Хроники Крылатого Маркграфа. Свитчер. Часть 5

Мордехай Хаим Румковский выглядел… странно. Немного школьный учитель… точнее, директор школы; немного бухгалтер; немного диктатор; немного святой; немного авантюрист… но более всего, бесконечно несчастный человек. Полураздавленный (и это в лучшем случае) тяжелейшим, чудовищным, кошмарным грузом, который он по большей части сам на себя и взвалил.

Они с Колокольцевым были в некотором роде соотечественниками – Хаим Румковский родился 27 февраля 1877 года в деревне Ильино Витебской губернии Российской Империи. Через несколько лет семья решила перебраться в Польшу, в город Лодзь, где Мордехай (впрочем, он предпочитал, чтобы его называли Хаим) сделал неплохую карьеру.

Мордехай успешно окончил школу, начал работать в конторе отца, затем стал страховым агентом. Будучи человеком весьма амбициозным, он всячески стремился занять какую-то руководящую должность и время от времени это ему удавалось.

Так, на протяжении некоторого времени он возглавлял сиротский дом в Лодзи (который ему пришлось покинуть по обвинению в педофилии), а в конечном итоге стал директором текстильной фабрики в Лодзе.

Постепенно Румковский добился большого авторитета среди многочисленного еврейского населения Лодзи, вошел в состав совета и правления общины и даже начал политическую карьеру.

В которой в конечном итоге и преуспел… правда, совсем не так, как ему хотелось бы. И уж точно совсем не там, где хотелось бы – в Лодзинском гетто. В котором Ханс Бибов – сам весьма успешный предприниматель и менеджер – создал на удивление эффективную двухуровневую систему управления.

Управление Лодзинским гетто немцы возложили на юденрат - еврейскую администрацию. В обязанности юденрата входило четкое исполнение приказов администрации Ханса Бибова, поддержание порядка в гетто, организация быта и всё такое прочее.

Во главе юденрата должен был стоять авторитетный и уважаемый среди евреев человек. Таковым человеком и оказался Румковский. Который оказался самым настоящим диктатором – более того, диктатором (а они бывали разные – от Салазара до Сталина), который упивался своей властью над его беззащитными соплеменниками.

В этом он оказался даже большей сволочью, чем его начальник… хотя, казалось бы, куда уж больше… А его власть была настолько безграничной, что ему даже дали прозвище «Король Хаим».

Румковский полностью контролировал все стороны жизни в гетто: питание, работа, даже заключение браков. Из наиболее крепких парней он создал еврейскую полицию, выполнявшую все его приказы.

Он (не без оснований) считал, что единственный способ избежать физического уничтожения узников гетто - эффективный труд на благо немцев. Если оккупанты увидят, что Лодзинское гетто выдает на-гора тонны продукции - там задумаются, прежде чем отправлять рабочих в лагеря смерти.

Поэтому (благо соответствующий опыт имелся) Румковский создал в гетто более 120 предприятий, на которых трудились узники. 70% продукции составлял текстиль и пошив военной формы и обуви для вермахта и даже ваффен-СС (вот ирония так ирония), остальные 30% – запчасти для военной техники.

Евреи в основном работали на заводах и в мастерских, принадлежавших до нацистской оккупации своим соплеменникам. Немцы поступили мудро: они хоть и отняли эти предприятия у владельцев евреев, но назначили тех управляющими, придумав им должность «комиссар».

Поначалу план Румковского сработал: оккупанты согласились поставлять в гетто продовольствие и сырье в обмен на готовую продукцию. Еду распределял лично Румковский и его "чиновники", коих он наплодил аж две тысячи.

Поставки продуктов были нерегулярными. Зачастую немцы отправляли в гетто вообще гнилые продукты. Но и они были в жестоком дефиците. Уже в 1940-м году в гетто были введены талоны на продукты.

При этом, сам "король и его свита" получали довольствие наравне с немцами, не отказывали себе ни в чем и поражали узников своим дородным, цветущим видом (впрочем, Колокольцеву так не показалось).

Самый большой паёк (по калорийности на уровне офицера вермахта) давали раввинам, чуть меньше (на уровне солдата вермахта) – интеллигенции и работникам юденрата (в том числе, полиции). Рабочим – половину пайка интеллигента. Наконец, самый мизерный паёк (1100 калорий в день) приходился на иждивенцев – инвалидов, стариков, детей, домохозяек.

Экономика гетто позволила построить весьма неплохую (по меркам гетто) систему образования, медицины и так далее – в гетто работали две средние и 45 начальных школ (в общей сложности в них училось 15 тысяч детей), пять больниц, и даже театры и культурные центры.

Румковскому регулярно доносили о критиках его политического курса, о тех, кто называл его предателем. Он, в свою очередь, обвинял своих противников в том, что они хотят бросить гетто "под немецкие пули" и жестоко карал несогласных (вплоть до смертной казни – у него были такие полномочия).

