Венгерские встречи

Рассказ написан в соавторстве с Кириллом Лефтром

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
                (из песни)

Espionage is a serious business.
Well, I've had enough of this serious business.
That dancing girl is making eyes at me,
I'm sure she's working for the K.G.B.
In this paradise, ah, cold as ice.
Moonlight and vodka, takes me away,
Midnight in Moscow is sunshine in L.A.
Yes, in the good old U.S.A.
                Chris de Burgh


          — Ах, Будапешт! Какой замечательный и прекрасный город, – воскликнула сидящая за столом изящно и дорого одетая дама, держа в приподнятой руке, украшенной перстнями и браслетом, рюмку наполовину наполненную напитком бурого цвета, – как я там хорошо отдохнула!
          — Я тоже там был! – с торопливым и нервным усердием вставил “абсолютно необходимую” реплику седовласый господин, одновременно с удовольствием причмокивая, старательно пережёвывая, кусочек сырокопчёной, обильно приправленной красным перцем, колбасы.
          — И что ж тебе там особенно понравилось, Алина Ивановна? – спросила собеседницу вторая дама, сидящая за тем же столом.
          — Ой, да всё, Аннушка! В отличие от Парижа, который меня так разочаровал, Будапешт ... он такой прекрасный! Я не ходила по нему, а просто-напросто летала. Мои ноги были там крыльями. Всё хотелось увидеть, потрогать и пощупать. Будапешт принимал меня по-царски. Я была его невестой, его прекрасной принцессой...
          — Ой, ну опять тебя понесло, Алина Ивановна, – мрачно и жёстко заявил седовласый господин, – ты в зеркало на себя поди посмотри, принцесса. Тебе ж, старухе, в обед сто лет!
          — Рахмусик! – Аннушка неодобрительно зыркнула на супруга.
          — Вот вечно Вы всё портите вашим злословием, Рахман Борисович! – сконфуженно отвечала изящно одетая дама, спекулятивная фикция моложавости морщинистого лица которой искусственно воссоздавалась при помощи не слишком скромного макияжа, – И какая я вам ещё старуха? Я молодая красивая женщина! В меня до сих пор влюбляются мужчины...
          — Чиво-о?! Какие это там мужчины в тебя влюбляются?
          — Если вы перестанете меня всё время перебивать, Рахман Борисович, я расскажу Вам о том бурном ро-О-омане (она нарочито выделила и протянула звук О в этом слове), который произошёл у меня в Будапеште.
          — Ну, конечно же расскажите, Алина Ивановна! – воскликнула Аннушка с неподдельным интересом, – а ты Рахмусик, сиди, молчи, слушай и не перебивай Алину Иванну. – Она нежно потеребила супруга по щеке, словно ребятёнка.
          — Ну, так вот, – начала Алина Ивановна Цветопольская свой рассказ о недельном вояже в столицу Венгрии, – поселилась я там в маленьком отеле с видом на Дунай. И в первый же вечер курьер принёс мне роскошный букет великолепных алых роз. Как потом оказалось, букет был от Тыбора — так звали хозяина отеля. Представляете? Он моложе меня на тринадцать лет. Совсем ещё мальчик...
          Глаза Рахмана Борисовича метнули две ослепительные молнии, но Аннушка умелым жестом пресекла тот бессмысленный выпад.
          — Тыбор пригласил меня вечером на ужин в шикарный ресторан. Я там ела такие вкусные вещи, вы даже не представляете, как там мне было вкусно. Я никогда не пила столько шампанского. Там играла живая классическая музыка. Ах, как там было романтично! Тыбор оплатил всё до копейки. Потом мы бродили вдоль берега Дуная, и он мне что-то рассказывал. Пел песни, читал стихи...
          — И на каком же, любопытно, языке вы с ним, с этим Пы-Ы-ыд-Эром общались?
          — ТЫБОРОМ!!! Я ему сразу сказала, что венгерского я не знаю, и что говорю только на русском и немецком...
          — С переводчиком и со словарём!
          — Рахман Борисович! Рахмусик! – практически одновременно цыкнули на него обе дамы.
