Зольщик Митя

  Зольщик Митя, высокосамообразованный малый, вечно чумазый как средневековый трубочист, сидел на завалинке подле торцевой стены котельни, что на солнечной стороне и ловил кайф.
  При этом он, склонный к саморассуждениям вслух и про себя, на этот раз только блаженно улыбался, обнажая свои желтые, оттененные грязными от пепла губами зубы и вращая глупыми, но чистыми белками округленных глаз.
  До конца смены оставалось ровно один час времени, когда Сеня Будкин, давнешний приятель по работе и в быту, должен был его заменить.
  Подумав о Сеньке - единственном слушателе своих саморассуждений вслух, Митя еще раз улыбнулся, ибо представил себе как это Сеня всю смену будет тоже возиться с лентой транспортера, которая будучи груженная золой, соскальзывала с нижнего барабана лебедки.
  Митя так же подумал о том, что Сеня Будкин больше не будет подтрунивать над ним, ибо его, Сеню, действительно поразила следующая глубоко „научная” фраза, высказанная им, Митей, в тот момент, когда он, Митя, сделал несколько глобальных выводов по поводу одной животрепещущей проблемы сегодняшнего дня.
 „Сенька! Что касается твоего касательства, касательно моих выводов по этой актуальной проблеме, то пусть тебя это уже не касается, ибо я могу тоже коснуться касательно тех причин, касательно твоего подтрунивания, что тебя побудило сейчас касательно коснуться этих моих выводов!”
  Митя, высказав первый раз в жизни такую длинную фразу, сперва подумал, а не абракадабру ли он наплел Сеньке, но видя как последний осекся и разинул рот, пришел к выводу, что это была не случайная, а философски очень грамотная фраза - прямой результат его, Митиных саморассуждений вслух.
  Таким образом поулыбавшись на солнышке, Митя прошел в душевую и как был одетый, так и стал под душ, опустив на себя сноп холодной вперемежку с горячей воды.
 „Не из-за потехи, - вслух сказал себе Митя, - а чтобы сразу замочить двух зайцев: и свое натруженное тело, и спецовочку.” Обходясь без мыла, фыркая и корчась в душевой, Митя стал рассуждать опять по поводу ленты транспортера, а вскоре и о всей котельни в целом.
  А неусовершенствованная котельная громадина чугунным чудовищем все также тяжело дышала жарой, безбожно коптила сажей, зло шипя парила тонкими струйками пара и пылила в пространство разноцветным едким пеплом.
 „Просто жалко дров и угля, - размышлял Митя. – Дрова и уголь дают много золы, а этой золой засоряется весь окрест, что является уже загрязнением окружающей среды.”
  Ровно в 11.00 Митя весь мокрый и блестящий стал стаскивать с себя мокрую спецовку и не вытирая грязные подтеки и разводы, тут же переоблачился в свою повседневную, тоже изрядно грязную одежонку.
  „Сейчас схожу прямо в магазин „Л.ВД.И.” /а Вы спросите у Мити, что это за магазин!/ - сладостно подумал Митя, - заберу свои три бутылки „Солнцедара” и пойду домой спать. А когда высплюсь, - продолжал размышлять Митя, - то начну пить вино и рассуждать по поводу этой старой котельной установки мадьярского производства „Маваг”.
  Однако кочегары уже сменились, а Митя, ожидая своего сменщика Сеню, уснул тут же на завалинке. Очнувшись он узнал, что уже 12 часов дня и выругал себя за то, что целый час потратил на сон вместо того, чтобы целенаправлено порассуждать о некоторых неразрешаемых никем и никак проблемах.
  Тогда он обратился к кочегару:
  - Пойду я, Димыч, к магазину. Может мой Сенька там застрял.
  - Давай, Митя, давай! Только один из Вас обязательно придите! - очень строго попросил кочегар.
  Придя в магазин, Митя у продавщицы Зоси, что моргает часто жульничьими  глазками, узнал, что Сеня был, взял свои три бутылки „Солнцедара” и ушел в неизвестном направлении. При этом она выставила Митины три бутылки вина, которых он не думал пока брать, но не долго думая, взял.
