Глава 14 - Весной на Путорана

Елена

Легко сказать: ночёвка. А где у нас, раззяв, палатка? Придётся пробовать известный таёжный способ. Вернее, пробовать будет Саня, а я - наблюдать за ним, прислонившись к камню. С моими ногами не больно-то попрыгаешь.
Белый выкапывает лавинной лопатой глубокую, около метра, яму, в которой могут поместиться две наших тушки. Дно выстилает ковриками, на них мостит спальник. Велит мне заползать внутрь, накинув сверху пуховик. Когда спускаюсь, закидывает сверху это ложе снегом, оставив только маленькую лазейку – для себя. Тоже раздевается и протискивается в неё. Потом изнутри засыпает вход. Лежим в снегу, как куропатки. На Муксун-Нералахе встречались эти белые птички, выпархивали из своих снежных спален прямо под ноги. Сугробы для них, как для нас сейчас, самое тёплое одеяло. Мужички при виде таких взлётов приходили в неистовство. Махали палками, орали: – мясо улетает! Очень им хотелось подбить местную дичь. Только Макуха жалобно урезонивал - мол, друзья, для охоты надо было не ледорубы, а берданки брать…
Только бы не нанюхали нас хищники. Дед Жорка говорил, что на Таймыре особенно нужно остерегаться волков, хотя и встреча с росомахой тоже не подарок. Волки здесь почти белые и громадные, до метра в холке, а шуба такая, что туша убитого зверя может до суток оставаться тёплой даже на здешнем яром морозе.
Снег давит, дышится с трудом, но зато в такой берлоге даже жарко. Или это температура даёт себя знать? Слава Богу, меня больше не тошнит, но кашель и озноб треплют жестоко. Кожа сухая, губы потрескались, голова раскалывается и гудит, как пустой казан. Или это вернулась пурга и рычит снаружи на разные голоса? Ой, я что – нечаянно вылезла из спальника? Почему вдруг оказалась посреди высокого соснового бора? Со всех сторон, и на чернильном небе – сверкающие разноцветные столбы, уходящие высоко-высоко, почти в космос. Столбы становятся всё толще, постепенно, как в театре, сливаются в единую бесконечную линию, и эта линия начинает медленно колыхаться, увлекая и маня своим ритмом… Такой красоты мне не доводилось видеть нигде и никогда! Хочется потрогать руками этот небесный свет, и я тянусь к нему всем телом, И вот уже лечу навстречу сказочному сиянию, и в ушах звенит какая-то радостная песня…
Вдруг небо меркнет, волшебные столбы исчезают. Прерывается и мой полёт, остаётся только непроглядная тьма, в которой ревут мерзкие голоса, предвещают неладное. Я зажимаю уши и с криком бросаюсь прочь от звуков, страшнее которых ещё не слыхала.
Но что-то держит меня, через бурю и стоны я различаю будто-бы знакомый тихий шёпот. Шёпот становится громче. Да это же Санёк! Меня зовёт голос Белого:
- Алёнка, очнись, перестань плакать и вырываться! Это же я, Саня!
Оглядываюсь и понимаю, что волшебная и жуткая ночь прошла, над землёй висит неугасимое солнце, а сама сижу в одном свитере у развороченной снежной ямы со скомканным спальником внизу. Рядом - Беляев, изо всех сил стискивает мои плечи. Ни мужа, ни остальных ребят не видно.
- Это же я, Саня! – твердит он, не отпуская меня.
- Где мы? – спрашиваю недоумённо. Не могу взять в толк, как мы оказались одни в этом месте. Или это ещё сон? Не хватает только, чтобы мне грезился этот мальчишка!
Но нет, всё происходит наяву. Мороз начинает пощипывать горячие щёки, опять подступает озноб, от болезненной лихорадки громко стучат зубы. Ах да, я же больна. Я брежу?
- Алёнка, ты что – на самом деле ничего не помнишь? – с подозрением спрашивает спутник.
Удивлённо озираюсь вокруг. Этого ландшафта я точно ещё не видела.

