Юность мушкетеров xxiI тайна дома леди персис

Глава XXII
ТАЙНА ДОМА ЛЕДИ ПЕРСИС

Стояли самые короткие дни зимы, и к восьми часам вечера уже совсем стемнело и похолодало. Восемь часов аббатиса зашла за мной. Как она и просила, я была уже готова. Мы бесшумно спустились по лестнице и прошли через сад. Аббатиса собственноручно открыла калитку, ведущую в лес. За ней нас ожидали запряженная карета, одна из монахинь и шевалье Мезонфор. Аббатиса долго разговаривала с ними, как мне показалось, поручая меня их попечению. Я уселась в экипаж, монахиня заняла место рядом со мной, а шевалье – напротив. Аббатиса обняла меня на прощание, и мы тронулись в путь.


 Мы ехали около трех дней в полном молчании какими-то окольными дорогами, останавливаясь только на ночлег в придорожных гостиницах. На четвертый же день к моему удивлению мы не останавливаясь продолжали ехать.

В какой-то момент с вершины холма я заметила огромное скопище домов и догадалась в чем дело. Мы подъезжали к Парижу.

Наш погонщик направил лошадей вперед.

Вскоре мы проехали под аркой огромных ворот, за которой меня поразило огромное здание; глядя на его высокие стены, я подумала, что это монастырь. Потом мы дважды переправились через реку, повернули направо и через десять минут оказались на этой самой улице. От двери дома отделился человек, по-видимому, поджидавший нас; подойдя к остановившейся карете, он отворил двери.

«Это здесь, сударыня», — сказал Мезонфор и первый выйдя с экипажа, подал руку.


 Дверь в дом была приоткрыта, лестницу освещал стоящий на ступеньках светильник. Вскоре поднявшись по ним, мы очутились в коридоре; в него выходили три открытой двери.

  «В которой же из них мой брат?» — спросила я, повернувшись к идущему сзади шевалье.

«Вон в той, — показал шевалье мне на дверь, которая располагалась этажом выше.

 Я поднялась на еще один этаж и очутилась в спальне. Там и был мой брат. Он был без чувств, дыхания почти не было, его жизнь, по-видимому, уходила с каждой минутой. Когда я к нему подошла, он медленно открыл глаза, взглянул на меня и улыбнулся.


В течении этого дня я ухаживала за братом и молила Бога о скором его выздоровлении.

Бог не замедлил ответить на них, и уже на следующий день состояние здоровья Филиппа улучшилось. Его, конечно, нельзя было считать совсем вне опасности, потому что раны на груди трудно поддаются лечению и часто могут разойтись от единого не верного движения, но за Филиппом хорошо ухаживали, так что бояться было не чего. Самым главным лекарством, — как говорил впоследствии брат, — был мой приезд. Он-то, по его словам, и помог ему оправится. Но я с ним не совсем согласна. Что может обычный человек, да еще к тому же женщина. По мне так это чудо Бога.

Прошло десять дней, 27 декабря Филипп стал поправляться. Он еще был слаб, и его держали на жесткой диете, но приступы лихорадки больше не повторялись. Мой брат беспрекословно выполнял все, что ему предписывали, лишь бы поскорее выздороветь. Ему так хотелось жить!

Между тем незаметно прошел январь, а с ним февраль, а за ними и зима, в которой нам с братом пришлось пережить много испытаний. Март начался прекрасной погодой. Солнце грело почти по-апрельски, и только легкий ветерок напоминал о не давних морозах. Филипп с каждым днем чувствовал себя все лучше, и лучше. По его просьбе его кровать переставили к окну, и он полной грудью вдыхал в себя целебный свежий воздух, насыщенный цветущими содами. У него появился аппетит, и лекарь Перш наконец отменил диету, и разрешил больному есть все, что пожелает.

Как только де Бушар поправился и начал ходить, он тотчас воротился в полк, а за тем его послали с каким-то письмом в Швецию и больше я его не видела.

