По широкой доске в Эльдорадо

        Собирать пустые бутылки лучше всего было на пляже и либо в воскресенье вечером, либо в понедельник утром. Тогда была реальная возможность разжиться парой поллитровок из-под пива или газировки, беспечно оставленных загорающими на пляже в выходной отдыхающими.
        Правда, были и такие, кто уносил тару с собой, которых мы хоть и считали жмотами, но все же их понимали. Пустая бутылка стоила двенадцать копеек, а килограмм наших любимых леденцовых подушечек «дунькина радость» в магазине рядом с пляжем стоил всего рубль. Так что, особо не напрягаясь можно было за сданную в тот же магазин бутылку получить десятка полтора конфет. И главное - легко и просто - ополоснул стеклотару в речной водичке - всего и делов-то.

        Конечно, были в магазине и другие конфеты, получше. Были загадочные «Трюфели» в виде тупого конуса, напоминающие шляпку мухомора без пятен, из шоколада, покрытые порошком какао с начинкой непонятно из чего, но вку-у-у-сные… Мы называли их «ТрюфелЯ». Стоили они запредельно - семь пятьдесят. Так что пробовали их мы раз в год, да и то если хотя бы пару штук учителя засунут в школьный новогодний подарок.

        Были те же подушечки, но уже кофейные, тоже покрытые светло-коричневым какао порошком, почти шоколадные, со вкусом кофе и сладкой начинкой из повидла. Назывались они «Популярные». У кого уж они пользовались популярностью, мы не знали. Большинство жителей, особенно детвора, все же предпочитали «дунькину радость», хотя кто такая эта Дунька, в честь которой назвали конфеты, никто понятия не имел.

        Были и любимые нами «Морские камешки» -  зеленые, желтые, розовые, фиолетовые, с матовыми белыми пятнами или синими полосками по бокам, действительно напоминающие обточенную водой гальку, что мы частенько находили на пляже. Внутри такого покрытого сладкой глазурью камня был изюм, нежный и вкусный. Конфетку полагалось сначала полностью обсосать, чтобы осталась одна сушеная виноградина, потом ее рассмотреть, а уж потом можно было и съесть.
Стоило это лакомство уже дороже, где-то рубль семьдесят. Так что обсасывать изюминки нам тоже доводилось не часто.

        А тут Женька Алексеев, самый мелкий в нашей компании, держал полную горсть морских камешков и нахально улыбаясь, спокойно протягивал их нам, берите, угощайтесь. Конечно, Жека никогда не был жилой, как, наверное, и каждый из нас, но вот его улыбка настораживала. С чего бы такая щедрость?
        В нашем дворе жадность не приживалась. Если ты вышел во двор с той же горбушкой хлеба намазанной маслом, да еще посыпанной сахарным песком и успел сказать: «Сорок один – ем один», никто у тебя даже не попросит хоть разок укусить соблазнительную краюху. А вот если ты этой вкуснотищей отвлекся, а друзья успели проорать: «Сорок восемь – половину просим», хочешь - не хочешь, а приходилось половину сладкой горбушки отдавать. И это было нормально. Все так жили.

        Сейчас  мы сидели прямо напротив торца конюшни с широкими воротами, через которые лошадей после работы заводили в стойла. Здесь на лавке по вечерам, накормив и напоив своих скакунов, отдыхали дежурившие в ночь конюхи. Курили, рассказывали о своей работе, травили байки, и вечерние посиделки «на конюшне» иногда затягивались до темна. Мы любили послушать разные житейские истории, которых у каждого из них было по вагону и маленькой тележке в придачу. Родители из-за нашего отсутствия особо не переживали – знали, где нас всегда можно найти по вечерам. Да и куда денешься с Конного двора, ведь это самая окраина города и других развлечений здесь не найти.

        Любимой темой у работяг была война со своим начальником Бодуновым, который постоянно с ними бодался и никому «не давал житья».
        Бодунов, немолодой, высокий и статный мужчина с военной выправкой ходил в офицерском кителе защитного цвета без погон, надраенных до блеска хромовых сапогах и синих брюках галифе, хотя после войны прошло уже больше двадцати  лет. Было непонятно – то ли память у него такая хорошая, то ли он пытается удержать свое военное офицерское прошлое, когда его ценили и уважали, хотя бы таким способом. Наверное, поэтому он и на своей конюшне норовил поддерживать  военную дисциплину, за что рабочие его не жаловали, а иногда откровенно насмехались.
        Попал и я в эту беззлобную свару лет десять назад, когда разыгравшиеся извозчики подослали меня к своему начальнику с какой-то матерной просьбой, а потом угорали, наблюдая, как у вредного Бодунова глаза лезут на лоб от не нормативной лексики трехлетнего пацана, который и говорить-то толком еще не умел, но матерился виртуозно.

        Отсыпав штук по пять разноцветных камешков в подставленные ладошки, Жека с загадочным видом полез в карман своих черных вельветовых штанов, доставшихся от старшего брата, и демонстративно выставил на всеобщее обозрение кубик прессованного «Кофе с молоком». Маленький брикетик в невзрачной светло-коричневой упаковке лежал на его раскрытой ладони и невольно притягивал наши взгляды.
        Такие брикеты продавались в магазине по восемь копеек за штуку, но встречались они все же редко, так что кое-кто из нас еще и не пробовал этого деликатеса. Хотя и слова такого - «деликатес» в ту пору мы еще не знали.
Кубик был один, а нас пятеро. Конечно, можно было этот кубик растворить  в стакане горячей воды, тогда каждому досталось бы по паре глотков, но, где горячая вода на Конном дворе и где мы… Проще было кусануть по разу.

        Тагир, между тем, не стал дожидаться, когда до него дойдет очередь пробовать кофейный концентрат, а отправил в рот сразу все доставшиеся ему  конфеты. Сначала на лице его появилось довольное выражение, вроде кота у сметаны, которое быстро сменилось недоумением, когда он попытался одну из них раскусить. Лицо его вытянулось, помрачнело, и огорченный сладкоежка попытался что-то спросить у Женьки. Но вместо слов изо рта у него брызнули слюни, вслед за которыми выскользнул и один уже блеклый камешек. Мы заулыбались в ожидании продолжения.

        Тагир, не обращая внимания на наши ухмылки, сдвинул все оставшиеся конфеты за щеку и вполне внятно произнес:
        - Жека, это что? Прикол что ли такой?
        - Какой прикол? – в недоумении спросил Женька.
        - Такой… Ты натуральные камни покрасил что ли? Я чуть зуб сейчас не сломал, - негодующе закончил он, с трудом удерживая разбежавшиеся по рту конфеты.
        Тот махнул рукой и отреагировал вполне спокойно:
        - А-а… Так ты не грызи их, соси…  Изюм внутри там точно есть. Я пробовал.

