КЛАД

 Утром двенадцатого апреля 1920 года, в день Пасхи по церковному календарю, полки красных партизан под командованием Макара Якимова нанесли внезапный удар по шелопугинской группе белых каппелевцев, состоявшей из нескольких полков оренбургских казаков и уфимских стрелков. Одновременно партизаны атаковали села Шелопугино, Купряково и Гора. Сбив с сопок заставы, красные ворвались в деревню Гора.
 Сотник Козырев, мужчина средних лет, переступая через спящих солдат, вышел во двор по малой нужде. Навстречу шла хозяйка с подойником, через края которого пенилось парное молоко, остановилась, пропустила мимо, окинув взглядом френч – вся грудь в крестах. Сотник вторые сутки болтался по Горе и Шелопугино, так как привез пакет из ставки атамана Семенова и ждал ответа. Когда он шел назад в избу на вершине крутой сопки, начинающейся сразу у домов, затрещали выстрелы. Козырев ворвался в дом, рявкнул: «Тревога!», пнул какого-то солдатика, чтобы быстрей шевелился, поймал ремень с кобурой и вылетел на улицу. С сопки бежали смазанные в предрассветном сумраке фигуры партизан. Со стороны околицы тоже стреляли. Солдаты под командованием офицера выскочили на улицу, открыли ответный огонь. Возле сотника остался Коля Лукомский, молоденький поручик лет двадцати, которого к нему приставил полковник уфимцев. За плечами у поручика туго набитый солдатский вещмешок.
 –К мосту, Амосыч? – вопросительно крикнул он, кривя рот.
Сотник покачал головой.
 –За мной! – махнул он Лукомскому, повернулся и побежал в огород. Они перескочили через плетень, Козырев огляделся. Тропинка от изгороди вилась вниз и терялась в крутизне обрыва. В селе, по звукам, шел ожесточенный бой. Поручик повернул на выстрелы.
 –Стой! – поймал его за рукав сотник. Коля недоуменно взглянул на него.– С Горы нас вытеснят,– торопливо объяснял Козырев,– мост накроют огнем, положат многих.
Словно подслушав его слова, затакал пулемет.
 –В Шелопугино нам надо брести через Унду, – И он побежал по тропке. Когда они на мгновение остановились у спуска, поручик охнул и схватился за левую руку, из-под пальцев показалась кровь. Ниже огородов скакали всадники. Сотник дернул Лукомского вниз. Офицеры кубарем ссыпались с обрыва к пологому берегу реки.
–Видишь камни? По ним, Коля, прыгаем до острова, там, через тальник и по протоке перейдем на другую сторону. На лед лучше не ступай. Лед рыхлый, провалишься.
Они медленно и осторожно перешли на остров. Козырев осмотрел рану поручика.
 –Кость зацепило,– сказал он.– Дай платок.– Перетянул руку поверх френча. Затем они по тальниковым зарослям подошли к протоке, выглянули.
 –Черт! – выругался сотник.
Напротив них группа партизан скакала к Шелопугино. Офицеры кинулись вглубь острова, сзади раздалось несколько выстрелов.
 –Черт…– повторил Козырев, рухнув на бегу в заросли. Он поднялся, сел, подтянул правую ногу и поглядел на подошву сапога. Пуля сорвала каблук, пропахала мясо на ступне и вышла между пальцев.
 –Отбегался,– сказал сотник. Потом он вытащил складной нож и стал распарывать голенище.
 –Коля, найди какую-нибудь чистую тряпку на перевязку.
 –Зачем, Амосыч? – спросил поручик.– Если красные нас найдут, то и так дострелят.
Козырев усмехнулся:
 – Дурак. Мы стрельбой внимание привлечем. Будут наши – помогут, а если красные – сдадимся. К вашему сведению, партизаны отправляют раненых по назначению, в лазарет к белым. Кстати,– спросил он,– что ты с вещмешком, как с писаной торбой таскаешься?
 –Здесь наследство моего отца,– глухо сказал Лукомский.– Он погиб во время Ледового перехода под Иркутском.
 –Спрячь пока,– посоветовал сотник.– Выберешься – найдешь.
Поручик исчез в тальнике.
 Партизаны разгромили каппелевцев и в этот же день всех раненых белогвардейцев подобрали, сделали им перевязку и, посадив на крестьянские подводы, отправили в Жидку к генералу Сахарову со стандартной запиской: «Направляем ваших раненых на излечение». Сопровождали раненых медицинские сестры, которых тоже отпустили. Лукомский и Козырев полтора месяца провели в госпитале. В лазарете офицеры договорились пробраться к железной дороге и уехать в Харбин. Оба при выписке получили справки и отпуск по ранению. Из Жидки заехали в Шелопугино, где поручик взял спрятанный вещмешок, а сейчас на подводе попутчиками подъезжали к Кутуманде, в которой жил однополчанин Козырева.
 – Все, приехали. Тут Резановы живут.– Хозяин подводы показал на дом, стоявший на бугорке возле дороги. Приятели подошли к подворью. Пятистенная изба из вековых бревен солидно возвышалась в центре глухого забора. Большие ворота вышиной с всадника сверху пробиты резными досками. Рядом маленькая калитка, в которой торчало кольцо. Сотник взялся за кольцо, повернул его, подымая щеколду, открыл калитку, и они вошли во двор. Злобно залаял вставший на задние лапы цепник, пристегнутый в углу. Человек, который возле зимовья на чурке топором тесал деревяшку, поднял голову и пошел к ним.
 –Здравствуй, Егорша,– произнес Козырев.
 –Пантелеймон Амосыч! Живой! – воскликнул казак, обнимая сотника.
 –Бог милостлив.
 Хозяин был одет в старые синие шаровары с желтыми лампасами, в сатиновую рубашку, ростом ниже среднего. Его лицо было близко к монгольскому: черные, жесткие и прямые волосы на голове, широкие скулы, приплюснутый нос и жидкие усы. На левой руке у него был всего один большой палец.
 –Не ожидал увидеть,– проговорил он, отпуская Козырева. Потом вопросительно взглянул на поручика.
 –Познакомься,– представил сотник,– Коля Лукомский.
 –Земляк?
 –Ага, на одной земле живем. Он с Уфы.
 –Уфа на Урале,– вспомнил Егор.– Ничего земляк – два лаптя по карте,– фыркнул казак.
Козырев засмеялся.
 –Что это я…– хлопнул себя по голове хозяин.– Заходите в избу, что-нибудь сгоношим.
 –Слышь, Егор,– сказал сотник,– мы с лазарета. Нам бы в баню, а то тебя насекомыми наградим.
