Сити-менеджер. Глава VII

        - Чо здесь происходит? – Царенко задал вопрос внутрь кабинета, застыв в дверном проеме, и на всякий случай сделал озадаченное лицо.
        - Не беспокойтесь, дядя, - обернувшись, ответил брюнетистый усач, - сейчас мы починим вашего градоначальника, будет как новенький.
        - То есть как? Едрит вашу налево. – На место искусственной явилась всамделишная озадаченность и вышла за пределы.

        Усач хмыкнул. Напарник, сутулый шатен, откинул дверцу на груди робота, достал из чемоданчика фонарик, осветил внутреннее помещение «чрева». Схема, конденсаторы, проводки. У бывшего мэра снова зачесалась шея. Мысль ушла в прострацию и там потерялась.

        - Извините, Григорий Ефимович. - В кабинет протиснулся Грязный, неся с собой пакеты из фаст-фуда, поставил на стол. – Как заказывали!
        - Отлично! – Усач подошел к снеди. – Это роботам еда не нужна, а человеку без нее - увы!

        Он достал гамбургер и смачно откусил кусман на чуть больше вместимости рта. Мясо захрустело на зубах, послышались смачные чавканья, ходуном заходил кадык. Царенко захотелось подбежать и затолкать этот кусок в самый желудок, продрав пищевод. Руку в глотку засунуть по самый локоть.

        - Иди сюда, Андрюха! – прожевавшись, пригласил усач. - Научишься, и нам не нужно будет приезжать каждый раз. Будешь сам обслуживать своего начальника.

        Сисадмин зарделся, будто первоклашка от похвалы учителя. Григорий тяжело вздохнул, потянул узел галстука, удавкой сдавливающий шею. Опять прошиб пот. Сегодня бросает то в жар, то в холод. Усач сыпал непонятными терминами, Грязнов кивал. Но по глазам читалось: понимает мало.

        Разговор людей на профессиональные темы для человека не в теме звучит, как ботание по фене. Ефимыча насквозь пронизывало удручение. А на улице как назло хорошая погода. Кузнечики выпрыгивают из травки, птички щебечут, словно взбеленились. Пот заглушает запах одеколона. Ноги привычно повернули в магазин, но отсутствие бесплатного кредита и пустой кошелек остудили порыв. Одна мысль грела душу – дома еще осталась выпивка, не зря запасался столько лет и готовил брагу. «Не торопиться, но быть готовым». Царенко ушел в запой на остатках коньяка, настойках и закрутках с огорода.

        СМ-1 восстановили в железе и должности. На стол поставили банку кофе взамен разбитой. Работа закипела по новому кругу. К удивлению судачивших старушек, мол, теперь-то хорошую программу заменят на плохую, тот продолжил улучшать жизнь горожан. Перераспределил мэрскую зарплату в пользу оставшихся сотрудников администрации. Бухгалтерию сократил до одного человека - главбуха.
Как ни жаль Елене расставаться с многочисленными кумушками, родными и близкими, но смирилась. Компьютерную программу освоила, лишь изредка прибегая к помощи Грязнова. Больше над малым не подтрунивала, теперь он - важный человек. Работы прибавилось, но львиную долю выполнял сам сити-менеджер. Да и она понимала правильность решения, лишь порой протяжно вздыхала, глядя в окно. Тосковала по вечерам, вспоминая ежечасные посиделки за чаем, баранками и сплетнями. Одинокая слеза, не спросясь, катилась по щеке.

        В городок потекли инвестиции, завод заработал на полную катушку. Зарплаты выросли до уровня железнодорожников, пришлось повышать даже кассирам в супермаркете. Робот выделил сэкономленные средства на геологоразведку и как в воду глядел, на районе обнаружили залежи никеля. Казалось, город ждет безоблачное будущее, но набежали экологисты, единственный в городе либерал устроил одиночный пикет. Нарисовал плакат с надписью: «Руки прочь от природы!», повесил на шею и день простоял перед мэрией. Дело осложнялось нахождением полезных ископаемых на территории заказника. К распашке заповедных земель аборигены отнеслись прохладно, даже с издевательским ропотом: «Там только Фалей рыбачит со своим дружком-лесником, других не пущают. Пусть теперь и они обломаются». Макарыч приуныл.

        Разыграли тендер. На удивление многих победил отнюдь не «Норникель», но тоже крупняк. С Урала. Дело знать должон.

