Гауптвахта

                "Я милости не прошу. Добиваюсь того, что принадлежит
                мне по праву."
                1899 год            Антон Иванович Деникин


                Эврика.

   Полночь. 28 июля 2023. Связь времён. Недавно, два дня назад я отметил 56-ю годовщину производства в офицеры Советской армии. Успешно сдав государственные экзамены, и получив диплом "С отличием" облачился в лейтенантскую форму, шёл 1967 год.
   В журнале"Октябрь" за 1991 год наткнулся на А.И Деникина, точнее на его повесть"Путь русского офицера", и меня поразило то, что в царской армии практиковались аресты офицеров старшими начальниками. Командиры передовых взглядов не считали такую меру дисциплинарного воздействия необходимой для подержания  воинской дисциплины по отношению к младшим по званию подчинённым, а действовали убеждением. Вот как описывает автор это воздействие:"-Перспектива не завидная. Легче сесть на гауптвахту. Это-человек, обладающий какой-то удивительной способностью в безупречно корректной форме в течение часа доказывать тебе, что ты-тунеядец или держишься не вполне правильного взгляда на офицерское звание".
   Так делился товарищ Деникина, говоря о генерале Завацком, командире артиллерийской бригады.
   Оказывается Пётр Первый, основатель регулярной армии издал Указ:"Всех офицеров без воинского суда не арестовать, кроме изменных дел".
   В бытность моей службы меня подвергали аресту без суда по воле начальника не раз, хотя в Советской Армии были учреждены суды офицерской чести. Красная, а затем Советская Армия унаследовала лучшие традиции царской, и тем не менее командирам дано было право ареста младших офицеров. Старших офицеров законодательство не позволяло подвергать аресту в качестве дисциплинарного воздействия.

                Начало.

   Впервые я был арестован на двое суток с содержанием на гарнизонной гауптвахте в военном училище и помещён в общую камеру с рядовым составом в Челябинске. Провинность мою определил старшина роты, подавший команду на движение строевым шагом. Согласно Строевому уставу ВС СССР такая команда подаётся для отдания чести старшему начальнику или при встречном движении подразделений, и строй переходит с походного шага на печатный строевой. Парады не в счёт, на них торжественные марши-под оркестр.
   Мне было стыдно, что я курсант второго курса оказался наравне с рядовыми срочной службы. Это был моральный подрыв будущего офицера, который я испытал.
  Утром я должен был мыть лестничный марш в комендатуре гарнизона, а после завтрака арестованных вывозили на работы на складах разгружать вагоны с продовольствием для воинских частей Челябинска. Тогда я носил гимнастёрку. У арестованных ремни изымали, получалось форменное унижение ходить в этой рубахе. Всем было видно, что ты-арестант.
   Отбыв наказание через неделю на строевом смотре я заявил о неправомерных действиях старшины роты. В результате этот старшина Волынский был снят с должности и до выпуска он не дожил. Уволился в запас, учился он неважно. Так восторжествовала справедливость за мои муки совести. Моя честь была восстановлена.

                Мирный-Кострома.

  На этом  аресты не закончились. На первом году службы лейтенантом я исполнял должность дежурного военного автоинспектора на полигоне в Мирном. Машину для передвижения на установленный маршрут мне не выделил командир части, и из комендатуры гарнизона я был вынужден властью мне данной останавливать попутные машины, и добираться до места дежурства. Зима, мороз в Архангельской тайге не шутка. Чтобы погреться я зашёл к дежурному по переезду: на полигоне были армейские железные дороги, которые обслуживал полк  железнодорожных войск. Время позднее, ночь и я решил отправиться в часть на отдых. Остановил автобус ракетчиков и доехал до военного городка, пошёл отдыхать в казарму.
   На другой день при смене, наряд был суточным, мне помощник коменданта гарнизона извещает, что я арестован на двое суток комендантом. Вручает повестку об арестовании, и я следую на первый этаж комендатуры в расположение офицерской гауптвахты. Как потом мне сказал старший автомобильный инспектор, что при выезде проверяющего меня не нашли на маршруте. Не заметить патрульную машину военной автоинспекции я не мог. Я не стал выяснять кто, когда, где меня не обнаружил на маршруте. Расправа была анонимна.
