Полутьма

эксцентрический рассказ



Раздвоение личности – тяжёлое психическое заболевание,
так как сводит бесчисленное множество существ,
на которые обычно разбит человек, к жалким двум.
Станислав Ежи Лец



1
Шахматистка

– Я не могу об этом писать. Сама знаешь почему.
Даже здесь, за пять тысяч долбаных километров от Москвы, она нашла повод в очередной раз напомнить о том, о чём и так забыть невозможно. Вот он преуспевающий журналист-международник, золотой выпускник журфака, знает в совершенстве пять языков, пишет репортажи из самых горячих точек планеты и продаёт крупнейшим мировым изданиям. А вот жалкая доля секунды, громкий хлопок, яркая вспышка – и вся жизнь катится к чёрту. И он снова возвращается к тому, с чего начинал – к провинциальному желтоватому интернет-изданию о необычных жителях Иркутской области, которое популярно лишь среди пенсионерок и домохозяек и где он подрабатывал ещё старшеклассником.
– Вот именно поэтому ты должен взяться за этот материал! – настаивала Алёна.
Для неё это была своего рода психотерапия, ею самой разработанная: снова и снова тыкайся мордой в своё горе – и в конце концов станешь относиться к нему с иронией.
– Правду сказал то ли Маркс, то ли Гегель: история повторяется дважды – в виде трагедии и в виде фарса. Наш ребёнок погиб от реального взрыва реального снаряда. Это – трагедия. А вот это, – он ткнул пальцем в монитор, где был открыт предлагаемый Алёной материал, – какой-то выживший из ума маразматик, если он правда считает, что на его дом упал немецкий снаряд. Какой, к чёрту, немецкий снаряд – на Байкале? Какие, к чёрту, немцы – в Сибири?
– Мне больше некому это поручить. И писать больше не о чем. В конце концов, я твой начальник и приказываю тебе!
– А не пошла бы ты…
Алёна и Виталик давно жили как соседи. В этой толстой сорокалетней тётушке не осталось ровным счётом ничего от прекрасной девушки, которую он когда-то полюбил. Однако руки не доходили наконец оформить развод. Когда-то лишь в последний момент, лишь ради ребёнка руки дошли наконец оформить брак – вдвойне бессмысленно теперь лишний раз поднимать задницу с дивана, чтобы документально зафиксировать то, что и так давно очевидно.
Он не боялся, что она уволит его, даже втайне мечтал об этом: появится стимул наконец зашевелиться и найти что-то более достойное. Алёна же, в свою очередь, понимала, что он ей нужнее, чем она ему: без Виталика издание мигом развалится, ибо давно уже держится лишь на его статьях. Журналистов его уровня в области днём с огнём не сыскать, а ежели кто и сыщется – едва ли пойдёт сюда вкалывать за нищенскую зарплату.
– Ладно, – смирилась она. – К этому старику ты ещё поедешь, попомни моё слово. А пока попробуй раскрутить шахматистку. Надежды мало, многие уже пытались, её папаша к ней никого не пускает. Включи своё неповторимое обаяние, – сказала она с ноткой сарказма в голосе.
– Что за шахматистка?
– Помнишь шестилетнюю девочку, которая обыграла Гаспаряна?
Алёна закрыла файл, который так и назывался «Полоумный дед», и открыла другой – под названием «Шахматистка».
В то время это было сенсацией: никому не известная сибирская девочка побеждает действующего на тот момент чемпиона мира по шахматам. Однако больше она никак себя не проявила, и вскоре о ней забыли. Так и не вспомнили бы, но недавно Гаспарян скончался. Первый канал торжественно объявил, что тот ушёл непобеждённым. Тут-то в сети и подняли историю пятнадцатилетней давности: мол, поглядите на вашего непобеждённого, которого разделывает под орех шестилетняя девчушка. Поначалу многие думали, что это выдумки либералов – лишь бы очернить известного своим патриотизмом гроссмейстера. Но у кого-то нашлась в архивах старая запись той передачи на VHS-кассете. Оцифровали, выложили в интернет – и видео, несмотря на кошмарное качество, стало вирусным.
Виталик ехал на своей «копейке» в посёлок Молодёжный, где жила та самая девочка, которой был уже двадцать один. Остановившись на заправке, открыл ноутбук и снова включил то самое видео. Очаровательная девчушка, на вид ещё меньше своих лет, худенькая, бледненькая, прелестные ямочки на нежных розоватых щёчках, длинные золотисто-каштановые пряди и такого же цвета большущие глаза. Явно боится своего соперника, пробует сосредоточиться на доске, но едва может усидеть на месте, вертит головой в разные стороны, то и дело отвлекается то на камеры, то на Гаспаряна, то на сидящих в зале родителей. Огромный, толстый, красный, носатый, бородатый, словно Карабас-Барабас, гроссмейстер сидит напротив и насмешливо глядит на девочку, лениво переставляя фигуры.
Виталик не разбирался в шахматах. Да и девочка не производила впечатления ребёнка с какими-то сверхспособностями. На его дилетантский взгляд казалось, что единственной причиной неожиданного для всех исхода игры была самоуверенность Гаспаряна: мол, я такой великий, непобедимый – а тут девчонка сопливая. Расслабился – и прозевал хитроумную комбинацию. Может ли такое быть? Но именно так это выглядело в записи: чемпион сам был в шоке, потрясённо уставился на доску, не понимая, как такое могло произойти – но и девочка тоже явно не ожидала, что победит, и столь же потрясённо глядела в зал, радостно подпрыгивая на стуле, изумлённо посмеиваясь и хлопая в ладоши. Это была нормальная реакция нормального шестилетнего ребёнка, без каких-либо признаков аутизма, как можно было бы подумать.
И теперь в их захолустье съезжались репортёры со всей страны, чтобы взять у неё интервью. Всем вдруг стало интересно, кто она такая, как теперь выглядит и что из себя представляет, почему не имела успеха в шахматах и имела ли в чём-то другом. У Виталика была фора, поскольку он жил поблизости и чисто физически успевал добраться до неё раньше столичных коллег. Однако он был не первым, и все предшественники потерпели неудачу. «В любом случае это лучше, чем сумасбродный старик со своим липовым снарядом», – подумал он и продолжил путь.
Лето выдалось на редкость жаркое для тех краёв. Солнце пекло, как в пустыне, небо слепило синевой без единого облачка, ни один листочек не трепыхался от столь желанного ветерка. Было ещё утро, когда он доехал до Молодёжного. Каких-то полчаса в раскалённой машине по пробкам, словно в жарко натопленной бане – и рубашка насквозь мокрая, хоть выжимай, будто пробыл в дороге весь день. Съехал на грунтовку в поисках нужного дома – и дорожная пыль заволокла всё кругом, закрыла обзор и облепила лицо, вызывая приступ кашля.
Когда пыльный туман рассеялся, он увидел на обочине ветхую старушонку в платочке, которая сидела на раскладном стульчике и торговала пирожками. Они лежали перед ней в жестяном ведре и источали божественный аромат.
– Здрасте, бабуля! – поприветствовал её Виталик. – Позвольте спросить…
– Пирожок купи, потом спрашивай, – перебила его старушка.
– Так и быть. – Виталик вспомнил, что проснулся с лёгкого бодуна и до сих пор не завтракал. – С чем пирожки-то?
– Да с чем хошь: с мясом, с картошкой, с капустой, с повидлом.
– Парочку с мясом. Скажите, пожалуйста, где живёт Даша Буренина?
Бабушка покачала головой.
– Не Даша, а Дария, через «и». У нас все её только так зовут. А живёт во-он там.
Она указала пальцем на двухэтажный дом вдалеке на другой стороне дороги. Виталик расплатился за пирожки, поблагодарил старушку за информацию и пошёл в указанном направлении.
Большой и некогда красивый, но теперь староватый и слегка заброшенный дом, кое-где со следами недоделанного ремонта, был огорожен высоким глухим забором. Заглянув в щель, Виталик с удивлением заметил, что на втором этаже на окнах стоят решётки, а на первом – нет. Здоровенная овчарка выскочила из будки и залаяла на него, как только он подошёл к воротам.
Он было собрался позвонить, но тут из дома вышел священник в полном облачении, высокий, худощавый, с аккуратно подстриженной рыжеватой бородкой.
– Здравствуйте. Вы ко мне? – спросил батюшка.
– Доброе утро. Вы, наверное, отец Валерий?
– А Вы, наверное, очередной журналист? – сразу догадался священник, однако без малейшего раздражения в голосе.
– Вы позволите мне увидеться с Дарией? – Он особенно чётко произнёс «и». – Я лишь задам ей пару вопросов.
Батюшка тяжело вздохнул, хотя и с улыбкой на лице.
– Поймите меня, пожалуйста, – сказал он, – дело не в какой-то нашей злонамеренности. Мы ни от кого не прячемся и ничего не скрываем.
– Почему же Вы тогда никого не пускаете к дочери?
– Дело в том, что Дария тяжело больна. Она просто не может сейчас отвечать на Ваши вопросы.
– Не может физически? – всерьёз озаботился Виталик.
– Не то чтобы физически… – замешкался отец Валерий. – Простите, я опаздываю на службу. Мне очень неловко, что Вы зря ехали сюда, но я не могу сейчас пустить Вас в дом. Не обижайтесь на моё негостеприимство. Поверьте, тому есть объективные причины.
– Что поделаешь, это моя работа. – Виталик протянул ему визитку. – Если вдруг что-то изменится, если Ваша дочь поправится и сможет говорить – пожалуйста, свяжитесь со мной.
– Непременно, – ответил священник с интонацией, не вызывающей сомнений в его абсолютной искренности и доброжелательности. – А сейчас прошу меня простить, – в очередной раз извинился он, взял визитку и быстрым шагом направился к новенькому храму, который виднелся на горизонте.
Виталик сообразил, что мог бы его подвезти, но было поздно. От жары голова туго работала. Он думал лишь о том, что сейчас снова поднимет пыль колёсами своей раскалённой «копейки», затем снова полчаса будет ехать в этой парилке по пробкам, молясь о капельке дождя или хотя бы дуновении ветерка, и в итоге вернётся к бывшей, которая снова начнёт впаривать ему старика со снарядом, они будут ругаться до вечера, а потом он придёт домой, напьётся и забудется.
Он достал пирожок, собираясь наконец позавтракать – но тут заметил девушку на втором этаже. Она стояла у окна и смотрела на него сквозь решётку. Она была далеко, но сомнений не было: это та самая девочка с видео!
Даже спустя столько лет её невозможно было с кем-либо спутать: тот же маленький носик, тонкие губки полосочкой и розоватые щёчки с ямочками, та же худоба и бледность, на фоне которой особенно ярко горели те же большущие карие глаза, тот же взгляд испуганного мышонка, как будто напротив по-прежнему сидит большой и грозный Гаспарян. Не было лишь каштановых прядей, но неожиданно короткая стрижка под мальчика удачно подчёркивала её маленькую голову и длинную шею.
Дария улыбнулась ему и скрылась в глубине комнаты – а он так и застыл с пирожком в руке, в одночасье осознав, что никогда уже не сможет забыть её и вернуться к прежней жизни.



