когда будет Дом

В самый разгар пожара прибежал, из наших мужиков, только Юра.
Вместе с Евдокией Ивановной.
Они услышали завывания сирен пяти пожарных машин, из своего дома.
Немудрено, тревожный вой стоял на всю округу.
Сначала занялась огнём столовая, она почти вся была из дерева: полы, перекрытия крыши, даже оштукатуренные стены с «дранкой».
Тогда кирпичей не хватало, строили из глины с деревянными рейками.
Глина ведь тоже горит, кирпич тоже, но гораздо медленнее, особенно силикатный.
Огонь из подвала подлез к полам, вслед за теми корпусами, — то было делом скорого времени. От  столовой пошло дальше.
Скоро заполыхало везде в детдоме… как именно? не знаю.
Как на войне? Я там не был.
Первое впечатление, — красивое и завораживающее зрелище.
Как в кино. Не зря же придумано, человек может смотреть на огонь, или на пожар бесконечно. Успел забежать в свою «берлогу», схватить ключи, накинуть куртку, надеть ботинки. Револьвер спрятать в себя, куда-то за пазуху.
Разве упомнишь об этом в том хаосе, куда именно.
Выскочил во двор, там собралась куча людей, — пришлые мужики с округи.
Увидел Юрку с пожарным ломом, тех мужиков, пожарных.
Они ничего не могли сделать, все было разрознено.
У пожарных машин сразу закончилась вода.
— Юра!! Цепляй шланги в колодец!
Он понял мою мысль, подключить брандспойты к колодцам во дворе, где находятся те штуки, есть источник воды, под напором.
Юрка сам мне про них говорил и показывал при случае, те устройства.
Их было несколько во дворе.
Вот вспомнилось тогда.
Он ломом откинул люк, полез в колодец, таща, за собой брезентовый рукав от пожарной машины.
— Ты!! Ты! Ты, и ты!
— Там дети, им нужна помощь!
— Вперед сука!
И подтолкнул ногой одного мужика, из пожарного экипажа.
Ведь это была наука Тони, как управлять людьми.
— Куда им идти? — встрял сержант, из «пожарки»
— Вон туда! — показал рукой.
— Там маленькие дети!
На пожаре, как на войне, если человек в адекватном состоянии, то он понимает без слов.
— Сержант! Подгоняй туда тачку!
— Я залезу в колодец, а ты давай шланг.
— Ты понял?!
Он замотал понятливо головой, побежал к машине, завел, она придвинулась куда нужно.
Подобрал Юркин лом, открыл люк, залез в колодец, прикрутил шланг, стал открывать задвижку голыми руками. Она была очень старой, но мне было всё равно.
Когда у меня рвутся сухожилия и нервы, от нагрузки.
Штурвал ржавой задвижки поддался. Вода пошла.
Потом спасали детей, заходили внутрь этажей полыхающего детдома: я, Юра, тот сержант, ещё кто-то.
Приходили на выручку ночные воспитательницы, они уже выводили группами быстро одетых детей на улицу.
Это не было отвагой, — да ни в чем.
Просто спасал жизни других детей.
Мне было плевать на себя, в тот момент.
Потом сбежал оттуда, когда понял, — всё, что мог, сделал.
Добрался до дома, босыми ногами.
Это всё что помню, из той ночи и дня.
Хм, кто-то говорит, — что я герой.
Меня самого хотели посадить, всерьёз и надолго.
Ведь как всегда виноват стрелочник.
В моём случае, — электрик и электропроводка.
Но сумел вывернуться. Используя старые связи Тони.
Хотя было так.
Меня через некоторое время вызвали на допрос, пришёл, дал показания.
Конечно, не рассказывая о том вечере и ночи.
Ведь меня бы приняли за сумасшедшего.
В кабинете играла музыка по радио, Патриция Каас, с хитом про блюз.
У человека сидящего, напротив меня за столом, была оттопырена нижняя губа и наморщен лоб с небольшими залысинами.
Я чуть не заплакал, — песня напоминала об Ире, но сдержался.
Наматывая сопли на кулак:
«Так и так, был пьян, ничего не помню.
Спал в кандейке. Потом пожар. Проснулся.
Как все, пошёл спасать детей… всё!»
