Всё не так

Это было самое странное признание в любви в ее жизни.

– …И не очень промокли, могло быть хуже… Знаешь, я никогда не уйду от жены. Она десять лет со мной по гарнизонам моталась. У нас двое детей. Я тебя люблю.

Да, именно в таком порядке. Посреди разговора о том, как все-таки удачно они добрались до дома.

Военная часть, в которой Нана второй год работала библиотекарем, располагалась на окраине большого города. В этот вечер бесшабашный июль решил остудить горячие головы щедрым ливнем, а зонта, как водится, не оказалось. Выбор был небольшой: либо ждать, пока дождь закончится (а судя по обложенному небу и ликованию воды, наконец-то вырвавшейся на волю, это должно было произойти очень нескоро), либо пытаться поймать такси. Она выбрала второе.

Но у проходной уже отлавливали какой-нибудь легковой транспорт два старших лейтенанта, капитан и майор. Нана была со всеми ними в самых приятельских отношениях не только из-за их частых визитов в библиотеку, но и благодаря бурным сражениям в настольный теннис, в который она играла не хуже мужчин.

Её и вынырнувшее из-за поворота такси они заметили одновременно. О том, чтобы оставить даму под дождем, не могло быть и речи, и товарищи офицеры, заблокировав водителю путь к отступлению, начали объяснять ему, что прелестную особу весом неполных 50 килограмм никак нельзя приравнивать к полноценному пятому пассажиру, которого, конечно, по всем правилам брать в такси нельзя, но ее можно посчитать за ребенка, который на заднем сиденье будет среди них совершенно незаметен. («Как апельсин на биллиардном столе», – не удержался капитан, но дружное шиканье заглушило его образное сравнение.) Таксист понял, что деться ему некуда, но, чтобы сохранить видимость своего главенства, велел хотя бы не садиться в машину впятером прямо перед частью, а кому-то дойти до угла, за которым он и подберет страдальца в дополнение к остальным четырем. Майор грозно взглянул на старлеев, намекая таким образом, что позицию за углом должен занять кто-то из них, они вопросительно посмотрели друг на друга, но в этот момент капитан неожиданно схватил Нану за руку и бегом повел к назначенному месту. Таксист не подвел, но вымокнуть они все-таки успели.

Именно капитану, Егору, нужно было ехать даже дальше Наны, и она, выходя из машины, предложила ему зайти к ней, хотя бы немного обсохнуть, попить горячего чаю, взять зонт и спокойно продолжать свой путь.

От машины до подъезда было рукой подать, но дождь удвоил свои усилия, и если голову Егора хоть как-то защищала фуражка, то Нана, со своей подростковой фигурой и короткой стрижкой, очень напоминала насквозь мокрого, пропахшего дождем, взъерошенного, но веселого воробушка, о чем ее спутник сообщил ей, как только они очутились в квартире.

Она сразу вытерла волосы, переоделась в сухое и побежала ставить чайник и делать бутерброды. Снять рубашку, чтобы Нана ее прогладила, Егор отказался, но подсушить фуражку феном разрешил. Потом она тем же феном пыталась сушить одежду прямо на нем, потом они спохватились, что чайник остынет, потом сели в кресла у журнального столика, куда она притащила из кухни нехитрое угощение, и опять начали смеяться, вспоминая сегодняшнюю поездку, и тут он сказал то, чего она никак не ожидала услышать. И, замолчав, взял ее за руку. И от одного этого прикосновения у нее плавно закружилась голова, карусель пошла быстрее, быстрее, быстрее, пока стены комнаты не слились в неясный фон, и остался только один ориентир – его татаро-монгольские, от переносицы приподнятые к вискам, каре-зеленые глаза, и сердце вдруг потеряло свое обычное равновесие, сбилось с ритма и начало трепыхаться в самых неожиданных местах, и жизнь свернула с проторенной дорожки и понеслась куда-то без руля и ветрил…

Их роман затянулся почти на семь лет. Они несколько раз честно пытались расстаться, потому что понимали, что все это нехорошо, неправильно, и в части ходят слухи и пересуды, и встречаться изредка, на несколько часов, тайно уже нет сил, и изменить что-то кардинально не получится, и видеться каждый день на работе только как сослуживцы уже невозможно… Но каждый раз все начиналось сначала, и справиться с этими мучительными, ущербными, но сильными, как жизнь, отношениями они не могли.

