Галопом по Парижу

             Творческий вымысел основанный на реальных событиях.

  Чтобы увидеть Париж надо побывать в Лувре, а чтобы увидеть Лувр - надо побывать в Париже!
  Преследуемые такой железной логикой мы решили укатить в Париж! Из Саарбрюккена до Парижа где-то 400 км и на баварской «пятёрочке» по платным автобанам мы очень быстро и благополучно достигли его окраин. За рулём «баварки» был Сергей, про которого, перефразируя Дзержинского, могу сказать - настоящий мужик с холодной головой, горячим сердцем и с растущими откуда надо обеими руками.               
  Рядом с ним, пристегнувшись плотно к спинке сиденья, вертелся я, всю дорогу поглядывающий то за стрелкой спидометра, то за экраном джипиэса, то за дорожными указателями.               
  На заднем сидении комфортно распластались наши жены-путешественницы.
  Слева - уверенная и самодостаточная Светлана, которая с высоты своего положения считает, что в жизни она наконец-то достигла того семейного уровня, позволяющего ей, имея на руках упитанного мопсика по имени «Да-Винчи», по-матерински легко и властно общаться со своим зятем У-аном, вьетнамцем по происхождению. «Как можно считать себя вьетнамцем и отродясь во Вьетнаме не быть» - всю дорогу недоумевала она!?
  Рядом со Светой - моя любимая половина, которую могу охарактеризовать тем, что на все капризы жизни она реагирует только положительно и весь этот её позитив так и светится у неё на лице, вызывая кучу эмоций, готовых тут же сорваться с кончика её языка. Это она такая «догадливая» решила в Париже обращаться ко мне тоже по имени «У-ан», а не «Иван», мотивируя это тем, что Вьетнам был когда-то колонией Франции и французы не будут обращать на окрик «У-ан» никакого внимания.               
  Итак, достигнув окраины Парижа мы, благодаря навигатору, быстро нашли гостиницу «Комфорт», которую до этого как «гостиницу своего кармана» целых 48 часов искали в интернете.               
  На «ресэпшен» нас встретила улыбчивая чернокожая «Ля Джоконда» и не успели мы открыть свои рты как она по-русски поприветствовала нас, отдала ключи и вызвав тоже чернокожего улыбчивого клерка, сопроводила нас в наши двухместные апартаменты.               
  После дороги приводя все и вся в порядок, мы незаметно для себя приняли по 150 гр. молдавского коньяка, вошли в так называемый образ «раскованного» туриста и, гонимые чувством первооткрывателей, ринулись покорять Париж.               
  С первых шагов нам пришлось обратить внимание на то как на автобусной остановке, так и в самом автобусе, а затем и в «Метро», мы были постоянно окружены какой-то очень озабоченной и отнюдь не улыбчивой афро-азиатской публикой. Может они были неулыбчивыми от того, что видели в нас настоящих «европейцев», разодетых так будто им назло, на общественном транспорте спешили на официальный приём в Елисейский дворец, в то время как они были одеты и выглядели словно обстрелянные американские «морпехи» после проведения операции «Буря в пустыне».
   Следуя в вагоне парижского метрополитена, я также обратил внимание и на то,   что по вагонной радиотрансляции постоянно объявляли как по-французски, так и по-немецки, названия станций метро. Однако, когда по-французски объявили остановку «Сталинград», то почему-то название этой остановки на немецком языке не была продублирована, и я на это обратил внимание самого Сергея. Не раздумывая, Сергей ответил, что французы в таких щепетильных случаях стараются просто не омрачать настроение швабов.               
  Однако, невзирая ни на что, мы, движимые любопытством и энергией от известной доли повышенного адреналина, наконец-то вырвались из метро на поверхность города где-то рядом с площадью «Республика» и сразу оказались в идеальном центре Парижа.               
  Париж предстал перед нашим взором таким, каким мы себе его представляли всю свою сознательную жизнь - огромным, многолюдным и великолепно-аховским!               
               
