Антонина

Я хорошо помню её. Несмотря на то, что мы не виделись уже несколько лет. Но при любом, даже косвенном воспоминании, её образ, во всей своей полноте и яркости немедленно встаёт передо мной. Высокая, длинноногая, с тёплой позолотой в волосах, спокойной улыбкой и редким сейчас, нежно-напевным именем – Антонина. Тоня.
Имя необыкновенно шло ей. Мне кажется это первое, о чём я подумала при нашем с ней знакомстве. Ан-то-ни-на… В её имени слышался хрустальный звон, и что-то ещё такое - светлое, лёгкое, струящееся. Она и была такой. Хрупкой, милой, отзывчивой.
Такой я её и запомнила... И не только из-за той истории, что с ней произошла. А просто есть такие люди, которые занимают в нашей памяти особое место. Не потому, что они лучше, умнее или значимее остальных. Нет. Потому что они другие. Живут согласно внутреннему своему камертону. Ни под кого не подстраиваясь, не суетясь и никому не подражая.
Однако, обо всём по порядку…
Мы познакомились около пяти лет назад. Я пришла тогда в группу поддержки для зависимых людей. Да, у Тони так же, как у меня, и у всех тех, кто четыре раза в неделю приходил на эти встречи, были серьёзные проблемы с алкоголем.
Вообще, заявить, что имелись проблемы, пусть даже серьёзные — это, по сути, не сказать ничего. Потому как, если бы дело ограничивалось только этим, вряд ли мы бы оказались в подобном месте.
Что касается меня – то и ни в каком другом, по крайней мере на этом свете, - тоже. К этому всё и шло, причём весьма стремительно. Не приди я тогда в сообщество, бог весть, что со мной бы уже случилось. И таких там было много. Очень много. Абсолютное большинство…
И Антонина, как раз, была одной из первых, кто подошёл ко мне в мой первый день, когда я – испуганная, зажатая, не понимающая ни слова из того, что мне говорили, - затравленно озиралась по сторонам.
Первое, что мне бросилась в глаза – её уверенная и спокойная улыбка, солнечный мёд волос и, конечно, её имя.
- Антонина! – звонко представилась она и тут же заговорила легко и естественно; так будто мы знаем друг друга не первый год. Попутно она знакомила меня с ребятами и как-то просто, почти по-домашнему вводила в курс дела.
Думаю, не будет большим преувеличением сказать, что осталась я тогда в сообществе, а значит обрела трезвость, во многом благодаря Антонине.
И хотя я признательна и остальным ребятам, - в нашей группе вообще, по-моему, не было равнодушных, - но искреннее участие и поддержку Антонины, в которых я остро нуждалась особенно на первых порах, переоценить было бы довольно сложно.
Она вообще, как узнала я позже, помогала очень многим.  Постоянно ездила в наркодиспансер – "несла весть", бесстрашно подходила к забулдыгам на улице, навещала тех, кто по каким-то причинам не мог или не хотел посещать собрания. Помогала всем, чем только могла: добрым словом, солнечной улыбкой своей, одеждой, продуктами. Потому что знала по опыту: у начинающих выздоравливать хроников кроме долгов, как правило, ничего нет.
Ей  исполнилось тридцать шесть, когда мы познакомились. У неё было двое детей и любящий муж, который вместе с ней прошёл все этапы её заболевания: от начальной формы и саморазрушения до многотрудных поисков освобождения от зависимости и полного возрождения.
Стоит заметить, что муж её никогда не был ни наркоманом, ни алкоголиком. Я увидела их вместе на трёхлетнем юбилее Тониной трезвости. Или чистоты, как говорят люди с наркотической зависимостью.
Её муж пришёл с тортом на группу. У нас была такая традиция: обязательно отмечать весело и вкусно каждую годовщину трезвости. Для многих из нас такая дата стала главным праздником в году.
И действительно, если задуматься – это немаловажное событие, учитывая, что если бы не избавление от зависимости - все остальные мероприятия проходили бы, в лучшем случае мимо нас, окутанных алкогольным или наркотическим дурманом, а в худшем… А что могло быть в худшем случае, об этом лишний раз, честно говоря, и думать не хотелось…
Тогда же стало понятно, почему они смогли пройти этот путь вместе. Я просто увидела, как он на неё смотрел... Поверьте, этого было достаточно.
Помню, как сидя возле меня, Светка Цаца, - особа ни в малейшей степени не склонная к сентиментальности, - произнесла со вздохом:
— Это любовь…
А потом… Потом в нашей группе появился Сергей.
Рослый и статный, косая сажень в плечах, он производил впечатление человека огромной силы. Глядя на него, совсем несложно было представить себе на что он способен, находясь в пьяном угаре.