Стиль управления Румковский во многом позаимствовал у оккупантов – в первую очередь, пресловутый фюрерпринцип. Который нередко приводил к весьма печальным (для узников гетто) результатам.

Классическим примером стали «подвиги» начальника тюрьмы гетто Соломона Херцберга – да-да, это была самая настоящая тюрьма, причём с условиями, по сравнению с которыми тюрьма лодзинского гестапо была чуть ли не санаторием.

В независимой Польше он работал киномехаником. В 1940-м посажен немцами в тюрьму за сокрытие радиоприёмника. Отсидел полгода, вышел на волю. Румковский приметил смышлёного человека, сначала взял его к себе работать чиновником, а потом назначил начальником местной тюрьмы с широчайшими полномочиями: он мог сам нанимать персонал тюрьмы, придумывать распорядок, организовывать в тюрьме предприятия и т.д.

Дебютировал Херцберг с того, что пошил (руками еврейских портных, разумеется) форму, расшитую золотыми галунами. Нечто подобное учинил Генрих Ягода (что занятно, тоже еврей) - первый шеф НКВД СССР.

Впрочем, Херцбергу мало было руководить тюрьмой, он ещё и любил по собственной инициативе устраивать налёты на квартиры, где находился «нежелательный элемент» (в основном подпольщики и коммунисты)

При этих налётах Херцберг не только отлавливал подпольщиков, но и забирал из квартир всё, что приглянется. Кроме того, его люди активно занимались спекуляцией на рынке, а в тюрьме ему принадлежало четыре мастерских по пошиву одежды.

За малейшую провинность тюремщики били смертным боем своих собратьев по крови – евреев-заключённых, многих забивали до смерти. А за контрабанду продуктов в гетто вообще расстреливали.

В конце концов такая нечистоплотность и жестокость Херцберга надоела самим немцам. Он был арестован, а в его квартире проведён обыск. Результаты обыска оказались ошеломляющими:

«70 килограммов сала, мешки с мукой, десятки килограммов сахара, конфет, мармелада, ликёры высшего качества, коробка апельсинов, бесчисленные консервы, несколько сотен коробок с обувью, 40 маринованных языков, очень большой запас туалетного мыла, сотни комплектов постельного белья, три шубы, полмиллиона рейхсмарок наличностью и двадцать килограмм золотых изделий»

Вместе с Херцбергом были арестованы его заместитель Яков Тинпульвер и ещё семь тюремщиков (самая настоящая организованная преступная группировка). Соломон Херцберг был отправлен в Аушвиц; Тинпульвер умер через несколько дней, а остальные семь тюремщиков оправданы и снова поступили на работу в ту же тюрьму.

Колокольцев представился: «Добрый день, герр Румковский. Меня зовут Роланд Риттер фон Таубе. Я личный помощник рейхсфюрера СС по особым поручениям; полковник СС. Мне нужно с Вами поговорить…»

Румковский кивнул: «Добрый день, господин полковник. Предлагаю поговорить в моём кабинете. Он небольшой, но очень уютный…»

«Очень уютный» - подтвердил Ханс Бибов. Колокольцев смерил его недовольным взглядом, но ничего не сказал.

Хаим и Колокольцев вышли в неожиданно пустынный коридор. Колокольцев быстро спросил: «Мы можем поговорить где-нибудь, где нет посторонних ушей?»

Румковский изумлённо уставился на штандартенфюрера СС. Ибо Колокольцев задал этот вопрос на практически идеальном идиш. Тот рассмеялся:

«Я родился и вырос с Белостоке. Это, по сути, был еврейский город…»

Председатель юденрата кивнул – и ответил тоже на идиш: «Во дворе есть уголок как раз для этого. Охраняют мои люди, никто близко не подойдёт. По делам предприятий гетто мне постоянно приходится общаться с офицерами СС, так что подозрений не будет…»

Когда они вошли в дворик, Колокольцев сразу перешёл к делу: «Херцберг не доехал для Аушвица. Убит при попытке к бегству…»

Румковский пожал плечами и усмехнулся: «Я почему-то не сомневался…»

«Его расстреляли по моему приказу» - спокойно добавил Колокольцев.

Хотя у Колокольцева целый месяц не доходили руки до Хелмно (и потому и до Лодзинского гетто, для ликвидации которого и была создана эта кошмарная фабрика смерти), он всё же находил время, чтобы отслеживать ситуацию на (некоторым образом) вверенной ему территории.

И потому был прекрасно осведомлён о «деле группы Херцберга». Которое его настолько возмутило, что он немедленно позвонил начальнику СС и полиции округа Лицманштадт и приказал (от имени рейхсфюрера, который возражать бы точно не стал), пристрелить эту мега-сволочь без суда (следствие закончилось).

