Я в одиночку к истине брела

                От автора

Читатель!

     Ты взял в руки эту повесть и размышляешь, стоит ли она затрат времени на прочтение. Попытаюсь сориентировать: это не рассчитано на широкого читателя. Думаю, что такового вообще в природе не существует. У каждого – свой интерес. Насколько нужно это тебе – решай сам. Замечу лишь, что она отнюдь не развлекательна, и цель ее – не помочь скоротать время.
Для тех, кто еще не отложил  повесть в сторону, продолжу. В ней о провинциальной учительнице, ее духовном мире… Интересно ли? Однозначного ответа нет. Мы больше привыкли к повествованиям о людях знаменитых, ярких. А тут – сама обыденность.
Но!
   Такова наша жизнь в основной своей массе. Подавляющее большинство из нас живет в провинции. Это повествование о нас, о той интеллигенции, чья жизнь неярка и состоит из сплошных будней.
В основу положены дневниковые записи, донесшие до нас детали быта, жизнеустройства, умонастроений – всего, что помогает окунуться в ту эпоху, свидетелями и участниками которой были многие, ныне живущие. Живы, возможно, и герои этого повествования. Поэтому все фамилии изменены, а место действия не указано. Все же некоторые детали делают события узнаваемыми. Более того, в нем могут узнать себя и многие непричастные к тому, что описано здесь. Объясняется это типичностью ситуации.
Давайте же попытаемся вникнуть в нее. На это я, как автор, и рассчитываю.
Мы – слепок, продукт всего окружающего. Не всегда нас это устраивает, потому что мы хотим быть лучше. Но желание – вовсе не гарантия того, что это у нас получится. Жизнь доказывает, что нельзя ничего улучшить, не изменив себя, не подчинив законам нравственности. Хочется, чтоб в этом помогло произведение. К тому же многие объяснения настоящего лежат в прошлом.
Собственно, это рассказ о попытке сотворить себя. Нужно ли это тебе, читатель? Если да, то это повествование для тебя.

                Всё взаимопроникающе в этом мире

    До отхода поезда остаются минуты. Достаю из дорожной сумки все, что может пригодиться в пути, и ставлю ее в ящик под вагонной полкой. Устраиваюсь так, чтобы всё, что за окошком, мчалось мне навстречу.
Ну, вот и все! Позади суета, предшествующая отъезду. Обычно боюсь опоздать на поезд, перепутать время его отправления, что-нибудь забыть из-за некоторой своей рассеянности.
Это у меня было всегда. Знакомые считали, что я – обладательница математического склада ума и логики, если не железной, то из довольно-таки прочного материала. На самом же деле отношения с математикой у меня еще в школе не сложились, потому что где-то забывала менять плюс на минус, что-то выносить за скобки из-за этой своей рассеянности. А потом узнала, что рассеянность – высшая стадия сосредоточенности. Сначала такое умозаключение показалось парадоксом. Потом поняла, что помимо моей воли внимание сосредотачивается не на том, что нужно мне. А еще со временем до меня дошло, что оно как раз на том останавливается, только я не всегда осознаю, что мне нужно больше всего. Я стараюсь силой воли зациклить его на чем-то бытовом, тогда как оно где-то витает. Отсюда и перенапряжение.
Теперь можно расслабится. Поезд домчит по адресу, написанному на вагоне: «Барнаул – Москва». За окном вагона послеполуденная жара. Торопятся люди с вещами. Солнце вытапливает из шпал пары пропитки. На них и настояна атмосфера перрона. Испарения нефтепродуктов проникли в вагон, в меня. В повседневной жизни я бы этого не заметила. Затягивает круговерть больших и малых дел, заполняющих время и помыслы. Нет, это я в них растворяюсь.
Поезд тронулся. Поплыл назад вокзал, потом дома, кучками растущие тополя. Виды за окном сменяются все быстрее. Поезд набирает скорость. Так же лихорадочно одна мысль сменяет другую. Дорога тем и хороша, что можно дать свободу мысли. Вот только бы повезло с попутчицей.
Она вошла в купе, и поезд сразу тронулся. Занятая своими мыслями, я как-то заметила ее появление боковым зрением. Главное, чтобы она не оказалась навязчиво-разговорчивой.
Не люблю вагонных откровений, потому что и не откровения это вовсе. Люди вообще редко говорят правду всю, до конца. В жизни все так запутано, что не всегда разберешься, в чем она, правда. Каждый смотрит на происходящее со своей колокольни и воспринимает его в определенной плоскости. А изображение-то объемное…
А потом еще люди редко умеют слушать, чаще всего говорят о себе, любимых, и слышат только себя. Тут что-то вроде словесной терапии. Выплеснул вместе со словами отрицательные эмоции, и стало легче. Это еще и самовнушение. Чувствует иной, что в его поступках все не так, как должно, вот и выдает желаемое за действительное, чтобы убедить, прежде всего, себя самого в том, что прав.
Прав!Прав!
 Это выстукивают вагонные колеса на стыках рельсов, убаюкивая ритмичностью пассажиров, совесть.
Уткнулась в книгу, чтобы избежать разговора с соседкой и не изображать из вежливости интерес. Притворяться – дискомфортно. Вагон трясет, строчки перед глазами прыгают. Нет, читать не получается. Уставилась в окно, всем своим видом показывая, что я не расположена к общению. Если попутчица попытается завязать разговор, буду отвечать односложно.
Она достает вязание, молча перебрасывает петли из одной спицы на другую, явно сосредоточившись на своих мыслях.
Разговорились за ужином. Разложила соседка на столике-полочке съестные припасы, пригласила присоединиться, я достала свои. Общаться все-таки было необходимо хотя бы в малых дозах. Противоестественно было бы ехать несколько суток молча. Сначала, как водится, разговор прыгал с одной темы на другую. Мы как бы примерялись, определяя круг и уровень общения.
Попутчицу звали Валентиной Борисовной. Чувствовалось, что нет в ней и тени самолюбования, ни малейшей попытки что-то приукрасить, расцветить для пущего интереса в более яркие тона, чем грешит большинство людей. Не было навязчиво-приторной искусственной задушевности, нравственной распущенности, словесной мудрости напоказ. Было лишь желание понять, по каким нравственным законам складывается наша жизнь.
И на самом деле, по каким? Я вот предвзято отнеслась к попутчице – и наказана за это. Просчитала ситуацию, смоделировала вытекающую из нее линию поведения, а на поверку все оказалось перевернутым с точностью донаоборот. С интересом слушаю Валентину Борисовну, вдумываюсь в сказанное, проникаюсь…
 Человек выражает себя всем. Голос, склад речи, манера держаться, прическа, одежда, вещи говорят о том, кто ты и зачем существуешь. У Валентины Борисовны все просто, приятно, без затей. За этим чувствуется сильный характер, не нуждающийся в украшениях. В глазах хроническая грусть, свидетельствующая о том, что утрат и разочарований немало выпало на ее долю. Внешность – наша автобиография и самохарактеристика. Разговор шел в основном о книгах. Литературные герои были для Валентины Борисовны как бы живые существа, живущие рядом. Я поняла: она пыталась донести до своих учеников, что жизнь героев книг – это реальный опыт, который поможет разобраться «в пестрой путанице мыслей, чувств, событий» в предстоящей им взрослой жизни.
В разговорах время пролетело незаметно. Поезд прибыл в Москву. Здесь пересадка. Хлопоты, связанные с ней, должны были вытеснить впечатления от общения со случайной попутчицей. Только опять все происходит наоборот. Они систематизируются, обретают четкость. Это уже профессиональное. Я работаю в газете, и все, что может быть интересно читателю, помимо моей воли оседает где-то в подсознании, а потом ложится на бумаге в виде строчек будущих публикаций.
Сейчас я еду в отпуск к родственникам с целью отдохнуть от этих строчек. Встречи с родственниками, застолья по случаю моего приезда, сбор и заготовка на зиму ягод не стирают впечатлений от разговора в вагонном купе «за жизнь». Под рукой оказалась ученическая тетрадка. В ней я стала делать наброски того, что поведала Валентина Борисовна.

