Моя жена Коссобудская Анна

 В моей жене, как- будто было несколько личностей. Она бывала ласковой, стеснительной, а было и наоборот страстной и огресивной. Аня ненавидела общественные транспорты, из- за пыли и грязи в них. Не терпела когда к ней подсаживались толстые женщины или слишком красивые; представители других рас; везде лезущие дети, плохо пахнущие мужчины и старики. Предпочитала, что бы в магазинах обслуживали её на высоте. Если продавец- консультант не уделял ей должного уважения или слишком напирал, то она уходила, так ни чего не купив. Из еды, одежды и золота она предпочитала золото. Выбирала с большой тщательностью. Присматривалась, на сколько качественно крепление камня и как надёжно застёгивается английский замок.
 По долгу она не могла решить, что ей надеть. У неё был какой то синдром Мерлин Монро с навязчивыми идеями- что бы она не надела, по её мнению, одежда смотрелась на ней нелепо. При весе в пятьдесят килограмм, боялась показаться толстой. Доходило до того, что она отказывалась ехать в город на прогулку или в гости.
 Мне часто приходилось кормить её с ложки, как ребёнка. Из- за нервной булимии, присущей ещё с детства, она отказывалась принимать пищу, на момент очередного приступа.
 Анютка боялась темноты, в её комнате всегда горела ночная лампа. Ещё она боялась: забиременнить, потолстеть, постареть, боялась высоты, замкнутых пространств, детей, бесконечное множество солнечных лучей и моря. И когда люди обсуждали чудесно проведённое время на море, она этого не понимала.

 Встретились мы ещё в школе. Когда мы стали общаться я почувствовал необъяснимое притяжение к ней. Это была любовь, но тогда я не смел о ней думать, как о женщине, ведь она была моим другом. Я даже не догадывался, что могу ей нравиться, а должен был, ещё в Волгограде, когда ей было шестнадцать, а мне четырнадцать, мы гуляли у Волги. Был холодный, ветреный, апрель. Она заметила, что я замёрз и предложила мне свою куртку. 
 В школе Аня была в союзе донской молодёжи. Она занималась уборкой мусора по центральным улицам от школы. Это ей нравилось, потому- что мусор терпеть не могла. Помню, после нашей дружеской встречи, когда нам уже было за тридцать, я бросил пачку сигарет и жестяные бутылки из под не алкогольных напитков, за два шлакоблока на дороге. А по приезду домой получил фото- банки и пустая пачка сигарет в мусорном ведре с надписью, после фото « Ты ведь знаешь, как сильно я ненавижу мусор. После того, как мы разошлись по домам, я вернулась, что бы забрать мусор». Ну разве она не удивительная?

 Помню, когда я попал в больницу, Аня навещала меня чуть ли ни каждый день. Лето, множество солнечных лучей,  а Анютка бежит ко мне и на последние деньги, покупает мне вкуснятину.
 Как то она спросила у меня:
 - У тебя есть девушка?
 Я ответил:
 - Нет,- через секунду добавил,- хочешь быть моей девушкой?
 - Да, да, да, да!- послышался, радостный ответ.
 От чего я так боялся сказать ей ещё тогда в Волгограде, когда уставший в автобусе, положил ей голову на её колени, а она начала гладить меня по голове. И вот теперь, наконец то, спустя пятнадцать лет, когда я снова положил ей свою голову на колени, сидя в машине, и она так же принялась гладить рукой меня по голове, я спросил у неё об этом.
 А на третьем свидании, она спросила:
 - Я не хочу больше ждать, потому спрошу. Ты станешь моим мужем?
 - Да,- сразу же ответил я, на удивление для самого себя, без всяких колебаний.

 У моей жены было тяжёлое детство. Об этом она публиковала в своих стихах и рассказах. Она не любила, когда в комнатах был беспорядок. Постель должна была быть собрана до завтрака. Влажная уборка через каждых три дня. Посуда в раковине не скапливалась. Даже прищепки для белья, были разложены в радужном порядке.
 Она любила цветы. На каждом окне стояли: цветущие сансевиерии, коллизии, бреофилиумы, цветущие антуриумы, цветущие спатифиллумы, хлорофитумы, котиделоны, плющ и цветущие рэо. А за окном цвели: калифорнийский мак, розовая и сиреневая паутель и циния, семена которых ещё принадлежали её бабушке Нине.

Анна, как и я, не любила путешествовать. Мы это делали по необходимости, что бы не отличаться от других. Ещё она терпеть не могла общепиты, кинотеатры, парки, продуктовые магазины.
 
 Из- за болезни Аня не могла работать больше восьми часов, то есть больше восьми часов находиться в шумной атмосфере. Она страдала головными болями и даже обезболивающие не всегда помогали.  Как то она взяла два рабочих парикмахерских кресла в аренду, в Ростове- на- Дону и в Азове, на пополам ещё с двумя мастерами. В одной парикмахерской к ней отнеслись нормально, а в другой попросили поработать над своим образом. Попросили добавить новшеств. Ей это было не нужно, как и мне. Больше Аня не появлялась в этой парикмахерской. 
Ещё в начале этого месяца она ходила на собеседывание, требовался администратор в парикмахерскую города Азов по улице Ленина, с частичной подменой ещё в одной парикмахерской. Десять рабочих часов, а заработная плата семь тысяч, с большим акцентом на точность в расчётах с закупками и расходами продукции.

  Ей было проще общаться с парнями, чем с девушками, смотрящими на неё, как она утверждала, с высока. Для меня она всегда была безупречной. Она была идеальным другом и женой. Анна говорила, что когда умрёт, хочет видеть меня счастливым. Не хочет что бы я страдал от одиночества и был один.
 Вот такой была поэтесса Анна Дрожко и такой была моя жена, Коссобудская Анна.

                Моей Анюте. От твоего Стаса.