Крайний дом

                Крайний дом.
Как, на удивление нам, трогательны и сладостны впечатления о самых ранних детских годах. Особенно когда уже достаточно насмотрелся и набрался иных впечатлений, карабкаясь по крутым тропинкам, покоренных тобой, перевалов жизни. И чем дальше твоя спина от того исходного места, тем особеннее и важнее становятся эти воспоминания. О босоногой свободе, о необыкновенно- голубом небе, в просвете ржаных колосков, которые, кажется, щекочут своими усами облака, так высоки они над стриженой наголо детской головкой, о чистой водной глади пруда, с запахом осоки и ила, и…об  оставшихся за пеленой времени твоих ровесниках- Кольках, Ваньках, Пашках, Петьках…
Андрей Васильевич всякий раз приезжая в родную деревню, после нескольких часов общения с близкими, старался потихоньку улизнуть из дома, и побродить по заветным закоулкам.
Как всегда, он не знал куда пойдет- на каждом шагу обступали  воспоминания, каждый метр в любую сторону с тех далеких детских лет им и исхожен, и избеган, и изъезжен. Шел по заросшей бурьяном улице и удивлялся произошедшим изменениям. Странно было видеть высокую прохладную траву в колеях дороги. Ступни, втиснутые в модные туфли, почти физически ощущали теплую, пушистую пыль, так давно окутывавшую, словно вода в теплой луже, детские, чумазые и в цыпках, ножонки.
Вот справа крапивная тайга на месте когда- то угрюмого дома. На улицу он смотрел только одним окошком, и воспоминания о нем жутковатые. Старики рассказывали о каком- то убийстве, связанным с этим домом, да и ранняя смерть молодой хозяйки не внушала радость. А напротив, довольно длинный и почти не жилой, старинной кладки, дом. В те, детские года, в нем жили две родственные семьи, в одной из которых жил его школьный товарищ. До сих пор в каменной стене сенец, в своей кованой петле висит большое кольцо для коновязи, тоже напоминая о том времени, теперь шершавое, словно в вяленой рыбьей чешуе, а тогда обтертое до блеска ребячьими пальцами.
Изредка, среди буйных кустов сирени, как бы извиняясь за свое одиночество, скромно улыбаются маленькие, с белеными наличниками жилые хатки, осунувшиеся, словно сгорбленные старушонки, шепчущие о вялотекущей жизни внутри их  яркими геранями в горшках на подоконниках.
  По этой улице ходили они в школу. Она красовалась могучим двухэтажным силуэтом, среди буйства зелени обширного сада, на другой стороне оврага. Но теперь школьная тропинка обрывается у берега пруда. Дно оврага залито водой. Только особенно тянет идти по улице дальше, где в конце ее, в отрыве от остальных домов, словно хуторок, на фоне мрачного леса стоит грустный одинокий дом, и о нем хотелось бы рассказать подробнее. В нем хранится особая история многих детских дней Андрея Васильевича, а тогда, просто Андрюхи.
Этот дом, сколько Андрей его помнил в детстве, был единственным в деревне с соломенной крышей. Жил здесь со своей семьей его дядька, Иван Анисимович, человек особого нрава, о котором стоило бы рассказать отдельно, только Андрея в этом доме больше занимал не он. Здесь жили, а точнее делили с ним свое детство его четыре двоюродных брата: Петька, Ванька, Колька и Пашка- дети Ивана Анисимовича и его жены тети Наташи. Родных братьев у Андрюхи не было, а у своих сестер он, естественно, понимания не находил, поэтому, шумные голоса дяди Ваниных ребят с лихвой компенсировали этот недостаток.
Вообще- то в этом доме было все своеобразно. При редкой бедности этого дома, когда в распутицу за сапоги, а в морозную и заснеженную зиму за валенки, здесь нужно было подраться, что к чести братьев было не так часто, в нем была уйма интересного и необычного. Например, на заваленном всяким хламом столе, среди всего другого, могла  лежать книжка русских сказок, которая ценилась в доме, как особый предмет. Мало того, прочитанные сказки было принято непринужденно обсуждать, как какую- то особую новость.
Дядя Ваня, или как его звали в деревне от мала до стара Анисимович, слыл одним из самых читающих людей в деревне. Поэтому, за нечаянную утерю свежей газеты со всех членов семьи учинялся строгий спрос. Газеты были густым снопом натыканы за насиженном мухами зеркалом, что наклонилось над столом.