 Резанов задумался:
 –Заходите в зимовье… баню соорудим, белье прожарим.
Вечером после бани, поговорив о делах, в зимовье выпивали. Егор Резанов согласился проводить приятелей через хребет:
 –Там в деревне подводу наймете до Борзи, довезут прямо до станции, а мне некогда. До сенокоса надо золотишка помыть.
 Жители Кутуманды после посевной делили землю у золотоносного ручья на участки по семьям, тянули жребий и мыли золото. За столом возле бутылки с самогоном остались Козырев и Резанов. Отец Егора немного выпил и ушел в избу, Лукомский сослался на усталость и прилег на полати, а бойцы вспоминали минувшие дни.
 –Значит, ты – офицер, Амосыч. Высоко взлетел.
 –У меня на войне вообще хорошо пошло. Я, когда тебя гранатой посеченного от немцев вытащил, получил второго Георгия.
 –Первый мы с тобой вместе получали – и тоже за разведку.
 –Правильно.
 –У меня в госпитале пальцы отняли, один оставили. Какой я работник с одной рукой. Вот родителю помогаю, а так дед с внуком вдвоем все тянут. Правда, зимой белкую, мясом круглый год дом снабжаю. Люблю охоту. Все-таки как ты офицером стал?
 –Слушай. Я в 1915 году уже был старшим урядником и полным георгиевским кавалером, в шестнадцатом меня произвели в прапорщики. Я заработал Станислава и Владимира, но попал под газовую атаку германцев. В январе семнадцатого в госпитале меня произвели в сотники. Если бы потом заваруха не началась, мог в полковники вылезть.
 –Потому к Семенову пошел?
 –Нет. Я домой только в восемнадцатом попал, когда атаман уже у власти был. Жена с дочкой умерли, хозяйство развалилось. Семенов меня по фронту знал. Зачислили меня при ставке порученцем, но с русскими я не сражался. В Шелопугино случайно вышло.
 –Зачем тогда за границу уйти хочешь?
 –Ты представь: придут красные в Читу, разбираться не будут: воевал – не воевал… Раз офицер, могут к стенке поставить. Я в Харбине отсижусь, посмотрю, что к чему. Надо будет – вернусь. Граница мне не помеха. На первое время Колька обещал денег дать.
 –Не обманет?
 –Не должен. Я тоже не лыком шит.
 –Верно. Мне с ранением в одном повезло: ни в белые, ни в красные не годен. Спать давай, завтра рано.
 Казаки угомонились. Утром мужики вышли до солнца. Егор посадил прихрамывающего Козырева на малорослого, но крепкого конька, несмотря на его протесты.
 –По сопкам еще напрыгаешься,– проворчал он.
Люди по мостику перешли речушку, затем прошли мелкую болотинку, полностью заросшую голубичником, и стали подниматься в сопку, на которой цветущий багульник переливался яркими красками: от светло-фиолетового до бледно-лилового сливаясь на расстоянии в розоватый туман. Прошли багульник, начался лиственничный лес. Амосыч слез с мерина. Углубились в тайгу. Тропинка кружила между лиственниц, вокруг зеленым ковром стелился брусничник. Начало припекать, мошкара тучей вилась возле путников. Пошли каменные россыпи, заросшие кедровым стлаником. Впереди, прыгая по камням и показывая дорогу, шел Егор, за хозяином, ловко переступая копытами, шагал конь, потом Лукомский, а последним двигался сотник, который стал отставать: разболелась нога. Часа через три вышли на светлую чистую полянку, где виднелись следы старого кострища, рядом тихо журчал родничок. На открытом месте дул ветерок, отгонял гнус.
 –Привал,– объявил Резанов.– Разжигай костер – почаюем.– Он полез в торока, достал домашние припасы и отпустил мерина.
 –Не уйдет? – поинтересовался Коля.
 –Конь промышленный, привычный,– ответил Егор.
Поручик начал разжигать костер. Резанов отошел немного в сторону и на валуне стал разлаживать съестное. Подошел Козырев, навалился на камень, смахнул пот.
 –Далеко еще, Егорша?
 –К вечеру с такими ходоками под хребет спустимся, переночуем.
 –Да, подвела меня нога,– продолжал Амосыч.– А может, ну его к лешему, этот Харбин?.. Колька наследством так поделится, на троих хватит.– И он подмигнул Резанову.
 Раздувавший костер поручик поднял чумазое лицо, дико взглянул на сотника бешеными глазами и вдруг резко выдернул из кармана револьвер. Оторопевшие казаки не успели сказать ни слова. Дуло револьвера плюнуло огнем в грудь Козыреву. Егор метнулся в сторону, совершил кувырок, рядом просвистела пуля. Еще один кувырок, такой же отчаянный, пуля опять прошла впритирку с головой, отрикошетила от камня. Приподнявшись, Резанов прыгнул за могучий ствол лиственницы, в который смачно врезалась пуля. Потом щелкнул курок. «Патроны кончились»,– понял Егор. Пригнувшись, он побежал вниз, петляя между деревьями, уходя вниз от табора. Без оружия с Лукомским встречаться было бессмысленно: у него револьвер, да на коне приторочена берданка. Пробежав с полверсты, Резанов прислушался. Тихо. Похоже, преследовать его поручик не собирался. Немного постояв, казак повернул назад и напрямик стал карабкаться к вершине сопки по россыпям. Тропинка, по которой могли пройти кони, осталась ниже. Егор шел к тайнику, ориентируясь по приметам. Он вышел к громадной вывороченной лиственнице, вырванные корни корой образовали вместе с землей род огромного щита. Резанов подлез под корни, увидел снизу дупло, просунул руку, нащупал и вытащил длинный сверток. Быстро размотал шкуру, и в руках у него оказалась старинная шестигранная сибирская винтовка, обильно смазанная жиром. Осталась винтовка от деда, стреляла хорошо, но была тяжелой. Потому Егор хранил ее в тайге вместе с боеприпасами. Сейчас он быстро открыл кожаную сумку, сноровисто очистил ружье от смазки, достал костяную трубочку с готовым зарядом и зарядил винтовку. Потом засунул себе в карман пару зарядов в костяных трубочках, в рот затолкал две пули, завернул шкуру с оружейными принадлежностями и засунул ее в дупло. Резанов встал, закинул винтовку за плечо, в руку взял сажанки – три тоненькие палочки, заостренные с одного конца и связанные ремешком с другого. При выстреле на них опирали ружье, чтобы вернее выделить зверя. Теперь он был готов к встрече с Лукомским. Мягко ступая поршнями, казак пошел по лесу. Ему нужно было выйти на «каменные столбы» – две скалы, торчащие на вершине хребта и там встретить поручика. Егор шел как в разведке: чутко, настороженно, прислушиваясь ко всем звукам. Если он не успеет перехватить поручика на вершине, то срежет путь и встретит внизу. Лукомский здесь человек чужой, местность не знает, будет держаться тропинки. К полудню казак вышел на место, забрался в щель на одной из скал, спрятался от солнца, положил винтовку и стал ждать. С места, где он засел, хорошо был виден просвет между деревьями, на котором тропка поворачивала вниз. Не торопясь Резанов достал из верхнего кармана лавтак черной, порядочно выдерганной с одного края волчьей шкуры от князя волков, который так же, как и винтовка, достался ему в наследство от деда-тунгуса, и, как учил старик, вырвал из кусочка волосок, бросил его. Теперь удача на его стороне.