Председатель юденрата изумлённо уставился на него. Колокольцев бесстрастно продолжал: «Это первое»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «Второе. Я читал твоё досье. Если хоть пальцем тронешь малолетку – неважно, какого пола – закопаю. Живьём. Всё понял?»

Внимательно изучив досье Румковского, Колокольцев пришёл к выводу, что обвинения в педофилии были весьма обоснованными. Более, чем. В другой ситуации он уже заказал бы начальника юденрата Борису – на нормы выработки в гетто Колокольцеву было наплевать чуть более, чем совсем – но сейчас, к сожалению, Румковский был ему нужен. Жизненно важен.

Мордехай Хаим дёрнулся, сглотнул – и кивнул: «Понял»

Колокольцев презрительно усмехнулся – и продолжил: «Теперь третье. Ты, конечно, знаешь, для чего известные тебе персонажи переоборудовали замок в Хелмно и чем вот прямо сейчас там занимаются…»

Румковский глубоко и мрачно вздохнул - и кивнул: «Знаю… к сожалению»

«И что через десять дней максимум туда начнутся депортации из гетто?»

Начальник юденрата снова кивнул: «Тоже знаю. Мне уже поручили составить списки… на десять тысяч человек…»

«Надеюсь, тебе хватило ума вписать туда в первую очередь тех, кто и так обречён – причём на гораздо более жуткую смерть от голода и болезней?»

«Разумеется» - подтвердил Румковский. Колокольцев довольно кивнул и продолжил: «Тебе будет очень трудно в это поверить, почти невозможно – но придётся…»

Мордехай Хаим удивлённо уставился на него. Колокольцев объяснил: «На самом деле, у нас с тобой одна цель – спасти как можно больше евреев от газвагена… ну, и твою шкурку, разумеется…»

От такого откровения Румковский потерял дар речи. Причём фундаментально.

Колокольцев бесстрастно продолжал: «Я занимаюсь эмиграцией евреев с 1933 года – с момента подписания Соглашения Хаавара…»

Начальник юденрата продолжал совершенно ошалело смотреть на офицера СС.

Колокольцев невозмутимо продолжал: «… и по настоящее время. На данный момент, моими стараниями в Палестину - и не только - из рейха и оккупированных территорий проследовали около тридцати тысяч твоих соплеменников. Только одной партией я перехватил по дороге в расстрельный ров и отправил в Землю Обетованную четыре с половиной тысячи лиц еврейской национальности…»

Сделал многозначительную паузу – и продолжил: «И я совершенно не собираюсь останавливаться на достигнутом. Поэтому вот тебе мой приказ…»

Глубоко и многозначительно вздохнул и приказал: «К завтрашнему вечеру составишь совершенно секретный список… назовём его Список Т…»

Румковский продолжал находиться в полном ступоре. Колокольцев бесстрастно продолжил: «В него ты внесёшь восемьдесят человек. Лучших из лучших – элиту гетто. В первую очередь, женщин и их детей – ибо женщины рожают, а отбирать навсегда у матери её ребёнка это вообще за гранью добра и зла…»

Мордехай Хаим наконец-то кивнул. Колокольцев облегчённо вздохнул – и продолжил: «Послезавтра утром соберёшь их… в здешней школе есть спортзал или аналогичное по размеру помещение?»

Начальник юденрата снова кивнул: «Есть». Колокольцев объяснил: «По официальной версии, которую ты в виде слухов донесёшь до каждого обитателя гетто и немецкой администрации, все они погибнут в газвагенах Хелмно. На самом же деле…»

Он выдержал паузу – и закончил: «… через пару-тройку недель они все окажутся в Палестине…»

В городе с характерным названием Харон… впрочем, это Румковскому знать не полагалось. Колокольцев бесстрастно продолжал: «… а через месяц мы с тобой повторим эту операцию. И будем повторять, пока существует гетто…»

Затем в высшей степени доброжелательно улыбнулся и закончил: «Каждая работа должна быть оплачена – это мой фундаментальный принцип. Денег и прочих ценностей у тебя куры не клюют и клевать точно не будут…»

Румковский попытался возразить, но Колокольцев остановил его и продолжил: «… а вот твоя жизнь – это совсем другое дело. Поэтому, если будешь делать всё как надо, после ликвидации гетто – а оно будет ликвидировано, ибо я слишком хорошо знаю тех, кто окончательно решает еврейский вопрос – ты официально умрёшь в газвагене, а на самом деле с чистыми документами уедешь в Швецию…»

Начальник юденрата благодарно кивнул: «Я всё понял. Я всё сделаю, как Вы требуете…»

И уже собрался было отправиться выполнять приказ Колокольцева, но тот остановил его: «Это ещё не всё, Хаим. Тебе прямо сейчас придётся сделать то, что тебе категорически не понравится. Даже по меркам гетто запредельное…»

Румковский изумлённо уставился на него.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