   Двое суток я провёл в обществе молодых офицеров. Камера представляла офицерское общежитие, спали мы на кроватях, бельё чистое, стол стулья, прикроватные тумбочки, не было только душевой. Курсантом я спал,как все солдаты на нарах. Дверь в камеру не запиралась, и я волен был выходить во двор из которого можно было выйти за пределы комендатуры. Кормили нас соответственно продовольственному аттестату хорошо: паёк офицерский. Общество было весёлое. Запомнился лейтенант Передерия, грузин. Кстати, начальником гарнизона был генерал-лейтенант Алпаидзе, живший после увольнения  в запас в Рязани.
   Передерия был ещё тот шалун, мастер спорта по борьбе, под два метра ростом, под сотню килограммов весом. Амбал по сравнению со мной. Был я холост, худощав, при росте сто восемьдесят сантиметров весил примерно семьдесят килограммов. Мы делились при знакомстве подвигами, причинами по которым оказались в арестантской компании.
   Меня удивил поступок Передерии: сбросил с балкона пятого этажа девицу, с которой повздорил. Благо сугробы уже намело, в тот год снега в тайге были под два метра. Из парной при сорокаградусном морозе я заходил в сугроб, чтобы охладиться, и снова лез на полок. В подмосковье в девяностые годы можно было только повалятся в снегу, напарившись. Ныне зимы дохлые, то подморозит, то оттепель, всё не то.
   Женщина не разбилась, а лейтенант РВСН оказался на губе. Если ему верить, то Передерия сношался с женщиной прямо на снегу. Я сам в вечернее время на прогулке с пассией целовался в мороз после приезда с площадки в Мирный, а дома обнаружил, что на правом погоне  парадной шинели не досчитался звёздочки, прежде чем лечь с нею в постель. Очевидно девушка, позднее оказавшаяся молодой матерью, так влюбилась, что не хотела отпускать меня из объятий в момент ночного поцелуя, на стадионе Мирного. Мы не чувствовали холода, хотя гуляли по городу долго, и возвращаясь с северной окраины на южную дошли до моей холостяцкой квартиры, и не прощаясь, поднялись ко мне, и она осталась ночевать. Это была вторая женщина, которая отдалась молча молодому лейтенанту.
   Воронова Светлана жила в центре Мирного и первого мая я прогуливаясь по утреннему солнечному городу зашёл к ней. В квартиру были развешаны пелёнки, она была одна. Я немного посидел и ушёл. О муже Света ничего не говорила, а я не интересовался.
   Накануне нового 1968-года Воронова постучалась вечером ко мне нежданно. Я к тому времени переехал к Михаилу Мышко, служившего на площадке недалеко от моей части. Он жил в двухкомнатной квартире один, и предоставил мне свободную пустую комнату, я с удовольствием согласился и переехал к нему в соседний подъезд. К тому времени, в ноябре ко мне подселили сослуживцев, квартира была трёхкомнатной, одну комнату занимал я. Сослуживцы были беспокойные, хотя появлялись редко, но с компанией. Меня такое сожительство не устраивало.
   После первого свидания с Вороновой долго её не видел, а тут, на тебе, пришла приглашать на новый год в гости к подруге. После службы я был уставшим, вернулся из части около двадцати часов, и интим меня не устраивал, хотя Света желала близости, и домогалась усердно в течение получаса.
   Я согласился прийти в новогоднюю ночь, планов никаких не было, хотя уже был знаком с Валентиной из Плесецка, работавшей в музыкальной школе райцентра.
   Каково было изумление, когда я пришёл по указанному адресу не с пустыми руками, то попал в семейную компанию. Вот тебе и подруга. Я оказался за столом шестым, рядом с незнакомой мне дюймовочкой, настолько была мала ростом. Познакомился с двумя офицерами старшими по возрасту и званию, один из них был Светин. Весь вечер я чувствовал себя не в своей тарелке, а Дюймовочка видимо была для отвода глаз. Со Светой я не общался, танцевал с малявкой, она была мне не пара, на голову ниже меня. Когда встретили новый год 1968-й, пора было уходить и дюймовочке. Шли по ночному городу молча и также молча расстались.