                Становление

Работала она в школе. В начальных классах, потом институт закончила заочно. Училась выборочно. Изучала только то, что считала нужным и интересным. Это все литературы. Они по векам шли, начиная с устного народного творчества и античной, русская и зарубежные. И еще современный русский язык, методики, педагогика. А что «матов» касается (исторический материализм и диалектический, научные коммунизм и атеизм, политэкономия назывались этим коротким и емким словом, сокращенным от «материализм»), то даже в учебники не заглядывала. Казались эти предметы ей не конкретными. Так, переливание из пустого в порожнее. Послушает лекции, что-то в голове осядет. На экзаменах говорит общие фразы о преимуществах социализма и зверином оскале капитализма. Ставили «удовлетворительно». Преподавателей, следовательно, такие знания удовлетворяли. Её – и подавно. Старалась не загружать память ненужной информацией.
Воспитывалась на литературе, так как в семье воспитания не получила, да еще на советских фильмах. Но это рассказ особый. Сейчас-то она понимает, настолько большинство фильмов было и схематично, и наивно. Но в дни её молодости на экранах были красивые люди, красивые поступки и отношения, проникающие в душу песни. Все хорошее тщательно переносила со страниц и экрана в жизнь. Ну, чтобы не жизнь была, а сплошное кино. Или сплошной роман.
И вот её уже за тридцать, а жизнь не устроена. Верила, что встретит настоящую любовь в награду за умение ждать, принца под алыми парусами. Но вот не случилось. С годами поняла, что с мечтой разминулась, потому что была романтична, витала в эмпиреях. В те времена считалось, что быть романтиком – возвышенно, а прагматизм – символ мещанства. Не все так считали, но она была прогрессивной частью молодежи и шла едва ли не впереди планеты всей.
Это потом поняла, что от романтиков в жизни мало проку. Они возвышены в своих чувствах, но деловой хватки нет. Дела подменяют красивыми словами. Иначе говоря, лгут себе и другим. А настоящая жизнь сложна, трудна и без прикрас.
Все силы души своей отдавала ученикам, В школе все больше буйным цветом расцветали формализм и показушность. Одни учителя не ведали, что творили, считали, что все так и должно быть. Другие пытались по возможности честно работать. Были и такие, что ведали, но творили. Молодежи, пришедшей после института, не с чем было сравнивать, чтобы уловить происшедшие в школе перемены.
Она не могла понять, что происходящее, прежде всего, – издержки системы. Считала, что причины в непорядочности руководства школы. Хотя честно работать можно было при любом раскладе, даже если были трудности, которых не должно быть. Во все времена так складывалось.

                Общие тетрадки

Перечитала написанное. Схематично получилось. Рассказ о Валентине Борисовне Оношко должен быть срезом жизни учителя. Интересен он еще и тем, что она из поколения шестидесятников. В чем феномен этих людей, известно пока в общих чертах Хорошо бы их понять основательней. С Валентиной Борисовной нужно было встретиться. Она записала мне в блокнот свои координаты.
Я знала, что в Москве она гостила у подруги своей молодости. Мой отпуск подошел к концу. Очевидно, и Валентина Борисовна уже вернулась. Сразу же по приезде написала ей о том, что собираюсь приехать (телефона у нее нет). В ожидании ответа составила вопросник. Вопросов получилось много, важных и не так, чтобы очень, хотя, что важно, заранее предугадать трудно: в ходе разговора и непредвиденные повороты темы могут возникнуть.
Приглашение не заставило себя долго ждать. Несколько часов тряски в насквозь пропыленном автобусе. Выехала из Барнаула после полудня. К вечеру была на месте. Живет Валентина Борисовна в четырехэтажной «хрущевке» на последнем этаже. Их тут целый микрорайон, серых и обшарпанных. Нахожу нужный дом сразу же, благодаря приметам, описанным в письме. Из лестничных пролетов, усыпанных подсолнечной шелухой, окурками, пластиковыми бутылками, неожиданно попадаю в уют квартиры.
Пока Валентина Борисовна на кухне хлопочет с чаем, осматриваюсь. В комнате по периметру вдоль стен книжные полки. Книги расставлены строго по порядку: русская литература, зарубежная, детская, историческая, мемуарная, советская и даже эзотерическая. В центре комнаты журнальный столик с букетом фиолетовых флоксов, два кресла. На широком подоконнике коллекция кактусов, посаженных в кубики, вплотную придвинутые друг к другу, чтобы больше могло поместиться. Эта комната – библиотека и одновременно гостиная. Из нее дверь ведет в совсем маленькую комнатку. Здесь с трудом умещается письменный стол с офисным креслом и софа.                Комнатка угловая с двумя окнами. Подоконники уставлены сенполиями всех мыслимых цветов и оттенков в черных кашпо, изготовленных из грампластинок. Их опускают в кипяток, чтобы стали гибкими, края поднимают. Получаются застывшие оборки.
 – Голь на выдумку хитра, – поясняет Валентина Борисовна, появляясь в дверях с электрическим самоваром.
Я понимаю, что тут не только экономия на покупке цветочных горшков, а еще и желание сделать своими руками, придумать нечто свое.
Эта комнатка – спальня и кабинет одновременно. Ни одной случайно брошенной вещи. На телевизоре накидка с вышитыми гладью желтой, розовой и алой розами в обрамлении колокольчиков и незабудок. Стежок к стежку. Хорошая работа.
Во всем чувствовалась хозяйка, выработавшая вкус и свой стиль, до педантичности любящая порядок и привыкшая все делать наилучшим образом. Вечер прошел в разговорах, а утром Валентина Борисовна поставила на табурет на кухне клетчатую сумку внушительных размеров. Перехватив мой недоумевающий взгляд, поясняет, что в сумке – вся ее жизнь. Открываю «молнию». Общие тетрадки в коленкоровых обложках. Перелистываю одну из них: вся испещрена мелким каллиграфическим почерком, какой обычно бывает у учителей.
– Писала для себя. Порой потому, что не с кем было поделиться. А в основном, чтобы осмыслить происшедшее, себя понять. Была мыслишка книгу со временем написать, когда на пенсию уйду, и время появится. Хотелось бы нечто такое, что послужило бы учебником жизни. Начала было, и не получилось. Всякая мелочь кажется важной, имеющей особый смысл. Но как донести это до читателя, чтобы не выглядело занудством?
– Не жалко расставаться?
– Моя жизнь к закату клонится. Какова судьба этих тетрадок? Хочется, чтобы записи эти помогли кому-то что-то в жизни понять. Наверное, в крови у меня это учительство.
Все же условились, что дневники я верну. Выберу из них все, что может представлять интерес. Что получится, обсудим, дополним.
Сумка неподъемная. Не тряпки же какие-то, а житейский опыт. А он весом. Едва дотащили до автобусной остановки. Заготовленные вопросы я так и не задала. Ответы следовало искать в дневниках.
И вот не читаю, а погружаюсь в жизнь Валентины Борисовны. И по мере погружения понимаю, насколько объемная и кропотливая работа предстоит.
Дневники – убежище от безысходности. В них не тщательно и давно продуманное, отделенное от всего лишнего, имеющего обыкновение прилипать к зрелой мысли. Суждения сырые, не получившие своей логической завершенности. Ко многим из них автор то и дело возвращается, рассматривает в различных ракурсах, как бы нащупывая истину и постепенно приближаясь к ней. Рассказы о людях следуют по мере того, как жизнь сталкивает с ними. Иногда это очень большие промежутки времени. Вследствие этого сюжетные линии получаются разорванными, и поэтому написанное выглядело бы хаотическим нагромождением, если не учитывать то, что это поиск, напряженная работа мысли, совершенно лишенная внешней эффектности.
Связываю воедино все, разбросанное по датам, выстраиваю сюжетные линии. Среди отрывочных мыслей нахожу те, из которых сплетаются понятия и привычки, а в конечном итоге – судьба. Моя работа сродни нравственной и социальной археологии.
Жизнь в провинции тягуче–однообразна. Поэтому записи – нехитрые вариации на одну и туже тему. Они субъективны, особенно в начале. Но, одерживая одну победу за другой в борьбе «с собственным варварством», автор записей обретает более тонкое понимание.
Листая странички дневников, не сразу, не вдруг я поняла, почему из попытки Валентины Борисовны ничего не получилось. Дело не только в «археологических раскопках» и систематизации материала. Со дня первой записи в дневнике прошло более тридцати лет, и за перо взялась совсем другая Валентина Борисовна. Она попыталась дела давно минувших дней переосмыслить в соответствии с ее нынешним мироощущением. Терялись признаки времени и в итоге – смысл.
Если не переосмысливать, то кое-что действительно выглядит мелочным и наивным и может оказаться непонятым в силу привычки к тому, что герой произведения социалистического реализма должен быть положительным. Но это не соответствовало бы правде жизни. Не стоило «дотягивать» некоторые незрелые мысли в угоду этому понятию.
Подняться над средой очень даже не просто. Вначале надо разобраться с происходящим. Для этого необходимо развить свой ум. Это и происходит под воздействием жизненных факторов.
Постепенно от осмысления Валентина Борисовна переходит к выработке программы действий, осуществление которой сталкивается с трудностями. Она чувствует необходимость морального перерождения, борется с отрицательными чертами своего характера. К этому ее толкает понимание, что выросла она не в интеллигентном слое общества, но должна до него дотянуться.
У тех, с кем сталкивает жизнь, та же незрелость мысли, но это не так бросается в глаза, потому как люди в большинстве своем скользят по накатанной плоскости и поступки их традиционны.
От автора. Понять время через людей лучше всего. Оно было разным: правильным, малодушным... В общем – сложным.
Далее слово Валентине Борисовне.
Первая запись датирована 26 марта 1972 года. Это было…

