Разве так бывает

                Разве так бывает?

                Курортный роман в стиле ретро
               
      
    Вы читали когда-нибудь Куприна? Есть у его такая вещь – «Суламифь» - легенда о большой настоящей любви. Любви царя Соломона и простой девушки из виноградников. Почему настоящей, потому что в ней сказано:

   - «были царства и цари, но от них не осталось и следа. Были длительные кровопролитные войны и имена их полководцев сияли в веках, как звезды. Но ветер развеял их славу, как песок по пустыне. И давно все забыли о них.
    Но любовь мудрейшего из царей – царя израильтян – Соломона и простой девушки из виноградников будет сиять в веках. Потому что каждая женщина, которая любит – царица, потому что любовь – бессмертна».

     Почему настоящая? Потому что помнят о ней и будут помнить вечно. Потому что коротка, как след падающей в небе звезды. И трагична, как жизнь не успевшей взлететь в небесную высь маленькой птицы, чтобы спеть свою песню.
     И кто знает, почему эта любовь, как легенда? А может, ее легендой сделали люди, которые так любят, или мы разучились любить?

     Я перечитывала «Суламифь» несколько раз. И каждый раз она нравилась мне все больше. А знаете, откуда взят сюжет? Из Библии. «Песни царя Соломона». Может, поэтому эта легенда так поражает.
     И как-то я подумала – нет такого, как Соломон и не будет вовеки веков.
Эта легенда жила во мне и я жила с нею в сердце. Когда мне бывало грустно, я брала чистый лист и пробовала писать. Для себя. Я так разговаривала с собой. Получались стихи. Грустные, как легенда о царе Соломоне. Легкие, как дуновение ветерка. Прозрачные, как канва узоров невесомых. О любви, о людях и о себе.

                *****

    И когда я увидела этого человека в первый раз, я подумала: - О, как он похож на царя Соломона. Почему? А нипочему. Похож  и все.
    Это было зимой в санатории. С большой неохотой поехала. Меня отправили почти насильно. Горящая путевка.
    Первые три дня прошли в скуке и унынии. Зачем поехала, оставила дом, привычные занятия, работу?

    Потом знакомства с соседками по комнате. Другая обстановка, другое общение. И началось – процедуры, бассейн, массаж, кислородные коктейли, беготня по этажам. Прием у врача и опять по кругу. Такая насыщенная ничегонедаланьем жизнь. Которая, однако, утомляет. Лежишь и дремлешь без мыслей в голове, без желаний.

     Перезнакомились. 4 человека – по двое в комнате. Все почти одного возраста. Говорили о жизни (день тянется бесконечно, а годы пролетают, как одно мгновение). О детях, которые выросли неизвестно когда. О том, что мы  уже…, а души наши молоды. В общем, обо всем и ни о чем.

    Решили устроить девишник в честь знакомства и обсудить контингент. Хоть, в общем-то, этот момент был очевиден. Санаторий сердечный. Контингент – больные, с такими связываться – себе дороже. Да и возраст - среднеправительственный – за семьдесят.
     Все мы с девчонками явно испытывали друг к другу симпатию. Было интересно общаться. А самое дорогое в этой жизни – это общение. Это богатство, которым наполнены наши сердца. И хочется поделиться наболевшим, просто поговорить, даже выговориться. Отвлечься от  знакомых и исчерпанных тем.

     И где-то взялся этот человек.  Подошел к нашей компании в холле, когда мы совещались, как лучше устроить девичник.
    - Девочки, что делаете сегодня вечером? Я приглашаю вас в концерт. Артисты должны были приехать. Мы переглянулись и заговорили все разом:
    - У нас девичник вечером. А он:
    - А я за девушку сойду?

И тут посмотрели все пять человек на него оценивающим  взглядом. Как смотрят  милиционеры или незамужние женщины. А мы все как раз и были незамужние. Стоит ли принимать в свою сложившуюся компанию постороннего человека? Мужчину, не очень молодого и очень чужого? Что-то было в нем такое, на мой взгляд – загадочно-привлекательное. Во всяком случае,  мне так показалось.

   Мы переглянулись: - принимаем?  -  принимаем. В восемь вечера в нашей комнате. Еще пошутили: нас пятеро. А он – так это же прекрасно! И ушел.
    Мы упорхнули в нашу с Галой  комнату и стали делиться впечатлениями. Гала:
  - Да ну, он старый и седой почти, с ним будет неинтересно. А я:
  - Не старый, а зрелый. С чувством юмора, личной свободы, без комплексов, и, наверное, очень интересный собеседник. Не каждый мужчина может подойти к такому малиннику и так запросто заговорить. И кроме всего прочего, я питала слабость к хорошо  одетым людям. Дорогие вещи и отлично сидят. Ничего лишнего, все просто, и в то же время элегантен, как рояль.

    И вообще в последнее время у меня только постоянный круг общения: работа, дом. Что плохого – пообщаться с новым интересным человеком?
    Накрыли на стол нехитрой снедью. Все, что обнаружили в буфете санатория. Шпроты, шампиньоны с майонезиком, фрукты, красное десетрное женское вино. Конфеты к кофе.

     Тот, кто надеялся сойти за девушку,  явился с цветами для прекрасных дам и джентльменским набором: коньяк, конфеты, фрукты.
     Перезнакомились, по имени - отчеству как принято. Уже и не вспомнишь, о чем говорили. Всем было весело, никто не скучал. Потом тихонько пели, кто что знал. И тут Валюшка запела «Одинокая ветка сирени». Кто знал, поддержали. Я раньше слышала ее, но как-то она мне не запомнилась. А тут – в такой компании да с такими интонациями. Как она в душу мне запала. Как сказала Валюшка: -  сразу вижу, что торкнуло. Да, правда. Да еще глаза эти напротив. Почти как в песне. Черные, таинственные, бархатные какие-то, в омуте черных ресниц. И такие бездонные, проваливаешься в них,  как в колодец. Смотрит, как зовет куда-то. И слова эти:

    «Плыл по городу запах сирени, до чего ты была красива,
      Я твои целовал колени и судьбе говорил  -  спасибо»!

     Женщины всегда безошибочно чувствуют, что они нравятся. Так и со мной было. И моложе меня были наши девочки, и привлекательнее кто-то, может быть. А выбрал он в тот вечер именно меня. И он не говорил мне этого. И я молчала. Но казалось нам иногда, что мы одни. И нет больше никого. И так хорошо было, так тепло и уютно на виду у этих глаз. И не скрывали мы это ни от кого, и не демонстрировали особо. Просто так получилось. Само собой.               

     Девчонки  мои  принимали в нас живейшее участие. А мы  и не обосабливались, держались все вместе. То он всех нас приглашал в кино, то в концерт, то гулять под луной. То в театр на спектакль и расплачивался за всех. А то на чай к себе в номер. Накупит всего, стол накроет. «Девчонки, на чай заходите».
     Жил он с нами рядом в люксе один. Сначала чай, а потом  - кроссворды. Это было так весело. Я всех заранее настраивала:

    - Девчонки, не соглашаемся. Сейчас он будет определять уровень нашей эрудиции. И все смеялись. Отгадывали по очереди. Отгадал правильно – тебе плюс, не отгадал – пролетаешь. Раз мне попался такой заковыристый вопрос: «Советский композитор балета «Ангара». Вот вопросик, хрен его возьми. Я попросила тайм-аут до следующего раза. Не хотелось показаться тупой. После процедур – в библиотеку. Все перерыла – фиг вам. Подхожу к библиотекарше. Она мне дала пособие по отгадыванию кроссвордов. Так все просто. Это оказался Владимир Эшпай. Вот все угорали. Но зато я получила плюсик и награду.