 
                Notr Dam de Paris 
               
  Здесь в центре города разношерстные толпы зевак и других „раскованных туристов совершающих Tur de Paris”, нас заводоворотили да так, что мы оказались неуправляемыми, и таким же потоком вскоре всех нас прибило к стенам собора N.D.d.P.
   Здесь наш поток оформился в какую-то  нескончаемую очередь, с которой не заметив как лоханулись, очень быстро оказались на самой верхней смотровой  площадке собора. Отсюда с высоты птичьего полета, заодно с каменными чудищами в виде всяких химер и гаргулий, мы стали восхищенно любоваться бескрайними кварталами оставшегося внизу города. Правда здесь я успел обратить внимание, что подгоняя всех как горных козлят по винтовой лестнице наверх, нас два раза чернокожие «погонялы» успели «еврообилетить», при этом не объяснив нам ничего и   даже куда нас «погоняют». Поэтому каждый из нас мучительно карабкаясь по ступенькам наверх также мучительно пытался вспомнить, что-то из романа Гюго, если держал его в руках, и на ходу сопоставлять воображаемые картинки с мелькающими реалиями: вот где-то здесь был приют Квазимоды, а где-то здесь - трагически оборвалась жизнь самой Эсмеральды.
  Признаюсь, на самом пике Собора и наверное на самом опасном трафике нашего  следования наверх, когда ты уже перестаёшь себя чувствовать человеком, ибо готов взлететь словно «фанера над Парижем», я вдруг заметил одно прекрасное лицо, которое мило улыбалось и призывало нас соблюдать осторожность. Судя по накинутой на плечи светоотражающейся жилетке я понял, что это служебное лицо только делает вид, что оно на службе, неприкосновенно взял и вплотную приблизился к нему, мурлыча себе под нос: «Я душу дьяволу отдам за ночь с тобой!».
   Милое, чернокожее личико мне тут же улыбнулось и тут же попало под щелчок моего смартфона заодно с моей рожей. Надеясь, что последовавшее от меня словоизъявление не будет понятно чернокожей красавице, я сказал:               
  - Спасибо тебе за селфи, милая Эсмеральда из Ботсваны!
  На что она,  улыбнувшись, тоже по-русски ответила мне:
  - Веселого драйва тебе, „Квазимодо“ из Молдовы!
   После этого наш «лохопоток», повитав над крышей собора, организовано пошёл на ленивое снижение и, вскоре весь наша команда оказалась внутри собора.
   То ли мы ещё не успели перевести дух от ощущения высоты «птичьего полёта», то ли от громадного готического пространства среднего нефа, но у нас подкосились ноги и мы шлёпнулись на добротные скамьи, воспользовавшись ими как единственной возможностью перевести дух.
  Здесь же сидя и ёрзая по скамье, мы продолжали витать по нефу, чьи высокие стрельчатые окна заодно с красочными витражами розеток делали это пространство ещё более пространственным и необъятным. Разглядывая его во всей ипостаси, я чувствовал как надо мной проносятся века, события и личности, и именно в той череде событий как были они изложены в школьном учебнике. В этой исторической череде веков и событий как-то сам по себе прямо перед нами всплыл памятник Жанны Д,Арк, на который мы неожиданно натолкнулись витая по нефу. Затем, каким-то чутьём мы оказались, и долго топтались на месте там, где проходила коронация самого Наполеона, и без сопровождения звуков органа вскоре вышли на божий свет из божьего храма, именуемого "Notr Dam de Paris". 
   Выйдя из храма я почему-то вспомнил из истории ещё одного героя Великой французской революции по имени «Гаврош» и подумал, неужели благодарные французы здесь ему не поставили памятник? Однако, оглянувшись ещё раз вокруг, мне пришлось отметить, что на подступах к собору находилось очень много сегодняшних «Гаврошей» - они в покорных католических позах молились, испрашивая у туристов милостыню.               
               

