… - А может, Шопен это делал с Кирой?
… - Да как Шопен мог это делать с Кирой?
… - Возможно, Шопен даже любил мужчин?

Вообразительное жжение в голове Илии усиливалось.

В паузе перед исполнением мазурок Скрябина Кира встала и пошла ближе к сцене.
Она села в первом ряду.
Илия заиграл Скрябина.
Он заставил себя не думать об эротическом.
Мыслить о чем угодно, только не о таком.   
Пусть это будут любые иные мысли.
Он играл Скрябина.
… - Чем я могу перебить такие мысли?
Он перешел от «первой» мазурки ко «второй».
… - Мои ли это мысли? Которые вертятся у меня в голове? – подумал он.
А еще:
… - Моя ли это музыка? Если она не моя?
… - Эта музыка точно не моя? Ведь так?
… - Может, я должен играть своё? Что написал сам?
Это была интересная тема.
Он решил подумать об этом позже.
 
Заключением выпускной программы была соната Шпиндельблюма.
Шпиндельблюм был «псатовским» композитором.
Илие не нравилась эта музыка.
Может, и потому тоже, что Шпиндельблюм был «псатовским» композитором.
Но Кармина Бурановна настояла на исполнении Илией данного опуса.
Илия играл.
Даже старался над какой-то там выразительностью.
Его особенность «Гаудис Левита» заставляла его сочувствовать и Шпиндельблюму тоже в его попытках изобразить звуками бытие Собуенных Псатов И Бериков, этого мерзкого сообщества англосаксов(псатов) и прочих ирландско-испанско-португальских племенных бериков, организовавшгося однажды на кровавом пути развития идеи обогащения.
Всё.
Затихли продолжительные аплодисменты.
Слушателям понравилось, как Илия играл.
Впрочем, Илие тоже понравилось, как у него получилось.
И тут же ему поставили за его исполнение пять с плюсом.
И Кармина Бурановна Илию похвалила.
И все его похвалили.

Кира же ждала его у «консы» перед фонтаном.
- Молодец.
- Старался.
- Погуляем?
- Давай поедим.
Они с Кирой посидели в кафе. На десерт он угостил ее зелеными леденцами. А потом они долго гуляли.
- Когда ты играл этого самого Шиндельплитца, где-то в глубине я увидела чайку, - произнесла Кира, когда они, обходя «замерших» сунгуров, прогуливались по набережной.
- Думаешь, это было, когда я играл Баха? – спросил Илия.
- Ну, наверняка не знаю, - произнесла она. – Но чайка была точно.
Воздух Волги был туг от свежести.
Они двинулись к «Центру».
Переходя улицу Боровскую по переходу, Кира пошла впереди.
… Это ведь хорошо: иметь подругу, у которой вот так вот замечательно очерчены седалищные мышцы, - подумал, смотрящий на Киру, Илия, и эта мысль повторилась в нем зазвучавшей в душе темой недавно исполняемой им фуги.  - Это ведь хорошо: иметь подругу, у которой вот так вот замечательно очерчены... До-ре-до-си-ми-фа-си… Ля-ля- фа-си-ми-фа-соль…  А, может, я Киру и люблю.
А Кира, как только они перешли улицу, остановилась, подождала Илию, и к нему вдруг прижалась.
Наверное, ей было с ним хорошо.
И ему было очень-очень хорошо вместе с нею.


                ВЕРШОК ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ.

Экзамен по специальности переносили еще дважды.
Во второй раз из-за всемирных «юнесковых» хлопот по подготовке к спариванию традиционных английских трубчатокрылых однополых носорогов.

А еще появилась Хворь.
Никто толком не знал, откуда она взялась.
Хворь появилась во всех странах одновременно, и в России в первую очередь.
Вроде как на улицах никто не падал, и не болел, и не умирал, но, как утверждалось Саратовским Телевидением, и падали, и болели, и умирали многие.
Еще утверждалось, что против Хвори  будут делать «укольчики». Скоро будут делать. Как только в Академии Наук в «Котле Для Прививок» сгенерируют необходимую против Хвори Влагу. 
Народ относился к этой  новости спокойно.
 
Илия встречался с Кирою аж несколько раз.
Она его, по-видимому, решила помучить.
Держалась уклончиво, всячески Илию как бы испытывая.
- Я подумаю, принять ли мне твои чувства, - говорила она.
- Да уж пойди навстречу то мне, – говорил он.
- Вот постараются трубчатокрылые однополые носороги. Тогда и виднее будет, - поясняла она.
И все было бы замечательно.
Но вот некоторые добрые люди (в частности, старушки, проживающие в «Доме Коммуны») поговаривали, что видели Киру горячо прогуливающейся с Задвижечкой по улицу Тримельяжной.
Илия слышал такое не раз.
- Может, все настолько хорошо, что не так уж и плохо? – хмуро отвечал он своим недоброжелателям на такие вот смутные подозрения.

