В ночь на 25-е

(криминал)
1
    Шла последняя декада октября месяца. На улице ещё царило относительное тепло. Монотонно, без остановки моросил холодный осенний дождик. Деревня «Клёновка», раскинулась одной улицей по обоим бокам от дороги. Со стороны правого ряда жилых домов, в самой её низине, текла мелкая речка, за которой красовались аккуратно размеченные по соткам и вспаханные под зиму огороды деревенских жителей. Дорогу в эту осень так сильно развезло дождями, что местами на ней буксовали даже  вездеходы, и казалось, будто бы сама  Земля-Матушка, уже пресытилась влагой и отказывалась её в себя питать. Люди устали ждать, ну когда же наконец ударят морозы и прекратится слякоть.
    Этой ночью было особенно темно, небо обложило плотной завесой туч. Уличное освещение в деревеньке отсутствовало полностью, лишь редко-редко у кого из зажиточных хозяев на крылечке дома, горела электрическая лампочка. Было около одиннадцати часов ночи.
    В окошке одного из домов, по счёту четвёртом с краю «Клёновки», горел свет и сквозь задёрнутые полушторы и кружевной тюль, виднелись двигающиеся тени двоих людей. Залаяла во тьму дворовая собака, наполовину высунув морду из своей будки, не скрипнув, потихоньку отварилась дверь калитки, и в присадник воровски проник силуэт сутулого мужчины среднего роста. Лица его видно не было. Он глухо окликнул  собаку по имени: - Инка, свои, Инка! – и узнав его, та сразу же замолчала и спряталась от дождя. Человек прокрался к светящемуся окошку домика, стараясь однако не попасть в полосу света, остановился и внимательно прислушался к доносившимся до него звукам. Из открытой форточки смачно тянуло сигаретным дымом и слышался пьяный спор мужчины и женщины. В присаднике, об самую его ограду, густо разрослись кусты сирени. Ещё не вся листва осыпалась с веток и неясный силуэт пошатываясь прошёл к ним, и спрятался в самой середине, наблюдая оттуда за происходящем в доме. Минут через пятнадцать ожидания, до его слуха долетели  слова грубой брани. Вскоре открылась уличная дверь, и он увидел в проёме растрепанную женщину, которая силой выпихивала на улицу в усмерть пьяного мужчину.
- Пошёл отсюдова к чёртовой матери, жаних, - засмеялась она, и, выбросив за ним его головной убор, резко захлопнула дверь.
Мужчина, не устояв на ногах поскользнулся, и всем весом шлёпнулся в грязь. Пытаясь встать на ноги, он, еще немного покувыркался, но всё же исхитрился кое-как подняться и подойти к крылечку.
- Нинка! Нинка, открой! – барабанил он кулаками в дверь, и орал еле ворочая пьяным языком, - я ведь люблю тебя. Э-э! Открой, сука!
Свет в доме погас: - ну и хрен с тобой, ещё вспомнишь меня, ты ещё пожалеешь, – погрозил кулаком мужчина и поплёлся прочь, хватаясь за деревянный штакетник ограды, чтобы снова не упасть. Это было в ночь с 24-го на 25-е октября 1987 года.
    На носу висели праздники, посвящённые 70-летию Великой Октябрьской Социалистической революции. Мероприятие по тем временам очень серьёзное и ответственное, поэтому клубные работники суетились нешуточно. Каждый день почти проводились репетиции предстоящего концерта, и секретарь местной партийной организации, частенько захаживал сюда. Так бы и ничего всё шло, рядком, да вот аккомпаниатор наша, Нина Моисеевна Старостина, слабость за собой имела, к вину пристрастие. Соберутся бывало на репетицию люди, а она извините – «никакая», или совсем не придёт. Нечасто конечно, но такое случалось. А баянистом была отменным, ни одна свадьба или иное, какое празднество на селе, без неё не обходились. Добрая была душа, безотказная. Своя в доску баба, говорили про неё селяне. Вот и в тот день 25-го октября, она снова не вышла на работу.
   