***

Постепенно сознание яснеет, но того особенного, о котором хочет знать Саня, на ум не приходит. Медленно, будто из глубины, всплывают картины подъема по ручью, восхитительные виденные на плато панорамы, строительство иглУ. Наконец, вспоминаю что мы с Беляевым в радиалке, спускаемся с безымянного перевала, где оставили свою записку. Почему-то невыносимо болит голова. Никакой другой информации в моей черепушке нет. Что я должна помнить?
- Скажи толком, что тут случилось?
Саня сглатывает, как будто собирается нырнуть, и произносит:
- Похоже на мерячение. Слышала о таком?
Разумеется, я читала об этом феномене. При недостатке питания и витаминов, при тяжелой работе и больших напрягах люди иногда впадали в психическое состояние, похожее на зомбирование. Особый транс – пишут, что это наследие прошлого - случался в основном у путешественников, аборигенов Заполярья и жителей других арктических и антарктических зон. Это малоизученное явление ещё романтично называют Зовом Полярной звезды. Мерячение считают одной из возможных причин недавней гибели на Северном Урале группы лыжников под руководством Дятлова. Но какое отношение имеет данный психоз ко мне?
- Мы уже два дня пашем, как мамонты, так? – говорит Саня. – До этого тоже не прохлаждались. Питаемся почти впроголодь и без воды, так? Попали в экстремальную ситуацию, да? И ты крепко прихворнула - тоже правда?
- Ну да. Но при чём тут сдвиг по фазе?
- А при том, дорогая, что как раз из-за всего этого и накатывают северные чудеса. Прибавь недостаток кислорода. Атмосфера же здесь почти так же разрежена, как на больших высотах. Вот всё и сложилось…
-Да что сложилось, что здесь было-то? – начинаю кипятиться я.
- Ты, Алёнка, не сердись и не перебивай. Было вот как…
И Белый рассказывает вещи, от которых уже не озноб, а мурашки бегут у меня по спине.
…Под утро, когда я перестала метаться в жару, успокоилась и крепко заснула, он решил встать пораньше, чтобы сбегать вниз – загодя накатать лыжню и при возможности набрать веток для костра. Спустился довольно далеко, почти к леску, когда над долиной раздался крик. Доносился он со стороны нашего сугроба. Кто-то громко не то причитал, не то пел высоким гортанным голосом. Он быстро вернулся и глазам не поверил: разметая снег, я вылезала из ямы. Кое-как раздёргав спальник, стягивала с себя одежду и высоко тянула к кому-то или к чему-то руки. Мороза я, видимо, не чувствовала. Качалась из стороны в сторону, выкрикивала на непонятном языке какие-то куплеты. Пела не то на испанском, не то вообще на индейском наречии не своим глуховатым низким голосом, а каким-то высоким сопрано. Вдруг оборвала пение, запричитала так, будто чего-то сильно испугалась, и стала судорожно разгребать руками снег, стараясь уйти подальше от бивуака. Казалось, я была или в бреду, или не в себе. Саньку не узнала, и вырывалась из его рук с силой, неожиданной для больной. Еле удержал.
- Вот и говорю: похоже на мерячение. Что такое ты во время него видела?
…Но я не помню, головная боль раскалённой губкой смывает остатки сна. Саня помогает мне одеться, и под камнем раздувает костёр: успел всё же прихватить снизу для него топливо. Выданные Мишкой пайки подъели ещё вчера вечером, осталась только ложка «малютки» в изжёванном пакете. Но в кармане – ура! – я обнаружила завалявшуюся половинку сухаря. Можно запить его сухим молоком, разведённым в натопленной воде. Но мне есть не хочется, при виде жора подкатывает тошнота. Протягиваю находку Сане, он начинает жеманничать и отнекиваться. Я прикрикиваю, пусть и еле слышно:
- Ешь, не кочевряжься! Нам идти да идти!