        За неделю Ефимыч уничтожил все нычки спиртного. Столько лет копил, но запасы переоценивал явно. Не раз он проходился по выстроенной в ряд пустой таре, поднимал бутылку и долго ждал, пока последняя капля стечет в рот. Каждый день он мучился алкогольной жаждой. Карманные деньги кончились, а до возвращения благоверной еще больше месяца. Он пробовал занимать у соседей, но они припоминали прежнее чванство. Отказывали, как казалось бывшему мэру, с издевкой и злорадным удовольствием. Он грозился возвращением к власти и отомстить, они громко хлопали калитками перед носом побиранца. Царенко долго кричал, митинговал, оскорблял до седьмого колена. Они громко хлопали форточками.
Осунувшийся, небритый в неглаженной рубахе он ходил побираться в ближайшее «сельпо», но там тоже побрили с «кредитом». Мужики вытолкали за дверь за задержку очереди. Кто-то даже пнул, оставив отпечаток на брюках. Ефимыч не обернулся. Гордость почти на исходе, бензин почти на нуле, но бывший градоначальник поперся в город.

        Поздний вечер. Вездесущая крапива. Шорох шин по лощеному асфальту. Центр города светился, будто новогодняя елка. Каждый фонарь горел, чего отродясь не бывало. Даже памятник Ильичу отмыли от голубиного помета. Кустики подстрижены, точно под линейку. В парке на лавочках встречалась молодежь. Тише тихого. Громкое веселье гасили сами. О спиртном - ни-ни. Рядом дежурила полиция. Белые рубашки, фуражки, значки, будто каждый день - праздник внутренних органов. Царенко сплюнул в открытое окно, усмехнулся. И нагадил конкуренту, и вернул город к нормальной русской неряшливости.

        Проехав пару кварталов, Григорий Ефимович заметил двух типов бомжеватого типа, распивающих прямо из горла пластиковой баклажки. Явно самогонка бабы Мани, дешево и не отравишься, - огородное зелье, натурпродукт. Грамотный выбор места - полиция у сквера, а здесь тишина и те же сумерки. Та же крапива, летняя истома, провинциальная глухота.

        Царенко остановился, потаращился, сглатывая слюну. Вышел. С размаху хлопнул дверью, для привлечения внимания. Помялся пару секунд для приличия, щелкнул на брелок, пискнула сигнализация. Он хотел придать рукам привычный размах, но даже конечности не слушались приказов мозга, колыхнулись, словно культяпки. Мужики уставились с открытыми ртами. Ефимыч подошел нерешительным шагом.

        - Здорово, мужики!
        - Здорово, коли не шутишь.

        Ответная фамильярность покоробила. Бывший мэр почесал шею, покосился на бутылку, учуял самогонный запах. За неделю без нормального питья резко усилилась острота нюха. И зрение обострилось, он прочел на этикетке «Нарзан». Точно баба Маня!

        - А чой-то вдвоем? Для такого дела третий нужен! Едрит вашу налево. – Царенко рассмеялся нервно, натужно, по-детски. Будто юноша, подкатывающий к девушке, но еще не знающий «как», заготовил шутку и сам над ней гогочет.

        Субтильный протянул баклажку, полупопросил, полупредложил:
        - Уважь, Григорий Ефимович.

        Бывший градоначальник буквально вырвал тару из рук забулдыги, присосался, точно век страдал сушняком. Половина шестидесятиградусной влилась в глотку зараз. Колдыри присвистнули, переглянулись, почесали затылки. Царенко выдохнул, словно дракон, вернул баклажку, утерся рукавом. Он, будто налился силушкой, жидкость разогнала кровь, ряха порозовела. Грудь выгнулась колесом, позвоночник выпрямился, как верстовой столб. Ефимыч, точно вырос на пару сантиметров. Вот теперь руки разошлись с привычным размахом. Весь мир показался по колено.

        - А чо, мужики, может, и сигареткой угостите? Едрит вашу налево.

        Бывший мэр поморщился на протянутую пачку «Примы», но за неимением лучшего. Собутыльники затеяли разговор, жаловались на судьбу вообще, не связывая с новой властью. Захмелевший Царенко перехватил инициативу и начал убеждать население, мол, ему-то тяжелее всего. Быть на вершине и так свалиться, не каждый выдержит. На Западе от такого потрясения не восстанавливаются или восстанавливаются только у этого, как его, психоаналитика. Так что, бывшему градоначальнику положен такой специалист, причем за государственный счет. Иначе один путь в этот, как его, суицид. Бедолаги начали искать пути решения проблемы. Русская душа - сердобольная. Самой хужее всего, а другому поможет. Последнюю рубаху снимет на помощь миллиардеру, пропадающему без любимых устриц.

        - Ефимыч, тебе надо снюхаться со мной. И у тебя будет высшее образование и оклад - тридцать тысяч рублей! – гордо провозгласил сутулый.
        - Сейчас снюхаемся, погоди. - Царенко вернулся к внедорожнику, порылся внутрях. Он надеялся на завалявшуюся сигаретку, но не нашел. Все вычистил, даже бычки скурил.

