Кретин

Вечеринка организовалась импровизированно, как это часто бывает в студенческой среде. Было немного выпивки, была музыка, умные и глупые разговоры, песни под гитару. Надя выгодно отличалась среди других девушек своей красотой, все парни уделяли ей особые знаки внимания, а больше всех старался Стас.
Стас был новичком в этой компании, но его появление здесь было не случайным, сюда он пришёл именно из-за Нади. Увидев вчера Надю со своим соседом и другом детства Юркой, он сразу в неё влюбился. Красивый, хорошо сложённый, коммуникабельный, виртуозно владеющий словом, сам он тоже выделялся среди парней, и сразу обратил на себя внимание девушек, всех, кроме Нади. Его знаков внимания Надя тоже не принимала, она проявляла к красавцу Cтасу вежливое равнодушие, вызывая непонимание других девушек и досаду самого Стаса.
Ещё вчера, увидев Стаса, подходящего к ней с Юрой, Надя сразу узнала в нём парня, вызвавшего у неё утром в метро презрение. Парень был красив, хорошо сложен, Надя заметила его, но не потому, что он был таковым, а потому, что он, протолкнувшись между ожидающими поезда пассажирами, встал перед ними, зайдя за оградительную черту. По прибытии поезда он первым протиснулся в вагон, хорошо рассчитанными верными движениями в два рывка подскочил к свободному месту и плюхнулся на сиденье. Рядом оказалось много стоящих женщин, но уступать кому-либо место парень не собирался. На следующей станции вошла женщина очень пожилого возраста, но и это его не смутило. Женщина стояла, согнувшись вперёд, и мелко потряхивала курчавой седой головой. Место ей уступила другая женщина, лет пятидесяти, а парень сидел невозмутимо и, якобы, дремал.
Наде было больно и стыдно наблюдать эту сцену. Она была одной из тех натур, которые стыдились за чужие проступки. Вот почему, когда вечером Юра представил ей Стаса, Надя, сразу узнав в нём утреннего хама, вместо традиционно-вежливых слов типа – мне приятно, ответила поспешным коротким кивком головы и выдавила из себя: «Надежда». Будь парни повнимательней, они расслышали бы в голосе девушки нотки досады и разочарования.

– Надь, а ты чего от Стаса-то воротишься? – спросила Света подругу, когда они уединились.
– Да ну его, – неопределённо ответила Надя, но, видя, что на лице подруги остаётся вопрос, добавила, – Я видела его вчера в метро, он не уступал женщинам место.
– Ой, скажешь тоже! Да ты чего, дура! Такой парень!
– Нет, Свет, не нравятся мне такие.
Равнодушие Нади стало постепенно выводить Стаса из себя. Он, привыкший к общему вниманию, сначала поведение Нади принял за игру, но вскоре, поняв, что равнодушие девушки неподдельно, более того, уловив в её поведении тщательно скрываемую холодность, стал свирепеть. Его красивое лицо, отмеченное печатью самодовольства, сначала выражавшее добродушие и приветливость, стало меняться. Постепенно улыбка его стала кривиться, с лица сползла печать самодовольства, а в глазах стали читаться плохо скрываемые им обида, досада и злоба. Желая досадить Наде, обиженный парень стал приударять за подругой Нади – Светой, но и это Наде было безразлично.
На следующий день Стас пришёл встречать девушек из института. Света была счастлива, полагая, что он встречает её, хотя смутно всё же догадывалась, что больше Стаса интересует Надя, но всё равно, ей было приятно даже просто видеть его. Надя при встрече улыбнулась Стасу, но в улыбке, адресованной губастому очкарику, который вышел вместе с девушками из института, было тепла больше. Надя с очкариком шли впереди, и Стас видел, как они оживлённо о чём-то беседовали. Стасу же со Светой ни о чём говорить не хотелось, он думал о Наде. У входа в метро Надя с парнем остановились, повернулись друг к другу, и Стас уловил, с какой приветливостью Надя улыбалась очкарику, он что-то сказал, и она игриво потрепала его за вихор. Махнув рукой в знак прощания Свете и Стасу, парень сбежал в метро. Когда остались втроём, Стас театральным жестом вынул из кармана три билета в Дом художника, но Надя отказалась идти.