          — Тыбор мне каждый день дарил цветы. Он так долго умолял меня, чтобы я пустила его к себе в номер, особенно в последнюю ночь, но я была непреклонна. Я разбила его сердце, сказав, что верна моему усопшему супругу, моему незабвенному Владимиру Владимировичу, узы любви и верности которого для меня священны, вечны и нерушимы.
          — А теперь я расскажу вам, как я был в Будапеште! – воскликнул Рахман Борисович, дождавшись, наконец, своего звёздного часа, – и хоть было это давно, я помню эту мою поездку, как будто это было вчера!
          Всё время пока Цветопольская рассказывала, Рахман Борисович ёрзал на стуле от нетерпения, совершая невероятные усилия, пресекая отчаянные порывы собственного эго, с огромным трудом дожидаясь пока Алина Ивановна закончит свой блёклый, монотонный, но хвастливый рассказ об её ничтожном, абсолютно не имеющем никакого значения, банально-тривиальном путешествии.
          Свою собственную историю Рахман Борисович рассказывал эмоционально, экспрессивно; правда в ней намертво сплеталась с вымыслом, эмоциями и восклицаниями. По ходу нарратива они не раз сцеплялись с Цветопольской, которая часто перебивала рассказчика бесцеремонными нелепыми репликами. Аннушке огромных усилий стоило их разнимать. Исходя из вышесказанного, автор сих строк предпочитает облечь историю Рахмана Борисовича в форму обычного объективного повествования; итак:
          Шёл 1983-ий год. Однажды вечером, довольно-таки поздно, в квартире Рахмана Борисовича раздался телефонный звонок. Его первая супруга взяла трубку, но сразу же передала её мужу со словами: “это тебя”.
          — Добрый вечер, Рахман Борисович, – раздался из трубки приятный мужской баритон, в котором чувствовались спокойствие, сила и властная уверенность, – меня зовут Егором Ивановичем, и служу я во всем вам хорошо известной “конторе глубокого бурения”, той что на Лубянке...
          Рахман Борисович почувствовал как его визави слегка усмехнулся собственной шутке. У него же самого всё внутри похолодело, он почувствовал как невольно вытягивается в струнку, стоя босиком на холодном кухонном линолеуме...
          Следующим утром, ровно в девять часов, Рахман Борисович с колотящимся после бессонной ночи сердцем вошёл в кабинет Егора Ивановича — генерал-майора КГБ. Мужчина был высок, строен и усат. Слегка раскосые татарские глаза, даже прохладная славянская голубизна которых не способна была скрыть древнего ордынского оттенка, смотрели пристально и внимательно, сканируя потаённые уголки души потрясённого до её глубин Рахмана Борисовича.
          — Присаживайтесь, Рахман Борисович, – распорядился генерал знакомым по телефонному разговору баритоном, – чай, кофе? А, может быть, коньячку? У нас к Вам есть очень важное поручение, уважаемый Рахман Борисович, – продолжил он, когда его собеседник уселся за широкий, тёмный, дубовый стол, а стройноногая пышногрудая секретарша с надменным лицом подала на серебряном с позолотой подносе две чашки горячего ароматного кофе с двумя бокалами великолепного янтарного коньяка, – через месяц к нам в Москву должен прибыть Янош Кадар. Знаете такого?
          — Ну, конечно, Егор Иванович...
          — Возможно, для вас не секрет, – продолжал генерал – что после ухода Леонида Ильича, к которому коллективный Запад относился, ну, может быть, с лёгким снисхождением, однако одновременно огромную роль в международных отношениях играли его личные контакты и связи с первыми лицами западных держав, которые сложились за восемнадцать лет его правления страной. У Юрия Владимировича, к сожалению, такого багажа нет, следовательно, обстановка сильно обострилась. Даже соцстраны стали проявлять заметный холодок. Однако венгры — статья особая. Вы, наверное, знаете, что мадьяры не славяне, они финно-угры. У Андропова, который долгое время работал в Венгрии, и многое сделал для братского народа, сложились очень хорошие личные отношения с Яношем Кадаром, и он приглашает его сюда. Им предстоят серьёзные переговоры. Если всё пройдёт как надо — то мы разместим на их территории нашу новейшую суперсовременную противоракетную систему со сверхмощным локатором. На одном из этапов подготовки визита высокого гостя было принято решение о посещении павильона, который Вы, уважаемый Рахман Борисович, имеете честь возглавлять.
