Пушкин в сексологии и эротологии Игоря Кона

(из серии и Конспекты психо-пушкинистики)

Фра, поскольку у тебя нет и уже не будет половой связи с Инетом и сканы моих писаний тебе передает бывшая монахиня Лиза, совращенная нами без сопротивления Злу,  делаю копии всех фрагментовиз добытой в сети книги Кона И. С.  «Клубничка на берёзке. Сексуальная культура в России - (Диалог) – 2010», в которых ученый упомянул Наше Всё Навсегда:

Первые  документальные  свидетельства  о  значении  эмоциональных  факторов  при
заключении брака появляются в России не ранее XVII в. Индивидуальная привязанность
считалась  возможной  и  желательной,  но  несущественной.  Значительно  чаще  действовал принцип: «Стерпится – слюбится». Няня в пушкинском «Евгении Онегине» говорит, что «в наши лета мы не слыхали про любовь». По словам известной исследовательницы дореволюционного крестьянского быта, «выходить замуж по любви считается для девушки постыдным» (Ефименко, 1884. С. 80)

Русская классическая литература создала исключительно яркие и глубокие образы любви. Пушкинский «язык любовных переживаний», как назвала его Анна Ахматова, позволяет выразить тончайшие оттенки и нюансы любовных чувств

На  бытовом  уровне  аристократов  пушкинского  поколения  подобная  раздвоенность  чувств,  даже  по  отношению к одной и той же женщине, не особенно смущала. В стихах Пушкина  Анна  Петровна  Керн  —  «мимолетное  виденье», «гений чистой красоты», а в письме С. А. Соболевскому (вторая половина февраля 1828 г.) поэт между прочим упоминает: «…m-me Kern, которую с помощию Божьей я на днях <у*б>» (Пушкин, 1959. Т.9. С.273)

Интересно (это подметил А. Г. Вишневский), что славянофил И. В. Киреевский в статье «Нечто о поэзии Пушкина» подверг критике основную идею поэмы. Вместо того чтобы представить  цыган  в  качество  людей  «золотого  века»,  «где страсти никогда не выходят из границ должного», у Пушкина, «к несчастью, прекрасный пол разрушает все очарование и между тем, как бедные цыганы любят “горестно и трудно”, их жены “как вольная луна на всю природу мимоходом изливают равное сияние”. Совместимо ли такое несовершенство женщин с таким совершенством народа?» (Киреевский, 1979. С. 50)

Многие  другие  литературные  источники  были  не  столь целомудренны.  Дворянские  юноши конца XVIII — начала XIX в., отцы которых имели приличные домашние библиотеки, жадно читали все, что имело хоть какое-то отношение к любви и эротике. Пушкин скажет об этом в «Евгении Онегине» (гл. 1, строфа IX):
Нас пыл сердечный рано мучит.
Очаровательный обман,
Любви нас не природа учит,
А Сталь или Шатобриан.
Юношество пушкинских времен смаковало уже не только фривольные «Нескромные сокровища» Дени Дидро, «Опасные  связи»  Шодерло  де  Лакло  и  запрещенные  сочинения французских  «либертинов»,  но  и  стихи  Ивана  Семеновича Баркова (1732—1768)

Между тем Пушкин говорил Павлу Вяземскому: «Барков — это одно из знаменитейших лиц в русской литературе; стихотворения его в ближайшем будущем получат огромное значение... Для меня... нет сомнения, что первые книги, которые выйдут без цензуры, будет полное собрание стихотворений Баркова» (А. С. Пушкин в воспоминаниях современников, 1985. Т.2. С.193)

Пушкин  даже  посвятил  ему  такую  же  «срамословную», как и творчество самого Баркова, поэму «Тень Баркова». В предисловии к сборнику «Девичья игрушка» Барков писал: «Благоприятная природа, снискивающая нам пользу и утешение,  наградила  женщин  ****ою,  а  мущин  ***м  наградила;  так для чего ж, ежели подьячие говорят открыто о взятках, лихоимцы о ростах, пьяницы о попойках, забияки о драках (без чего обойтиться можно), не говорить нам о вещах необходимо нужных — ху* и пи*де? Лишность целомудрия ввело в свет сию ненужную
вежливость, а лицемерие подтвердело оное, что мешает говорить околично о том, которое все знают и которое у всех есть» (Девичья игрушка…,1992. С.39—40)
Обильную  дань  фривольной  поэзии  отдали  Пушкин и Лермонтов. Главным препятствием для дореволюционного издания «Гавриилиады» была не эротика, а антиклерикальный характер поэмы. Полный текст «Гавриилиады» был опубликован, с предисловием и комментариями Валерия Брюсова, только в 1918 г. тиражом 555 экземпляров. «Юнкерские поэмы» Лермонтова были впервые напечатаны в России без купюр только в 1991 г. В письмах Пушкина и его корреспондентов матерные слова заменялись многоточиями.