Тот «следак» говорит, — хочешь нашим стать…
****
Эпилог.
Вот так закончилась моя история.
Наверно, кто-то захочет узнать, что было дальше, со всеми?
Почему нет, можно устроить.
После пожара, детский дом, а от него мало что осталось, вскоре снесли.
Погибло девять детей, считая Иру.
Кого-то хоронили побыстрей, что тут скажешь.
Её останков конечно не нашли при разборе стен и фундамента, — списали на совсем сгоревшую.
В то время всем было пофиг на всё.
Власти постарались, им выгодно, чтобы о той трагедии, народ поскорее забыл.
Так и случилось, все забыли, кроме некоторых.
Через десять лет, на образовавшемся пустыре, построили торговый центр, под названием «Дом». Когда бываю поблизости, то обязательно подойду ближе к нему, но внутрь никогда не захожу. «Дом» построен из бетона и стекла, красивая красная крыша. Я смотрю на него, думаю и гадаю, — тот ли этот Дом, или нет?
Может ли быть такое, чтобы Он переродился заново?
Наверно это всё-таки мои фантазии, успокаиваю себя.
*
О себе, так о себе. В принципе рассказывать особо нечего.
После пожара, уволился, там ведь почти всех уволили, кого-то отправили в другие детдома работать, кого-то временно оставили разгребать завалы.
Мне тоже предлагали, но я отказался.
Пошел в органы МВД, тогда ещё в милицию.
Заочно окончил школу, стал следователем…
Карьера быстро шла в гору, ведь Тони сам того не понимая, оставил мне кучу компромата на всех видных криминальных элементов.
Чем я пользовался, и без жалости шил им дела.
Заматерел, связи, звания, капитан, майор юстиции, — тут решил возбудить уголовные дела против Тони.
Ведь официально он считался пропавшим.
Я желал отомстить ему, даже посмертно, чтобы имя Антона Зайцева стало проклятым навсегда. А не осталось в памяти, как щедрого мецената и благодетеля.
Сначала их сделалось много: дело о пожаре, гибель детей в детдоме, о причастности Тони к пропаже девочки, которую он сжег после убийства.
О других изнасилованиях. Потом объединил всё в одно, получилось сотня томов, «детдомовского дела». Но следствие шло с малыми подвижками.
Прижал к стенке бывшего директора, Игоря Валентиновича.
Поначалу хотел его «закрыть» за халатность, за многое другое, потом передумал.
По большому счёту он не виноват, в том, что случилось.
От него узнал адреса и имена девчонок, которых насиловал Тони.
Тоже мало дало: большинство тех девочек, в итоге скатилось по наклонной: спились, пошли по рукам. Другие, стали женщинами, подчас с семьёй и с детьми, не желали вспоминать сексуальное насилие...
— Им самим нравиться, когда они показывают дырки и скулят, а потом прибегают сюда, — Ах, спасите, меня изнасиловали. Вызывайте экспертов.
— А девушки тоже желают анального секса?
— Не ссы. Девушки не только хотят, а просто писают кипятком от кайфа.
— Наверно когда как.
— Да им только дай волю, — они покажут всё на свете.
— Ага, какие у них есть мышиные и шоколадные глазики.
— Причём в развёрнутом виде.
— К тому же всем подряд.
— Ведь будто назло мужикам специально отращивают сиськи и попу.
— Им нравится, когда их имеют. А нам, потом разгребать всё гавно.
— Во-во.
— Наша работа. Не нравиться – уволься.
— Но-но. Я сам знаю.
— А ты что такой грустный? Не отходишь от «детдомовского дела»?
— Да, сон тут приснился один.
— Понятно. Ты завязывай. Сегодня пятница, хочешь в «Белоснежку» сходим, немного расслабимся?
Мы шли втроем, Саня, Вадим, и я, побрякивая медалями и знаками отличия.
Спускаясь вниз по лестнице, после утренней летучки в кабинете полковника.
Нам устроили общий разгон, после резонансного дела с изнасилованием.
Девушку изнасиловали после вечеринки, а нам отдуваться теперь.
— А когда ты тот «висяк» закроешь? Той девчонки, из ночного клуба?