          Егор Иванович слегка побарабанил пальцами по очень толстой зелёной папке, лежащей перед ним на столе, на которой Рахман Борисович с ужасом прочитал свои имя, фамилию и отчество. Судя по толщине папки, в конторе о нём знали всё до мельчайших подробностей.
          — Подготовьте ваш павильон как следует, Рахман Борисович, – серьёзно и строго распорядился генерал в завершение аудиенции, – всё должно быть на высшем уровне. Если понадобятся средства — не стесняйтесь — дадим сколько потребуется и даже больше. Подготовьте вашего лучшего экскурсовода. Если не ошибаюсь, Татьяной её зовут, Ляшко...
          — Бля, да они знают всё обо всём! – изумлённо воскликнул внутренний глас Рахмана Борисовича.
          Целый месяц шла подготовка, которая была кропотливой, суетливой и напряжённой. Павильон “Электрификация СССР” на ВДНХ со всеми экспонатами до блеска натёрли, накрасили, обновили, где это было возможно, и он заблестел и засиял снаружи и изнутри в искусственном и естественном освещении.
          Примерно недели за три до события Рахман Борисович вызвал к себе экскурсовода Татьяну Ляшко, миниатюрную, изящную, весьма привлекательную стройную брюнетку. После небольшого смол-тока Рахман Борисович приступил к существу дела, спрашивая:
          — Татьяна, а сколько у тебя в гардеробе платьев?
          — Не знаю, Рахман Борисович. Не так уж и много. Зарплата-то у меня, сами знаете, не такая уж и большая.
          — Какое из твоих платьев самое красивое? – продолжал директор павильона, делая вид, что не понимает намёка.
          — Сиреневое. Я его купила у подруги. Втридорога. Ей его из-за границы привезли.
          — Часто надеваешь?
          — Нет. Очень редко — только по большим праздникам.
          — Как мадьяры приедут, оденешь его и сделаешь всё возможное и невозможное тоже, чтобы старик в тебя влюбился. Поняла?
          В глазах Татьяны ярко вспыхнули две изумрудные молнии.
          — А мне что за это будет? – спросила она с вызовом.
          — А всё что захочешь! – парировал Рахман Борисович, а сам подумал: “Ну, и змея!”
          Месяц промчался быстро. Настал “БИГ ДЭЙ”. Эскорт старика Кадара в окружении многочисленной свиты прибыл на выставку к одиннадцати утра. Задолго до этого не меньше чем дивизия кагэбэшников, добрых молодцев в чёрных костюмах с портативными переговорными устройствами, заполонили всю огромную территорию выставочного комплекса.
          Рахман Борисович, в своём лучшем швейцарском костюме, вышел на крыльцо епархии встречать дорогих гостей. Рядом с ним — голливудски-белозубо улыбалась красавица Татьяна в практически новом сиреневом платье, которое оказалось очень элегантным — оно безупречно подчёркивало многочисленные достоинства лучшего экскурсовода павильона. “Надо отдать Таньке должное, – самодовольно подумал директор “Электрификации СССР”, – она поработала на славу над своим (как стали называть это явление позже) имиджем”.
          В многочисленной свите Кадара невозможно было не обратить внимания на одну из дам, одетую в строгий кремовый костюм. Безупречно сложенная блондинка была примерно одного роста с Татьяной. Цокая тонкими каблучками, шла она рядом с высокопоставленным стариком, синхронно переводя на венгерский все обращённые к нему речевые пассажи. На симпатичном, может быть, с лёгким провинциальным оттенком, лице очаровательной селянки сидела маска деловой сосредоточенности. Чуть курносый миленький носик “оседлали” слегка затемнённые очёчки, добавляя выражению её лица официальной деловитости.