2

 Десять часов утра, воскресенье. В зале деревенского клуба царило оживление. Между рядами зрительских сидений, смеясь и визжа бегали друг за другом пионеры и школьники младших классов, играя в салочки, о чём-то негромко пела кассета бобинного магнитофона «Маяк», и было очень шумно. На первом ряду, рядом со сценой, сидели три человека: директор 8-летней школы Иван Тимофеевич Сурепа, парторг колхоза Сорокин Василий Макарович и заведующий сельским клубом Бугров Андрей Юрьевич.
- А этот анекдот слышали? – сказал парторг, - Петька и Василий Иванович спрятались от беляков в колодце, а беляк, туда и кричит: - есть тут кто-о-о?! – Василий Иванович ему из колодца эхом: - есть тут кто-о-о?! – Беляк опять туда: - нет штоль никого-о-о? – Чапаев ему снова: - нет штоль никого-о-о? Тогда белый в колодец: - а можеть всёжа гранату броси-и-ть? – Петька из колодца, - так ведь нет никого-о-о!
Все засмеялись.
- И чего только о них не придумают, - ухмыльнулся Иван Тимофеевич.
- Ага. Говорят – не грамотный был, читать и писать не умел, надо ж такое.
- Побольше б нам таких «неграмотных» тогда, - хитро прищурясь бросил Сурепа.
- Слушай, а вот совсем новый про Штирлица… - начал было опять Сорокин.
- Погоди ты, Василий Макарович, - перебил его Бугров, - уж половина одиннадцатого на часах, а Моисеевны всё нет.
- Сейчас я ребятишек за ней пошлю, - сказал Сурепа и окликнул двух ребят из зала.
 – Саша, Серёжа подойдите пожалуйста сюда. Вы у нас скорые на ноги, сделайте доброе дело, сгоняйте домой к Старостиной, скажите ей, пусть поторопиться, люди мол, все давно собрались, только её одну ждут.
- Побежали.
- Сейчас особенно не разбежишься, грязь кругом, скользко.
- Боюсь я, только б не запила она опять, - забеспокоился Бугров, - а то будет мне подарочек к «Октябрьской».
- А баян-то у неё здесь, или домой забирает?
- Да что баян? Баян здесь – баянистов других в деревне нет!
- Я не про то, - ответил Сорокин, - я подумал, может донести сюда его ей помочь нужно.
Прошло ещё полчаса. Ни с чем вернулись запыхавшиеся ребята.
- Ну что она там, Сергей? – настороженно спросил зав. клубом.
- А там никого. На замке оба выхода, мы с Санькой обошли всё кругом. Шторки на окнах задёрнуты, а лампочка в кухне - вижу, горит.
-  Ага, и галоши свои она на пороге забыла. Полные воды. Дождём насадило, - добавил Саша.
- Что за чёрт?! – выругался Сорокин, - а репетиция?
- Я на неё докладную писать буду, Василий Макарович, мне это уже вот где! – с досадой, постучал по шее себя Бугров.
- В общем, я так понимаю, что репетиции сегодня не будет, да? – обратился Сурепа к парторгу.
- Давай на вечер перенесём? Иван Тимофеевич, попроси школьников, чтоб собрались ещё раз, ну часам к семи.
- Лады, - согласился Сурепа, - к семи так к семи, - и распустил учеников по домам.
- Мне сейчас тоже в «Правление» зайти надо, а ты Андрей Юрьевич, через часок, сходи к ней домой сам, и разберись, что с ней случилось.
Все разошлись по своим делам, а заведующий клубом, закрыл здание и пошёл прямо домой к председателю сельского совета, жаловаться на своего  худрука-аккомпаниатора.
Иванин сидел перед самоваром и с удовольствием потягивал чай с медом и мятой, никак не ожидая прихода гостей.
- Владимир Константинович, ну что же это получается? До праздника осталось чуть больше недели, а она мне такое колено отплясывает, - забыв поздороваться, переступая порог председательского дома выпалил Бугров.
На голос возмущенного визитера, из соседней комнаты в удивлении  выглянула супруга хозяина и вопросительно уставилась на него.
- Ой, извините, здравствуйте! Да тут, как себя самого зовут забудешь скоро, не то что поздороваться.
- Ты меня заикой сделаешь, честное слово… Чего ты запыханый такой, говори толком, с чем пришёл? Чайку со мной попьешь?
- Нет, спасибо. Я про свою «мадаму» говорю, Нинку. Сорвём концерт, мне что, партбилет на стол положить? Час прождали, а она не пришла.
- Запой что ли?
- Может и нет, но её и самой дома нету, ходили уж за ней.
- Что ты будешь делать с алкашами этими…
- Нервы надо иметь, как у Штирлица, иначе сам запьёшь.
- Ну, давай с тобой ещё раз туда съездим. Лена, - позвал председатель супругу, - мы с Андреем сейчас отъедим минут на двадцать, кто позвонит, скажи, скоро буду.
- Хорошо, - ответила она, а ты в медпункт заехай, угольку возмешь и стандарт анальгинчика.
- Добро. Так воскресенье ж сегодня?
- Не важно. Она там, я звонила ей.
- Ну, заеду.
- Охо-хо, - вздыхал Андрей Юрьевич.
- Хватит крихтеть, хрен старый. Всю обедню мне испортил.
- Ты власть, терпи.
 Приблизительно минут через десять, они уже вдвоём вышли из дома, сели в председательский уазик, и поехали к дому Старостиной.
   
3



 Оставив автомобиль на пригорке возле брошенного колодца, приехавшие перешли дорогу и вошли в открытую калитку.
- Всё здесь как говорили ребята, - промолвил Бугров озираясь кругом, - и свет горит, и галоши с водой…
- Не нравится мне это всё. Предчувствие какое-то не хорошее на душе, - пробурчал председатель, когда они осмотрели дом и воротились к Уазику. Подозрительная тишина, как после боя.
Из домика по соседству, на крылечко вышла бабка в телогрейке.
- Владимир Константинович, давай к ней подойдём, спросим, может она знает чего, -  предложил Бугров.
- Давай. Баба Лена, - крикнул ей председатель, - обожди минутку, не уходи!
Они подошли ближе, и он продолжил: - Здравствуй, баба Лена!
- Здравствуй голубь!
- Ты соседку свою куда спрятала что ли, чего-то опять её на работе нету?
- Никуда не прятала, поди сама она  спряталась. Кобелей-то много вас кругом бегает, - ехидно ответила старуха.
- Ну, а если серьёзно, где найти ее не подскажешь?
- Не знаю. Пьянка у неё была вчера, очередная. Приходил к ней один «гусь», чего-то на крыльце топтались с ним, орали тут на всю СССРу, потом вроде в хату зашли. Толком не скажу ничего, я ведь за ними не шпионила. Однако ж долго они здесь куролесили.
- Это с кем же она так весело резвилась, - полюбопытствовал Бугров?
- Да с Гужиковым вроде. Энтого кавалера она уж давно отшила.
- Какого энтого?
- Много будешь знать, плохо будешь спать.
- Ясно, спасибо…
- Вот чёрт бабы! Скоро уж на девятый десяток, а своих хрен продадут, - пробурчал Владимир Константинович.
- Ну, Нинка! Ну и разбитная бабенка, эх! - продолжил заведующий клубом, когда они с председателем вернулись к машине.
- А ты сам-то чего с ней никак «неспоёшься»? - озорно улыбаясь, спросил тот.
- Да я, по совести сказать, хотел было попробовать…
- И? Как успехи? – засмеялся председатель.
- А никак! Песни у нас с ней разные. Я ей: - нам рано жить воспоминаньями, - она мне: - постарели мои старики. Мне 55 Владимир Константинович, а ей тридцать. Так что, мой поезд показал хвост и прыгнуть на последнюю ступеньку, мне уже не успеть. Во, какая хреновина.
- Понятно, - сочувственно вздохнул собеседник. – Ну что, надо вызывать сюда участкового.
- Давай вызывать.
    К двенадцати часам дня у дома Старостиной появился Стукалин Фёдор Иванович, участковый, старший лейтенант милиции. Он велел всем собравшимся здесь зевакам, немедленно выйти за калитку, сам всё обошёл кругом, потом сбил с двери замок, зачем-то набросив на него носовой платок, и толкнув под ручкой дверь, осторожно вошёл внутрь.
- Никому сюда не входить, - ещё раз крикнул он из сеней.
Самое первое, что бросилось в глаза участковому, это было белое вафельное полотенце, испачканное кровью. Оно лежало возле второй двери. Сама дверь тоже была открыта почти настежь. Печь в доме уже остыла, дровишки давно прогорели, и в помещении было довольно-таки прохладно. Какой бы золотой не приходила к нам осень, она всё равно остаётся осенью. На столике в кухне, он увидел засохшие корки хлеба, пустую бутылку из-под «Пшеничной» водки, два грязных стакана, полоски нарезанного огурца и открытую банку шпрот – классический вариант закуски русского человека. Вокруг стола накрытого цветастой клеенкой, на полу, валялись придушенные обувью окурки и смятая пачка сигарет «Космос», а так же битое стекло. Спальни в домике не было вовсе. Диван-софа развалюшка стояла прямо в центе зала, возле щитка русской печки. На ней кто-то лежал накрытый с головой красным одеялом без пододеяльника.
- Так, понятно, - почёсывая в волнении лоб и аккуратно пятясь назад, - пробурчал Стукалин. Он вышел на улицу и прикрыл за собой дверь.
4