2
Принцесса

– Я напишу о ней, но чуть позже, мне нужно время, – отчитался он Алёне и поехал домой. Но по дороге так глубоко погрузился в свои думы, что сам не заметил, как проехал мимо собственного дома и уже битый час бесцельно кружит по городу, не замечая жары.
«Ну уж нет, я ещё не настолько стар, чтобы западать на молоденьких», – думал Виталик, да ничего поделать с собой не мог: лишь мельком увидев вдалеке улыбку Дарии, он не в силах был выбросить эту девушку из головы и непрерывно думал о ней и только о ней.
Наверное, все переходные возрасты чем-то схожи – и в сорок лет серьёзный мужик вдруг снова становится подростком. Впрочем, в амурных делах люди любого возраста бывают примерно одинаково нелепы. Престарелый профессор может запросто влюбиться в юную студентку – и будет вести себя глупее всякого её сверстника.
Примерно так рассуждал его внутренний прожжённый циник. «Что за детский сад? Ты же не вчера родился и давно знаешь, что нет ничего сексуальнее загадочности и недоступности – но в сорок лет так легко попасться на эту удочку? Нет, это несерьёзно, ты же о ней ни хрена не знаешь! Какая она на самом деле? Что за человек? Что из себя представляет? Какой у неё характер? Остаётся лишь фантазировать – и за неимением фактов влюбляться в собственные фантазии. Простор для этого дела как никогда широк, а воображение у журналиста отменное. Ну не ребячество ли?»
В конце концов, не так уж она и красива. Слишком бледная и костлявая. Он никогда не любил худышек, хотя Алёну с годами как-то уж чересчур разнесло. Короткие стрижки у девушек тоже никогда не нравились. И вообще, он всегда предпочитал блондинок или рыженьких, а эта серая мышка – ни то ни сё. Имя Даша совсем не в его вкусе, сразу в памяти всплывает студенческая шутка: «Если Света не светит, Катя не катит, Люба не любит, а Вера не верит – всегда на помощь приходит Даша». Впрочем, Дария через «и» – в этом есть что-то изысканное. Такого он ещё не слышал, небось матушка в святцах нарыла.
Но постепенно к нему пришло осознание одной простой истины: он давно смирился с тем, что жизнь кончена. После гибели сына все те, кого он считал своими друзьями и близкими, формально отзвонились или даже отписались в WhatsApp с соболезнованиями, а потом благополучно о нём забыли. Мало того что не проявили деятельного сочувствия и соучастия, когда это было особенно необходимо – но даже рады были, пользуясь случаем, выкинуть его из профессии, стоило лишь раз дать слабину из-за давящей скорби.
После этого ему уже ничего в жизни не хотелось и было на всё плевать. Он лишь боялся признаться сам себе, что уже не живёт, а доживает как-нибудь оставшиеся дни. Ненавидит свою бывшую, но не разводится и не ищет другую – потому что плевать. Ненавидит свою работу, но не уходит и не ищет новую – потому что плевать. Нет смысла дёргаться, что-то менять, нет смысла вообще ни в чём – потому что всё давно кончено. Не будет больше новых радостей и горестей, новых влюблённостей и расставаний, новых женщин и детей, новой работы и увлечений – да и не надо, потому что уже и не хочется, потому что ничто уже не влечёт и не трогает, не будит интереса и не дёргает за душу. «Просто оставьте меня все в покое».
И вдруг снова, как будто впервые в жизни, как будто ему снова семнадцать – он хочет чего-то, его что-то мучает, терзает, какая-то малознакомая и среднепривлекательная девчонка вновь будит в нём давно забытые желания: любить и страдать, наслаждаться и мучиться, к чему-то стремиться и достигать чего-то. И вот он, словно помешанный старшеклассник, прячется за деревом и наблюдает издали за тем самым окном, чтобы хоть на секунду, мельком её снова увидеть – и готов отдать пару лет жизни за эту секунду.
Но внутренний циник упрямо сопротивляется: «Стыдно себя так вести в твоём-то возрасте! А если кто-то заметит, что ты тут стоишь – что о тебе подумают? Какие слухи о тебе пойдут в этом крошечном городке? Втюрился в молоденькую, как пацан! Видел её лишь мгновение, издали, сквозь окно и решётку, одна улыбка – и сразу башку снесло! В окна тайком подглядывает, старый извращенец! Зачем тебе это? К чему это приведёт? Чего ты добьёшься? Только выставишь себя на посмешище! Чем ты можешь привлечь молоденькую красотку, если сам ты не молод и не красив, не высок и не строен, к тому же пьяница и нищеброд? Сорокалетний женатый алкаш – и дочь священника! Курам на смех. У неё ж наверняка железобетонные нравственные принципы: до свадьбы не касаться, с женатыми не водиться. И длинная очередь претендентов на её невинность – куда более юных, привлекательных и высокоморальных».
Никакого рационального объяснения своим чувствам Виталик найти не мог. Мало ли кругом хорошеньких барышень? Мало ли недоступных и загадочных? Она ведь совсем не его тип, совершенно ему не подходит, и шансы овладеть ею равны отрицательному числу. Почему вдруг именно она и именно сегодня? Что в ней такого особенного, что одна лишь её улыбка так взбаламутила в нём всё то, что казалось давно умершим? Может, просто гормоны от жары разыгрались? Кризис среднего возраста подкатил? Или чисто профессиональное любопытство – загадка, которую трудно разгадать? Журналистский азарт – работа, которую трудно выполнить?
Так и стоя уже который час за деревом, он позвонил своему приятелю Игорьку, который служил в их издании фактчекером. Игорёк этот славился умением про кого угодно найти какую угодно информацию. Как он это делает – никто не знал, но он не раз поражал всех своими шпионскими талантами, что иногда весьма помогало в работе и давало их провинциальной газетёнке неожиданную фору перед столичными гигантами. Виталик попросил его как можно скорее нарыть всё что можно на Дарию, а сам продолжил наблюдать.
Был уже вечер, жара утихла, и с Байкала повеяло наконец прохладным ветерком. Отец Валерий вернулся со службы, и в доме всё зашевелилось. Девушка периодически мелькала в окне, и Виталик жадно ловил каждую секунду, когда мог её разглядеть. Она не выходила из дома и, судя по всему, даже из своей комнаты. Он не видел, чтобы к ней кто-то заходил. Весь день она сидела одна в небольшой каморке с зарешёченным окном, словно в тюремной камере.
«А может, во мне проснулся рыцарь, джентльмен?» – подумалось вдруг Виталику. В самом деле, тут что-то не так. Бедную девушку держат в заточении явно против её воли. Это ненормально, неправильно. Наверняка тут замешаны религиозные предрассудки. Отец Валерий – на первый взгляд, сама кротость и вежливость. Кажется, врежешь ему по носу – а он лишь улыбнётся и рассыплется в извинениях, что нечаянно напоролся на твой кулак. Но журналисту ли с двадцатилетним стажем не знать людей? За этой добродушной личиной вполне может скрываться монстр, домашний тиран, искренне верящий, что спасает дочь от геенны огненной, оберегая от похотливых парней, развратных подружек и прочего вселенского зла.
Виталик и сам когда-то считал себя верующим. Но после того, как жизнь его ребёнка так глупо оборвалась – в мирное время, в дачном Подмосковье, из-за железки, пролежавшей в земле восемьдесят долбаных лет, после того, как он собственными руками собирал своего сына по кускам – он перестал верить в какой-либо разум, управляющий всем этим нелепым хаосом, и не ждал ничего хорошего от религии и религиозных людей, словно они его обманули и тем самым частично виноваты в случившемся.
Священник сказал, что его дочь больна. Но Виталик знал, что такая бледная и худенькая она с малых лет, в остальном же Дария выглядела совершенно здоровой девушкой, которой надо гулять с подружками, ходить на танцы, купаться в Байкале и бегать на свидания с мальчиками, а не торчать в четырёх стенах. Впрочем, и несчастной она почему-то не выглядела. Казалось, ей вполне неплохо наедине с собой, она осознанно выбрала уединение, ни в чьём обществе не нуждается и прекрасно себя чувствует в своём добровольном затворничестве. Вот до чего доводит сила родительского внушения, религиозный гипноз, которым затуманил её разум папаша-поп!
Так вот в чём всё дело! Вот что так привлекло Виталика! Древняя как мир фантазия всех мужчин о спасении сказочной принцессы! Он нашёл идеальную кандидатуру на эту роль: страждущая в неволе красавица, томящаяся под замком в доме злодея-тирана! Её мнимая болезнь – враньё, отговорка во избежание лишних вопросов. И пусть небритый алкаш с пивным пузом не очень тянет на принца, а ржавая «копейка» – на белого коня – девушку нужно немедленно, во что бы то ни стало вызволить из плена, увезти из этой затхлой тюремной камеры, в которую заточил её этот религиозный фанатик!
Уже темнело, в доме включили свет, и он наконец увидел Дарию внизу, на первом этаже без решёток. Она поужинала с родителями, а потом они явно стали о чём-то спорить, хотя вроде бы мирно, без истерик и драк. Кажется, её заставляли принять лекарство, которое она не хотела принимать, и вернуться в комнату, в которую она не хотела возвращаться. Подозрения Виталика подтверждались.
Снаружи не было ни души, и в надежде расслышать хоть слово он подкрался ближе, опасаясь лишь пса, который тут же вылез из будки и угрожающе зарычал. Наконец до его уха донёсся нежный, высокий, совсем детский голосок Дарии, обращённый к отцу:
– Мне бы выйти подышать на минуту! Дай хоть мусор вынесу!
И тут многочасовое стояние за деревом наконец оправдало себя: девушка вышла за ворота с мусорным пакетом и даже перешла безлюдную улицу, чтобы бросить его в бак. Виталика она в темноте не заметила, зато он наконец смог её как следует разглядеть, о чём ещё минуту назад только мечтал.
Она была выше, чем он думал, почти с него ростом, но всем своим видом походила на ребёнка, который пытается казаться взрослым: задорную искорку во взгляде прятала за строгим монашеским взором, летящую девичью походку – за важной учительской поступью, ровную спину будто нарочно сутулила, а зоркие глаза щурила. Словно рождена была играть и веселиться, но по какому-то внешнему принуждению выдавливала из себя серьёзную зрелую женщину. Она явно не готова была ко встрече с посторонним: ёжик на голове несуразно торчал, серое платьице было великовато, видимо снято с матушки, слегка помято и испачкано, на босоножке сломан замок. Однако в глазах Виталика всё это лишь органично дополняло образ нищей страдалицы, который он себе нарисовал.
Грозный тюремщик наблюдал из окна, но в доме горел яркий свет, а на улице хоть глаз выколи. На обратном пути на какую-то секунду она вышла из поля зрения отца – и Виталик решился.
– Дария! – позвал он из темноты.
Девушка вздрогнула и обернулась. Посмотрела пристально, чуть исподлобья. Ни капли страха перед незнакомым мужчиной не было в её взгляде. Она будто хотела с ним пококетничать – но правила обязывали быть подчёркнуто холодной. Виталик, всегда смелый и раскованный в общении с девушками, впервые в жизни покрылся ледяным потом и замер, боясь подойти ближе.
– Ты кто? – сразу заговорила она на «ты», что немного придало ему смелости.
– Я хочу помочь тебе. Мне кажется, тебя держат в этом доме, как в тюрьме, против твоей воли, – перешёл он в активное наступление.
Дария едва заметно улыбнулась с какой-то хитринкой в глазах: мол, много ли ты понимаешь, тоже мне защитник нашёлся. Виталик почувствовал себя полным идиотом: сейчас она пошлёт его к чёрту, вернётся в дом – и на этом всё кончится.
– А ты, значит, сказочный принц, который явился меня спасти? – вдруг словно прочла она его мысли. При этом в голосе её не было ни тени сарказма.
– Почему бы и нет? – вмиг осмелел Виталик от таких речей.
Дария оглянулась кругом и заметила его машину. Широко улыбнулась, будто из вежливости сдерживала смех.
– И ты приехал за мной… на этом?
– Чем богаты.
Тут она не выдержала и рассмеялась, хотя и почти беззвучно, чтобы не услышали в доме.
– Хочешь прямо сейчас меня увезти? – невзирая на смех, спросила она вполне серьёзно, без малейшей иронии.
– Залезай, – смело ответил он, кивнув головой на «копейку».
– Ладно, поехали, – произнесла она так просто, будто незнакомые мужчины каждый день предлагают ей с ними уехать. И прямо так, в чём была, украдкой, чтобы не заметил отец, засеменила к машине.
Часто ли наши самые дерзкие, нереальные фантазии так скоро и в такой точности воплощаются в жизнь? Немудрено, что в тот самый момент, когда Виталик завёл мотор и машина с Дарией на переднем сиденье тронулась, он окончательно и бесповоротно потерял голову.