— Послушайте меня, — сказал де Шарон, — как только я вас встретил, я дал обед посвятить вам всю мою жизнь. Отныне я готов приступить к выполнению этого обета. Вы хотели бы знать, что с вашим братом?

— О да! — воскликнула молодая женщина. — Ведь поистине мне неизвестно, что с ним сталось.

— Ну что ж, я берусь узнать это.

 Де Шарон простился с госпожой Мезонфор с почтительностью, к которой примешивалась одновременно и пылкая любовь, и глубокая печаль, потом спустился вниз по лестнице.
Между тем часы на городской башне пробили пять часов. До приема у графини оставалось три часа. Этого времени как раз хватило бургундцу, чтобы дойти до улицы Вожирар  там привести себя в порядок и не спеша дойти до  площади Вогезов в которой размещался дом под номером два.

Когда служанка проводила его в покои леди Персис он, к своему облегчению заметил, что графиня ни только на него   не сердится, но и напротив, весь вечер была с ним учтива, мила, снисходительна.

В свою очередь де Шарон говорил ей любезности, всякий раз уверяя свою собеседницу в преданности сердца. Слушая всю эту чушь, которую нес наш бургундец, графиня благосклонно улыбалась. В середине их беседы она как будто между прочем сказала:

— Мне все известно, милый друг, и то как вы избили несчастного брата, и то как нашли золотую лилию, и не соизволили ее возвратить.

Бургундец покраснел до кончиков своих ушей.

— Я... — хотел он найти оправдание.

— Не надо, сударь, — прервала его графиня, — я все прекрасно понимаю. Вы бедны, а лилия показалась вам такой красивой... Блеск золота вскружил вам голову, не так ли?

— Признаться да, сударыня.

— И вы решили подарить её своей любимой.

— О, сударыня откуда вы все это знаете?

— Ах, сударь,  если вы бы только знали как вы меня погубили.

— Я, вас? — переспросил бургундец. — Но чем?

— В той лили было важное письмо одному человеку. Я должна была его отправить, но увы... С той минуты жизнь моя висит на волоске.

— Как так?

— Я не могу вам всего рассказать, сударь мой, дабы вас не впутать в государственную тайну. Скажу лишь, что если то письмо не найдётся, я погибну

— Оно отыщется, мадам, клянусь вам. Я попрошу Лукрецию вернуть тот цветок и если то письмо находится в нем, я возвращу его.
— Что вы, сударь, что вы, — возразила графиня, — подарки не возвращаются. Верните мне мое письмо, а я, уж так и быть, уступлю свой цветок вашей возлюбленной.
— Благодарю вас, сударыня, — сказал де Шарон и припал на одно колено. — Никогда не видел женщин, благороднее вас.

— Такой молодой и уже льстец, — ласково пожурила его графиня и с величественной позой протянула де Шарону руку; тот поцеловал кончики пальцев.
—Итак, сударыня,  когда я смогу принести вам цветок?
— Завтра в это же время.

В эту минуту в комнату вошла молодая служанка и что-то тихо сказала хозяйки, отчего  и у одной, и у другой побледнели лица.

  — Что-нибудь случилось? — с беспокойством спросил де Шарон.

  — Нет, нет, — с улыбкой возразила графиня, — я просто заболталась и совсем позабыла о встрече. Прошу вас.

Она подала ему руку. Де Шарон заключил ее в свою, и таким приемлемым способом был выведен через другую дверь, в темный коридор.

— Дальше вас проводит Ида.

Де Шарон на это ничего не сказал, а только вновь поцеловал руку графини, с мольбою простить его вину.

  Получив просимое, он вышел в сопровождении служанки из дома леди Персис, но не пошел на улицу Вожирар, — он только сделал вид, что туда пошел, — а дождался когда подальше уйдет молодая служанка, тотчас вернулся к двери, которая преграждала вход в будуар, приоткрыл ее немного и глянул в щель, чтобы получше разглядеть соперника, прервавшего их разговор. В том что леди Персис ожидала в этот поздний час мужчину, у де Шарона не было ни малейшего сомнения. Из-за широкого проема он не смог никого увидеть, но зато отлично все услышать.