                TUR  EIFELE      
               
  Будучи еще на самом пике только что покоренного собора, мы засекли направление к месту нахождения Ейфелевой башни и по противоположной стороне набережной Сены двинулись в её сторону. Пеший туризм оказался для нас долгим, интересным и утомительным. ”Официальная” наша обувь помноженная на темп, с которым мы передвигались, вскоре превратили наши ноги в малопослушные „стропила”, и мы еле-еле дотянули до велико-лепнокрасочного моста „Александра ІІІ.
 „Выпустив пар”, мы  снова шлёпнулись на какие-то ступени, сняли обувь и освободили ноги от напряга. Все это время мы, не переставая, восхищались роскошной величавостью моста и щедростью царской казны. Так и хочется крикнуть:„Знай наших, старый „Паризи!”
  Отсюда, до Е.Б. было уже рукой подать и мы пошли на её ближний "штурм", где оказались втянутыми в гудящий людской муравейник под её опорами. Спешно примкнув к одной из очередей, мои спутники тут же втроём устремились покорять и эту высоту, но уже на лифте. Я же, по ряду причин, остался внизу.
  Под «Т.Е» я малость «умаялся» и меня сразу вычислил какой-то юный «блэк», который прижавшись к одной из опор эйфелевой башни, стал размахивать перед моим носом вязанкой сувенирных башен и по-русски умолять купить что-нибудь.
  Так как уже стемнело, я с испугу поблагодарил его, но почему-то по-молдавски, и небритый юноша тут же на румынском языке стал снижать лично для меня цену на светящийся сувенир - покупаю большую башню, получаю бонус - две маленькие.
  В итоге купленная со скидкой башня теперь светится у меня в спальне как ночник из ночного Парижа, напоминающего мне про тёмный «аукцион» под опорами его визитной карточки с названием «Tur Eifele». 
 