— Не ссы закрою, уже скоро…
Называется профессиональной деформацией, как человека, так и личности.
Ты попросту машина, делаешь свою работу, получаешь зарплату.
Можно объяснить на другом примере;
Для зубных врачей, ваши любимые зубы, — это номера в челюсти.
«16», «26», или «14».
Для них ничего не стоит, ни нервов, ни переживаний, удалить зуб под номером «16». Для них это просто работа.
Наверно, для всех тоже, кто живет в этом непростом мире.
Только когда оказываешься вне Системы, то понимаешь, как всё печально.
Отслужил положенные 25 лет, недавно вышел на пенсию.
У ментов и военных, она хорошая, поэтому на скромную жизнь мне хватает.
«Детдомовское дело» незакрытым сдал в архив, наверно поэтому ушёл в отставку.
Сейчас мне столько же лет, как и Тони тогда.
Что ещё сказать? После пожара, часто приходил на то место, на пустырь.
Летом он зарастал буйной травой, осенью образовались кустарники, а зимой снег покрывал его белой скатертью, — было красиво наблюдать за этими превращениями. После прогулки по пустырю, я обязательно заходил к Юре, проведать, дабы узнать, как дела, и что с ним.
****
Юра, — он тоже уволился, хотя не сразу.
Он остался работать на пожарище, разбирал завалы, и все такое прочее.
Я захожу к нему домой иной раз в гости.
У него пока живые родители, которым уже лет под восемьдесят.
Он сильно переживает за них, хотя в основном за себя, ведь когда они умрут, он останется совсем одиноким на свете, не считая кота и Евдокии.
В следующее посещение, я узнал, что у него умерли родители.
Мы помянули их, заодно тех, кто остался навсегда в детдоме.
В следующий визит, — что от него ушла Евдокия Ивановна.
Мы выпили, я угощал.
В следующий мой приход, узнал, что умер тот самый кот, по имени Василий, от старости. Мы помянули кота, заодно всех. Но уже совсем по чуть-чуть.
Юра, уже совсем сдал, перестал курить. Перед прощанием, мы очень долго сидели на лавочке, почти до самых сумерек, тогда стояло лето.
Молчали, — о чём ещё говорить, ведь всё уже высказано давным-давно.
Юра смотрел в землю, под его ногами, обутыми в валенки.
Я же смотрел на то пустое место возле горизонта, где раньше виднелось здание нашего детдома. Юра вдруг спросил, прошамкав сквозь редкие зубы:
— Помнишь, что тебе говорил тогда, про свою смерть?
— Конечно, помню Юра.
— Я буду приходить к тебе, иногда. Ты меня узнаешь…
Сказал, и больше ни проронил, ни единого слова.
Даже тогда, когда стал уходить домой.
Я обернулся, чтобы посмотреть на него:
Он также сидел на лавочке, сгорбившись под старым пиджаком, рядом палка, на голове неизменная фуражка, натянутая почти на глаза.
У меня защемило сердце, и я поскорее удалился.
Той осенью, тоже пришел, но дом был уже пуст и заколочен.
От соседей узнал, что Юра Акинфеев, или Юрка Кривой, бывший уголовник и алиментщик, недавно повесился в бане.
Перед смертью он нарочно открыл калитку, дверь в дом, в сарай, в баню.
Его нашли на следующий день, он долго не провисел в петле.
Всё равно отпоют, похоронят на кладбище среди всех.
Юра приходит ко мне, правда во снах, в другом обличье, но конечно узнаю его.
— Жизнь, заслуживает чего-нибудь? — спрашиваю себя.
Сам же отвечаю. — Жизнь, в наше время, ничего не стоит…
— Наверно ничего, — замечает один мудрый Кот, с фуражкой, которая залихватски сбита на правое ухо.
— Тут дело такое, — говорит Кот.
И подмигивает прищуренным глазом, с очень знакомым мне выражением.
Тоже улыбаюсь ему, видимо, поспел к тому празднику на Зеленой Горе.
*
Слава, — он сейчас Вячеслав Петрович, большая шишка в министерстве образования, примерный муж и семьянин.
Тогда, после пожара, он уволился. Перешел на работу в школе учителем, потом его перевели в «гороно» на какую-то должность. Так пошла карьера.