— Граф, граф, — доносился приветливый голос графини, — вот, и вы, наконец.

— Вы что-нибудь  узнали? — раздался голос незнакомца, который, в прочем, де Шарону показался как будто знакомым.

— Да, — ответила графиня, — цветок с письмом находится у возлюбленной того мальчишки. Он поклялся возвратить мне письмо.

— Когда?

— Уже завтра вечером.

— Только бы нас не опередили, ведь мадемуазель де Бушар, если я не ошибаюсь, служит фрейлиной у ее величества Анны Австрийской.

— Ну и что?

— А то, что Анна Австрийская является сестрой Филиппа IV, который кстати тоже не слишком жалует месье кардинала.

— И вы думаете, что  письмо уже находится у королевы?

— Если только  не по дороге в Испанию. Ах, черт возьми,  вот что получается, когда за дело принимается женщина. Будь бы я на вашем месте письмо уже было у меня.

— Будь бы я на вашем месте, -- сказала в свою очередь графиня--  письмо уже лежало в тайнике его величества.

— Вам нужно было похитить девчонку, и под пытками заставить вернуть вам письмо.


В этот миг как назло де Шарону попало что-то в нос,  отчего в нем засвербело,  и как молодой человек не пытался оборвать потоки чиха, они тем не менее вырвались.

— Что это? — испуганно всполошился   Хемпден.
— Где? — удивилась графиня.

— Кто-то чихнул за дверью.

— Это Ида, должно быть.

— Хе, мужским-то голосом?!


 С этими словами Хемпден ягуар подлетел к двери, открыл ее и увидал растерянно стоявшего бургундца.  Де Шарон не мог поверить глазам, ибо перед ним стоял тот самый человек, коего они с д’Аваллоном хорошенько отдубасили, и который по словам леди Персис, давно должен быть в Преисподней.

 — Ты что здесь делаешь, мерзкий щенок! — между тем воскликнул Хемпден, схватив его за ухо.  — Вынюхиваешь, высматриваешь, подслушиваешь!

 Не успел англичанин договорить, как де Шарон вырвался из рук и опрометью бросился к выходу.

-- Подлец! Подлец! -- рычала графиня.  — Убейте же его, Хемпден!



Между тем де Шарон бежал через ступени вниз. На крик хозяйки выбежали все слуги и не понимая в чем дело, перегородили бургундцу дорогу. Вытащив пистолет, де Шарон приставил дуло к лбу привратника и пригрозил, что если тот сейчас же не откроет, он размозжит ему голову.

Испуганный привратник тотчас отворил ему двери, и молодой человек словно вихрь выскочил из дома.

Что было дальше он не помнил, так как бежал со всех ног через весь Париж, не разбирая дороги. Подбежав к «Рогу изобилию», он заметил лошадей своих друзей,  которых вели их слуги  в стойло, и вбежал как угорелый в гостиницу.

-- Где д’Аваллон, де Гермон и Лафонтен? -- спросил он мимоходом у хозяина.


-- Они у господина де Гермона в комнате.


В ответ де Шарон кивнул хозяину головой, поднялся на третий этаж и распахнул двери.

-- Де Шарон? -- тотчас увидев его, произнес де Гермон. -- Вы так бледны, друг мой... Что-нибудь случилось?

-- Мне кажется, что да, -- ответил де Шарон и почти что без сил опустился на стул. -- Со мной только что случилось ужасное происшествие... И я опасаюсь, что жить мне осталось не долго.

-- Что за глупости, -- рассмеялся д’Аваллон. – Неужели сестрица монаха так разбушевалась?

-- Все намного серьезнее д’Аваллон, -- сказал де Шарон. – Помните ли вы тот цветок, который я нашел после драки на дороге?

-- Это золотая лилия что ли?

-- Да.

 -- Конечно помню.

-- Так вот, оказалось, что в ней  находится письмо, способное сгубить Ришелье.

Все три мушкетера вздрогнули.