               
                LA  LOUVRE      

  Измотавшись в течении 16 часов по дороге в Париж и „галопом” по его идеальному центру, мы среди ночи вернулись в отель, освежились и, выпив молдавский коньяк, завалились спать. Сегодня у нас вышло как в народе говорят: „Утром кофе, ночью коньяк”. Зато на следующий день очень рано мы уже выходили из метро у самих стен Лувра свеженькими и очень бодрыми.               
  В „Информацион” я успел зацепить карту-схему расположения музейных залов и разделившись по парам, чтобы не отвлекать друг-друга, первыми в это утро шагнули к шедеврам. При этом Света предупредила нас вести себя как можно тише, т.к. при входе она успела заметить единственную надпись на русском „Тише!”. У меня мелькнула озабоченность - неужели только русско-говорящую публику они просят вести себя тише?
  Продолжая тихо скользить по залам Лувра, я стал обращать внимание и на другие указатели предназначенные для туристов, но все они были испещрены всякими   иностранными текстами только не на «рашен». Но когда мы с женой дошли до залы, где скромно светилась картина с ликом «Мона Лизы», то перед её входом я успел заметить плакатик, на котором по-русски было написано «Пожалуйста, тихо и без мата!» И тут же у моего уха не очень тихо раздался голос Сергея: «Е… твою мать, висит как живая!»
  Не успели мы с женой от такого родного восклицания воспрянуть духом, как тут же сникли. Перед Мадонной, обступив её полукругом, стояла плотная стена народу, который беспрерывно пожирал икону глазами и мощными фотообъективами. Видимо       в такую рань не только мы, но и опередившие нас японские туристы оказались в самом значимом месте музея.
  В это время я краешком глаза успел заметить как лифт снова подъехал, остановился и после короткой паузы раздвинул створки своих дверей. Из нутра лифта тут же высыпало еще человек 30 одинаковых и очень престарелых японцев. Они тоже, блестя и сверкая фотообъективами как ртуть разлились по всему залу, натолкнулись на плотно стоявшую стену себе подобных, сникли и снова собрались в кучу.
  «Мона Лиза» в своем вековом ожидании посетителей в лице аж преобразилась, увидев в таком количестве ранних гостей и в это утро видимо решила стать для   них просто неприступной. Однако сложившаяся в зале патовая ситуация на некоторое время «зависла» над нами, затем сама по себе разрешилась следующим образом.    
  Из этой группы японских туристов вдруг отделился один из них и, подойдя к моей жене, разглядывающей в этот момент какую-то огромную картину с голыми мужскими задами, воскликнул: «Пардон, мадам, мадам, силь вупле!». Улыбаясь во всю ширь своего как смайлик лица, он попросил у жены разрешения сфотографировать её. Возникшую ситуацию жена тут же расценила по-деловому, быстро вошла в роль «Моны  Лизы» и, обратив внимание всей японской группы к себе, согласно кивнула ему: «Фотографируй!». Сделав несколько щелчков своим фотоаппаратом этот же японец затем подошёл ко мне и засюсюкал по-русски: «Спасибо и пожалуйста, фотографьте  меня и твой красивый жена на память, так как твой жена сейчас более доступен чем этот устаревший «Мона Лиз»! При этом он передал мне свой «Никон» и одновременно сунул мне в руку 50 евро, которые я тут же против своей воли засунул себе в карман.
  Вскоре следуя примеру своего коллеги, к нам двинулась вся группа престарелых японцев и со словами «Позвольте и мне!» стали совать мне в руки еврокупюры и свою фотоаппаратуру. Совсем не возражая против их желания увековечить себя с моей женой на долгую память, я стал трудиться как говорится «не покладая рук» - собирал деньги и фотографировал их. Несмотря на то, что я не был готов к такому групповому «нападению» вооружённых еврокупюрами и фотоаппаратурой японских туристов, я все же прикинул, что здесь в зале «Моны Лизы» прямо сейчас на своей жене, смогу заработать целую «кучу» европейской валюты, чего в жизни у меня никогда не получалось. По ходу я стал строить планы, что надо будет всех своих друзей-единомышленников т.е. жену, Сергея и Свету переселить из нашего ориентальского отеля, что находится на окраине Парижа в его идеальный центр. И я подумал, что только здесь рядом с Лувром, где днём и ночью кишмя-кишат организованные группы туристов из страны превосходящих нас смайликов, смогу до конца реализовать себя как очень предприимчивый предприниматель. В этот момент я посмотрел на свою жену, позировавшую с остаточным числом дряхлых старичков и понял, что этот мой план путём телепатии уже передался и ей, ибо было видно как она с удвоенной энергией продолжала увековечивать их рядом с собой.
  Затем та часть японцев, которая успешно прошла этот «фотокастинг» с моей женой и честно расплатилась за это, стала задавать мне всякие вопросы, из которых я понял, что все эти японские старички как участники минувшей войны побывали в советском плену, так один из них сказал мне, что в лагере для военнопленных японцев у него были два советских «друга-надзирателя», вредные такие, но очень справедливые. Одного из них звали Коля, а другого Толя. Он даже вспомнил по-русски бытовавшую тогда в лагере скороговорку: «Толи Толя, кореш Коли. То ли кореш Толи - Коля. Коли Коля - кореш Толи. То и Толя - кореш Коли.»
  Я тут же про себя отметил, что удивительную память сохранил этот японский вояка, раз он до сих пор по-русски так быстро воспроизвёл эту скороговорку в то время когда я как ни пытался её повторить, у меня ничего не получалось.
  Другой же японец спросил у меня:
  - А твой батя-сан война был на «Манчжурия?»
  - Нет, - ответил я! Мой батя был только на трудовом фронте в Караганде, где добывал уголь.               
  - Фантастико, - воскликнул старичок, - Я войвал на квантунский армия и когда я стал совсем не убитый то попал в плен к русским и угодил в трудовая лагер на Караганда. Там был много лет и тоже рубил и давал уголь «на-гора» для свой «новый родина» ЭСЕСЕРЕ.
  Я невольно вспомнил как отец в детстве рассказывал мне, что будучи на трудовом фронте в Караганде, ему тогда приходилось работать в одной шахте с румынскими, немецкими, итальянскими и с японскими военнопленными солдатами. Помню, он так же     рассказывал мне, что ему тогда больше всего импонировали японские солдаты, которые по сравнению с вышеперечисленными европейскими вояками - хилыми и обмороженными, коренастые японцы были наоборот какими-то очень крепкими и трудолюбивыми парнями.
  Я хоть и был занят делом, но на всякий случай стал пристально разглядывать этих 90-летних старичков и тут же про себя отметил, что они действительно ещё достаточно крепкие раз в этом возрасте оказались в самом Лувре и их потянуло на фото с моей женой. После этого я перестал сомневаться в том, что мой «батя-сан», работая в одной из Карагандинских угольных шахт возможно именно с этими японцами виделся, общался с ними и оценил их тогда по-достоинству.
 "Вот калейдоскоп судеб и событий" восхищался я, продолжая добросовестно собирать и класть себе в карман их «гонорары»!
  Однако когда вся японская группа бывших советских военнопленных, пройдя процедуру увековечивания на фото с моей женой иссякла, и счастливые старички в долгом ритуале откланялись нам, вдруг возле нас возникла какая-то маленькая старушка с двумя огромными жандармами за спиной. Эта отдающая нафталином  музейная особа очень смахивающая по Райкину на его смотрительницу зала в Эрмитаже, /помните: -«На Аполонне, на Аполонне!» тут же представилась нам тоже, как смотрительница зала, только здесь, в «Лувре».
  Она сходу на каком-то старорежимном русском языке прошамкала, что эта моя с женой незаконная коммерческая деятельность в зале «Моны Лизы» отовсюду зафиксирована видеокамерами музея и в соответствии с Законом запротоколирована представителями музейной жандармерии, которые сейчас просят меня пройтись с ними куда следует. При этом господа жандармы попросили извинения у моей жены и повели меня одного в свой служебный чуланчик. Здесь они предложили мне, чтоб я без всякого колебания в целях смягчения своей участи перед лицом Закона, начал сотрудничать с ними и в качестве залога потребовали у меня, чтоб я всю сумму денег, вырученную от незаконной коммерческой деятельности добровольно внёс в фонд «В помощь Лувру».
  Сделав вид, что я очень обрадовался ихнему предложению, я облегчённо вздохнул и тут же без колебания согласился сотрудничать с жандармами, напомнив им, что я только ради этого фонда «В помощь Лувру» занялся в музее этой коммерческой деятельностью. Затем музейная старушка приняла у меня по описи всю «кучу» денег и в уверение достигнутого нами соглашения, выдала мне какую-то бумажку, объяснив при этом, что я с женой до конца этого месяца с этой бумажкой смогу бесплатно сходить …в «Лувр». Я был в восторге от всего происшедшего сегодня с нами в стенах «Лувра» и сказав по-французски «мерси большое!», искренне поблагодарил всех присутствующих за это.               
  А в это время за окнами «Лувра» словно застыл последний августовский день 2010-го года, ласково приглашая меня с женой выйти из музея и снова в него зайти, чтобы успеть до конца этого последнего августовского дня бесплатно ещё раз посетить все залы «Лувра». И в первую очередь конечно зал с неприступной «Мона Лизой», с этой до конца неопознанной величиной, такой анонимной, нереальной, без судьбы словно один недописанный роман, явившейся нам скорее как продукт бескрайней фантазии великого Леонардо да Винчи, чем одна канувшая в лету средневековая реалия.               