Праздником для Андрюхи было, когда старшему брату Петьке приходила в голову мысль «порисоваться». Трудно было представить, что можно уметь рисовать лучше его. При скудном достатке их семьи, у Петьки имелись самые простые, сухие акварельные краски, брать, которые, больше не позволялось ни кому. И как он ими орудовал!
Учиться рисовать, конечно, Петьке было негде, и потому он самостоятельно обучался, срисовывая копии с репродукций журналов и открыток. Нравилось, конечно, Андрюхе, как Петька и простым карандашом рисует солдат, что стреляют на бегу, скачут на конях, или лежат в засаде, а то и плывут на кораблях. Но на цветную копию с «Трех богатырей», которая была им, двенадцатилетним мальчишкой, сработана на обратной стороне куска обоев, семилетний Андрюха смотрел, как на недосягаемую мечту.
Но Петька ведь и кроме рисования много еще чего умел. Например, склеить из папье- маше, корпус модели корабля или собрать игрушечную жатку комбайна, точь- в точь, как настоящую. А то возьмет и начнет запускать склеенный из газеты воздушный змей. У Андрюхи от сладкой зависти аж дух захватывает.  И это притом, что делать Петьке было не из чего и нечем. Лучшим материалом были газетная бумага, щепочки от поленьев дров и жестянка от консервных банок. Инструмент- ножницы и нож. Но настоящему мастеру и этого инструмента хватит.
Петька, кажется, и в поведении отличался от остальных. Держал он себя среди младших братьев прямо таки по интеллигентски. «Дать по шее» кому- либо из братьев, в том числе и Андрюхе, только обещал. Может быть на правах старшего. Вообще, в доме Анисимовых царила необычная демократия в общении. Послать (куда не ходят) совершенно безобидно могли друг друга все- от отца и матери, до четырехлетнего Пашки, что ни как не порицалось. И самым обычным выражением в доме было «паралич тебя расшиби». Например, тетя Наташа ругалась на ребят: «Ах, паралич бы вас расшиб, все блины потрескали, а отцу не оставили.» Все воспринимали это, как скромный упрек в их адрес и начинали перепираться. Или наоборот, она могла так пожаловаться ребятам: «Паралич тебя расшиби, а я к праздникам и постираться не успела! Ну, ни чего, походите и такими». На этот раз с ней все соглашались.
Кстати, в летней стирке для Андрюхи ни чего примечательного не было. Корыто, рубель, пена- вот и все. И матюги тети Нади, что б ей  не мешали работать. Но запомнилось Андрюхе, как тетя Надя зимой «полоскалась». За огородами, и далее за нешироким полем большой и глубокий пруд. В толстенном прозрачном льду вырубалась прорубка. К ней, волоком, по узкой заснеженной тропинке, ребята всеми вместе тащили корыто с бельем. И там, в проруби, тетя Надя начинала голыми и красными, как у гусыни лапы, руками в ледяной воде (в течение часа, а то и более) возить туда- сюда и плюхать штаны, рубахи, простыни, и даже фуфайки и   здоровенные ватные одеяла. Кое- что лупила на льду вальком, домывая. И все вместе: ребячьи крики, ее голые и тоже красные коленки, шлепки о звонкий прозрачный, а точнее, черно- зеленый лед, и брызги на морозном воздухе, настоянном на запахе стираного белья, а так же белоснежная пустыня вокруг, сливалось в удивительный праздничный фейерверк.
 Конечно, им и в голову не приходило, какой ценой этот «праздник» доставался самой тете Наташе. И, наверное по этой причине полоскания были не столь часты и скромная одежонка ребят, обычно, была достаточно замусолена, а в доме на равных правах с хозяевами обитали клопы и вши. А что б не так часто почесываться, и не во всех местах, стригли ребячьи головы «под коленку» или натирали почаще дустом. Гадость невыносимая, но зато и вши плодились не столь обильно. А вот с вонючими (аж сейчас тошно), клопами бороться было трудней, а потому они ночью вовсю разбойничали на детских тельцах. И утром, искусанные до красноты, ребята кидались со спичками в атаку на кровавых разбойников. А те, заселяли в доме все деревянное, целыми колониями. И если пламя спички доставало их, трещали и лопались пузатые кровопийцы, на радость мстителей. Конечно, как с этими огненными атаками до пожара не дошло, наверное, случайность. Но пожар все- таки произошел, хотя на первый взгляд и по другой причине.