   И вот Первомай. Лейтенант Мышко был на боевом дежурстве. Возвращаясь к себе, на площадь не пошёл: демонстрация закончилась, день был солнечным, тёплым, я встретил знакомого лейтенанта, Мишу, и пригласил его отметить Праздник весны, тогда день солидарности трудящихся всех стран. Когда мы подходили к моему дому знакомые девушки с балкона пятого этажа, выходившего на улицу Циргвава, пригласили нас к себе на праздничный обед. Был полдень.
   Мы поднялись на этаж у девушек на выданьи накрывался стол. Женихов не хватало, как и стульев. Сел на край кровати, и ко мне подсела вплотную  между мной и спинкой приятная девица, ухажёр которой был в отъезде в Ленинград. Её звали Александрой, и мне было радостно не только на душе. Тосты, танцы. Снова за стол. Пригласил Сашу на прогулку, в восемнадцать часов мне надо было ехать в часть на смену командира роты, я исполнял должность заместителя. Перед отъездом я сделал предложение Александре:-Выходи за меня, хочу от тебя детей.
   Так я полюбил. Второго мая вечером она ждала меня, мы отметили мой день рождения, мне исполнилось двадцать два. Саша осталась у меня. Нашли время и я повёл невесту в Загс Мирного, а в июне мы поженились и её подруги, и мои сослуживцы организовали молодёжную свадьбу, и я привёл молодую жену к себе в трёхкомнатную квартиру, где был прописан с осени 1967 года, потеснив бывших сослуживцев. В части Васенькина, командира пропойцы, никто меня не поздравил, через два дня я эшелоном с машинами и личным составом убыл в Северодвинск.

   Двух других сокамерников по гауптвахте не запомнил. Играли в шахматы, "в жопу" на листе бумаги, подобие современных нардов, проникших в Россию из Закавказья. Сегодня, в 2023-м году есть любители играть в нарды даже в бане в перерывах между парной.
   Начальник гауптвахты к нам не заглядывал, а начальников караулов и в глаза не видел. Пребывание на гауптвахте давало возможность отдохнуть от солдатской среды, от равнодушных и жестоких начальников, слушая анекдоты. Вся наша жизнь анекдот. Рад был отдохнуть, отоспаться.
   Полагая, что я окончил военное училище с отличием, знаю всё и вся. Да только, я оказался в роли щенка, которого бросили в воду. Выплывешь, выживешь, до тебя до твоего становления никому дела нет. За три лейтенантских года я послужил под командой старшего лейтенанта Чумака Георгия, капитана Котлова-пьяницы, весёлого, жизнерадостного капитана Анатолия Балмасова, вместе с которым пил водку под Костромой в селе Воронье, куда нас с авторотой перевели в другую часть для обеспечения строительства участка противоракетной обороны.
    Балмасов меня обманул при передаче должности командира роты, пообещав замять недостачу имущества при назначении на должность зампотыла части. Расхлёбывать недостачу пришлось самому. А до этого всё лето на Беломорье в Северодвинске под началом двух капитанов, Сидорина и Заморина в бригаде ПВО. Я ненавидел свою службу: медовый месяц мой пропал. По плану отпусков я должен был выйти в отпуск в июле, и в Самаре уже была назначена свадьба. Съехалась родня, а меня не отпустили, хотя подполковник Васенькин обещал меня на время отпуска заменить. Он оказался трусом перед старшим начальником, полковником Герасименко из Управления инженерных работ в Мирном, который отменил мой отпуск. Только в сентябре, когда главный инженер, майор Субботин прибыл в Северодвинск с инспекцией, я заявил, что служить отказываюсь, поведав ему, как со мной обошлись.
   Герасименко-фронтовик был явным сталинистом, а Васенькин боялся, чтобы до срока его не выперли из армии. Через два дня после разговора с Субботиным меня отозвали в Мирный и пятого октября я уехал в очередной отпуск. Свадьбу сыграли в дождливом холодном октябре. На душе было гнусно.