                Самое обычное воскресение

 Утро. Натягиваю на себя ситцевое красное платье с мелким белым рисунком. Дел накопилось! И все неотложные. Решила начать со стирки – самого главного и трудоемкого. Газа, как назло, нет. Баллона хватает ненадолго. Коммуналка же! Кроме меня, в квартире живет еще одна семья: супруги, двое детей, бабушка. Как только баллон кончается, даем заявку. Ждать, когда заменят пустой баллон  заполненным, приходится несколько дней. Как раз необходимость стирки назрела, когда газа не было. Поэтому воду для стирки грею в чайнике на электроплитке. А ношу ее ведром из колонки на второй этаж. После стирки воду тоже ведрами выношу. Во дворе среди сарайчиков мусорная куча. Туда и выливаю. Для полоскания воду тоже приношу, выношу. Полощу в оцинкованной детской ванночке, сохранившейся в нашей семье с незапамятных времен.
Пока вода греется, водворяю на места разбросанные вещи.
Перестирала, развесила на протянутой проволоке во дворе. Засела писать планы уроков на завтра для девятого, восьмого, седьмого и пятого классов.
Отключили электричество. Спать пришлось лечь пораньше. На ужин два кусочка торта с кружкой воды. Торт принесла Оля Байбуш. Мы с ней раньше вместе на танцы ходили, а сейчас знакомство поддерживаем по привычке и еще потому, что у обеих нет семьи.
В который раз принимаю решение питаться вовремя и понемножку, чтобы и работоспособность поддерживать, и похудеть. Но все не получается: с детства к этому я не приучена, да и времени на готовку не хватает.
По вечерам обычно в электросети низкое напряжение. Поэтому не могу приготовить даже самый незатейливый ужин. Картошка «в мундирах» никак не закипает.
Не привыкла я отдыхать в выходные и праздники. В семье не было заведено. Это очень плохо. Силы не восстанавливаются, что сказывается на работоспособности и самочувствии. Почти всегда балансирую на грани нервного срыва. Как результат – истонченные и рано поредевшие волосы.
От автора. Дневниковые записи сохранили подробности быта полувековой давности. Он отнимал много времени.

                Понедельник – день тяжелый

Встаю в пять утра. Так и не сварившуюся картошку очищаю, нарезаю кружочками и дожариваю на сковородке.
Началась трудовая неделя. Проверяю тетради двух классов. В школу иду к третьему уроку. Потом «окно» – свободный час между двумя уроками.
Проверяю за это время стопу тетрадей, и еще стопу дневников своего пятого «А» класса между сменами. Дневники служат ученикам еще и чем-то вроде альбомов. Между страниц фотографии, цветные картинки из журналов. Как-то долго рассматривала одну открытку: Татьяна Самойлова в роли Анны Карениной с сыном. Это увидела Муслима – моя ученица, и вот я получаю в подарок от нее точно такую же открытку. На обратной стороне поздравление с годовщиной Октябрьской революции. Приколола ее на стене напротив кровати и смотрю на идиллию материнства. Еще вчера она казалась мне гвоздем, вбитым в мое сердце. А сейчас – добрым предзнаменованием.
Я недовольна уроками. Какая-то неспокойная обстановка. Несколько раз даже на крик сорвалась, но от усталости не хватило ни сил, ни слов, чтобы отчитывать учеников. Уроки требуют напряжения сил. В сорок пять минут надо втиснуть как можно больше методов, потому что принято считать: чем их больше, тем интереснее урок и тем виртуознее учитель.
 Дети соображают плохо, мямлят. Нужно так строить уроки, чтобы не я вещала, а диалог был, чтобы дети учились говорить и мыслить, делать выводы. Моя же роль – незаметно направлять их мысль, подводить к умозаключениям, чтобы у них было ощущение сделанного открытия. Обычно это получается, но сегодня отупела, утратила остроту восприятия.
Закончились уроки. Заседание секции учителей русского языка и литературы. Нас шестеро. Накануне проверяли, как я веду уроки в пятых классах по новой программе. Понравилось. Отметили, что знания у ребят хорошие, успеваю многих спросить и комментирую оценки. То есть не просто их выставляю, а коротко анализирую ответы.
Проверяла Александра Павловна Дражник. В школе работает с ее открытия. Считалась ведущей учительницей, пока не появилась Любовь Филипповна Сорочкова, которая оттеснила ее на второй план. В коллективе это вызвало одобрение, потому как Александра Павловна резка, груба, ее много, она везде. И вот сейчас она говорит, что многому у меня научилась. Особенно ей понравилась деловая обстановка на уроках и что ни минуты зря не пропало. Предложила больше опираться на знания учащихся и меньше говорить самой. Теоретически это правильно, но практически тогда придется работать с сильными учениками, а которые слабее – еще больше отстанут. Их надо тормошить, вытягивать из них ответы. На это уходит много времени, урок становится нудным.
Прошел еще один день из череды, отпущенных мне. Они складываются в недели, а те мелькают, как виды за окном мчащегося поезда. Живу без радостей. Сплошная работа, а в перерывах между ней – быт.
От автора. Труд педагога должен быть творческим. Для этого было мало условий. Вследствие интеллигенция вырождалась.