          По протоколу Рахману Борисовичу надлежало обратиться к делегации с речью. Он заговорил с пафосом, как обычно говорили тогда на подобных мероприятиях, но быстро решил “закруглился”, заметив, что на аудиторию его речь не нагоняет ничего кроме скуки, поспешив передать “эстафетную палочку” Татьяне.
          Певучий голос лучшего экскурсовода павильона зазвенел обертонами, и она увлекла публику внутрь сиявшего всеми цветами радуги, свежеотреставрированного электроэнергетического храма, на ходу рассказывая о достижениях советской энергетики. Элегантно и как бы случайно Татьяна оказалась рядом с Кадаром. Переводчица переводила бойкую речь гида. Делала она своё дело виртуозно — её речь лилась второй звонкой струёю...
          Тот магический треугольник оказался в авангарде свиты, и Рахман Борисович поймал себя на мысли, что до икоты завидует старику, окружённому чудной парой нимф: брюнеткой Татьяной и блондинкой переводчицей.
          Через месяц после посещения Кадаром павильона “Электрификация СССР”, его директора снова вызвал к себе генерал КГБ.
          — Вы большой молодец, уважаемый Рахман Борисович, Вы нас не подвели, – сказал генерал отнюдь не строго, – а теперь, в качестве поощрения, отправляем вас с Татьяной в Венгрию. Оформляем всё как командировку. Три ночи проведёте в Будапеште, а затем пять ночей в шикарном отеле на озере Балатон. И затем снова Будапешт, и ещё один город. Всего двенадцать ночей. Однако там вам предстоит выполнить наше спецзадание. Получите его на месте. Вас встретят...
          В аэропорту Будапешта их встретила Александра — та самая переводчица старика Кадара... Отель в центре столицы напоминал роскошный дворец.
          Александра опекала их все те дни. По-русски она говорила так чисто, без какого-либо акцента, что в этом плане абсолютно невозможно было заподозрить в ней иностранку. Днём, как правило, происходили встречи с местными энергетиками, технической элитой страны, а также с представителями культуры, искусства и даже с молодёжью. Татьяна с Рахманом воодушевлённо рассказывали о достижениях советской энергетики. Вдохновлённый той пропагандистской, практически миссионерской деятельностью на благо любимой Родины, Рахман Борисович порой даже пел песни и читал стихи. Александра безупречно синхронно переводила. Вечерами они ходили в бары и рестораны, посещали концерты, театральные спектакли и киносеансы, побывали также в знаменитых будапештских термах-купальнях, одним словом, вели абсолютно антисоветский, светский образ жизни.
          В городе Будапеште, роскошном и прекрасном, парочка советских “инопланетян” вкусила истинного полнопрограммного коммунизма. Они ели и пили, нигде ничего не платя. Могучая держава инвестировала в мероприятие с лихвой. Александре порой достаточно было всего лишь кому-нибудь из распорядителей улыбнуться, или даже просто сверкнуть жёлто-зелёными очами пантеры в сторону администратора, иногда сказать пару слов по-венгерски, и всё шло как по маслу. Сервис повсюду предоставлялся в наилучшем виде, и приёмы везде были на уровне практически королевском.
          Сопровождающая их “фея” обладала целой кучей достоинств, среди прочего, являясь настоящей полиглоткой: говорила по-английски, по-французски, по-немецки, безусловно, на родном венгерском, а ещё на польском, хорватском и испанском языках.
          — Шурочка, – приставал к ней вечерами захмелевший Рахман Борисович, – и где же это Вы так хорошо научились говорить по-русски.
          Однако Шурочка только отшучивалась. Типа: “любовник у меня был — генерал КГБ”. Рахман Борисович почему-то сразу представил себе Егора Ивановича, и милую красавицу Шурочку резко к нему приревновал...
          Александра оказалась потрясающе эрудированной: историю своего народа и страны знала великолепно. Рахмана Борисовича весьма поразило, когда, рассказывая об истории Венгрии, она произнесла фразу: “Наши предки пришли сюда с Северного Урала”. Вечером третьего дня переводчица повела их в кино на фильм “Сисси” с великолепной Роми Шнайдер в главной роли. Рахман Борисович был потрясён. Роми Шнайдер покорила романтичное сердце директора павильона из Москвы, несмотря на то, что справа и слева от него сидели две потрясающие молодые женщины.
