Глава 24 - Весной на Путорана

Река тебе - не озёрная скатерть, по ней с крейсерской скоростью не пойдёшь. Благословенный наст остаётся в воспоминаниях, пришло время надрывной пахоты. Путаница проток, частокол кустов на бесконечных мысах и галечных выносах, чередование базальтовых и ледовых ступеней (куда же без водопадов на Путоранах!). До тошноты знакомая изматывающая тело и душу веселуха!
Устье Дынкенды от озера всего в нескольких километрах, а ползли эти километры пришлось часа четыре. Не получилось ускориться и на подходах к дельте проклинаемого всеми Муксун-Нералаха. На общие перекусы уже не останавливались, не до обедов с ужинами было – идти, идти, идти! Каждый мусолил свой сухарь на ходу, по мере личного «заголодания». Каруселить тоже давно бросили: Марк с Ильзой еле передвигали ноги и безбожно отставали. А на троих какая уж карусель…Тропили как придётся, даже Майкл не пытался филонить, без потычек вставал первым, если видел, что надо дать передышку запалённым Серёге или Жеке.
Группа была на марше уже больше 14 часов. Тащились молча, сил на разговоры не осталось ни у кого. Впереди, наконец, показалась зажатая пирамидами гор котловина Глубокого. Справа открылась речка Северный Иконьедыкит. Танк радовался: километров пять по озёрному полотну даже их болезный арьегард как-нибудь да сдюжит! Последний привал, вздрогнули, - и вот он, дед!
- Ильза, чего разлеглась? В избе будешь валяться! – окрик Танка, как водится, был ласков.
Пановская, вытянувшись на рюкзаке, что-то не спешила подниматься. Глаз не открыла, лежала, будто сон смотрела. На лице таяли снежинки, выпавшие из попутной тучки, которая давненько сопровождала группу, припудривая наст снежной мукой. Её щёки и лоб посинели, руки скатились к земле. До сих пор такой её никто не видел…
Шмель, как конь, почуявший родное стойло, нетерпеливо егозил:
- Давайте уже пойдём! Танк, поднимай медичку!
Топтавшийся рядом с заглохшей участницей Мишка зло сплюнул:
- Серый, подруга-то твоя, похоже, в обмороке…
Сквозь «консервы», потешно смотревшиеся на заросшей Макухиной мордочке, было видно, как блатец беспомощно заморгал. Он склонился над вырубившейся Ильзой, стал дуть ей в лицо, пытаясь привести в чувство.
- Эй, недоумок! В аптечке у неё пошарь, может, нашатырь найдёшь, - грозно рявкнул Талич.
Марк скинул арежки и закостеневшими на морозе руками стал обследовать боковые карманы сестриного рюкзака: Елена велела Ильзе всегда держать «скорую помощь» наготове. Пузырёк с раствором аммиака нашёлся. Вытащив пробку зубами, Макуха плеснул несколько капель больной под нос. Ильза зачихала, в диком удивлении распахнула глаза и покрыла врачевателя солдатским ругательством: лекарство выбило град слёз.
Тем не менее, нашатырь привёл скопытившуюся даму в рабочее состояние, она худо-бедно, а последовала за группой.

