Глава 23 - Весной на Путорана

Холодище, тяжесть сложных переходов, болячки, то и дело цеплявшие группу, раздували ссоры. В туризме это явление определяли так: моралка подвела. Майкл, будто сводя какие-то старые счёты (известно, какие!), надо-не надо возражал Елене. На марше не слушал обязательных для участников команд, подчинялся только окрику Серого. Зато, когда его не спрашивали, лез с указаниями по ориентированию или выбору места под ночлег. Если же дело касалось продуктовой раскладки, и вовсе отлынивал от святых обязанностей завхоза. Из-за этого вес рюкзаков убывал абы как, и поклажа участников даже навскидку заметно разнилась тяжестью. Мишкино разгильдяйство, понятно, приводило руковода в ярость. Но в силу и без того непростых обстоятельств Елена старалась как можно спокойнее разгребать Дёмкинские выверты.
Серёга в раздражении без конца докапывался до ремонтника: почему, бляха муха, Шмель так плохо подготовил снаряж? Будто не он, Талич, на правах экс-вожачка указывал покорному Жеке, чего сколько изготовить, прикупить или взять напрокат. Лыжи обтрепались о наждачный северный наст до мохристых волокон - ремонтёр виноват, не ту марку «ходовой части» выбрал в прокате. Мишка-балбес кувыркнул в речку ледоруб - опять с Жеки спрос: не укрепил как должно темляки. И верёвок-то по его, Шмелькова, милости, мало оказалось, и кошек-то недостаёт… Даже вода на костре плохо закипает не от разреженности полярной атмосферы, а опять-таки по недосмотру Шмеля: надо было другие кастрюли покупать. Женька уныло слушал, повесив свой посинелый нос с неизбывной капелькой на кончике, в ответ только молчал. Сергею Владимировичу виднее, с кого снимать стружку за неудачи. А Жеке не привыкать терпеть поношения – от мамани, от мастера участка, здесь вот - от старшего товарища. Людям всегда хочется сорвать на ком-нибудь горечь.
В общую нервозность свои пять копеек вносила и Пановская. Глядя на Майкла, она тоже без конца норовила выпрягаться. Мало того, что собранная ею аптечка не годилась для севера, - гонористая деваха ещё и откровенно манкировала ролью медика. Возитесь сами со своими мозолями и соплями! Будто в предыдущих походах Ильза не видела, как толковые медбраты следили за здоровьем товарищей. На привалах заботливо раздавали витаминки-аскорбинки, по вечерам массировали натруженные тяжёлой работой икры, спины, плечи. А у этой таблетки от головной боли не допросишься! И не моги возбухнуть, тут же недовольно зыркнет Серёга. Не трожь Ильзу, она денежки в группу принесла! Утрись и пользуй себя сам, как Бог на душу положит!
Теперь, на озере, чуя нависшую беду, народ и вовсе будто с катушек сорвался. Пока перетряхивали кули, изгрызлись хуже ненецких псов. Ссоры вспыхивали из-за каждой пачки сухарей или сахара. В конце концов, разозлённый Мишка закинул к чертям свои тетрадки и стал совать каждому в рюкзак то, что на глаза попадалось. Шмелькову сгрузил всё железо с примусом и закопчёнными котлами. Хорошо хоть Макуха по поводу стихийной разблюдовки не спорил, безропотно принимал, что давали, не смотря на подпрыгнувшую после травмы температуру. Серёга ходил темнее тучи и в Мишкину «жрачную технологию» не лез. Ильза тоже была чем-то сильно озабочена, она время от времени уединялась с Танком, чтобы раздражённо пошептаться.
Наконец, пожитки кое-как скидали. Вес заметно уменьшился, можно было идти без санок – так будет легче держать скорость, продираясь сквозь прибрежные кусты. «Сальвы» решили бросить здесь, в избе – глядишь, кому-нибудь да сгодятся.

***

За последним ужином сидели молча, охоты для трёпа ни у кого не было. Когда всё выхлебали, Серёга велел не расползаться – поговорить нужно.
О чём пойдёт речь, было понятно. Один вопрос поганым червяком скрёб души и требовал прояснения. Подходил к концу четвёртый день, как пропали Елена с Белым. А группа грела бока в тёплой избе, балуясь подарками, оставленными норильчанами. Попытка розыска товарищей закончилась, не начавшись. Все знали этому называние и думали теперь о том, как придётся выкручиваться, поскольку крепко попали.
Опять разгорелась перебранка.
Привычно начали с набивших оскомину обвинений: Майкл трус, слинял с ручья, будто никогда лавин не видывал. И Серёга с Жекой те ещё герои! И вообще все знают: между парочкой Таличей ещё в баньке кошка пробежала. Вот Танк по злобе не очень-то и спешил лезть на плато.
Потом пошли оправдания: своими силами двоих всё равно не откопали бы и не спустили. И лавинная лопата одна, у Беляева.
Досталось и пропавшим. Какой дьявол и куда их занёс, что сами не могли скатиться с перевала? Может, до сих пор сидят там в обнимку, ждут, когда Серёга явится намылить голубкам шею? Или ещё до пурги свалили на Токинду и двинули к деду через озеро Накомякен. Хотя вряд ли, палатки у них нет, продуктов на три перекуса...
Вопли прекратил Танк, показав на презрительно кривившуюся Ильзу:
- Вот она скажет кое-что.
Пановская разложила как по-писаному:
- Мотайте на свои сопливые усы! После пурги три дня подряд – Шмельков! Понял? три дня! - Талич, Дёмкин и ты лазили по ручью, к перевалу пробивались. Все трое таскались! Видели много лавин, две даже спустили сами. Слышишь, Мишаня? На перевале следов Сани и Ленки не нашли, тура тоже не было. Предположить, куда делись пропавшие, не могли – всё занесло снегом. Искать прекратили только четвёртого мая, слышите? – четвёртого! Решили, что надо выходить к людям и вызывать спасателей. За помощью двинулась на Глубокое, к стану рыбака Егория Валюхина. Ближе жилья не было.
Ильза говорила медленно, почти по слогам. Потом подняла голову и обвела всех холодным взглядом:
- Запомните как Отче наш всё, что я сказала. Слово в слово. Я каждого проверю. И потом, кто бы ни спрашивал, должны говорить одно и то же: ходили, не видели, не нашли.
- Почему? – ляпнул Жека, уже понимая, что сморозил глупость.
- Да потому, тупенький ты наш, что иначе все мы можем угодить на цугундер! Тюремные нары, они пожёстче здешних будут! - Талич грохнул кулачищем, и кружки на замызганной столешнице подпрыгнули. - Если кто не усёк, объясняю: люди пропали! Лю-ди!!! Неизвестно, живы они, или как! А мы, вроде, должны были оказать им помощь. Оказали? Чего тогда спрашиваешь?
Жека виновато понурился. Дёмкин с Пановским тоже молчали. Дав минуту на осмысление, Талич ещё раз спросил:
- Кому-то что-то ещё непонятно?
Тугодумных больше не нашлось.