        Те, кто еще не проверил вкуса доставшихся морских камешков,  с удивлением уставились на разноцветные конфетки, не понимая смысла разговора. В это время Филя попытался откусить кусочек от кофейного концентрата, но только скользнул по нему зубами и рассерженно зашипел из-за боли в поврежденной десне. Он тоже посмотрел на щедрого благодетеля, как и Тагир с недоумением, и даже с подозрением – почему тот так нагло улыбался, как будто знал о подвохе? Потом все же спросил:
        - Жека, ты где этот кусок скалы раздобыл? Хочешь, чтобы мы все зубы пообломали? Смотри, тогда и ты без зубов останешься.

        Филя был выше тщедушного Женьки  на полголовы, но, несмотря на его грозный тон тот даже ухом не повел, зная, что все козыри у него на руках.
        - Да это дядь Петя Хабаров угостил. С работы принес. Сказал, что у них там этого добра завались, - и он небрежно махнул рукой на соседнюю орсовскую конюшню.

        На Конном дворе действительно было две конюшни, и стояли они почти в центре нашего местечка между жилыми бараками и домами, отделяя одну половину от другой.

        У конюшни, которую мы считали своей, обслуживающей комбайновый завод, вообще не было никакого забора вокруг, только небольшая калда у противоположного торца постройки. Здесь на огороженном старыми прожилинами приличном участке земли, лошадям давали возможность побегать и порезвиться в те дни, когда они не таскали телеги. Еще дальше, под самой дамбой складировали навоз, где мы всегда набирали червей для рыбалки. Ясно, что навозные черви не чета земляным, и на них рыба клюет охотнее.
        Все телеги и повозки оставались ночевать просто на улице рядом с конюшней, и даже ведра с солидолом для смазки осей так и оставались висеть позади телег. Никому из нас даже в голову не приходило выдернуть чеку из оси, чтобы телега в самый неподходящий момент развалилась, или умыкнуть колесо, хотя из него можно было сделать много чего интересного. Мы всегда считали, что так и нужно.

        А вот соседняя конюшня была совсем другой. Прежде всего, она была огорожена и не просто трухлявым штакетником или жердинами, а забором из настоящих, пусть не новых, но обструганных досок. Причем сбивали их внахлест, так что заглянуть во двор через пропущенную щель было невозможно. Единственное место, где можно посмотреть, что твориться внутри, это ворота, сваренные из металлических труб. На ночь створки ворот замыкали на замок, предварительно обмотав их собачьей цепью. Точно на такой же сидел мой Дон, овчарка, охраняющая наш огород и сарай.
        В заводской конюшне основные ворота просто замыкали изнутри на самодельный крючок, выкованный в кузне.

        Между рабочими двух похожих, да и расположенных рядом, практически метрах в тридцати друг от друга, организаций каких-то приятельских отношений не было. Мы не видели, чтобы они заходили друг к другу, вели какие-то разговоры, помогали, да и дежурный конюх с соседней конюшни никогда не принимал участия в вечерних посиделках на лавочке.
        Единственное, что у них было общее, это огромный сарай, где на зиму складировали заготовленное сено. Скорее всего, раньше это была такая же конюшня, надобность в которой отпала, а вот перегородки, отгораживающие стойла друг от друга остались.  Эти отсеки к зиме под завязку забивали насушенным сеном, оставляя узенький проход посередине.
        Зимой к воротам, которые здесь были не с торца, а посередине фасада подгоняли сани, загружали их целым стогом сена и везли в конюшню. Как забирали сено орсовские, мы не знали. У них был другой вход в сарай, разглядеть который ни из-за забора, ни через ворота было невозможно.

        Этот сеновал был поделен на две половины, одна из которых была наша, другая принадлежала соседям. Деревянная перегородка, делившая сарай пополам была прочной и внутри и даже на чердаке. Чердак, где по нашему мнению и должно храниться сено, был абсолютно пуст и именно отсюда мы попадали внутрь, чтобы попрыгать и поваляться на мягких травяных  холмах и подышать забытым запахом лета. А уж как забраться на чердак знали даже первоклассники.

        К этому времени затвердевшие морские камешки все же рассосались и мы вволю полюбовались сморщенными виноградинами, прежде чем снова отправить их в рот. Недоумение было разрешено, напряжение спало, а Женька, просвещенный своим соседом дядей Петей, работавшим возчиком в ОРСе, открывал нам глаза на вещи, о которых мы никогда не задумывались.
        - Когда в магазине срок годности продуктов кончается, их списывают. Продавать-то нельзя, выкидывать на свалку не велят, вот их сюда в конюшню и отправляют…
        Сережа Торгашов, мой сосед по бараку не выдержал:
        - Они что?.. Совсем уже… Лошадей конфетами кормить?..
        Женька только хмыкнул.
        - А я что? Как мне Хабар рассказал, так и я вам. Да там кроме конфет другого добра должно быть немеряно: и печенье, и вафли, и пряники… Макароны, может быть… А их лошади точно едят… Тот же хлеб.

        Меня озадачил совсем другой вопрос:
        - Интересно… Откуда у нас столько просроченного товара, что целую конюшню завалили? Это же вредительство выходит?
        Для своего возраста я был излишне подкован, читать начал лет с пяти, и даже отцовскую «Правду» не оставлял в стороне.
        Женька развеял мои сомненья, опять беспечно махнув рукой.
        - Да нет… Там не только просрочка. Вот если магазин горит и коробки или мешки там подгорели, или порвались, или что-то рассыпалось, все это тоже списывают и возчикам для лошадей отдают.

        Филя, что-то припоминая, прищурил глаза, поднял указательный палец вверх и кому-то погрозил:
        - Точно. В мае магазин на Жареном бугре горел… Я помню, как сюда обгоревшие коробки завозили. Правда, оттуда или нет, не знаю, но точно были.
        Женька сделал заговорщицкое лицо и чуть убавил громкость.
        - А здесь ведь не просрочка. Здесь нормальные продукты. Подумаешь, коробка с одного бока обгорела…
        Я сразу догадался, что он хочет предложить и решил пыл его немного охладить.
        - Если продукты нормальные их возчики да конюхи быстро по домам растащат. Даже лошадям не достанется.
        Женька не сдавался:
        - Ну, это смотря сколько привезли… Да и не один магазин может сгореть… И коробок при разгрузке уронить не одну могут…

        Я сопротивлялся, хотя и неохотно:
        - Ты слышал, чтобы где-то кроме Жареного бугра магазин сгорел? Да и лошадям-то все равно тоже что-нибудь давали. Если там что и осталось, то только вот такие «камешки» каменные, которые даже лошади угрызть не могут. А уж возчики старые и подавно. У лошадей-то зубы крепче.
        Женька, наконец, озвучил свою мысль:
        - А что если проверить?