К 14-00, на двух Уазиках, к месту происшествия прибыла из района следственная группа в составе шести человек, и автомобиль скорой помощи.
- Здравствуй Фёдор! – протянул участковому руку старший.
- Здравия желаю, Игорь Николаевич!
- Давай веди нас.
- Сюда пожалуйста. Я осмотрел всё там, - начал докладывать обстановку Стукалин, - но, ни к чему даже и не прикоснулся. Поначалу-то ничего, а как глянул на диван, так сердечко и ёкнуло, сразу понял – мокрым пахнет…
- Сейчас разберемся. Людей приготовил?
- Так точно, ждут.
- Зови.
Пригласили понятых и приступили к осмотру помещения.
- Фёдор Иванович, земля слухами полниться, у тебя говорят почерк хороший, канцелярский?
- Не жалуюсь.
- Ну, вот значит, сегодня ты у нас будешь участковый, а по совместительству – писарьчук.
- Хорошо, слушаюсь.
Резанула по глазам яркая фотовспышка и молодой парень, стажёр, помощник эксперта-криминалиста сказал: -  можно снимать покрывало.
 Старший, следователь прокуратуры, отвернул покрывало софы в сторону от изголовья лежащего на ней человека.
- Опоньки, - присвистнул Воробьёв, на диване под ватным одеялом оказался остывший труп тридцатилетней женщины, с резаной раной в области шеи и, остекленевшими глазами, - а женщина действительно красивая.
- Была, - добавил лейтенант Сергеев.
- Да, теперь уже к сожалению была, - вздохнул следователь.
Сняв одеяло совсем, он чётко и подробно начал диктовать обстановку в убогом жилище, а участковый всё это быстро записывал в акт первичного осмотра МП: - жилое помещение состоит из двух комнат и коридора. Осмотр ведётся при включенном электрическом освещении. В комнатах обнаружен заметный беспорядок, стул и лавка на которой, по всей видимости стояло ведро воды, опрокинуты на пол. Полы грязные, истоптанные. По правой стороне комнаты загораживая окно, стоит шифоньер с битым зеркалом и полированный сервант с распахнутыми дверцами. С противоположной стороны находится комод, на котором установлен  телевизор «Волхов». Телевизор сдвинут на край комода, скатерть под ним скомкана и запачкана. В комоде обнаружен кошелёк с деньгами (деньги общей суммой 75 р. 40 копеек) и постельное бельё.
- О, - вскрикнул Сергеев, - вот что здесь есть-то! И он, отклонив слегка шифоньер,  вытащил с подоконника две непочатых бутылки водки.
- В центре комнаты старенький диван, на котором и обнаружен труп женщины. Внешний вид убитой: левый рукав на одежде порван по шву, воротник залит кровью. На левой её ноге, обут домашний тапок. Под ногтём указательного пальца женщины, обнаружены следы засохшей крови. Лицо потерпевшей сильно разбито, две нижние пуговицы халата оторваны.
- Не то что оторваны, а прямо с мясом выдраны.
- Драка была неравной, это факт.
- Цеплялась за жизнь, как могла. Это тоже снять? – спросил стажёр.
- Снимай, - махнул рукой следователь.
- Согласно температуры тела, смерть погибшей наступила приблизительно часов четырнадцать-пятнадцать назад, заявил врач «скорой».
- Всего лишь… Вчера еще, в это же время, с ней можно было б, к примеру, сходить в кино, или ресторан, сегодня она уже далеко…
- Всё, Игорь Николаевич? – переспросил Стукалин.
- А что ещё?
- Не знаю…
- Вот и я не знаю, что в такой нищете и убогости описывать можно, - ответил Воробьёв. – Вторая комнатка представляет собой кладовку, в которой расположена печка, и ничего значимого, существенного для расследования в ней, равно как и в коридоре не обнаружено.
Потом он вышел на улицу, закурил и по кругу стал обходить дом. Собака на цепи, не умолкая, лаяла на чужих людей в таком количестве вдруг ворвавшихся на охраняемую ей территорию.
- Ваня! – крикнул он водителю, - у тебя пожрать есть чего?
- Бутерброд с сыром, - ответил тот.
- Слушай, будь другом, дай собаке. Теперь её не скоро здесь покормят...
- Понял, сейчас сделаю.
Отбросив в сторону окурок, следователь вернулся в дом.
Фотоаппарат всё еще щелкал в руках старательного стажёра, и майор, по-отцовски посмотрел на салагу, добро улыбнулся и подошёл к столу, туда, где усердно копошился, одетый в гражданку, пожилой криминалист.
- Чего у тебя, Сан Саныч? – обратился к нему Воробьёв.
- У меня хорошо, - иронично ответил тот, - всё кругом в пальцах. Так уляпано, чтоб  проглядеть всё, сажи не хватит.
- Так, а нож где, не нашли?
- Нет, не нашли. Есть правда след хороший, 45-ый размер литых резиновых сапог, под окном дома с улицы.
- И всё?!
- Пока всё, ищем…
- Не много.
- Почему?
- Во-первых, литые сапоги все колхозники носят, и протектор у них, ты не поверишь – стандартный у всех!
- А во-вторых?
- А во-вторых, посмотри на пол.
Пол комнаты, и сбитая ковровая дорожка были беспорядочно утоптаны грязными следами такой обуви, и даже в углу за печкой стояли точно такие же сапоги.
- Фёдор Иванович, - обратился к участковому Воробьёв, а чего бабка-то это, такая неразговорчивая?
- Да, ну её. Она вообще с врединкой.
- Ну, ты потом загляни к ближайшим соседям, и бабку эту еще разок встряхни, может она новое что вспомнила.
А вы двое, берите сейчас один из «воронков» и дуйте за Гужиковым. Туда, к нам его отвезёте! – крикнул он им в след.
- Есть!
Уже на улице перед отъездом в район Фёдор Иванович, сказал следователю,
- Это моё первое дело здесь в этой роли, да и вообще… Начинать службу с такого происшествия, очень не просто.
- Уу, ты что это, – пристально глянул на участкового Воробьёв, - никак флаг белый выбросить хочешь?
- Тьфу, тьфу, тьфу, - постучал по дверце автомобиля Стукалин, - не дождутся! Я просто боюсь, как бы в «беданосцы» меня селяне не записали.
- Брось! Ты-то при чём тут? Зато вот когда вычислим эту «суку», сам понимаешь, как сразу твой авторитет прыгнет в народе.
- Будем стараться.
- Вот и смотри веселей.
- Бабу жалко…
Воробьёв сплюнул зло в сторону, и полез в милицейский Уазик, где уже сидели остальные оперативники.
    По ходу этого расследования, в дальнейшем опросили множество селян,  среди которых был и настоящий убийца, тот кстати вёл себя очень спокойно и выдержано, даже посетовал, всхлипнув на злобу дня, вот мол: - кому мешала, такая хорошая женщина), тени подозрения не легло на него тогда.
------------------------------------------------------