– Идите одни, – сказала она, как если бы Стас и Света были одним целым, – у меня сегодня другие планы.
Света светилась радостью, но Стас такого оборота не ожидал, собственно идти ему уже никуда не хотелось. Он следил взглядом за уходящей Надей. Мягко на ветру развевались её пышные светлые волосы, развевалась длинная юбка, и в этих колыханиях ему чудилось прощание. Но отступать Стас не хотел, с детства он привык получать то, чего желал, а сейчас ему больше всего хотелось, чтоб рядом с ним была Надя. «Всё должно быть так, как хочу я!» – успокоил себя Стас и нарочито громко, так, чтобы услышала и Надя, крикнул: – Такси! – Он надеялся, что Надя обернётся и увидит, как красиво они со Светой будут отъезжать. Такси вмиг остановилось, но Надя так и не обернулась.
«Кретинка!» – обругал мысленно Стас Надю. – «Зачем это я тормознул эту телегу, подумаешь, принцессу везу на вернисаж», – зло рассматривая ухо Светланы неправильной, как ему казалось, формы с дешёвой серьгой, дулся дорогой Стас. – «Даже счётчик водила не включил, сдерёт, наверное».
– Останови! – резко скомандовал Стас. Света удивлённо уставилась на парня, он сухо рассчитался с водителем и, предупреждая вопрос девушки, сказал:
– Заскочим в электротовары, мне надо.
В картинном зале Стас нервничал и злился на Свету. Злился за то, что она подолгу задерживалась у картин, за то, что у неё была какая-то дешёвая сумка, за то, что её бижутерия совсем не шла к её джинсовому сарафанчику. Желая быстрее закончить просмотр, Стас торопил Свету:
– Картины помногу смотреть нельзя. Это совершенно неправильно, что даётся сразу так много информации. На просмотр должно быть выставлено картин пять, если это картины разных художников, или штук тридцать, если это картины одного автора.
Света со всем соглашалась, ведь её тоже не особо занимали картины, для неё важно было быть рядом со Стасом.
Посещение выставки вместе с очередью заняло два часа.
– Я провожу тебя, – сказал Стас, хотя Света была не прочь ещё и погулять с ним. Но Стасу скорее хотелось прийти туда, где была Надя.
Комната, где жили девочки, была заперта, Нади не было. Света обрадовалась этому, а Стас наоборот. Когда Света ушла на кухню готовить чай, Стас, оставшись один, стал жадно шарить взглядом по комнате, отыскивая Надины вещи.  Он рассматривал флаконы и тюбики с парфюмерными средствами на полочке Нади, когда услышал за дверью её лёгкие шаги. Девушка, увидев в комнате Стаса, немного смутилась. Надя была в длинном махровом халате, в шлёпанцах на босые ноги, с влажными распущенными волосами, в руках она держала пакет. Было понятно, что она пришла из душа.
– Привет, – ответила она на приветствие Стаса и сразу добавила, – извини, я не в форме.
Надя ожидала услышать в ответ его слова извинения, но услышала извиняющие:
– Да ничего, ты великолепно выглядишь, так даже лучше.
«Лучше чего? Да, собственно, причём тут то, как я выгляжу», – с внутренним равнодушием подумала Надя, но тут же оставила и эти мысли, поняв, что глупо ждать от Стаса слова извинения, похоже, он всегда считает себя правым.
Тем временем Стас с жадностью рассматривал Надю, ловя каждое её движение. Надя достала из пакета банные принадлежности, что-то убрала в тумбочку, банные шлёпанцы – под кровать, мочалку и полотенце, перегнувшись через кровать, повесила на батарею. В каждом движении Нади Стас, обучавшийся некогда в танцевальной студии, видел изящество и пластику.
– Ты не обучалась танцам? – спросил он Надю.
– Нет, – коротко ответила девушка. В это время с парящим чайником вошла Света. Разговор, так и не начавшись, прервался.