    Филя и Тагир поддержали его сразу. Мы с Серегой Торгашовым, со странной кличкой Килёда, сомневались.
        Откуда взялась такая интересная кличка,  не знал никто, даже, наверное, он сам. Я сначала думал, что это от слова «килька», но Серега ни худым, ни длинным не был. В компании он занимал промежуточное положение между здоровяком Филей и Мишкой Бирюковым, который сейчас отдыхал где-то у бабушки в деревне. Так что тайна укрепившегося прозвища так и осталась нераскрытой.

        Не то чтобы мы боялись. Да и чего бояться? Ну, поймает конюх, оттаскает за ухо, пендаля отвесит или родителям нажалуется… Хотя, последнее вряд ли.
        Меня лично волновали совсем другие вопросы. Прежде всего, где отыскать этот «остров сокровищ». Помимо самой конюшни и сеновала у орсовских есть еще домик, где ночуют конюхи, не как заводские рядом со стойлами. А вдруг они спят прямо на конфетах? Дальше по порядку: когда отправляться на поиски, как проникнуть в нужную точку, в чем уносить добычу, где эту добычу прятать… и так далее.

        Подумали, поспорили и все же решили двинуть на поиски этого продуктового Эльдорадо, спрятанного не где-то в джунглях Бразилии, а здесь на Конном дворе в орсовской конюшне. Я совсем недавно прочитал повесть Кондратова «По багровой тропе в Эльдорадо» и как-то вечером подробно пересказал ее содержание дружкам на наших посиделках. Как ни странно слушать разные байки они любили, хотя читать не особо.
        Вот под впечатлением недавнего рассказа кто-то из пацанов и предложил обозвать этот пока еще мифический клад по аналогии. Сразу стало легко и безмятежно. «Мы ведь не воровать идем, а клад искать», - успокаивали мы свою совсем маленькую пионерскую совесть.
        Да и какое к черту воровство!? Засохшие пряники и конфеты, которые даже лошади не едят? Не смешите нас… Нам еще спасибо должны сказать, что мы лошадиные зубы от кариеса убережем.

        Начнем с сеновала, где по чердаку проберемся до конца орсовской половины, а там посмотрим. Не найдем – будем думать. Пойдем в воскресенье после обеда, когда конюх, скорее всего, будет отдыхать. Во всяком случае, на нашей конюшне практически все дежурившие в выходные конюхи после обеда укладывались подремать. Кто-то действительно спал, кто-то просто отдыхал, но во дворе их видно точно не было. Чем орсовский лучше? Это же не военный объект, что его постоянно по периметру обходить надо… Конюхи всех конюшен будьте беспечны!
        Добычу, если будет, оставляем на чердаке сеновала до ночи, а тогда спокойно унесем ее, чтобы не светиться. Круто придумано! Ну, а где спрятать решим по ходу дела. Найти еще надо…

        В воскресенье, особенно если погода была хорошей, Конный двор пустел. Кто-то отправлялся на пляж, ведь до него было всего ничего – перешел дамбу и вот она - Волга, а кто-то двигался в противоположную сторону, в город, до которого был целый километр. Отправлялись на рынок, в кино, по магазинам, в баню…
Удивительно, но на весь Конный двор не было ни одной бани, и семейные походы в выходные в общегородскую мыльню были обычным делом.

        Килёду, рвавшегося на поиски клада, оставили на шухере, с трудом уговорив на это мероприятие - он свистел громче всех, настоящий Соловей-разбойник. Если кто-то вдруг приедет в конюшню, или конюх начнет проявлять непонятную активность, бегать вокруг сеновала, Серьга даст нам знать, а мы уж решим смываться или притихнуть.
        В любом случае от конюха – сторожа мы сбежим. Выходов с чердака сеновала было целых три. Мы всегда пользовались только одним, понимая, что и рабочие с конюшни о нем знают, приберегая два других для вот таких нестандартных ситуаций. Главное, что ни из одной из конюшен нашего запасного выхода с сеновала для побега видно не было.

        Я забрался на чердак последним. Мои дружки уже были там. Женька Алексеев пристроился на коленках рядом с перегородкой и прихваченной из дома монтировкой пытался оторвать пару досок, чтобы перебраться на орсовскую половину чердака. Филя и Тагир стояли по бокам от него и пытались через щели между рассохшимися досками посмотреть, что нас ждет в ближайшем будущем.
        Света было маловато. Единственным источником его служило маленькое оконце на фронтоне торца здания затянутое пылью и паутиной да дыры под застрехой, через которые воробьи и голуби беззастенчиво шастали сюда, спасаясь от непогоды и холодов.

        Оторвать несколько досок на рассохшемся чердаке, было делом пары минут, но не в нашем случае. Любого стука, скрипа вырываемых гвоздей мы допустить не могли, поэтому Женька только поддел самую широкую доску в перегородке и потихоньку раскачивал ее, пытаясь отодрать без шума. Я, присел рядом и, уцепившись пальцами за край, пытался ему помочь. Вскоре это удалось. Со второй доской мы справились быстрее.
        Худощавый Женька уже мог спокойно пролезть в образовавшийся проход. Я, пожалуй, тоже, а вот Филя и невысокий, но полноватый крепыш Тагир, который взбирался на крыши и деревья на удивление шустро, вряд ли. Поэтому пришлось потратить еще минуту на третью доску.

        На орсовской половине было еще темнее, но что-то рассмотреть было можно. Этой частью чердака не пользовались, наверное, со дня строительства, поэтому паутиной здесь заросли не только углы. Она висела где-то рваными клочьями, а где-то шикарными кружевами, напоминающими сеть, от самой крыши и конькового узла стропил, да их поперечин, а местами свисала до самого чердачного перекрытия. И в паутине действительно как в сети тихо покачивались давно высохшие останки мух, комаров, и непонятно каким ветром занесенных сюда  стрекоз и бабочек. Слой серой пыли на чердаке казался удивительно мягким и пушистым, а вот глубину его предстояло промерить нам, поскольку ни одного, ни человеческого, ни звериного следа здесь не было.

        В глубине можно было рассмотреть еще одну перегородку с таким же как у нас оконцем, но вот света оно давало значительно меньше, словно это окошко выходило не на улицу с ее ярким днем, а еще в один сарай.
        Первым испытывать прочность чердачного настила отправился Женька, как самый легкий из нас, за ним шел я, а потом и наши здоровяки, для которых даже пришлось расширять проход. Идти по толстому слою пыли было необычно и интересно. Нога сначала мягко погружалась по самую щиколотку, а потом вслед за перемещаемой стопой поднимался  серый полупрозрачный шлейф, который устремлялся вверх и красиво смотрелся  в лучах проходящего света, проникающего сюда через сделанную нами дыру. Эта красота нас чуть и не погубила.