Об этом весьма красочно он рассказывал на собраниях. Удивительно было другое. Как он при таком образе жизни и лихом, безрассудном поведении, сумел не только выжить, но и быть здесь, с нами, а не в местах не столь отдалённых, к примеру?
При своём росте и телосложении он, наверное, выглядел бы довольно устрашающе, если бы не обезоруживающая улыбка и не бархатный взгляд серых глаз, в глубине которых притаились лукавые искорки, готовые при первой же возможности брызнуть наружу целым сонмом заразительного смеха.
Сергей почти сразу начал выздоравливать, активно работая по нашей программе. И конечно же, было здорово наблюдать за качественным преобразованием человека. Особенно, когда это происходило практически на твоих глазах.
Потому что пришёл один человек, - надломленный, депрессующий, у которого из активов - только истории о «подвигах», совершённых в изменённом сознании; а через некоторое время, на его месте вырисовывается совсем другой: вдумчивый, открытый, искренний.
Не знаю, как остальные, но я не сразу поняла, что у Антонины и Сергея  случился роман. Вернее, роман – это не совсем то слово. Слишком поверхностное и легковесное. 
Лишь через какое-то время стало ясно, что между этими двумя происходит что-то гораздо более серьёзное, чем обычная симпатия или даже влюблённость. Будучи невольными свидетелями развития их отношений, мы могли судить об этом с определённой долей уверенности.
Иногда, замечая в глазах Тони отблески бушующего внутри неё огня, даже становилось неловко. Будто случайно увидел нечто сокровенное, что-то такое, что не предназначалось для чужих глаз, а касалось только двоих. А ещё было отчего-то тревожно. Как смутное, но не отпускающее предчувствие чего-то печального и неизбежного…
И всё равно, несмотря на это ощущение, новость, что Антонина ушла от мужа и детей к любовнику, обрушилась внезапно и грубо. Как подвешенный к потолку сарая и неожиданно сорвавшийся громоздкий тюк. Как удар ногой по железной двери среди ночи. Как ухнувшая вниз гигантская ветка, рассыпающая с грохотом по жестяной крыше яблоки.
И хоть обычно, у нас крайне редко обсуждали кого-то, - на собраниях самых разных историй: искренних, трагических, пикантных и без того хватает, - но относительно Тони и Сергея - здесь мало кто остался безучастным. Небольшая по численности наша группа выздоравливающих алкоголиков и наркоманов – бурлила и фонтанировала эмоциями несколько дней.
Мнения разделились. Кто-то считал, что только так и стоит действовать, если любишь по-настоящему. В подтверждение вольно цитировали, вырванные из контекста слова программы о том, что "честность превыше всего". Но таких было всё-таки меньшинство. К тому же им легко парировали вторые:
- При чём тут честность? Ну ладно, он свободен, но она-то замужем, двое детей-подростков… Да ещё и старше Серёги на три года…
- Да какая разница, кто старше, кто младше… - возражали третьи, но под натиском большинства - уже не так уверенно, как раньше.
- Разница всегда имеет значение, - философски, но не слишком объективно замечали вторые. И вообще, любишь, ну и люби на здоровье, как говорится… С мясом-то зачем рвать?
Потом кто-нибудь из последней группировки окончательно закреплял свою позицию:
- И вообще, у Сергея даже года трезвости нет, - рано в новые отношения, потому как опасно, срывом чревато …
Тем временем, вне зависимости от того, кто и что о ней думал, история Тони и Сергея развивалась точно по законам классического сюжета: завязка, развитие, кульминация и развязка.
Многотерпимый супруг Антонины подал на развод. Пятнадцатилетний брак, преодолевший все кризисы и подводные камни, - которых полно и в обычной семье, но здесь их было многократно больше из-за болезненной зависимости Тони и её долгого восстановления, - не выдержал этого последнего удара.
Муж её был согласен помогать, заботиться, оказывать поддержку, ухаживать, заниматься детьми и вести дом, когда жена по известным причинам не в состоянии была этого делать.
Но то, что случилось теперь не укладывалось в его голове. Это было неправдоподобной дикостью, трагической ошибкой, чьим-то злобным умыслом. Такого просто не должно было случиться никогда.
Как, после стольких лет безраздельной преданности и любви? Неизменного участия и ежеминутной готовности быть рядом, пренебрегая своим временем, собственными интересами, своей жизнью, в конце концов!  Его придавило это словно бетонной плитой. К такому муж Тони оказался просто не готов. И расценивал не иначе, как предательство.