3
Вероника

Всю дорогу до Иркутска она ехала молча и глядя в окно с таким любопытством, будто впервые оказалась за пределами дома. А он едва дышал от избытка чувств и боялся даже взглянуть на неё, не веря, что всё это происходит в реальности, а не снится ему. Он понимал, что, в сущности, похитил девушку и отец будет её искать, поэтому опасался везти её к себе домой. Тем более что там была Алёна. Хотя той давно было плевать, с кем он приедет и приедет ли вообще, ему всё же не хотелось попадаться ей на глаза с Дарией. Или, скорее, попадаться Дарии на глаза с Алёной.
Была уже почти ночь, когда они приехали в гостиницу «Ангара». Сняли двухместный номер на самом верхнем этаже этой громадины. Оттуда открывался прекрасный вид на ночной Иркутск, и девушка восторженно уставилась в окно. Невзирая на её поразительную, безбашенную решимость, Виталик ни на что особо не надеялся этой ночью – всё же дочь священника, первый день знакомства. Да и не для того она была нужна ему. Чтобы избежать малейшего напряжения, недопонимания между ними, он поспешил её успокоить:
– Не бойся меня, я не стану к тебе приставать.
– Мужчина, говорящий девушке «я не стану к тебе приставать» – всё равно что подсудимый, говорящий присяжным «я невиновен».
Все его чувства в тот момент были настолько гипертрофированы, что он едва сдержался, чтобы не расхохотаться на всю гостиницу. Однако Дария внезапно погрустнела и снова уставилась в окно.
– Я не боюсь тебя, – сказала она. – Всё это совершенно не важно.
– Почему? – не понял Виталик.
– Потому что я скоро умру.
Он подошёл к ней и вгляделся в её глаза, чтобы понять, всерьёз ли она это сказала. Вроде бы такими вещами не шутят, но он уже понял, что от этой девушки можно ожидать чего угодно. Однако в глазах её он заметил слёзы. Тут же вспомнил слова отца Валерия: «Моя дочь тяжело больна» – и внутри сразу что-то оборвалось.
– У меня раковая опухоль в матке. Думаешь, почему у меня такие короткие волосы? Куда делись мои дивные золотисто-каштановые пряди? Всё эта проклятая химия. Мне осталось не больше месяца.
У него в голове тут же всё сложилось. Вот почему она так легко согласилась уехать с первым встречным: решила оторваться напоследок, пуститься во все тяжкие. Может, умрёт быстрее, но зато проживёт последние дни в своё удовольствие, нагуляется напоследок, накатается, пусть и в ржавой колымаге, но зато с каким-никаким влюблённым в неё мужчиной – вместо того, чтобы сидеть в четырёх стенах на уколах и таблетках под жалостливые взгляды родителей и тихо страдать, словно уже умерла, погребена и всеми забыта. Не лучше ли прожить меньше, но зато полной жизнью? Не важнее ли качество жизни её количества?
Но тут она вырвала его из тягостных дум ещё более странным заявлением:
– Впрочем, может быть, Дария уже давно умерла, а я – Вероника.
Увидев его недоумевающий взгляд, поторопилась объяснить:
– Представь, что у тебя два совершенно одинаковых предмета. Ну, скажем, пусть это будут две кружки. Ты даёшь им имена: вот кружка Дария, вот кружка Вероника. Они ничем не отличаются друг от друга, но ты стараешься не забывать, которая из них Дария, а которая – Вероника. Хотя ты постоянно берёшь их со стола и пьёшь из них. Долго ли ты будешь уверен, что до сих пор их не перепутал?
Взгляд Виталика стал ещё более недоумевающим: что она несёт?
– Так же и с близнецами, – продолжила Дария. – Конечно, иногда у них бывают заметные отличия, они даже бывают разного пола. Но вот представь: у тебя два совершенно одинаковых ребёнка. Им пара месяцев от роду, и по уровню развития они уступают твоему псу. Они ещё не сознают себя, не понимают сами, кто из них Дария, а кто – Вероника. Ты оставляешь их с бабушкой и говоришь ей: «Слева лежит Дария, справа – Вероника». Но мы уже двигаемся, даже немного ползаем. Бабушка отворачивается на секунду – и вот мы уже поменялись местами. Или, допустим, ты помнишь, что надел на Дарию красный чепчик, а на Веронику – зелёный. Но мы уже научились снимать с себя чепчики. А бабушке и вовсе пришлось нас переодевать, потому что мы вымазались в морковном пюре. И таких случаев за долгую жизнь сотни, а достаточно одного, чтобы навсегда лишиться уверенности.
– У тебя была сестра-близнец?
– Да, и на третьем месяце жизни она умерла от пневмонии. Но на самом деле папа и мама не уверены на сто процентов, что именно я – та самая девочка, которая вылезла первой и была названа Дарией, а в маленьком белом гробике лежит Вероника. Что, если наоборот? Однажды я случайно подслушала, как они обсуждали это между собой. Так бывает, наверное, у всех родителей близнецов. Но кто же в этом признается? Что о них подумают? Перепутали собственных детей! Тем не менее факт: мы никогда не узнаем, кто я на самом деле – Дария или Вероника. Кто из нас скоро умрёт, а кто уже умер. Может, меня давно нет – и перед тобой вовсе не я, а моя сестра.
Виталик уже не слушал её болтовню, всё это не имело значения. Он думал лишь о том, в каком идиотском положении оказался: с первого взгляда полюбил прелестную незнакомку, похитил её из отчего дома – чтобы побыть с ней всего месяц и потерять навсегда! Но ведь выходит, что она использует его чувства, чтобы прожить последние дни, как ей хочется! А чего хочется ему – об этом она не подумала? Умирающей всё простительно? Или она всё же не имела права так жестоко с ним поступать, взваливать на него это непосильное бремя против его воли? Может, она всё же обязана была сказать ему о своей болезни прежде, чем сесть в его машину и уехать с ним? Впрочем, разве ему уже не сказал об этом её отец?
Но что же делать теперь? Как поступить? Любое его следующее решение будет неправильным! С одной стороны, не везти же её теперь обратно: «Прости, любимая, но больная ты мне не нужна». Но с другой, он ведь, по сути, её убивает, пусть даже она сама хочет этого. Ей необходимы лекарства, процедуры, внимание врачей. Вместо этого она совершает нечто вроде самоубийства, а его делает своим соучастником! А значит, вернуть её родителям, наоборот, будет правильнее?
Она быстро уснула, а он всю ночь не мог сомкнуть глаз. Валялся и пялился в полоски света на потолке, а мысли так и вертелись кругами, то и дело возвращаясь в одну точку. Как могла его жизнь так круто измениться всего за сутки? Как вышло, что он взвалил на себя ответственность за неизлечимо больную девушку, которую ещё сегодня утром знать не знал? Как вышло, что из-за одной лишь улыбки он полюбил эту девушку сильнее, чем кого-либо в своей жизни – так сильно, что теперь ему больше всего на свете хотелось забрать себе её боль, пересадить себе её опухоль и умереть вместо неё? Как вышло, что он наконец нашёл свою любовь – чтобы тут же её потерять, увидеть её страдания и смерть?
Нет, он ни за что не откажется от неё, как бы глупо и безответственно это ни выглядело со стороны. Он будет со своей прекрасной принцессой до конца и сделает всё, что в его силах, чтобы скрасить её последние дни. Чтобы в них было как можно меньше боли и страданий и как можно больше любви и счастья. Она доверилась ему в самый уязвимый момент своей жизни – и он оправдает её доверие. Раз уж ему на роду написано терять самых любимых, он готов снова нести этот крест – только так его жизнь вновь обретала смысл, который казался навеки утраченным.