5

  Дом №12, встретил двух блюстителей закона, отменным порядком на приусадебной территории, чистейше выметенной бетонированной дорожкой от калитки до самого порога и старательно вскопанными под зиму клумбами цветников. Лейтенант, нажал на кнопку звонка, дверь им открыла женщина лет тридцати пяти. 
- Здравствуйте! Лейтенант Сергеев, уголовный розыск, - представился милиционер, показывая красненькое удостоверение.
- Здрассьте, - удивилась она такому явлению.
- Где ваш муж?
- Помер, пять лет тому назад.
- Вы, гражданка Гужикова будете?
- Вообще да, но это моя девичья фамилия, по паспорту я Тихонова.
- А, Гужиков Сергей Львович?
- Это мой родной брат. А что, он что-нибудь натворил, да? – заволновалась она.
- Где он сейчас?
Женщина слегка замялась, потом нехотя ответила: - у себя в комнате он спит, выпивши сильно.
Они отстранили её и быстро прошли через зал в спальню. Их взору  представилась следующая картина: в рубашке и замызганных брюках, прямо на чистой постели, лицом вниз, спал давно небритый мужчина лет сорока, с ободранным лицом и синяком под глазом. От него страшно несло перегаром. На спинке стула, рядом с кроватью висела грязная куртка.
Сергеев взял его за плечо и слегка потряс. Тот не реагировал.
- Дайте пожалуйста воды, - попросил он Тихонову.
Женщина быстро принесла кружку и подала ему. Лейтенант вылил воду на голову спящего, и пьяный мямля нечленораздельные слова открыл осовелые глаза.
- Добрый день, как спалось? – съязвил второй милиционер
- Какого вам надо тут, - с трудом начал разговор Гужиков? - Но его приподняли за шиворот и сильно встряхнули.
Ловко и умело захлопнулись на запястьях подозреваемого наручники, и, не оставив секунды на то, чтоб тот чего-то успел сообразить, блюстители порядка бесцеремонно поволокли несчастного к машине.
- За что вы его забираете, что он вам сделал? – плача запричитала Тихонова.
- Па тундри, па жалезнай дароги – драл горло упирающийся Гужиков пытаясь войти в роль арестанта великомученика.
- Успокойтесь гражданка, мы не расстреливать его ведём, не мешайте - ответил Сергеев, - там во всём разберутся.
Его засунули за перегородку, замкнули дверь и увезли в районное отделение милиции.
    А тем временем по деревне, уже поползли всякие слухи и сплетни. Люди были шокированы жестоким убийством одинокой, хотя и пьющей женщины. В течении последних десяти лет, она жила вместе с ними: крутила иногда им танцы в клубе, играла на новогодних утренниках и бал-маскарадах, занималась с их детишками в музыкальном кружке. К ней относились уже как к землячке, своей, а не приезжей, и вдруг такое…
    Утром другого дня, в кабинет, на допрос к следователю Воробьёву, ввели арестованного. За ночь, он хорошо проспался, и сейчас выглядел гораздо лучше и свежее, нежели чем в момент задержания.
- Присаживайтесь, - не отрывая глаз от бумаги, в которой он что-то писал, сказал майор.
- Спасибо, - хмыкнул в ответ тот, пытаясь сострить, - второй день сижу, за что не ведаю.
- Не торопись, пись-пись, как шутит тов. Хазанов – всему своё время, как известно.
После, отложив в сторону одну бумагу, он взял другой лист и, глядя в глаза своему подопечному, произнёс: - ну так что же, начнём «благословясь»?
- Начнём, - кивнул Гужиков.
- Ваши: фамилия, имя, отчество? – уже более строгим голосом задал вопрос следователь.
- Гужиков Сергей Львович.
- Дата рождения?
- 1947-ой.
- Место рождения?
- Деревня «Клёновка».
- Место жительства?
- Клёновские мы.
- Гражданство, - и так далее по пунктам вёл допрос Воробьёв.
- Итак, вам гражданин Гужиков, предъявляется обвинение в убийстве работника клуба деревни «Клёновка», Нины Моисеевны Старостиной.
У допрашиваемого закружилась голова и он, теряя сознание повалился с табурета на пол. Когда же его привели в чувство, на него жалко было смотреть. Нервно дёргалась щека, сильно дрожали руки и весь он, был бледный такой, будто только что получил разряд тока.
- Всё нормально, вы в порядке, – спросил следователь Воробьёв, - можно продолжать?
- Да.
Он ещё раз повторил, в чём обвиняется арестованный, и продолжил допрос.
- Где вы были 24-го октября сего года, приблизительно между 20-00 и двенадцати часами ночи?
- Я не помню, где я находился столько времени, но около восьми часов вечера, я заходил к продавцу нашего сельпо домой, взял у неё в долг бутылку «белой», и пошёл к Нинке.
- Значит, вы не отказываетесь от того, что были у Старостиной в тот вечер?
- Чего же я выиграю, если совру? И приходил к ней, и сидел у неё, но вот когда и как уходил – не скажу. Что было позже, я тоже не помню. Пьяный был, очень пьяный, - захныкал Гужиков.
- Успокойтесь, не надо нервов. Ну, разве можно так пить, Сергей Львович? Вино, придумали для радости, а вы извините хулиганите. Да и мужик ты вон какой крепкий на вид. Не поверит ведь никто, что с одной бутылки на двоих, можно нажраться аж до беспамяти и не протрезветь до трёх часов следующего дня.
- Во мне к тому времени, грамм 500 уже сидело, а из этой проклятой бутылки, что я принёс, хорошо если стопарик, она выпила – остальное всё я. И утром после этого я ведь опять ходил к продавщице, взял похмелиться ещё пузырёк, а получилось так – что опять натрескался, не жравши сутки считай, быстро и развезло.
- Эх, милейший… Хотелось бы мне утешить вас, да вот нечем. Против, имеется столько доказательств, что и допрашивать вас в принципе, не к чему. На бутылке, клеёнке стола и дверной ручке, ваши отпечатки пальцев, очень чёткие, оба: и вы, и она, с синяками и поцарапанные, окурки ваши в комнате, опять же – пустая пачка сигарет, а на пленке тоже пальчики имеются, да и ещё много чего есть. Так что тут, не отопрешься. А вот куда вы дели нож, которым резали хлеб и огурцы, и которым после убили женщину?
- Я не знаю, я не брал, - как сквозь туманный сон отвечал он майору, - я не помню. Не мог я её убить, понятно, не за что было! - сорвался он в истерический крик.
- Спокойно! – одёрнул его следователь. – Почему вы в тот вечер пошли именно к ней, что не с кем было больше пузырь раздавить?
- При чём тут это? Помню, свататься я ходил. Она одна всё время, детдомовская, и я, у сестры живу.
Видя в каком состоянии находится сейчас подозреваемый, и что допрашивать его нецелесообразно,
Воробьёв нажал на кнопку звонка под столом, вызвав дежурного: - уведите арестованного, - сказал он ему, - а через два часа опять ко мне.
Оставшись один, когда за ними закрылась дверь, и, продолжая рассматривать свежие фотографии с места убийства, Игорь Николаевич  крепко  задумался. Не похож был Гужиков на виноватого, ну, не похож и всё тут. Уже ведь не первое дело такого рода было за плечами майора, и братию преступную, он знал очень не плохо.
6