        Тагир, шедший за мной, внезапно что-то замычал, а потом оглушительно и смачно чихнул. Женька, который был уже у самого окошка, даже присел от неожиданности. Еще бы, он был ближе всех к возможной опасности в виде недремлющего сторожа. Я резко повернулся и увидел нашего напарника отчаянно зажимающего нос и старающегося избежать повторной катастрофы. Ему это удалось, вместо громкого звука раздалось какое-то скудное шипенье, после чего он примиряющее поднял вторую руку, давая понять, что он совсем не виноват. Пыль… Тем не менее на него зашикали и замерли.

        Никаких негативных последствий вслед за этим проколом не последовало. Сторож, скорее всего, оказался дремлющим, и мы осторожно продолжили свой нелегкий путь. Через несколько минут вся компания  сгрудилась у окошка, стараясь рассмотреть и понять, что же там… за стеклянным горизонтом. Еще один чердак?
        Оказалось – нет. В тусклом свете, падающего из еще одного похожего окна на противоположной стене метрах в десяти от нас, можно было рассмотреть довольно вместительный сарай или склад безо всякого чердачного перекрытия.
        Прямо под окном располагалась обычная прикрытая дверь, а на стенах и вдоль них  разместились всякие приспособления для эксплуатации лошадей, большинство из которых мы прекрасно знали. Здесь была и упряжь, и хомуты, и дуги, была пара седел для верховой езды, хотя наши лошади были чисто тягловыми. В углу, который из-за слабого освещения можно было рассмотреть с трудом, стояла пара новых оглобель, несколько тележных колес и даже высокая металлическая бочка, скорее всего, с солидолом.

        А посередине… А посередине, словно отгораживаясь от всего окружающего свободным пространством вокруг, в виде живописной пирамиды стояло несколько фанерных ящиков и картонных коробок. Они были чужими этому лошадиному царству, и мы сразу поняли, что нашли свое загадочное Эльдорадо.
        Стараясь не выдать гомоном переполняющих нас чувств, мы, широко улыбаясь, просто пихали друг друга локтями в бока да похлопывали по плечам, а Женька с пренебрежительным видом победителя осмотрел всех нас и сжатым кулаком погрозил кому-то в воздухе. Было понятно, что он хотел сказать - а вы не верили…

        Итак, первую задачу мы решили, и самое главное как-то легко и просто. Теперь надо было решать другую, не такую сложную, но заковыристую. Надо было спуститься в склад, а то, что это склад мы уже не сомневались, и посмотреть, что же хранит в себе эта сказочная пирамида.
        Заглянув в новый проход, сделанный по образу и подобию предыдущего за те же три минуты, мы оценили высоту амбара. Н-да…
        Нет, высоты мы не боялись. Здесь всего-то метра два с половиной, ну, может, три. Неделю назад мы с Женькой на спор прыгали с шестиметрового речного обрыва, и ничего. Справились. Правда, весь песок под обрывом мы перед этим буквально просеяли сквозь пальцы, выбирая все мало-мальски приметные камни. А вот Филя и Тагир очканули. Ну, да ладно. Здесь совсем другое…

        Спуститься-то мы спустимся, повиснем на стене и легко спрыгнем, а вот как обратно? Да и найденные сокровища как-то поднять на чердак надо, а веревки как на грех не взяли. То, что сокровища будут, мы уже не сомневались.
        Еще раз оглядев полутемный склад, я задержал взгляд на оглоблях в углу. Новые, они, выделяясь своей белизной на фоне темной стены, стояли чуть наклонно, и какие-то мысли зашевелились в моей голове. Если их приставить к стене под углом, то, пожалуй, и вверх забраться можно будет. Правда, оглобли коротковаты, да если бы и длинные были забраться по ним на стену не реально, здесь циркачом надо быть. Я представил, как пытаюсь забраться по этой круглой жердине  тут же, вращаясь, отправляюсь в незапланированный полет к земле. Смешно…

        Но принцип мне нравиться. Надо доску, длинную и толстую, а вот по ней можно забраться хоть куда, все от длины зависит. Вопрос - где такую взять?
Оторванные от перегородки доски, стоявшие рядом с окном, не подойдут.  Коротыши. Проход делали сбоку от окна, а здесь высота небольшая. А вот в перегородке между заводским и орсовским сеновалом, где никакого окошка не было, доски мы отрывали по центру, самые длинные, может быть и сгодятся.
        Свои мысли я вполголоса озвучил пацанам и на правах генератора идей остался на месте, когда они отправились обратно по залежам пыли. Тагир сразу зажал нос, чтобы ненароком не чихнуть и дышал через рот.

        Вот мы и внутри. Правда, не все - Филю как самого здорового оставили наверху. Решили не рисковать, чтобы не остаться без пути назад. Самую длинную и толстую из досок, оторванных от первой перегородки, одним концом уперли в основание нашей пирамиды, а второй пытались положить на край прохода, но тот соскользнул вниз и застопорился чуть ли не на метр ниже чердачного перекрытия. Шум был, но не так чтобы очень… Переждали.
        Многоэтажную хранительницу сокровищ мы уже беззастенчиво величали собственной, нисколько не сомневаясь в таком праве.

        Первым, естественно, пустили нашу мелкоту - Женьку Алексеева. Филя с Тагиром просто схватили его за руки и поставили прямо на край доски у стены, а дальше уж сам. Его бараний вес доска выдержала. Прогнулась где-то в середине, запружинила, но выдержала. Вторым был я. Мне было легче. Женька встал ниже доски и по мере сил подпирал ее своим горбом, не давал прогибаться. А уж Тагира страховали мы вдвоем.

        Для начала попытались посмотреть через щели в хлипкой на наш взгляд двери во двор - нет ли поблизости конюха, или какой другой угрозы? Такие сокровища, как здесь, включая лошадиную амуницию надо запирать на восемь замков и дверь должна быть, по меньшей мере, дубовая с металлическими накладками. А здесь?.. Какая-то дверка для собачьей конуры из  не обрезной доски. И ведь не боятся! И конюха – сторожа в округе не видать. Замечательно!