   Теперь я понимаю каков был произвол начальства в шестидесятых. К очередной годовщине Октября 1969 года Указом Президиума Верховного совета СССР полковник Герасименко был награждён орденом Красного Знамени. Так ветераны ВОВ шли по костям подчинённых, и в основном это были хохлы. Меня за заслуги по укреплению Обороны страны не упомнили тогда. Командир части майор Лисенков, бывший начальником штаба у Фонарёва, до назначения на должность после увольнения подполковника Васенькина в Мирном, даже не выразил благодарность за службу.
   В конце 1968 года часть Васенькина, находившаяся за восемьдесят километров от Мирного на 122-й площадке передислоцировалась под Кострому: на полигоне в Мирном заканчивалось перевооружение РВСН и 410 управление инженерных работ под началом генерал-майора Престенского Петра Захаровича моего предшественника по Военно-инженерной академии имени Куйбышева, о которой в то время я ещё не знал, получило задание в таёжных Костромских болотах создать участок ПРО для ракетной дивизии. Создаваемая Противоракетная оборона простиралась от Бологое до Владимира для прикрытия столицы с севера на случай нападения со стороны Соединённых Штатов. Военный полигон в Мирном продолжал наращивание группировки спутников связи в космосе.
   Балмасов и я продолжали работать по 121 площадке, обеспечивая наземные старты. В феврале 1969 года я, а позднее капитан Балмасов с личным составом покинули Мирный и прибыли в часть под Судиславль. Его семья и моя беременная жена оставались в Мирном.
   Квартир на новом месте не было, и я квартировал в деревне Федиково в полутора километрах у старухи бобылки, а Балмасов жил в совхозной гостинице в Селе Воронье. Ходил пешком на службу через лес, вечером возвращался на ночлег.
   Майор Лисенков, командир 615 автотранспортного ВСО, мне не нравился в отличие от первого командира 734 автоотряда на тридцать четвёртом километре полигона в Мирном, куда я прибыл по окончании отпуска после выпуска из Челябинского военного автомобильного училища. Я мечтал служить в артбригаде, как Деникин, старшим автотехником в дивизионе, имевшем гусеничные тягачи. Но меня упекли в Архангельскую тайгу. Значит оборона требовала пополнение молодыми офицерами на полигоне. Кроме меня ещё двое однокашников прибыли в 410 УИР. В войсковой части 14256 командиром был подполковник Бочкин мне он импонировал. Имел высшее гражданское образование, судя по ромбику на мундире. Остальные офицеры имели среднее образование, а были и такие, двое молодых после краткосрочных курсов-младшие лейтенанты.
   Лисенков не вылезал из штаба, его я наблюдал на совещаниях. Ставя задачи подчинённым офицерам он часто по два-три раза повторял распоряжения, и я понял что этот майор не уверен в себе. Всеми делами заправлял хамоватый хохол, майор Ермаченко-заместитель по техчасти, внешне похожий на запорожского казака в белой папахе, изображённого Ильёй Репиным на полотне"Запорожцы пишут письмо турецкому султану". Скупердяй ещё тот на выдачу запасных частей на неисправные автомобили.
   -Что? изнашиваются. Член тоже изнашивается, только медленно-, и вычёркивал из заявки половину требуемого для восстановления работоспособности машин. Порой ремрота была неспособна выполнить в полном объёме работы по техническому обслуживанию, и водителям приходилось устранять неисправности самим, но не все могли грамотно смонтировать узел. Разобрать разберёт, а вот правильно установить на место не может. Грамоты не хватало. Моя задача состояла в том, чтобы обеспечить подачу машин на объекты наряду обеспечить и своевременно выяснить по какой причине машина не готова к выходу на линию. Одно дело работать в стационарном парке, где есть все условия для подготовки машин в рейс. А тут-полевой парк пыль, чаще грязь по ступицы. Условия эксплуатации жёсткие. Мойки не было, машины под открытым небом, После дождей машины вязли по рамы. И приходилось их буксировать на выезд. Хорошо, что в моём подразделении были "Уралы" и Газ-66, полноприводные, но часто с объектов возвращались в часть через неделю-две: работали по бездорожью на дальних точках. 
 
 Через три месяца с подачи Ермаченко Лисенков нашёл причину отправить меня на гауптвахту: не обеспечил выход машин, за что я ему остался признателен. А дело было так.