Камера светлая от солнечных лучей, проникающих сквозь решетчатое узкое окно, из которой он уходил насовсем всего лишь полчаса тому назад с таким душевным оптимизмом  на допрос, и в которую вернулся снова, показалась арестанту чёрной космической дырой, без каких либо проблесков света. Он ничего не видел вокруг себя, не мог собраться с мыслями, хоть и попытался привести в порядок имущество, которое было у него в голове. Ему казалось невозможным то, в чём его обвинил этот майоришка.
- А может они, как обычно ищут крайнего, не зная истинного виновника? Им то что? Кого бы не «засадить» в кутузку, пришили дело и орден на грудь, лишь бы дело закрыть. Неееет… Надо вспомнить, надо вспомнить всё!
Гужиков, лёг на деревянный настил, но тут же подскочил, как будто б обжёгся. Не мог он лежать спокойно. Такое впечатление, что кто-то собрал его в снежный ком и крепко стиснул пальцами. А за дверью о чём-то разговаривали два милиционера и негромко смеялись.
- Суки. Что же делать?
  - Непохоже это на актёрство, слишком уж убедительно он отказывается от содеянного, понимаете, - сказал Воробьёв районному прокурору, -  не сыграешь так.
- Ну, чего ты мучаешься, смотрел я твоё «Дело». Доказательства есть? – Есть. Показания бабки, свидетельницы есть? – Есть. Сам он тоже говорит, что был там. Наконец кровь под ногтём Старостиной, принадлежит кому? Да ему, Гужикову! Чего ты мнёшься? Надо заканчивать с ним поскорее, а то мне уж звонили «оттуда», интересовались, - показал он вверх пальцем.
- Быстрей?! Ха! Дело завели вчера, а сегодня уж заканчивай - недовольно усмехнулся Воробьёв, - глупости, скорость она говорят, при диареи хороша. Сомневаюсь я в нём, понимаете, и нож мы тоже пока никак не можем найти. Куда он его дел?!
- Хреново ищите, товарищ майор! Ищите лучше: в саду, в лужах, в кустах, везде короче! А участковый ничего не накопал?
- Нет. Я только что звонил ему. Да он сам-то ведь ещё не из местных, всего два месяца как назначен туда, людей мало знает. Говорит, - в какой дом не зайду, смотрят так, будто я их самих забирать пришёл, - ухмыльнулся Воробьёв. - Так что на помощь дяди фраера, как обычно тут  рассчитывать не приходится.  Трудно дело пошло, и не ясно ничего вообще, при всех этих «богатых» уликах.
- А может на полиграф его свозить, а?
- Что он шпион что ли?
- Шпион, не шпион, какая разница? Зато там не отопрётся. Решено, - твёрдо заявил прокурор, - готовься на завтра.
    Ранним утречком, в четверг, Гужикова повезли в город, проверять на «детекторе лжи». Как это ни странно, но умная машина тоже подтвердила виновность арестованного, и у того совсем опустились руки. Он плакал всю обратную дорогу домой так, как будто он был не сорокалетним мужчиной с редкой проседью в волосах, а невинным ребёнком – просто взахлёб.
7