        Когда глаза привыкли к серому полумраку склада, мы в полной тишине окружили нашу пирамиду в предвкушении чего-то необычного и на секунду замерли. Пришла пора познакомиться с ее содержимым поближе.
        Пирамида была не высокой. Привстав на цыпочки, я свободно доставал рукой картонную коробку на самой верхотуре. Похожие коробки занимали три верхних ряда, только наклейки на них были разные по размеру, да и шрифт на наклейках различался. Это радовало, значит и лежит в коробках не одно и то же. Посмотрим…

        Ниже, ряда в три – четыре стояли фанерные ящики. Самые большие внизу, обшитые по углам деревянными рейками, да еще укрепленные тонкой металлической лентой, которая наверху была разрезана и края ее хищно изгибались кнаружи. Того и гляди – порежешься. Выше ящики были поменьше, и никакой металлической окантовки на них не было.

        Встав на края ящиков в нижнем ряду, мы с Тагиром на удивление легко стянули верхнюю коробку, а когда открыли, поняли почему. Она была наполовину пустой или, если хотите, наполовину заполненной вафлями в разновес.
        Не сказать, чтобы вафель мы никогда не видели. Видели, и даже периодически угощались ими, но уж очень редко. У нас существовала настоящая церемония поедания вафель – сначала мы делили их на отдельные составляющие, потом слизывали всю начинку, а в последнюю очередь съедали хрустящие рифленые пластинки. Так что первая находка нас обрадовала, и один только ее вид вызвал восторженный гул.
        Нисколько не думая о том, что этим лакомством вполне вероятно  угощались мыши, или что шероховатые прямоугольнички могут быть сверху присыпаны навозной пылью, поскольку верхние клапаны коробки были практически оторваны и вместе с вощеной бумагой только чуть прикрывали их, мы схватили по вафле и отправили в рот.

        Хруст был настоящий, вафельный, а вот вку-у-с-с… Он отсутствовал, практически совсем. Отдаленно, уже после того, как вафли разжевали, превратив их в вязкую кашу во рту, появилась какая-то легкая кислинка, не напоминающая ни одну из известных нам начинок. Не ощущалось ни вкуса лимона, ни апельсина, ни шоколада, ни вкуса кофе, даже самого простого холодящего мятного вкуса, какой встречался у известных «Снежинок», не было.
        Плеваться мы не стали, но пыл свой поумерили, поняли, что значит просроченные продукты. Да тут еще Женька умудрился в полутьме прочитать надпись на коробке:
        - Вафли «Снежинка»… МПП Росглавкондитер… - с трудом разбирал он едва различимые слова. - Сормовская кондитерская фабрика… Город Горький… ГОСТ М031-68… Срок хранения два месяца, - секунду помолчал и почти радостно закончил, - да у них срок не два месяца, а года два как закончился. Никогда бы не подумал, что это «Снежинка»…

        Я махнул рукой и потянулся за следующей коробкой – надо было торопиться. В этот раз стащили вниз сразу две и обе они были с белыми пряниками безо всякой глазури. Мы знали, что назывались такие мятными, и даже в магазине уже были жесткими. Их надо  было долго мусолить во рту, чтобы получить приятную мятную терпкость и сладость.
        Тянуть этот продукт сразу в рот никто не стал. Вместо этого Женька постучал пряником по краю фанерного ящика и мы услышали примерно то, чего и ждали – камень об камень, кирпич об кирпич… Умер наш пряник, примерно тогда, когда и Владимир Ильич.
        Тем не менее, решили прихватить с собой пару десятков, нет, лучше штук сорок – нас же пятеро. Про Килёду забывать не следовало, ведь это мы с трудом уговорили его постоять на стреме. Еще неизвестно, как все обернется.

 Возникший после таких необычных находок ажиотаж незаметно отодвинул нашу осторожность куда-то на задний план. Мы совершенно не думали, что проснувшийся конюх, может быть, как раз сейчас стоит за дверью и прислушивается – что это за стук такой раздается из склада, где никого живого быть не должно, разве что крысы. Но те же не дрессированные и так стучать не могут.
        Да еще Филя, оставленный на чердаке и сгорая от любопытства, высунулся из прохода чуть ли не наполовину и сначала шепотом, потом полушепотом, а потом уже в голос, тоже забыв о конспирации, все спрашивал:
        - Ну, что там? Что там?

        Сначала мы показывали ему найденные вафли, затем пряники, а дальше, отмахиваясь руками, просто зашикали на него: «Потом… Потом…».
        Когда речь зашла о Килёде все вдруг разом замолчали и, озираясь по сторонам стали прислушиваться – не появилось ли какой опасности вокруг. Женька на цыпочках подобрался к двери и сначала приложился к ней ухом, стараясь услышать, что творится снаружи, а потом и попытался найти щель, чтобы посмотреть. Вернулся он успокоенный.

        Содержимое следующей коробки практически целиком высыпали в вещмешок, прихваченный из дома. Собираясь на поиски Эльдорадо, и рассчитывая на внушительную добычу, мы взяли из дома тару, которую надеялись забить если не до краев, то уж больше половины обязательно.
        Я забрал из дома брезентовый вещмешок, с которым отец ездил в деревню к бабушке за зерном для кур. Мешок был вместительным, не очень широким, но высоким, чуть не с меня ростом. Женька взял обычный мешок из-под картошки, правда, вытряс его основательно, да еще прополоскал в озере и просушил. А Тагир прихватил самую обычную наволочку, белую, в меру чистую. Она как раз подошла для пряников. Как уж он сумел, мать ли дала или сам спер без спроса, мы не уточняли. Наверное, и Филя что-нибудь взял, но пока его тара так и оставалась с ним на чердаке.


        У моего мешка было несомненное преимущество – его можно было затянуть хоть под горловину, хоть посередине, хоть ниже середины, да и тащить на спине удобнее. Сейчас он был перетянут ниже середины, но вес у него все равно стал внушительным, килограммов семь – восемь. Он мог бы быть еще тяжелее, но мы запихали по целой горсти в рот таких же морских камешков, какими нас угощал Женька, как раз и хранившихся в этой самой коробке. Они хоть и были каменистой плотности, но все же свой привычный кисленький вкус не потеряли. Ну, подумаешь  лишних пять минут порассасываешь, зато изюм внутри был совершенно мягкий, как только что из магазина.

        Филя, увидев такое святотатство, заметался и чуть не вывалился в проход. Если бы можно было кричать, он бы, несомненно, заорал, а так только зашипел как огромная змея в пиджаке:
        - Э-э-э … вы там, хорош жрать…
        Мы отмахнулись и опять зашикали на него, потом все же  показали уже завязанный мешок с добычей – не переживай, и тебе достанется, но тот не успокоился, и чтобы быть уверенным до конца швырнул нам свой куль из мешковины с напутствием:
        - Сюда тоже чего-нибудь насыпьте…

        Его просьбу выполнили буквально через минуту. В следующей коробке тоже были конфеты - драже, похожие на морские камешки. Такие же маленькие кругленькие, только не разноцветные, а все как одна коричневые, наверное,  покрытые шоколадом, да и внутри у них была не изюминка, а какая-то мятная, холодящая язык кисло-сладкая помадка. Естественно, что мы их попробовали и остались довольными, несмотря на гранитную твердость, ну, и насыпали Филе в мешок килограммов пять – шесть.