      А мы еще в кино ходили. Всех приглашал. Всех пропустит, усадит на последний ряд. А меня – с собой рядом.  Смешно сказать - в нашем возрасте - возьмет мою руку в свою и перебирает каждый пальчик. Так нежно и ласково. И час с лишним не отпустит. Как в пионерском возрасте бывало. А у меня сердце заходится от восторга и нежности. Неужели такое возможно? По нынешним временам – разве это ухаживания? Но я такая романтическая дура. Сестра моя обо мне так говорит.
       Наслышалась я про курортные романы, а сама – первый раз. И тут - такое. Сидит и не на экран, а на меня смотрит. Бывало, девчата наши не всегда с нами в кино, а он каждый раз меня приглашает. Они смеются: ну и развлечение нашли – кино. Не скучно вам там? Что там интересного? А я возьми да и скажи: девчонки, он меня весь сеанс за руку держит. Валюшка – романтик номер два, прониклась:
    - Я сейчас заплачу от избытка впечатлений. Разве так бывает?
 
                *****
               

      Я тоже думаю: разве так бывает? А вот...
Потом еще прогулки на природе. Зима в тот год была суровая. Не зима, а зимище. Декабрь. Морозы трещат 27-30 градусов. А он:

   - Пошли, говорит, синичек кормить. А они там ручные, с руки зернышки клюют. Вот, идем на рынок в центр, купим семечки подсолнуха. Засыпаем ему в карман дубленки и идем. Ходим по аллеям парка, беседуем обо всем. Все он про себя рассказывает. Про детство свое, про юные годы, и веселое, и трагическое. А потом сам себе удивляется, что происходит? Почему потянуло на откровенность? А мне интересно слушать. Он так образно рассказывает, заслушаешься.

       Из детства его особо запомнился один случай.  Семья его жила в поселке. Практику после школы они летом отрабатывали в совхозе. За рассадой капусты ухаживали. Бригадиром у них тетя Ханна была. Большая, полная и строгая. Работу она свою любила. И от них требовала, чтоб добросовестно все было. « А мы, школьники, шалапуты, особенно мальчишки, - рассказывал он - отлынивали, все хитрованили.

       Вот, получил я наряд – рассаду  капусты поливать. Одну кружку на два ростка. А я одной кружкой возьми да и полей десяток. Усекла она это, подзывает к себе и говорит без всяких церемоний: «Вовка, это не работа, а …ня, ты зачем филонишь? У меня челюсть отпала. Ну, думаю, тетя Ханна! Между собой мы, бывало, так общались. А чтобы от взрослых такое услышать…Но после этого я стал добросовестно работать и ребятам рассказал. Вот они надо мной ржали». Я  тоже смеялась.

       Закончил сельскохозяйственный техникум. Так и остался в поселке. Заведующим отделением по овощеводству работал.
     Про то,  как женился, рассказывал. Говорит, начальником участка в совхозе был, а все не женат.
    - А что же так?
    - Да не было, не встретил девушки по себе. Все не то казалось. И тут прислали в совхоз главного агронома. Молодой специалист, Тимирязевку закончила. Я отказываться стал: Зачем мне женщина да еще молодая? Что они понимают в сельском хозяйстве, девушки-то? Им только танцульки подавай да наряды.

     Поехал встречать. Сам на совхозной машине. Красавица, хохлушка с двумя толстыми косами, как спелая рожь. Глазищи карие, красивые. Зовут Варвара. Увидел я ее в первый раз и понял – это Она.
     Сначала ухаживал, полюбил безумно. Даже представить не мог, что такое бывает. После Тимирязевки направили из столицы на Дальний Восток. И не отказалась. За романтикой поехала. Вскоре и поженились.

     «Варвара-краса – длинная коса» - подумала я. Интересно было слушать. Рассказчик он замечательный. Но почему-то заскребло на сердце. Зависть какая-то появилась. Хоть кто он мне – чужой человек. И это его жизнь. Но с такой любовью и нежностью он говорил о ней. «Вот, - подумалось – про меня бы кто так  рассказывал кому-то?» А и некому. А когда было кому, говорил ли мой муж обо мне  слова хорошие, гордился ли мною?

      Так и гуляли мы по снежным аллеям. Синичек с рук кормили семечками и белочек орешками. А они по деревьям носились, хвосты  распушив, как пламя яркое.
       А еще он много путешествовал. Потом после совхоза стал он в горкоме комсомола работать. Заметили его и выдвинули. Ответственность за порученное дело, умение ставить цели и добиваться результатов. Определили его  ответственным по связям с зарубежными молодежными организациями. А это были коммунистические времена. Кто успел, тот и съел. Дружба народов, все люди – братья. Много где побывал. Столько всего повидал.

      Больше всего понравились мне повести  его про Ближний Восток, а еще про Израиль.
      В Израиле живет его единственный сын -  Саша. Женат на русской девочке – Лене. И даже внук есть уже – Никита – любовь всей его жизни. Почему я сказала – на русской? Забыла – то я самое главное сказать. Он еврей. Как он часто говорил о себе – больной старый еврей. Самокритичен ужасно, любит сам себя покритиковать. Упоминает как-то в разговоре: - до маразма осталось десять лет. А сейчас? – спрашиваю я его. – Пятьдесят восемь.

                *****

       Есть мужчины, которые не замечают своего возраста. Вот он из таких. Высокий, стройный, но не худой. И ничего лишнего. На висках серебрится седина. Но это так к нему идет – соль с перцем. И именно поэтому показался он мне похожим тогда на царя Соломона. Хоть Соломон у Куприна – 45лет, кудрявый, с длинными волосами. Но стать, достоинство, царское что-то в нем есть. И еще, когда мы знакомились, он представился: - Владимир Иосифович. А я спросила:
    - Вашу мать Мария зовут? Он понял и засмеялся.
    - Я же не Иисус. И как-то мы так понимали друг друга. И тем для бесед было море. И приятно было говорить об одном и понимать, как он понимает. А ему – как я понимаю.

     Запомнился мне его рассказ про Вифлеем, где Иисус родился. Про эти святые места. Про парк сафари, про пустыни, пески и оазисы, которые встают в пустыне, как миражи. И про людей, которые там живут.
 
     Я тоже путешествовала. Не так много, как он. Но что-то успела повидать. Весь Крым, Кавказ, Прибалтику, Белоруссию, Германию, Чехословакию.
На «Адмирале Нахимове» путешествовала по Черному морю. Незабываемое впечатление у меня оставило это путешествие.
     Он не только рассказчик был хороший, но и слушатель внимательный.

                *****

    Я забыла сказать о своем увлечении. У меня получались стихи. Это приходило  ко мне и я просто записывала. Особенно под воздействием необыкновенных впечатлений. И после этих наших бесед получались.
Простые, как дважды два, и легкие, как у Агнии Барто:

           Мне с тобой хорошо по аллеям бродить,
           Любоваться луной и синичек кормить.
           Про барханы, пески, караван, миражи.
           И про тетушку Ханну еще расскажи.