          Время однако шло быстро. Утром по завершении третьей венгерской ночи Александра ждала их у парадного подъезда отеля. Словно амазонка восседала она за рулём шикарного алого кабрио-лимузина. И вот уже мчится озорная тройка по трассе в направлении озера.
          Балатон часто называют Венгерским Морем. Великолепная гладь его бирюзовой, с лёгкой мутноватинкой, тёплой воды производила неизгладимое впечатление. Самый шикарный отель на побережье огромного озера гостеприимно раскрыл им свои объятия. С широкого балкона открывался потрясающий вид на Балатон и его окрестности, на пологие склоны и вершины зеленоватых гор на линии горизонта. Купание в воде и щедром солнечном свете в обществе двух прекрасных нимф, весёлые многолюдные дискотеки по вечерам создавали в душе Рахмана Борисовича ощущение как будто он попал то ли в небесный рай, то ли в особый элитный ад, ибо рядом с двумя великолепными “демоническими креатурами” неспокойная его душа — душа члена КПСС — порой томилась, металась и маялась.
          Третий вечер на брегах Балатона томно таял в лёгкой дымке заката. Рахман Борисович, окружённый двумя Нереидами, сидел на открытой площадке бара с потрясающе-великолепным видом на озеро и горы. Они не спеша потягивали божественный нектар коктейля, цветом напоминавшим закат. Звучала весёлая и заводная современная итальянская музыка. Женщины непринуждённо щебетали. Рахман Борисович углубился в раздумья...
          Вдруг откуда не возьмись, как будто бы прямо из воздуха, рядом с Татьяной материализовался самый что ни на есть настоящий чёрт. Патлатый, на пару дней забывший о бритвенном станке, парень в джинсовом костюме, тёмных очках и синей бейсболке лет тридцати пяти от роду на вид. Он обратился к Таньке по-венгерски: “Йоо эштээт кииваанок!” Однако в его речи явно слышался “идиотский акцент”, который показался Рахману Борисовичу очень похожим на американский. Парень был изрядно выпимши, и бесцеремонно принялся охмурять лучшего экскурсовода павильона Рахмана Борисовича. Наивная советская дурочка вместо того, чтобы проявить бдительность за рубежом вдалеке от родной державы, расслабилась и стала заигрывать с незнакомцем. Никаких иностранных языков, кроме поверхностно изученного в школе немецкого, она не знала. Диалог от этого получался весьма забавным:
          — Hello, beautiful stranger. Do you mind if I sit down next to you?
          — Ах, ах, ох, ох ... БИТТЕ, БИТТЕ. М-М-М ... АБЕР ИХЬ ШПРЕХЕ НИХТ ЗО ГУТ ДОЙЧ... Простите, но я не очень хорошо Вас понимаю.
          — Oh! That's a lovely accent you have! Where are you from?
          Александра быстро уловила суть происходящего, всё поняла и стала мягко и женственно оттеснять приставучего домогарыча. Тогда незнакомец, ничтоже сумняшеся, мгновенно переключился с Танюхи на Шурочку, которая по-английски говорила бегло и свободно, и, обменявшись с ней парой фраз, совершил вульгарную попытку погладить шаловливой ручонкой изящное, загорелое до янтарно-медового цвета, бедро синхронной переводчицы — в ответ на что мгновенно получил смачную звонкую оплеуху.
          — What a fuck are you doing, fucking bitch? – громко и возмущённо завопил парень на весь бар. 
          Над Балатоном нависла ужасающая мёртвая тишина. Терпко и неприятно запахло международным скандалом. И вот тут-то рванула в атаку “тяжёлая советская артиллерия” в лице самого неподражаемого и несравненного красного коммуниста Рахмана Борисовича. “ТЭЙК ИТ ИЗИ, БОЙ!” – раздался его львиный рык на доведённом до высшей степени совершенства в Индии английском языке. А затем венгерские небеса стали сотрясаться иными крепкими и жёсткими выражениями — цитатами из великого и могучего языка Шекспира.