Через некоторое время он услышал звяканье плохо привязанного котелка, чертыханье. Поручик выехал из леса на всхрапнувшем коне. Держался он в монгольском седле довольно уверенно. Лукомский огляделся, повернул вниз по тропинке. За спиной у него солдатский вещмешок, в правой руке – берданка. Егор прицелился под затылок и нажал курок. Пуля из жесткого свинца вышибла всадника. Мерин рванулся в сторону и остановился. Сапог поручика застрял в стремени. «Готов…» – понял Резанов. Он ласково погладил ствол винтовки и стал спускаться со скалы.
Подошел к мертвому Лукомскому. Пуля ударила в ложбинку под затылком и вырвала горло. Егор снял с мертвеца вещмешок, обыскал карманы, вытащил револьвер, горсть патронов, ордена сотника. «Сволочь!» – плюнул на поручика казак. Резанов развязал вещмешок. В нем находились две железные коробки из-под леденцов. Он открыл коробки. Одна была плотно набита империалами, в другой находились украшения: кольца, серьги, браслеты. Казак почесал в голове. Потом Егор оттащил убитого подальше в тайгу. Через неделю от него останутся косточки и клочья одежды. Затем повернул коня назад к стоянке. На таборе у валуна лежал мертвый Козырев.
–Не взял тебя германец, а тут из-за глупой шутки погиб,– вздохнул однополчанин.
Он отнес сотника в лес, нашел выемку между камней и похоронил товарища. В изголовье поставил связанный из веток крест. Егор вернулся на табор, разложил на камне сало, хлеб, шаньги, налил себе из фляжки самогонки.
–Пусть земля тебе будет пухом, георгиевский кавалер, казачий офицер и просто хороший человек Пантелеймон Амосыч Козырев.
Резанов еще посидел, потом вытащил из тороков кожаный мешок, положил в него коробки, смазанный револьвер с патронами, кресты Козырева, автоматически сунул свой талисман. Затем он спустился пониже к россыпи, мешок засунул под камни, сверху положил еще несколько камней.
 –Годится,– пробормотал Егор.
Домой вворачиваться рано не хотелось – пойдут расспросы. Сидеть у костра не было желания. «Схожу на озерко, посижу»,– подумал он. Внизу у подножия сопки находилось небольшое озеро, которое посещали сохатые. Звери ходили полакомиться болотными сочными растениями. Казак расседлал коня, взял с собой берданку и потник, остальные вещи сложил поддерево. Когда он по бурелому добрался до озера, начало вечереть. Резанов осмотрелся. На полуденном берегу сделал небольшую сидьбу в камышах, постелил потник и спрятался в ней. Сохатый должен был прийти с сиверу. По верху ствола берданы подвязал маячок – беленькую таловую палочку. Без маяка ночью стрелять затруднительно. Потом Егор решил выдернуть волчью шерстинку, но вспомнил, что закинул кусочек в тайник. На душе стало неуютно. Дед рассказывал о князе волков и считал, что пока у его потомков будет шкура, которую он разделил родственникам по лавтакам, его род будет удачливым.
Стало смеркаться. Казак сидел и ждал. Стемнело. Вдруг в сивере раздался громкий треск. На берег озера вылетел огромный бык, видимо, донял гнус. Постоял и бултыхнулся в воду. Сохатый поплавал, вылез на берег и стал отряхиваться. Егор прицелился, выстрелил, пуля в бок. Бык сорвался, кинулся в чащу, но ушел не далеко. Охотник слышал, как он стонал, словно человек. Егор улыбнулся: до утра сохатый не уйдет. Он перезарядил берданку, снова замер. Сидел, сидел – да и заснул. Проснулся, потому что кто-то ходил по берегу. Светало. Шагах в десяти по берегу бродила косуля. Резанов снова выстрелил, косуля упала на бок. После выстрела затрещали ветки. Бык услышал выстрел и кинулся к охотнику. Деваться было некуда, и Егор, бросив ружье, кинулся к озеру, но запнулся. Сохатый прыгнул к человеку, ударил передними копытами в спину. В ярости зверь бил кровавое месиво, а потом пошел на берег и лег, мотая головой: из ноздрей и ушей у него хлынула кровь.
               
 В избе выпивали двоюродные братья. Хозяин, Василий, грузный мужчина лет сорока пяти, наливал бражку из литровой банки, внизу у стола стояла пустая бутылка из-под спирта, с которой приехал из поселка Михаил, сорокалетний крепыш. Сейчас он сидел напротив брата, закусывал квашеной капустой. На столе кроме капусты хлеб, картошка в мундире, мелко нарезанное сало, остро пахнущее чесноком. Разговор шел за «жизнь».
 –Как в Кутуманде раньше жили? – горячился он, мотая при разговоре шапкой кудрявых светло-рыжих волос, – Работы вал: на кирпичзаводе, в лесу, на прииске; бабы – на капусте, на птицеферме. Все позакрывали. Я с зоны пришел, только год на прииске в штольне на откатке поработал. Сократили. Дефолт, нерентабельно золото добывать. Считай, всю весну с Саней Афганцем из тайги алюминиевую проволоку на сдачу таскали, тем и кормились. На ЛЭПе нашли полбухты, набьем по рюкзаку, за лямки еще метров десять привяжешь и прешь пять километров. Дома размотаешь, потом Светке сдаешь. Деньги, где матери, где себе на курево и выпивку. С безысходности пьешь. Кончилась халява.
 –С бабой как? – спросил Василий.
 –Никак,– махнул рукой братан, – Я, как кухонный разбойник, за нее в зону ушел, когда с мужиком выловил и обоих из дома в окошки вышиб, ее больше не видел. Слышал, живет теперь в Шелопугино, работает продавцом в магазине у армян. Парнишек иногда вижу, забегают. Витьке осенью в армию, а даже деньгами помочь не могу.