                Черная кошка пробежала

После очередного затянувшегося собрания, которые у нас бывают чаще, чем хотелось бы, домой меня провожает Любовь Константиновна Качуковская. Вообще-то ей нужно в другую сторону, но еще больше нужно «выпустить пары». А суть вот в чем. Директору школы Татьяне Васильевне Возжаковой она делает ремонт в квартире, обшивает ее вместе со всей родней. В школе Любовь Константиновна преподает труды для девочек. Это кройка и шитье, по совместительству – воспитательница интерната. Со слезами рассказывает мне о том, как обслуживает Татьяну Васильевну. По выходным Любовь Константиновна имеет обыкновение готовить что-то вкусненькое. Выждав время до обеда и предоставив возможность приготовить, Татьяна Васильевна звонит ей по телефону и спрашивает: не имеет ли она желания прогуляться по свежему воздуху и к ней заглянуть на часок.
Это сигнал к действию. Любовь Константиновна собирает в сумку всё приготовленное и идет "на прогулку". У Татьяны Васильевны нет ни желания готовить, ни навыков. Руководить таким большим коллективом непросто. В свободное от работы время она размышляет, придумывает всяческие комбинации, выстраивает системы противовесов, чтобы держать умонастроения под контролем и манипулировать ими.
Любовь Константиновна считала, что с помощью услуг она обрела расположение Татьяны Васильевны, без которого выжить в коллективе  бы не смогла. Учителя труда – без высшего образования. Они, и еще учителя пения, физкультуры, рисования в школьной иерархии занимают не самые престижные места. Учителя же русского языка и литературы, математики – элита.
Любовь Константиновна считала себя застрахованной от нападок коллег по поводу плохой дисциплины на уроках и почти полного отсутствия культуры общения, неумения одеваться и вытекающего отсюда затрапезного вида. Но Татьяна Васильевна поступила вероломно: вывесила на доске объявлений в учительской ей выговор и укатила в командировку. Любовь Константиновна считает: ни за что. Нужно было кого-то наказать за то, что ученики, живущие в интернате, не посещают школу.
Пришлось всё это выслушивать и даже делать вид, что сочувствую. Любовь Константиновну я жалела. Но Татьяну Васильевну тоже можно было понять. Не так легко отводить от Любови Константиновны неприятности, которые она сплошь и рядом создает своим конфликтным характером. Как и все недалекие люди, насаждает себя со страшной силой. Кому это понравится? Коллектив – саморегулирующаяся система и, как правило, авторитетом пользуется тот, кто этого заслуживает. Искусственно создать уважение еще никому не удавалось.
Хороший ход придумала Татьяна Васильевна. Одним приказом убила трех зайцев. Отношения Любови Константиновны и Татьяны Васильевны ни для кого не секрет в коллективе. Шила в мешке не утаишь, да и Любовь Константиновна на язык не воздержана. Не думаю, чтобы она только мне все рассказывала. Скорее всего, даже специально проговаривалась, чтобы дать понять: недосягаема я, и можете себе локти кусать от бессилия, но никто со мной ничего поделать не сможет, хотя злиться можете сколько угодно.
А приказ означал: кто бы и что бы там ни говорил, а Татьяна Васильевна – человек принципов. Выговор послужит сигналом для нападок на Любовь Константиновну, потому что из него следует вывод: не такая уж мощная у нее защита. Тем более ей потребуется заступничество, тем услужливее она будет.
Главное – время удачно выбрала. Пока она будет в командировке, необузданные эмоции Любови Константиновны поулягутся, сгоряча не наговорит ей дерзостей. Потом объяснит, что выговор – не рак желудка, и с ним вполне можно жить.
Я у Татьяны Васильевны в немилости. Никаких личных услуг не оказываю, потому что, когда училась в восьмом классе, прочитала «Горе от ума», усвоила, что нужно служить делу, а не лицам. На всеобщем фоне мое поведение даже вызывающе выглядело. И тут косвенно виновата Любовь Константиновна. Создает негативный прецедент. Но и ее понять надо. Ей не по силам работать за письменным столом столько, как я. Работая, я совершенствуюсь, как учительница, она – как домработница. Ей бы не надо в учителя идти, хотя плох тот солдат, который не мечтает стать генералом.
От автора. Отношения в коллективе высокими не назовешь, но в него предстояло  вживаться и работать.