Раньше мы часто виделись, заходил в гости. А сейчас — уже нет.
У него были две маленькие дочки, при мне, то есть когда он работал вместе со мной в детдоме, то заделал нового ребенка, надеясь на мальчика.
Славка мечтал о нем и рассказывал, что они вместе будут ходить на рыбалку и всё такое мужское, копаться в мотоциклах и машинах.
Он купил уже какой-то детский конструктор для мальчиков, который стоил бешеных денег.
Но, увы, в третий раз получилась снова дочка.
Поначалу он впал в депрессию, но потом как-то всё улеглось.
Славка стал любить третью дочь, со временем, ведь куда деваться, не отрекаться же от родного ребенка.
Хотя всегда думал, у него наказание такое свыше, или карма: за измены жене, за бабничество.
Был и адюльтер, Славка по глупости переспал с сестрой жены.
Это ладно. Так она залетела. И к тому же замужем.
Что делать, Славка уговорил её идти на аборт.
Вы только не рассказывайте его жене, а то как-то неудобно получится.
А Славка много кого уговаривал идти на аборт, то одну, то другую.
Некоторые не соглашались, уходили в декрет, потом втайне рожали.
Кого не знаю, да и сам Славка не знает.
Наверно у него по свету, не трое дочек, а много больше.
Эх, Слава, Слава, — такие вот дела.
Потом Слава говорит, что к нему домой, заходил недавно Фадин.
*
Олег Фадин, — я встречался с ним пару раз.
Так, пересекались на улицах.
После пожара его забрали в другой детдом, он там пробыл недолго, сдал экзамены и выпустился. Отучился, отслужил. Вернулся в наш город. Теперь он стал совсем взрослым мужиком, счастливо женат, двое детей, хорошая работа.
Он рассказывает так про себя. Почему нет, и я верю ему, что так и есть.
Почему-то всегда думал, что у него так и сложится в жизни.
Хотя он стал взрослым, но почти не изменился: осталось круглое лицо, такие же глаза. В конце разговора, он долго посмотрит на меня влажным взглядом, как тогда, вспомнит Иру. Что она хотела мне передать, в тот последний вечер, когда ушёл бухать. Как Ирочка стремилась меня увидеть, после подарка.
Возможно, сейчас всё было бы по-другому, если бы не покинул её тогда.
Но я то знаю, что иначе ничего уже не будет, а осталось как есть.
Не слушаю его дальше, отмахиваюсь, быстро ухожу от него прочь.
Вытирая слёзы. Наверно поэтому не особо ищу с ним встречи.
А так с ним всё нормально. Он не пропал в жизни, стал крепко на ноги.
Такое ведь редко бывает среди детдомовских пацанов.
И я, черт возьми, очень рад за него. Что он всё-таки живой.
**
Тони, — а что про него?
Про покойников или хорошее, либо ничего.
В новостях по телевизору, сделали специальный выпуск про него.
В городских и даже российских газетах печатали статьи и заметки, разных журналюг, о том, что пропал без вести один очень влиятельный бизнесмен и меценат, — Антон Зайцев, широко известный в узких кругах под кличкой Тони.
Конечно, пропал. И конечно без вести. Туда ему и дорога.
На место Тони, пришёл другой «тони».
Конечно, совсем не то, когда городом руководил живой Тони.
Хотя иногда вспоминаю его, и его науку.
Как объяснить? Ну хотя бы примерно так.
Люди — нечеловеки.
Они никогда не поймут никого другого, кроме их самих же.
Они не ощенят, как щенков.
Они среди нас везде, — и это печально.
Я стал вспоминать близких людей, с кем пришлось сталкиваться в жизни:
Этот нечеловек, тот нечеловек, тот тоже, и этот, а вот ещё один, редкая тварь и гнида. А вот ещё один, и ещё, ёщё, и ещё, и ещё.
Люди — ау , где нормальные человеки?
Неужели не осталось никого на свете?
Наверно нет. И поэтому, зачем мне жить дальше.
Мне кажется, что я нахожусь в каком-то аду.
Нет, не церковный ад, а другой.
Называемой жизнью, на странной планете.
Возможно, я убил кого-то.
Или наверно, но не суть.