        Еще раз приложившись из горла, он снова просил «Примы». Одну папиросу Ефимыч заложил за ухо, второй раскурился. Тело изрядно пошатывало, он еле держался на своих двоих. Бывший мэр простился со случайными собутыльниками и покатил восвояси. Опять навалилась хандра, депрессия, безнадега.

        Проехал метров двести. Жезл гаишника, остановка. Спокойный подход стража порядка. Постукивание полосатой палочкой по стеклу водительской двери. Аристократичная работа стеклоопускателя.

        - А-а, старый знакомый. Ты чо, опять не признал? – Царенко нагло высунулся из окна. - Едрит твою налево!
        - О-о! – Сержант отшатнулся от перегара. – Добрый вечер, Григорий Ефимович, выходите, будем оформлять.
        - Куда оформлять? Ты чо, попутал?
        - Лишение прав. Выходите, выходите. – Сержант самовольно открыл дверь.
        - Не трогай! Я сейчас Чеботару позвоню. Будешь стоять передо мной по стойке «смирно» и строиться на подоконнике! А завтра я тебя уволю! Едрит твою налево.
        - Владимир Митрофанович отстранен от дел. Так что, все, - ваша власть кончилась. Выходите.

        От такой новости бывший мэр сразу сник, дал выволочь себя под белы рученьки. Он все-таки позвонил из патрульной машины. Глава полиции подтвердил: единственная надежда для самого – проводят спокойно на пенсию. Но это новая власть надвое сказала. В общем, печаль, уныние, тоска. Царенко вернул телефон и отказался от освидетельствования.

        Ефимыч сидел на крыльце дома, с недосыпа таращась на белый джип. Без прав, без бензина, без денег. Жизнь под откос, серое небо, зелень крапивы. Он ошалело глядел в букву «h» на ободе колеса в слове «Michelin». Вычурная ни к селу, ни к городу. Торчит в середке, точно больше всех надо, словно кость в горле. Но выброси, получится «миселен». Бывший градоначальник расхохотался. «Миселен»! Едрит твою налево. Гогот перекричал заутреню петуха.

        Царенко встал, хлопнул себя по бедрам. Тяжелый выдох вырвался из груди. Вчера менты доволокли до дома. Сержантик сел за руль. Машина заглохла за километр до коттеджа: бензину - каюк. Пришлось патрульному седану взять внедорожник на буксир. В доме шаром покати, закуска кончилась раньше спиртного. Хотя он даже радушно приглашал зайти. Стражи порядка, понятное дело, отказались.

        Распогаживалось. Лето, как-никак. Ефимыч вытянул руки перед собой. Тремор пальцев. Желтая кожа. Ногти выросли, как маникюр у жены. Золото перстенька сверкнуло на солнце. Старинный. Когда-то Валюха дарила, то ли на День рождения, то ли на очередной День свадьбы.

        Бывший мэр в шортах и майке-алкоголичке шел по местной «долине нищих». Размах рук заметно уменьшился, прохожие уже не отскакивали в сторону, боясь попасть под раздачу. Встречные иногда здоровались, но Царенко не отвечал. Раньше просто не удосуживал, сейчас мешали внутренние диалоги. Еще чуток и можно вызывать санитаров. Сам вставит мослы в смирительную рубашку. И даже будет сердечно благодарить, целовать в лоб. Опять на полное гособеспечение, только вид сбоку.

        Через сотню метров накрыла одышка. Григорий Ефимович поминутно останавливался, но снова тащился вперед с упорством ледокола. У высокого забора трехэтажного особняка, бывший градоначальник долго дышал в землю, согнувшись в три погибели. Как чуть полегчало, нажал на звонок. Старенький, советского образца, черная кнопка в белом корпусе. С той стороны будто ждали.

        - Чо тебе? - раздался мальчишеский фальцет с едва различимым акцентом.
        - Барона позови.

        Через пять минут калитка отворилась, вышел крупный мужик, под стать Царенко. Смуглая кожа, черные волосы, едкие глаза. Кумачовая рубаха, заправленная в синие джинсы. Черный пиджак. За спиной стояли зрелые мужчины и мальчуганистая мелюзга. Главарь смерил бывшего мэра взглядом, проговорил:
        - Чо хотел?

        Ефимыч долго боролся с цыганами. И выгнать не мог, и подмять под себя. Чеботару старался, но бесполезно. Верткие. Приперлись, облюбовали местные места, обосновались. С утра заряжали «шарманку» - ездили по частному сектору с громкоговорителем, призывали народ сдавать металлолом и сломанную технику. Куда девали, как починяли, - бог весть. Бабы с дитятями дежурили у церкви и на вокзале, занимаясь гаданием. Гипнозом и заговорами выманивали деньги у прохожих. Приторговывали наркотиками, золотишком, нередко краденым. Но не подкопаешься, прятали концы, точно в речной омут. Рейды полиции не давали результата, на крышевание не велись. «Ты докажи, начальник, что занимаемся незаконным, тогда и поговорим». А доход шел солидный. Отгрохали высочайшую башню на дорогой земле. Царенко рвал и метал, не желая терпеть соседства, но потом смирился. Да и выселить не мог, вроде ведь как люди, хотя и не пойми что.