                Происки Раисы Петровны

    Пишу показушные планы по литературе. Из отдела образования при отделении железной дороги пришла телеграмма, предписывающая предоставить туда планы по новой программе. За основу взяла те, которые я писала перед каждым уроком. Только после того, как опробовала их на практике, появились новые мысли. И вот совершенствую. Это требует дополнительных затрат времени, которого и так катастрофически не хватает. Нос вытащишь – хвост увязнет и наоборот. Отсюда и чувство недовольства собой. Некоторое время спустя узнала, что никакой телеграммы из отдела образования не было, а мои планы понадобились как курсовая работа племяннице директора, учившейся на филологическом факультете.
В восьмом классе не уложилась в урок – не все запланированное удалось втиснуть в сорок пять минут.
А тут еще в девятый класс на урок пришла Раиса Петровна Нелидова – секретарь   партийной организации школы и классный руководитель этого класса. Два года я вела в нем свой предмет, а потом его пришлось передать Анне Степановне Лобуцкой. Могла и не согласиться, когда предложили уступить. Моего согласия спрашивали, чтобы избежать нежелательных разговоров в коллективе.
В школу Анна Степановна пришла недавно и тут же получила в среде учеников прозвище «Степанида». Сейчас она заболела. Я ее заменяю полмесяца.
Для Анны Степановны работать в этом классе было удобно. Получалось так, что у нее параллельные классы, да и ребята хорошо подготовлены. Узнав, что учить их будет Степанида, девятиклассники собрались идти к директору школы с протестом. Нелидова конфликт замяла, потому что, случись протест – это сыграло бы на повышение моего авторитета. А он должен был зависеть от воли руководства. Стихийного же протеста допускать нельзя было. Класс я уступила, собственно из-за Нелидовой. Попробовала бы не согласиться! Стала бы посещать мои уроки, камня на камне от них не оставила бы. И все под благопристойным видом принципиальности. Иначе говоря, я струсила, ушла от сложностей.
И вот я вместо Анны Степановны появилась в дверях. Меня встречают аплодисментами. Это, очевидно, доходит до Раисы Петровны, она решает предупредить возможные эксцессы. Я это знала и решила отказать в присутствии на уроке по причине, что я не постоянный учитель. На этом надо было настоять, потому как посещение подменяющего учителя – не по правилам. Но Раиса Петровна сказала, что не меня идет контролировать, а учеников. А я не нашлась, как поступить. Надо было сказать, чтобы контролировала тех учителей, кто постоянно работает. Но, как сказала одна моя знакомая, ко мне «умная мысля приходит опосля»…
 А дальше правила хорошего тона предписывали подходить к присутствовавшему на уроке учителю и спрашивать, какие у него имеются замечания. Иначе это расценивалось как зазнайство и нежелание совершенствоваться.
Раиса Петровна сказала, что я не достаточно хорошо сделала обобщение, на уроке не было антирелигиозного воспитания, а в классе имеется верующая ученица. И еще сюсюкаю с учениками.
Она – инженер-электрик. Каким-то ветром занесло в школу. Преподает физику. Очень гордится тем, что путем самообразования освоила учительскую профессию. И вот оказывается, что она лучше меня знает, каким должно быть обобщение по литературе. Не стала ей доказывать, что антирелигиозное воспитание не обязательно за уши притягивать на каждом уроке в ущерб основной цели.
Сюсюканьем она называет то, что я учеников по именам называю. Да и стиль общения приближенный к беседе духовно близких людей. Она же предпочитает официальный: по фамилиям и приближенный к партийному собранию. Я уверена в том, что лучше доверительная атмосфера на уроке, и не следует никому навязывать свой стиль, потому что это приведет к смешению стилей, а это уже из области анекдотов.
Верующая ученица – это, прежде всего, забота классного руководителя, а не подменяющего учителя. Но спорить с Раисой Петровной не решается никто. Все аргументы она тут же представляет в перевернутом виде.
Сильна Раиса Петровна не в литературе и не в педагогике, а по части интриг. Когда Анна Степановна выйдет на работу, у нее опять начнутся трения с классом. Это неминуемо после меня. Главное различие в том, что я человек открытый, искренний и все делаю на совесть. Умения у меня при этом может и не хватать. Анна Степановна – казенная душа. Дети это очень даже хорошо чувствуют. Раиса Петровна опять не даст разгореться конфликту. Скажет, что я сюсюканьем зарабатываю дешевый авторитет, тогда как у Анны Степановны высокие требования, а ученики по неопытности своей неправильно оценивают. И за этими разговорами затеряется главное: я учила детей два года, и при невысокой требовательности уровень знаний оказался таким, что Анна Степановна присмотрела себе этот класс, а меня выдавила.
Как все это вынести при моей загруженности? Нет никакой личной жизни. Сплошная работа.
И я тоже начинаю понемногу лицемерить, хитрить, интриговать. Конечно, в порядке сдачи, самообороны и в меру необходимости. Наверное, это и раньше за мной водилось в малых дозах. А сейчас почва благоприятная.
А вообще все исходит от Татьяны Васильевны и к Татьяне Васильевне возвращается. Она задает тон. И я втянулась слегка, потом это болото стало засасывать. Надо строже за собой следить и не участвовать в борьбе за место под солнышком. И я должна выполнять то, что требует от меня государство в лице той же Анны Степановны, или уходить на другую работу. А что я еще умею делать? Работу все же можно подыскать менее квалифицированную, но я училась и совершенствовала себя в педагогическом направлении многие годы. Принимаю решение поступать, как должно, –  и будь, что будет. От меня в школе пользы все же больше, чем от Анны Степановны. Об этом свидетельствует отношение учеников.
Прежде всего, мне не надо злословить, быть требовательнее и критичнее к себе. Большинство моих коллег нацелено на мелочное честолюбие. А мне все силы своего ума надо направить на самоусовершенствование, в частности, – учиться не раскисать из-за вопиющей несправедливости. Пока это не получается.
Чувство недовольства собой постоянное. Одна из причин в том, что я умнее и лучше, чем кажусь. Значит, надо, чтобы меня понимали. Но усилий к этому прилагать не следует.
От автора. Школа начинается с руководства. Оно устанавливает правила по своему разумению.