4
Сороконожка

К утру он всё-таки смог задремать, но его тут же разбудил звонок Игорька. Виталику было уже не особо интересно, что тот скажет, он даже забыл о своей просьбе, однако, раз уж тот позвонил, пошёл в ванную и закрылся там, чтобы их разговор не разбудил и Дарию.
– Привет, дружище. Ну, что удалось выяснить?
– Пожалуй, главное, что тебе следует о ней знать, – начал Игорёк, – у неё официально диагностировано ДРИ.
– Чего-чего? – не понял спросонья Виталик.
– Диссоциативное расстройство идентичности.
– А по-русски? Это что, типа раздвоение личности?
– Не раздвоение, а растысячерение! Каждый день она фантазирует о себе что-то новое – и сама искренне верит в свои фантазии. Её мозг не способен отличать реальность от вымысла. По личной договорённости родителей с врачом она лечится дома. Но за ней требуется круглосуточное наблюдение, она сидит на тяжёлых препаратах. Короче, девчонка на всю голову поехавшая. Прямо скажем, брать у неё интервью – не лучшая идея, респондент из неё хреновый: ни одному её слову нельзя верить!
– А раковая опухоль у неё, случайно, не диагностирована?
– Нет, я был бы в курсе. Физически она совершенно здорова.
Виталик был так вымотан переживаниями последних суток, что даже не знал, как на это реагировать. Поблагодарил Игорька, попрощался – но так и стоял без движения в ванной, как статуя, не понимая, что думать и чувствовать по этому поводу. Казалось, он вообще перестал что-либо понимать. Может, выйдет сейчас из ванной, а там вместо девушки лежит тигр – ничто уже не способно его удивить.
И вот он выходит из ванной – а девушка стоит в «мостике»: стопы и ладони на полу, а спина выгнута дугой назад, словно подкова.
– Ты ещё и гимнастка? – только и нашёл он сказать.
– Мастер спорта, – ответила Дария, так и стоя в «мостике».
– И почему прекратила занятия? – включил он журналиста.
– Потому что я сороконожка.
– Такая же гибкая? – не понял Виталик. – Так же легко гнёшься во все стороны?
– Да нет же, глупый!
Она сошла с «мостика» и села на шпагат. Так он хотя бы видел её лицо.
– Это же древняя притча. Неужели не слышал? У сороконожки спросили: «Как тебе удаётся так ловко управляться своими ножками? Их же так много! Как ты в них не путаешься?» Сороконожка задумалась – и не смогла больше ползать.
– Почему?
– Потому что задумалась!
Вышла из шпагата и встала «ласточкой» на левой ноге, задрав правую почти до затылка.
– Вот и я слишком много думаю – и поэтому ни в чём не могу добиться успеха. Ни в шахматах, ни в гимнастике. Хотя я очень способная!
В этот момент на него вдруг накатила жгучая злоба, ему захотелось убить эту девушку, задушить голыми руками за всё то, что ему пришлось пережить по её милости за последние сутки. Он сел на кровати и схватился за голову, пытаясь усмирить бушевавший в нём гнев. Рассудком он вполне понимал, что злится не столько на неё, сколько на себя. Даже сам не заметил, как произнёс вслух:
– Она же не виновата, что она такая. Она в самом деле не отличает реальность от вымысла, как дитя…
– А кто отличает? – услышала она его, наконец встала на обе ноги, подошла и присела рядом. – Все мы, как дети, дополняем своими фантазиями то, чего не знаем наверняка. Знаем мы, может быть, в тысячу раз больше, чем дети. Но «в тысячу раз» звучит уже не так внушительно, если это разница между одной миллионной и одной тысячной процента. В тысячу раз больше – а всё равно ничтожно мало! А остальное мы, как и дети, допридумываем. И так же свято верим в свои допридумки, как в очевидные факты.
– Значит, нет никакой раковой опухоли? – спросил он напрямик. – И не было никогда?
– Была, но её давно вылечили.
Она встала перед ним и подняла платье, показывая продольный шрам от пупка вниз, словно от кесарева сечения, и нисколько не смущаясь тем, что, помимо шрама, он увидел её трусы.
– К сожалению, вырезали вместе с маткой, так что я никогда не смогу стать матерью.
Опустила платье и снова села рядом.
– Очень жаль. Я так люблю детей! Знаешь, какой он – мужчина моей мечты?
– И какой же?
– Вдовец с маленькими детьми. Жаль, такого не часто встретишь.
Виталику вдруг стало весело. Словно какая-то защитная реакция психики, им вдруг овладело желание шутить, веселиться и подыгрывать ей в её игре.
– Знаешь, я как раз вдовец, – врал он на ходу.
Если ей можно, то чем он хуже? Тем более что Алёна для него в самом деле, считай, давно умерла.
– Правда, без детей.
– Значит, усыновим! – радостно воскликнула Дария.
Он не смог сдержать хохот.
– Что? – удивилась девушка его реакции. Она тут о серьёзных вещах говорит, а он хохотать вздумал! – Ты же собираешься на мне жениться? Или как?
– Почему бы и нет, – ответил он, едва успокоившись.
Тут до него дошло, что он совершил уголовное преступление: похитил психически больную, недееспособную девушку, которая нуждается в медикаментозном лечении. Её отец, наверное, уже заявил в полицию, скоро их найдут, вернут её домой, а его посадят в тюрьму. Но при этом его продолжала одолевать какая-то истерическая весёлость, ему всё было по фигу, он пребывал в таком настроении, в котором люди совершают самые безрассудные поступки, а потом сами поражаются, что на такое способны.
А может, батюшка и сам будет рад переложить на кого-то ответственность за её лечение, сбросить это ярмо со своей шеи? Да, он на ней женится, несмотря на её болезнь! Уж он с ней намучается – но какая разница, если он любит эту девушку больше жизни? Хоть она и сумасшедшая, он всё равно её любит, несмотря ни на что! Не променяет на сотню здоровых красоток! Вот чего он столько лет ждал, вот к чему всю жизнь стремился, вот ради чего появился на свет – чтоб жениться на чокнутой и всю жизнь возиться с ней! Вот оно – его счастье!