Дети, - дочери одиннадцать, сыну – тринадцать, - в едином порыве поддержали отца. Ему даже не пришлось запрещать ей видеться с ними. Хотя он в своей острой обиде и горьком разочаровании, в желании отомстить, ответить если не той же монетой, то попытаться сделать хотя бы вполовину так же больно, так же невыносимо тяжело, как поступила с ними она, - был готов пойти на это.
Более того, нам стало известно, что даже её собственные родители, когда убедились, что "она не взялась за старое", и это не очередная,  взбалмошная выходка их дочери, а трезвое и взвешенное решение - отвернулись от неё.
Я говорила об этом с Тоней всего лишь раз. Они как раз переехали тогда с Сергеем в пригород, - там легче и дешевле было снять жильё. Она сказала, что сделала свой выбор и ни о чём не жалеет. И наконец-то любит сама. И что всегда стремилась к этому, но всё не получалось. А теперь она любит! Любит по-настоящему, и любима.
И посмотрела так, будто хотела добавить ещё что-то, но в последний момент передумала. Но я поняла: в лице её был вызов, своего рода защита, мол, если кто-то не разделяет моей точки зрения, то мне плевать, - и на вашу точку зрения, да и на вас, в общем-то, тоже.
- А дети как же, Тонь? – тихо спросила я тогда у неё, хотя уже знала, что она ответит.
- Я просто надеюсь, что когда-нибудь они всё-таки поймут меня… Ну а если нет…- Тоня как-то дрогнула всем телом, а может просто пожала плечами и попыталась улыбнуться, - если нет, то значит так тому и быть.
Потом кивнула резко, будто точку поставила. Толстую, окончательную такую, непоколебимую: для себя, для меня, для подобных разговоров в том числе. А потом направилась к выходу. Она шла, расправив плечи, с гордо поднятой головой: высокая, стройная, с тяжело покачивающейся в такт её шагам лавиной волос цвета зрелого, горного мёда.
Постепенно страсти поутихли. Как бы ни был интересен предмет обсуждения, без свежей и регулярной подпитки он затухает, выдыхается, как кухонный разговор трёх кумушек после долгих пересудов; как предрассветная, остывающая зола, ещё недавно бывшая жарким костром.
После случившегося Антонина и Сергей и без того бывшие на группе нечасто, - было неудобно добираться, - через какое-то время и вовсе перестали ходить. Вскоре стало известно почему. Новость принесла, пронырливая и вездесущая, как пыль Светка Цаца.
Это был наш традиционный перекур после собрания. Светка затянулась на раз-два-три и выпалила, порционно стреляя облачками сизого дыма:
- Антонина в положении, вот-вот должна родить. Серёга работает то тут, то там, денег не хватает. Тонька, хоть и трудно ей, форсит по-прежнему, несмотря на осложнения, которые имеются в виду её состояния…
Светка замолчала, медленно и густо затянувшись снова.
Из сумбурного и путаного рассказа Цацы, как обычно было трудно что-то понять. Даже разобраться, где правда, а где её собственные домыслы, было непросто, но дополнительных вопросов ей никто почему-то задавать не стал.
Покурили, помолчали и как-то непривычно тихо стали расходиться.
Тоню я встретила только года через два, на очередном юбилее какой-то группы. С ней была малышка лет двух или около того. Сергея с ними я не увидела. Пока разношерстный наш народ собирался на общее собрание, общаясь друг с другом, наливая чай и кофе, я всё никак не могла дойти до Тони, - кто-то обязательно возникал на пути, здоровался, заговаривал, я отвечала…
Тут мы с Тоней встретились глазами и махнули друг другу.
- А Серёга-то сорвался, - сказал кто-то рядом со мной, - слышала?
- Нет, я не… Как? Когда?
- А то ты не знаешь как, – хохотнул собеседник, - да уж пару месяцев, не меньше.
Он что-то ещё говорил, но я уже плохо слушала, потому что смотрела на Тоню и думала о том, что вот сейчас я подойду и нужно будет говорить о чём-то, а как это сделать и что можно сказать этой женщине… теперь? После того, что стало известно?
А Тоня, как и всегда, была окружена людьми, - кто-то говорил с ней, кто-то играл с её дочкой, - Антонина практически никогда не оставалась одна. И сейчас она кого-то слушала, тут же кому-то кивала, что-то отвечала, и ещё улыбалась, всё время улыбалась, высоко откинув свою красивую, медноволосую голову.
И когда я, наконец, подошла на ватных ногах, во взгляде её – тёплом, приветливом, - тем не менее, был заметен всё тот же гордый вызов-защита, вызов-броня. И не понять его было нельзя: вас что-то беспокоит, кажется? – будто спрашивала она. Если это как-то связано со мной, то можете не волноваться, потому что у меня всё хорошо, всё замечательно. У меня всё именно так, как и должно быть…