        Григорий Ефимович схватил себя за палец, долго, с болью на лице снимал перстень. Раньше без мыла эта экзекуция не проделывалась. На коже остался кровоподтек и белая полоска, как незагорелый оазис.
        - Сколько дашь? - Бывший мэр протянул печатку цыгану. - Едрит твою налево.

        Барон покрутил перстень, посмотрел на свет, передал сородичам. Сам зорко глядел в глаза гостю. Царенко держал взгляд с легким прищуром, будто на солнце. Сородичи тоже покрутили, повздыхали, покалякали на своем наречии.
        - Две тысячи, - выдал цену барон.
        - Ты чо? Я за пятнадцать покупал.
        - Ну, три. Не хочешь, продавай, кому хочешь.

        Цыган протянул перстень хозяину. Ефимыч скривил губы, почесал шею.

        - Ладно. Давай! Едрит твою налево.

        Барон кивнул мальчишке, тот пулей метнулся в дом, вернулся через минуту. В ладонь бывшего градоначальника легли три серые бумажки. Царенко придирчиво осмотрел на свет, обнаруживая водяные знаки. Хотел попробовать на зуб, но вспомнил: так делают только с монетами. В этот момент Архангельск казался самым близким городом. Григорий хмыкнул, небрежно погрузил купюры в задний карман шорт и пошел прочь. Но сделав пару шагов, услышал окрик барона:
        - Эй, Ефимыч!

        Бывший мэр развернулся. Рука сделала козырек над глазами, прикрываясь от солнца.

        - Ты заходи, если чо.

        Бывший градоначальник бодро прошел мимо родного дома и устремился дальше по широкому асфальту. Путь дальний, одышка, но солнце еще высоко. Деревенский простор, томное марево лета, стрекотание насекомых. Он прикидывал за сколько дойдет и каждый раз собирался вернуться за канистрой. Оборачиваясь назад, отмечал, как далеко зашел. Глядя вперед, видел цель, как заветный маяк в кромешной тьме. Хотелось действия, а силенок в обрез. Он присел на камень, но услышав стук копыт, подскочил и зашагал вперед. Прошел пять шагов и почти умер.

        - Тпру! - Возница, седовласый старичок в шапке-ушанке и ватнике на сальную майку, осадил лошадь, поравнявшись с Царенко. - Далече собрался, Григорий Ефимыч?
        - В центр.
        - Тю! А чо не на джипе свовом? Туда ж пять килОметров.
        - Нужно ходить. Врачи советуют. Десять километров в день. Вот, схожу туда-обратно и норму выполнил.
        - А-а, ну, бывай тогда! - Возница поднял поводья.
        - Постой! - Бывший мэр подошел к телеге, подделался под сельский говор: - А ты далёко?
        - Да тоже в город. На базар.
        - Ну, тады и я с тобой. - Царенко забрался на телегу.
        - А как жешь здоровье? Десять километров туды-сюды?
        - Врачи сказали, резко начинать нельзя. Начну с пяти километров, туда с тобой, обратно пешком. Едрит твою налево.

        Старик гаркнул «но-о», подковы и колеса вновь застучали по асфальту. Мясистое тело Ефимыча стало отзываться на ухабы и колдобины. Бывший градоначальник про себя подсчитывал синяки, ссадины, ушибы.

        Дед жил за «долиной нищих», на хуторе в пять дворов. Покосившиеся лачуги, деревянные сараи, заборы в две жерди. Царенко порывался снести убогие хибары, но не желал переселять челядь в квартиры. Дожидал, когда помрут старики, тогда и землю можно прихватизировать бесплатно. Молодежь редко возвращалась в родные пометы. Вартанян хотел построить здесь коттеджный поселок. На резонный вопрос: кто тут будет жить? Отвечал: «москали, да? Они вэздэ дачи скупают».

        Дрожки растрясли жирное тело Ефимыча. Он слез с телеги, точно побитый. Колени дрожали. Правый бок превратился в синяк. Царенко покряхтел, поохал, как старик. Поприседал, как спортсмен для разминки. Но пройдя пару-тройку шагов, организм подтянулся ближе к норме.

        Бывший мэр сразу в супермаркет. Долго стоял перед выставкой дорогого алкоголя. Изучал цены, приседал на корточки, вставал на цыпочки. Кривил лицо, гладил шею. Он хмуро прошагал в отдел напитков для народного потребления. Глядя на ценники, удивлялся и присвистывал. Водка сильно подорожала, меньше двухсот рублей не укупишь. Выбрал самую дешевую пол-литру.