***
Этим утром Илия услышал разговор.
Кира и Задвижечка беседовали в коридоре.
- Кто - я? – спрашивала Кира Задвижечку. – И кто - ты?
Судя по звуку, она толкнула Задвижечку в грудь.
- Хорошо же я сегодня задвинулся, - был ответ.
- А кто - они? И что такое - счастье?
Задвижечка в ответ что-то робко пояснял.
- А почему - растет - трава? И зачем - нужно - солнце?
- Все это необходимо для того, чтобы все живые существа тянулись к свету знания, - ответил на это Задвижечка. - Солнце же особенно необходимо для того, чтобы мы понимали, что видим, и видели, что едим.
- А ты - забавный, - ответила на то Кира. – И я уже готова поверить, что обладание мною доставляет неземное счастие. 
- Понимаю,  - сказал Задвижечка. – И немножко боюсь.
Беседующие в коридоре замолчали. Видимо, ушли.
- Зачем я стою у двери в трусах, не почистивший зубы, и подслушиваю какие-то глупости? – подумал Илия.
Он почистил зубы, оделся и решил сходить в «Докторскую Дубину».

В пивной были заняты все столики.
Многие с «Плейеля Два» были здесь.
Илия подсел за столик к Голубому Макарию.
- Привет, Голмак.
- Сколько раз говорил называть меня Жаннеттой, - отозвался тот.
- Извиняюсь и угощаю.
Они вместе с Голубым Макарием продегустировали новый сорт пива под названием «Страна Моя Родная».
- Слышал про укольчики? – сказал Голубой Макарий. – Говорят, надо будет уколоться аж четыре раза. Только тогда будет должный необходимый эффект.
- А что? Будут заставлять? – спросил Илия.
- Наверное, да. 
- Думаешь, Хворь такая опасная?
- Конечно, очень опасная. Так говорят.
Вместе они послушали новости Агнуса Дэёса.
- Сего же дня в нижний порт прибыла из Турции качурма, нагруженная исключительно мелкими грецкими орехами, которых находится в оной качурме более двухсот четвертей…

По площади прогуливались три толстых священника.

На площади началась игра «Волк и Овцы».
На этот раз «Волком» был сам начальник генерального штаба русской армии Расим Овыевич Керас.
Несмотря на преклонный возраст, Расим Овыевич ловил овец очень резво.
Многие из овец были в масках. Некоторые – в военных противогазах.
Илия заметил и генеральские погоны.   
Возможно, всё это были военные.
Возможно, все они были родственниками Расима Овыевича.
Живость игры доказывала, что игроки голодны, наверняка хотят выпить, и жизнь идет по привычному сценарию.

- Вы разве не замечаете очевидного? – произнес кто-то.
Голос принадлежал Лалилео.
Примечательностью Лалилео были его взгляды. …- «Все в мире подчиняется движениям эллипса», - утверждал Лалилео. – Эллипс положен в основу любого дела, любого движения и любой вещи. И в этом есть несомненный высший смысл – в том, что эллипсы величественного хода планет суть то же, что и эллипсо-формы очертаний мужских яичек.
Так утверждал Лалилео в свою бытность на «Плейеля один».
Сейчас же Лалилео смотрел на игроков.
- Вы не замечаете очевидного. – повторял он, следящий за бегом резвящихся генералов. – Посмотрите: насколько эллипсоидно-правильно они движутся. Здесь и орбиты Юпитера с Сатурном.  И конечно же очертания мужских яичек.
Действительно ли игроки двигались по орбитам, напоминающим очертания мужских яичек? Илия не мог определить точно.
- И все это конечно же ради нашей родной России, - добавил Лалилео.

Здесь Илия заметил Киру с Задвижечкой.
Державшиеся за руки, Кира и Задвижечка прогуливались по дальней территории площади.
Конечно же издалека увидели Илию, и не подошли.
- Ну и я не пойду к ним, - подумал Илия. – Зачем оно мне?
Он заказал себе бокал «Черного настроения».
Выпил пива.
Долго сидел, погружающийся в «Черное настроение».
Думал о том, что любовь и его особенность «гаудис левита» - наверное, разные вещи.

В народе же спорили о будущей посевной.
Предлагали сажать и сарачинское пшено. И гречиху.
… - Наверное, в этом и есть особенность русского народа? – спросил себя Илия. - В том, что русские люди спорят о будущей посевной, той, что будет весной,  уже летом?