                Повышаю квалификацию

     Наконец-то весенние каникулы. Их нынче перенесли на ожидаемый период массового таяния снегов, чтобы ученики во время распутицы могли отсидеться дома. Но как-то передохнуть не получится: предстоит командировка. Хотя это тоже отдых какой-то. Едем с Марией Маматовой в областной центр. В половине первого ночи были на месте.
В комнате отдыха на вокзале свободных мест нет. В буфете едим курицу не первой свежести. Спим, сидя в зале ожидания. За ночь нас трижды перегоняют из одного зала в другой по причине уборки. С первым автобусом едем в школу-интернат, где нас должны поселить. Там узнали, что место заселения изменили. Нужно ехать в другую школу, но никто не знает, как туда добраться. Сунулись в гостиницу – нет мест. В другой, самой фешенебельной в городе, забронированы места для учителей, приехавших на семинар не из железнодорожных школ. Администратор, не знающий нашей специфики, заселяет нас. Засыпаем. После обеда разыскиваем необходимую нам семьдесят восьмую школу. Никто не знает, где она. Стали спрашивать любую железнодорожную. Там, очевидно, знают, где должен проходить семинар. Нашли, и она оказалась именно той, что нам нужно, а восемьдесят седьмой в природе не существует.
На лекции сегодня опоздали. И вчера из-за этой путаницы пропустили.
После лекций иду в кино. Решила ухватить культуры. Стою возле кинотеатра в ожидании сеанса. Подходит мужчина, представляется Алексеем. Сказал, что из нашего города. Работает в районном управлении сельского хозяйства. Меня он знает. Городок наш небольшой. Каждый из его жителей о другом осведомлен больше, чем о себе самом. Кроме меня, конечно. Я отгорожена от мира стопками тетрадей и всяческих планов.
Алексей сказал, что встречал меня сегодня трижды, хотел заговорить, но я куда–то все спешила. И вот сейчас он разговор поворачивает на то, что любви нет, есть расчеты. Статистика такова, что многие замужем неофициально. Наверное, он прав, Только на жизнь мы по-разному смотрим. Я тянусь ко всему возвышенному, витаю в заоблачных высотах, он живет на грешной земле. Он знает даже, что я живу в коммуналке, говорит, что мог бы мне помочь получить квартиру.
Вообще по правилам, которыми я руководствуюсь, такой разговор недопустим. Но он отвлеченный, как бы о жизни вообще. Внешние приличия соблюдены, хотя вывод напрашивается, что он не прочь завязать упрощенные отношения. Разговор идет обо всем понемножку, нецеланаправленно, так что оборвать его невежливо. Думаю, что любовь все-таки есть. И лучше жить в ее ожидании, чем так, как большинство. Очень хочется встретить родственную душу. А пока живу в своем мирке, пусть искусственно созданном, но чистом от моральной грязи.
Алексей тоже в кино пошел. Купил билет с рук. Сидели в  разных концах зала. После фильма я постаралась быстрей исчезнуть. Разговор продолжать не хотелось.
На семинаре встретились с Марией Федоровной. Познакомились с ней прошлым летом на курсах переподготовки учителей. И вот она приглашает меня на обед, чтобы отдать долг вежливости. Отказываюсь, благодарю за внимание. К ней далеко ехать и торт надо покупать. Отказаться – не получилось. Очень уж настойчивое приглашение.
Муж Марии Федоровны – руководитель. В связи с этим полной неожиданностью оказалось, что  мебель старая, в квартире неуютно. Руководители обычно обустраивают свой быт с комфортом. Лепили пельмени. Разговор неинтересный. Дочь Марии Федоровны Светлана играет на фортепьяно «Подмосковные вечера» и очень плохо. В музыкальную школу не прошла по конкурсу. К ним на дом приходит преподаватель из бюро добрых услуг. Чувствуется, что учит он Светлану чему-нибудь и как-нибудь.
В общем, напрасно потерянное время. Общение имеет смысл, если оно интересно, а тут я была обречена на отбываловку.
После обеда еду за командировочным удостоверением в школу, где читали лекции. Здесь собрались все участники семинара с той же целью. Ищем даму по фамилии Кукарцевич из отдела образования. Кто-то сказал, что ее понесло на вокзал. Об экстравагантности этой дамы ходят анекдоты по всем железнодорожным школам. А тут с реальными чудачествами столкнулись. Уехала зачем–то в какую–то периферийную школу во время каникул, тогда как надо было в областном центре руководить работой семинара. Из периферийной школы позвонила, чтобы ее встречали на вокзале.
Чертыхаясь, кто вслух, кто в уме, едем на вокзал. Прочесываем залы ожидания. Кто–то напал на ее след и забрал удостоверения. Все понимали, что всё это ради позы. У нас должно было сложиться впечатление о ней, как о человеке крайне занятом. Создалось же такое, что дама заполошная, со странностями. И нет же, чтобы хотя из вежливости поговорить с учителями, поинтересоваться, насколько полезным был семинар.
А был он очень даже интересным. Я сделала для себя нравственное открытие. Рассказ Михаила Пришвина «Кладовая солнца» вошел в новую программу по литературе. Раньше он мне неинтересным казался. Дети, герои рассказа, ссорятся, с ними происходят несчастья. Я не додумалась до главного: не случайно все, а оттого, что они вступили в дисгармонию с окружающим миром, и он их наказывает. Поступки, продиктованные гордыней, искупают добрыми делами. Из собранной клюквы варят варенье и отдают детям–сиротам, и в жизни героев все налаживается. Значит, мы – частица Вселенной и должны жить по ее нравственным законам.
Мы живем в согласии с окружающей средой, если придерживаемся этих законов. Иначе – она нас отторгает, и мы оказываемся один на один против сил зла, которым противостоять не можем. Постоянно окружающая среда нам преподносит наглядные уроки: хочешь жить по законам справедливости – не нарушай их. Нарушил – попадаешь в мир несправедливости, испытываешь на себе все последствия. А, коли так, то окружающая среда – живая субстанция, наделенная разумом.
Такому в институте нас не учили, а в школе – и подавно. Природа соответствует, как правило, душевному состоянию литературных героев. Но это авторы придумали для того, чтобы усилить впечатления от их переживаний. А тут – целая революция в сознании. И, главное, – понимание где-то даже не умом, а на каком-то генном уровне: а ведь это так и есть, я много раз в жизни своей получала такие уроки. Близко к язычеству: природа имеет душу.
Язычество ведь тоже не на пустом месте появилось, а основано на наблюдениях людей многих поколений, которые, не в пример нам, были гораздо ближе к природе и умели ее понимать. Иначе им было не выжить.
И еще на семинаре речь шла о Федоре Михайловиче Достоевском. Раскольников нарушает нравственные законы и чувствует себя изгоем, испытывает столь невыносимые духовные муки, что каторга по сравнению с ними – искупление и облегчение. Я чувствовала, что Ф. Достоевского плохо знаю. В институте понятия о нем получила схематичные. Объяснили так, что раньше его не изучали, потому как «Преступление и наказание» – любимое произведение Адольфа Гитлера. И этого было достаточно, чтобы усвоить: хороший писатель не мог понравиться этому массовому убийце. Что тут еще рассуждать? Заблуждался Ф. Достоевский, как и граф Лев Толстой. По поводу графа нам хоть вождь мирового пролетариата объяснил, что он – зеркало русской революции. Сам граф, разумеется, этого не подозревал. О Федоре Михайловиче объяснить было некому. На семинаре сказали, что во всем мире он считается одним из выдающихся писателей, а нам, русским, вроде бы и неловко, что мы его не знаем. Вот и приходится в школьную программу вводить. И будем учиться не у Ф. Достоевского, а по Ф. Достоевскому. В чем тут разница, я так и не уловила.
 Герои этого писателя – психически травмированные личности. А ведь именно таковых в наше время – большинство. Духовный рост направлен не вверх, а в бок, вкривь и вкось. Доброе движение души порой приобретает уродливые формы. Человек идет по жизни, спотыкаясь и падая, приобретая душевные надломы и ссадины. Одни залечивает время, другие всю жизнь дают о себе знать. Умственные и нравственные искривления и вывихи передаются из поколения в поколение. Я это на себе испытала. Об этом нет у других писателей – знатоков человеческой души.
В общем, то, что я услышала не семинаре, дало толчок к размышлениям. В школе рассматриваем образ Родиона Раскольникова так, что за преступление он наказан душевным надломом. Одно преступление, как правило, влечет за собой другое. Это понятно. И почему–то без внимания остается Катерина Ивановна Мармеладова. Она не вышла замуж, как принято у добропорядочных людей, а сбежала с проезжим офицером без родительского благословения. Родителям, вырастившим и воспитавшим ее, отдавшим свою любовь, ответила черной неблагодарностью, принесла горе. Нет, она не жертва. Нищенская жизнь, неизлечимая болезнь – расплата за грех, и дорогая, потому как горе мыкают и ее дети, и падчерица.
Значит, надо учиться видеть причинно–следственные связи между, казалось бы, незначительными поступками в прошлом и трагедией в настоящем.
Всё, о чем узнала, мало стыкуется с материализмом, историческим и диалектическим. Тем хуже для обоих. Они как-то узковаты. Это не ново, что писатели первыми начинают понимать нечто такое, до чего основная масса нашего народонаселения еще не доросла. Но вот получается, что кто-то из литературоведов дорос, объяснили это учителям, те – детишкам поведают. Что-то меняется в нашей незыблемой марксистско–ленинской идеологии. Она перестает быть черно–белой, появляются какие-то штрихи, полутона.
От автора. И все-таки творческая мысль существует в школах, где есть условия. А в школе Валентины Борисовны – Анна Степановна, Раиса Петровна, ну и конечно, Татьяна Васильевна.

                Четыре сестры

В общежитии школы, где нас с Марией посели на время курсов, холодно и неуютно. Довязываю ажурный шарф из белой шерсти. Был у меня вязаный светло-бежевый жакет. От частых стирок он выцвел и сел. Пришлось распустить. И вот, чтобы по вечерам не терять зря время, занимаюсь рукоделием.
Во время семинара приехала средняя Маматова. Она завуч, преподает математику. Сестры целый день рыскали по магазинам. Вечером укладывали вещи и, как торговки на рынке, ссорились. Мария старалась загрузить книги, посуду и веник Тамаре, потому как вещи эти либо тяжелы, либо неудобны. Тамара скандально возмущается, хотя можно было бы и в шутку заявить о нежелании быть чем-то вроде носильщика у своей сестры. Явно выросли в семье, где принято было ругаться.
Их четыре сестры. Старшая Валентина Александровна преподает географию. Младшая – биологию. Их двоюродная сестра Тамара Васильевна Свириденко – тоже «математичка». Муж Валентины Александровны – Николай Ефимович Булдаков преподает труды.
Сначала из Рязани в наш городок попала старшая сестра – голубоглазая, с толстой русой косой. Она сразу же обратила на себя внимание самого видного парня, который был к тому же на все руки мастер. И на баяне играл, и машину из запчастей сам собрал.
Тамара приехала к сестре, считая, что с ее помощью легче будет зацепиться. Сестра жила с семьей мужа. Приезду новой родственницы не обрадовались, но приняли. Потом Тамаре дали одиннадцатиметровую комнатку в коммуналке. Сестры разные. Старшая умна, практична, хозяйственна. Тамара – груба. Речь – жуткая. Достаточно сказать, что вместо «их» - она говорила «иха», даже не часто неправильно употребляемые «ихние». Каково?
Когда я училась в институте, неправильная речь считалась позором. Мы долго спорили, как правильно спросить в автобусе: "Вы выходите на следующей остановки?" ли "Вы сходите?" "Выходите" - от слова "выход". "Сходите" - потому что есть ступеньки. Неправильная речь была признаком необразованности. А тут - воплощенное невежество.
В учительской как-то зашла речь о том, что надо выполнить какую-то работу. Тамара сложила нехитрую комбинацию из трех пальцев, продемонстрировала ее всем с комментарием:
 – Во что получите!
Все были в шоке. Общались не всегда на парламентском языке. Иногда в сердцах и лишнего наговорят, и тон зашкаливает, но все же в пределах допустимого. Лидия Викторовна Гуренко не выдержала:
 – Это Вы, Тамара Александровна, уровень своей культуры показали.
Было это в начале ее педагогической деятельности. Потом она немного пообтесалась. Но случай этот в среде чопорных в своей основе учителей был настолько из ряда вон выходящим, что о нем вспоминали и через пятнадцать лет.
Тамара объяснила свой поступок просто: кукиш она показала не кому-то конкретно, а … доске объявлений, висевшей в учительской. Так она до конца и не поняла, в чем «криминал» поступка.
Моя знакомая, работавшая врачом, рассказывала. Жили они с Тамарой в одной коммуналке. К ней пришел молодой человек.  Сидели, общались, потом она проводила его. Молодой человек не торопился уходить, некоторое время еще поболтали у двери. Тамара в это время мыла пол в коридоре и выдала:
– Долго ли вы мне будете в зад заглядывать?
 Шоковое состояние.
Девушка эта потом всем коллегам  в больнице рассказывала, как учительница поставила ее в неловкое положение перед молодым человеком.
 И это завуч, учитель учителей. Она могла беспричинно хохотать или «рявкнуть» на всякого, кто рядом окажется. Как-то она на лето в отпуск поехала к родителям и привезла с собой младшую сестру, заявив, что берет ее в домработницы. Вертлявой и кокетливой Маше лишь бы из дома вырваться. Домработница из нее не получилась. Тамара ее хлопушкой для уничтожения мух воспитывала и не кормила. Мария все же на заочное отделение института поступила, ее при школе пристроили. При первом удобном случае Тамара ее выселила в общежитие. В своей невоспитанности, эгоизме и наглости Маша отвратительна.