***

Ещё на подъёме к перевалу я прикинула, как будем спускаться. Хорошо запомнила, что самое сложное на ЫТ – средний каньон. До пурги мы прошли по его ступеням низом, там, где местами выходит наружу и лениво плещется тёмная зимняя вода. Налегке этот путь казался терпимым. Но теперь узкий каменный жёлоб наверняка превратился в забитый снегом туннель. После бешеной метели и думать нечего туда соваться, придётся искать дорогу по верхам.
А пока еле-еле ползём по относительно спокойному участку. Я что-то совсем расклеилась, на лыжи встать не смогла. Из остатков хвороста Саня наделал коротких поперечин, репшнуром скрутил их с моими лыжами. Получилось подобие саней. Ещё приторочил коврики, из рюкзаков сложил изголовье, сверху бросил спальник и затолкал меня в него. Гружёный спальник примотал репом к основанию волокуши. Теперь потихоньку стравливает эти узкие длинные сани вниз. Пригодилась проложенная утром колея.
Полегчает, тогда, может, и сама опять встану на лыжи. Ну, мечтай, мечтай… Как тут полегчает, если нога у меня совсем задеревенела?..
Вижу, что напарнику катить очень тяжело. Во мне хотя и не слишком много весу, но всяко больше, чем в самом тяжёлом нашем рюкзаке. Волокуша без конца зарывается в снег, и каждый метр требует напряжения.
Так добираемся до кромки леса, который я почему-то не заметила при подъёме. Уже пора бы показаться сужению русла. Или просто для меня время тянется так долго? Может, и так. Но почему-то никаких скал и каньонов не наблюдается и далеко впереди. Наоборот, долина всё больше раздаётся, редколесье по её берегам становится гуще.
- Картины какие-то незнакомые. Неужто снова впадаю в транс? – приходят гадкие мысли. - Белый, меня, кажется, опять эта северная лихоманка накрывает!
Он ничего не слышит. Или делает вид, что не слышит, надсадно пыхтит в упряжи. Видно, вступать в полемику нет ни желания, ни сил. Да и какие тут рассусоливания! В голове одно: как можно скорее сбросить высоту, пораньше вернуться к своим. И то сказать: в загашнике у нас пусто, не придём к вечеру - хавать совсем будет нечего. На голодный желудок далеко не уползёшь. Вот и топит мой конёк (или олешек?) во все лопатки, покуда не оставили силы.
Ручей хотя широкий, но идти по нему сложно, много наледей. С нашей волокушей на верховую воду не сунешься - как потом сушить исполосканный спальник? Приходится обходить берегом, по зарослям кустов. Пуховый кокон то застревает между ними, то резко выныривает и больно бьёт Белого по ногам.
Промучившись так часа три и пройдя совсем ничего, Саня выбивается из сил до рвоты. Требует отдыха:
- Давай немного покемарим в снегу. Поднимайся, размотаем спальник.
Он двигается почти на автопилоте. Кое-как сооружает снежную берлогу, заползает в неё и, кажется, мгновенно проваливается в сон. Прикорнув рядом, я посылаю мольбы небу:
- Не приведи Господь - и к нему придёт мерячение! Тогда хана, мне одной с ним не совладать.
Просыпается так же внезапно, как и заснул. Бодро потягивается, насколько позволяет подснежное пространство. Врёшь, мы ещё посмотрим, кто с кем тут совладает!
- Подъем! Хорош прохлаждаться!
Теперь не я, а он здесь командир.
Пока копошусь в спальнике, Белый вылезает наружу знакомиться с обстановкой. Вглядывается в склоны, которые мы недавно прошли.
- Алёнка, высунись, посмотри - что там? – голос у него почему-то осиплый.
Кряхтя, выбираюсь до пояса. Саня показывает в ту сторону, откуда вчера пришли:
- Видишь - идут?
С плато одна за другой размеренно спускаются хорошо заметные на ослепительном снегу точки. Одна за другой след в след. Движутся в нашу сторону. Дед Жорка поминал, что по Дынкенде, как и по Токинде с Собачьим, проходит большой миграционный путь северных оленей. Значит, и волков.
- Знать бы, олени это, или…? – серым голосом шепчет мой спутник
- … или Серёга пришёл… – убеждённости в моих словах что-то мало. Я тоже очень хотела бы знать, что теперь катится на наши головы.