Перед Новым годом Нане нужно было ехать в командировку в Москву. Накануне отъезда зашла в гости ее сестра. Приехал и Егор, привез прекрасный крымский мускат. Сидели втроем, пили вино, разговаривали, слушали музыку. Верхний свет потушили, оставили только бра и зажгли свечи. Время как будто замерло, и полумрак обнял их, и пламя свечей чуть колебалось, и медленные мелодии с известными наизусть словами бархатными ручьями омывали открытые души… Всем троим вдруг показалось, что ближе этих людей у них нет никого, и понимают они друг друга с полуслова, и вечер этот – предновогоднее чудо, бесценный подарок от жизни, и главное – не нарушить его магию…

– Я так рада за вас, ребята! Да, вам очень трудно, конечно, но это – настоящее, мало кому дается. Я бы не смогла. Егор, береги ее. Наночка, когда-то у тебя был самый худший, а сейчас – самый лучший, – говорила расчувствовавшаяся сестра.

И они понимали, что это правда и более искренними, чем сейчас, никто из них никогда не был – и, наверное, уже не будет.

Нана отправилась заваривать чай, а когда вернулась с чашками, комната была пуста. «Пошли на балкон курить», – догадалась она.

На улице, несмотря на разгар календарной зимы, стояла оттепель, однако выходить без обуви было полным безумием, а шлёпки сестры остались в комнате. Нана потащила их на балкон, но внезапно молча развернулась, аккуратно поставила тапки у кресла, вышла в коридор, оделась и спустилась по темной лестнице в ночь. Не заметив этого, в зябкой балконной клетке продолжали целоваться Егор и Алена…

Вернувшись из командировки, Нана сразу подала заявление об уходе и перешла на другую работу, а через несколько лет уехала в другую страну. Был пронзительно синий весенний день, сияние и аромат которого пресекали все потуги рассудка выстраивать разумное поведение. На самолет ее провожала целая толпа. Как обычно в таких случаях, было шумно и бестолково, все шутили и давали ценные напутствия, одна сумка чуть не осталась у провожающих, но напряжение разлуки просвечивало сквозь приподнятое настроение, как черный лифчик – сквозь розовую кружевную кофточку незадачливой модницы.

– Снимай квартиру побольше! Скоро все нормальные, а тем более ненормальные русскоязычные собратья по духу будут у тебя! – напутствовал ее друг детства, а безнадежно влюбленный в нее поэт, размахивая бутылкой шампанского вместо флага, кричал через головы пассажиров служащим аэропорта: «Вы знаете, кого вы везете? Это такой человек!.. Не дай бог, с ней что-то случится!», а потом – ей: «Нанка, я приеду к тебе! Мы еще полетаем на воздушном шаре! На самом большом, слышишь? На самом красивом!»…

Егор, которому Нана все-таки позвонила, чтобы сообщить об отъезде, попрощаться не пришел.

Вскоре она получила письмо от сестры. Та рассказывала, что Егор благополучно развелся с супругой и женился на близкой подруге Наны, заведующей клубом в той же части. Причем произошло это событие еще до памятного отъезда, и получалось, что последний год подруга, уже будучи замужем, продолжала ходить в гости к Нане, говорить, что в части ничего интересного не происходит, а с Егором она почти не общается и поэтому не знает, как у него дела.

А потом Нане написала сама подруга. Она просила прощения и сообщала, что они с Егором уже развелись…

7 января 2014 г.