        Наконец в руки нам попала коробка с прессованным кофейным концентратом, этими маленькими чуть не железными брикетами, которые мы очень хотели найти. Нашли, но особой радости не испытали - этих кубиков в коробке было на донышке. Оно и понятно. Возчики да конюхи прекрасно поняли, что все равно это каменное угощенье в горячей воде рано или поздно раствориться, вот и таскали себе кто на обед, кто не ужин, пока коробка практически не опустела. Пришлось забрать все что осталось.

        В последней картонной коробке опять были вафли и опять такие же хрустящие и безвкусные, которые мы тоже не преминули попробовать. А вдруг?.. Нет, те же самые, что и в первой коробке.
        Тем не менее,  Тагир вдруг стал наполнять ими свою наволочку, где уже лежали железно-медовые пряники. Женька посмотрел на него с подозрением:
        - Ты что, есть это будешь? Лучше пряников еще возьми. Их хоть размочить можно.
        Просмотренные коробки пока так и стояли по сторонам, так что резон в его словах был, но Тагир беспечно отмахнулся:
        - Н-е-е… Я курам…
        Мы с Женькой переглянулись. Ну, тупой!..
        - Ты хоть знаешь, сколько эти вафли стоят? – спросил я у нашего колобка.
        Тот непонимающе уставился на нас. Понятно, и не знает, и не врубается.
        - У тебя мать в обморок упадет, когда увидит, что ты кур вафлями кормишь. Потом допрос тебе учинит – откуда? А ты ей что скажешь? «Да вот в конюшне спер», не купил же. Понял?
        До Тагира дошло, он перестал грести вафли в свою торбу, но и освобождать наволочку от них не спешил. Потряс ее на вытянутой руке, прикидывая, много ли успел накидать, да так все и оставил. Мы махнули рукой, пусть сам разбирается. Сдать он нас, если попадется, все равно не сдаст. В этом мы были уверены.

        Дальше шли фанерные ящики. Все они были уже распакованы и только прикрыты такими же фанерными крышками. Наверное, в магазинах смотрели, а может быть и возчики навели ревизию, проверяли, вдруг что путное лежит. Крышки со всех четырех ящиков верхнего ряда сняли сразу. Стояли ящики уже низко и рассмотреть что в них лежит можно было свободно.

        В крайнем слева был «Салат Дальневосточный» из морской капусты, причем почти полный ящик. Отсутствие всего нескольких банок легко угадывалось по пустым местам среди стройных плотных рядов металлических цилиндров. Консервные банки с зелеными наклейками и изображением морской капусты в виде каких-то несимпатичных червячков никаких положительных эмоций у нас не вызвали. Про эти консервы мы знали, их пробовали и однозначно не любили.
        Кроме того, мы вдруг разом вспомнили, что сюда просто так нормальные продукты, даже такие несимпатичные, не повезут. Здесь должна быть просрочка, которой легко отравиться, а значит и банки должны быть вздутые. Это мы тоже знали. Как ни странно никаких вздутых банок, как мы не старались проверить, в ящике в верхнем ряду не нашли, но так и не взяли ни одной.
        Почему-то об отравлении от тех же просроченных конфет или пряников мы даже не задумывались.

        Досконально рассмотреть содержимое остальных уже открытых ящиков не удалось, хоть они стояли достаточно низко – с улицы раздался свист, резкий и сильный. Так свистеть мог только Килёда. Мы разом замерли, решая, делать ноги уже сейчас, бросая найденные сокровища, или есть минутка для спокойного отступления. Оставлять добытое непосильным трудом очень не хотелось.
        Скрипа открываемого замка или голосов за дверью склада слышно не было. Почему Серега свистел? Он должен был дать сигнал, если кто-то сюда приедет или конюх проявит непонятную активность. Конюха пока слышно не было. Значит, кто-то приехал. А вдруг что-то именно в склад привезли? Сейчас подъедут, зайдут, а тут мы… Здрасте… Нет, надо все же удирать, но только с добычей. Должны успеть…

        Конечно, мы планировали после ухода оставить в складе все как было: собрать ящики и коробки в пирамиду, утащить за собой нашу деревянную тропу, заколотить или хотя бы приткнуть доски в перегородке на чердаке, чтобы наше посещение сразу не бросилось в глаза.
        Что, возчики прямо таки помнят в какой коробке сколько конфет или пряников лежало? Каждый из них тоже понемногу брал. Вон, дядя Петя Хабаров даже нашего Женьку угощал, значит, брал много. Глядишь, можно было бы еще разок через неделю сюда наведаться. Да видно не судьба…

        Через секунду я уже стоял около доски и закидывал вещмешок за спину. А вот пацаны так и крутились возле пирамиды. Я повернулся как раз в тот момент, когда Тагир развел края своей наволочки на ширину плеч, а Женька горстями забрасывал туда засохшие баранки из соседнего ящика, которые падали на дно с деревянным стуком. Причем делал он это очень быстро – руки так и мелькали.
        Через минуту Тагир приподнял наполненную наволочку одной рукой, но удержать на весу не смог. Довольный он отставил ее в сторону, и так же стремительно стал закидывать консервные банки из последнего ящика в мешок, подставленный Жекой. С чем были эти банки посмотреть мы не успели, но стало понятно, что в преддверии бегства дружки решили набить свою тару хоть чем-нибудь, чтобы не уходить пустыми и справились с этим блестяще. Через минуту и Женька не смог удержать свой мешок на вытянутой руке. Наверно, этот прием стал у них определяющим.

        Первым уходить должен был Тагир. Мы с Женьком встали под доску, какой-никакой опыт у нас уже был. Он опустил голову и подставил под нее спину, я чуть выше уперся руками в надежде не дать ей сломаться.
        Тагир закинул свою раздувшуюся наволочку на плечо и, удерживая ее одной рукой, попытался сделать шаг по зашатавшейся вдруг ненадежной доске. Его здорово закачало – тяжело нагруженная тара перевешивала на одну сторону и он, согнувшись, уцепился другой рукой за край доски. Так ему удалось добраться  как раз до того места, где стоял Женька, а дальше он просто затормозил не двигаясь ни вперед, ни назад.
        Самый мелкий из известных атлантов выдержал не больше минуты.
        - Тага, ты давай… двигай. Чего замер? У меня сейчас пупок развяжется…

        Тагир, который прекрасно взбирался на деревья, тут вдруг забуксовал и с какой-то дрожью в голосе произнес:
        - Не могу… Сейчас упаду… Мешок тянет в одну сторону… Руку боюсь оторвать.
        - Тогда слазь на хрен быстрее… Устроил себе привал на моей горбушке. Деловой…
        Потихоньку, пятясь задом, несостоявшийся альпинист спустился на землю.