Перед сном Стас вспоминал всё, что сказала Надя, вспоминал её жесты, взгляды. «Так, значит, никаких планов у неё на вечер не было, – распаляя в душе обиду, думал он, – может, она решила, что я со Светкой серьёзно, и не хочет мешать подруге, она же сказала, «идите одни», или она продолжает дразнить меня, а, может, у неё есть парень, а, может...» На следующий день, и на послеследующий, и на седьмой, и на восьмой день знакомства с Надей Стас думал о ней. Чтобы чаще видеть её, быть ближе к ней, он поддерживал связь со Светой, хотя привязанность Светы к нему его несколько огорчала. Надя же по-прежнему оставалась к равнодушна к Стасу и даже в общении с ним проявляла некоторую холодность. С другими парнями, которые под разными предлогами заскакивали к девушкам, она была более доброжелательна. Стаса это злило, он постоянно пытался показать своё превосходство над ними, то, выкинув в чей-то адрес недобрую шутку, то, мигом решив кому-то пример, то, выиграв у кого-то шахматную партию, и, похоже, он очень не любил Фердинанда, парня, которому всегда проигрывал в шахматы. Света, да и другие девушки, которые с появлением Стаса тоже под разными предлогами сбегались в комнату, где жили Света с Надей, радовались всем победам Стаса, но Надя их как будто не замечала. Она видела, что Стас постоянно пытается показать своё превосходство, и это ещё больше отстраняло её от него, ведь она понимала, что нормальным, по-настоящему сильным людям, не надо самоутверждаться, или что-то кому-то доказывать. Надя понимала, что многие из окружающих её парней, даже те, кто проглатывал шуточки Стаса или проигрывал ему в шахматы, много сильнее, правильнее его.
Видя отчуждение Нади и, полагая, что Надя не желает мешать подруге, Стас всячески старался показать, что не питает к Свете никаких серьёзных чувств. В отношении со Светой он был снисходительно-грубоват, и всё, что он делал для Светы: доставал ли куда-то билет, приносил ли какую-то книгу – всё выглядело как одолжение. Даже само общение со Светой выглядело как одолжение. Все это замечали, одна только Света не видела это, вернее, не хотела видеть. Ослеплённая влюблённостью, она тянулась к парню всей душой, и когда Стас, обуреваемый злобой, сказав ей какую-то пошлость, которую многие девушки приняли бы за оскорбление, стал укладывать её в постель, Света не сопротивлялась, более того, она шла на это с радостью и благоговением.
Не удостоив девушку прелюдии, Стас грубо вошёл в неё и стал действовать неумело, выплёскивая на Свету злобу за своё неумение и ещё более за то, что Надя для него недосягаема. Свете было больно, она еле сдерживалась от крика, Стас же делал всё более резкие движения, давая выход своей злобе и теша своё болезненное самолюбие. Его не заботили ощущения и самочувствие девушки, он демонстрировал ей, а больше себе, свою силу, полагая, что в том и есть главная заслуга мужчины. Сам он при каждом толчке тоже испытывал боль и чувствовал внутреннее сопротивление со стороны девушки, но, обуреваемый болью и злостью, продолжал действовать всё так же напористо.
Света не знала, почему ей так больно и неприятно, раньше у неё не было сношений, она была девственна, и потому она полагала, что боль её обусловлена прорывом плевы и её неумением. Внутренняя боль усугублялась неприятным трением волосяного покрова парня о её волосяной покров, которое с каждым его рывком всё более усиливалось и начало вызывать жжение.
Наконец, Светлана не выдержала:
– Пусти, – стала спихивать она с себя Стаса. Стас, считавший, что облагодетельствовал девушку, этого не ожидал. – Ты что, дура?! – накинулся он на неё. Света сидела, скорчившись, опустив лицо в обхваченные руками колени. Её напряжённая спина вздрагивала, она плакала.
– Ты что? – спросил её Стас, коснувшись плеча. В голосе его звучал вопрос с нотками упрёка. Света дёрнула плечом, как бы сбрасывая его прикосновение.
– Уйди.
Стасу хотелось, чтоб по общежитию разошёлся слух и, конечно же, дошёл до Нади, о том, как он силён, как много может дать женщине, но вот перед ним сидела нагая Света и плакала, значит, не вышло.
