Дар Тота

Сегодня все начинается с танца мистического тариката. Включаешь музыку: шаманский бубен или буддийские чаши, либо ищешь что-то вроде «Суфийские кружения под живую музыку», «Древний суфийский ритм на дафе и дарбуке». Начинаешь кружиться. Конечно, последователи суфийского ордена Мевлеви изумились бы, увидев женщину, кружащуюся на одном месте не от любви к мужчине. Еще более персы возмутились бы ее одежде, а, точней, ее полнейшему отсутствию, и Джалаладдино Руми наверняка воскликнул бы: «О, Аллах!» - и немедленно бы начертал немолодыми пальцами, помеченными юными поэтическими чернилами, защитный сигил известного демонолога и мистика Великого Давида, от проделок коварного Джинна, нагружающего ум страшным видением обнаженной женщины, кружащейся для разъединения ума с телом и получения изначального состояния пустоты и блаженства, в том числе, как от семдзины в тибетской дзогчен.

Пожертвовав самое ценное, что у тебя есть – голову – обратной стороне медали науки, ты идешь во тьму времен, бесстрашно, бз скафандра, как ты есть. Становишься с восковой свечой в руке у зеркала, отражающего тебя в совершенный рост. В рабочей руке ты держишь заранее избранный Старший Аркан Таро – проводник в искомое запределье. В темноте твои глаза являют собой несовершенный механизм, даже ни на гран не могущий сравниться с атникитерским, но вторящий ему по колористике, своим восприятием. Скорее ты видишь так, как старый, почти слепой, араб видит очертания монохромного муэдзина в ясный день, до того момента, когда его глазных орбит коснулись дерзкие талантливые руки Великого Авиценны. Ты медленно приподнимаешь руку с картой, изображающей Верховного Жреца в пурпурных одеяниях, и устраиваешь ей алхимическую свадьбу с, пока еще бесстрастным и неизвращенным, стеклом. Пока Иерофант вспоминая, каково это быть рядовым священником, целует холодную мертвую руку зеркала, ты, войдя в особое состояние измененного сознания, в полнейшем мраке, стиснутым бессмертными Правым мужским Столпом Мудрости и Милосердия Хокма и Левым женской Столпом Строгости и Разумности Бина, начинаешь зреть сквозь зеркальный портал внутрь, не собственного смутно различимого отражения и всего, что сгрудилось за твоей спиной, а внутрь бесконечного коридора, порождаемого мощью твоего воображения.

Ощущая кожей Пути и Сефироты с Кетер, свербящей где-то в области третьего глаза, до щекочущей пятки Малкут, дарующих благословенную Умеренность и материализацию Души, твое сознание втягивается во вздыхающую мелкими волнами и беспрестанно подрагивающую ртутную поверхность портала. За своей спиной-неспиной ты улавливаешь сытую отрыжку проглотившего тебя незеркала, а впереди - открывается завораживающая перспектива скального тоннеля, украшенного засаленными и нещадно чадящими неряшливыми факелами.

Забыв о своих руках и всем теле и всех превратностях материально-матримониального мира, ты плывешь отделившимся от, остолбеневшего в глупой позе перед зеркалом тела, сознанием так, как будто идешь наяву. Ты фиксируешь щелчки от случайных камушков, попавшихся под ноги, и угадываешь шелестящие отголоски беспощадного ослепителя и осквернителя истории хамсина, давно ослабленного месяцем ахет, и, пройдя еще дальше, и свернув направо, входишь в огромный сумрачный колонный зал, окутанный мягким золотисто-карминным свечением, испускаемым масляными светильниками в полупрозрачных алебастровых вазах-лотосах и хаотично расставленного подобия свечей, разной степени надутой обрюзгшести и оплавленой тленности.

Голова слегка кружится и ныряет в визуальный транс от разноцветья стен и колонн, танцующих девушек и слаженном колыхании жрецов, наряженных в гофрированные тонкие льняные юбки. Обилие обнаженных тел по цвету и лоску, немного напоминающих рыбью кожу скумбрии холодного копчения, на удивление не вызывает сексуального созвучия. Разум заполоняет нагромождение непривычных звуков, запеленывающих в тугой кокон аудиального транса: мелодичное женское пение, хлопки рук, ручные барабаны, трещотки, кастаньеты, колокольчики и, покалывающий периферию настроения, систрум. Кажущийся поначалу звуковым хаосом звукоряд выстраивается в причудливый, но отчетливый и яркий ритмический рисунок. Пока ты таишься за спинами ритуальной компании, собравшейся на экзотическое пати, втянувшись вниманием в лучистое пятно яркого света в центре импровизированной сцены, разыгрываемой в неизвестном храме, возможно, входящем в раскидистый и поражающий воображение Карнакский сакральный комплекс, левая пурпурно-красная стена с чернильными прожилками порождает несколько персон, вмиг завладевающих твоим ошеломленным вниманием.

