Лимита

ПРОЛОГ


Я приехал восемнадцатого мая — как всегда, вечером. Сумки со мной в тот раз не было, только рюкзак за спиной, поэтому проверку в метро я прошел быстрее обычного, и спустился на станцию одновременно с прибытием поезда.

Люди пугали своей жизнерадостностью. Я выбрал неудачный вагон: на «Сибирской» он наполнился влюбленными парочками, туристами и их резвящимися детьми. Они — туристы — полезные для экономики города люди, а я — «лимита еб*ная», как когда-то в сердцах назвала меня Лиза — коренная жительница Новосибирска. Мне вспомнились ее слова, и я улыбнулся, на секунду примкнув к веселой толпе.

Морозильная камера теперь стала гудеть сильнее, чем прежде. Потом, мы с отцом увезем её и спустим в гаражный подвал. Но первые полторы недели я практически не спал из-за адского ее гула.


I


В университете я теперь ориентировался хорошо, и знал несколько тихих мест, в которых проводил обеденный перерыв. Люди меня угнетали, но совсем без людей жить я не мог. Это странное противоречие обрекало меня на одиночество, от которого я уже не бежал. Пришлось смириться со своей участью. Нет, в моей жизни появлялись, конечно, какие-то люди, но я быстро терял к ним всякий интерес. Друзья? На что они мне сдались? Одиночество — это иллюзорная, но все же свобода выбора, действий; нет нужды ни под кого подстраиваться, кому-то угождать, с кем-то спорить. Девушки? Разовые встречи меня не интересовали; получалась какая-то обоюдная проституция: она — проститутка-женщина, а я — мужчина-шлюха. Никакой разницы нет. Общение же с большинством знакомых девушек мне банально неинтересно, да и редко когда оно перетекает в нечто большее. Впрочем, коммуницирование — совсем не обязательное условие для зарождения тесных взаимоотношений.


II


Книгой я обзавелся уже через неделю пребывания в городе. Купил скандально известный «Серотонин» Уэльбека. Впрочем, все его книги в той или иной мере — скандальные.

За сессией последовала учебная практика, большую часть которой я проводил в переходе между «новым» и «биолого-технологическим» корпусами — одном из так называемых "тихих" мест. Конечно, книга — мой верный спутник. Но я все равно умудрился растянуть 320 страниц на полторы недели.

Обыкновенно, мой день проходил так: утром я уезжал в университет, получал задание по практике, а затем отправлялся читать в переход. Дело в том, что отчеты у меня уже были. Передали мне их по знакомству; ни копейки платить не пришлось. Поэтому мне нужно было лишь отмечаться.

Майский холод сменился знойной июньской жарой. Находиться на солнце дольше десяти минут было не только сложно, но и опасно. Поэтому прохладный переход так мне и полюбился. Жара держалась долго. Однако я совсем не собирался тратить всё свободное время на чтение. Так что, когда начинался обеденный перерыв, я покидал университетские стены, и топал к метро «Золотая Нива», часто попутно посещая книжный магазин «Книгозор».

Потом я заходил в «Пятёрочку», брал "энергетик" «Flash» и потихоньку, перебежками, добирался до парка «Березовая роща», в котором проводил еще какое-то время, а затем, если больше не хотелось фланировать по району, ехал на дачу — разбирать старые поддоны.

Мне всегда нравилось работать руками, несмотря на некоторые ограничения по здоровью. Жаль только, — думал я, снова и снова ударяя кувалдой по сгнившим брускам, пытаясь аккуратно вытащить гвозди, не повредив при этом дощечки, — деда больше нет. Он бы сейчас подошел, незлобно поругался, показал, как надо, и ушел бы наблюдать в тенек. Деда не было. Было палящее солнце, пыль и громкий, оглушающий своим звоном, стук.

Далее — остановка, квартира, душ, ужин, горизонтальное положение, поверхностный сон.


III


Я проснулся ночью в холодном поту. Мне снилось невозможное счастье. Сквозь сон я даже чуял запах ее волос; прикосновения ощущались так, словно она действительно была рядом. Меня обуяло практически забытое чувство не только физической, но и духовной близости. Пришлось даже разжевать три волшебные таблетки, которые пусть и не сразу, но подарили мне еще несколько часов покоя. Образ девушки из сна был нечетким; черты лица угадывались плохо, и напоминали сразу нескольких, давно исчезнувших из моей жизни, людей.