Случилось это, как тогда нередко бывало, в жаркий летний день, когда вся деревня кроме тех, кто работал в поле, спасалась от зноя на пруду. Немало взрослых и вся ребятня плескались, ныряли с самодельных трамплинов, неслись в воду на голых задах по накатанным глиняным дорожкам с крутого берега, загорали. Вдруг на небе, над берегом пруда, со стороны деревни стало подниматься бурое облако. Кто- то из взрослых крикнул: «Пожар»! А кто- то добавил: «Это Анисимовы». Всех, словно ураганом, сорвало и понесло туда, откуда, уже тянуло гарью, громко трещало, и черное облако снизу лизали яркие оранжевые языки. Андрюха бежал вместе со всеми, пыль от впереди бегущих не давала дышать, и не хотелось верить, что горит дом его братьев и друзей. Бледный Колька мчался, обгоняя всех, и подбежав к горящему дому, кинулся в каменный сарай, где уже так же полыхало вовсю. Потом узнали- перед уходом на пруд он там оставил спящего Пашку.
Все кричали наперебой: «Воды, воды!» Метались вокруг дома, но вода только в пруду, а как ее оттуда доставить? И колодезь на другом краю деревни. Откуда- то взялась телега с бочкой и в галоп понеслась через поле к пруду. Какой- то смельчак  из толпы первый рванулся в дом, со звоном вывалилась рама, и из оконного проема полетели наружу подушки, одеяла, какие- то тряпки, посуда.
Прибежавшая со свекольного поля тетя Надя, дико визжала и рвалась в объятый пламенем дом, но ее ухватили и крепко держали несколько мужиков. «Пожарка» с воем примчалась, когда уже от сгоревших стропил крыши дымились уголья. Не жадничали поливать все, что уже прогорело. Хотя удалось отстоять потолок. Не занялся он лишь потому, что был обильно смазан глиной и засыпан золой.
 Дом, точнее, что от него осталось, стояло таким непохожим на то, что было здесь всего каких- то полчаса назад. Но кому война, а кому мать родна- под шумок кто- то с пожара умыкнул мешок с пустыми стеклянными банками.
И надолго погрустнело в самом веселом для Андрюхи, и  шумном когда- то дядином доме. Однако, к зиме, крыши в доме и сараях Анисимовых, какими то невероятными усилиями восстановили. Покрыли свежей золотистой соломой. Только черные потеки на стенах, словно следы от слез на щеках, да запах гари пробивался сквозь  ржаной запах обновленной крыши. Да улетевшие дымом в небо дубовые сенцы, восстали каменными.
А причина пожара стала известна почти сразу- Пашка проснулся, ему стало скучно  и по примеру старших братьев, решил поиграться спичками, искал их, наверное, недолго. А когда полыхнуло, как часто бывает, испугался и забился в угол сарая. Но во время Колька подоспел. С тех пор Пашку звали «поджигатель». Андрей Васильевич подумал, надо было б и Кольку назвать «спасателем», жаль, до этого не додумались.
А вот Колька был еще одной причиной для частых посещений этого дома Андрюхой. Наверное, и потому, что по возрасту он подходил ближе всех, пусть был и на год моложе его, но как партнер по игре он был незаменим. Это был говоря педагогическим языком- лидер. Сколько ж в его голове сидело непосредственности, юмора и выдумки! В его рассказах трудно было разобраться, где правда, а где фантазия. Игры, за исключением самых любимых, ни когда не повторялись. С ним ни когда не было скучно.
Андрей Васильевич остановился. Вон, он, всего в двустах метрах, серенький, приземистый, на фоне того же леса. Только добавились, словно из- под земли несколько высоких берез, да  крыша стала железной, к тому же сбоку приросла каменная веранда. И люди в нем другие.
 Вообщем, нет уже того, веселого дома. Как не стало и большинства его прежних обитателей. Осталась только память.
Уже собравшись в обратный путь, Андрей Васильевич хотел повернуть мимо пруда и выйти на  улицу напротив, но, уже не хотелось думать о чем- либо другом. Беззвучно падали листья с ближайших к дороге порыжевших ясеней и кленов, словно отсчитывая мгновения вечности, мгновения жизни этого дома, его обитателей, что еще топчут эту землю, и время памяти о тех, кто оставил грешную. Над головой, тихо прошелестев смоляными крыльями, пересекли улицу и уплыли на другую сторону оврага стайка птиц. Им тоже скоро покидать родные места. Андрей Васильевич проводил их взглядом и усмехнулся- он чем- то похож на перелетную птицу. Как бы далеко не скитался от родных краев, а все они тянут к себе, как этих грачей- посмотрел, подзарядился и можно опять хоть на край света, чтоб когда нибудь снова вернуться в их объятия.

10. 02. 2010 г.