Впереди, кое-как обернутый в шкуру небольшого леопарда, шествует грузный Главный Жрец. Краем сознания дивясь дежавю, ты понимаешь, что, собственно, ради «леопарда», схожего с натертой жиром, смешанным с золотым порошком, сомнамбулой, и затевалась эта невозможная для твоего мировоззрения церемония. Ты не можешь оторвать взгляда от служителя культа Тота, медлительно вышагивающего странной цапельной походкой. Его круглая, почти правильной формы, гладкая сферическая голова, словно изваяна из теплой и искусно животворящей правдоподобие граувакки. Лицо, нависающее над роскошным золотым усехом с алыми, изумрудными и лазуритовыми вставками, отображает безмятежность и величие миссии, и в то же время ты осознаешь его неправильность, как у досмертных, но подлежащих посмертному упокоению, восковых портретов из Фаюма. На секунду тебя охватывает грусть от того, что таких лиц, проживающих, словно медлительно растягивающейся в неспешных обстоятельных руках тетивы цельнодеревянного египетского лука бытия, не обремененных печатью техногенности, сейчас уже не делают. О вероломности и алчности ты даже не вспоминаешь, зная об изувеченных мумиях, дошедших до наших дней.

Веселая музыка смолкает резко и рвано, и ее сменяют, раздражающие сакральное пространство, вибрирующие и трещащие ритмы, с редкими возгласами танцовщиц да гулом жрецов из массовки. Дойдя до деревянной, с большим тщанием и вкусом раскрашенной, статуи Тота с головой бабуина, разодетого в дорогие одежды и драгоценные украшения, Жрец останавливается и на непонятном для тебя каркающешипящем наречии просит благословения у своего покровителя. Не фиксируемое органами чувств бессловесных участников таинственного пати, благословение получено, и Жрец проходит дальше к метафорической двухметровой фальшивой трехцветной арке. В твоем сознании всплывают слова «Кетер», «Хокма» и «Бина», соответствующие красному чреву имитации портала, белому и черному столбам по ее ребристым бокам, у которых сидят величественные символы кошачьеголовых лирийцев, экстрактированные в культе богини Бастет - две зеркальные черные мраморные миу, чья жизнь здесь ценится выше человеческой.

Сползает сомнамбулическая маска, и слегка аморфное лицо Жреца, немедленно трансформируясь, приходит в необычайную живость – в нем умирает смерть, с печатью Дуата, и расцветает жизнь, с поцелуем воскресшего Осириса. Преисполненный тонкого состояния соцерцательной иномерности, с благословения мудрого Тота, Главный Жрец входит в образ текущей карты, с единственной целью, являющейся главным человеческим предназначением –  непосредственное проживание опыта, являющегося квинтэссенцией полученного знания. Жрец входит в образ карты, символьно изображенный на заменяемой иероглифической табличке на уровне его глаз, чтобы прожить его на всех уровнях бытия, а ты мысленно входишь в выпуклый и, вмиг ставший почти полностью прозрачным, но сохранившим цветовые акценты, пузыреобразный образ Жреца, чтобы затем, на миг качнув хрустальный маятник мерности, за спинами ни о чем не подозревающих аборигенов, натянуть его на себя, как размоченную узкую лайковую бальную перчатку. Ты облачаешься в визуализированные образы на манер золотисто-леопардового халата, источающего ее уловимые сладковатые ароматы ладана и мирры, чтобы идти дальше, к цели твоего ночного путешествия, но сначала ты пускаешься в ретроградное движение, левитируя вдоль бурых пещерных бугров, назад, к залипшему в смоле остановившегося времени, заброшенному физическому телу, чтобы, пройдя через метафизический барьер, разрезающий две реальности, слиться вновь со своим привычным телом искрящимся и чуточку потяжелевшим разумом телом астральным. Легко. Мысленно поблагодарив себя за то, что ты разрешаешь себе. Все.