5
Птица

Спустя несколько часов Виталик слегка успокоился и пришёл в себя. Они вкусно позавтракали в гостиничном ресторане, и он даже немного поспал. К нему вернулась способность трезво мыслить и рационально оценивать ситуацию.
Он понимал, что для начала надо как-нибудь избежать уголовного преследования. Ведь она добровольно согласилась уехать с ним, ей двадцать один, она совершеннолетняя, а про её недееспособность он ничего не знал. Это нужно как-нибудь донести до её родителей. Может, стоит прямо сейчас отвезти её домой? А если они и слушать не станут, а сразу отправят его за решётку? А если и не отправят – как объяснить им, что он полюбил её и, несмотря на её болезнь, готов разделить с ней остаток жизни? Что, если они лишь посмеются над ним и никогда больше близко к ней не подпустят? Что, если она сама уже завтра про него забудет? Ну уж нет, если она вернётся домой – он может никогда больше её не увидеть.
Решение пришло само. Он и забыл, что оставил отцу Валерию свою визитку. Днём тот позвонил.
– Здравствуйте, Виталий. Простите, если мой вопрос Вам покажется глупым, но я в отчаянии и вынужден задавать его всем подряд: Вы, случайно, не знаете, где Дария? Вчера вечером она ушла из дома и не вернулась. Мы нигде не можем найти её!
– Знаю. Она со мной, – спокойно ответил Виталик.
– Боже! – Священник облегчённо вздохнул. – Почему же Вы нам ничего не сказали? Мы с матушкой места себе не находим! Пожалуйста, скажите, где вы? Я сейчас же приеду! Девочку нужно как можно скорее вернуть домой, она больна, ей необходимо лечение!
Виталик представил, как поп является в гостиницу под вой сирен и навсегда забирает у него любовь всей его жизни.
– Давайте спокойно поговорим, – ответил он.
– Конечно! Где и когда? Я выезжаю сейчас же!
– Центр Иркутска, автобусная остановка «Сквер имени Кирова».
– Буду через полчаса!
Виталик оставил Дарию в номере, а сам пошёл на остановку, которая находилась недалеко от гостиницы. Священник примчался на такси скорее, чем обещал. Он был один. Им повезло: недавно прошло несколько автобусов подряд, и они могли поговорить наедине. Виталик был готов к тому, что поп начнёт орать на него, ругаться и грозить полицией за похищение его единственной дочери. Однако батюшка снова лишь добродушно улыбался, всем своим видом выражая готовность мирно договариваться и искать компромиссы.
– Прошу, выслушайте меня, – начал Виталик. – Я очень виноват перед Вами, но за последние сутки столько всего произошло… Даже не знаю, с чего начать.
– Виталий, поймите, у Дарии тяжёлое психическое заболевание.
– Я знаю. Теперь знаю. Но я узнал об этом только сегодня утром.
Пока Виталик ждал отца Валерия на остановке, он вроде уже не раз прокрутил в голове всё, что должен сказать. Однако теперь понимал, как глупо всё это звучит, и начал допридумывать на ходу:
– Я должен Вам признаться: я давно знаю и люблю Вашу дочь.
– Откуда же Вы её знаете? Она почти не выходит из дома.
– Проезжал мимо и увидел её случайно в окне… около года назад. И с тех пор не могу выбросить её из головы. Уже много раз возвращался к Вашему дому, чтобы снова хоть мельком взглянуть на неё.
– Вы действительно журналист?
– Да, но интервью было лишь поводом, чтобы наконец познакомиться с Дарией. Вчера вечером, когда она пошла выносить мусор, я заговорил с ней, и она…
– Виталий, я верю, что она сама захотела уехать с Вами. Но поймите, она не в своём уме.
– Но ведь она безобидна! Ни за что не поверю, что она может причинить кому-то вред.
– Она может причинить вред себе! Думаете, почему у нас на втором этаже решётки? Прошлым летом Дария решила, что она птица – и вылетела из окна в чём мать родила! Чудом ничего не сломала!
Виталик еле сдержал улыбку: «Да, это моя Дария, она может такое выкинуть».
– Для Вас тоже, поверьте, всё будет совсем не так, как, может быть, кажется поначалу, – продолжил священник. – В своей болезни она бывает очаровательна, трогательна, как дитя. Но болезнь есть болезнь, и временами её безумие жестоко и беспощадно мучает всех окружающих, а больше всего – саму Дарию.
– Мне всё равно. Я люблю её и хочу быть с ней, – решительно заявил Виталик.
– Я понимаю и, поверьте, ничего не имею против вашей любви. Я готов благословить вас. Но для начала её нужно вылечить.
– Это ведь неизлечимо, она всегда будет такой.
– Мы не можем знать, что будет. Неисследимы пути Господни. Но сейчас её необходимо вернуть домой. Ей нужно принять лекарства, а Вам – разобраться получше и понять, с чем Вы столкнулись, прежде чем принимать столь судьбоносные решения.
– Боитесь, что передумаю и привезу её Вам обратно?
– Поверьте, я не стану препятствовать вашему общению. Я лишь прошу дать нам всем возможность тщательно всё обдумать и лучше узнать друг друга. А до тех пор, пожалуйста, отдайте мне моего ребёнка!
Виталик хотел верить батюшке. В самом деле, разумнее всего было бы вернуть её отцу. Но одна подлая мысль точила его мозг: «Поп только прикидывается добреньким, лишь бы забрать у меня Дарию. Где гарантия, что я снова её увижу?» Слишком много он уже выстрадал, чтобы быть с ней, и просто не сможет без неё жить! Как же можно собственноручно отдать своё самое дорогое сокровище? А потом что? Каждый раз выклянчивать право с ней увидеться – и то лишь в её комнате и под строгим надзором родителей?
Но главное, конечно, не это. «Лучше узнать друг друга» – значит узнать, что формально он до сих пор женат, хотя Дарии уже представился вдовцом. Стыдно признать, но он ведь просто боится, что его враньё раскроется! Допустим, он разведётся – поп с его моральными принципами позволит ли дочери сойтись с разведённым? Виталику противна была сама мысль, что придётся у кого-то просить разрешения на встречу с любимой девушкой! Нет, это не для них! У них всё должно быть иначе! Он вдруг понял, что весь смысл их любви заключается в безрассудности, сумасбродности ситуации!
– Вы позволите личный вопрос? – вырвал его из раздумий отец Валерий. – Раз уж у Вас столь серьёзные намерения в отношении моей дочери, не могу не спросить: Вы верите в Бога?
Виталик решил, что, если уж начал врать, надо врать до конца.
– Да, конечно, – ответил он. – Хотя, честно признаться, уже очень давно не бывал на исповеди.
– Вы можете исповедаться мне. Прямо здесь и сейчас.
– На автобусной остановке? – усмехнулся Виталик.
– Почему бы и нет? Мы здесь одни. И коль скоро Вы собираетесь со мной породниться, это хороший способ лучше узнать друг друга.
Виталик замешкался. Подвешенный язык журналиста, наверное, впервые в жизни ему отказал.
– Даже не знаю, что сказать. Спросите меня о чём-нибудь.
– Вы женаты?
– Жена умерла несколько лет назад, – повторил он ту же ложь.
– Соболезную Вам. Но простите… Возможно, я ошибаюсь, но, когда Вы говорите об этом, меня не покидает чувство, что Вы чего-то не договариваете.
«Неужели почуял ложь? – испугался Виталик. – Вот так проницательность! Или просто вызывает на максимальную откровенность? Надо раскрыть (или сделать вид, что раскрыл) какую-то особенно сокровенную тайну, чтобы обрести доверие будущего тестя». Он копался в себе и не мог найти ничего подходящего, о чём был бы готов рассказать отцу Дарии, чтобы в самом деле не выдать правду о себе, но и не запутаться в собственном вранье.
– Знаете, я… Мне правда очень стыдно, но… – подыскивал он на ходу нужные слова. И вдруг неожиданно для самого себя выпалил: – Я был рад смерти жены. Я хотел, чтобы она умерла.
Сказал – и сам поразился тому, как много правды крылось за этой ложью. Теперь он в самом деле желал смерти Алёны и в самом деле стыдился этого, боясь самому себе в этом признаться. «Я как Тони Монтана, – подумал он. – Всегда говорю правду, даже когда лгу».
– Но почему? – удивился священник.
– Потому что хотел быть с Дарией.
«Я ведь и правда давно искал нечто подобное».
– Вы полюбили мою дочь, ещё будучи в браке?
– Да, но ни за что не осмелился бы к ней подойти. Я держал свои чувства в себе и никому о них не рассказывал. Я и не надеялся, что когда-нибудь…
«…встречу такую девушку в реальности», – закончил он про себя.
Но тут на остановку пришла бабуля с битком набитой сумкой-тележкой. Мужчины встали, чтобы уступить ей место.
– Виталий, пожалуйста, привезите Дарию домой, – судорожно зашептал ему на ухо батюшка. – Подумайте: Вы подвергаете её опасности, делаете ей хуже – хотя утверждаете, что любите!
Эти слова священника всерьёз задели Виталика.
– Будь я уверен, что ей действительно лучше взаперти – поверьте, она была бы с Вами уже сейчас.
– А может быть, не стоит спорить с врачами? Прошу, не вынуждайте меня идти на крайние меры, обращаться в полицию. Поверьте, я очень не хочу этого. Я искренне желаю решить всё мирно!
Виталик неожиданно улыбнулся.
– Скажите, была у Дарии сестра-близнец?
– Нет, это её типичная выдумка.
– А раком она никогда не болела?
– Помилуй Бог! Что ещё она Вам про себя наплела?
– Но я видел шрам у неё на животе.
– Никаких шрамов у неё нет, – удивился священник.
Подошёл автобус, и бабуля уехала. Но они уже не стали садиться, а решили, что пора прощаться. Отец Валерий украдкой всунул Виталику в руку пузырёк с лекарством.
– Если Дария не вернётся в ближайшее время – пожалуйста, хотя бы давайте ей эти капсулы. Каждое утро после завтрака. Иначе она совсем потеряет связь с реальностью.
Виталик положил пузырёк в карман и пожал священнику руку.
– Прошу, не тревожьтесь о дочери. Я желаю ей только добра.
– Верю, – ответил батюшка. – И не теряю надежды, что Вы примете верное решение.



