Полк Гранта Джеймса

  Рядом с нашей матерью, как дети, мы болтали и говорили о полку. Это был центр, вокруг которого вращались наши мысли; в особенности, на которой основываются все наши разговоры и детские воспоминания.
навесным, хотя его ряды быстро пополнялись новыми лицами, а
старые нас давно забыли; тем не менее, это всегда было "полк" - наш когда-то счастливый передвижной дом, о котором мы говорили, как о каком-то
хороший друг, который любил нас и был далеко; а мне грубый понравился
красная форма с оловянными пуговицами и белой тесьмой для ее владельцев
казалось расой людей, обособленной от холодного и эгоистичного общества среди
которые лишили мою мать ограниченных средств и вдовства. Она,
Бедная женщина! казалось, что-то из этого тоже чувствовал; для более чем
однажды, увидев бродячего солдата, проходящего через наш тихий
маленькая деревня, я видел, как она вздрогнула, с глазами, полными слез,
когда ее мысли вернулись к нему, который спал далеко в своей
одинокая могила на берегу могучего Гудзона. Как тот старый
шотландская дама, которая так красиво изображена в "Лажере", "когда
она говорила о солдате, это было в стиле выше ее обычной простоты;
на языке у нее была какая-то зыбь, иногда слеза (ибо
ее возраст не утратил привилегии слез) сделал еще больше
красноречивый. Она хранила свои печали, как молитвы, которые утешали
их, священных для себя; они не бросали на нее ничего мрачного
поведение; лишь нежная тень, как пестрые облака лета,
которые увеличивают, а не уменьшают благосклонность сезона».          
Мой отец был капитаном шотландского полка, который сформировал
часть несчастной армии сэра Джона Бургойна. Он получил
тяжелое ранение при штурме острога форта близ Скенесборо,
и пришлось пройти сложную операцию трепанации, которая была
искусно сделанный с серебряной тарелкой, на которой он причудливо
вписал свое имя и номер полка. Он был потом
погиб в стычке на берегу Гудзона и был поспешно
похоронен на поле. В последний раз я его видел, когда моя мать,
с глазами, полными слез, подняла меня на руки так, что бедняга
мог поцеловать меня, когда он сжимал свой меч, в то время как войска шли
поспешно на фронт. Долгий день рев далекий
в ушах бледной женщины и в ее душе звенела стрельба, как грохот
битва поднялась и упала на порывистый ветер. На закате пришли войска
спина побеждена и подавлена; но мой отец _not_ среди них. Он был лежащий у подножия сосны, с простреленным сердцем!

После этой тяжелой утраты моя мать вернулась домой с двумя детьми.
(моя сестра Лотти и я), и, сняв небольшой коттедж, примерно
миле от родного города, жила тихой и уединенной жизнью,
ей полагалась мизерная пенсия капитанской вдовы.

Я был на два года старше милой малышки Лотти, хорошенькой черноглазая девушка со светлой кожей и большими массами темно-коричневых волосы.

Я помню себя сначала маленьким мальчиком, любимцем и игрушкой
солдатики, которые делали для меня биты и мячи, волчки и игрушки; кто позволил
мне ездить на их спинах и держаться за их веревки всякий раз, когда я
имел ум сделать это; которые рассказывали мне старые истории о днях Вульфа, о
Осада Беллейля и дикие приключения в Западной Флориде. я
вспомните переходы из города в город, из лагеря в казарму и из
от форта к форту — все это теперь кажется мне сном; в то время
войска шли сквозь облака летней пыли или по глубокому снегу
Американская зима, а я с другими полковыми бесами сидели весело и
уютно устроившись на вершине фургона среди сундуков,
нарукавники, котомки, кастрюли, котелки и солдатские жены, которые
курил, пел, изредка ругался матом и подшучивал над эскортом, который
маршировали с каждой стороны, примкнув штыки. Тысяча детских
случаи доброты солдат ко мне, когда мальчик (потому что они
любил моего отца), остались в моей памяти, а многие другие
важным событием дней и лет между тем временем и этим, является
забыт навсегда.
Любовь к родине, благородное чувство, всегда сильна в сердце
настоящий солдат. Когда 67-й, или Южный Гэмпширский полк, командовал
Каллендером из Крейгфорта, высадившимся в Портсмуте в 1772 году после
долгая карьера опасной дипломатической службы, единодушно и импульсивно
все мужчины бросились на пляж и поцеловали гальку.

Читатель простит профессиональное тщеславие, или esprit de corps,
что заставляет меня таким образом прелюдировать простую неприкрашенную историю
карьера солдата, - описание некоторых приключений, которые я
через что я прошел, люди, которых я встретил, и сцены, которые я видел
свидетелем моего марша по жизни.

Я родился в стане армии Бургойна, когда она была на границе
озера Шамплейн: таковы первые звуки, до которых донеслись мои младенческие уши. Нам привычными были грохот барабана, ноты, Кентишский рожок, топот марширующих ног и бездумное веселье товарищей моего отца.

Эта судьба была моей собственной, так же своеобразной, как и судьба других
военных странников по жизни; ибо твой солдат великий путешественник
и на море, и на суше дух заблудший и беспокойный; но его
путешествия и его беспокойство непроизвольны; на данный момент он не
в красном сюртуке он перестает быть хозяином «своего собственного лица»,
или (подобно листу, сорванному с дерева) быть арбитром своего собственного
судьба; но должен маршировать, плыть или сражаться, где бы он ни был
приказал, _послушание_ первое слово в его словаре. Он
становится в некотором роде машиной, но _не_ машиной в соответствии с
унизительная идея его разумного величества Пруссии; для истории
человечество докажет, что самые блестящие достижения в войне и
самые счастливые результаты в мире, как те усилия, которыми троны
были завоеваны и народы освобождены, возникли под влиянием
человеческое сердце, и в овладении человеческими страстями, когда надежда,
религия или любовь к родине воспламеняли солдатский дух! Кто тогда,
осмелится сказать, что бедный рядовой, оседлавший смертоносную
брешь, или бросается на изгородь из стали, рискуя увечьями, ранами,
и смерть, без надежды на будущую славу, если он упадет, или шанса
разделить славу победы, которую одержит его доблесть, если он
выжить, - просто автомат, холод в крови и подло
утилитарным он должен быть?