Ничего не меняет, в глобальном смысле.
Главное, заложено в другом, как прозрение, увидеть то, что не видят другие.
Может оно и есть то самое. Я не знаю.
Вероятно сам превратился в того нечеловека, после убийства?
Спрашиваю себя. Наверно нет, увы.
Я бы хотел стать таким, но.
Ведь мое наказание свыше, жить среди нечеловеков.
Ага, а чтоб помучился посильней…
**
Ира, или Ирина, — что тут болтать, вы уже сами знаете.
Про неё не писали в газетах, не показывали по телевизору.
Раньше, когда на том месте был ещё пустырь, я часто приходил туда.
Клал цветы, садился на землю, поминал несколькими рюмками водки.
Одну выливал на землю, так принято.
Затем говорил и рассказывал ей новости, вслух, и молча.
Про себя и про других людей, про свою работу, про то, что не могу закрыть «дело» с ней и детдомом.
Рассказывал про многое, про то, как её любил, до сих пор не завел семью.
Как похоронил мать с бабушкой, живу совсем один.
Как я хочу снова услышать её песенки, чтобы она гладила меня по волосам.
Потом плакал навзрыд и уходил прочь.
Чтобы потом вернуться снова, к ней.
Через десять, на пустыре воздвигли торговый центр.
И не стало места, где бы мог, поклониться и помянуть
*
А недавно мне приснился сон;
«Я находился в магазине, вроде советского универмага.
Народу уйма, все толклись, ругались, стояли в очередях.
Я же стоял в дамском и одновременно швейном отделе, где продавались швейные принадлежности, лаки, краски, пудра и прочее добро из косметики. Мне неловко и стыдно, будто без одежды, в одной майке с трусами.
Но мне очень нужно стоять в этот отдел. Нужны волосы.
Волосы из женских париков, они продаются только здесь, в этом отделе. Почему-то помню, что уже сюда заходил неделю назад, спрашивал их у одной милой продавщицы.
Тогда они закончились как назло, она сказала, что поступление париков будет через неделю.
А сейчас той продавщицы за прилавком пока нет, наверно ушла на обед, народ разошелся, я остался один.
Вскоре за прилавок кто-то зашёл, но эта не была знакомая мне продавщица, она была другая.
Я стоял первым, но сзади постоянно крутилась молодёжная девка, ей тоже надо в отдел.
Продавщица сразу обратилась к ней, будто не замечая меня.
И та девица, она тоже стала спрашивать и заказывать покупки.
Вскипел, не выдержал, и заорал: «Я стоял первым! Не сметь брать передо мной!»
Она ворчала мне в спину, будто я здесь не стоял, а стояли лишь одни пидары из сильного пола, ещё что-то обидное.
Я развернулся и рукой неловко ударил по лицу.
Она затихла, испугалась, отошла от прилавка.
Стал спрашивать у продавщицы: «У вас есть парики из темно коричневых волос?»
Она ответила, что таких не бывает, и что есть, то есть.
Тогда спросил, а какие тогда у вас есть?
Она стала показывать, выкладывать на прилавок парики из рыжих волос.
Они все были рыжие, различались только оттенками и длиной волос. Я почему-то купил один рыжий парик, попросил его завернуть. После мне надо кое-чего сделать, но я не успел…»
Наверно она, в том сне, просила меня принести ей, те каштановые волосы, чтобы остаться навсегда красивой.
Я уже купил один женский парик в магазине, ведь сейчас париков пруд пруди.
Он такого же цвета, как были тогда у неё. Только куда принести, пока не знаю.
***
Постскриптум.
Тони-Тони. Ира-Ира. Зачем все так. Вышло...
Он не знал.
— Эй, бармен, сейчас что у нас, — ночь или вечер?
— Да ты допился мужик, никак утро уже.
— А понятно. Сколько с меня?
Бармен назвал сумму, он полез в куртку за бумажником, пытаясь задать важный вопрос. Но бармен перебил его:
— Слушай, я всё понимаю, но ты забери свою фотографию. Ты вчера всю ночь совал её другим клиентам. А ведь они просто хотели выпить, а не слушать твою болтовню про какой-то там детдом.
— На, возьми, — бармен, ладонью отбросил фотографию по барной стойке ему.
