Умный и его жена

               

Григорий Семенович лежал в маленькой комнате на диване и читал Канта. С каждым прочитанным словом он чувствовал, как в него вливается мудрость, недоступная обычной толпе:

       «…Все отношения мышления в суждениях бывают
       трех видов: а/. отношение предиката к субъекту,
       б/. отношение основания к следствию, в/. отношение
       разделенного знания и всех членов деления…»

Григорий Семенович закрыл книгу и помассировал веки. Под веками во мраке плавали разноцветные круги.
Григорий Семенович снова раскрыл Канта:

       «… Так, оба суждения, отношение которых состав-
       ляет гипотетические суждения, а также суждения, об-
       разующие своим взаимодействием разделительные
       суждения, суть все лишь проблематические сужде-
       ния…»

Григорий Семенович выпятил губы трубочкой:
- Априори-апостериори… - пробормотал он с неудовольствием, захлопнул Канта и взял следующую книгу.
У него на табурете возле дивана всегда лежала стопка книг, которые он читал одновременно, переходя от одной к другой, как многостаночник - такая у него была метода.
Следующим шел Ницше. Григорий Семенович начал читать с прежнего места:

        «Когда Заратустра прибыл в ближайший город, он
        нашел там множество народа, столпившегося на рын-
        ке: народу было обещано, что он увидит канатного
        плясуна. И заговорил Заратустра к народу: «Я учу
        вас познавать сверхчеловека. Человек есть нечто, что
        должно быть побеждено. Что вы сделали для того,
        чтобы победить его?..
         Так говорил Заратустра.»

После Заратустры Григорий Семенович взялся за «Мифы и легенды Древней Греции», а напоследок проработал Екклесиаста : "Потому что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание, умножает скорбь.»
Он закрыл Библию, быстро сел, спустил ноги на пол, сунул их в тапочки и поспешил в туалет, мучительные позывы в который он ощущал уже давно.
«А хороши были бы Андрей Русланович со своим  Колобковым, над томиком Ницше или Монтеня! - самодовольно подумал он. - Небось бы ни слова не поняли!»
Он взял с бачка газету и погрузился в разгадывание кроссворда.
Спустя некоторое время он смыл унитаз и пошел кушать. Григорий Семенович поел селедки с хлебом с маслом, подкрался к закрытой двери, потоптался, кашлянул и вошел.
Лежащая на софе Инга Ивановна подняла на вошедшего глаза раненной газели.
Григорий Семенович острожно опустился в кресло при дверях и смиренно затих.
Инга Ивановна прерывисто вздохнула и опять устремила свой взор в телевизор.
По телевизору шел сериал «Если можешь - разлюби!»
События разворачивались стремительно: подмененный в швейцарском роддоме Никита, сын олигарха Нарышкина, вошел в возраст, прилетел из Лондона в Саратов, встретил там Настю Истомину, свою единоутробную сестру - но он еще не знает, что она сестра, а думает, что она скромная поломойка в больнице для прокаженных, - и влюбился в нее!
 На лице Инги Ивановны полыхал девичий румянец, глаза чудно блестели.
Григорий Семенович слегка пошевелился в своем кресле. Какое-то время он разглядывал мебель, трещину на потолке, пол под ногами, но, наконец, не вытерпев, стал смотреть на экран.
Минут пять он следил за перипетиями молча, но скоро не выдержал:
- Какая у девушки красота, - мерзким голосом сказал Григорий Семенович. - Такая, что тяжело поверить, умеет ли она читать.
Жена издала короткое рыданье.
- Молчу, молчу!
Но молчит Григорий Семенович недолго и, словно толкает его нечистый дух, говорит:
- Рожа у этого олигарха какая глупая - сразу видно, что Кантов не читал…
Инга Ивановна вскакивает с софы и убегает прочь. Григорий Семенович бежит следом, канюча:
- Ну, Криксинька! Ну, не уходи, я больше не буду, честное-пречестное, я - могила!
Но Инга Ивановна не ведется. Она закрывается в кухне на крючок, стоит у темного окна и злобно плачет.
Григорий Семенович, донельзя расстроенный, мышью скребется в кухонную дверь.