        К молоденькой кассирше стояла очередь из мужиков с заигрываниями. Старушка на соседней кассе дремала с открытыми глазами. Царенко разбудил. Бабуля долго пыталась попасть терминалом в штрих-код бутылки, потом неспешно отсчитала сдачу. Ефимыч трижды пересчитал, сгреб все до копеечки, забрал чек. Выйдя на улицу, срочно свинтил пробку. Огненная жидкость обожгла глотку. Бывший градоначальник дыхнул драконом. Он снова забежал в магазин. Осмотрел на кассе прейскурант, поводил пальцами по строчкам, почитал по слогам, как ребенок. Потом отсчитал деньги и дважды перепроверил. Старушка долго возилась с нахождением нужной пачки сигарет, Царенко бурчал и подзуживал. От хмеля на пустой желудок начал заплетаться язык. Она все-таки нашла, он снова выскочил на воздух. Сделал еще глоток огненной, раскурился. Настроение поднялось, словно летнее солнышко. Крепко держа бутылку за горлышко, он двинулся к частному сектору.

        Проходя мимо «второго дома» - мэрии, Ефимыч зыркнул на верхние этажи. Окна любимого кабинета. Белый пластик, шторки, подоконник. Цветочки в горшочках, принесенные и поливаемые Нефедихой. Сейчас там сидит железный чурбан, и несмотря на воскресенье, работает сволочь. Бывший мэр сплюнул на чистый тротуар и ускорил шаг.

        Поодаль развернулось масштабное строительство нового микрорайона. И когда только успевает? И опять мимо кармана. А кто здесь будет жить? Местная беднота? Эти коробки явно не для москалей. Еще чего доброго безумная железяка начнет раздавать жильё бесплатно, как в Советском Союзе, и куда губернатор смотрит? Вот, с кого надо начинать менять власть, эксперименты проводить, а страдают невинные мэры.

        У прохожего он спросил нужную хату и вошел в незапертую калитку. В ноги кинулся песик ростом с вершок, зато лаял с апломбом немецкой овчарки. Басовито, громко, кусаче. Царенко на инстинктах отпрыгнул в сторону. Хватануть за брючину собаке помешала цепь, надежно приковавшая к будке. Поняв границы безопасности, бывший градоначальник успокоился и мысленно перекрестился. Огляделся. Ухоженный огородик, тепличка, добротный сарайчик.

        - Да уйди ты! - Царенко намахнулся на собаку бутылкой. - Едрит твою налево.
        - Здравствуйте, Григорий Ефимович. - На крыльцо вышла хозяйка, вытирая руки о передник. - Вам кого?
        - Грязный здесь живет? Э-э, то есть… Грязнов Андрюха.
        - Это вы перепутали. Видно с подпития. - Хозяйка рассмеялась, явственно косясь на бутылку. Бывший градоначальник спрятал тару за спину. - На параллельной улице, чуть в стороне от нашего дома, по диагонали. Да вы идите, сразу узнаете. Больше не заблукаете, если не забухаете.

        Ефимыч пошел, не очень понимая, как угадает. А еще тихо ненавидя дамочку за явные намеки и разговоры стихами. Но хозяйка оказалась права.

        Покосившаяся изгородь. Калитка нарастапашку. Народ снует взад-вперед, в основном, мужики. Бурая дворняжка надрывается от лая, кидаясь на дозволенную длину цепи. Одноэтажный домишко в черный цвет держится на одном честном слове. Крыша в серый шифер, дыры видны с околицы. Кусты малины вдоль забора, крапива и бурьян. Огород в одну грядку.

        - Схоронили, бабулю, Григорий Ефимыч, - скорбно произнес старик, снял шапку и прослезился.

        Он протянул руку. Царенко переложил бутылку в левую, пожал.

        - А где Андрюха? Едрит твою налево.
        - Внутрях сидит. Да вы проходите, Григорий Ефимыч, помяните бабушку.

        Осознав причину народного ажиотажа, бывший мэр огляделся и прошмыгнул к сараю. Не строение, а труха, того и гляди рухнет от дуновения ветра. Улучив момент, когда люди вроде не подглядывают, Царенко сунул бутылку в поленницу. Для надежности тайника заложил подвернувшейся дровишкой. Внимательнейшим образом он запомнил место, уже собрался пройти в горницу, но помедлил. Нашел уголек и нарисовал на торце дровины крестик. И уже выпрямившись, раздув грудь, вошел в избу.