   В конце апреля начальник штаба оформил необходимые документы, и я убыл в Кострому. Без проволочек начальник гауптвахты, старший лейтенант ВДВ, десантник, проводил меня в помещение для арестованных. Комната оказалась пустой, после дороги я решил отдохнуть и прилёг на кровать. Всё чисто, прибрано, свежие постели с шерстяными одеялами. Через час заходит старлей.
   -Что ты будешь сидеть в праздники? Шагай в поликлинику и принеси мне справку.
Показал куда идти. Поликлиника гражданская, выдали мне справку о состоянии здоровья с заключением, что болен. На что-то я пожаловался, не помню. А был здоров, иначе губарь меня бы не принял.
   Возвращаюсь на гауптвахту, эх, жаль не помню имени десантника. Справку о болезни не знаю какой принял, поставил отметку в записке об арестовании, и пожелал пожелал мне всего хорошего.
   В часть я не поехал. Решил навестить жену в Мирном за одно и отпраздновать Первомай и мой день рождения. Автобусом до Ярославля, там на поезд до Плесецка. Жена обрадовалась моему появлению. Форму снял, надел костюм , чтобы не привле-кать внимание стукачей, и отдыхал до дня Победы в Мирном. Жена была на шестом месяце, и я готов был забрать её с собой, но ей надо было доработать, чтобы пойти в декрет.
   Девятого мая я приехал в Кострому, возвращался в часть. Прежде чем следовать  в расположение части, я навестил начальника гауптвахты, и пригласил в ресторан в центре города. Отобедали отменно, под коньяк. Десантник проводил меня на вокзал, и я отбыл вечерней лошадью на станцию Первушино. Поезд пришёл в полночь, мне ничего не оставалось, как преодолевать семь километров по разбитой колее в дремучем лесу, по которой лесовозы вывозили брёвна с лесозаготовок в Первушино, для погрузки в вагоны.
   Чем дальше я шёл, тем лес становился глуше, как в сказке, но я был молод и рисков. Со мной не было даже ножа. Лес жил своей жизнью: ухал филин, трещали заросли, то ли ломились кабаны, то ли медведи. Благо выглянула луна, и идти стало веселей, хоть и страшновато от скрипа деревьев. В полночь я добрался до деревни, у дома хозяйки горел фонарь, собаки не лаяли. Постучал, и хозяйка открыла дверь. Утром я вышел на службу, доложил командиру части о прибытии. Никаких вопросов ко мне не было, хотя я предполагал, что у начальства могут возникнуть подозрения, о моём отсутствии в течение десяти дней. Десантник знал своё дело, до Костромы восемьдесят километров, и никому не пришло в голову про- верить достоверность моего пребывания под арестом на гауптвахте. И даже, если начали копать, то мои действия не могли квалифицироваться, как оставление части, и я не мог быть подвержен суду. Советское военное законодательство я знал, а иначе какой я офицер. Сам себе устроил с помощью начальника гауптвахты краткосрочный отпуск.
   Спустя месяц с небольшим я встретил жену с поезда в Костроме, и выйдя из вагона в Первушине также ночью, повёл жену другим, безопасным маршрутом по ветке железной дороги на село Воронье, по шпалам. Вышли на дорогу, идущую на Галич, остановил самосвал из ночной смены, водителем оказался мне знакомый солдат по Мирному рядовой Босяков из другой автороты. Помог жене сесть в кабину ЗИЛа, и благополучно доехали до деревни, жена уже была с большим животом. Хозяйка ждала нас и стучать не пришлось. Неделю жена жила до моего убытия в отпуск, в Самару пока мне не выдали отпускной билет, и я повёз её рожать к родне. В июле моя Саша родила дочь.
   Хочу отметить, что по прибытии согласно предписания к месту службы в Мирный в сентябре 1967-года, начальник отдела кадров не представил меня командованию Управления инженерных работ Спецстроя Министерства Обороны СССР, которое возглавлял генерал-майор Престенский Пётр Захарович, в начале Великой отечественной войны  в тридцать семь лет он командовал инженерно-сапёрной бригадой.