И некоторое время спустя:

           Как в безводных пустынях, зыбучих песках,
           Растворялась в глазах твоих, нежных руках.
           Ты как Бог Саваоф, ты как царь Соломон,
           Ты богат и красив, но ты все же не Он.

     Это ему так понравилось. А еще он удивился: - ты можешь писать стихи?
    - Да, могу, у меня их много.
    - И как у тебя это получается?
    - Не знаю, получается, и все. Это приходит и я просто записываю.
    - Надо что-то особенное?  А я смеюсь:
    - Ничего. Чистый лист, чашечку кофе и шоколад. Да еще уединение.

Вот тогда он завалил меня шоколадом. Как только мы шли гулять, обязательно заходили в магазин. Он знал, что я люблю с орехами и изюмом.
И мне это было ужасно приятно, что он знает, что я люблю.
      Он меня – шоколадом, а я его – стихами. Я была тогда на какой-то поэтической волне.

      Он много о себе рассказывал и все удивлялся:
     - Ты особенный человек. Почему мне так легко с тобой? И хочется открыть тебе всю мою душу. А ты все молчишь. Ничего о себе не рассказываешь. Я же о тебе ничего, совершенно ничего не знаю. Скажи мне, Он – это кто? Есть такой человек? А я говорила в таких случаях:
     - Женщина должна быть загадкой. И все.

                *****

    Давно никто не говорил мне, что я привлекательна, что я обаятельна и красива. Давно никто не держал меня за руку на последнем сеансе и не смотрел на меня такими откровенно обожающими глазами. А тут:
   - У меня были женщины, но таких, с такой чистой душой – никогда.  Я очарован тобой. Я болен тобой. Ты – особенная и такая загадочная. Я думаю о тебе днем и ночью. Это – он. А я:

     - Думай обо мне, ходи без дела.
      Кайся, мучайся, казни себя умело.
      Есть еще в святых земных пределах
      Женщина, тобою пленена…

  - Это правда, то, что ты говоришь в своих стихах? Я тебе хоть немного нравлюсь? А я:

  - Я не могу, я трепещу
    от твоего прикосновенья.
    От трепета твоих ресниц
    и от дыханья дуновенья...
 
  Я давала ему листки с наскоро написанными стихами во время прогулок. Он
тут же их читал. Мы останавливались, смотрели в глаза друг другу. Все обходили нас. Мы вспоминали, что вокруг нас народ. Морозище, иней кружит в воздухе и при малейшем дуновении ветерка осыпает нас серебряным дождем. Так было хорошо, как в сказке. Он брал меня за руки на виду у всех отогревал их, одевал мне свои перчатки из овчины. А в них так тепло. Мы молчали и шли. Шли и молчали.  -  Думай обо мне…

       В библиотеке мне случайно досталась книга Виктории Токаревой «Лавина». Я раньше ее вообще  не читала. Рассказы и повести. Просто, лаконично и талантливо. Только самая суть человеческих отношений. В некоторых местах захватывает дыхание. И что ни мысль, то подарок. Она меня накрыла с головой. Я ее прочитала на одном дыхании, а потом перечитывала – неторопливо и со вкусом, восхищаясь каждой  фразой, каждой мыслью.

       И там повесть - «Лавина». Курортный роман. Я не знала, как можно назвать то, что завязывалось у нас с этим человеком. Но мне казалось, что  это о нас. И она все про нас знает. Что было и что будет.
       Захотелось поделиться тем, что я прочитала. С кем? С ним.

  Он потом говорил мне: Меня накрыло лавиной. Без тебя я не могу дышать. Я умру. Я оглушен. Ты – мое стихийное бедствие.
       Я ему говорила:
     - Это Токарева. Она талант. Это она.
 Лавиной накрыло нас обоих. Мы ходили как пьяные. Выживали после стихийного бедствия.
               
      А вокруг творилась жизнь. Он звал в кино, девчонки – на танцы. Сначала - кино.
     Он ждал меня в коридоре, пока я одевалась. Я в своей шубке и туфельках шла ему навстречу через полуосвещенный коридор. Свет и тени окутывали нашу встречу тайной. Он подавал мне руку. Мы спускались по ступенькам лестницы со второго этажа. Видавшая виды дежурная корпуса сопровождала нас взглядом до самых дверей. Он открывал передо мной тяжеленную дверь, а на улице брал меня на руки и переносил через дорогу. И при этом я закрывала глаза и хотела, чтобы это мгновенье длились вечно.

     Дежурная смотрела на нас из окна и качала головой. Что делается-то? Ее тоже кто-то когда-то носил на руках. Но она об этом уже забыла. Осела, как весенний снег. А мы - на винте. У нас длится молодость.
 Мы опять сидели в кино. Он держал меня за руку и мы, наверное, искрили. Хорошо, что в темноте не было видно.

     Потом мы выходили на яркий свет фойе. В танцевальном зале гремела музыка. Танцы – самая классная из всех лечебных процедур. Врач, когда прописывал лечение, перечислял:  и - танцы. И все смеялись. Наши девочки танцевали, веселились и хохотали.
 У Валентины заклинило руку после массажа  и она все делала с поднятой к голове рукой – спала, смотрела телевизор, ела и танцевала. Партнерам казалось, что она замахивается, чтобы огреть со всей дури. И все боялись ее приглашать. А мы говорили: - не боитесь, она же мирная. И все  хохотали.
    На быстрые танцы  выходили в круг все вместе, а на танго он приглашал только меня. Как он танцевал! что это было? Что такое – танцевать с мужчиной?  Совершенно чужим, незнакомым.

     Звучит музыка. Твоя рука – на его плече. Его горячая мужская рука обнимает тебя. Эти прикосновения. Это так интимно и в то же время совершенно допустимо. И дыхание. И запах. Запах парфюма, разгоряченных тел. Запах желания, обожания, обещания. Обещания нежности. Как я люблю танцевать! Мелодия объединяет, и никого нет кроме вас.
     А еще голос. Тихий, волнующий, настоящий мужской голос с хрипотцой необыкновенного тембра. Джо Дасен. Что-то нашептывает тебе в ушко и щекочет своим дыханием.

     В начале наших отношений (а можно ли назвать отношениями то, что у нас было, потому что у нас ничего и не было. Нет, было все-таки. Лавина), он говорил:
  -  Давай на танцы не пойдем. Кругом мои знакомые. Вот тот товарищ  руководит стройфирмой, тот - банком. Все меня знают. У меня репутация. А я ему:
   - А мне параллельно. И у меня репутация. Притом такая безупречная, что ее давно пора испортить. Если ты не хочешь танцевать, так и не ходи. А мне врач прописал. И я хочу танцевать и буду. И мне сугубо параллельно, как посмотрят на тебя твои знакомые. Сиди дома.
      И он сказал:
   - Нет, нет, и нет! Я не могу представить, что ты будешь танцевать не со мной и кто-то будет обнимать тебя за плечи, держать за руку, как я. Дышать тобой. А, наплевать на всех, параллельно. Пусть все смотрят и завидуют.

      И мы не пропускали ни одного танца. А в танцклуб он носил меня на руках, потому что это было близко и еще потому, что ему нравилось делать мужские поступки. И еще: про то, как мы танцевали, я писала ему стихи.

      « Я не могу, я трепещу
        от твоего прикосновенья.
        От трепета ресниц твоих
        И от дыханья дуновенья.
             Играет музыка и мы
             Кружимся  в танце, как одна я,
             А кто мне ты, кто я тебе, -
             Я забываю»...