«Волк» переловил всех «овец».
Сел во главе накрытого стрельцами-опричниками стола.
Овцы сели на свои места. 
Илия подумал, что сейчас вот к столу должны подбежать генеральный прокурор России Чён Ён Кван, иные прокуроры, чтобы выслушать от Расима Овыевича и прочих покаяния об изменах Родине.
Такого не случилось.
Прокуроров не было. 
Народ же наблюдал за тем, как высшие военные чины России наслаждаются вином и яствами.
Из широких рукавов едоков в народ полетели кости.
Расим Овыевич бросал кости тоже.
Бросал нехотя.
Но…
Каждый такой вот свой подарок народу Расим Овыевич перед броском на секунду опускал в стоящий перед ним на столе тазик с черной икрой.
На площади возникло ажиотажное приподнятие духа.
- Вот счастье-то, - сказал кто-то.
- И нам счастье, и им, - отозвался другой.
- Хорошо, что это черная икра, а не динамит. Что она не может взорваться.
Но звучала и критика.
- А на какие средства они так шикуют? – спросил кто-то тоненьким голосом. – Не проедают ли они нашу, народную, оборону? 
- Ну, они иногда продают луки и стрелы из неисчерпаемых запасов страны нашим злейшим врагам, Дионийцам Лукавым, - был ответ голосом толстым. – А если точнее, эти вот «наши защитники» «просрали» всё из того, что было создано и оставлено нам предками во времена Генералиссимуса Грэмуса. 
(Илия, кстати, и ранее слышал о Дионийцах Лукавых, этих, обитающих на западных границах России диких людоедских племенах. Поговаривали, что у Дионийца как особи под языком смазанный ядом (и сверху покрытый толстым слоем сала) дротик.)
- А зачем продавать наши запасы нашим врагам? – спросил тоненький голос.
- Любишь кататься, люби и саночки возить, - был толстый ответ. – Или вот так: гнилое гниет, а иногда и подванивает. 
- Они ведь все являются членами правящей партии «Два Ди;на и Вори;сий»? – не унимался тонкий голос.
- Ты, видимо, о партии «Бере;димо Гнуса;йя»?
- Имя им легион и маленькая тележка.
- Кстати, вы слышали, у нас в Тьму-Таракани два стратегических бомбардировщика Дионийцы одним дроном накрыли?
- Да потому, что правят нашей страной ненавидящие русский народ всевороватые плямперы (они же буржуины), потому и накрыли.
- Еще говорят: благословенного небесами Джедая Гвизировича Стрелкова в тюрьму поместили и хотят насмерть убить посредством отравления.
- А знаете что утверждал Философ Ю? «Наши доморощенные буржуины задушат и изничтожат всех на «хер», чтобы и дальше утверждаться над русским народом и мутить свое награбленное «бабло».
-А вам не кажется, что каждому из наших доморощенных буржуинов надобно вкрутить в жопу осиновый кол с резьбой?
- Уже скоро такое случится. Будет в России революция. Будет и на нашей улице праздник.
Это те вроде как бранные фразы казались Илие высшим искусством.
- Чтоб они сдохли, проклятые, и крест на могиле с кошачий пенис был бы не более как размером, - прозвучало – о буржуинах - еще.   

Илие надоела данная тема, и он немного пообщался с подсевшей к нему Аннушкой.
- Не телеграфист ли ты? – спрашивала его Аннушка.
- Нет. Не телеграфист.
- Не извозчик ли?
- Нет. Не извозчик.
- А можно ли вызывать любовь с помощью раздражения слухового органа постоянным током?
- Нет. Нельзя.
Подсела Софья-Исмаэлита.
Илия угостил женщин грузинским сортом пива под названием «Ладо; надо;».
Сам решил не изменять «Черному настроению».
Женское общество было очень приятным.
- Мы вот смотрим на то, как жрут шашлыки эти вот генерало-воры, - вдруг произнесла Софья-Исмаэлита. – А они жрут. Насыщаются. Наглые самодовольные черви в погонах. А Бог… Он же смотрит сверху на всех нас. Смотрит на то, как они бросают в народ кости. И Бог… Он ведь наверняка спрашивает себя: почему же русский народ позволил этим тварям сидеть у себя на шее?
- Да ведь не только они сидят, - ответил Илия.
- А русский народ и не позволял, - сказала Аннушка. – Вернее, позволял.
- И сам Бог ничего не хочет изменить. Наверное, Бог уже не любит нашу Россию - горько произнесла  Софья-Исмаэлита.
Илия решил отвлечь дам от тяжелого разговора, и они некоторое время вместе весело вспоминали о том, как «тусили» в элитном клубе трамваевожатых.
Были еще – для дам - сорта пива «Трубецкое» и «Хохловское».
Особенники рядом заспорили о том, в каких конкретно-патриотических случаях пес бульдог английской породы может являться исконно русской собакой?   
Жизнь шла своим чередом.
Надвигалась ночь.
И, наконец, надвинулась.
Уже никого не было с Илиею рядом.
И на площади тоже никого не было.
«Испарились» даже три толстых священника.
Илия допивал то, что осталось в бокале.
- И как же это забавно, - думал он, смотрящий в ночь и своё черное настроение. - Как любознайно и интересно - то, что те люди, которые должны своей грудью закрывать покой русского народа и русского человека, на самом деле в своей жизнедеятельности придерживаются как элипсо-форм орбит Сатурна и Плутона, так и эллипсо-очертаний округлостей мужских яичек…