   А сейчас я хочу изложить Вам несколько коротких эпизодов, которые возникли у нас во время нашего тура по Парижу и, которые по своей малозначительности не вошли в текст повествования «Галопом по Парижу». 
  И так, когда мы спустились по мрачной лестнице в один из нижних этажей Лувра, то мы сразу поняли, что попали к древнеегипетским шедеврам, так как оказались в окружении всяких древних статуй, засушенных мумий в саркофагах и очень важно восседавших в своих величественных позах, египетских сфинксов. От всех этих шедевров конечно жуть, как веяло потусторонним миром, тем более они из глубины своих веков пустым, холодным взглядом неукоснительно сопровождали нас повсюду.
  И вдруг мы оказались в зале, где на каменном постаменте гордо восседал в своем великолепном одиночестве огромный, розового цвета сфинкс. Затаив дыхание и не   отрывая своего взгляда от этого монстра, моя жена игриво прошептала мне, что  желает сейчас же увековечить себя с ним. Особо не раздумывая она взобралась на постамент и как богиня охоты разлеглась между передними лапами сфинкса, где и была мною сфотографирована. На её вопрос "как она смотрелась под сфинксом?" я ответил, что Вы оба неотразимы и очень дополняете друг друга. Затем мы поменялись местами и на мой вопрос, "а как я получился с сфинксом?" жена, отнюдь не кривя душой, ответила: «Не хило, У-ан! Только на снимке ты почему-то выглядишь намного старше, чем этот мой трехтысячелетний «свинк»!               