      Я читала ему стихи, а он так легко и нежно прижимал меня к себе. Мою руку держал на своей груди и целовал кончики моих пальцев. В знак благодарности за стихи, наверное, написанные для него и о нем. А может, просто так, от нежности и для красоты жизни. Скорее всего, он тоже был романтиком, как и я.

             « А надо мной – твои глаза –
               чисты и ясны.
               И хочется мне всем сказать:
               нет, закричать: -
               Остановись, мгновенье,
               Ты  -  прекрасно!»

                *****

      И однажды, когда мы гуляли в парке, он взял меня за руку и спросил:
    - Ты не обидишься? Я хочу тебе задать вопрос. Мое молчание он принял за ответ.
    – Скажи мне, у нас может быть все?
    - А что, уже пора и я должна ответить? - Я страшно смутилась.
    – Ну, если ты спешишь и тебе это необходимо, я не держу тебя. Можешь найти себе другую. А он сказал, глядя мне в глаза и этим еще больше смущая:
    - Мне никто не нужен, кроме тебя. Я буду ждать, потому что я хочу тебя. И так при этом посмотрел, как обнял меня всю.
      Сейчас другие манеры и нравы. А мы, наверное, страшно старомодные.
            - до свадьбы ничего нельзя,
            - умри, но не дай поцелуя без любви и т. д.

     Но ведь есть еще разные оттенки чувств между мужчиной и женщиной: симпатия, влюбленность, восхищение. Просто желание, наконец. Непреодолимое желание теплоты и нежности.
     И мы всегда говорим себе – нет! А французы говорят: « может быть».  Как прекрасно ходить в обнимку с «может быть»!
     И я подумала тогда: - пусть будет «может быть».

                *****

     Вечером мы отправились в театр. У нас заранее были куплены билеты в театр Музкомедии на какой-то спектакль из современной жизни. Кажется, это называлось «Когда погас свет». Об очень одиноко женщине, молодой и красивой учительнице. Жила она с мамой и была очень невезуча в личной жизни.

     Но ни название, ни содержание не имело  ни  малейшего значения. Имело значение лишь то, что мы были рядом. С ним. В театре он ухаживал за мной как настоящий джентльмен. Помог мне раздеться. Даже расстегнул мои сапожки и помог одеть туфельки. Я принимала это как должное. Можно подумать, что знакомые мне мужчины могут так ухаживать. Да они дверь перед дамой не откроют.

     Одета я была для театра. В черном маленьком французском платье, хотя и не от Коко Шанель, но ее модель. И в золотистом блузоне. Он у меня единственный на все случаи жизни. И он очень шел ко мне, я выглядела в нем супер и нравилась себе. Тем более что я была в обществе такого потрясающего мужчины.
     Он сопровождал меня. Мы рассматривали картины в выставочном зале,
Смотрели на город, весь в огнях и метели, фотографировались. Он тут же объявил девчонкам:
       - Я снял ее на лестнице.
       - Нет, ты снял меня на фоне люстры.

    У меня есть эти фотографии.Они сохранились. Нас с ним девчата сняли.  Лестница там классная. И фотографии тоже.

    Окружающие откровенно рассматривали нас. Я видела любопытные заинтересованные взгляды. Это были его знакомые.
      Наверное, было в нас обоих что-то такое, что выделяло нас из окружения, всех этих праздных, хорошо одетых людей. Мне было так хорошо и уверенно рядом с ним, просто идти и находиться под обаянием его личности.
    Казалось, будто я лечу. Не иду рядом, а парю в воздухе над паркетом. И мне страшно и весело.

      Страшно и весело, это когда в омут с головой. Так вот, именно в тот момент я подумала. Я решила для себя: – пусть будет все. Я хочу этого. И так посмотрела на него, он все понял, о чем я  подумала  и сказал:
     - Все будет хорошо.
Мы смотрели друг на друга. И он совершенно ни на кого не обращал внимания. Только я.

                *****


      Возвращались из театра мы поздно. В салоне танцзала звучала музыка. Я и сейчас ее помню. «Я бы взял твои ладони, к ним губами прикоснулся, несмотря на дождик проливной».
      Мы шли по коридору, он держал меня за руку и целовал  в ладошку, прикасался губами, теплыми и ласковыми. Это было как продолжение песни. А может, он благодарил меня за мою решительность. И я несла в своих ладонях его поцелуи и боялась расплескать их. Мне хотелось их сохранить на вечные времена.

      Он сказал:
   -  Пойдем ко мне. У меня есть вкусное вино и твой любимый шоколад. Будем писать стихи.
      Я согласилась. У меня было такое чувство, когда бывает – качаешься в парке на качелях – лодочки. Были такие на металлических цепях. Подлетали под самые небеса. Так вот, такое, когда поднесешься под самое небо, а затем падаешь вниз. Дух захватывает от  этого свободного падения.

      Мы разошлись на минуту. Я - к себе, снять шубку, он  -  к себе. Разделась, страшно волновалась  и какой-то дискомфорт беспокоил меня. И тут я поняла и рассмеялась. Мы дружили как пионеры уже больше двух недель, ходили в кино, танцевали. Кормили синичек, читали стихи и пели песни. Он боялся оскорбить меня поспешностью. Я столько времени не могла решиться. И в тот момент, когда мы обои так желали этого и были уже готовы – непредвиденное обстоятельство.

      Он встретил меня у двери. Вино и фрукты на столе, ожидание в глазах и движениях, замедленных как в немом кино. Вот сейчас, теперь должно случиться что-то значительное и неповторимое. Он прижал меня к себе.

    - Боже мой, наконец-то! Я тихонько засмеялась у него на плече. В такой момент – это было так непохоже на меня. Но что было делать, не плакать же. И тайны мадридского двора я не умею устраивать, что-то придумывать.
      Он отстранился от  меня, взял за плечи – что с тобой? Что случилось и почему ты смеешься?
    - Я не могу.
    - Что ты не можешь? Ты не можешь, ну почему, почему? И я назвала вещи своими именами.
     Он онемел, долго смотрел на меня, потом тоже стал смеяться.

    - Ну дурак я, ну кретин, ну болван. Ты все пудрила мне мозги. Две недели ничего не обещала. Мы ходили в кино, читали стихи и всем  пионерским отрядом пели песни. Ездили в театры и кормили этих чертовых птичек. Я развлекал тебя баснями, интересничал. Ужасно хотел тебе понравиться.

     Я боялся оскорбить тебя, обидеть поспешностью. И теперь, когда я так хочу тебя, когда меня сжигает желание, ты не можешь! Все, я умру, я умираю, не подходи ко мне. Надо было в первый же день, как увидел тебя, хватать – и в койку! Уже тогда я хотел тебя. Только ты! Со мной такое первый раз. Что ты со мной делаешь?
     В такой ситуации  я еще не была. Такой фонтан чувств, такой напор, такое откровение. И что мне с этим делать? Единственно правильное решение – идти домой. Но домой не хотелось. Что бы такое придумать? И я сказала:

    - Ты любишь целоваться? И мы впервые за все время наших отношений приблизились друг к другу. Он обнял  меня  и мы попробовали друг друга на вкус.
     Это было неописуемо. Все свое желание, предвкушение, предчувствие нежности и восторга он вложил в свои поцелуи. И я тоже. Мне так понравилось целоваться с ним. Я умирала и воскресала в его объятиях. Я чувствовала, как он хочет меня. Все наши поцелуи отзывались во мне. Что-то он шептал мне на ушко, прикасался горячими губами, все повторял мое имя. Я как-то не заметила сама, как у меня вырвалось:
  - О, Соломон!
  - ты что-то сказала?
  - да
  - повтори.
  - Соломон
  - но почему Соломон?
  - Соломон – это ты. Ты похож на него.
  - Почему?
 