 –Найдешь себе бабу,– утешил хозяин,– Ты – мужик видный, руки, откуда надо растут, только характер горячий.
 –Это точно. Сначала в лицо залезу, потом думать буду. Жена, у тебя, когда прибудет?
 –Где то через час на «скорой» подъедет.
 –Тогда я поеду.
Братья выпили, продолжили разговор:
 –На сенокосе я тебе, Васька, помогу,– пообещал Михаил.
 –Я осенью мясом рассчитаюсь,– подтвердил Василий.– Лучше своему отдать, че чужому.
 –Вася, ты мне патронов не одолжишь? – спросил греть.– Хочу на соль съездить, может, козу завалю.
Хозяин подумал, встал, принес пять папковых патронов:
 –Два с картечью, три – крупная дробь, больше не могу.
 –За эти спасибо, стрелять я еще не разучился.
Родственники выпили на посошок и вышли во двор. Хозяин сунул братану бутылку с брагой на опохмелку. Гость завел «восходик», выехал на дорогу.
На другой день под вечер Михаил выгнал мотоцикл. Централку разобрал, сложил в рюкзак. Хитрость немудреная, но ездить по прииску с ружьем за плечами – себе дороже. Надел телогрейку, обулся в кирзовые сапоги. Мать хлопотала на кухне.
–Я поехал, мамка.– И завел «восход», благо бензина купил в достатке.
Он поехал в сторону Кутуманды, не доезжая штольни свернул на покос Василия и в кустах у озерца заглушил мотоцикл. Миша пошел в сопку. Соль, которую он подсолил весной, находилась почти на самой верхушке. Поднявшись до половины, он вытер пот, решил перекурить, сел на теплые камни. Солнышко уже спускалось к горизонту и последними лучами догорающего дня золотило и живописно освещало каменную россыпь и зелень тайги. Веяло приятной пахучей свежестью. Охотник докурил и решил потушить бычок о ближайший камень. От нажатия руки камень пошатнулся, упал, открыл щель, из которой нанесло прелой кожей. Михаил наклонился, поглядел, потом откинул несколько небольших камней и вытащил из расщелины туго завязанный кожаный мешок. Ножом разрезал узел, засунул руку. Сверху попался сверток. Он развернул его: в руках лежал смазанный жиром револьвер, рядом патроны. Миша присвистнул. Затем он вытащил две железные банки. Больше в мешке ничего не было. Ножом Михаил открыл проржавевшие крышки, тряхнул содержимое одной на руку. На ладонь упали кресты, перстень с бриллиантом, который заискрился ярким белым светом. Он поглядел в банку: она была наполнена драгоценными безделушками. Во второй банке находились золотые монеты. Миша сложил все в рюкзак, повернул назад и начал спускаться к мотоциклу. Он понял, что нашел клад, который спрятали давно. Монеты и украшения должны были стоить дорого. Нужно было раскинуть мозгами, что делать дальше. Спустившись к «восходику», Михаил посчитал червонцы, просмотрел драгоценности. Все заново сложил и задумался. Мысль сдать государству отмел сразу. Перебрал в уме знакомых и, наконец, нашел вариант. Надо ехать в Читу, найти Витьку Черного, землячка, с которым он отбывал срок и который давно живет в городе. Надо, чтобы Черный свел с Корявым. На зоне Витька общался с Мишкой, но жил с блатными. Про Корявого, смотрящего за отрядом, ходили разные слухи, но было главное. Говорили: «Человек с понятием, мужика зря не бросит». Хотя подстраховаться надо. Миша отсчитал пятнадцать монет, в карман засунул револьвер с патронами, а банки сложил заново в рюкзак, огляделся, подошел к пню, под которым виднелся лаз в старую нору, и втиснул туда рюкзак.
Уже стемнело. На небе показался белый серебристый месяц, который, выйдя из-за сопок, бледным светом облил кусты, покос, где засеребрилась трава. Михаил завел мотоцикл, включил свет и поехал домой. Он знал свой характер и думал, что правильно не взял банки домой. Потому что, если загуляет, начнет разбрасываться червонцами, а там одно из двух: или милиция загребет, или, что более вероятно, украдут у пьяного. Нужно было эти дни не напиваться, съездить, обо всем договориться, а потом отметить. Банку с украшениями Миша решил не продавать. Потом, когда он встанет на ноги, их можно потихоньку оценить и продавать по одной вещице.
На другой день Михаил встал поздно, поел, зашел на летнюю кухню, где спрятал золото, взял две монеты и пошел к Светке, своей однокласснице. Разбитная бабенка работала раньше техничкой, перестройка открыла в ней коммерческую жилку. Вначале из-под полы она торговала самогоном, а после гайдаровских реформ оформила заграничный паспорт и возила из Китая тряпки. Сейчас Светка имела магазин, две машины, принимала цветной металл и по дешевке скупала золотишко, у кого оно имелось. Нашел Миша ее на складе, где разгружали машину с продуктами.
 –Здравствуй, Светка.
 –Привет, Мишка. Долг принес?
 –Дело есть.
 –В долг тебе ничего не дам, пока старый не отдашь.
 –Сейчас отдам…– отмахнулся Михаил.– Пошли, поговорим.
 –Колька, заносите муку на стеллажи,– сказала она мужу.– Пойдем. Они зашли в подсобку. Миша закрыл дверь и положил перед Светкой на стол монету. Коммерсантка взяла империал, прищурилась, оглядела, повертела в пальцах и спросила:
 –Где взял?
 –Бабушкино наследство,– соврал он.
 –Не врешь?
 –Ты меня знаешь, не подведу.
 Светка прикусила монету, посмотрела на свет.
 –Сколько их у тебя?
–Две. За одну ты мне списываешь долг, завозишь матери мешок муки и мешок сахара, а мне литр водки, десять – пива… и закуски: рыбы, консервов.
 Хозяйка кивнула головой.
 –За вторую сколько дашь?
 –Пять тысяч.
 –Мне в Читу надо.
 –Завтра цветной металл повезу, могу подбросить.
 –Тогда в Чите деньги отдашь.
 –Хорошо. В четыре утра заедем.
 –Я буду ждать.
 Миша выложил вторую монету и вышел со Светкой в магазин. Домой его привез Колька, помог выгрузить муку и сахар. В кухню он занес два полных пакета с продуктами. Мать охнула:
 –Ты где взял?
 –Светка за алюминий рассчиталась. Я, мама, завтра с ней в Читу поеду, мне там работу предлагают.
 –Обдерут тебя как липку,– тоскливо сказала мать.               
 – Что я, на твоей пенсии сидеть буду?