Эротическая поэзия часто бывала и самоценной. Изящная,  озорная  и  не  содержащая  прямых  непристойностей пушкинская стихотворная сказка «Царь Никита и сорок его дочерей»  рассказывает,  что  когда-то  царь  Никита  имел  от разных матерей сорок дочерей, «сорок девушек прелестных, сорок ангелов небесных», наделенных всяческими достоинствами, недоставало у царевен между ног лишь одной «маленькой  безделки».  Какой  именно?  В  большинстве  многотомных собраний сочинений Пушкина сказка представлена маленьким отрывком, заканчивающимся следующими многозначительными словами:
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры
Слишком чопорной цензуры?
А дальше Пушкин рассказывает, в духе «Нескромных сокровищ» Дидро, как царь послал гонца Фаддея к колдунье за недостающими у царевен предметами. Колдунья дала Фаддею закрытый ларец, строго приказав не открывать его, но мучимый любопытством Фаддей открыл ларец, и сорок затворниц  сразу  же  разлетелись  и  расселись  на  сучках  деревьев. После тщетных попыток созвать их обратно гонец сел у открытого ларца и начал демонстрировать свой собствен-ный «предмет». Падкие до него затворницы тут же на него слетелись, Фаддей поймал их и запер обратно в ларец.
В середине XIX в. обходить цензуру стало легче. Многие произведения печатались за границей. Как писал известный библиограф, критик, сочинитель водевилей и шуточных стихотворений непечатного свойства М. Н. Лонгинов,
Пишу стихи я не для дам,
Все больше о ****е и ***;
Я их в цензуру не отдам,
А напечатаю в Карлсруэ.
(Стихи не для дам, 1994. С. 47)

В  «Яме»  Куприна,  собственный  школьный  опыт  которого относится к 1880-м годам, рассказывается, что «уже в третьем  классе  ходили  по  рукам  рукописные  списки  Баркова, подложного Пушкина, юношеские стихи Лермонтова и других…» (Куприн, 1958. Т.5. С.248). Читали эти и подобные вещи и советские школьники конца 1940-х — 1950-х гг. (Сапов, 1994)

Аристократы пушкинского времени, с детства получившие хорошее светское воспитание, сравнительно легко дистанцировались  от  официального  ханжества,  а  свои  запретные  сексуальные  переживания  выплескивали  в  шутливой похабщине

В одном институте начальница не позволила воспитаннице прочесть на экзамене монолог
пушкинского Годунова: «Достиг я высшей власти…» на том основании, что в конце его говорится: «…мальчики кровавые в глазах», а девушке, дескать, должно как можно реже упоминать о мальчиках» (Шашков, 2004. С. 620)

Не  в  силах  опровергнуть  язвительную  книгу  маркиза  Астольфа  де  Кюстина  о  николаевской  России,  царская охранка сознательно распространяла по миру информацию о  порочности  писателя  (Мильчина, Осповат, 1995).  Между тем  инициатор  этого,  как  теперь  сказали  бы,  пиара,  министр просвещения граф С. С. Уваров (1786—1856), автор печально  знаменитой  «уваровской  троицы»  —  Православие, Самодержавие и Народность, сам славился такими же
наклонностями.  Когда  он  устроил  своему  любимцу  князю Михаилу  Дондукову-Корсакову  почетное  назначение  вицепрезидентом  Императорской  Академии  наук  и  ректором Санкт-Петербургского университета, это породило несколько ехидных эпиграмм, на разные лады обыгрывавших мотив «жопы». В том числе пушкинскую:
В академии наук
Заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь;
Почему ж он заседает?
Потому что /— — —_/ есть.
(Пушкин, 1959. Т. 2. С. 451)

Когда  же  речь  шла  о  его  друзьях,  Пушкин  относился к этой склонности весело-иронически, не видя в ней ничего  предосудительного,  о  чем  свидетельствует  его  письмо и  стихотворное  послание  Филиппу  Вигелю,  слабость  которого  к  юношам  была  общеизвестна.  Выражая  сочувствие кишиневской  скуке  Вигеля,  поэт  рекомендует  ему  «милых трех красавцев», из которых, «думаю, годен на употребление в  пользу  собственно  самый  меньшой:  NB  он  спит  в  одной комнате с братом Михаилом и трясутся немилосердно — из этого можете вывести важные заключения, представляю их вашей опытности и благоразумию...». Кончается стихотворение словами:

Тебе служить я буду рад —
Стихами, прозой, всей душою,
Но, Вигель — пощади мой зад!

Многие лицейские да и более поздние друзья и приятели поэта имели в этом плане вполне определенную репутацию. Гомоэротические мотивы, стилизованные под античные или арабские,  присутствуют  и  в  некоторых  стихотворениях  самого Пушкина, например в отрывке «Подражание арабскому» («Отрок милый, отрок нежный….»)

Даже фрейдовскую теорию сублимации нередко интерпретировали в физиологическом  ключе.  По  мнению  специалиста  по  подростковой  сексуальности  И.  А.  Арямова (1884—1958),  творческая  продуктивность  человека  прямо пропорциональна  активности  его  половых  желез,  но  только если половая энергия не расходуется по прямому назначению.  Этот  тезис  иллюстрируется  примером  пушкинской Болдинской осени: осенью 1830 г. эпидемия холеры отрезала поэта от любимой жены, и его сильное сексуальное возбуждение,  не  находя  реального  выхода,  вызвало  мощный творческий подъем, результатом которого стали «Каменный гость», «Скупой рыцарь», «Моцарт и Сальери» и другие произведения (Арямов, 1926. Цит. по: Naiman, 1990. P. 18—19)

По  убеждению  авторов  книги  «Православный  брак и  страсть  блуда»  О.  Соловьева  и  Е.  Шишимарова,  подростков нужно оберегать не только от «дьявольской» науки  сексологии,  но  и  от  классической  русской  литературы и любого искусства: «Толстой — классический писатель маразматического типа»; Пушкин — «развратник», «“Евгений Онегин”  —  классический  пример  искаженного  понятия о браке» и «написан довольно пошлым языком», «“Капитанская дочка” и “Дубровский” с точки зрения морали весьма сомнительны»,  а  безобразник  Микеланджело  на  фреске «Страшный  суд»  «изобразил  всех  людей  голыми»  (а  надо было в мундирах и при орденах?) (Соловьев, Шишимаров, 1996)