  - Потому что. Можно, я так тебя буду называть? Это царь израильтян, он мудрый и красивый. Мудрейший из царей и красивейший из мужчин. Он бесконечно добр и благороден, он искусный и щедрый в любви. Я читала о нем у Куприна и в Библии.
   - Я тоже читал.
Мы пили вино и говорили о любви. И пробовали друг друга на вкус, и дышали одним дыханием, вдыхали, пили друг друга глоточками, как жаждущие. Мы молчали  и говорили на одну тему. Молчание сближает и объединяет. И говорили почему-то шепотом. Боялись, наверное, чтобы никто не узнал о нашей тайне: мы стали одним. В мыслях.

                *****

         Утром мои девчата напали на меня.
     - Ты была с ним? Все говорят о вас. Расскажи.
     - ну что говорить? Мне хорошо с ним.
     - у вас все было?
     - ничего не было.
     - не верим, вы столько времени проводите вместе. Он носит тебя на руках, все видели, и танцует только с тобой. И почему?
     - а потому. Сначала нам было некогда. Мы гуляли, птичек кормили, по театрам ездили.
     - а  теперь?
     - а теперь у меня… женские дни.
     - о! – возглас разочарования. И что же вы делаете до утра?
     - рассказываем легенды, пьем вино и целуемся.
     - отрыв.
Я не люблю делиться интимными подробностями, но об этом-то можно рассказать, чтоб утолить любопытство своих девчонок.
     - Мы даже песни пели, оставаясь одни. Он меня учил своим, я его – своим. Кто не хочет, пусть не верит.
    Девчонки и не совсем поверили.

          Но как-то мы сидели все вместе за столом. Он нас угощал, как всегда, вкусным вином, говорили.
    Все в шутку стали нас допрашивать, что мы делаем вечерами. А мы:
   - песни поем. И мы спели, которую я его научила.
     Мы запели, да так слаженно получилось, без спевки так не получится:

        «С тобой мы встретились случайно,
          Мой самый главный человек.
          Благословляю ту случайность
          и благодарен  ей навек.
          Как стало страшно мне теперь,
          Что я не ту открыл бы дверь,
          Другой бы улицей прошел,
          тебя не встретил, не нашел»...

    И так далее. И все это время он держал мою  руку и мы смотрели друг другу в глаза, а казалось, в самую душу. Артисты.

    А потом он нас насмешил.
    - Вчера,- говорит, - мы пели песни из революционного прошлого:

        «шел отряд по берегу, шел  издалека,
         а под красным знаменем командир полка».

   Так мне, говорит,- приснилось ночью, будто я с шашкой наголо. И сам голый скачу на коне, в атаку всех поднимаю. И голова обвязана,  ранен потому что.

     Вот все хохотали.  Соседи нам в батарею стучали, потому что было уже после двенадцати ночи. Все спят, а мы никак не можем угомониться.
     И мы решили: не расходимся, будем петь, но тихонько. Все просили Валюшку и она в который раз запевала «одинокую ветку». Все балдели от этой песни, мы поддерживали ее. Сначала тихонько, потом наше усердие усиливалось с каждым глотком вина:
   - «Плыл по городу запах сирени,
      до чего ж ты была красива,
      Я твои целовал колени
      и судьбе говорил – спасибо»!

В результате наши соседи не выдержали и позвали администратора.

   - а мы что, мы ничего.
   - да они же просили вас тише и по батарее, говорят, стучали.
   - вот,  а мы не поняли, подумали, что им слова не слышны и они просят погромче, песня-то хорошая.
    - я вас сейчас выселю.
    - что вы, в такой мороз? Простите нас, больше не будем.
А тетя все не уходила.
    - Это сердечный санаторий, здесь все больные, лечатся.
    - и мы больные. Так и мы лечимся – положительными эмоциями.
    - Я вам устрою завтра положительные эмоции. Всех к главврачу отправлю и на работу вам напишут.
    - Все, расходимся, честное пионерское.
А потом еще долго не могли разойтись и представляли в лицах, что с нами сделают на работе после таких сообщений. Опять веселились.
     Классные посиделки у нас всегда получались.
 
                *****               

    На третий вечер, когда мне было нельзя, мы сидели и мило беседовали, задушевно так. И опять целовались, и читали стихи, пили вино с моим любимым шоколадом с орешками.
      Я попросила его рассказать о его доме. Мне все было о нем интересно.
Сначала о доме.
    - А что, дом как дом. Я человек не бедный, могу себе позволить. Все устроено, дом просторный, достойный. Я люблю и ценю комфорт. Жена тоже. И живем мы дружно и заботимся друг о друге. И понимает она меня, и прощает многое. Я же мужчина.
     Сначала – о доме, потом – о жене. Мне интересно слушать, а ему –рассказывать. Хорошо, когда тебя слушают. Да и есть чем гордиться, и кем – женой.
     - А что, ценю я ее, всю жизнь вместе прожили. Сына родили. Хорошая она у меня хозяйка, умная. Дом умеет вести, гостей принять. И одеваю я ее, и все, что у нас есть – для нее: мой дом, мое имя, мои деньги. И прощаю я ей мелкие пакости.
     - И было что прощать?
     - Да, было. Мы же столько лет вместе прожили.

    Сижу я, смотрю на него. Ну что тут скажешь? Обидно мне стало до слез, до кома в горле. Вот сидит передо мной мужик. Не мужик, а красивый умный мужчина, хозяин жизни, господин. Обслуга санатория только так к нему и обращается – господин Ройтман. Иначе и не скажешь. Успешный, привлекателен, обеспечен, одет.  Благосостояние свое сделал своей головой и  своими руками. Все имеет, чего пожелает.
    И жену, которой есть что прощать, и любовницу – постоянку – 35лет. Как-то в порыве откровенности посвятил меня в свои тайны. Содержит ее и ее дочь 15лет. А может, и дочь его. И курортные романы. Живет, как царь Соломон.

                *****


        И я захотела  похвалиться,  что ли, чтобы словами закидать обиду, что вот есть такие мужики да не про нашу честь.
       А мы все такие благополучные и независимые. И сквозь слезы:

                - И у меня все прекрасно. Есть дом, все в доме - (правда, стенку мебельную продала. Денег на билет на поездку в отпуск на родину не было. А очень хотелось с родными повидаться хоть раз в три года. А остальные мебеля в перетяжку отдала – подновить от старости, потому как новое купить не за что.

     А мебельщики, ворюги, скрываются. Второй год их разыскиваю. Половую жизнь веду. В комнате все, что осталось – телевизор, пианино. Цветок папоротник мой любимый да я на полу на ковре. И телек так смотрю и гостей по-турецки принимаю). 
     Продолжаю.
            - Детей двое,  такие девочки хорошие - (одна замуж вышла за «прынца. Старше на 9 лет, ниже ростом не будем уточнять на сколько. И принц этот – без образования. Без копейки денег. Без перспектив. Да еще и пьет неслабо.