6
Дети-маугли

На обратной дороге, подходя к гостинице, он вдруг услышал вой сирен, увидел машины скорой помощи и полиции, скопление зевак, которые пытались прорваться сквозь полицейское оцепление и разглядеть получше нечто лежащее на земле.
Тут в памяти всплыли слова отца Валерия: «Дария решила, что она птица – и вылетела из окна в чём мать родила!»
«Боже, только не это! – подумал Виталик. – Я ведь оставил её одну на верхнем этаже! Если это она там лежит – я тут же вылечу вслед за ней, потому что никогда не смогу простить себе этого и жить с этим!»
Он не мог прорваться к телу, лежавшему на асфальте, да и не хотел верить, что это Дария – поэтому в панике побежал наверх, в номер, надеясь найти её там. Нужно было долго ждать лифта, а он не в силах был просто стоять на месте – и побежал по лестнице быстрее, чем убегают от автоматной очереди.
К счастью, девушка оказалась в номере. Она смотрела в окно на упавшего человека и плакала.
– Дария! – закричал он и крепко обнял её.
Словно камень упал с души, но сердце до сих пор колотилось как бешеное.
– Пожалуйста, увези меня отсюда, – сказала Дария.
– В этом нет нужды, мы здесь в безопасности, – ответил Виталик.
Но девушка вдруг расплакалась и закричала:
– Нет, прошу, давай уедем сейчас же! Я видела, как она упала, и мне очень страшно! Мне кажется, что это я там лежу! Я не могу здесь оставаться! Пожалуйста!
– Хорошо, хорошо, поехали.
Они взялись за руки и так же быстро побежали вниз, будто спасались от чего-то. Снова по лестнице, потому что не могли ждать лифта. Пулей вылетели из гостиницы, сели в машину и поехали с такой скоростью, какую только могла выжать из себя его колымага.
Он и сам не знал, куда везёт её на этот раз. Ей хотелось быть как можно дальше от этого проклятого места, где на её глазах кто-то выбросился из окна, а он чувствовал её желание как своё, к тому же был по-прежнему на взводе – и просто ехал в сторону Байкала, потому что туда смотрела машина.
Проехал её родной Молодёжный. Может, сам не заметил, как обогнал по дороге батюшку. Когда оба наконец успокоились, тормознул на заправке и открыл ноутбук, чтобы решить, куда ехать дальше. Заглянул в кошелёк и понял, что на очередную гостиницу просто не хватит денег.
Но тут в голову пришла безумная идея. Было одно местечко, где им, возможно, удастся схорониться на время и где их точно не станут искать. Поймав Wi-Fi заправки, залез на рабочий сервер и открыл файл, который Алёна назвала «Полоумный дед».
Точно, они едут как раз в нужном направлении – Ольхонский район, посёлок Бугульдейка. Часа три в пути – но зато максимально далеко и от Алёны, и от отца Валерия. К тому же столь живописное место на побережье! Что может быть романтичнее, чем оказаться там вдвоём с Дарией? А под предлогом интервью, может, удастся выяснить у старика, где там недорого остановиться. Или даже заночевать у него самого.
– Я в шоке, – смеясь, сказал по дороге Виталик. – Просто в шоке от всего, что со мной творится! Ещё вчера утром не мог представить себе ничего подобного, сам от себя не ожидал такого дичайшего безрассудства! Что я делаю? Почему так сильно люблю тебя? Как тебе удалось завладеть мной, если я совсем тебя не знаю? Да что там, ты даже сама себя толком не знаешь!
– А ты себя знаешь? – спросила Дария.
Виталик подумал с минуту и ответил:
– Пожалуй, ты права. Я уже сам не понимаю, кто я такой.
– И это нормально. Если ты не знаешь, кто я – значит, не знаешь, кто ты.
– Ну давай, расскажи очередную байку, – ухмыльнулся Виталик.
– Это не байка, а научный факт, – вновь обиделась она на его несерьёзное отношение. – Слышал про детей-маугли?
– Это которые росли с обезьянами – и сами стали как обезьяны?
– Это доказывает одну простую истину: всё, что мы знаем – мы знаем от других людей. Существует ли вообще такая вещь, как личность, индивидуальность? Или каждый из нас – лишь сумма влияний? Когда их достаточно много и они достаточно разнообразны – получается смесь, в которой трудно различить отдельные ингредиенты. Но есть ли в ней в самом деле что-то исключительно своё, уникальное, не почерпнутое у родителей, друзей, учителей?
– Интересный вопрос, – ухмыльнулся Виталик и с любопытством продолжил её слушать.
– Вот и получается, что если ты не знаешь другого – то не знаешь и себя. Мы лишь отражения тех, кто нас окружает – и знаем о себе лишь то, что они нам расскажут. Мы лишь крошечные осколки реальности, которую формируют другие. И если ничего не знаем о них – то не знаем и о себе.
– Ты, пожалуй, права.
– Со вчерашнего дня вся твоя жизнь вертится вокруг меня.
– И то верно, – признал Виталик.
– И это значит, что я – основной элемент твоей реальности, фундамент твоей нынешней картины мира. И при этом я сама не знаю, где правда, а где ложь – откуда же тебе это знать? Сама не знаю, кто я – откуда же тебе знать, кто ты?
– Чёрт возьми, так и есть!
– Безумие заразительно: рядом со мной скоро сам перестанешь понимать, что реально, а что придумано.
– Кажется, я уже перестал это понимать. Мы действительно сидим сейчас в этой машине и едем на Байкал?
– Ты спрашиваешь в шутку, а ведь это совсем не смешно.
– Нет-нет, поверь, я вовсе не шучу. Я сумасшедший! Но почему же мне кажется, что только теперь я наконец стал нормальным?
– Так думают все сумасшедшие. И часто бывают правы.
Он вёл машину и думал только о том, что именно сейчас, впервые за сорок лет абсолютно счастлив. Он не знал, что будет завтра, где они будут жить и что будут есть, у него не было денег, его повсюду искали жена и отец Дарии, которому он наврал с три короба – но всё это было совершенно не важно. В этот момент у него было всё, что нужно для счастья. Ему было просто хорошо рядом с ней, и ничего больше не хотелось от жизни.
– Скажи мне, Дария, чего ты сама хочешь? – вдруг спросил он. – Ты не обязана со мной ехать. Я могу отвезти тебя домой.
В эту минуту он готов был к любому её ответу и с радостью исполнил бы любое её желание.
Но Дария посмотрела ему в глаза предельно серьёзно и сказала:
– Я хочу остаться с тобой.



7
Металлоискатель

Уже темнело, когда навигатор привёл их в пункт назначения. Снова пришлось ехать по грунтовке, подняв облако пыли. И снова, как только оно рассеялось, на обочине оказалась одинокая старушка с пирожками. Причём Виталик мог бы поклясться, что это не просто похожая, а та же самая старушка. Может, её сестра-близнец?
– Здрасте, бабуля! Позвольте спросить…
– Пирожок купи, потом спрашивай.
Он вспомнил, что они с Дарией ещё не обедали.
– Парочку с мясом. Скажите, пожалуйста, где живёт Артемий Степанович Бугаев?
– Во-он там. – Она указала пальцем на двухэтажный дом вдалеке на другой стороне дороги. – Только на кой он вам сдался? Дед-то совсем того, – постучала она себя костяшкой по лбу. – Когда трезвый – ещё куда ни шло, а как выпьет – держись.
Ощущение дежавю не покидало Виталика. Дом был точно такой же, как у Дарии. Только без забора и решёток на втором этаже.
– Гляди, собака совсем как наша! – воскликнула Дария.
К ним и в самом деле подбежала немецкая овчарка, заскулила и завиляла хвостом.
– Она такая голодная! Можно я ей отдам свой пирожок? Ты же мне купишь ещё?
И, не дожидаясь ответа, сунула свой пирожок прямо в пасть собаке. Та за считаные секунды проглотила угощение, встала на задние лапы, положила передние девушке на грудь и лизнула её прямо в губы. Дария засмеялась, а Виталик протянул ей носовой платок, чтобы вытереть лицо. Почему-то подумалось, что этот дурацкий момент он будет помнить всю жизнь, а платок хранить как реликвию.
Когда они позвонили в дверь, им долго никто не открывал, и они уже было решили, что старика нет дома. Но тут послышался лязг замка, скрип двери – и первым оттуда выглянуло дуло охотничьей двустволки.
– Кто такие? Чего надо? – грозно спросил дед.
– Артемий Степанович? Здравствуйте! Меня зовут Виталий, а это Дария. Мы журналисты. Приехали поговорить по поводу снаряда.
– А-а, из «молодёжки»?
– Да, из неё родимой.
Виталик не стал разубеждать деда, который был, очевидно, не в курсе, что иркутская газета «Советская молодёжь» давно закрыта.
– Ну заходите.
Дед повесил ружьё на стену, и Дария тут же принялась его любопытно разглядывать и даже трогать.
– Осторожно, заряжено, – предупредил старик.
– Конечно, иначе как же оно выстрелит в последнем действии, – пошутил Виталик.
Артемий Степанович пригласил их за стол, на который тут же поставил бутылку водки и три гранёных стакана.
– Что Вы, я на работе, – демонстративно отказался Виталик.
Но старик настоял, а Виталику только того и надо было: сейчас напоит, накормит и уложит спать.
– Ей нельзя, она ещё маленькая, – с улыбкой сказал Виталик.
– Не больно-то и хотелось, – картинно обиделась Дария.
– Вы, главное, вот что поймите, – начал дед, как только они опрокинули по первому стакану. – Мне не надо, чтобы вы писали об этом проклятом снаряде, привлекали к нему внимание, будь он неладен. Мне надо помочь его найти! Я хочу, чтобы кто-нибудь наконец пришёл ко мне с этим… как его… ну, как в аэропорту…
– С металлоискателем?
– Точно! И обыскал дом как следует, а то я сам уж еле двигаюсь.
– Сделаем, Артемий Степанович, непременно.
Тут Дария беспардонно влезла в сумку Виталика и достала оттуда селфи-палку, которую тот иногда использовал в качестве репортёрского штатива-монопода. Потом так же беспардонно достала у него из кармана смартфон, прикрепила и направила экраном в пол.
– Это ж телефон, – справедливо заметил дед.
– А там приложение специальное, – нашёлся Виталик. – Любой металл за два метра чует. Даже сквозь деревянный пол.
– Не боись, – шепнула Дария Виталику. – Я где угодно что угодно найду. Думаешь, на какие шиши папа храм построил? Да я прям на нашем участке откопала клад времён атамана Ермака!
Она пошла по дому с «металлоискателем», а дед продолжил:
– В общем, было дело в самый разгар войны. Мне только шесть стукнуло. И повезли меня родители отсюда к родне в Бурятию. А по дороге заметил я, что прямо над нашим домом пролетел немецкий самолёт и сбросил снаряд, а тот не взорвался. Никто мне тогда не поверил – мол, придумывает пацан, кто ж дитя слушать станет. Все же знают, что никаких немцев в наших краях отродясь не бывало. Только смеялись надо мной. А я всё думал: вернусь – тут же пойду этот самый снаряд искать. Найду и покажу всем.
– И что же было, когда Вы вернулись?
– К сожалению, только через два года обратно меня привезли. Война уж закончилась, а дед с бабкой этот самый дом отремонтировали. Точнее сказать, вовсе перестроили. Где теперь этот снаряд искать? Так никто мне и не поверил, а я твёрдо помню, что своими глазами видел, как он упал!
– Опишите подробнее: как это было?
– Как сейчас помню: по той самой дороге, по которой вы приехали, отъезжаем мы на грузовике, теснимся в кузове с другими односельчанами. И тут вижу – летит «Мессершмитт» и здоровенную такую железную дуру скидывает. И вот несётся она вниз со свистом. Треск, грохот издалека послышался – видать, потолок насквозь прошибла. А куда она потом делась – кто ж её знает? Да только самолёт этот я потом по памяти в точности нарисовал. Жаль, рисунок не сохранился. Но как бы я смог его так детально изобразить, если в нашей Сибири их отродясь не видал? Одно время сам, чего греха таить, сомневался, уж не привиделось ли мне, фантазия мальчишеская разыгралась. Но, как ни странно, чем больше времени проходит, тем сильнее уверен.
– Я Вам верю, Артемий Степанович, честное слово. Сделаю всё, что в моих силах, чтобы Вам помочь.
– Теперь вон этот самый интернет появился, а там найти можно что угодно. Есть и архивы немецкие. Они ж, сволочи, педантичные, каждый упавший снаряд записывали. И там тоже ясно сказано, сам проверь, что над этим самым местом в такой-то день, такого-то числа и в такое-то время пролетал истребитель и сбросил снаряд. Скольких я в эти циферки мордой тыкал – да им хоть ссы в глаза, всё равно не верят. На всё у них один ответ: Степаныч умом поехал. Пора бы давно уже в тех архивах покопаться, с нашими сопоставить, да всё не взорванное отыскать. А то ведь до сих пор иногда люди подрываются, дети гибнут. Да кого это теперь волнует?
Виталик тяжело вздохнул и молча опрокинул ещё один стакан.
– Вот помру я скоро, – продолжал дед. – Кто тут жить будет? Мои внуки, правнуки. А не жить – так приезжать на лето. То-то у меня на сердце тревожно – не чувствую, что они будут тут в безопасности. Как же мне помереть спокойно, если каждый день во сне вижу, как внучку моему вот прям здесь, на этом месте ручки-ножки отрывает? Помоги старику, добрый человек, помоги. А потом пиши про меня где хошь и что хошь.
– Обязательно поможем, Артемий Степанович. Только сейчас уж ночь на дворе, мы долго ехали, нам бы где-нибудь остановиться на ночлег.
– А вы ложитесь у меня наверху. Дом большой, а я уж давно тут один живу. Мне с молодёжью пообщаться – одно удовольствие.
– Даже не знаю, как Вас благодарить, – сказал Виталик, иронично улыбнувшись тому, что его тоже причислили к молодёжи. – Только нам, пожалуйста, две разных кровати, а то мы всего лишь коллеги.