***

Вот уж правда: не знаешь, где найдёшь, где потеряешь! «Таличи» обживали тот самый балок на Иконьедыките, к которому десять дней назад так рвался Дёмкин.Ночью, кое-как приведя в чувство Ильзу, решили заночевать в нём.
Взобрались на крутой уступ, где виднелся изготовленный полукустарным способом рыбацкий домик. Группу ждало превосходное северное жилище – тёплый передвижной модуль на больших лыжах. Подгоняй вездеход или просто оленью упряжку, и тащи квартирку, куда захочется. По принципу улитки: всё своё вожу с собой.
Внутри балка тоже была лепота! Два яруса нар, компактная хорошо греющая железная печка со специальными накладками для удержания тепла, откидной столик, полки для кухонной утвари... Соль, спички, свечи, старинные керосиновые лампы. В сенцах - запас сухих дров, канистра с бензином. Имелось даже подобие холодильника, где оголодавшую толпу дожидались куски сала и мороженой оленины. И только вонь была та же, что в Избе на Собачьем: едкая, ни с чем не сравнимая, запоминавшаяся на всю жизнь.
Всё это туристы поняли уже утром. Ночью усталость навалилась такая, что сил хватило только слегка раскочегарить печку и натопить на ней снег для питья.
Продрав глаза в полдень, Марик всё ещё еле двигался, да и у самых выносливых тела будто цепами отмолотили. Позже Талич прокатился курвиметром по карте: за ходовой день они отмахали больше 60 км. С учётом всех реальных обходов-проходов вокруг речных островов, полыней и прибрежных кос - все 80 натикало…
Пока остальные додрёмывали, Пановскийя вслед за Серёгой вылез из балка по обычным утренним делам. И обалдел. Потом, уже дома, он без конца повторял рассказ про увиденное на Глубоком.
…Недалеко от становища, за вылетом длинного мыса, обозначились какие-то тёмные силуэты. Ночью ничего такого никто не заметил, а теперь – были! Сквозь плотную утреннюю вуаль они просматривались достаточно отчётливо. Почуяв людей, соседи зашевелились, то поднимаясь из-за сугробов, то прячась в снегу. Силуэтов было много, их беспокойство радости как-то не предвещало.
-А ледоруб у Белого – хрипло напомнил командиру Марк.
- Молчи ты, сам вижу! – вожачок тоже разом охрип.
Они оба, видно, вспомнили одно и то же: как рыбачок живописал габариты полярных волков. В холке до метра, а шкурка такая, что на сорокаградусном морозе туша убитого хищника не коченеет больше суток.
Этакие малыши –древние предки обитателей Севера называли их «звериными бродягами» - сбиваются в стаи и крадутся за оленьими стадами. На Таймыре сходятся пути больших миграций северных оленей, и ушлые волчары тоже кочуют по следам своего корма, вроде как пасут его наподобие домашних собак. Само собой, что и тем (или теми), что попадётся на пути, хищные стаи не брезгают.
Макуха с Серым окаменели, волки тоже вроде успокоились, перестали нырять и подпрыгивать. Стало видно, что звери построились в каком-то им известном порядке, и так, вереницей, пошли вдоль мыса, набирая скорость. Только спины можно было кое-как разглядеть.
- В балке они до нас не доскребутся – высказал ановскийя научное предположение.
- А они и скрестись не будут, сядут вокруг халупы и подождут, пока мы сами не вылезем…
Волки уже неслись галопом, приближаясь к озёрной кромке. Вот первые в прыжке достигли равнины Глубокого …
…Закинув рога на спину, оленье стадо голов в пятьдесят уносилось подальше от людей. Выбравшись на озеро, они не разбрелись как попало, а продолжали держать ровный строй. Один за другим, один за другим! Будто по команде, в заданном кем-то ритме выбрасывали передние ноги, не обгоняя соседей, но и не отставая. Движения напоминали изящный танец. Красавец-вожак со здоровенными рогами, закинутыми на спину, постепенно ложился на радиус. Он вычерчивал по озеру гигантскую дугу, остальная многоголовая цепочка, не отклоняясь, следовала этой фигуре.
Серёга тихонько пропел фразу из своей любимой песни:

Где полярная
        длинная дуга
                служит изголовьем…

Видеть такой олений балет ни Марку, ни Таличу до сих пор не приходилось.
Опомнившись от чудного видения, Танк дёрнулся было к балку – за кинокамерой, но Макуха вцепился в его рукав:
- Не успеешь. Только спугнёшь!
Так и стояли, а олени выруливали к какому-то крошечному распадку, скрываясь за очередным галечным наносом.