       А теперь вот родила. Живут у меня. А куда им деться? Он почти дома не бывает. По вахтам ездит, а деньги не платят. Время такое. Всю тайгу рогом перерыл, золото ищет, и все без зарплаты. Лишь бы с женой рядом не быть да о ребенке не заботиться: маленький – спать будет мешать).

             И еще одна девочка – студентка, первый курс. (Ее учить и учить, кормить, одевать. И все на одну меня).
      Продолжаю: -  работа  хорошая - (за которую платят копейки, но регулярно - раз в квартал. За такую зарплату не то, что одеться, а  и от голода помереть можно. Но помирать нельзя, похоронить  не на что будет).
       
    Все, что в скобках я не говорила, про себя думала. И получилось все прекрасно. И дом, и все в доме, и дети, и материальная независимость.

                *****
 
        Утром я почувствовала себя отвратительно и не пошла на завтрак. Девочки мои уже ушли. Наверное, он ждал, чтобы я осталась одна. Постучался. Попросил разрешения войти.
       Вид у него был ужасно виноватый.
   - Всю ночь, говорит, не спал, ругал себя. Зачем согласился рассказывать, о чем  я просила. И бестолковый, и невоспитанный, и бесчувственный.
  А я сказала: - я сама тебя попросила. Мне жаль, что так получилось.
    - Почему?
    - Потому что я не смогу больше с тобой целоваться. И мне действительно было жаль. Мне так это понравилось.
   Он попросил подойти к нему, потому что был одет и стоял у дверей нашей комнаты. Я подошла. Он привлек меня к себе, обнял и…поцеловал. Так нежно и бережно.
    - Ну, что, ничего же не случилось? Сможешь? Давай забудем обо всем, что я тебе наговорил. Я тебя очень прошу.


    Грусть моя прошла. На меня напала жажда бурной деятельности. Мороз немного спал и я решила пойти на лыжах. Он напросился в провожатые.
    Это было прекрасно! Холодный бодрящий воздух. Яркий солнечный день, скрипит снег на лыжне. А запахи – сосен, ели и морозного воздуха. Радость  жизни, радость движения! Я бежала и пела:
   - «я бы взял твои ладони, к ним губами прикоснулся, несмотря на дождик проливной»!

     У самой речки носилась с горки. Ветер в ушах, солнце, мириады маленьких солнц на каждой снежинке. И предчувствие  - Предчувствие непредсказуемой Неизбежности!
       О, это очаровательное предчувствие! А он – мой господин с прутиком стоял на горке. Любовался видом – ну очаровательным видом, как он сказал. А больше всего наблюдал за мной. Я чувствовала это. Шкурой чувствовала, как говорят. А потом подошел ко мне, отряхнул от снега и говорит:
     - Что же такая красивая женщина – и одна? А я:
     - Кто подойдет? Ты стоишь здесь с лозиной, как пастух. И убежала.

       А тут несется лыжник, красиво так, динамично идет. Я возьми да и упади на лыжне самым непрофессиональным образом. Взбороздила пятой точкой всю лыжню. Когда спортсмен  поравнялся со мной,
  -  Ой, помогите, пожалуйста! - Да он и сам ко мне устремился. Помогает подняться, отряхивает, уроки ходьбы предлагает.
     А я и отказываться не стала. Поехали мы вдвоем рядом потихонечку. Оглянулась я через плечо на своего сопровождающего. А он стоит, смотрит в нашу сторону и прутиком  помахивает.
     Я заулыбалась – так тебе и надо! Не будешь изображать из себя…Потом вечером после прогулки он говорит девчатам:
   - Представляете, пошли мы с ней на прогулку (это он оказывается на прогулку со мной ходил), так она меня оставила ради какого-то спортсмена.
         
                *****
   
    После лыжной прогулки у меня была хвойно - жемчужная ванна – благодать, блаженство.
    Лежишь обнаженный в теплой воде, пахнущей хвойным ароматом. А все тело твое покалывают воздушные пузырьки, беспрерывно поступающие в воду. И при этом так все поет и булькает. Я думала: на что же это похоже? А потом вдруг поняла. Это как в кинофильме «Земля Санникова». И песня:

     « призрачно все в этом мире бушующем
        Кроме седых голубых пирамид.
        Есть только миг между прошлым и будущим
        Именно он называется – жизнь».

     А за окном – сосны до неба. И снег кружится хлопьями. И медленно падает, падает. Так мне хорошо стало и в то же время – так жаль чего-то. Я лежала и плакала. И слезы смешивались с жемчужными пузырьками. И отчего плакала? От обиды какой-то. От неосуществленных желаний. И от того, что скоро все это закончится и я опять буду дома и опять буду одна. И никто не позаботится обо мне. Слова доброго не скажет.
      И на работе - с полной ответственностью и с полной нагрузкой.

     Пришла в номер. Почувствовала себя такой уставшей, такой разбитой и такой одинокой. Никого не хотелось видеть. И говорить ни с кем не хотелось. Лежала с открытыми глазами. Сердце болит, на душе кошки скребут. Плакать хочется, а слез нет. Состояние полнейшей депрессии.
      От обеда отказалась. Я лежу. Товарищ пришел: - что с тобой? Я отвернулась и молчу. Сердце.
      Он засуетился, за таблеткой побежал, принес воды. Взял за руку.
     - Ну, прошло? Помолчали. А потом он говорит:
     - Ты совсем о себе не заботишься. Разве это можно? У тебя женские дни. А ты делаешь такую нагрузку. Бегала на лыжах, принимала горячие ванны. Это же такая нагрузка на сердце. Да еще вчера вечером… тебе необходимо отдохнуть.
 
     Приятно, когда о тебе проявляют заботу и уделяют внимание.
    - Уходи. Спасибо. Я страшная эгоистка. Я отнимаю твое время. Не хочу тебе доставлять беспокойство. Со мной уже все нормально.
      А сама думаю: со мной все должно быть нормально. Нельзя мне раскисать. И желать сочувствия и жалости – нельзя. Потому что некому обо мне заботиться. Потому что некому. И должна я быть сильной, потому что одна. И на моих руках двое взрослых и один маленький птенчик - моя внучка. И я уснула.               

      К вечеру оклемалась. Жизнь прекрасна и удивительна. Опять ходили в кино. В темноте зала он смотрел на меня и держал за руку. А я сидела и думала про себя: как одиноки мы все. Опять получались стихи – красивые и
грустные. Потом мы гуляли при луне.


      А потом у нас было все. Он был так нежен. Я думала, что после этого не смогу смотреть ему в глаза. А еще казалось, что все про нас все знают.
     Все наблюдали за нашим романом. Ему завидовали все мужчины, а мне – все женщины. А может, мне так казалось. Оля и Валюшка часто спрашивали: - как вы расставаться будете, как? Такая любовь! А я: - какая любовь? Просто курортный роман.

     А он все допытывался:
    -  У тебя кто-нибудь есть?
    -  А тебе-то что? Ревнуешь?
    -  Помнишь, ты в стихах писала - Он? Это кто?
Я все отшучивалась. А потом сказала: он – это мой жених. - Соломон видит, что меня разговорить  на эту тему бесполезно. Но это не давало ему покоя.
     Часто его посещали фантазии.
    -  Ты любишь шляпки?
    -  Просто обожаю.
    -  И я обожаю тебя в шляпке.
    -  Но ты же никогда меня в ней не видел.
    -  Я вижу и представляю, какая ты в шляпке красивая.