-- Вот тебе и цветочек, -- произнес д’Аваллон таким тихим голосом, что все остальные едва расслышали его. 


-- Я не вольно стал свидетелем  жуткого заговора, и теперь злоумышленники поклялись себе меня убить.

-- Похоже, что за день моего отсутствия тут произошли невероятные вещи, -- сказал чуть хмельной де Гермон.

-- Вы абсолютно правы, де Гермон, -- подтвердил д’Аваллон. -- Де Шарон, введите наших друзей в курс дела... У вас это лучше получится, чем у меня.

-- Ну что ж, извольте...
 

 И де Шарон рассказал им все: и том как они с д’Аваллоном побили до смерти монаха, и об не менее таинственной его сестре, и об загадочной лилии.

 — Во всем этом скрывается какая-то ужасная тайна, -- продолжал бургундец. -- Знаете, друзья, эта женщина, -- шпион Карла Первого, я убежден в этом. Да и братец этот из крупных фигур.

-- В таком случае, берегитесь, -- сказал де Гермон. -- Тайны не любят гласности, и теперь когда вы стали невольным свидетелем заговора, вас постараются убить, и возможно даже не вас одного...

-- Ну, вы меня напугали, -- с недоверчивой улыбкой сказал д’Аваллон.

-- Поэтому, -- продолжал де Гермон, -- когда выходите из дома, не идите один; когда едете, будьте осторожны. Словом не доверяйте никому, даже собственной тени. И  вот еще что: смените гостиницу. Если леди Персис известен ваш адрес, она подошлет к вам убийц, будьте уверены.


Де Шарон приуныл.

— Ну, де Шарон, не отчаивайтесь, — проговорил Лафонтен, заметив мрачность друга. -- К счастью через две недели мы покинем Париж; по всей вероятности нас пошлют к Ла-Рашели или даже на остров Ре, а когда мы уедем…

— Они найдут нас повсюду, друзья, — сказал с беспокойством бургундец, — если только узнают всех нас. Поэтому я предлагаю пореже  друг с другом встречаться. Пусть уж их гнев грянет на меня одного.

— Что за вздор вы говорите, шевалье? — возмутился де Гермон. — Станем ли мы прятаться ради кучки прихвостней Карла  Стюарта. Не реже встречаться, а чаше! Так мы скорее сохраним себе жизнь, нежели будем скрываться. 

— Согласен, — сказал д’Аваллон.

— И я, — поддержал их Лафонтен.

— Благодарю вас, друзья, — сказал  и грустно улыбнулся де Шарон.

— А почему так не весело? — осведомился д’Аваллон.


— Или  ещё что случилось? — спросил де Гермон.


— Да, де Гермон, я беспокоюсь о Лукреции, — отмахивался де Шарон.


— О Лукреции? — переспросил провансалец. — Ах, да, так зовут вашу подругу.


— Да, и чувствую, что ей угрожает опасность.

— Да, — закивал головой Лафонтен, — теперь когда им известно, что цветок у Лукреции, они с ней могут сделать все что угодно.

— Я должен пойти к ней, я должен её предупредить.

Де Шарон подскочил и хотел уже было бежать, но крепкая рука де Гермона его удержал.

— Не так быстро, мой друг, — проговорил он. — Мы поедем вместе, дабы в случае опасности суметь вас защитить.

— Тогда отправимся скорей.

Через четверть часа в конце улицы Отфей появились четыре мушкетёра на прекрасных испанских лошадях. За ними ехали Томас, на маленькой овеской лошадке, Глюм, на руанско коне, Патрик, на муле и Овесен на скакуне, не уступающему его хозяина. Все они как один были хорошо вооружены, так что со стороны могло показаться, будто бы все они собрались на осаду Ла Рошеля.

Вскоре все они доехали до дома Мезонфора.

— Это здесь, — сказал бургундец, осаживая лошадь.

Кинув поводья слуге, он не слезая с седла перелез через забор.

— Будьте осторожны, — предостерёг его провансалец.



Продолжение: http://proza.ru/2020/03/10/181