   Первый и последний раз я его видел на железнодорожном переезде в селе Воронье летом 1969 года. Лето было дождливым, грязь, холод. Генерал был в солдатской фуфайке, в резиновых сапогах. Я подъезжал к переезду на машине, а он руководил очерёдностью пропуска машин, так как происходила укладка кабеля в траншею, готовилась сдача объекта системы ПРО и Престенский лично контролировал ход работ. Что это генерал, я определил по лампасам на галифе. От солдата его было не отличить. Он проживал в период сдачи объекта в офицерском общежитии в селе рядом со мной, но в лицо я никогда его не видел, и офицерскому составу он не представлялся: строительство стартов было строго секретным. После родов я забрал жену с младенцем-дочерью к себе в Воронье из Мирного. Квартира в Мирном оставалась за мной.
   Позднее мне стало известно, что за выполнение и сдачу оборонного объекта генерал Престенский был  награждён орденом Ленина с вручением Золотой звезды Героя социалистического труда в августе 1969 года. До сих пор не понимаю, как человек военный, почему не Героя Советского Союза. Огласили награждение приказом Минобороны только в очередную годовщину Великого Октября. Генералу тогда было 63 года. В 1971 году он был отправлен в отставку. По Закону его должны были уволить в возрасте шестидесяти лет, но ему продлили службу на пять лет. В восьмидесятые годы на моём веку, многие полковники писали рапорта по команде на продление срока службы до 55-ти лет, и протирали штаны на тёплых местах. Я же будучи строевым офицером подал рапорт в сорок три года, выслужив право на пенсию, но меня ещё мариновали до развала СССР. Главком Сухопутных Войск подписал приказ об увольнении только в августе 1991 года на момент ГКЧП. Мне было сорок пять лет.
   Фотографию генерала Престенского я-слушатель академии увидел случайно, проходя мимо стенда "Генералы-выпускники Военно-инженерной академии" в главном корпусе. Я учился на втором факультете, а Престенский окончил третий, фортификационно-строительный до войны. Имея два ранения дожил до восьмидесяти трёх. На момент написания повести мне полных семьдесят семь лет. Генерал скончался в 1987-м году в Ленинграде, когда я завершал карьеру: служить при Горбачёве не желал достигнув полковничьей должности.

   Прослужил под Костромой в таёжном гарнизоне более года, в марте 1970-года меня перевели в часть, в которой я начинал у Бочкина, в Мирный.  Подполковник Бочкин к тому времени ушёл на повышение и возглавил в управлении инженерных работ автотранспортный отдел УИРа. Его сменил бывший зампотех Лившиц, который пресмыкался перед начальством и жёстким был со мной.
   Один эпизод, в самом начале службы в должности зам командира ремонтной роты, майор Лившиц вызвал меня к себе в кабинет, техчасть располагалась на территории ремроты заместителем командира которой был я. Вхожу в кабинет с докладом,  майор беседует с рядовым, развалившемся на диване напротив рабочего стола Лившица. Как оказалось это был водитель начальника из УИРа. На меня Лившиц не взглянул, а я-лейтенант стоял у двери пока тот не закончил заискивание перед рядовым.
   Через два с половиной года я застал его в звании подполковника, в должности командира войсковой части 14256.
   Однажды я был свидетелем, как Лившиц сапогом пинал при мне провинившегося солдата. Мне было противно такое обращение. Фактически он преступил Закон, издеваясь над рядовым Сморчковым. Сморчков был не подарок, но этот советский офицер уподобился царскому держиморде, и он же при удобном случае мстил мне за моё достоинство и честь. По выслуге лет не представил меня к очередному воинскому званию, в отсутствие штатного командира роты назначил исполнять должность замполита роты лейтенанта по фамилии Соболь, слащавого подхалима, хотя ещё в годы войны Великой отечественной ещё Сталин отменил вмешательство политработников в решение командира вплоть до члена военного Совета фронта, и командирами политработники не назначались.
  Я заметил, что еврей Лившиц предпочитал украинцев. В части, не считая рядового состава, служили старший лейтенант Чумак Георгий, первый мой ротный, младший лейтенант Юлий Ардиль-замкомандира роты, родом из западной Украины, завстоловой сержант сверхсрочной службы Ахрименко, командиры взводов, старшины Гурло и Ярчук. Не случайно хохлы и евреи подорвали Советский Союз., проникнув в высшие эшелоны власти.