Роман Уэльбека подходил к концу. Как я и предполагал, книга раскрылась только к середине. (Много воды, ненужных подробностей. Стандартная история для повести или романа. Именно из-за этого я и отдаю предпочтение рассказам.) А к концу так вообще не на шутку затянула. Помню, как сам того не осознавая, замедлял дыхание, подобно главному герою, когда тот смотрел на мальчишку через прицел своей снайперской винтовки "штайр-манлихер". Закончилось всё так, как я и предполагал. В этом — весь Уэльбек.

До обеда оставалось каких-то полчаса, поэтому я судорожно думал, куда мне податься. Только на «Золотой Ниве» удалось окончательно определиться с маршрутом. Вдоль линии метро, сначала я дошел до «Сибирской», а затем повернул направо, и уже через каких-то тридцать минут оказался на «Заельцовской». Потом этот маршрут повторялся еще много дней.

Ничего существенного в моей жизни не происходило. Совсем. Вполне естественные человеческие потребности — в любви, внимании, общении — стали мне чужды, ведь в той или иной мере утоляя их — я не находил себе утешения, и впоследствии начал сознательно избегать малейшей возможности вновь почувствовать то, что в кратчайшие сроки делалось совершенно ненужным. Дважды я чуть было не встречался с Надей, но убегал буквально в последний момент — боялся ответственности за ее чувства. Мы погуляем разок-другой, я возьму ее за руку, возможно даже несколько раз обниму, и уже через пятнадцать минут после ее ухода забуду о ней. А она обо мне?

Уровень кортизола в крови оказался в полтора раза больше нормы. Сдать кровь я решил после «Серотонина», и не прогадал. Я тоже «просто-напросто умирал от тоски», как выразился психиатр главного героя этого романа. Но, несмотря ни на что, мне не казалось, что я страдаю или чем-то обделен. Строго говоря, я вообще ничего не чувствовал, кроме глубочайшего разочарования, которое имело вполне прочные, совершенно неисправимые причины. Врача я посещать не стал.


IV


В книжный магазин я хожу, как в церковь. С благоговением замираю у полок с букинистикой, кручу в руках новые и старые издания знакомых и не очень авторов, сравниваю их с ценами интернет-магазинов и... всякий раз выхожу с пустыми руками, но мне действительно становится легче. Что бы в моей жизни ни происходило, как бы дурно мне ни было, в книжном я, пусть только на тридцать минут, но забываю обо всём.

В книжном, кстати — в букинистическом отделе — я и встретил N. Миниатюрная девушка, с густыми каштановыми волосами — изящное каре. N. сидела на корточках, а рядом с ней стояла продуктовая корзина, добрую половину которой занимала копеечная советская беллетристика. Я огляделся — корзинок в магазине не было. «Значит, она её притащила из дома? Откуда она у неё? Украла в продуктовом? Авантюристка!» — любопытству не было предела.

— Извини?, — подойдя к ней ближе, начал я.
N. резко повернула голову в мою сторону, и тут же вскочила, однако я по-прежнему смотрел на неё сверху вниз.
— Что-то не так? Вы... — протараторила она и уперлась взглядом в мою грудь.
Я понял, что она ищет, но не находит бейдж.
— Нет, нет, я здесь не работаю.
— Я думала, вы новенький.
— А вы здесь часто бываете?
— Да.
— И каждый раз с... — я перевел взгляд на корзинку.
— Да, — едва улыбнувшись, ответила она. — Только не спрашивайте, откуда она у меня, ладно?
— Договорились.

Повисла пауза. Я бросил взгляд на полку, на которой ещё несколько дней назад лежал раритетный томик стихов Высоцкого за смешные 200 рублей. Дома у меня лежит такой же, ещё более редкий, правда чуть "уставший" поэтический сборник — «Нерв».

— Не нахожу стихи Высоцкого. Не вы, случаем, забрали?
— Я, — повернув голову в сторону полки, ответила она. — И зря.
— Почему?
— Видите ли... Книги я для отца беру. Он инвалид. Читает запойно днем и ночью. В комнату уже не зайти — книгами завалено. Одно хорошо — он читатель непривередливый. Но стихи, как оказалось, не любит.
— Даже Высоцкого?
— Даже Высоцкого.

Вновь повисла небольшая пауза. Я смотрел на её губы, она — куда-то в сторону.

— Ну ладно, я...
— Хотите, отдам вам?, — неожиданно, предложила она.
— По рукам, — немного улыбнувшись, ответил я, и протянул ей руку.

