Оттенок 41 - цвет испуганного ежа

Раннее воскресное утро началось у Петровича как обычно – Карма недовольно вскарабкался на кровать и лапкой начал гладить лицо любимого хозяина; тот почему-то не реагировал; Карма принюхался и поморщился – от папки пахло не очень хорошо – любимым папкиным напитком. Один раз Карма нечаянно лизнул лужицу на столе и пару часов втыкал в стену, вспоминая свою младенческую жизнь, а наутро его кошачкина голова почему-то болела. С тех пор кот больше не пил.

- Что… Кто… Где я? – Заворочался Петрович, когда Карма прибегнул к крайнему средству и хвостом принялся исследовать глубины ноздрей хозяина, от чего тот смешно сморщил лицо и расчихался, просыпаясь.

- Что такое, малыш? – Пятнадцатикилограммовый кошак распростер свою тушку почти по всей длине хозяина и утробно заурчал. Петрович невольно вздрогнул – когда он услышал эти звуки в первый раз, то испугался того, что его квартира с третьего этажа плавно переезжает в подвал, но быстро выяснил источник шума – то был мирно храпящий во все отверстия котик, уютно расположившийся на подушке Петровича.
- Что случилось, золотко мое любимое? – Подхватил аккуратно под живот Петрович и закружился с ним в танце. Карма начал улыбаться, что-то предчувствуя.

- Да, мой дорогой. Спасибо, что разбудил – сегодня мы едем за город. К Василичу, и опробуем твой новый домик для поездок, котинька, - он осторожно опустил кота на пол и нежно поцеловал того в нос, от чего Карма издал бупанье и закрыл глаза. Поездки к Василичу он любил – местные кошки его боготворили, несмотря на отсутствие бубенчиков. А божественные утиные жопи… «Мммммм! Счастье!» Он уркнул и перевернулся на спину, подставляя ранним лучам солнца свое наетое пузико. Через полчаса он входил в новую переноску, по габаритам напоминавшую коробку от советского «Рубина», там его уже ждала уютная лежанка и мисочка с кормом, привинченная к дну. «Жизнь удалась!» - Подумалось кошаку, и, откушав, он задремал, проснувшись лишь тогда, когда учуял знакомые запахи и услышав родные звуки. Василич ему нравился – чуднОй дед, норовящий тайком от папки подсунуть кусочки повкуснее, а уж божественные жопки… От воспоминаний у него потекли слюнки. Петрович открыл дверь коробки, и Карма вышел, потягиваясь. Где-то на другом конце деревни жалобно заскулил местный пес – один раз он решил докопаться до кота, но был жестоко избит и в следующие разы даже голоса старался не повышать, да и отсвечивать лишний раз ему было не с лапы.

- Солнышко, я по тебе соскучился! – Поднял и облобызал во все щечки кота Василич. – Жопи тебя уже ждут, мой хороший. И лучшие кусочки, как всегда! – Прошептал он животинке на ухо, тот благодарно лизнул Василича в ухо и недовольно подрыгал лапой – мол, не мучай – отпусти. Тот поставил Карму на землю и полез с обнимашками уже к Петровичу.

- А у меня уже и банька растоплена, и уточка томится чуть ли не с утра в печи… С яблоками в жопушке.. И картошечка отварная с укропчиком в чугунке греется, а сорокоградусушка наша в морозильничке, со слезой будет… - Верещал Василич, заходя в дом. Острым ножом ловко нарезал соленого сальца просвечивающимися ломтиками, затем на столе появился свежеиспеченный каравай, блюдца и тарелки с соленостями, в том числе с маринованным арбузом да мочеными яблоками, и, конечно же – селедочка под особым соусом (личное изобретение Василича). Петрович невольно сглотнул слюну и часто задышал, внюхивая чудесные ароматы. Раздался шелест открываемой двери морозильной камеры, и на свет появилась ОНА – красавица с тонкой шейкой, по боку ее медленно стекала хрустальная слеза. Василич одним движением сорвал пробку и начал наливать содержимое по рюмкам.

- А теперь, дружище, можно и за встречу! – Мужчины чокнулись, и одновременно выпили.
- Ааах, - утер выступившие слезы Петрович, накалывая на вилку кусочек селедки и картошечки и отправляя в рот. – Божественно, мой друг! Просто божественно!
- Культ пития, Ваня, культ пития! – Поднял вверх палец Василич. – Самое главное – не делать из закуски культа еды. А тем временем – между первой и второй… - Бульк-бульк-бульк, - перерывчик небольшой!