***

Пока чухались-собирались, Жека сварил супец с олениной. Не обращая внимания на вопли завхоза, Марик взамен оставил сухари, печенье, сухое молоко, шоколадку. Живой бульон придал сил, даже Ильза покатила быстрее. К деду Жорке прилетели как на метле.
Егорий Андреевич встретил щетинисто. Про уху не заикался, чаем не пользовал. На расспросы Танка лишь зло процедил: мол, жива девка, которую вы бросили. Нашлись добрые люди, подобрали, притащили сюда, к рыбачьей хате. Сейчас – догоняйте! - везут в Норильск, в больницу.
Узнав, что пропавшая двойка хоть и не в полном порядке, но цела, Талич принародно перекрестился: слава те Господи, обошлось без трупешников! А иначе ему, Танку, может, и уголовка светила бы! Не помог, оставил без помощи, бросил? Хотя…Тут как посмотреть…
Остывший дед всё же выдал подробности. Девушка была в полубреду, похоже, сильно простудилась и обморозила ногу. Её вместе с другой группой (А я знаю – какой? Много вас тут шляется!) погрузили на транспортёр и повезли лечить.
- Норильск хоть город и хороший, но всё же не Москва или Ленинград, городские больницы торчат не на каждом углу. Разберёшься, где жену искать! – был последний дедов спич. Дальше он залез на свою печку и бесповоротно замолк. На Севере не жалуют тех, кто оставляет людей в беде...
Обескураженной пятёрке ничего не оставалось, как по своим же давно заметённым следам молотить сотню километров до Валька. Но теперь, с лёгкими-то кулями, этот путь никого уже не пугал.
Когда собрались было выступить, явилось неожиданное счастье. На снегоходе подъехал Андрей, дедов зять. Был он, как Марк с сеструхой, из прибалтийцев, по-настоящему звался Андрюс, но здесь, среди северного интернационала, согласился с русским именем.
Танк подступил к зятю – дотащи группу до перемычки с Мелким. За деньги, разумеется! Андрюс пошептался с тестем, потом презрительно сунул деньги Танку обратно: у нас так не делается. Кабы не пострадавшие, он и пальцем не пошевелил бы.
Но везти всё же наладился. Прицепил к своему железному коньку объёмистые сани, на них сгрузили снаряж, сверху посадили укутанную Ильзу. Из вспомогалки скрутили длинный хвост и примотали его к прицепу. Чтобы крепче держаться во время езды, сделали на нём четыре петлями. Оделись-утеплились. Андрюс нажал на газ.
Прогулка была ещё та! Дедов зять, понятно, свалившихся на голову пассажиров не праздновал. Однако изгаляться над группой тоже не думал: держал километров 15-18, не больше. Но и при такой скорости удержаться на ногах было непросто. Болтанка вытрясла все кишки. Ветер и солнце сделали из озёрного покрова подобие всклокоченных вихров. Лыжникам казалось, что под ногами не снег, а закаменелая стиральная доска, на её гребнях зубы громко били чечётку. В головах валунами катались две мысли: не откусить бы во время вздоха язык, да не цапануть наст носками лыж. Упадёшь - снегоход не заметит, потащит мордой по ребристому насту, как татаро-монгол своего пленника за лошадью по степи. Прибалт, конечно, не татарин, заметит, остановится. Но чего доброго, пошлёт к чертям и скинет с хвоста посреди озера…
Не скинул, привёз к первым кустам на перемычке. Пока лыжники приходили в себя (ноги после разухабистой этой езды отказывались слушаться и гудом гудели), споро перекидал с саней на снег групповое барахло, и машина с рёвом утонула в озёрной дали…
Как бы там ни было, а снегоход прилично сэкономил ходовое время. Мелкое, измотавшее группу в начале пути, будто прося прощения, теперь подставило крепкую спину хорошо оплавленного майского наста. Злополучные таймырцы быстро дотолкались до укатанного бензовозами Ламского зимника. Через сутки был у аэропорта Валёк, где ждал осунувшийся и почерневший Беляев.
Как и предвещал дед Жорка, поиски по больницам много времени не заняли. Не потому, что отыскать Елену было просто. К приходу группы её уже не было в столице Заполярья, накануне врачи отправили больную девушку на материк.