На её руке было кольцо. На том самом пальце. Настроение сразу испортилось. Я, конечно, понимал, что между нами в любом случае ничего быть не может и не могло, но все равно расстроился. Идиот.

— Давайте, возьму, — предложил я, и наклонился за корзиной.

Мы говорили на "вы" только из-за воспитания. Она была старше года на три-четыре, не больше.

N. жила рядом, в десяти минутах ходьбы от магазина. Всю дорогу я рассказывал ей о своих впечатлениях о городе — что я и в нем уже успел разочароваться, а она безропотно меня слушала, мило улыбаясь куда-то в сторону.

— Ну вот и пришли. Подождёте?
— Да, да, — ответил я, и передал ей корзинку.

Подъездная дверь захлопнулась, и лязг этот сравним был с резаным ударом по сердцу. Минуты через три из окна на третьем этаже раздался крик:

— КОГДА?! ТЫ ВЫЗВАЛ?! ПА-ПА!

Следующие три часа я провел на даче. В моем распоряжении неожиданно оказалась ножовка по металлу — с ней работать стало гораздо проще. В первый день на разборку одного поддона у меня уходило около тридцати минут; через три дня — не более двадцати; теперь я справлялся всего за десять минут.

Попробуйте представить поддон. Между брусками и дощечками есть небольшие зазоры (если не было, приходилось способствовать их появлению), в которые отлично заходит полотно ножовки так, что можно спилить гвозди, а не грубо выдергивать их ломом. Ни одной раздолбанной дощечки, минимум пыли и совсем немного оглушающих ударов кувалдой.
 
А далее — все по отлаженной схеме, с одним только исключением: перед "сном" в тот вечер я думал не о чем-то абстрактном, а о вполне конкретном человеке.


V


Я покинул всех весьма неожиданно: молча переоделся и вынырнул на улицу. Меня, к счастью, никто не держал. Шел дождь, но я все равно предпочел подставить спину под его точечные удары, чем терпеть такое огромное сборище людей.

Девяносто пятый выплюнул меня на "Заельцовской". Дождь к тому времени уже стих. Люди, подобно тараканам, вновь повыползали на улицу из уютных кафе, тц и прочих мест. А я все стремился заползти куда-нибудь поглубже, спрятаться ото всех. В "Подземке", впрочем, как и всегда, было тихо. В "книжной барахолке" на глаза попалось несколько раритетных экземпляров по заоблачным ценам. Ничего, конечно, брать не стал. Вместо этого, как обычно, написал заметку о прошедшем дне, немного потупил, уперевшись взглядом в пол, а затем сгребся и пошел на остановку. Правда, сразу попасть на квартиру мне было не суждено. Автобус вез меня на конечную — в Заельцовский парк. Спешить мне было решительно некуда, поэтому я не стал выходить раньше, да и любопытство взяло вверх — до того дня в этом парке никогда бывать не приходилось. Мы доехали, я вышел, немного покрутился на остановке да зашел обратно. Кондуктор — милая девушка с южными чертами лица, вероятно, забыла обо мне или сделала вид, что забыла. Короче говоря, обратно я ехал зайцем. Только на девяносто пятом автобусе мне удавалось провернуть этот трюк. Особенно просто это получается вечером, когда бдительность бедных кондукторов на нуле, а хитрость и изворотливость бедных студентов на пределе. Впрочем, очники имеют право на льготы — поездка всего вполцены. А я же, спешу напомнить, мало того что "еб*ная лимита", так еще и учусь на заочном. Ну что за жлобство? Обеднею я от этих тридцати рублей? Нет. С одной стороны. А с другой — х*й этому поганому городу, а не мои тридцать рублей.

За окном замелькали высотки, хорошенькие девушки в коротких шортах, гарцующие перед ними парни, уныло бредущие с пакетами в руках мужчины и женщины; уставшие от жизни старики и радующиеся ей дети. Очередной день подходил к концу, и слава богу.


2023


Хотелось написать текст, наподобие тех, что в свое время получались у воспевающих трагическую обыденность жизни писателей — то есть такой, в котором практически ничего не происходит, и мне, кажется, удалось достигнуть поставленной цели. Проза (кроме Буковски) в жанре автофикшн утомляет. Ну не живут так простые люди. По крайней мере, концентрация ярких событий не настолько высока, если ты самый обычный человек, который пять дней в неделю трудится в офисе с восьми до пяти.