8
Сундучок

Той ночью он наконец как следует выспался. Было уже десять, когда его разбудило пение Дарии:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Виталик с упоением слушал её дивный голос, но не мог понять, откуда тот раздаётся. Словно она заперта в каком-то ящике.

Бежал из тюрьмы тёмной ночью.
В тюрьме он за правду страдал.
Бежать больше не было мочи.
Пред ним расстилался Байкал.

Бежать больше не было мочи.
Пред ним расстилался Байкал.

Поднялся с кровати, прошёлся по комнате, прислушался – и понял, что она сидит в шкафу. Тихо встал перед дверцей, чтобы её не спугнуть, и заслушался с блаженной улыбкой на устах.

Оставил жену молодую.
Оставил я малых детей.
Теперь я иду наудачу.
Бог знает, увижусь ли с ней.

Теперь я иду наудачу.
Бог знает, увижусь ли с ней.

– Выходи, певунья! – крикнул он ей через дверь.
Дария помолчала с минуту, а потом говорит:
– Меня здесь нет.
– А где же ты? – решил подыграть ей Виталик.
– Выпала вчера из окна гостиницы. А ты не можешь с этим смириться – вот и воображаешь, что я по-прежнему рядом.
– Ну-ну, – усмехнулся он и отправился в ванную.
Но пока он не торопясь умывался, чистил зубы и принимал душ, его не покидало чувство тревоги. Он отгонял эту абсурдную мысль, как назойливую муху, но она всё настойчивее свербела в его мозгу: что, если так и есть? Что, если это и вправду её тело лежало тогда на асфальте прямо под окнами их номера? За последние пару дней границы привычной реальности столь угрожающе раздвинулись, что он уже не был ни в чём уверен.
Вышел из душа, оделся и пошёл искать Дарию. Заглянул первым делом в шкаф – там было столько вещей, что непонятно, как могла уместиться девушка. Обошёл весь дом – Дарии нигде не было.
– Артемий Степанович, доброе утро, – обратился он к деду, который жарил яичницу на кухне. – Вы не видели Дарию?
– Кого? – не понял дед.
– Со мной вчера была девушка, помните? Она ещё сделала металлоискатель.
– Какая девушка?
Тут Виталик не на шутку испугался. Его прошибло ледяным потом и затрясло, как в лихорадке. Он в панике схватился за голову и побежал на улицу.
Помимо той самой бабки с пирожками, там развернулся целый рынок: овощи, фрукты, ягоды, местный мёд. Шум, суета, толпа – как тут кого-то найдёшь? Однако старуха должна их помнить.
– Доброе утро. Вы меня помните? Вчера вечером я покупал у Вас пирожки.
– Помню-помню, Бугаева искал. Ну что, нашёл?
– Нашёл, а вот девушку свою потерял. Помните, она вчера угостила собаку Вашим пирожком?
– Только что тут была подруга твоя. Фрукты-ягоды у всех пробовала, да ничего не купила.
Виталик вздохнул с облегчением: по крайней мере, Дария существует в реальности. При условии, конечно, что реальна бабка – точная копия той, из Молодёжного.
– Не видели, куда она пошла?
– Да как тут увидишь? Народу сколько!
Тут к нему подбежала та самая псина и завиляла хвостом, надеясь, что её снова угостят пирожком.
– Стоп, ты же немецкая овчарка, ищейка! – осенило Виталика.
Он купил пирожок, но сразу не отдал его собаке, а вместо этого сунул ей под нос платок, которым Дария вчера вытерла лицо.
– Ну давай, Мухтар, найди мне Дарию – куплю тебе хоть десяток пирожков!
Пёс не подвёл: тут же взял след и помчался с такой скоростью, что Виталик едва за ним поспевал.
Через минуту они прибежали на побережье Байкала. Там, очевидно, снимали массовую сцену для кино: куча народу, по рельсам ездит тележка с оператором, режиссёр бегает по пляжу и орёт что-то в мегафон, галька усеяна проводами, а вдоль берега расставлены рядами столы с печеньем и бутербродами. Дария бродила вдоль этих столов, хватала всё подряд и пихала в рот, не успевая жевать.
Мухтар получил заслуженный пирожок. Виталик подошёл к Дарии и крепко обнял её.
– Пожалуйста, не делай так больше, – сказал он. – За последние пару дней я уже дважды пережил твою смерть!
– Присоединяйся, – ответила девушка с набитым ртом, высвобождаясь из его цепких объятий. – Когда снимают массовку, актёров всегда вот так кормят. В лицо всех не упомнить, так что легко можно пробраться на съёмочную площадку и поесть на халяву!
– Пойдём лучше в дом, там тоже халявный завтрак.
– Лучше прогуляемся по берегу. Сто лет не была на Байкале!
Ей трудно было идти по гальке в своих рваных босоножках, поэтому она взяла его под руку, и они побрели вдоль берега.
– Ты знал о моей клептомании? – спросила Дария.
– Боже, ещё и клептомания!
– Ну, не совсем. Облегчённая форма. Воровать мне не нужно, но без халявы я жить не могу. Меня без неё ломает, как наркоманку. Она мне жизненно необходима, как еда и воздух. Из-за этого я даже впервые попала в психушку!
– Ну-ка, ну-ка, расскажи.
– В общем, стою я как-то в очереди в кассу кинотеатра. Парень передо мной наклоняется к окошку и говорит: «Сундучок». Так и сказал: «Сундучок». И ничего больше, всего одно слово! Кто бы знал, что оно означает. А кассирша берёт и протягивает ему халявный билет!
– И ты пыталась получить билет таким же образом?
– Конечно, не сразу. На следующий день подхожу к той же кассе, там сидит та же необъятная тётка. Я ей говорю: «Сундучок». А она смотрит на меня, как на дуру, и не понимает, чего я от неё хочу!
– И из-за этого ты попала в психушку?
– Конечно, не сразу. Меня это мучило целый месяц! Я объездила все кинотеатры области, а потом цирки, зоопарки, концертные залы – не было места во всём регионе, где продавали на что-то билеты и не побывала бы я. В каждую кассу суюсь со своим «сундучком» – а меня везде посылают! Весь интернет облазила, пытаясь понять, что могло означать это слово – и всё без толку! Это не давало мне покоя, я не могла просто смириться с тем, что где-то есть халява, которую я не могу получить!
– Однако пришлось смириться?
– Конечно, не сразу. Но в конечном итоге пришлось. Увы, так ничего и не нашла. На этой почве у меня и случился нервный срыв.
– Просто загадка века! – засмеялся Виталик.
– Тебе всё хиханьки, а я правда чуть не умерла!
Тем временем они подошли к забору, который отделял часть пляжа и уходил прямо в озеро. Дария, ни минуты не колеблясь, полезла через него. Виталик её подсадил, на секунду схватив за попу, и сам полез следом.
С той стороны не было ни души, и никто не мог видеть их. Галька сменилась песком, и вода почему-то была особенно чистой.
– Давай купаться! – радостно закричала девушка.
– Если ты такая же рыба, как и птица, то лучше не стоит, – пошутил Виталик.
– Да ну тебя! – махнула на него рукой Дария.
Одним изящным движением она скинула платье и осталась в одних трусах. При этом его не столько поразила её внезапная обнажённая грудь, сколько то, что на животе у неё в самом деле нет никакого шрама. Хотя он мог бы поклясться, что видел шрам вчера утром.
Не успел он опомниться, как она уже плескалась в Байкале и весело хохотала.
– Да чёрт с тобой! – сказал он, тоже разделся до трусов и полез за ней в холодную воду.
А про себя подумал: «Вот он – тот самый момент, который на склоне лет будет вспоминаться как самый счастливый в жизни».



