Эх, Макарыч

Козодоев пробежался глазами по листу и отложил рукопись в сторону. Сейчас он сидел напротив Дениса Овчарова и пытливо сверлил его глубоким выразительным взглядом.
– Зачем вообще ты пишешь об этом? – неожиданно спросил Козодоев.
Вопрос застал Дениса врасплох.
– По-моему, сейчас самое время твёрдо и бескомпромиссно обозначить свою позицию, а не прятать голову в песок…, – тщательно подбирая слова, начал Овчаров
– О, нет. Давай закроем эту тему. Она мне неинтересна. Если честно, ничего не понял из твоего рассказа.
 Стараясь не скатываться на популистские штампы и лозунги, Денис  напомнил коллеге про патриотизм и самопожертвование, про совесть и честь. Козодоев вяло отмахнулся рукой.
В груди Дениса стиснуло.
Ему вдруг стало больно. Нет, не физически. Та боль, словно по касательной, едва задела сердце и тут же прошла. «Как же горько ошибаться в людях, – пульсировало в его голове. – Когда слышишь глупость от дурака и бездаря – боли нет. Когда нелепость, непонимание, да что там стесняться в словах – скудоумие исходят от мыслящего, довольно образованного и незаурядного человека – боль чувствуется вдвойне».
И вновь кольнуло в груди. На этот раз по-настоящему, чувствительно отозвалось под лопаткой. Не обращая внимания на явный дискомфорт, Денис мысленно продолжил самоистязание: «А может, насчёт «образованного» мне только казалось? Тоже не верится. На самом деле, в своей профессии он дока, каких ещё поискать надо. И знакомы не первый десяток. Ошибался на его счёт? Что же происходит в наших головах?»
– Между прочим, я тоже не считаю их ветеранами. И никогда не приравняю к нашим дедам и прадедам, – бросил напоследок Козодоев и вышел за дверь.
Денис с горечью смотрел ему в спину, а сознание вновь и вновь рисовало мрачными красками картины из только что услышанного.

– И ты, Паловна, своего папеньку никак не сыщешь?
– Не говори, подруга. Что ж они, нехристи, творят! Могилку батюшки не найти, – откликнулась на голос пожилая сгорбленная женщина.
– Вот и я о том же. Пошто другого места не нашли для энтих. Здесь же фронтовики лежат. Наши, родненькие. Мой всю войну прошёл, от Смоленска до Москвы и обратно до Праги. Твой геройски погиб под Минском…
– Мы ж с тобой на прошлое родительское тута здоровкались! И сладости на помин отцов оставляли на могилках. Во-он там, – старушка махнула рукой, – столик со скамеечкой стоял, рябинки и берёзки над холмиками, травка вокруг подстрижена, проходы просторные. А сейчас, поглянькось, и не пройти.
– Ну да, что им до нас и нашей памяти, – собеседница кивнула головой в сторону неказистого здания администрации. – Ни помянуть фронтовиков, ни присесть.
– Куды ж годится, чтоб могилка к могилке. Землицы им мало…
На городском кладбище посреди некогда широких проходов, между почётными захоронениями ветеранов Великой Отечественной, возвышались свежие холмики, а над ними кресты с табличками имён, и годы смерти 2022-2023-й. И молодые лица на фото, и знамёна…
К диалогу присоединилась ещё кучка пенсионеров, искренне возмущённых и недовольных нововведениями. 
– Отче, прости им, ибо не ведают, что творят! – едва слышно прошелестел неведомый голос в гудящем рое обеспокоенных стариков . 
Страсти среди пожилых людей, пришедших на погост в Родительский день, нарастали…

Овчаров механически отрешённо перебирал архивные документы на рабочем столе. Из разномастной стопки выскользнула потёртая фотокарточка и едва не улетела за край стола. Успев в последний момент прижать фото подушечками пальцев, он пристально вгляделся в облик запечатлённого на нём человека. Едкий пронзительный взгляд, до мурашек по коже… И глаза, сверлящие плоть. В них не только вызов, в них настоящая глубина, не показная, мудрая. И вечный укор…       
 «Нам бы про душу не забыть», – эхом отозвались в сердце Дениса слова  великого земляка, смотрящего с фотографии.
– Эх, Макарыч;, родной ты наш! Как же не хватает нынче тебя и твоего слова! – вырвалось прямо из сердца, и мужчина тяжело опустил сжатый кулак на дубовую столешницу. 


1. Макарыч – Василий Макарович Шукшин

июль 2023 г.