  Когда же мы уставшие наконец-то выбрались из Лувра, то нас инстиктивно потянуло на Елисейские поля и поэтому мы оказались в саду с названием «Тюильри». Чтобы убедиться в правильности названия этого сада, Света обратилась на своем особом немецком к одному молодому человеку, и услышав от него ответ, пожаловалась нам, сказав, что этот француз почему-то ответил на ее вопрос коротким русским словом из трех букв "oui".
  Правда потом по причине этого мне пришлось Свете долго объяснять, что это короткое слово из трех букв "oui" не имеет ничего общего с его звучанием по-русски, т.к. в переводе с французского на русский оно означает всего лишь "да!"   Продолжая прогулку по саду, мы так же обратили внимание и на то, что на затоптанных зеленых лужайках повсюду кучками валялись никуда неспешившие молодые люди, такие свободные, независимые, и ко всему ещё ко всему безразличные.
  Одновременно здесь же мы увидели на скамейках под скудными деревцами и каких-то других, видимо, очень «зависимых» друг от друга молодых людей. Было очевидно, что они все принадлежат к той категории молодых людей, которые под флагом ЛГТП очень часто маятся на гей-парадах почти во всех странах мира.
  Здесь же они парами - девушка с девушкой, парень с парнем, на наших глазах очень страстно и демонстративно обнимались и целовались. Создалось впечатление, что их было видимо-невидимо! Где-то в этот момент, нас остановила какая-то     небольшая репортерская группа, бойкая девушка из которой пыталась взять интервью у окружающей публики. Представ перед Сергеем она резво поприветствовала его по-английски: «Хау-дую-ду, сэр!». Затем перейдя на русский язык, произнесла: «Мы репортеры из телевизионного канала «Раша-тудей» как Вас зовут?». Сергей, словно ожидал этот вопрос, членораздельно ей ответил: "Сер-гей"! Отчего девушка из «Раша тудей» очень обрадовалась и прямо в камеру воскликнула: «Йес! Этот сэр тоже гей!»     Не успели мы с Сергеем проассимилировать этот ее восторг, как эти репортеры    перекинулись к другой кучке зевак и пристав к ним тоже стали интервьюировать их.
  Однако наши жены, гонимые желанием быстрее попасть на Елисейские поля, потянули нас за собой и вскоре мы, следуя верной дорогой любимых, оказались в самом сердце Парижа на его главной улице "Champ Elysees", которая как на ладони предстала перед нашим взором во всей своей красе.               


   И в заключении хочу воспроизвести еще один забавный случай, имевший место во время нашего экскурса по Лувру, в связи с которым Света почему-то долго чертыхалась. При этом нельзя было понять, она в этом случае им возмущалась или она им восхищалась.
  Оказывается еще в зале «Мона Лизы» Света пристала к одной русскоговорящей группе, чернокожий гид которой на прекрасном русском языке увлеченно рассказывал туристам всякие интересные истории, связанные с этой картиной. Однако было заметно, что этот молодой гид из Сенегала очень часто нервничал, так как невнимательно слушавшие его туристы своими репликами постоянно его доставали,    а он в ответ старался их убедить в том, что «Мона Лиза» это никакая не Софи Лорен в молодости, и что эту картину нарисовала не «Джоконда», а великий Леонардо да Винчи.
  Чтобы как-то смягчить обстановку и успокоить этого гида, Света взяла и вмешалась в эти его объяснения, заявив группе, что «Мона Лиза» это действительно не Софи Лорен в молодости и что скорее всего это ее прапрапрабабушка в молодости, хотя наукой это еще не доказано.
  А что касается этого художника «Леонардо да Винчи», Света как состоявшаяся поданная Евросоюза, объяснила своим землякам из России, что в наше время имя «Да Винчи» очень распространено в Европе, отчего даже она именем «Да Винчи» назвала своего жирненького мопсика.
  "Ну, а", - возмущалась она, видимо из-за того, что после этих ее уточнений вся группа почему-то стала смеяться и хлопать в ладоши, отчего русско-говорящего гида это еще больше разозлило и он в невежливой форме стал уговаривать Свету, чтоб она «катилась» не то к черту, не то к какой-то чертовой «шерше ля фам».
  Пожалуй это все, что я хотел рассказать Вам про «Тур де Пари».               

                P.S. Прошу прощения за творческий вымысел у Сергея
                и у наших жён путешественниц!