        Светлая горница. Отваливающаяся штукатурка, растрескавшаяся побелка потолка. Длинный стол. На стулья положили лаги для удобства рассадки большого количества люда. Клетчатая клеенка в качестве скатерти. Нехитрая снедь. В основном, самогон и хлеб. Кое-где тарелки с остатками кутьи, маринованными овощами. Пришедшие на поминки разбились на группки, вели беседы по двое, трое. Изрядно захмелевший Грязнов сидел на дальнем краю стола, наклонившись к старику-соседу, внедряющего философию в уши сисадмина. Атмосфера духоты и потности пространства.

        Царенко подошел к бывшему подчиненному. Грязный медленно поднял глаза, узнал, невольно потянулся для вставания. Бывший мэр скорбно положил руку на плечо Андрея, усадил обратно, сделал соболезное выражение лица. Без слов, без комментариев. Красноречивое молчание, как всегда мечтал. Сам сел во главе стола, налил половину граненого стакана. Разноголосица вмиг смолкла. Все подняли стаканы, уставились на Царенко. Ефимыч выдохнул в сторону, поднес тару ко рту. Но осознав себя в центре народного внимания, бывший градоначальник нахмурился уже от скорби за задержку приема напитка. Встал. Выпрямился, будто памятник себе.

        - Я, как человек, давно знавший покойницу, - начал врать, - скорблю вместе с вами. У бабули были золотые руки, золотое сердце… Она, можно сказать, вскормила на своей груди… Помню, когда я был пацаненком… - На Царенковском челе отобразилось подобие сладких воспоминаний. Но ври, ври, да знай меру. Он сухо и твердо закончил: - Помянем! Едрит твою налево.

        Самогонка обожгла нёбо. Стаканы стукнули по столу. Народ срочно взялся закусывать. Заработали челюсти, застучали ложки. Кто первый зачерпнул, тот и прав, - естественный отбор еды в людской природе. Ефимыч успел схватить соленый огурец, положенный на блюдце с помидорами из закруток. Захрустел от души, подавляя пожар в горле.

        - А откуда вы знали бабушку? - пьяно поинтересовался Грязнов.
        - Об этом позже. Ты мне лучше вот, что скажи...

        Но в свете нынешнего положения приступать сразу к делу не годилось. Сначала нужно о погоде. Бывший начальник взял паузу, благо набитый рот позволял.
Как там Валька в Турции? Огурец напомнил. Одна, без мужниного плеча. Пропадает, поди. Тянет домой. Но нельзя. Путевку нужно отработать до конца. Последние деньги сгореть не должны. Накатила ностальгия по жене, глаза заслезились.

        - Как там на работе дела идут? Тебя, говорят, повысили? Едрит твою налево.
        - Кто говорит?
        - Неважно. Повысили?
        - Да нет, просто кабинет дали попросторней, рядом с бухгалтерией. Многих же девчонок уволили.
        - А-а, ну да, ну да.

        Царенко снова налил, заставил и сисадмина выпить за компанию. Хотя тот держался на морально-волевых, чуть не падая лицом в кутью. Ефимыч закусил помидором. Под парами схватил Грязного за шею, привлек к себе, словно братана.

        - Ах, Андрюха, Андрюха, душа ты человек! Едрит твою налево. Лучше скажи, как нам извести железного чурбана? Ведь город по миру пустит.
        - Почему? Вроде все нормально идет.
        - Нормально? Эх, молодой, ты еще, не понимаешь. А какие у него слабые места?
        - Да нет у него слабых мест.
        - У каждого человека есть слабые места.
        - Но ведь он не человек.
        - Точно! - Бывший мэр рассмеялся, потрепал Грязнова за щеку. - Поймал! Поймал! Едрит твою налево. А где у него кнопка? Как его отключить?
        - Не получится. У него тройная система защиты, плюс дублирование функций на разных микросхемах.
        - А если на него вылить… ведро воды?!
        - Ну, теоретически, если затечет за шею…
        - А где у него шея? Он же не человек?.. А-а, ага, теперь я тебя поймал! Едрит твою налево! А вообще, я не понимаю, почему Вартанян его не «убил». Не туда стрелял? Не повредил главную... как его, эту?
        - Микросхему.
        - Да?
        - Да.
        - Эта та, которая на груди, да? А он-дурак бабшку ему снес, вместо того, чтобы в сердце, да?
        - Да, но и то чисто теоретически, еще нужно дублирующую систему расковырять в щитке за спиной.
        - Там тоже такая дверка, как на груди, да?
        - Угу.
        - А батарейки у него насколько хватает?
        - Надолго, он же постоянно подзаряжается, розетка прям за вашим местом. Он шнур не вынимает.
        - А если электричество пропадет?
        - Ну, надолго же не пропадет. Как мобильник будет. Два-три дня в режиме экономии протянет.
        - Андрюха, друг! - Царенко снова налил себе и другу. Выпил в одного. - Ты должен мне помочь от него избавиться. А я тебя озолочу. Хочешь, замом сделаю по этим как его… технологиям?
        - Спасибо, конечно, Григорий Ефимович, но меня все устраивает.
Вот это и плохо! Нас всегда все устраивает! Привыкли жить «моя хата с краю», а люди пропадают, в стране бардак, деревня вымирает. А нас все устраивает! А нужно действовать. Пошли! - Бывший начальник встал. - Покончим с этим прямо сейчас. За Родину! За Сталина!