 –Тебе пока муки, сахара на варенье привез. Сейчас Афганца крикну… мы с ним на летней кухне посидим, выпьем.
 Из машины Миша вылез на КСК. Он был одет в рубашку навыпуск, в синих джинсах широкий ремень с секретом: на внутренней стороне молния, которая закрывала небольшой кармашек, сейчас там лежали империалы и пара тысячерублевок. Остальные деньги Михаил положил в карман. На плече у него висела спортивная сумка, в которой лежала сменка, бритва, а в самом низу – револьвер. Несмотря на то что вчера они с Афганцем выпили немало, чувствовал Миша себя неплохо. По дороге он вздремнул, попил пива. Сейчас Михаил огляделся и пошел в сторону рынка, кипевшему толчеей несмотря на жару. В глаза ему бросились трое мужчин с татуировками на руках, которые курили у входа. «Сидячие…» Подошел к ним.
 –Здравствуйте,– вежливо начал он.– Не подскажете, где мне Витьку Черного найти?
 Мужики переглянулись. Средний, здоровый дядя, спросил:
– Ты кто будешь?
– Сидели мы с ним,– улыбнулся Миша.– Встретиться надо…
 –Ага,– понятливо кивнул здоровяк.– Слушай, Белый,– обратился он к белобрысому парню,– сгоняй к Зойкиному киоску, Черный там был.
 Парень исчез в толпе.
 –За знакомство выпить надо.
 –Нет проблем,– пожал плечами Михаил.– Дождем Черного – возьмем.
 Здоровяк подал руку:
– Толян. Погоняло – Слоник.
 –Мишка, можно – Рыжий.
 Из толпы вышли двое. Миша сразу узнал Черного. Длинный, тонкий, вертлявый  как глиста в корсете, черные седоватые волосы с залысинами на висках.
 –Земеля, привет! – издалека заорал он. Когда Витька подошел, от него нанесло перегаром.
 –Зойка, падла, в долг не дает,– пожаловался он. Миша вытащил деньги:
 –Берем литру, пива – поправим здоровье.
 Белый с деньгами опять ввинтился в толу. Мужики перешли улицу, зашли во двор, расположились на скамейке, закурили, ждали гонца. Разговаривали:
 –Ты как надумал?
 –Дома делать нечего, Витек. Развалили все. К себе меня пристроишь?
 –О чем разговор…– оживленно сказал Черный. Земляк был с деньгами,– Ночуешь.
 Только Ритку опохмелить надо, она тоже помирает.
Появился Белый. Принесенный спирт развели, выпили, запили пивом. Покурили. Черный ожил.
 - Ладно, братва,– сказал он,– мне земляка пристроить надо, поговорить.
 –Понятно,– с сожалением пробасил Слоник.– Если надо что будет, забегай на рынок, Рыжий.
 –Хорошо,– кивнул Миша.
 Они с Черным пошли к нему домой.
 –Ты работу искать приехал?
 –Нет. Мне бы с Корявым увидеться.
 –Зачем? – остановился Черный.
 –Дело есть, ты тоже в доле будешь. Завтра с утра поговорим, а сегодня принять на грудь можно.
  –Тогда заворачивай к киоску. Тебе соседку позовем – баба живет одна.           В подъезде Михаил попросил:
 –Черный, ты мою сумку засунь подальше, у меня в ней ствол.
 –Ни хрена себе! – удивился Витька.– Уберу.
 Выставив на стол принесенные продукты и спиртное, Черный заглянул в комнату:
 –Ритуля, вставай.
 Из комнаты вышла опухшая растрепанная женщина.
 –Знакомься: мой земляк Мишка. Сейчас немного выпьем – сгоняй за Сонькой, Рыжему компания будет.
 Сели, выпили. Пришла Сонька, полная женщина с обесцвеченными волосами. Рита включила музыку, по улице разнеслись слова блатных песен:
 Ну, я откинулся,
 Какой базар-вокзал…
 Пришли еще гости, знакомились с Михаилом. Он опять дал денег. В конце концов, прихватив с собой бутылку, они ушли к Соньке.
Утром Миша едва поднял голову от подушки. В глотке сушило. Добрался до кухни, попил воды, умылся, в туалете из ремня достал деньги и монетку. Потом поднял хозяйку, выпили остатки водки, полегчало.
 –Сегодня придешь? – прижимаясь плечом, спросила Сонька.
 –Как дела пойдут…– ответил Михаил.
 –Я буду ждать.
 –Ладно.
 Миша пошел к Черному. Едва достучался. Хозяин, охая, едва оделся.
 –Где сумка? – спросил Михаил.
 –Подожди.– Черный из-под тряпья выдернул сумку. Миша достал револьвер, сунул за пояс.
 Они взяли по банке пива, устроились на скамейке возле подъезда.
 –Дело такое…– начал Михаил.– Я в тайге баночку нашел с золотыми червонцами. Скупить все сразу, по-моему, может помочь только Корявый. Тебе за то, что сведешь, пять процентов.
 Черный задумался:
 –Корявый барыг знает. Я пойду, позвоню. Надо будет показать товар.
 –Показать есть что.
 –Тогда бери пиво. Я пошел звонить.
 Витька отсутствовал минут десять. На вопросительный Мишин взгляд сказал:
 –Ждет нас, поехали, деньги на тачку есть?
 –Есть.
 Они поймали такси. Раскрывая бутылку с пивом Черный дал указание:
 –Гони на Малый Остров, шеф… потом адрес скажу.– Он посмотрел на сидевшего рядом Михаила и заухмылялся: – Соньку за мохнатку погладил?
 –Конечно.
 Корявый – низкий, но широкий как комод, налитый силой, несмотря на возраст, мужчина с лицом, словно вытесанным топором, на котором выделялись шрамы от автомобильной аварии, ждал гостей. Пока он сидел последний раз, поднялось новое поколение авторитетов: денежных, наглых, не обращающих внимания на его тюремные заслуги. Работал он сейчас по мелочи, и звонок Черного, который говорил о золотых монетах, стоил внимания.
 Миша смотрел на Читу из окна такси. Он давно не был в городе. Чита заросла мусором. Они проехали Кенон, жемчужину города, точнее – грязную жемчужину. Все улицы занимали «комки», где можно было многое купить, а хозяевам многое продать. Народ на улицах ходил серый, на многих лицах печать безысходности, и тут же молодые бритоголовые пацаны в спортивных костюмах «Адидас» с золотыми цепочками, многие на легковых автомобилях. На улицах пили, ели, курили, торговали, бесцельно сидели – ждали с моря погоды. Такси проскочило Читинку, повернуло на мост через Ингоду. Проехав мост, притормозило.