«Ну, уж нет!», – успокаивал себя Стас, – «У меня-то всё вышло, это дурёха-Светка не умеет». И он со злобой набросился с упрёками на девушку.
– Ну и не лезла бы, раз не умеешь! Не доросла ещё ты до этого, не созрела для половой жизни, а, может, ты вообще фригидна…
Он нёс ещё какую-то белиберду, внушая ей и себе, что всему виной её незрелость.
Так они в этот день и расстались. Он не сказал ей слов утешения, не извинился, не бросил прощального поцелуя, а просто оделся и, не дождавшись подобострастного взгляда Светланы, ушёл. На следующий день он не появился, на послеследующий – тоже. Идти к Свете, которая так скомпрометировала его, он не хотел, и, даже полагая, что она сама прибежит, как миленькая, он обдумывал, как бы ему отвязаться от неё. Света не прибежала.
Не идти в это общежитие совсем он не мог, там его почти все знали, любили, вахтёры пропускали без всяких разговоров, а главное, там была Надя. Хотя сейчас Стас вряд ли сам понимал, любит ли он её, вероятнее всего, Надя стала для него предметом его цели, и он не мог свыкнуться с мыслью, что какая-то кретинка, так в злобе Стас называл Надю, отказывает ему во внимании. И всё же эта кретинка непреодолимо влекла его к себе. Поразмыслив, кто же теперь станет в этом общежитии его пристанищем, Стас остановился на Римме, высокой худой девушке с обесцвеченными волосами, которая отличалась яркостью, дорогой одеждой и глуповатостью. Стас знал, что Римма неравнодушна к нему, она уже не раз делала ему на то намёки. Но главное, почему Стас выбрал именно Римму, было то ли желание чаще видеть Надю, то ли желание досадить ей, в этом он ещё и сам точно не разобрался, во всяком случае, то и другое ему представлялось возможным, так как Римма была однокурсницей Нади и жила в комнате через стенку. Но, оказалось, что видеть Надю теперь стало почти невозможно: почему-то из института Римма вылетала первой, а Надя со Светой задерживались, и вечерами в общежитии ему тоже не удавалось встретить девушек, они совсем не заходили к соседкам, то есть в комнату, где жила Римма. И лишь по смеху и голосам, доносившимся через стенку, Стас мог догадываться, дома ли девушки, и он понимал, что без него там не скучают.
– Ну и пусть, – успокаивал себя Стас, – подумаешь, принцесса! Римка не хуже, и отец у неё штабной генерал, правда, где-то в провинции, ну, да и Надя же не москвичка.
Хотя отец Риммы был совсем не причём, знакомиться с ним когда-либо Стас не собирался. Но знакомство Стаса со штабным генералом всё же произошло вопреки желанию его и отнюдь не при самых благоприятных обстоятельствах.
– Не знаю, – говорил генерал, опустив глаза в снег, – кто из вас виноват...
– Да вы что! – вспылил Стас, подскакивая со скамейки. – Это она меня заразила!  Он презрительно и злобно глянул в сторону Риммы, сидящей на другом конце скамейки и утирающей платком красные от слёз глаза. Сейчас, заплаканная, она была некрасива.
«Я пропал! Я пропал!» – била тупая мысль где-то в сознании Стаса. – «Вот сволочь! Вот сволочь!» – кидал он мысленно ругательства в адрес девушки.
– Вам, молодой человек, тоже надо сдать анализ и встать на учёт.
Стас слышал слова генерала как через какую-то пелену. «Неужели это конец? Неужели...? СПИД – это где-то там, это с другими, но не со мной же! Я молод, одарён, полон энергии, силён, красив, всеми обожаем. Боже! Почему же я?!»
Стаса душил подкативший к горлу ком. Наконец, он разрыдался.
– Кретин, Боже, какой я кретин! – крепко стиснув голову руками, и, раскачиваясь из стороны в сторону, запричитал Стас. Впервые за двадцать два года это слово, столь часто употребляемое им в адрес других, было адресовано себе.