          Однажды в молодости поздним вечером на Рахмана Борисовича напал огромный, разъярённый хулиган и накостылял беззащитному утончённому интеллигенту. Возвратившись с фонарём под глазом, молодой инженер принял экзистенциальное решение: на следующий день приобрёл самоучитель борьбы самбо, автором которого являлся знаменитый мастер этого вида единоборств Лев Борисович Турин, и целую неделю пыхтел по вечерам, отчаянно тренируясь на брошенном на пол матрасе. В субботу отработал пару приёмов с Лёвкой (старшим сыном, которому тогда было лет двенадцать). Лёвка немного похныкал, потирая ушибленное ухо. Но Рахман Борисович воспитывал настоящего мужчину, а не тряпку: “Ничего, ничего, – назидательно-дидактическим тоном сказал он сыну, – в школе зато пригодится в сражениях с поганой шпаной за честь со справедливостью”.
          Короче говоря, американец был блокирован, изолирован, а девичья честь спасена. До крутых и жёстких приёмов самбо, слава Богу, дело не дошло, ибо английская речь Рахмана Борисовича оказалась более чем убедительной — противный пиндосовский чёрт растворился в вечернем тумане также внезапно, как и появился.
          После описания этого кульминационного момента, рассказчик остановился. Взволнованный, он взял бокал, наполнил его водой и жадно выпил. Цветопольская, как всегда, выбрав удачный момент для атаки, задала Рахману Борисовичу пошлейший и подлейший из вопросов, остриём вонзившийся ему между лопаток в самое сердце:
          — И что же, Рахман Борисович, у вас с вашими “балатонскими наядами” не произошло никакого эротического приключения? Ничего кроме танцулек в барах, купания да ночных попоек?
          Вот здесь-то всё и закончилось. Здесь-то прекрасный мир воспоминаний и рухнул в преисподнюю. Более свирепым Рахмана Борисовича ещё никто никогда не видел. Даже видавшая виды Аннушка испугалась не на шутку. Находиться в тот момент рядом с жерлом извергавшегося Везувия было бы гораздо более безопасным занятием.
          — Вон! А ну-ка вон пошла отсюда, старая мерзавка! – было одним из самых мягких выражений гнева Рахмана Борисовича...
          Бедняжка Аннушка с трудом сдерживала благородную ярость трясущегося от неистового бешенства супруга, рука которого так и тянулась к тяжкой вазе с водой и цветами. Спешно спровадив напуганную и раздавленную Цветопольскую, в душе которая тайно ликовала, тому что в очередной раз удачно подъебнула соперника, Аннушка вернулась к супругу. Её доброта, любовь и ласка в совокупности с несколькими рюмочками бурого бренди сделали своё дело — Рахман Борисович успокоился и, наконец, закончил свой рассказ о венгерской авантюре сорокалетней давности, который терпеливая Аннушка выслушивала уже не первый десяток раз. В конце истории Рахман Борисович произнёс сакраментальную фразу: “...тогда из Венгрии я ж не с пустыми руками приехал — привёз кучу подарков и жене, и деточкам моим любимым. Старшему Лёвке, например, привёз импортные кроссовки, джинсы и модную куртку. Лёвка всё это на себя напялил и сделался “первым парнем на деревне”. Девок-малолеток стал портить десятками! Засранец неблагодарный! Сколько ему всяческого добра понаделал, а он теперь мне почти совсем не зво-О-онит”. Рахман Борисович резко по-провинциальному окнул.

          P.S. За безупречный приём Яноша Кадара, проведённую зарубежную операцию и обезвреживание вражеского суперагента Рахман Борисович получил денежную премию в размере ста пятидесяти советских социалистических рублей, а также медаль с почётной грамотой. Александра, как выяснилось гораздо позже, являлась капитаном венгерской внешней разведки. Она была внебрачной дочерью Егора Ивановича, который в молодости в течение нескольких лет служил в Венгрии и имел там тайную любовную связь с местной жительницей.