    Лившиц обманным путём через начальника политотдела управления без приказа из Москвы устроил перевод меня в Тейково на укомплектование 1396 отдельного автомобильного батальона, убывавшего в Забайкальский военный округ на должность командира автомобильного взвода. Так я попал служить в Улан-Батор. Приказ о новом назначении я получил позднее, после прибытия в город Тейково Ивановской области, и только после Приказа за № 0137 ГУСС МО СССР от 5 октября 1970 года вторым эшелоном отправился с новым командиром части на Восток.

                Улан-Батор, МНР.

   Нет без худа без добра. Командиром взвода я был менее года, учитывая мой опыт, командование части повышает меня в должности, а ещё через два года по настоянию командира В/Ч ПП 16722 подполковника Донченко Виктора Васильевича я соглашаюсь принять должность командира автомобильной роты. За десять месяцев кропотливой работы вывел подразделение в передовые, представлен к званию капитана, и летом 1974 года уезжаю в Москву для поступления в военную академию. Провожал меня на вокзале мой старшина роты старший прапорщик Мельников Василий Иванович. При расставании он прослезился, так он переживал мой отъезд из части.
   Не обошлось и в Монголии без посещения гауптвахты. В сентябре 1973 года я принял роту, и все силы бросил на наведение уставного порядка в подразделении. До меня с должности командира 1-й роты один за другим были сняты два командира за происшествия с гибелью личного состава. Я в это время был заместителем командира 3-й роты по технической части, и поставил работу так, что по результатам отчётности за расходование топлива, а в моём подразделении находились автомобили Урал-375 и 377, всего восемьдесят единиц, показывал экономию и покрывал перерасход топлива остальных подразделений части. Машины были прожорливы, но я наладил учёт моторесурсов, обучил нештатного диспетчера из числа водителей, отвечавшего за путевую документацию, отработал все приказы по расходованию и учёту топлива, и с учётом эксплуатации в горно-пустынной местности не допускал перерасхода бензина. На занятиях по технической подготовке совершенствовал знания и умения личного состава, и лично проводил практические занятия в парке машин. Обучал регулировкам карбюраторов в режиме холостого хода, и требовал от сержантов контролировать действия подчинённых солдат. Самое главное допускал к управлению автомобилями только водителей дисциплинированных и проверенных в деле.
   В декабре я заступил в суточный наряд дежурным по части, старший лейтенант, звание было присвоено приказом Командующего ЗабВО от 13 марта 1971 года. Таким образом я пребывал в звании "лейтенант" с 26-го июля 1967 года по выпуску из военного училища и переходил около восьми месяцев против установленного срока выслуги. В очередной отпуск за 1970-й год я убыл после похода в пустыню Гоби в конце декабря, перед новым годом. Перед выездом из Улан-Батора в Мирный за семьёй я вручил  начальнику штаба фотографию на представление к присвоению очередного воинского звания.
   Подполковник Лившиц, сволочь, не только зарезал мне поступление в академию в летом 1970-го года, но и не предоставил очередной отпуск до перевода к новому месту службы.
   Возвратившись в Улан-Батор узнаю, что представление на меня не сделано: начальник штаба-шляпа потерял мою фотографию. Майор Бобровнич извинялся за свою оплошность, но я-то потерял в окладе по воинскому званию по десять рублей в месяц, 80 рублей для того времени сумма не малая.
   В наряде на следующие сутки к восьми утра надо было доложить оперативному дежурному в штаб бригады о состоянии дел в части. Отправляя личный состав на развод в парк, упустил время и позвонил в штаб бригады позднее на полчаса.
   Вызывает майор Бобровнич и ставит меня в известность, что начальник штаба бригады полковник Клименков приказал мне прибыть к нему в кабинет.
   -Мне сделан нагоняй. Я доложил, что ты лучший офицер части и это недоразумение тебя арестовывать,-оправдывался Бобровнич.
   -Вот и посидит, как лучший,-заметил ему начальник штаба бригады.
Когда я прибыл к полковнику Клименкову, записка об арестовании была готова за его подписью.
   -Немедленно отправляйтесь под арест.