***

Спать залегли рано, Танк приказал как следует набраться сил перед завтрашним рывком. Да и уговаривать никого не было нужды: всем осточертела изба, провонявшая золой, рыбой, потной долго ношенной одеждой, животным жиром, свечами и ещё чем-то незнакомым, до тошноты противным.
Но то ли с вечера печку натопили лишку, то ли мешали невесёлые думы, а только вся команда спала плохо. Грузно ворочался и сопел Танк. Кашлял Шмель, которого прохватило во время забега на Акырма. Мишка истерично вскрикивал, словно на него опять наезжала гигантская снежная доска. Под боком у Серёги тонким писком ойкала Ильза. Марк тоже без конца бередил больной сустав, просыпался и поскуливал.
Утром поднялись хотя и рано, но будто угоревшие - квёлые и недовольные жизнью. Дежуривший Танк успел уже сварганить на костерке густую гречневую кашу, скребущему затылок Мишке велел выдать побольше масла и усиленный дневной перекус.
- Да хоть всё берите! – завёл было пререкания завхоз. Серёга оттащил его в сторону, но их ругань всё равно лезла остальным в уши:
- Будешь канючить – не посмотрю, что друг, урою. Впереди больше полусотни километров, да по свежаку! Чтобы дойти до деда, может, дважды придётся хавать. Если толпа заголодает, тебе, что-ли, её на себе переть? А ты, дурбень, – жмотиться!
Майкл присмирел, бросил в кашу целую задеревеневшую на морозе пачку сливочного масла. Жалко, а надо! Эти калории доставал для таймырцев не вездесущий Васька Пахтин, а лично он, Дёмкин. С трудом выпрашивал у пожилой цеховской буфетчицы по имени Бронислава! Вот уж точно «Бронь» – непробиваемая и неподкупная, как железная защита танка. Разве что жениться не предлагал… Было это совсем недавно, а будто век прошёл. Долбаные Путораны!
От воспоминаний о таком родном теперь цехе Майкла оторвали фиоритуры Талича: вожачок подгонял остальных. Матерки летели без стеснения. По требованию Елены мужики в походе старались обходиться без мата, но сейчас её не было, а стесняться Ильзы никому как-то в голову не приходило. Жёсткий стиль Серёгиного руководства действовал, в половине десятого группа уже стояла под рюкзаками. Все хотели к деду Жорке, да поскорее.
Набиравшее силу горячее солнце за сутки выстелило сугробы крепким настом. В утренней дымке он переливался алмазными сполохами, веселил душу и давал надежду, что, быть может, всё ещё наладится…
С лёгкой ношей и без санок по озеру бежали быстро, даже подранки Пановские умудрялись держать темп. Правда, к полудню стала донимать обычная напасть всех горно-таёжных мест: там и сям появилась выступающая верховая вода. Но на этот раз к ней приспособились легко, наледи прокатывали на скорости, не отрываясь от колеи. Мокрота приставать не успевала, лыжи оставались сухими, не нужно было останавливаться, счищать подлип.
Зато на ослепительном солнце опять привязалась прежняя беда: у Шмеля с Макухой стали слезиться и разболелись недолеченные глаза. И телепаться бы группе, проклиная их безалаберность, если бы не Дёмкин. Он, словно искупая прокол на Ыт, теперь выступил в амплуа героя-спасителя. По выражению Талича - к счастью некоторых дураков. В избе обнаружилась пара забытых кем-то солнечных очков. Майкл быстренько прибрал их – на всякий случай. Ещё одни «консервы», хотя и со скрипом, он выцыганил у запасливых норильчан. Теперь Дёмкин делился своими сокровищами. Макуха со Шмелём счастливо водрузили спасительные приспособления на свои носяры, глаза их оказались вне недосягаемости даже самого жестокого излучения.
- Мишка, молодец ты наш! Спасибо преогромное, друг! – рассыпался в благодарностях Макуха.
- Должны будете! Как выберемся отседова, с каждого по чирику! – Майкл предпочитал всё и всегда переводить в денежный эквивалент.
Наконец, озеро сузилось: пришли к перемычке между Собачьим и Глубоким, с которой истекала полноводная речка Муксун. По прикидкам Танка, до обеда сделали больше половины пути. Если и дальше так пойдёт…
Пошло совсем не так.