        Надо было что-то делать, причем срочно. Свист хоть и не повторялся, но забыть о нем мы не забыли. Тагир стал рассуждать:
        - Без мешка, я думаю, забраться можно. Двумя руками цепляться и потихоньку доползти. А куда мешки?
        Действительно… Не оставлять же здесь. Добросить наполненные продуктами мешки до дыры в перегородке, где поджидал Филя, мы просто не смогли бы. Да, даже если бы и смогли, а тот их не удержит и уронит? Тут уж и глухой грохот услышит, Нет, рисковать нельзя.

        Мы все озирались по сторонам, пытаясь найти подсказку в решении очередной задачи, заданной нестандартными обстоятельствами. И нашли.
        В углу у стены стояла двухсотлитровая бочка с солидолом, которым периодически мазали оси колес на телегах, чтобы те не скрипели. Если ее поставить под сделанным нами проходом и встать на нее, до дыры, пожалуй, дотянуться будет можно.
        Чуть наклонив это хранилище для смазки – благо бочка была полупустой, мы осторожно, стараясь не шуметь, перекатили ее туда куда нужно. Дальше все пошло как по маслу. Я забрался на этот почти метровый постамент и с трудом поднял свой вещмешок над головой. До дыры оставалось еще прилично, но Филя, упираясь коленками в края прохода и рискуя выпасть, почти лег на перекрытие и дотянулся до мешка. Ну а вытащить несколько килограммов для такого здоровяка не проблема.

        Со второй попытки Тагир, цепляясь за края доски обеими руками, все же добрался до верха, а вот там так и замер в красивой позе огородника - задницей кверху. Надо было отпустить доску, распрямиться и дотянуться до края прохода, где его уже поджидал Филя, готовый помочь, но, похоже, это было выше его сил. На все наши подсказки, уговоры, угрозы и прочее, он что-то мычал, так и не отцепляясь от доски. Филя при всем желании дотянуться до него не мог.
Еще одна проблема, черт бы их побрал. Сыпятся одна за другой, как нарочно. И решать их надо быстро. Мы помним про свист, помним…

        Наверное, тяжелый груз, давивший на наши с Женькой спины не желающего убираться с них Тагира, необычайно стимулировал мыслительные способности. Я вспомнил, что на стене в углу, когда мы были еще на чердаке, видел висящую упряжь, где наверняка должны быть и вожжи, и длина у них приличная. Надо дать запаниковавшему напарнику точку опоры в виде натянутой веревки и дело пойдет. Ну почему раньше об этом не подумал!? Можно было бы и бочку с солидолом не трогать. А-а-а…

        Я озвучил свою версию помощи и, поскольку ничего другого в головы не лезло, решили воплотить ее в жизнь. Женька, пока я продолжал поддерживать Тагира, разыскал на стене вожжи, закинул их Филе, а тот практически подвел конец вожжи к правой руке скрюченного горе-альпиниста. Тот нашел в себе мужество и перехватился за веревку, которую Филя держал постоянно натянутой. После этого Тагир довольно уверенно разогнулся и с помощью здоровяка забрался на чердак.

        Дальше дело пошло живее. Я даже не стал цепляться за доску. Филя бросил мне конец вожжей и я, придерживаясь за него, спокойно, даже не сгибаясь, добрался до стены, а там и до чердака. Женька проделал то же самое еще быстрее.

        Оставлять добычу на чердаке после такого поспешного бегства мы не рискнули. Если кто-то именно сейчас заглянет в склад, то сразу поймет, что там произошло и даже увидит пути отхода злоумышленников. Повторить этот путь большого труда не составит, особенно если есть высокая лестница. А в конюшне она обязательно есть. Так что оставленные в мешках трофеи легко могут вернуться назад.
        Пришлось задействовать запасной лаз, которым мы практически не пользовались, разве что в период обследования крыши и чердака сеновала. Знали, что он есть, вот и пригодился.
        Здесь приходилось прыгать, примерно как со стены в складе. Зато он выходил на картофельное поле, отгораживающего сарай с сеном от жилых бараков, и увидеть нас в этом месте мог только кто-то случайно завернувший сюда. Прополка и окучивание картошки давно закончились, так что нарваться на кого-то из взрослых в этом месте сейчас, да еще в выходной было затруднительно.

        Для порядка сначала я спустился один, естественно без своего вещмешка и спокойно, даже демонстративно что-то насвистывая, обошел сеновал, прошел мимо ворот орсовской конюшни, заглянул – ничего не увидел, попил водички из колонки рядом с забором и  завернул к лавочке, где мы оставляли своего караульщика, но его не увидел.
        Свистел точно Килёда, не перепутаешь, но куда потом делся? Хоть бы объяснил в чем проблема, а так… Искать его времени не было, но все же я быстро пробежался по двору мимо барака, где мы жили с ним практически в соседних квартирах, вышел с другой стороны за сараями, обошел собственный огород, заканчивающийся как раз у торца сеновала, где на чердаке меня поджидали дружки.

        Явной угрозы я не почувствовал, чужих не увидел, как, собственно, и знакомых и вернувшись к лазу доложил обстановку мальчишкам. Сидеть в темноте на пыльном чердаке тем, естественно, надоело, и мешки один за другим полетели на землю, затем и пацаны попрыгали один за другим.
        Разобрав мешки с добычей, соблюдая конспирацию, пока остальные скрывались в высокой картофельной ботве, по очереди отправлялись к дому Тагира, пустующего по случаю выходного. Мать его отправилась в город за покупками, а старший брат был вообще неизвестно где.
Расположились мы у него за огородом на берегу озера, где увидеть нас никто не мог. Там и раскидали добычу, не забыв выделить долю таинственно исчезнувшему Килёде.

        Серега Торгашов, наш безответственный стремщик, нашелся только поздно вечером, когда мы, чтобы не вызывать подозрений, как обычно собрались на вечерние посиделки возле конюшни. Все оказалось до безобразия просто. Мать Сереги, увидев его беспечно сидящего на лавке, явно бездельничающего, отправила с каким-то поручением к сестре, живущей в районе садов Воложки, километра два по дамбе. Как Килёда не противился, а идти пришлось. Сообщить нам, что часовой покидает пост, он не мог, а вот свистнуть – свистнул, мол, уходит. Да еще и у тетки он задержался до самого вечера. Но мы-то расценили это совсем по-другому, и что потом произошло – понятно.
        А сколько там добра еще в ящиках осталось… И самое главное – неизвестно что. Может в сто раз лучше… Может даже «ТрюфелЯ»…

        За остававшиеся до школы две недели и конфеты, и пряники, и баранки мне изрядно надоели. Первые дни после нашего похода в Эльдорадо настроение было приподнятым. Мы ходили с задранными носами, с полными карманами конфет, но вот угостить никого не могли, опасаясь, что так нас легко вычислят. От этого ощущения полного триумфа не было и хорошее настроение понемногу испарялось.