Вот такую подлянку мне устроил дежурный офицер по бригаде, доложив НШ, что я своевременно не поставил его в известность о состоянии дел в своей части. До этого дежурные по бригаде сами справлялись, как дела, перед рапортом старшему начальнику. Мало ли что могло быть, помощника дежурного у меня не было, а контролируя внутренний порядок в части или производя проверку караула я отлучался из штаба часто в течение дежурства, оставляя у телефона солдата.
   -Мне нельзя на гауптвахту, перенесите срок. Там находится под арестом мой солдат, подлежащий увольнению,-обратился я к Клименкову. Я не допускал посрамления чести, но полковник был другого мнения, и не услышал меня, может быть хотел унизить меня. Фактически он попрал само понятие об офицерской чести. Это было подло.
   -Немедленно ступайте. Я зашёл на квартиру, проживал в городке бригады, за туалетными принадлежностями и отправился на губу. Комендатура была нештатная, и условия содержания для офицеров не соответствовали требованиям Закона о воинской службе и Дисциплинарного Устава ВС СССР.
   Благо, что Клименков не отправил меня на армейскую гарнизонную гауптвахту, находившуюся на территории придворной дивизии 16-той общевойсковой армии поблизости с бригадой. Мне пришлось бы отбывать арест в течение трёх суток.
   Прибыв до двор гауптвахты зашёл в здание не через караульное помещение, а со стороны входа для арестованных сержантов. Начальником гауптвахты был прапорщик, значит губа не для офицеров. Солдаты и сержанты содержались отдельно, здесь же находился караул.
    Однажды начальник штаба части обратился ко мне, чтобы я заступил в караул, я только вечером вернулся в расположение, а у него не было свободного офицера, замполита роты не поставишь, они неприкасаемые, а зампотеха можно. Развод уже прошёл. Я получил оружие и отправился в комендатуру, совмещённую с гауптвахтой. Караульную службу несла комендантская рота бригады, нештатная, и комендант в звании майора, на побегушках при штабе бригады тоже был нештатным.
   Встретил меня сержант, помощник начальника караула. Службу он знал отлично, недаром служил в комендантской роте. На подготовку к несению службы у меня не было времени. Мне подали ужин, я был уставший: не стал обходить арестованных, посмотрел только постовую ведомость. Караул охранял базу продовольственную, и базу строительных материалов на станции Амгалан на восточной окраине Улан-Батора. В моем распоряжении была дежурная машина. Всю власть я предоставил помощнику начальника караула, сам лёг отдыхать. В полночь поехал проверять посты. Возвратившись снова лёг в комнате начальника караула. Никто меня не беспокоил, ни комендант, ни прапорщик. Вечером прибыл новый караул, я сдал полномочия, и отправился в офицерское общежитие.
   Итак, я сам арестован, знакомлюсь с сержантами сверхсрочной службы и захожу в камеру хранения для офицеров, и что я вижу, нары! Своего рода полати от стены до стены на уровне полуметра от пола. В камере холодно, температура неуставная. Захожу к сержантам, у них тепло. Узнаю, что один сержант назавтра освобождается, остаюсь ночевать у сержантов.
   Утром вручаю жалобу на имя Военного прокурора гарнизона Улан-Батора с указанием нарушений Закона по содержанию офицерского состава и сверхсрочнослужащих на гауптвахте бригады, и прошу, отбывшего наказание сержанта немедленно доставить в прокуратуру. После завтрака начальник гауптвахты подходит ко мне и предлагает провести строевую подготовку с арестованными во дворе губы. Поскольку он не офицер, ему отказываю. Прибегает комендант, как ужаленный: ему приказано освободить меня из-под ареста. Прокурор сделал своё дело, его обязанность-надзор за соблюдением Закона. Так, что я только переночевал, наставил рога командованию бригады. В полдень я покинул губу и пообедав дома, направился исполнять свои прямые обязанности командира роты. Справедливость восторжествовала, я не только сам себя освободил, но и для других офицеров послужил уроком. Восстановил статус-кво, и аннулировал взыскание, которое могло мне навредить при подаче документов в академию. Окончив успешно Военно-инженерную ордена Ленина Краснознамённую академию имени В.В. Куйбышева-старейшую в России с присвоением воинского звания "майор", я более не мог быть подвергнут аресту.

28-30 июля 2023 Х.В.