      Вечером того же самого дня, Гужикова снова привели в кабинет Воробьёва.
- Ну, что Сергей Львович, будем мы с вами работать всё-таки или нет?
- Я не соврал вам, ни одним словом за всё время.
- Значит вы по-прежнему, ничего не помните?
- Не помню.
- Соседка Старостиной слышала вашу перебранку с убитой, и вас вместе с ней на пороге своими собственными глазами видела. Откуда у вас под глазом, такой внушительный синяк? Кто вам морду расцарапал?!
- Ну, не помню я!
 Гужиков обречённо вздохнул и спросил следователя: - а мне вас спросить можно?
- Вообще-то спрашиваю здесь я, но так и быть, для вас сделаем исключение – спрашивайте.
- Как же может пьяный вдрызг человек, который сам еле стоит на ногах, справиться с почти трезвой, здоровой женщиной, а? Ведь вы видели,  в каком состоянии я был, когда меня «брали».
- Мы брали вас 25-го, но мы же не знаем каким вы были 24-го, правда? Это ни зацепка Сергей, это просто хитрость.
- Ну что же, должно быть вы и в самом деле правы, похоже, что Нинку именно я грохнул. Не представляю, как могло такое случиться, но как перед Создателем заявляю вам, я этого не помню! Руки мои чистые. Что там надо подписать, давайте я подпишу.
    Двадцать девятого октября вечером,  майор Воробьёв снова прибыл в населённый пункт «Клёновка», чтобы ещё раз переговорить с коллегами по работе Старостиной и участковым Стукалиным. В здании деревенского клуба располагалась и библиотека, но когда следователь обратился к заведующей с вопросами, та замахала руками и сказала, что они очень неладили с погибшей, старались не общаться и даже не здоровались. По делу сказать ей было нечего.
Узкий круг личного общения бывшего худрука, как оказалось, ограничивался одной единственной подругой, которая приезжала в село только по большим праздникам, и в последний раз была в «Клёновке» аж на 1-е Мая, а следовательно в курсе каких-либо событий быть не могла.
- Андрей Юрьевич, не могли бы вы припомнить, как прошёл последний трудовой день Старостиной, накануне убийства?
- Да как прошёл, как прошел? Обычно прошёл. Все как всегда. Ничего примечательного. У нас клубников, рабочее время никак у всех. Приходим на место к 10 утра, потом на перерыв в 14-00, и с 19-00 до 23-00 часов кукуем здесь. Ну, в выходные дни, когда дискотека, тогда конечно и до часу ночи, а то и позже задерживаемся. Так вот, до обеда она была здесь, сидела у себя в оркестровке, партитуру разбирала, а с обеда отпросилась, чего-то надо ей было.
- Но ведь была суббота, кто же за неё танцы крутил?
- Во-первых, никаких танцев в тот день не было. С утра, весь день и всю ночь почти лил дождь, грязь на дороге страшная. А во-вторых, дискотеку у нас последнее время крутят сами пацаны. Они и кассеты свои приносят. Мы в основном за порядком следим, чтоб семечки там не грызли, не хулиганили, и билеты реализуем киношные. План выполнять надо, киносеть знаете ли требует, вот и крутимся как можем.
- Ну, хорошо, - вздохнул устало Воробьёв, - а ничего необычного по её внешнему виду, вы не заметили? Вот вы говорите, она отпросилась. Может кто ждал её или приходил за ней сюда?
- Всё как всегда, - покачал головой Бугров.
- Может быть, она была взволнована чем-то, или извините «навеселе», ведь было за Старостиной такое, правда?
- Как стёклышко была, «ни в одном глазу», улыбчивая и общительная.
- Значит по характеру, человек она открытый?
- О нет! С ней легко было работать, её внутренний мир, это тайна за семью печатями.
- Да?  А если конечно не секрет, почему Старостина не ладила с вашей зав. библиотекой?
- Какой к чёрту секрет? Завидовала она Нинке. Та и на вид лучше, и моложе, и мужики всегда вокруг неё вьются, а эта тоже не замужняя, а всё время одна. И еще, сказать по совести, ну, это не для передачи только, ладно? Ревновала она худрука нашего к киномеханику, вот и всё.
- О! Стрелы Амура. Понимаю.
- Ну вот, а на день Красной Армии, я им магарыч ставил, ну и за разговором, библиотекарша говорит, шуткой конечно: «сколько можно одной куковать, в монастырь пойду, послушницей». На что Нинка ей возьми да и ляпни: - там одни импотенты, ступай лучше в армию «сестрой милосердия», - на этой вот почве и поругались.
- Ясно. Мне бы ещё вот с киномехаником вашим потолковать теперь. Билеты киношные на танцах, я так понимаю, он сам продаёт?
- Да сам, или нам отдаёт. Доверяет в общем, шучу конечно. Но если надо уйти бывает ему по делу, то мы на себя ответственность такую берём. Дело-то общегосударственное, сами понимаете. Его сегодня нет в клубе. Киноленту не привезли, машина не проехала, грязно на дороге, так что ему халявный выходной обломился. А живет он, третий дом от школы в сторону садика.
- Ну что же, спасибо вам за информацию тов. Бугров, вот здесь пожалуйста, распишитесь.
    Встреча с киномехаником Мухареновым и участковым, Воробьёву тоже не добавила никакой информации. Уходило время, драгоценное время! Этим же днем был проведён повторный осмотр в доме убитой, переворошили всё вверх дном, а зацепок никаких.
На следующий день, прежде чем открыть дверь собственного кабинета, следователь зашёл к криминалисту.
- Привет! – заулыбался тот.
- Здравствуй Саня! Я знаю, ты сейчас скажешь, нет ничего нового, да?
- Ты знаешь, там так всё улапано, - смеясь ответил тот, -  художественную галерею презентовать можно. Однако приятный сюрприз для тебя всё-таки есть! Не зря мы второй раз съездили оказывается. На подлокотнике дивана, с краю полировки, у самой спинки, спрятался вот этот, хоть и симпатичный с виду, но совершенно чуждый для Гужикова и Старостиной отпечаток ладони. Вот посмотри.
- Тьфу, - с досады сплюнул Воробьёв, - сомнений в деле, всё больше и больше, а сверху всё активней «жмут».

8

    30 октября в районе обеденного перерыва в милицию приезжала сестра Гужикова, которой отказали в свидании 27 числа. Она уже не могла томиться в неведении о том, что там происходит с братом. Однако её вновь не допустили до встречи с ним по какой-то причине.
- По какому праву вы отказываете мне во встрече, - начала возмущаться Тихонова обращаясь к дежурному, - вы думаете я на вас управы не найду что ли?!
Но взглянув в глаза ему опомнилась, где она сейчас находится, прикусила язык и поспешила покинуть это невесёлое заведение.
 