Она слетела на пол, будто живым самолётиком.
— Не теряй больше, если она так уж тебе дорога.
— Заткни поганый свой рот! — он бережно подобрал фотографию и спрятал в куртку.
Через окно мутного бара, проскользнула видимая тень за стеклом, обретая очертания девичьей фигурки, очень похожую на ...
— Эй, да подождите меня! Я ведь столько тебя ждал! — Кричал он вслед туманному образу:
— Я все объясню, вы не так поняли!
Он стремился за ней; а навстречу голуби, лошади, повозки, старинные постройки…
— Да куда я попал, черт возьми! Это другая реальность, а не моя!
— А что ты желаешь? Другую, так другую. Вот возьми, если ты хочешь…
Спросил его кто-то, а кто именно он так и не понял.
Он оказался снова в баре.
Ведь сотворилось мгновенное перемещение.
Он ничего не почувствовал от мельчайших изменений.
*
Он стоял снова в баре. Бармен назвал сумму, отдал фотографию.
Её он спрятал в куртку, потом расплатился.
Затем нащупал револьвер Тони, он тоже был у него в кармане куртки.
Тони, Тони. Что же сделала с нами жизнь.
Жизнь. Настало время решить с ней один последний вопрос.
Наверно он закончил свою грустную историю.
Он вышел из бара на улицу, и, оглядевшись, увидел снова девушку со спины.
Стрижка каре, каштановые волосы, летящая походка на высоких ботиночках.
Он был уверен, повернись она назад, и у нее окажутся такие же глаза, как у той девчонки. А может и есть она сама.
Вдруг она осталась жива, и объявилась только сейчас?!
Девушка уходила от него вдаль.
Но он не хотел её потерять, поэтому бросился за ней.
Тяжёлый револьвер бил ему по ноге.
Девушка шла быстрым шагом, и он с трудом за ней поспевал.
Иногда ему казалась, что она идет, не касаясь ботиночками асфальта на тротуарах.
Внезапно она повернула, и зашла в какой-то магазин.
На той вывеске указано — «ювелирцентр».
Но ему стало плевать на эту вывеску, да и вообще на всё.
Он только думал об увиденной девушке: «вот и всё, наконец, то мы встретимся…»
Коротким рывком, он открыл дверь в магазин.
Пометавшись по пустому залу без покупателей, в бешенстве закричал:
— Где девушка?!
— Какая девушка?
— Она, сюда, зашла!! — отчетливо проговорил, выделяя каждое слово.
— Тут никого нет, кроме вас никто не заходил.
— Врёте! Вы все врёте! Она здесь, и я это знаю! Куда вы её спрятали?!
— Мужчина, вы пьяны, проспитесь, здесь никого нет. Уходите домой.
Он вытащил из кармана куртки револьвер, рукояткой разбил стеклянную витрину.
Потом громко высказал, тем, троим девушкам, сотрудницам магазина:
— У меня нет дома, нет, и не будет!
И нажал два раза спусковой курок на револьвере, пули ушли в потолок, разбивая люстру, ещё что-то стеклянное и блестящее, наверно зеркальную мозаику, в которой отражались странные тени.
Тени, — живых и неживых людей, среди них выделялась одна худенькая девушка со стрижкой каре и с огромными глазищами, в которых отражался весь мир.
Она смотрела на него, что-то беззвучно шептала, а может даже пела песенку из детства. Ведь такое тоже бывает.
Осколки посыпались вниз.
Он не обратил на сверкающий дождь никакого внимания:
— Всем лежать! Тогда будет ограбление!
Он взял одну сотрудницу, прижал к себе.
Приставил ствол к её виску.
— Я знаю. Ты умрешь, я тоже. Мы сегодня умрем вместе, чтобы ни случилось.
Не бойся и не дрожи. Теперь это мое дерево.
Что ему оставалось делать. Он не занимался утешением.
Тони рассказал одну историю, тогда.
Но у него не хватило времени, промолвить ей об этом.
Люди в бронежилетах, с надписью «полиция», в касках и в масках.
Шагнули в дверь магазина.
Он нажал на курок, — они тоже.
У него оставалась лишь одна пуля, в барабане револьвера.
Только  он целился в потолок, а они в него.
