12 12

это рассказ не о любви, рассказ о боли, преисполненной предательством. о том, как люди теряют друг друга, боясь идти навстречу. в этой истории никто не умер, кроме любви, которую никто из нас даже не пытался реабилитировать и исцелить, пока она металась в агонии, болея смертельно и безнадежно. помню, как ты ворвался в мою жизнь душным летом. весь такой самонадеянный, эгоцинтричный, талантливый, недосягаемый, бросающийся красивыми фразами и оборотами. тогда, впервые за долгое время, я открыла в себе способность вновь смеяться, как когда-то очень давно, когда была ребенком. я любила наши долгие разговоры, которые были на протяжении всего дня: в пыльных маршрутках, под проливным ливнем, стоя под навесом тесной остановки и сжимая букет пионов, которые сама же себе и купила, изредка заполняя пустующие вазы хрупким счастьем. мое счастье с тобой тоже было. такое же хрупкое, неуловимое и мягкое, как сахарная вата, которая вмиг под действием влаги может превратиться в пустоту. но то, что я была счастлива, естественно, бесспорно. любила я тоже бесспорно. по-настоящему сильно. быть может, по этой причине изводила не только тебя, но и себя. этими бесконечными метаниями, ссорами, слезами, которых было так много, что я тонула в этом, захлебываясь талой речной водой, будто в трясине. из чувств, эмоций, ощущений, которые ты несознательно вытащил из меня, оставляя их мне.

помнишь, наш фильм? быть может, ты нашим его не считаешь, но после твоего ухода я искренне боюсь наталкиваться на отрывки из дурацкой истории добротворской, которую транслируют по сей день на всех экранах страны. помню, как много слез я пролила, пересматривая ее снова и снова. помню, как сильно меня пугала безнадежная потерянность этой женщины, порочный круг карины, в который она сама же себя и загнала. была ли я похожа на нее? нет. я никого не выбирала, не металась между мужчинами. только между тобой и собой в редких случаях. в конечном счете я выбрала себя, но счастливее от этого не стала. скорее, наоборот, сердце постоянно щемит тоской и каждый миллиметр нашей квартиры, которая теперь стала только моей, напоминает о тебе. думаешь ли ты обо мне так, как думаю о тебе я? я постоянно на гране гибели и возрождения, когда в моей голове появляются мысли о тебе. мне больно думать о том, что у нас мог быть совершенно другой конец, в котором нет места огорчению и боли, в котором нас судьбами не разбрасывает по разным городам. в котором мы просто любим друг друга, съезжаемся и строим свою семью. кто-то скажет, что слишком банально, но мы, как люди, уставшие от разочарования и разложения этого мира, были бы счастливы такому исходу.

помню, как ты просил меня исчезнуть из твоей жизни. я так долго думала об этом, так долго собиралась с мыслями, что решилась однажды, поломав себя, как когда-то ломали другие, но это делало меня сильнее. и после твоего ухода я продолжаю ежесекундно говорить с твоей тенью, которая следует за мной, куда бы я не пошла. я говорю с тобой безостановочно, сидя в ванной, в которой остывшая вода жалит замерзшую от кафеля кожу, говорю с тобой, покупая в местной кофейне, в которой ты ревновал меня к бариста, латте с соленой карамелью (я больше не смотрю в сторону орехового сиропа, потому что ассоциации с тобой кусают душу, подобно рою назойливых пчел). я признаюсь любви одиночеству, в котором твое присутствие так ощутимо, что порой мне становится больно. признаюсь, словно в попытках докричаться до твоей души, до твоей сути, твоего сознания и тебя, ошибочно считающего, что любви никогда не было. мне жаль, что я заставила тебя поверить в это. мне жаль, что не хватило сил бороться и идти до конца, как бы сильно я не желала видеть в своей жизни тебя одного.

— обещай, что будешь мне хотя бы сниться. по вторникам. двадцать девятого февраля.
— раз в вечность?
— как приходят к покойнику. ведь ты меня больше не любишь,
— не люблю.

приходится ложь спрятать в зажатой зубами сигарете, взятой в плен с такой силой, будто желая откусить фильтр. иногда на вопрос, почему некоторые птицы не летают, хочется ответить, что это от неразделенной любви. точнее, любовь была вполне себе разделенной, только делили мы ее по-разному, потому что один из нас оставался в убытке своих чувств, практически на дне преисподней, о круге которого данте не успел рассказать. или побоялся, потому что на нем было слишком жарко и убийственно больно. я тоже устала ломать свои крылья. поэтому, упав однажды, тоже осталась без них. и, как у любой налетающей птицы, у меня есть своя история.

— как будем делить нажитое, май? — произносит он, складывая в сумку свою последнюю рубашку, которую я постоянно гладила с маниакальным упоением, желая выгладить ее до хруста, чтобы каждое утро, убегая на работу, он вспоминал обо мне. чтобы не забывал о том, как сильно без него болит.
— что мы нажили, ноябрь? кроме взаимных увечий и шрамов, от которых на сердце не осталось свободного места? — я смотрю на него и мне хочется попросить остаться. признаться, что все было глупой детской игрой, в которые мы играли, повинуясь эмоциям, но не позволяю себе сломаться. вместо этого закуриваю третью, будто в попытках выжечь тебя из своих легких никотином.
— мы так долго были вместе. и, ведь знаешь, я любил тебя, как последний дурак. любил искренне. и сейчас люблю тоже. любовь не просроченное молоко, которое можно выбросить в урну и купить новое.
— ты часто поступал со мной, как с этим самым молоком. я тоже любила тебя. любила так, что сердце готово было захлебнуться, но ты вечно бежал от моей любви, как прокаженный от излечения.
— разделим два года пополам. мне любовь, тебе — воспоминания.
— помнить больно.
— любить еще больнее, как оказалось.

прощаться всегда больно, будто сердце извлекают из груди и рвут на части, оставляя тебе лишь скудный ошметок. любить на грани ненависти — это клиника, от которой невозможно излечиться.однажды ты просыпаешься с пониманием, что больше никому и никогда не хочешь отдавать свое сердце, потому что уже поделила его с человеком, которого не могла не любить. его раздробленные скудные кусочки, оставшиеся от некогда целостной картины, будто детали вековечной фрески на потолках старого собора, пропитанного травами и эфирными маслами. ты задаешься вопросом: это сломанные крылья или освобождение? прибегаешь к первому, но прячешь это за масками непоколебимости и силы. наверное, с тобой я была действительно слабой. если дело не касалось нашей любви.

мне жаль, что я не смогла показать тебе, как много ты для меня значишь. мне жаль, что мне пришлось сделать вид, будто ты и вовсе ничего для меня не значишь, чтобы спасти тебя и подарить тебе счастье, ведь со мной ты был несчастен. счастливые люди никогда не станут кричать об обратном только потому, что их сердце рвется в груди от отчаяния. спасать мертвую любовь — как целовать рот в рот покойника, сердце которого невозможно завести.

любил ли ты меня так, как люблю тебя я? мне хочется думать именно так. хочется верить, что все было по-настоящему серьезно, что я действительно была единственной женщиной, которую ты хотел видеть рядом. в любом случае, правда — это всегда гибель, и порой лучше надеяться, что ты ненавидишь меня, и женская фантазия, склонная к романтизму и грезам, дорисует необходимые картинки.хотя бы потому, что ты был для меня одним из всех существующих. поэтому так ломает и ноет внутри болью, от которой нет таблеток, кроме твоих объятий.

прошло так много дней. я стала ненавидеть поезда, ореховый сироп, клетчатые рубашки, слова о вечности.

но продолжать отчаянно любить тебя.;