Когда первая бутылка неспешно подходила к концу, с улицы раздался истошный визг и друзья рванули туда. Их глазам открылась изумительная картина – Карма, явив окружающему миру свою немаленькую корму, лихорадочно что-то копал в районе старой бани, изредка прерываясь и засовывая голову в получившееся отверстие, словно что-то проверяя. Через несколько минут кот сунул голову в очередной раз и вытащил оттуда нечто, похожее на футбольный мяч…

- Карма, что это? – Ошарашенный Петрович подскочил к норе и обнаружил, что это был не мяч, а вполне себе здорового размера ёж, который и издавал визги, писки и прочие бормотания. Он был немного помят и испуган. При виде несчастной зверушки Петрович весь преобразился – набрав во впалую грудку воздуха, он хотел что-то сказать коту, но взглянув в глазки Кармы, промолчал, снял с себя фуфайку и завернул в него ежа, искусно притворившегося мертвеньким.

- Ути, бедняжка, - сюсюкал над ним Петрович, тыкая пальцами в нежное пузико обморочного притворщика. Тот приоткрыл один глаз и с интересом ждал продолжения. Мужчина осторожно положил зверика на пол и раскутал, а Василич принес блюдечко с молоком и поставил перед носиком несчастного. Тот сделал вид, что приходит в себя, зафыркал и развернулся, вставая на лапки. Незаметно для всех в дом зашел Карма и слился с близлежащей стеной, уставившись на добычу. Правда, жрать он это бы все равно не стал – ему не понравился запах, да, и кажется – у игольчатого были блохи. Карма почухал себя за ухом и улыбнулся, оскалив клыки. Увидев эту картину, еж метнулся было в сторону, но Карма потянулся и еж уткнулся в блюдечко, делая вид, что пьет. Кот медленно подошел к блюдцу и, резко подняв лапу, притопил ежиную голову в молоке. Животное зафыркало и рефлекторно сделало несколько глотков на удивление вкусной жижи. Карма убрал лапу и снова улыбнулся. От ужаса еж вылакал оставшееся молоко в несколько глотков и закрыл обреченно глаза, ожидая неминуемое... Раздался странный громкий звук и зверушку скрючило.

- Василич… А что это с ним? – Наклонился заинтересованный Петрович над ежом, уперев руки в бока. Звуки ему не очень понравились, и он решил погладить несчастненького, на что еж резко распрямился, и понесся куда-то вперед, выпуская из себя струи не самой приятной жидкости с обеих сторон.

- Что это?! – Растерянно отшатнулся Петрович, ошарашено глядя на неуправляемую ракету типа «еж», что носилась сейчас по дому, орошая пространство своим, как выяснилось, весьма богатым внутренним миром.

- Твою ж… - Прошептал Василич и вытер пот со лба, убирая смартфон в карман, - ему нельзя было молоко давать… Ему надо было… - И тут орущий и вонючий комок впилился всеми своими иглами в ноги Василича, тот упал на задницу и заорал, но скорее от неожиданности, чем от боли, поскольку на нем были достаточно плотные штаны. Петрович пришел в себя, схватил свою фуфайку… «Все равно выкидывать!» - Подумал он и ловко запеленал ежика, а затем выбежал во двор и скинул визжащий комок в небольшой прудик, что выкопал в свое время Василич. Еж затих, выбираясь из тряпки и начал крутиться в воде, не останавливая извержение. Мужчины наблюдали за несчастным еще некоторое время, пока бедолага не остановился и не перевернулся на спину, раскручиваясь из шара в просто тушку. К прудику подошел Карма и, брезгливо поморщившись, потыкал лапкой в ежа, но тот был настолько измучен фонтанами, что даже не обратил внимания на домогательство, а лишь прошипел на ежином явно что-то матерное и откинулся на спину, подрыгивая задними лапками и бессмысленно пучась в небо.

- Что ты хотел сказать?
- Ежам ни в коем случае нельзя ничего молочного… От этого у них веселый дристунец происходит, - поднял указательный палец Василич и хихикнул. За ним следом несмело усмехнулся Петрович и вскоре веселый гогот заставлял пролетающих птиц гадить не долетая до места веселья, чем были очень недовольны соседи Василича…
На следующий вечер, будучи уже дома, Петрович укладывал Карму в его коечку, что-то нашептывая, а кот масляно щурился, вспоминая божественный вкус утиных жопей…