        Прозвучало, как тост. Старики подняли стаканы и опрокинули самогонку в рот. Застучали ложки, захрустели челюсти. Огнедышащий выдох, перегар, возобновление бесед.

        - Не-е, я не пойду, - промычал сисадмин. - Да и закрыта сейчас мэрия. Елена Федоровна всегда на ключ запирает.
        - Вот! Нам всегда «все равно». Эх ты! Едрит твою налево.

        Царенко замахнул стакан, назначенный соседу, занюхал предплечьем. Явственно ощутил: уже кожа пропиталась алкогольными парами и куревом. Он потянулся за огрызком огурца, но тот умыкнул тщедушный старик с горбатым носом. Ефимыч обиделся на все человечество. Вот с какими людьми приходится работать, ради кого стараться, ночами бдеть.

        - А теперь вы скажите, - не забыл Грязный.
        - Чо сказать?
        - Откуда вы знаете бабушку… с малолетства?
        - По-твоему насколько я выгляжу?
        - По-моему, вы выглядите... - Андрей хитро улыбнулся и отсел. - На все сто!
        - То-то же. - Царенко расценил шутку всерьез. - Едрит твою налево.

        Ефимыч отломил мякиш хлеба, закинул в рот и ушел с горечью. Нычки, конечно, не нашлось. Как ни обыскивал, - тщетно. Ни одного полена с угольным крестиком.

        Нет, что за люди? Покойница померла, а они все равно воруют. Ничего святого! Значит, правильно делал, что обносил бюджет мимо карманов вот таких вот деревенских горожан. И мало себе взял, надо бы побольше. Зря он жалел народ, совестился. Ну да ничего, придет время, наверстаем.

        День клонился к закату. Шелест ветерка перекрывали лишь кудахтанье кур и гоготание гусей. Изрядно набравшийся Царенко шел, пошатываясь, размахивая руками в целях безопасности от падения. Шел на автопилоте, четко стремясь к месту посадки. Даже начал насвистывать, точно Макарыч, но с хрипотцой. Еще бы тросточку Фалея позаимствовать, - тогда бы полный антураж.

        Знакомый дом, двор, сад. Синие стены, зеленая крыша. Флюгер-петушок на крыше едва покачивался из стороны в сторону. А Ефимычу казалось на улице ураган, смерч, тайфун, того и гляди свалит с ног.

        Дверь, как всегда, не заперта. Он вошел. В нос ударил плесневый запашок редко проветриваемого помещения. Бывший мэр кое-как сбросил туфли в прихожей.

        - О, Гришенька! - Нефедова выглянула из спальни в махровом халате, подчеркивающим сдобные груди. Чиста, словно после бани.
        - Привет! Едрит твою налево.

        Царенко сразу потянуло на ласку. Скабрезная улыбочка, слюнки, потные ладошки. Он обхватил любовницу и впился в жирные губы. Мягка, будто подрумяневшееся тесто. Кувыркались недолго: пять минут и достаточно, с учетом раздевания.

        - Жена уехала, а ты только сейчас заявился? - воззвала к сексуальной совести главбушка, тяжело дыша под тяжестью чиновничьего тела. - А я думала, ты каждый день заходить будешь.
        - Ты чо-то больно охочая стала до этого дела…
        - В сорок пять баба ягодка опять. - Она хихикнула по-девичьи звонко и щелкнула хахаля по носу. - Ладно, пойду подмоюсь. Оставайся, Гришенька. Самогоночки выпьем. Повторим.

        Она подмигнула и рассмеялась. Выбралась из-под бывшего начальника, накинула халат и выскочила из спальни. И сколько энергии и даже гибкости в этом полужирном теле. Он глянул в окно - темным темно.

        Душ располагался прямо в хате. Все удобства Ефимыч сделал пассии за счет мэрии, а сказал - за личный. Но она - бухгалтер, - не скроешь, не проведешь. И все равно долго благодарила в любое время, разных позах и обстановках. Медовый месяц служебного романа: вино, конфеты, секс.

        Бывший градоначальник поерзал на кровати, аккуратно встал, оделся. С потом часть хмеля улетучилась, хотя от резких движений кружилась голова. Он прошел мимо душевой, придерживаясь за стены. Лилась вода, стучала по занавеске, Елена напевала. Скоро все в городе будут насвистывать, как Макарыч. Может, это и есть старость? Царенко прошагал на кухню.