Как-то мы зашли в магазин. Я сказала, что мне надо купить подарок для внучки. Мы выбрали игрушечный самолет. Он жужжал и колесил  по прилавку.
     Когда мы пришли  домой, он сказал:
   - Девочки, мы улетаем на Канары. Отдыхать. Вот самолет купили. А в октябре мы уезжаем в Израиль на ПМЖ. Они:
   - Правда? - А я:
   - Вы ему верите? Это фантазии больного старого еврея. - Это он сам себя так называл. Но все равно было приятно. Все эти милые выдумки, маленькие фантазии.
     Что он думал на самом деле? Я даже и не думала, что это может быть серьезно.

      Он угощал нас всех дорогими винами, экзотическими фруктами. Водил в концерты и театры. Крез. А может, у богатых свои причуды?
      Он открыто ухаживал за мной, не обращая внимания на своих знакомых. Он ублажал каждое мое желание, угадывая его.
      Он носил меня на руках и танцевал только со мной. Он умел делать комплименты. Он целовал не только мои коленки, как в песне, но пальчики моих ножек и при этом говорил, что я пахну, как весенний сад.
      Он, он, он, он и еще много раз – он. Просто не перечислить, что он делал для меня. А главное – благодаря ему я почувствовала себя уверенной, обаятельной, привлекательной. Женщиной. Он все делал для того, чтобы я чувствовала себя счастливой.       

                *****


    В ДК был вечер для отдыхающих. « Экспромт» или что-то в этом роде. Мы вырулили почти всей компанией. Сначала хотели не ходить, но нас встретила массовик и попросила:
  - Господин Ройтман, пригласите девочек, будет интересно.
    Мы опоздали. Когда пришли, был почти полный зал. Народу - море. А что делать отдыхающим вечером в выходной? Нам объяснили. Это вечер  отдыха и знакомств. Пусть выходят на сцену все желающие и явят свои таланты. А чтоб было интереснее, разделили зал на две команды. Выбрали зрительское жюри и в конце определят  победителей и будут призы. И главный – приз зрительских симпатий – « Мисс Уссури».

     Все началось довольно вяло.
Сначала пели песни – хором, команда против команды: «три танкиста», «идет солдат по городу» и т.д. Начали считать баллы.  Дело пошло веселее. Народ оживился. Всех захватил дух соревнования. Каждый переживал за свою команду.
      Потом осмелели солисты. Кто пел, кто танцевал, даже анекдоты рассказывали. Страсти накалялись. Противники побеждали с небольшим перевесом. Защищать честь нашей команды вышли даже группа беременных женщин. Все были на сносях, но когда их спросили, - что будем делать? – петь? - они заявили – танцевать! Все завопили  от восхищения. Они танцевали танец маленьких утят. Это было так потешно, что даже наши противники согласились на наш перевес.

       Шла ожесточенная борьба. Все загорелись. Мы то побеждали, то проигрывали.
       В очередной подсчет баллов мы проигрывали. И надо было защищать нашу команду. Мои девочки и Соломон вытолкнули меня на сцену. И я подумала: что бы спеть? Кажется, раньше я никогда не выступала перед такой многочисленной аудиторией. А чтобы перед полным залом, да еще петь! Сама себе удивляюсь.
 
      Всем подигрывал мужичок с гармошкой, вернее – с аккордеоном. Подошла  леди организатор и подбодрила: у вас получится. И я запела. Проникновенно и с большим чувством. Благо, натренировались в своей компании. Как получалось, я себя почти не слышала, да и не думала об этом. Просто, пела и представляла то, о чем говорилось в песне. И на весь зал неслось:

         «Плыл по городу запах сирени
         До чего ты была красива.
         Я твои целовал колени
         И судьбе говорил – спасибо».

    Я жила в этой песне. Это - про меня. Последние слова – совсем тихо. Поклонилась и тут – буря аплодисментов. Вся наша команда выражала бурный восторг. Аплодировали, показывали жестами,  как все получилось, требовали спеть еще. Мне понравилось быть артисткой.

        Я очень любила романс «Очаровательные глазки» и знала, что он у меня хорошо получается. Вот его я еще и спела. Судя по аплодисментам зала, получилось классно.  Я уже слышала  сама себя и мне очень нравилось,  как я спела.  Мы опять шли с преимуществом.
        Мои  встретили меня с восторгом, а Соломон сказал: - да ты талант! А я
       - что не сделаешь в пылу борьбы! Ты еще меня не знаешь.
Вечер продолжался. Все было очень интересно. Сколько, оказывается, талантов у наших людей! И еще то, что обстановка располагает. Здесь никто никого не знает. Разъехались и забыли все. Соревнования продолжались.

      Потом за ту команду вышла молодая дама. Представилась:
     - Я работник культуры. Я почитаю вам стихи собственного сочинения.
      Хорошие стихи, о природе, о  сокровенном. Всем понравились, и мне тоже. И опять, как всегда. Смотреть и слушать готовы все, а выходить никто не хочет, все уговаривают друг друга.
      Какой-то волной, что ли, желанием необъяснимым и самой мне непонятным, выплеснуло меня на сцену.
      - Я тоже почитаю стихи – известных авторов и свои.
Почитала.
     - Это – о смысле жизни. О людях, способных на безумные поступки. Я восхищаюсь ими и поклоняюсь им:

      - В лесу над рекой жила фея
        В реке она часто купалась.
        И раз, позабыв осторожность,
        В рыбацкие сети попалась.

           Ее рыбаки испугались,
           Но с ними был юноша Марко,
           Схватил он красавицу фею,
           И стал целовать ее жарко.

       А она пропала.
       Он полюбил ее настолько, что бросился юноша глупый, в Дунай, чтоб найти свою фею. И дальше:      
     «Купается фея в Дунае, как раньше, до Марко  купалась,
   А Марко уж нету, но все же, о Марко хоть песня осталась». И – тишина. Все под впечатлением. Потом море аплодисментов.

       И еще я почитала «Молитву» Булата Окуджавы:

        «Пока земля еще вертится, пока еще ярок свет,
        Дай же ты, Боже, каждому, чего у него еще нет».
Все аплодировали и просили – еще!
    Тогда я почитала свое:
            
                "Как жаль"         

        « Как жаль, что ты, моя любовь,
           Не мне принадлежишь.
           И каждый день после работы
           не в наш ты дом спешишь.

           В том доме, там тебя не любят,
           И никогда никто не ждет,
           Там ты стареешь и черствеешь
           от бремени забот.

             Я проклинаю эту жизнь,
             Я в безлюбви живу с трудом,
             Все потому, что у меня, как жаль,
             но есть свой дом.
             И для тебя, моя любовь,
             Нет места в нем…

        Но для тебя есть место в моем сердце.
        И как хорошо, что об этом никто-никто не знает.
        Только ты и я.
        Только ты и я».

     Я смотрела в зал. Две тысячи этих глаз. И – тишина. Все молчали. Что-то поразило их. Мне сделалось нехорошо: - все, думаю, не понравилось.
      Но в следующий момент  -  буря аплодисментов. И переговариваются друг с другом, делятся впечатлением. И слышно - еще, еще.
      - Спасибо, я благодарю всех за поддержку. Я не хочу злоупотреблять вашим вниманием. Может, еще есть желающие? Нет?
      Ну, хорошо, тогда еще одна вещь.