9
Полутьма

После обеда Дария снова пошла по дому с «металлоискателем», а Виталик продолжил пить водку с дедом Артемием. В какой-то момент с другого конца дома раздались звуки фортепиано. Виталик пошёл туда.
В кладовке стояло старое и побитое советское пианино. Дария играла какую-то пьесу Шопена. Не всегда попадая в ноты, но местами довольно чувственно, и это с лихвой компенсировало тот прискорбный факт, что инструмент был вконец расстроен. Виталик стоял и слушал с наслаждением, как и её утреннее пение в шкафу, не уставая поражаться тому, сколько всего она умеет.
И тут нога её случайно соскользнула с педали и ударилась о деревянный пол. Она тут же прекратила играть, замерла и несколько раз постучала по тому месту, словно что-то нащупала.
– Ну-ка, помоги, – вдруг сказала она.
Вместе они отодвинули инструмент, стараясь сильно не шуметь, чтобы не привлечь внимания деда. Дария тут же начала топать по доскам, которые лежали под пианино.
– Неси топор.
– С ума сошла?
– Уже давно. Ты разве не знал?
Топор не нужно было нести, он лежал рядом в той же кладовке. Виталик стоял и смотрел, как хрупкая девушка разбирает пол, и от удивления даже не сообразил предложить ей мужскую помощь. Впрочем, дерево было такое ветхое и гнилое, что ей хватило лишь нескольких ударов, чтобы снять пару досок. И этого оказалось достаточно, чтобы увидеть то, что лежало под ними.
Виталик не верил своим глазам. Разве мог он с чем-либо спутать то, что убило его ребёнка? Это был именно он! Даже сквозь толстый слой вековой налипшей грязи безошибочно угадывались контуры настоящего немецкого снаряда времён Великой Отечественной!
– Вот дед обрадуется! – Дария аж подпрыгнула от радости.
Но Виталику было совсем не до смеха.
– Надо срочно вызывать сапёров. А ты лучше отойди подальше.
Взял её за руку и повёл на кухню, где Артемий Степанович доедал свой обед. Но на пороге остановился как вкопанный: в дверях стояли Алёна и отец Валерий.
Сразу стало ясно: говорить что-либо бессмысленно, обман раскрыт. И Дарию у него сейчас заберут навсегда.
– Как вы нас нашли? – спросил он.
– Ты зашёл на сервер и открыл файл «Полоумный дед», забыл? Игорёк отследил и сообщил мне.
– Предатель. А ещё друг называется…
– Ты эгоист! С какой стати он должен из-за тебя рисковать карьерой?
– Виталий, – робко сказал священник, – простите, я не мог иначе. Мы Вам звонили многократно, но Вы, видимо, отключили телефон. Снаружи ждёт полицейская машина. Вам придётся отдать мне дочь.
– Как только ты вляпался в такое, кретин! – закричала Алёна. – Украсть больного ребёнка из дома тайком от родителей! Да ты совсем из ума выжил! Что, запал на миленькое личико и стройную фигурку? Мечта любого мужика – вроде та же самая, но каждый день новая! Поиграться захотел в принца-спасителя? Посидишь теперь пару лет за решёткой!
– Я бы не хотел доводить до этого, – возразил ей батюшка. – Давайте всё-таки решим дело миром.
– Нет уж, пусть посидит, подумает! А то уж больно много о себе возомнил – будто ему всё позволено! Раз девочка не в своём уме – значит, с ней можно творить что вздумается?
– Тебе-то какое дело? – с трудом перекричал её Виталик. – Мы давно уже друг другу чужие! Не всё ли тебе равно, с кем я и почему? Что ты сюда припёрлась читать мне мораль?
– Потому что я всё ещё твоя жена! А ты теперь долбаный уголовник! Не говоря уж о том, что слинял с работы, не отпросившись, и который день не отвечаешь на звонки!
– Что вы все делаете из меня монстра-похитителя, растлителя малолетних или чёрт знает кого ещё? Я впервые в жизни по-настоящему полюбил! И ей было хорошо со мной! Видит Бог, спросите у неё сами – ей было со мной лучше, чем дома в четырёх стенах!
– Вы не понимаете, Виталий, – снова вклинился батюшка. – Вы не слышите меня. Я пытался Вам объяснить…
– Да не надо мне ничего объяснять! Я не желал никому зла, а тем более Дарии! Ей двадцать один, и она поехала со мной добровольно!
– Она недееспособна, всё равно что младенец! – ещё громче завопила Алёна. – Подумал бы наконец башкой, а не членом! Полюбил он впервые в жизни…
– При чём тут… – Виталик едва удержался, чтобы ей не врезать. – Я её не касался!
– Конечно, ты же у нас святой. В жизни мухи не обидел.
– Мух, может, и обижал, а вот кого-то крупнее – навряд ли.
– А как же мой аборт, который ты заставил меня сделать на первом году брака?
Виталика охватил жгучий гнев на жену за то, что так вот походя, как бы между прочим, наплевав на его чувства, выдала, пожалуй, страшнейшую его тайну, последнее, о чём он стал бы рассказывать Дарии и её отцу.
– Ну, он тогда был не крупнее мухи, – отшутился Виталик и чуть не заплакал от отчаяния.
Отец Валерий подошёл к нему, положил руку ему на плечо и сочувственно заглянул в глаза.
– Виталий, пожалуйста, прекратим это. Мне очень жаль, правда. Но у Вас нет выбора. Всё кончено. Отдайте мне дочь, и я обещаю, что заберу заявление. Поверьте, я совсем не хочу, чтобы Вас посадили в тюрьму. Всё это какое-то глупое недопонимание…
И тут Виталику попалась на глаза висящая на стене двустволка. Вмиг перестал он себя контролировать, в порыве ярости не осознавал, что делает. Словно им управлял кто-то извне, схватил ружьё и выстрелил в воздух. Все вздрогнули, завизжали и в панике хватались друг за друга. Дед выронил стакан, и тот разбился вдребезги. С продырявленного потолка дождём посыпалась труха. Снаружи завыла полицейская сирена, и кто-то прокричал в мегафон:
– Немедленно бросьте оружие и выходите с поднятыми руками!
Но Виталик вместо этого подбежал к снаряду и нацелил ружьё на него.
– А ну, живо свалили отсюда все! Дайте нам с Дарией уехать! Или взорву здесь всё к чёртовой матери, мне терять нечего!
– Ты чего это, сволочь, мне потолок дырявишь? – заорал дед.
– Что ты творишь, придурок? – заорала Алёна.
– Виталий, не нужно всё усложнять! – заорал отец Валерий.
Они кричали наперебой, так что Виталик не мог разобрать слов. Голова лопалась от шума, и он готов был плюнуть на всё и выстрелить, лишь бы это сейчас же прекратилось.
Но вдруг их крики словно лезвием насквозь прорезал тихий, чуть хриплый от слёз голос Дарии:
– Хватит, я хочу домой.
Этими словами она будто нажала на пульте кнопку отключения звука: все, как заговорённые, разом замолчали, и в кладовке повисла напряжённая тишина. Даже сирена снаружи умолкла, и полицейские замерли, словно игрушечные.
– Вчера ты спрашивал меня, чего я хочу. Так вот, теперь я хочу уехать домой с отцом.
Виталик вгляделся в её лицо. Это была как будто совсем другая девушка. Сейчас ей было на вид лет тридцать. Ничего не осталось в ней от беззаботного ребёнка, который ещё утром мог прыгнуть в воду голышом. Она была зрелой и опытной, усталой и измученной жизнью женщиной.
– Откуда ты знаешь, что именно это – настоящая ты?
– А откуда ты знаешь, что именно это – настоящая любовь? Ты ведь любил когда-то свою жену. И наверняка не только её. И каждый раз думал: вот оно – настоящее, на всю жизнь. Но когда оно действительно приходит – это будто накатывает, накрывает с головой. И это ни с чем невозможно спутать. Тебя словно огрели чем-то тяжёлым по голове – и ты вдруг просыпаешься и понимаешь, что всё это время спал и всё прошедшее было лишь сновидением.
Он опустил ружьё и подошёл к ней.
– Я предпочёл бы сновидение.
– Конечно, как и все мы! Каждый думает, что выбрал бы красную таблетку – но лишь потому, что убеждён: там будет именно то, чего он ожидает. Каждый думает, что предпочёл бы горькую правду воодушевляющему вранью – потому что уверен, что знает, какая она, эта горькая правда. Но на самом деле мы этого не знаем и знать не хотим, не готовы принять правду – и поэтому сами не замечаем, как глотаем свои синие таблетки и продолжаем жить в своих иллюзиях.
– Почему ты хочешь вернуться? Тебе было плохо со мной?
– Ты не понимаешь. Думаешь, от хорошей жизни становятся такими, как я? Мне больно, я не приемлю свою сущность – и поэтому каждый день придумываю новую. Не приемлю реальность – и поэтому живу в своих фантазиях.
– Почему же тебе так больно? Что в твоей жизни не так? Твои родители – прекрасные люди, они тебя любят и заботятся о тебе.
– Всё в моей жизни как надо. Что-то не так – у меня в голове. Порой мы сначала чувствуем, что нам плохо – и лишь потом начинаем искать причину этого. Чаще всего находим, хотя не всегда правильно. А я вот не знаю, почему мне плохо, я просто такая. Как рождаются люди без руки или ноги – так у меня чего-то важного не хватает в мозгу. Я словно брожу по жизни в какой-то полутьме – и на ощупь угадываю очертания собственной личности!
Виталик бросил ружьё, сел на пол и закрыл руками лицо. Слёзы брызнули из глаз, и он гневно процедил сквозь зубы:
– Все мы в этой чёртовой полутьме! Я уже сам не понимаю, кто я и что делаю, где я и как сюда попал! Как же всё это получилось-то? Что происходит вообще?!
– Давай я расскажу тебе, что происходит на самом деле.
Она села рядом и нежно, как ребёнка, погладила его по голове.
– На самом деле меня тут нет. Ни твоей жены, ни моего отца, ни деда Артемия. Ни ружья, ни снаряда, ни полиции. Всё это – плод твоего воображения.
Ты увидел меня однажды в окне, влюбился – вот и фантазируешь о том, как увозишь меня из дома и катаешь по всей Сибири. Ты не знаешь, что я за человек – вот и придумываешь себе каждый день новую Дарию. И твой разум нашёл этому рациональное объяснение в виде моей болезни – легче думать, что это я больна, а не ты.
Твой ребёнок погиб от взрыва – и этот кошмар преследует тебя, вторгаясь даже в самые романтичные твои фантазии. Ты боишься, что нечто подобное произойдёт и со мной – вот твои страхи и сотворили деда Артемия с его снарядом.
На самом деле ты сейчас совершенно один, сидишь на полу в больничной палате три на четыре метра. Серые шершавые стены с желтоватыми подтёками, скрипучая кровать с рваным матрасом, узкая форточка с толстой решёткой, покосившийся столик с бумагой и цветными карандашами, ржавая жестяная раковина, в которую постоянно капает вода, лампа без абажура на оголённом проводе.
Прямо сейчас к железной двери твоей палаты подошли двое врачей. Оба в очках и в белых халатах. Они подняли створку и смотрят на тебя через окошко. Один наклоняется к другому и говорит:
– Ну что, коллега, кто он у нас сегодня?
А тот отвечает:
– Сегодня он у нас сказочный принц. Увёз прекрасную принцессу из заточения.
– Ну-ну, занятно, занятно. И что же принцесса?
– А она, не будь дура, просит вернуть её назад.

май – июль 2023