        Дамская сумочка на стуле. Гость быстро обшманал, вытащил связку ключей. Еще раз глянув в сторону душевой, где по-прежнему шел увлеченный процесс, он выскочил в прихожую. Ноги в туфли и во двор. Свежий воздух напоил прокуренные легкие. Он пошарился по хозяйству.

        Откуда у бабы инструменты? Да и мужика нет сто лет в обед. Как тут завалялась монтировка? Одному Богу известно. Он попытался пристроить железяку в карман шорт, но выпячивала. В итоге сунул под майку. Холодная, едрит ее налево. Но ничего, легкая дрожь, пара секунд и температура в норме. Даже почти не мешает ходьбе.

        Вечерняя улица. Дальний поход. Таким макаром и, правда, будешь ходить по десять километров в день, точно эти балбесы: спортсмены и туристы. Жаль, одышка никак не побеждается. Нужно начать борьбу с весом. Он остановился и, вытянув руки вперед, дважды присел. Третий присед осилил бы вряд ли, поэтому засеменил дальше.

        Ефимыч дошагал до мэрии. Огляделся. Молодежь в парке занимается поцелуями, - не до прохожих. Верка с Элькой на вахту еще не заступили. Полицейская машина уехала перед приходом бывшего мэра, он успел разглядеть багажник. Даже сплюнул и проклял вослед.

        Здание освещено уличной иллюминацией, окна во тьме. Но мы-то знаем, работает измоден. Стало быть, он - тьма, а я - свет, ибо человек. Едрит твою налево.

        Царенко вставил ключ в замок, два оборота и он внутри. Коридор в потемках. Видно хуже, чем на улице, там хоть фонари горят, причем все. Не то, что в старые добрые времена, когда горел один из десяти, зато какая экономия для города! А на сэкономленные деньги достроенный коттедж.

        Он сплюнул и ничтоже сумняшеся нажал на выключатель. Коридор осветился. Ярко. Он - свет и несет людям свет. А все, кто встает на пути света, есть тьма, и подлежат освещению. Царенко двигался на второй этаж, зажигая повсюду лампы, чувствуя себя Прометеем.

        Родной кабинет. Он любовно погладил косяки. Ефимыч распахнул дверь широко, вошел по-хозяйски, заранее натянул улыбку и нажал последний выключатель.
Любимая люстра. И тут все лампочки горят. Так и при прежней власти, людской. Опять недоработочка со стороны железного чурбана. Едрит его налево.
Бывший градоначальник злорадно оглядел обидчика.

        - Царенко Григорий Ефимович. - СМ-1 просканировал гостя. - Спасибо за визит, но администрация сегодня не работает. Приходите в рабочие дни с девяти до восемнадцати ноль-ноль.
        - Ах ты, падла! До восемнадцати ноль-ноль, значица. Едрит твою налево.

        Бывший мэр выудил монтировку из-под майки. Согретое железо горячило кровь, взывало к действиям. Он постучал по ладони, словно полицейский дубинкой. Зубы сжались, мышцы напряглись. Заиграла злорадная ухмылка. Сити-менеджер продолжал бесстрастным голосом:
        - По всем вопросам вы можете обращаться с понедельника по пятницу с девяти до восемнадцати ноль-ноль. Будем рады вам помочь.
        - Сейчас я тебе помогу, выродок. Молись! Едрит твою налево.

        Он подошел вплотную и начал нащупывать на груди робота дверцу.

        - Что вы делаете? - вопрошал СМ-1. - Вы - сертифицированный специалист по робототехнике?
        - Сейчас я тебя починю, уродец. Сейчас, сейчас.
        - Что вы делаете? Вы - сертифицированный специалист по робототехнике?
        - Да заткнись ты уже!

        Царенко нащупал. Толстые пальцы не проходили в щели, а зацепки не наблюдалось. Он сделал шаг назад, для раздумья почесал шею. А потом с силой вогнал монтировку в щелку, резко рванул. Пимпочка подломилась, дверца распахнулась. Ефимыч уставился на внутренности робота, будто баран на новую микросхему. Проводки, кабельки, шлейфики. Какие-то маленькие коробочки: прямоугольные, квадратные, круглые. Какие-то называются, наверное, транзисторами, какие-то диодами - школьный курс физики не прошел даром! Но какие? Он пытался вспомнить картинки из учебника.

        - Что вы делаете? - по-прежнему, вопрошал робот. - Вы - сертифицированный специалист по робототехнике?

        Бывший градоначальник соображал, но получалось, как всегда, слабо. Сюда бы Вальку, она бы сразу поняла. Но нельзя, нужно отработать последние деньги на курортах Турции. Да какая разница куда? Царенко занес монтировку, как копье, метясь в середину платы, точно в сердце.

        Продолжение - http://proza.ru/2023/08/02/923