      И вот это я прочитала для него. В знак благодарности и признательности. Мне казалось, через море этих глаз я вижу только его. И вижу, как мы с ним танцуем в нашем зале санатория:

         Я не могу, я трепещу
         от твоего прикосновенья,
         От трепета ресниц твоих
         и от дыханья дуновенья.
         Играет музыка и мы
         несемся в танце, как одна я,
         А кто мне ты, кто я тебе
       – я забываю.

               Есть у тебя свои друзья,
               не  в их числе я,
               Тебя увидев в жизни раз,
               желать не смею
               Свиданий больше я с тобой,
               да и зачем мне эти встречи,
               Если от них мне тяжелее,
               а не легче.

         А надо мной твои глаза
       – чисты и ясны,
         И хочется мне всем сказать,
         нет, закричать –
         «Остановись, мгновенье, ты  -  прекрасно»!
         Хоть я же знаю
      -  мы с тобой  -  чужие люди,
         Чужими были, и всегда
      -  чужими будем…
   
   Аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты.
       - Благодарю вас всех.
Я больше ничего не смогла бы прочитать после этих строк. Ни слова.
      Я шла, шла к нему и видела только его, а он – меня. Все аплодировали, а один человек выкрикнул:
     - Вы поэтесса?
     - Нет. Я пишу для себя и здесь читала для всех впервые.
    Я шла к нему, и все провожали меня взглядом. Я смущалась, мне неловко было от множества этих глаз. А он на виду у всех взял мою руку и поцеловал.

       Жюри стали подсчитывать баллы. Последнее мое выступление оценили высоко и после никто не вышел.
       Мне присудили первый приз и приз зрительских симпатий. На сцене вручили презент - духи,и поздравили с присвоением титула «Мисс Уссури». Выдали сертификат, где говорилось, что он дает право посещать все развлекательные мероприятия санатория бесплатно.

       Ну что сказать. Мне было приятно. И еще – я сделалась вдруг ужасно знаменитой, если можно так выразиться. Все просили переписать слова песни, чтобы как-то затронуть. Чтобы просто пообщаться. Круг моих поклонников настолько расширился: выбирай - не хочу.

       Как бы рассказать о том, как изменилось отношение ко мне моего друга.
Нет, даже не так. Насколько все увиденное произвело впечатление на него.
Он увидел во мне много новых граней и каждая грань царапала его  сердце.
Наверное, он стал ревновать меня, не покидал меня ни на минуту, ходил за мной, сопровождал везде. И называл меня не иначе как «Мисс Уссури». А я, как королева, с достоинством принимала поклонение подданных.

       А как смешно и приятно было смотреть, когда мы все собрались. Сделали опять девишник и он слова не давал никому сказать. Все копировал мужчину, который спросил:
    - Вы поэтесса?
       Это было так смешно, все смеялись. Всем было весело. Опять пели песни и рассказывали разные истории. А меня просили спеть романс.

                *****

     Шли дни, их оставалось не так много. Каждый был интересен по-своему. А вечером неизменно наступали сумерки. Синие сумерки. И звезды. И любовь. Как хорошо жить, жить и знать, что впереди тебя ждет вечер и ночь – ночь любви. Да, мы не молоды, и не особенно выдающейся красоты. Но нам очень хорошо вместе. Сейчас хорошо. А потом мы разойдемся по своим жизням, а это - останется. В нашей памяти.

     Он угощал меня вином и говорил, как сладки мои поцелуи. Он дарил мне дорогие духи и говорил, что я пахну, как весенний сад. Он говорил мне, что я талантлива и необыкновенна. Он говорил, что со мной он летает. Он целовал кончики моих пальчиков и говорил, что я божественна, и что я – ангел. И он целует кончики моих крыльев. Мне нравилось быть ангелом и дарить ему ангельские впечатления.

     Это бывает так редко, когда люди в этом водовороте жизни находят друг друга и так совпадают. А, в основном, все так одиноки. Даже, когда живут в одном доме, даже когда спят в одной постели и сидят за одним столом. Все-равно, находятся на самом дне одиночества.

     Как одиноки мы все, в этом мире мы так одиноки… Опять приходили стихи.
     В минуты любви я иногда плакала. Слезы накатывали. Потому что скоро все это закончится.
     Курортный роман. Он снимал их поцелуями, а я выдыхала:
     - О, Соломон. Я все время наедине так называла его. Он считал это как наивысшую похвалу из моих уст, а я его поцелуи – как выражение неимоверной нежности.
     Данте Алигьери в «Божественной комедии» сказал:
      - «и чем природа совершенней в сущем,
         тем слаще нега в нем и боль больней».
   
   Если просто – чем человек совершенней, тем он восприимчивее к наслаждению и к страданию. Мы и были так впечатлены тем, что происходит и как. И утопали в неимоверной нежности. Мы просто растворялись в ней. Мы – герои «Божественной комедии». Это о нас писал Данте.
     А потом лежали без чувств и сновидений. Почти спали, парили как ангелы
между небом и землей.
 
       Однажды он подвел меня к зеркалу. Большое,  почти в рост.
     - фотографируешь? – спросила я.
     - нет, запоминаю. Я уже говорил тебе. Все, что у меня есть, мое имя, мой дом, мои деньги – это все для них, моей семьи. А это – для меня.
     Это было в тот день, когда я уезжала.

                *****

    Он провожал меня. Автобус стоял во дворе Дк, идти – метров пятьдесят. Он нес мою сумку и просил:
    - Нельзя ли идти помедленнее? Как короток путь.
      Мы знали, что вместе мы идем последние метры нашего жизненного пути.
Никто никому ничего не обещал. Он через некоторое время, очень скоро, уезжает в землю обетованную. Там ждут его родные люди. Единственный сын, любимый внук – любовь всей моей жизни, как он сказал.
     Мы молчали. Я вспомнила из стихов, написанных для него:

       «В том краю, где будешь ты по осени,
        Вдруг подует там сухой и злой хамсин.
        Спрячься в тень чинар. Закрой глаза и медленно
        Мыслью в снежную зиму перенесись.

        Где величественны сосны, ели все в снегу,
        И на елках белки шишечки грызут.
        Зал в «Уссури», ты сидишь, внимаешь, слушаешь,
        А на сцене – «Ночь» и «Ганзечку» поют.

      Были с концертом артисты в ДК. И низенький неказистый мужичок пел украинские песни. Да так, что за сердце брало.
    -  Как ты можешь все это бросить? Там тебе никто так не споет, - сказала я.
И поняла в тот момент, что его сердце полно слезами от предстоящей разлуки со всем этим. Все - таки, он прожил здесь всю жизнь.

      Это было раньше. А сейчас мы шли рядом. Последние минуты нашей жизни.
           - Не торопись, пожалуйста, - сказал он, - как короток этот путь!
 
   В автобусе был народ. Но еще кого-то ждали.
      Он занес мои вещи, устроил меня. А я:
       - Я чрезвычайно благодарна Вам. Мне приятно было с Вами общаться. А он – он ничего не сказал. Наверное, не смог. А только сделал вот так – долгий-долгий взгляд в глаза, как в самое сердце. И прикрыл свои черные ресницы. Как спрятал от всех свои мысли и чувства: - это мое. Это останется со мной.
      И ушел. Ушел по аллее в лес. Сколько автобус ехал до ворот санатория, столько я видела его.
      И все.
 Потом мы перезванивались с Галой. Она сказала, что он уехал в тот же день.
      - Что мне делать здесь без нее?


                Хабаровск, сентябрь 2023г.