  Седьмого ноября, в деревне «Клёновка», у памятника В.И. Ленину на школьной площади, жители собрались на митинг, посвящённый 70-летию Великой Октябрьской революции. Исполняя свой служебный долг, по поддержанию порядка здесь присутствовал и участковый Стукалин. Он с нетерпением ожидал окончания торжественного мероприятия, потому как увидел в толпе народа подругу Старостиной, и боялся её потерять из вида. Но вот отзвучали последние слова Интернационала, и трудовой народ двинулся по своим домам.
- Цветаева, - окликнул он девушку, - Светлана Евгеньевна, можно вас на секундочку, задержитесь пожалуйста, я вас очень прошу. Здравствуйте! Можно вам задать несколько вопросов, это касается вашей бывшей подруги, Нины Моисеевны Старостиной. Вы ведь в курсе, какая беда с ней приключилась, правда?
- Здравствуйте, - с неохотой ответила девушка. – Конечно в курсе. Только не понимаю, чем могу я-то помочь вам. Что именно вас может интересовать, я не была здесь почти полгода.
- Вопрос интимный понимаете ли нас интересует, или щепетильный, ну да считайте как хотите. Вы женщины, друг про друга всё знаете, - лукаво взглянул на неё старлей, - все секреты души.
- О! – заулыбалась девушка, - ну что смогу скажу, а что нет – не обижайтесь.
- Да теперь-то уж секретничать, какой смысл?
- Смысл всегда есть. Ну, вы спрашивайте, а то я тороплюсь, меня дома ждут.
- Хорошо, хорошо. Не могли бы вы нам рассказать о её последних «воздыхателях», любовниках. Это очень нужно, и хоть ей теперь и не поможешь конечно, но «зло» от ответа уходить не должно – вы согласны?
-  Правда, - вздохнула Цветаева. - Ходил к Нинке урод один, долго ходил. До сих пор не могу понять, что она могла найти в нём.
- Кто именно?
-  Есть здесь такой, Котельников  Славик – «котелок» чёртов. Вечно слюнявый и неряшливый, да ещё и картавый.
- И давно ходил?
- Да с год, наверное, она с ним…
- Что она с ним? – поспешил участковый.
- Потому что, - с издёвкой, на глупый вопрос ответила Цветаева.
- А-а…
- Ну всё, - сказала она давая ему понять, что аудиенция окончена, и махнув рукой, пошла не оборачиваясь дальше.
    На четырнадцатый день после убийства, прокурор района снова запросил на рассмотрение «Дело» о расследовании преступления, и, ознакомившись с ним, поставил вопрос о скорейшем его завершении. На всё это дали ещё одну неделю. Арестованный к тому времени находился уже в СИЗО.
Открывая дверь в свой кабинет, Воробьёв услышал телефонный звонок: - не успею, - подумал он, - а, небось, кому надо ещё перезвонят.
Но телефон настойчиво трезвонил.
- Ало, товарищ майор, здравия желаю! Это старший лейтенант Стукалин, вас беспокоит.
- А, здравствуй «Анискин». Какие новости с передовой? Говорят зима близко?
- Врут бессовестно, она уже здесь одной ногой, - отшутился Стукалин. - Я чего звоню-то, новость есть интересная.
- Давай, если интересная.
- Приезжала в деревню, к своим, на праздники, Цветаева Светлана, бывшая подруга Старостиной. Ало! Вы меня слышите?
- Да слышу же, черт возьми! Ну, говори не тяни, не люблю, знаешь ведь - нетерпеливо сказал Воробьёв, - что ты, как будто б водку пьёшь!
- Так вот, она говорит, что у Старостиной был последнее время только один мужчина, и зовут его Вячеслав Анатольевич Котельников.
- Кто он такой, откуда?
- Ни откуда, здешний он. Работает скотником в первой бригаде колхоза.
- Да ты что! А он сейчас на месте?
- На месте.
- Слушай Федя, ты с ним там пока что ни гу-гу об этом, и виду не подавай, ясно?
- Хорошо.
- Первый лучик света в этом тёмном деле, - обрадовался следователь, - и пришёл он от тебя. Ох старлей, вот сердцем чувствую, быть тебе скоро капитаном, попомнишь мои слова.
- Я согласен!
- Завтра мы там у вас будем, я ведь только что собирался тебе звонить, но ты меня немного опередил. Придётся в «Клёновке» проводить всеобщую доктелоскопию. Потолкуй с председателем колхоза, чтоб выделил нам какую-нибудь комнату в правлении и обеспечил туда обязательную явку всех лиц мужского пола от 16-ти до 60-ти лет.
- Добро, а ко скольким вас ждать?
- На месте будем в 10-00, ну пока всё приготовим, туда-сюда, к одиннадцати короче пусть народ собирает.
- Лады, договорились.
- И вот ещё что, не пора ли к вашему продавцу ОБХС, повнимательней присмотреться? Что это там за торговля у неё по ночам и выходным происходит? Возьми это дело на контроль, ясно?
- Слушаюсь.
- Ну, всё.
 
9


  Уже стояли первые ощутимые морозцы, хотя снега можно сказать, совсем не было. В кабинете секретаря партийной организации Сорокина В.М. расположилась группа работников УГРО. Фойе здания правления до отказа заполнила толпа деревенских жителей. Решили «откатать пальчики» у всех мужчин в «Клёновке» способных физически совершить такого рода преступление. Было очень шумно и жарко от дыхания здесь присутствующих. Работы предстоял непочатый край, но к концу рабочего дня, стало заметно тише и просторней. В пятом часу вечера старшему следователю, доложили о первых результатах.
- Ну, вот и он, наш таинственный «друг», - совершенно неожиданно произнёс криминалист, показывая Воробьёву два одинаковых оттиска ладони, - этот с полировки дивана, в доме Старостиной, а вот этот – свеженький, нынешний.
- И кто же это? – насторожился майор.
- Котельников Вячеслав Анатольевич.
- Ага, - удовлетворённо потянул следователь.
    16-го ноября, в семь часов утра у коровника первой бригады колхоза, остановился милицейский уазик. Несколько человек в форме вышли из него и направились в глубь комплекса. Ещё через пару минут, они вывели на улицу Котельникова, пристёгнутого  наручниками к левой руке одного из милиционеров. При задержании он вёл себя так спокойно, будто всё происходящее сейчас с ним, в порядке вещей. В это же самое время, в квартире у него, проводили тщательный обыск, искали нож, главную в «Деле» улику – но тщетно.
    - Ну, что же, Вячеслав Анатольевич, - «наехал» на Котельникова следователь, - я думаю вам ничего уже объяснять не нужно, да? Всё понятно и так.
Арестованный молчал опустив голову. Надо сказать, что сам он от рождения своего, был редким трусом и перестраховщиком, поэтому, когда Воробьёв глядя ему прямо в глаза резанул: - где нож, которым вы убили свою любовницу? Где?! Где?! – заикаясь, ответил: - он упал за диван, под пол, - и бешено задышав, спрятал лицо в ладони.
Майор налил ему стакан воды из графина и едва тот немного успокоился, продолжил допрос в том же ключе.
- Я думал, что вы меня не найдёте, - произнёс арестованный.
- Да ну! Ты у меня такой, уже пятый по счёту, за двадцать лет службы, голубок. Я бы ни сдох ни за что, пока тебя не «вычислил». Знаешь, как у меня сейчас руки чешутся, придушить бы тебя гниду, да вот «УК» наш, слишком добрый к вам сукам.
- Игорь Николаевич… Товарищ майор! - осторожно окликнул следователя лейтенант.
Воробьёв глубоко вздохнул, взял себя в руки и с улыбкой на лице, не предвещающей подследственному ничего доброго продолжил: - рассказывайте всё как в тот вечер было. И помните Вячеслав Анатольевич, что дача ложных показаний лишь усугубит вашу безмерную вину и ожесточит наказание, которое итак грозит вылиться в «высшую меру», если конечно вы сможете дотянуть до дня суда, или, если  вас не найдут скажем так, по утру в камере повешенным. Поехали, поехали!
- А я это на почве ревности, я её с любовником дома застукал, - в волнении картавил Котельников.
- Выпейте ещё воды и успокойтесь, - протянул ему стакан следователь.
- Спасибо.
- Итак, всё по прядку и с самого начала, понятно?
- Да.
В углу помещения сидел Сергеев и копался с магнитофонными пленками, - Валерий Сергеевич, у тебя всё готово, - обратился к нему Воробьёв?
- Да, да конечно.
- Тогда фиксируй.