 –Куда дальше? – спросил водитель. Черный выкинул в окно пустую бутылку:
 –Прямо, третий переулок налево – и вниз.
 Дом нашли быстро. Миша рассчитался с таксистом, вылезли. По обе стороны переулка стояли частные рубленые дома старой постройки. Усадьбы от дороги отгораживали заборы из плотных досок.
  - Нам сюда, – повернул направо Черный, толкнул калитку, вошел во двор. Михаил зашел за ним. Хозяин в спортивном трико и майке встретил их на дощатом трапе возле крыльца.
 –Здорово, Черный,– пожал он руку Витьке. Потом окинул колючим взглядом Мишу и тоже протянул ему руку: – Здорово, зек. Лицо по зоне помню, погоняло – нет.
 –Мишка Рыжий.
 –Заходите в тепляк, дома крашено.
Корявый провел гостей в засыпное зимовье. Зашли, сели. Хозяин положил свои сильные, в буграх мышц, в синей татуировке руки на стол.
 –Какое дело ко мне привело?
Черный поглядел на Михаила. Тот вытащил из кармана империал, подал Корявому. Хозяин внимательно изучил монету.
 –Много их у тебя?
 –Тысяча будет.
 –Товар далеко?
 –В тайге.
 –Чо сразу не привез?
Мишка промолчал. Корявый усмехнулся:
  –Осторожный. Молодец. Сейчас я позвоню: подъедет человечек, заберет червонец, съездит, оценит. Тебе назад вернуть монетку – или деньгами?.. – внезапно спросил он Мишу.
 Тот пожал плечами:
 –Если все в норме будет, можно обмыть.
 –Хорошо,– кивнул Корявый.
 Молодой парень на «Жигулях» обернулся быстро, вызвал хозяина, поговорил и уехал.
 Корявый зашел в зимовье:
 –Слушай, Рыжий, за монету дают триста баксов. Я думаю, тебе двести с каждой, остальные мне – за суету. Завтра в ночь едем с пацанами конкретно… но если будут заморочки – в тайге закопаем.
 Мишка замотал головой:
 –Я сам нашел, сам перепрятал.
  –Тогда гуляем. Сейчас все подвезут.
Пили много. К обеду Михаил вырубился. Пробуждение оказалось неприятным. Он лежал на койке, и у него были связаны за спиной руки и ноги. В тепляке горел свет. За чистым столом сидели Корявый и Черный, который прижимал к лицу мокрую тряпку, на столе лежал револьвер.
 –Проснулся? – хрипло спросил Корявый. Он взял револьвер, подошел к койке и больно ткнул Мишку стволом в лоб.
 –Тебя кент спать улаживает, а ты – в морду… за пушку хватаешься. Замочить тебя, что ли? – спросил себя задумчиво Корявый.
 –Гадом буду, не помню ничего.
 Михаил знал, что мог кинуться в драку, но для этого нужна была причина. Корявый отошел:
 –Черный, развяжи, мы его по-другому накажем.
Витька ножом разрезал тонкий шнур. Миша сел, охнул: шея совсем не поворачивалась.
–Это я тебя тубаретом приласкал, чтобы за ствол не хватался,- пояснил Корявый.– Иди, садись.
Михаил встал, шагнул, его повело в сторону, он со стоном опустился на стул. Хозяин играл револьвером.
–Ты рысь, Рыжий,– начал Корявый,– По пьянке за себя не отвечаешь. Не дело бы – завалил. Завтра к ночи подъедут два пацана на машине. Твоя доля срезается, получишь по сто баксов с монеты. Ясно?
Мишка кивнул. Лохом он не был. Развели его по полной программе. На джинсах отсутствовал ремень: значит, Корявый убедился, что монеты – не мираж. Простой подсчет показывал: он должен был получить за монету меньше, чем давала Светка.
 –Сейчас план накидаешь, где тайник.
 –Нарисую,– подал голос Михаил.– Но без меня не найдете.
 –Ты поедешь,– ухмыльнулся хозяин,– Черный дорогу посмотрит, знакомая или нет.
Корявый положил перед ним листок бумаги и шариковую авторучку. Миша взял ручку в правую руку, но не смог удержать. Кисть выбита, понял он.
 –Дайте опохмелиться,– сказал Михаил.
Витька молча налил ему стакан водки. Он выпил, посидел, закурил и левой рукой начал набрасывать план. В желудке у него зажгло, прояснилось в глазах.
 Корявый заговорил снова:
 –Съездим нормально, привезем ржавье, я толкну, раскидаем по долям – и разбежались. Пушку твою тоже потом отдам,– кивнул он на револьвер и сунул его в карман.
«Кранты мне…» – подумал Миша. Хозяин все просчитал. Он отдает золото, едет вместе с ними в Читу, а по дороге его закопают.
 –Дай воды,– попросил он Корявого. Рядом, разглядывая чертеж, сопел Черный. Фингал у него был знатный, на поллица. Хозяин отвернулся, взял ковшик, стал зачерпывать воду из ведра. Михаил перехватил ручку между большим и указательным пальцами и, соскакивая со стула, воткнул ее Витьке в глаз. Черный схватился за лицо, упал на пол. Разворачиваясь всем телом, Миша двумя сцепленными руками ударил Корявого. Рефлексы у старого уголовника оказались на высоте. Он успел подставить под удар правую руку, отлетел в угол. Загремел выбитый ковшик. Свернув стол, Мишка бросился к двери. Главное – выскочить на улицу, в темноту, а там он уйдет. Возле порога его догнала пуля. Корявый стрелял в слепую, но попал в позвоночник. У Михаила отказали ноги, и он лицом врезался в дверь.
 Прокурор:
 –Как движется дело с двумя трупами, которые нашли в Ингоде месяц назад?
 Следователь:
 –По татуировке опознан Суходольский Виктор Федорович, трижды судимый, кличка – Витька Черный. Проверяем связи.
 –Второй?
 –Труп не установлен. Единственная зацепка: когда из тела вынули пули, оказалось, что они выпущены из револьвера довольно редкой системы «воблей-скотт». Когда всплывет этот раритет, будем работать дальше.

 Василий Иванович выгнал мотоцикл на улицу и закрывал гараж. За прошедшие годы он еще больше располнел, но шнурки пока завязывал сам. С марта Василий ушел на пенсию, на него в последнее время навалились болезни: болели ноги, клинило спину, не поворачивалась шея. Давала знать о себе работа в лесу. Спасался он травами. Когда шевелился, болезни отходили на второй план, но с хозяйством пришлось завязать. Осенью Иванович переколол коров, свиней. Теперь на подворье остались куры, да пара коз. Остались они вдвоем с женой: дочь замужем в Чите, сын живет рядом своим домом. Жена пока работала медсестрой в больнице и сейчас была на смене. По ее заказу Василий Иванович собрался за грибами. Он закрыл гараж, повернулся к мотоциклу, в коляске стоял трехведерный горбовик. Возле него остановилась проезжавшая легковушка.
