Мои друзья

Мой первый друг, Юлий Степанович Галин – профессор украинского языка и литературы. Изначально он готовился к преподаванию русского языка, но жизнь внесла свои коррективы и теперь он специалист по мове. Он знает такие слова и обороты, которые даже в голову не придут обыкновенному человеку. Например: «бэркыцнык». Это означает по-украински: «чебурашка».
А если скажешь ему:
- Ну, будь здоров, не кашляй! – он отвечает машинально:
- На взаэм.
И только потом, как бы спохватившись, добавит по-русски:
- Бай-бай! И тебе не болеть!
Юлий Степанович то ли декан факультета, то ли заведующий кафедрой в университете. И кроме всего еще директор Института журналистики. Если я не путаю.
Он взлетел так высоко по социальной лестнице, что сидит наверху как орел на горной вершине, озирая возню дичи внизу. Он лебедь, плывущий над птичьим двором, где его в детстве обижали петухи и курицы.
Юлий Степанович замечательный друг, редкостный муж , мудрый педагог, чуть не сказал: «чемпион Берлина по теннису». Для студентов он заместо родного отца. Дочь замужем за прокурором. Но он ничем не показывает своего превосходства. Когда мы собираемся в компании, он не чинится и поет вместе со всеми «Стюардессу по имени Жанна».
Мне, безусловно, льстит, что у меня такие друзья и это возвышает меня в собственных глазах. Ведь как говорили древние римляне: «Скажи мне кто твой друг и я скажу кто ты». Или древние греки. При случае я люблю ввернуть в разговоре: «Вчера бухали с академиком, так еле довел!» - поднимая этим свой невысокий имидж.
Мой второй друг был в начале девяностых бизнесменом, что очень странно, учитывая его мягкий, покладистый, чтобы не сказать, застенчивый, характер. Он не любит ворошить прошлое, но можно догадаться, что он занимался довольно разными делами. К счастью, он вовремя свернул с кривого пути. Хотя и провел в СИЗО два года, якобы за то, что вывез потерпевшего в лес и заставил копать себе могилу. Сейчас Петр Казимирович, так зовут моего второго друга, пастор в церкви харизматов.
Несмотря на множество ограничений, налагаемых на служителей религии, ничто человеческое моему другу не чуждо и он, если не читает проповеди, встречается с нами на нашем старом месте за памятником Домбровскому и, как все, подтягивает "Стюардессу Жанну».
Мой второй друг тоже хороший человек. Да и могут ли друзья быть плохими? Ведь тогда они не были бы нашими друзьями.
Мой третий друг, Иван Васильевич Попанов, всю жизнь был сердцеедом, чтобы не сказать бабником. Он так любил женщин, что долгое время, с шестнадцати до сорока восьми, не мог думать ни о чем другом, разве что о друзьях. А женщины любили его настолько, что Иван Васильевич трижды был женат, пока в него не влюбилась судья апелляционного суда и не женила на себе в четвертый и последний раз.
Но и кроме своего рыцарского отношения к женщинам, Попанов очень хороший человек.
В молодости он был участковым на Житнем рынке и вел себя с мясниками и грузинами совершенно так, как городничий с купцами в «Ревизоре». В то время его любимым фильмом был французский «Откройте, полиция!»
Потом вторая жена заставила его бросить милицию и сделала частным предпринимателем – он на «Газели» возил товар из Киева для ее ларьков.
Третья жена ничего от него не хотела, кроме любви. Ему тогда пришлось работать грузчиком в гастрономе «Свиточ» и по совместительству вышибалой в ночном клубе «Золото Маккены», а в свободное время любить жену. От такой жизни Попанов похудел, побледнел и, как говорилось в «Декамероне», стал зябнуть на солнцепеке.
Но тут к счастью он познакомился в ночном клубе с судьей, и она стала его последней лебединой песней. Сейчас Иван Васильевич старший юрист в «Житомирсвете».
Иван Васильевич, а для друзей просто Пупок, очень хороший человек, невзирая на шлейф слухов о его связях с чужими женами.
Мой четвертый друг по фамилии Лебединский – компьютерщик от Бога. В конце девяностых он был хакером, что всегда представлялось мне верхом интеллектуальных возможностей человека. Днем он работал в мэрии, напоминая мне чиновника Сордини из кафковского «Замка».
Его сынок Петруха пошел весь в папу и однажды снял деньги со счетов краковской полиции. И хотя на суде он доказывал, что просто случайно ошибся, все же ему впаяли трешник.
Впрочем, у хакеров, или как сейчас говорят, айтишников, свой особый, ни на чей не похожий, путь. Я не завидую людям, понимающим в компьютере, как не завидую солнцу или ветру.
Мой пятый и последний друг работает врачом в областной психиатрической больнице. Больницу эту в народе называют «Гуйвой», по названию маленькой речки, на берегу которой она стоит. Житомиряне иногда шутят: «Тебе на Гуйву давно пора, дебил!», или: «Ну, ты! Вася Гуйван!»
 Этот друг, Тимоша Маяков, часто рассказывает нам, еще до того, как мы начали петь «Стюардессу по имени Жанна», разные забавные случаи с пациентами своей больницы, в юмористической форме комментируя их истории болезни. Особенно много, по словам Тимоши, в дурдоме сейчас патриотов. Один все время кричит, как сумасшедший из «Золотого теленка». Только тот кричал: «На Форум! На Форум!», а этот: «На Майдан! На Майдан!»
В прошлую субботу, когда мы встретились на своей лавочке за памятником Ярославу Домбровскому, герою Парижской коммуны, Тимоша вдруг хлопнул себя по лбу и, дав подержать бумажный стаканчик профессору Галину, сказал:
- Кстати, Достоевский! /Достоевский – так меня в шутку называют друзья./ Это по твоей части. Один псих подарил. Бред сумасшедшего, конечно, но мало ли, вставишь куда-нибудь, типа, «Вечера на хуторе близ Гуйвы».
И дал мне тетрадку, которую, скорее всего, жевал теленок. На обложке стояло крупными буквами:

                ТАЙНА ЭНИГМЫ.

Дома я прочитал страницы, покрытые то ли почерком гения, то ли отпечатками куриных лап.
Я мало что разобрал и понял только, что речь идет о Второй Мировой войне.
Но потом я приноровился и смог прочесть конец этого опуса.
Вот этот конец:

«… могу только сказать, что англичан ожидал успех. Доведя до алкоголизма и нервных срывов математиков и гадалок, запертых в одном помещении, перетопив понапрасну кучу подводных лодок, англичане разгадали тайну энигмы, за что конечно молодцы. А до того волчьи стаи адмирала Канариса топили караваны судов, шедшие в Англию с сигарами, кофе, слоновой костью, не говоря уже о рыбьем жире, помогающем от рахита. Купить это в Лондоне можно было только из-под черной полы, да и то за сумасшедшие фунты стерлингов, что, конечно, не всем было по карману.
В-общем, молодцы!
Молодцы-то молодцы, но! Неужели нельзя было все сделать гораздо проще, без шума и пыли? Что мешало взять трубку Черчиллю и позвонить Сталину:
- Здравствуйте, дорогой Иосиф Виссарионович! Как ваше ничего? Как детки? Привет жене! У нас тут возникла маленькая загвоздка. Не могли бы вы дать команду помочь ее распутать? Заранее благодарен, ваш Черчилль.
Что, свалилась бы с него корона герцогов Мальборо?
И неужели кто-то думает, что человек, катающийся на машине с Борманом, правая рука Шелленберга, сделавшая Мюллера как ребенка, не достал бы вам эти вшивые коды за неделю-полторы?
Абсурд!
Но Алекс не получал шифровки от Юстаса и занимался делами поважнее, в частности, вербовал пастора Плятта…»

Далее вконец неразборчиво, кроме последних слов: «… мрачная тайна энигмы».

Таковы мои друзья, старые спутники моей жизни, свидетели  участники большинства ее дурацких событий, одноклассники, братья.
Хочу только надеяться, что и я не худший друг, чем они. Ведь друзей не бывает слишком много и настоящие друзья это только друзья детства, а новых в старости не нажить, тем более что на горизонте уже маячит разгадка Тайны.