10


- В тот день, я как обычно пришёл на коровник убираться. Всё шло хорошо. А к вечеру мы с Валькой, моим напарником, решили взять винчишка, сообразить на двоих. Ну, взяли литр, вмазали хорошо, а о чём за этим делом говорить, вы сами знаете не богатый выбор: или про армию, или про баб. Верно?
- Верно.
- Вот. И слово за слово, Валька мне по дружбе говорит: - Нинка твоя, слух идёт, опять с Гужиковым путается. - Я сперва, не придал значения этому, сплетни они ведь о чём только не расскажут, а когда мы с ним разошлись, дай думаю, сам схожу к ней. Темно было очень, дождило без остановок, не сильно, но всё-таки. Вот. Подхожу к дому, форточка на распашку, накуренным тянет и разговор их слышно. Я по голосам-то сразу понял, кто у неё в гостях. Тогда я спрятался в кустах сирени и стал ждать, чем у них закончится всё дело. А когда она его выгнала, (он много пьянее меня был), и безрезультатно побарабанив в дверь  ушёл, я выбрался из своего укрытия, подошёл к окошку и постучался условным сигналом. В кухне зажёгся свет, она в открытую форточку тихо спросила: - Слава, это ты? – на что я ответил: - я, открывай скорей, дождь идёт. Она впустила меня к себе, я прошёл в кухню и остановился у второй двери, а Нинка задержалась, чтоб закрыть уличную дверь. Когда же она приблизилась ко мне сзади, я резко обернулся и ударил её кулаком в лицо.
- Значит правда, да? Значит всё правда! Сука ты! – я бил её наотмашь, со всех сил, сам не знаю за что. Ведь она мне не жена, и вообще никто, но так я думал уже на другое утро, после этих событий. Не собирался я убивать Нинку товарищ начальник, и как так вышло, сам не ведаю! Она, отбиваясь вцепилась мне в волосы и оцарапала шею. Постепенно мы с ней переместились в зал и я, как-то так толкнул её, что она упала на пол и ударилась головой. Она лежала и плакала. Честное слово, я хотел её только запугать, поэтому подбежал к столу, схватил нож и вернулся к ней. Но Нинка увидев это, залезла на диван и, прижавшись спиной к печному щитку стала дико визжать. Я испугался, что нас кто-нибудь услышит, и, повалив её сел сверху пытаясь заткнуть ей рот, тогда она меня укусила, и в запале я ударил её ножом. Это было один раз, но удар этот оказался роковым…
    Котельников попросил у следователя ещё воды, и, пошмыгав носом продолжил:
- Нинка лежала подо мной и страшно хрипела, а я не мог пошевелиться, будто каменный. Едва она затихла, я стал слезать с неё, но руки мои тряслись от нервного напряжения, и я уронил нож за спинку дивана. На моё несчастье он провалился за плинтус в огромную щель, а извлекать его оттуда у меня не было ни времени, ни сил. Я так ослаб, что еле смог снять пододеяльник и вытереть полотенцем следы крови. Хотя зачем мне это было надо, я и сам не знаю. Рукава моей куртки тоже были забрызганы кровью, тогда всё это: и куртку, и пододеяльник, и полотенце пришлось собрать в один узел и бросить в стоящий напротив дома колодец. На улице в этот момент было очень темно и тихо, ни огонька кругом, лишь еле слышно шуршал по листве мелкий дождик. Я вернулся к дверям, закрыл дом на замок, выбросил ключ и ушёл в темноту. Никто меня не видел. Конец октября – царство глубокой осени. Всё, - беспомощно улыбнувшись, закончил он.
Следователь сделал знак глазами лейтенанту и тот выключил диктофон.
Возмущение в душе Сергеева сдерживающего свои эмоции наконец-то прорвалось наружу, и он, глядя в глаза арестанта сказал, - пёс ты поганый, нелюдь – понял кто ты есть на свете?
- Я понимаю, что вел себя как последняя свинья конечно, но ведь я тоже человек, и меня в конце концов понять можно, я же не нарочно так сделал. Ну, получилось вот так, - оправдывался тот.
- Свинья, по сравнению с тобой, это чистое и благородное животное, оно весь мир собой кормит, а вот тебя гнусная гадина, ни одна собака в голодный год жрать не станет.
- Валерий Сергеевич, без эмоций пожалуйста, держите себя в руках, - одернул его следователь.
 Воробьёв, молча подал бумагу Котельникову, тот подписался внизу, и его увели. Потом, он взял со стола шариковую ручку, которую только что держал в руках преступник, и брезгливо бросил её в мусорную корзину.
 
ЭПИЛОГ


  Ветреным ноябрьским утром, по грунтовой дороге домой, в направлении деревни «Клёновка» не чувствуя под собою ног, не шёл, а летел как на крыльях, бывший подозреваемый Гужиков. Щипал руки лёгкий морозец и ярко-ярко светило в небе, хоть уже и холодное осеннее солнышко. Он смотрел на него не глазами даже, а сердцем, как когда-то в далёкой древности славянские народы смотрели, надеясь на что, что оно укажет им путь к новой, правильной жизни. Ветки оголившихся деревьев казались ему сейчас пульсирующими артериями большого организма, а  берёзовые посадки, прекрасной оправой к  чёрному бархату вспаханных полей.  Если раньше, Сергей Львович проходя мимоходом, не заметил бы этой дивной красоты природы, то теперь это было для него очень важно, потому, что он был свободен, и всё её величие принадлежало ему наравне со всеми живущими на земле людьми. Наверное этот день в дальнейшем, стал самым лучшим днём в его непутёвой жизни. Настроение было прекрасным. Он был благодарен работникам милиции за то, что они, не переторопились с выводами и сумели отстоять его честное имя. Только одна мысль отравляла сознание Гужикова, мысль о том, что теперь он не сможет встретиться с тем, по чьей вине провёл несколько недель за решёткой в страшных душевных муках. Потому что тот, уже находился под охраной закона, закона с которым шутить нельзя! Сейчас-то он это хорошо понимал.
    Все доказательства были собраны и по материалам дела, суд РСФСР вынес убийце приговор – семь лет колонии строгого режима. А через год, по состоянию здоровья его амнистировали совсем. Он здравствует и поныне, а Нины Моисеевны нет. Ещё молодой, простодушной и незлобивой женщины приносившей людям только радость, уже давно нет на свете. Одна она жила, не было у неё детей и других родственников, не получилось создать семью, потому и постоять за неё тоже было некому при жизни. Некому и сейчас за могилой её ходить, заросла она и затерялась в зелени травы.

У. Ёжиков