 –Здравствуй, дядя Вася.– Из машины вылез дочерна загорелый молодой мужик.
 –Ромка, здравствуй, когда приехал?
 –Сегодня ночью. Пока, мои спят, на рыбалку сбегал – на уху надергал.
 –Молодец.
 –Сашка дома?
 –На вахте. Через полмесяца приедет.
 –Тогда я его застану: приехал до сентября.
 –Сам сейчас где?
 –В Волгограде. Я как в армии по контракту остался, так и тяну лямку.
 –Говорят, воевал?
 –Было дело. Вечером мы с батей за вами и тетей Ниной заедем, посидим, выпьем. Может, сейчас возьмем,– пошутил Роман.– Баб снимем, дядя Вася,– и на озеро.– И хитро подмигнул Василию Ивановичу.
 Тот засмеялся:
 –Какие бабы, Ромка? Видишь,– он хлопнул себя по пузу,– арбуз растет, а хвостик сохнет.
 –Как знаешь, дядя Вася, но вечером ждите.
 Василий Иванович посмотрел на отъезжающую машину и завел мотоцикл. Он выехал из Кутуманды на дорогу и поехал на свой покос. Мотоцикл заглушил в березняке, не доезжая озера. Косил Василий сейчас мало, стояла всего одна большая копна – козам на зиму. Иванович взял пакет, небольшой острый нож и шагнул в березки. От озера тянуло прохладой, после вчерашнего дождя небо было пасмурное, день стоял теплый без изнуряющей июльской жары. В такую погоду грибы росли как на дрожжах. В полоске березняка Василий шарился достаточно долго. В густой траве под березками то там, то здесь мелькали белые шляпки маленьких подберезовиков, а когда он подошел к сопке целыми семьями стали попадаться крепкие оранжевые подосиновики. Нашел Иванович несколько белых грибов, для этих мест – большая редкость. Он несколько раз подходил с полным пакетом к горбовику, аккуратно высыпал грибы, которые были на подбор: без червей, маленькие, только мариновать. В конце концов, заныла поясница, заставила сделать перерыв, что бы не потерять место он сходил к мотоциклу, взял сверток с обедом и пошел назад. Поозиравшись, увидел крепкий пенек, разложил продукты. В лесу душисто пахло травой. Лес Василий любил. После смерти отца, которого придавило в шахте, мать замуж больше не вышла и с помощью стариков подняла всех четырех детей. После восьмого класса он устроился на стройку учеником плотника, надо было помогать матери. После армии пошел работать на лесоучасток, где прошел все профессии. Василий работал сучкорубом, чокеровщиком, вальщиком, потом закончил заочно лесотехнический техникум и стал мастером, должность, которою занимал до закрытия участка. Когда прииск закрыли, жена устроила его в больницу кочегаром. С тех пор он каждый отопительный сезон кочегарил, летом занимался хозяйством, а лес не бросал. Грибы и ягоды заготовлял ежегодно, пока было здоровье – охотился. Иногда браконьерничал: ставил петли на зайца, кабарожку, ездил летом на соль. Но как стали охотиться сейчас – не понимал. То есть несколько человек на машине ездили ночью по падям; один из охотников высвечивал фарой косуль и ослеплял их, другой стрелял. Оружие можно было купить любое, в том числе и нарезное. Иногда фарщики привозили по восемь-десять убитых животных. Если зимой еще можно было на другой день вернуться и посмотреть по следам, куда ушла раненая косуля, то летом подранков не искали. Самое противное, что в таких развлечениях участвовали те, кто по долгу службы охранял тайгу: лесничие, милиция, начальство. Иванович сам встречал в лесу их машины, когда облеченные властью люди открыто из автомата или винтовки с оптическим прицелом стреляли ничего не подозревавшую дичь.
Василий Иванович поел, встал, завернул фляжку с холодным чаем, крошки из газеты вытряхнул в муравейник. Заметил подберезовик у пня, на котором ел, склонился срезать. В глаза ему бросилась какая-то лямка пожухлого зеленого света, едва различимая в траве и которая уходила под пень. Иванович ножом срезал дерн, дернул за материю. Ткань затрещала, но выдержала. В руки к нему выскочил рюкзак с удивительно знакомым видом. Сомнений не было. Два таких рюкзака им с Мишкой из списанной палатки сшила тетка Ульяна. Свой рюкзак у него давно пришел в негодность. Значит этот – Мишкин, который потерялся десять лет назад. Интересно, что прятал братан? Василий развязал рюкзак, вытащил пару железных банок с надписями на дореволюционном алфавите, поставил их на траву. Сходил к мотоциклу за пассатижами, открыл первую банку, осторожно тряхнул на газету. Высыпались георгиевские и какие-то незнакомые кресты, несколько монет, на которых надписи «5 рублей», «10 рублей». Он заглянул в банку. Она под завязку была набита золотыми монетами, а к краю банки прилип какой-то кусочек. Взял его, внимательно разглядел. В руках у него был клочок волчьей шкуры странного черного цвета, выщипанный с одной стороны. О чем-то таком он слышал. Иванович напряженно стал вспоминать и словно услышал глуховатый голос деда. «У моего отца был лавтак шкуры от черного волка – князя волков. Отдал ему его дед-тунгус и велел беречь, держать в тайне. А когда важное дело делать, говорил, чтоб вырывал  утренней и вечерней зарей по одному волоску и бросал. С тех пор род наш жил богато. Но когда тятьку сохатый затоптал, лавтак мы не нашли, удача отвернулась, и жить мы стали намного хуже. Запомни, попадет тебе белый или черный волк, убей, оставь шкуру себе, и на удачу волоски вырывай». В голове у Ивановича все перепуталось. Откуда Мишка золото взял? Как в золото прадедовский талисман попал? Он помотал головой и открыл вторую банку. Опять аккуратно тряхнул на ладонь. На ладонь упал кулон: на золотой цепочке пластинка, на которой вытеснен рисунок. Василий пригляделся: мужик борется со львом. Он посмотрел в банку. На солнце заискрились камни в перстнях, засветлело золото. Иванович все вновь запаковал, отнес к себе в коляску. Находка выбила его из колеи. Грибов он набрал почти полный короб. Сейчас поедет домой, пока жены нет, спрячет находку в гараж. В его вотчину жена не заходила. Потом все посмотрит не торопясь, подумает. Василий сунул руку в карман за ключом, в руку попал кусочек волчьей шкуры. На душе потеплело. Он вытащил лавтак, выдернул волосок, пустил в воздух.