А потом, всё...
Он полз по залу магазина, истекая кровью.
Люди. Живые. Они вряд ли умеют любить кого-нибудь по-настоящему.
Один-единственный осколочек из зеркального потолка, лежал на полу возле его лица. Может он успел, краешком взгляда, посмотреться в него, где увидел в зеркальном отражении худенькую девушку со стрижкой каре.
Хотя, он успел прошептать посиневшими губами, но вряд ли его кто-то услышал и разобрал что-то в предсмертном сипении:
— Я иду, Ира, в наш Дом…
Наверно, они всё-таки встретились в другом мире, непонятным для нас, мужчина с седыми волосами и девчонка со стрижкой каре….
*
Российский новостной портал.
Рубрика «криминальные новости» сообщает:
«Сегодня утром в городе Эн, произошло вооруженное нападение на ювелирный магазин. При попытке задержания налётчика, по тревоге вызванный наряд полиции, был вынужден применить табельное оружие.
Как стало известно, — нападавший был в сильном алкогольном опьянении, находился в возбуждённом состоянии, пытался взять в заложники одну из сотрудниц магазина, при этом произвёл несколько выстрелов.
Предварительно установлена личность мужчины: он являлся бывшим сотрудником органов МВД, находившимся в отставке.
При себе имел разряженное оружие, — незарегистрированный револьвер марки «Кольт Питон».
В карманах одежды обнаружены: чёрно-белая фотография, где изображен он в молодом возрасте с неопознанной девочкой, так как она не была ему дочерью, не доводилось ему женой. Детали не раскрываются.
По факту происшествия возбуждено уголовное дело, ведётся следствие...»
****
Одним весенним солнечным утром, мужчина средних лет, направлялся в поликлинику. Почему именно туда, спросите вы?
У него был назначен прием у врача.
В последнее время его стали беспокоить частые боли в сердце.
Он взял бессрочный отпуск на работе, решил заняться своим здоровьем.
Зачем? Он и сам не знал, — почему так делает.
Наверно так надо, чтобы протянуть ещё немножко на этом свете.
Когда он стал заходить в ворота, то увидел девушку.
Она была странной, то есть девушка была вполне себе обычной, но он чувствовал в себе необъяснимое знание, — что она странная.
Он ходил в ту поликлинику, уже две недели подряд: сдавал анализы, проходил обследования, приходил на прием к разным специалистам.
И каждый раз замечал ту девушку.
Она стояла возле входа в поликлинику и продавала с рыночного стола разные вещи: то футболки и майки, то постельное бельё, — каждый день ассортимент менялся.
Иногда он наблюдал за ней, притормаживал шаг, медленно-медленно проходил возле неё самой, её неказистого прилавка, выставленного на улице.
Потом он спрашивал себя, — что же в ней такое странное?
Прическа каре, каштановые волосы, худенькая фигурка, тонкие ножки в ботиночках.
Одета простенько, хотя и цветасто: красная юбка и зелёная курточка, на головке вроде желтого банта или гребня, он так и не разобрал.
Правда, у ней были поразительные глаза, с длинными ресницами.
Сегодня утром, девушка так же стояла с товаром.
Он нарочно подошел к ней ближе, может она предложит ему что-то купить…
Сегодня она продавала очки и оправы.
Но она, как назло, уткнулась в телефон, ничего не замечала вокруг.
Он вздохнул, проходя мимо неё, зашагал к зданию поликлиники, неуверенной походкой.
Наступило время обеда, когда он освободился от врачей.
И вышел из здания. Направился к выходу.
Оглядываясь по сторонам, он искал взглядом её, странную девушку, почему-то для него стало очень важным, даже важнее всего из прочих дел и занятий.
Но её он не видел.
Странно, вот же её прилавок, а где же она сама…
Вдруг он заметил, — она сидела попой на земле, уткнувшись лицом в согнутые коленки, обняв их тонкими ручками.
Странно, и непонятно, — думал мужчина.
Может она плачет, а может у ней что-то случилось, или ещё что нибудь такое.
Да хотя, и скорее всего, — бросил парень, вот и ноет теперь.