С Тамарой мы ровесницы. На этой почве и сблизились. Летом вместе отдыхали то в Адлере, то на Иссык-Куле в Киргизии, дикарями путешествовали по Узбекистану, знакомились с его неповторимой архитектурой. Потом ее поставили завучем. Она сразу заявила, что поблажек мне делать не будет. Я на это не рассчитывала и повода для такой отповеди не подавала. Считала, что ее расположением пользоваться не честно и, если она когда-то, где-то, в чем-то сделает мне поблажку, не пользоваться этим. И вдруг такое резкое заявление. Разрыв наш был неминуем, поскольку мы были очень разные. В коллективе Тамара ни с кем не сошлась. С сестрами тоже. В учительской во всеуслышание заявила:
 – Не буду я помогать сестре выкапывать картошку в поле! А что мне за это? Ведро картошки?
Все эти высказывания широко комментировались в школьных кулуарах. Но неожиданно завучем поставили именно неинтеллигентную Тамару. Причина в том, что Маматовы - клан, влияющий на общественное мнение. Клан директора школы - люди без образования, не имеющие веса. С Маматовыми приходилось считаться. Они не портили отношений с директором, но при этом настраивали кого могли против нее. Чем больше трений в коллектива с руководством, тем больше оно будет опираться на маматовский клан. Вот такой расчет.
Одна учительница уехала на Украину. Тамара решила перебраться к ней: фрукты, теплый климат. Через год вернулась обратно. Не прижилась.
Укладываю вещи в чемодан и сетку. Тащу на вокзал. Купила в магазине неподалеку от интерната масло, колбасу. В областном центре все же снабжение лучше. Ставлю вещи в автомат. Выстаиваю очередь в кассу, компостирую билет. Сижу на вокзале и жду поезд, думаю о том, как бы поскорее снять мокрые сапоги. Как назло, по громкой связи сообщили, что поезд опаздывает на час.
От автора. Результат подмены воспитания образованием - невоспитанный учитель, знающий азы предмета. Маматовы – яркий тому пример.