  Раздавив тут же одну бутылку /как ни как, а после душа и работы/, Митя хотел было уже вернуться в котельную, но его увлек разговорами его же соперник по саморассуждениям, ветеран всех прошедших войн, некий Пырей. При этом, рассуждая, они раздавили еще по одной бутылке вина. Лишь после этого отяжелевший в думах и логических рассуждениях, Митя вернулся на котельную, куда, однако, все еще не приходил его сменщик Сеня.
  Закурив из скомканной пачки сигарету „астру”, Митя раздавил в недоумении и третью бутылку вина и вышел на пустырь по личным надобностям. Вскоре он, сваленный бессонной ночью и известной крепостью „солнечного” вина, опять уснул профессионально устроившись на завалинке и не предупредив даже кочегара Димыча.
Сколько времени прошло - никто сказать не может. Но очнулся Митя в очень легком расположении духа. За окном - чистое палево-голубое небо, слегка подрумяненное низким солнцем. Вечер. Косые красные лучи пронизывали комнату и нежно щупали Митю, хлопавшего округленными глазами.
  „Комната, однако, пустая и белая как в больнице”, - подумал Митя.
  От легкого головокружения и чувства восстановления сил, Митя не хотел подниматься и не хотел даже попытаться узнать, где он и почему - здесь. Наоборот! Он сразу предался саморассуждениям: сперва про себя, а затем - вслух. На этот раз он почему-то коснулся проблемы современной профориентации.
  Рассуждал он между прочим так: „Давно, в начале своей ранней трудовой деятельности он принял профориентацию как-то сдержанно, порой настороженно как незванную гостью. Поэтому он пошел работать, не имея никакого представления о профессии.
  Спустя лет десять он решил признать, что профориентация необходима и узаконил свою профессию путем окончания вечерних курсов при предприятии. В последние же годы он почувствовал, что на его предприятии образовались кадровые дефициты, и он это посчитал за панацею - не хватает чернорабочих, надо выручать!
  Как только выяснил он, что разрекламированная им панацея не всесильна, ибо он не мог заполнить все вакансии, то сделал крайний вывод: сдеформировав свои жизненные ценности, он стал себе мстить неотвратимо за потери свои, материальные и эмоциональные. Он согласился, что может быть непригодным в одной сфере деятельности и незаменимым в другой. И расставшись с мыслью быть официально признанным всеми философом вроде Диогена, он перешел работать с должности сантехника – зольщиком в котельную, а единственным своим слушателем сделал своего сменщика Сеньку Будкина, который куда-то сегодня пропал.
В это время кто-то звякнул ключами в массивных дверях и выдернув тяжелый засов, открыл их. На пороге возник почти забытый Митей... милиционер Полубудкин.
  - Собирайся, Митя, и пошли к дежурному, - спокойно протрубил старшина и покрутил связкой ключей у себя под носом.
  Митя про себя обиделся на милиционера, так как пришлось из-за него прервать свои очень стройные рассуждения о проблеме современной профориентации, но тут же ответив „слушаюсь!” в одних трусах засеменил за ним прямо к дежурному.
  Когда Митя одевался, то молодой лейтенант, заполняя на него казенную бумагу, не то себе, не то ему, Мите, не то старшине Полубудкину, сказал:
  - Эти зольщики давно в рабочее время не были пьяны. А тут как сговорились:  один по дороге на работу насвинячился, а второй - прямо на рабочем месте. Вот и гони 50 рэ. котельная на наш хозрасчет!
  - Так точно! - рявкнул старшина Полубудкин в ответ и поторопил Митю.
  Митя же без всяких вопросов и рассуждений подписал казенную бумагу и когда направился к выходу, то его внезапно заставила приостановиться свежая мысль, не разорванная ниточка недавних его рассуждений по поводу профориентации: „Интересно, а у этих милицейских товарищей есть ли профориентация или нет?” - такой была эта вопрошающай мысль.
  Но Митю тут же мощной рукой подтолкнул старшина Полубудкин, да так, что он сразу оказался в коридоре.
  Здесь, продолжая развивать свою свежую мысль, Митя сделал заключение: „Наверное нет у них профориентации. Они ведь все носят постоянно одинаковую робу!”