Навстречу ему валом шли люди в поликлинику: вот дедушка с клюшкой, вот бабуля, а вот молодая девушка с крупной грудью и с большой задницей, торопится и обгоняет их, её груди трясутся под майкой, как при бешеной скачке. А потом ещё, и ещё, поток людей нарастал, с каждой секундой и с каждым мгновением.
Но никто не обращал на девушку внимания, ведь каждый шел по своим делам.
Девушка тоже не обращала внимания на проходивших людей, она всё так же сидела, уткнувшись в ещё острые по девчоночьи, коленки.
На её спинке повис черный рюкзачок, с надписью «найк»
Прошёл мимо девушки. Но что-то его не пускало дальше.
Он вернулся, не обращая внимания на поток людей.
— У вас всё хорошо?— он с трудом узнал свой голос, будто не он сейчас, стоит и задает глупый вопрос.
— Да, а почему вы спрашиваете? — она подняла головку и посмотрела на него, огромными глазами. В которых светился весь мир.
На вид она не оказалась взрослой девушкой, а выглядела девочкой 15 или 16 лет.
— Мне так показалось. И мне кажется, что будто я вас откуда-то знаю.
— Неужели?
— Да, вот твое имя, — Ирина. Так?
— Странно, но вы угадали. Хотя мне нравится, когда меня называют Ирой, или Ирочкой.
— Давай на «ты», а то себя чувствую стариком. Меня зовут Макс, то есть Максим, — представился он.— Может ты тоже знаешь меня?
Девчонка встала с земли, отряхнула юбочку и задумалась
— Возможно, или нет, но это же чистый бред. Наверно я сошла с ума, но мне кажется, что я где-то слышала имя, и повторяла его очень часто.
— Может, там, в другой жизни,— она улыбнулась ему.
— Слушай, а ты чем занимаешься? Ну вообще.
— Я живу у приёмных родителей, помогаю им продавать. А так, пока учусь в школе, скоро экзамены, я их сдам и стану артисткой.
— Вот как?
— Да, я очень люблю петь и танцевать. А ещё я люблю дружить с людьми.
Тебе нравится дружить?
— Да, нравится.
— Тогда мы теперь друзья?
— Да конечно
— А ты чем занимаешься в жизни?
Мужчина задумался:
— Не знаю. Наверно я жду тебя, вот и всё.
— А ты смешной и странный, — отозвалась девчонка.
— Мы оба странные, наверно это судьба,— подытожил мужчина.
Девчонка хмыкнула и запрокинула головку наверх, всматриваясь в небеса, будто ища там ответы.
— Мне скоро исполнится 16 лет, и я могу стать твоей любовницей. Если ты будешь ждать меня.
— Да я готов ждать хоть целую вечность!
Они оба рассмеялись этим удивительным словам, которые произнес он.
И откуда им было знать, что оно так и есть.
— Я хочу тебя сделать счастливой, и это правда,— он посмотрел на неё, прямым взглядом.
— Значит, так? А ты не бросишь меня?! Как тогда?
— Нет, уже никогда. И ни за что!
— Я не верю тебе. Что так будет, с нами.
— Твое право, хочешь, — не верь. Я ведь тебе не обещаю подарить все звезды и небо.
— А мог бы просто соврать для меня, — обиделась девчонка, и встряхнула тёмными волосами.
— Я хочу, чтобы ты для меня подарил эти звезды, и немножечко солнца.
Ты ведь сможешь сделать?! Я очень хочу стать счастливой. Рядом с тобой.
— Не хочу врать. А хочешь, пойдем гулять? У меня столько всего накопилось, а времени так мало…
— А с товаром что делать?
— Я покупаю всё сразу. Мы его возьмем, будем раздавать всем бесплатно...
— Тогда я согласна. Только у меня есть просьба…
— И какая?
— Мне почему-то хочется тебя гладить по голове. Ты мне разрешишь?
— Хм, ладно, гладь сколько угодно.
У него на душе стало печально и радостно, одновременно.
Мужчина ещё подумал, — грустная история, когда-нибудь да заканчивается, не так уж и с плохим финалом.
Он не врал, — времени снова осталось очень мало, рак крови, осталось всего лишь несколько месяцев, чтобы успеть сделать Ирочку счастливой.
***
Игорь Райбан. апрель 2022 год.