«Вот так-то, дед,– мысленно сказал он старику.– Теперь удача нам будет во всем».
 Василий Иванович вместе с Ромкой заехал на машине в райцентр. Дорога была затянута туманом молочного цвета, который тянуло от реки. Машина повернула влево и стала подниматься в гору, где расположились основные учреждения. Роману надо было заплатить отцовскую ссуду в банк и попасть в военкомат. Он остановился у белого здания банка.
 –Ты куда, дядя Вася? Может, подбросить?
 –Не надо. Я сейчас в пенсионный.
 –Когда тебя забрать?
 –Если на остановку к часу не приду, езжай домой, значит, я уехал или здесь переночую.
 Поехал Василий после разговора с женой. Прошло полмесяца с его находки. Он все пересмотрел, но помалкивал. Не знал что делать. Вчера Нина пришла с работы и начала сообщать ему новости, о которых он не слышал.
 –Вася, у нас новый прокурор взялся порядок наводить, гайки закручивает, – сказала ему жена, присев на лавочку, на которой он курил.
 –Как это?
 –Главврача в районной больнице сняли за то, что у них «скорая» по магазинам, да на базар работников возила, а у них чуть больной не умер.
 –Новая метла по-новому метет, только не долго.
 –Не скажи. Уже месяц горячая линия к прокурору работает. В районной газете телефоны напечатаны, время приема по личным вопросам. Помнишь, Волгин, сын бывшего начальника милиции, девчонку сбил.
 –Помню, уже год резину с судом тянут.
 –Не тянут. Посадили его на четыре года, прокурор добился.
 –Интересно.
 Вечером Василий Иванович нашел газету. Прием у прокурора был в четверг утром. Четверг наступал завтра. Иванович сходил к соседям, узнал, что Ромка едет в банк и набился в попутчики. Сейчас он стоял перед зданием прокуратуры. Василий выкинул окурок, взялся за дверь. Внизу за столом сидел охранник, который записал его данные, объяснил, куда идти. Иванович поднялся на второй этаж, дошел до кабинета. На стульях сидела заплаканная женщина. Он присел рядом. Через несколько минут в кабинет прошел молодой мужчина баскетбольного роста.
 – Заходите,– пригласила секретарша.
 Вошла женщина. В тишине раздались женские всхлипы, непонятное бормотание. Секретарша заскочила в кабинет со стаканом воды. Вытирая слезы, женщина вышла, Иванович проводил ее взглядом.
 – Следующий, – пригласила секретарша.
Василий Иванович зашел. За канцелярским столом черноволосый человек убирал бумаги.
 –Здравствуйте,
 –Здравствуйте, садитесь.
Иванович присел на стул. Прокурор внимательно посмотрел на него:
 –У вас тоже кого-нибудь посадили?
 –Нет, по другому делу.
 –Пожалуйста, рассказывайте.
 –Сколько государство платит процентов за найденные драгоценности?
 –Пятьдесят процентов.– В глазах прокурора промелькнул интерес– Как вас зовут? Вы
 что, клад нашли?
 –Василий Иванович…– И он вытащил из кармана кошелек. Открыл его и положил на стол перстень с бриллиантом, грани которого заиграли на солнце, и несколько империалов.
 Прокурор осторожно осмотрел вещи.
 –Много их у вас?
 –Есть. Мне надо, чтобы их переписали и сдали в банк и чтобы по дороге не потерялись.
 –Не доверяете милиции…– усмехнулся чиновник.
 –Милиции доверяю, только люди там служат разные. Я в молодости в Чите диплом защищал, так у нас один паренек девушку пошел провожать чуть выпивший, а вернулся без денег. Рад был, что в техникум не сообщат, даже стихи написал:
 Милиции города честь и хвала,
 Хоть руки крутила, зато берегла
 И, чтоб не любили спиртные напитки,
 Ночною порой раздевала до нитки.
 У него денег было – пятьдесят рублей. Тут больше будет.
 Прокурор опять внимательно посмотрел на Ивановича:
 – Подождите, пожалуйста.– И взялся за телефон, поговорил с одним, другим, потом сказал:
 – Василий Иванович, вы подождите в коридоре. Сейчас из банка машина подойдет с приемщицей, из милиции сопровождающий, да и я съезжу, посмотрю.
 –Спасибо,– поблагодарил Василий.
 Через полтора часа «Волга» с пассажирами остановилась у дома Резановых. Василий
 Иванович вылез, открыл калитку, пригласил гостей:
 –Заходите.
 Из огорода, где копалась с грядками, вышла жена.
 –Нина, проводи в дом. Я быстро!..– крикнул Василий и пошел открывать гараж. Из гаража он вынес в руках две банки, зашел в дом. Все приехавшие расположились на кухне. Иванович поставил банки на стол, открыл одну и медленно высыпал. На столе образовалась кучка золотых червонцев.
 –О господи! – вырвалось у жены. Василий махнул на нее рукой:
 –Прошу считать и записывать.
 Империалы посчитали быстро, больше времени затратили на перепись драгоценных
 украшений. Копию отдали хозяину. Работница банка сообщила:
 –Через месяц деньги за золотые монеты вам перечислят. За драгоценности – позже, их должны оценить ювелиры.
 «Волга» уехала. Василий Иванович проводил и зашел домой, где у стола сидела жена.
 –Что это было? – тихо спросила она.
 –В тайге нашел, Нина.
 –Может, не надо было отдавать, ребятишкам нашим пригодилось бы.
 Василий сел возле жены, приобнял ее:
 –Нина, ты помнишь, сколько червонцев сосчитали?
 –Девятьсот восемьдесят пять.
 –Знаешь, почему не тысяча? Банки были в Мишкином рюкзаке. Он первым нашел, взял пятнадцать золотых. Помнишь, когда тетка Ульяна умерла, у нее нашли одну монетку с Мишкиной запиской.
 –Помню.
 –Пару монет он Светке сплавил,– были разговоры,– а с остальными в Читу поехал, продавать. С тех пор Мишу никто не видел… я думаю, давно его закопали за золотишко. А ты, куда бы с такой суммой пошла? Живи лучше дома. Деньги получим, Ленке в Читу сколько-нибудь отправишь, поможем с квартирой рассчитаться, себе новый мотоцикл куплю, а часть Сашкиному Кольке положим. Он через год одиннадцать классов закончит, учиться поедет, Сашке – всё подмога.
 О том, что он двести монет припрятал, Василий Иванович промолчал. Понадобятся – достанем.