        Никакого шума после начала рабочей недели на конюшне и на всем Конном дворе не было, хотя мы понимали, что не увидеть следов нежданного визита на склад там не могли. Скорее всего, решили замять это дело. Ну, залезли пацаны, натырили конфет никому ненужных. Не взрослые же позарились. Теперь что, служебно - розыскную собаку вызывать?
        Понятно, что звонить в милицию по поводу пропажи нескольких килограммов просроченных конфет и пряников никто не стал, но все равно решено было ненадолго затихариться, переждать. Поэтому наша добыча в большинстве своем так и лежала по нычкам, ждала своего часа.

        Мы с Серегой, моим соседом по бараку сделали свою захоронку в подвале нашего дома. Из квартиры Серого был закрывающийся крышкой лаз прямо в подпол, где Торгашовы сделали что-то вроде погреба и зимой хранили там картошку. У нас погреб был в сарае.
        Расценив, что в конце лета ни мать, ни сестра Сереги туда лазить не будут - картошка к тому времени благополучно закончилась, и все уже подкапывали молодую, мы и устроили небольшой склад рядом с погребом. Серега спускался туда когда надо было достать что-нибудь из прежней добычи.
         Да и я в случае необходимости мог попасть к захоронке через конуру  своих собак, живущих у нас под крыльцом. Красавец Дон охранял огород и сарай, куда уже раз залазили воры, а эти дворняжки Черныш и Астра просто жили под крыльцом, лаяли на чужих, но ничего не охраняли. Нет, все же охраняли – вход в подвал нашего барака, проходящий под всеми квартирами. Естественно, что залезть туда, минуя двух собак было проблематично для всех, кроме меня.

        Первого сентября я не взял в школу ни тетради, ни учебника, даже ручку оставил дома.  И цветов не захватил. Вот на фига они нужны в школе в таком количестве? Наша классная Ольга Михайловна опять будет бегать по школе искать свое желтое эмалированное ведро, чтобы туда составить все букеты. Все цветы туда, как обычно, не войдут, и потому она еще полчаса будет разыскивать трехлитровые банки, чтобы пристроить оставшиеся хотя бы на ближайшие пару часов.
        Из всей этой массы пару букетов унесет домой, а остальные с трудом расставит по окнам в банках, которые притащит из столовой, в своей вотчине, классе английского языка. Раздать цветы другим учителям не получится, у всех будет точно такая же проблема – куда девать цветы, традиционные подарки учеников, демонстрирующих свою любовь к педагогам.
        Еще через неделю цветы начнут осыпаться, и дежурные будут ворчать, убирая сухие листья и бутоны с подоконников, пока в один прекрасный день все останки букетов, ставших не просто неприглядными, а безобразными не унесут в мусорку.
 
        Первое сентября - День Знаний, тут не до учебы. Как обычно торжественные речи, урок Мира, рассказы кто как провел лето… Если что и придется записывать, так только расписание уроков на неделю, да, скорее всего, только на второе число – расписание еще не сверстано, не утверждено… Обычное дело.

        А вот портфель я взял и набил его морскими камешками да шоколадным  драже, так что даже ручка вытянулась, и я боялся, чтобы не оторвалась. Ни в школе, но около нее ни возчиков, ни конюхов нет, поэтому угощать друзей можно смело. Вопросы «…откуда дровишки?», конечно, будут, но на них можно и не отвечать или придумать что-нибудь, например, перевернулся грузовик с конфетами на дамбе, или нашли на Воложке  воровской склад, где конфеты хранились так долго, что даже зачерствели…

        Первым я угостил своего дружка и соседа по парте, с которым сидел уже три года Вовку Албаева, или просто Албая, на что он нисколько не обижался. Вовка, увидев такое изобилие, забыл даже спросить откуда это все. Хапнул целую горсть и сразу отправил в рот. Я даже не успел его предупредить, чтобы сразу не грыз конфеты, а рассасывал. Потом, когда на лице его отразилась такая же гамма чувств, что и у Тагира в свое время, все наладилось.

        На следующей перемене уже половина класса сосредоточенно сосала свалившиеся ниоткуда конфеты - я так и не сказал, откуда они взялись, отмахнулся.
        Последним, наверное, попробовал их Сережа Сафронов, которому еще один Сережа – Шпанов, сын главного режиссера городского  драмтеатра, шутник и балагур, посоветовал сразу разгрызть их, так вкус точно будет лучше. Доверчивый Сафрон не сомневаясь, даванул своими челюстями целую пригоршню конфет что было сил, потом лицо его изменилось - из радостного стало задумчивым и озабоченным. Сафрон открыл рот и полез пальцами куда-то вверх, но конфеты во рту ему явно мешали. Он покрутил головой, словно разыскивая что-то, потом встал из-за парты, подошел к учительскому столу и выплюнул все конфеты в мусорную корзину, стоящую под столом, после чего опять полез пальцами в рот.

        Серега Шпанов спрятал свою насмешливую улыбку, понимая, что что-то пошло не так. А Серега Сафронов отправился к зеркалу над раковиной в углу класса и, открыв рот, оттянул губу вверх и вправо. Мы с Албаем сидели на второй парте в правом ряду, так что Сафрон демонстрировал свою кривую улыбку почти перед нами. Видели его отражение в зеркале мы отчетливо.
        Вместо четвертого или пятого зуба справа вверху зияла дыра, черная такая, пугающая. Серега сломал зуб, купившись на Шпановский розыгрыш. Кто больше виноват – я, кто принес такие конфеты в класс, или Серега Шпанов, подначивший страдальца, выяснять не стали. В меру сил посочувствовали несчастному Сафрону, да и забыли об этом.

        Два года  тот проходил с дыркой среди зубов, пугая девчонок, а в девятом классе, когда он подрос, отец – стоматолог вставил Сереге самый настоящий золотой зуб, которым тот очень гордился и ходил, улыбаясь во весь рот, когда надо и не надо, особенно перед барышнями.
        Вы когда-нибудь видели в начале семидесятых девятиклассника с золотым зубом во рту? А я видел. Даже сам косвенно руку к этому приложил.