                В учительской

Из командировки вернулась в три часа ночи. Тащу тяжелый чемодан по улицам спящего города.
Завтра восемь уроков. Это очень много. Норма – восемнадцать часов в неделю. Но у меня, как и у других, – полторы ставки. Да еще заболевших учителей приходится подменять.
Другие учителя устроились удобнее. Школа большая, по четыре параллельных класса. Вот и берут параллель. Одна подготовка к четырем урокам и одна смена. Мне же руководство школы часы выделило по остаточному принципу. Нет семьи – значит, я должна в школе выкладываться. Главное же в том, что я – не жена руководителя, не ублажаю Татьяну Васильевну, и родственников таких нет, чтобы в торговле работали и имели доступ к дефициту. Родственники директрисы пристроены при школе: племянница с мужем, племянник с женой и брат жены племянника. Им тоже условия нужно создать.
Профсоюзное собрание. Читали доклад Леонида Ильича Брежнева на съезде профсоюзов. Это в довершение всего, чтобы уж совсем времени не оставалось. Примерно так все и воспринимали, и вслух высказывались, но не прийти – означало нарушить школьные порядки, и на это никто не решался. Если же хорошо подумать, то при всей своей ненужности множество всяческих заседаний, собраний, педсоветов, совещаний было нужно. Они не обогащали новыми знаниями, потому что шло пережевывание давно известного, но не позволяли расслабиться, держали каждого в напряженном ритме, дисциплинировали. Придя на работу в эту школу, руководствуясь благими намерениями, все же страдала и недисциплинированностью. Не всегда вовремя выставляла в журнал оценки за письменные работы и еще какие-то мелочи не вовремя выполняла. Тут же я прошла школу четкости. Чувствуя мою нелояльность, руководство не прощало мне ни малейшей погрешности, и это пошло мне на пользу. Все–таки в жизни недоброжелатели необходимы для того, чтобы подстегивать и не давать «прозябать в тиши». В работе на износ, несомненно, есть своя польза.
Дежурство по школе. Это значит, что я должна здесь находиться, если даже нет уроков, выходить на переменах в коридор, следить за порядком. И так в течение недели. Во время уроков сижу в учительской, проверяю тетради. Тут же и другие учителя. Одни приходят, другие уходят. У кого-то «окно», кто-то раньше пришел. Общаются, мужчины играют в шахматы. За длинным столом, покрытым зеленым сукном, выцветшим и сомнительной чистоты, не сидит, а восседает Людмила Михайловна Зацикина. А почему бы и не восседать? Племянница самой Татьяны Васильевны! К тому же у нее появился еще один перстень с большим, как пуговица, корундом. И вместе с ним прибавилось самоуверенности. Работает первый год после института. Учительница словесности. А муж преподает физику и труды. Татьяна Васильевна тут же. В уголке о чем-то шушукается с Любовью Филипповной Сорочковой.
Перешептывание приобретает затяжной характер и становится неприличным. Они это уразумели, и Татьяна Васильевна приглашает Любовь Филипповну к себе в кабинет посмотреть наглядные пособия. И еще одна учительница изъявила желание тоже посмотреть, хотя понятно, что обозрение наглядных пособий – предлог для уединения. Что ж, тем интереснее. Присоединяюсь и я. Нам же что–то надо будет показать. Как выкрутится Татьяна Васильевна?
Сует нам попавшуюся ей под руки брошюрку, не представляющую собой абсолютно никакого интереса, чего и следовало ожидать. Уходим. Татьяна Васильевна просит Любовь Филипповну остаться.
Ну и зачем нужно было комедию устраивать? Да вызвала бы просто к себе в кабинет, и было бы это в порядке вещей. А раз вокруг своего разговора такую конспирацию развели, значит, есть что скрывать. Что? Это очень важно. Любовь Филипповна же на роль совести коллектива претендует. И, как и положено совести, в кулуарах она – самая ярая обличительница Татьяны Васильевны, Раисы Петровны, Анны Степановны, Александры Павловны, Тамары Маматовой. И вот воплощение совести перешептывается с воплощением непорядочности. Уж не косит ли она под совесть? Надо вникнуть.
Конец первой смены уроков. В это время в учительской многие собираются. Нина Максимовна Терещук преподает труды. В отличие от Любови Константиновны, шьет из рук вон плохо. Испортила мне четыре платья в разное время. Плату берет по высшим расценкам. Таких портняжек, как она, в городишке – едва ли ни каждая третья женщина. Устроиться в школу, будучи самоучкой, сложно. Поэтому долгое время была в услужении у Татьяны Васильевны. И не зря. Сына и дочь та устроила в институт. За деньги, конечно, но свести с нужным человеком – очень важно. От Любови Константиновны я знаю технологию устройства, потому как по ней она сама поступила и ее дочь Татьяна, учившаяся кое–как.
А схема такова. Была у нас секретарем райкома партии по идеологии Людмила Ивановна Гудакова. Умная женщина, заочно аспирантуру закончила. Ее взяли в обком, потому что она умная, заведовать отделом науки и учебных заведений. Будучи человеком предприимчивым, Татьяна Васильевна с ней знакомство продолжила и после ее переезда в областной центр. Чтобы человек такого уровня поддерживал знакомство с директором провинциальной школы, его в том надо было заинтересовать.
Людмила Ивановна, курируя пединститут в числе прочих учебных заведений, имела возможность туда пристраивать, в частности, и с подачи Татьяны Васильевны.
Таким образом, получалась красивая цифра поступивших в вуз из числа выпускников нашей школы, что должно было свидетельствовать о высоком уровне преподавания. Родители детей, которых пристроили, были обязаны Татьяне Васильевне. Благодарна ей была и Людмила Ивановна, в семейный бюджет которой что–то капало, лилось струйками. После окончания вуза многие возвращались в школу преподавать. Нечего и говорить, что они тоже были благодарно–преданы Татьяне Васильевне. Вот так максимум пользы она могла выжать из обстоятельств.
Амплуа Нины Максимовны – вещать во всеуслышание при малейшей возможности о делах своих семейных. Вот и сейчас речь о том, что ее дети вышли в люди. Ее переполняет гордость по поводу того, что дочь будет учительницей настоящей, а не как она. Из монолога Нины Максимовны все должны были уяснить, что им и не снилось, как вышла замуж ее Галя. Жених нес ее на руках через всю центральную площадь областного центра. А он не просто преподает физкультуру, но еще и родственник директора школы. Молодые поселились в квартире в областном центре, которую хозяева сдали на два года, уехав в загранкомандировку. Время промчалось быстро, хозяева вернулись, а жильцы квартиру не уступают. Понравилось, привыкли, кое-что из мебели прикупили.
Законные хозяева вселились с помощью милиции, а вещи незаконных вынесли и сбросили в сарайчике на кучу угля. Физкультурник к такому повороту событий был не готов, дезертировал.
Дочь с ребенком переехала к Нине Максимовне, устроилась в школу, получила однокомнатную квартиру в том же доме, что и Нина Максимовна, бросившая своего мужа–алкоголика, с которым ее ничего не связывало, кроме жилплощади. На выходные к Гале приезжал некий студент. Однажды он сказал, что приедет с другом, и не хотел, чтобы тот знал, что у него женщина с ребенком. На выходные девочку можно было бы у Нины Максимовны оставить, но Галя этого не сделала. Больше студент у нее не появился. Так скоротечно и нелепо кончилось счастье Гали. Нина Максимовна, пока дела хорошо шли, хвастала, когда плохо – сетовала на то, что дочери так не повезло. Так и не поняла она за всю свою жизнь, что счастье заслужить надо. И дочь этому не научила.
Надежды теперь на сына были. И она вещала, что Ленчик встречается не с кем-нибудь, а с актрисой областного драмтеатра. Все то же: стремление войти в жизнь с черного хода, не понимая, что войти-то можно, но всякий, не будучи морально подготовленным к более высокому уровню, почувствует себя неуютно и долго не продержишься. Лучшая жизнь отторгает недостойных.
Жалко Галю и Ленчика, но помочь ничем нельзя. Объяснить – не поймут. Да и поделом. В жизни все разумно устроено. Для того, чтобы жить получше, надо над собой работать, чтобы украшать собой эту жизнь, а не хватать внешние ее признаки, купившись на их яркость.
От Татьяны Васильевны Нина Максимовна давно отошла и по своей привычке утверждаться с помощью монологов в учительской, рассказывала историю разрыва. А дело было так.
В очередной раз по просьбе Татьяны Васильевны понесла ее посылку на почту. Оказалось, что она не так зашита. Пришла к себе домой, потому как жила неподалеку, чтобы зашить по правилам. В посылке оказалось, помимо всего прочего, несколько бланков аттестатов зрелости и золотые медали. Адресовано это было в Белоруссию сестре, работавшей в торговле.
У Нины Максимовны от неожиданности того, что она увидела, все мысли смешались. Потом забрезжила одна: торговля медалями и аттестатами? Далее она утвердилась в этой мысли. А как иначе объяснить? Поняв это, она здорово перетрухнула. Посылку отправила. Но на будущее решила таких поручений не выполнять.
Вряд ли это выдумка Нины Максимовны. Ей по простоте душевной и в голову не могло прийти, что такое вообще возможно.
Григорий Антонович Пудвель слушает Нину Максимовну, хитровато прищурив глаза и готовый на полном серьезе задать ей вопрос «на засыпку». Это учитель немецкого языка. Саркастичен. На торжественные собрания, посвященные красным датам календаря, он не ходит, потому что у него нет желания присутствовать при том, как наши руководители награждают друг друга почетными Грамотами и юбилейными медалями в ознаменование очередной даты. Так во всеуслышание и заявил. Руководство его не трогает. Проверок у него не бывает. Опасно. Ответит так, что потом долго будут передавать из уст в уста, как анекдот: коротко, емко.
Как-то один из наших учителей на него зло затаил. Долго не разговаривал с Григорием Антоновичем. А потом вдруг поздоровался: то ли механически, то ли за давностью лет обида прошла. Григорий Антонович непередаваемо-спокойно-убийственно-вежливо и в меру издевательски осведомился, почему тот решил с ним поздороваться. В учительской грянула оглушительная тишина. Что-то нынче будет? Последовала немая сцена. На такой вопрос явно напрашивалось оправдание. Ситуация нелепая. Так Григорий Антонович, терпеливо выждав удобный момент, наказал за выраженное ему непочтение.
Однажды в неловкую ситуацию едва не угодила я. Угораздило сказать, что не знаю немецкого языка. Шел общий разговор, и как-то к слову пришлось. Очевидно, Григорий Антонович заподозрил в этом подвох и веско спросил, а почему это я не училась, как следует?
Популярно, стилизуя под объяснение на уроке:
– Видите ли, Григорий Антонович, языки-то разные бывают. Я вот английский в школе и институте изучала.
Доброжелательно, чтобы к шутке свести. Про институт не случайно ввернула. У Григория Антоновича высшего образования не было. Он учитель начальных классов, преподавал в старших, потому что немецкий – его родной язык. Человек он обидчивый и мстительный, но ровно настолько, чтобы постоять за себя. Иначе ему без образования сложно было бы утвердиться. А так знали, что безнаказанно на него «наезжать» нельзя.
 За меня он однажды заступился. На родительском собрании против меня выступала некая родительница за то, что ставлю «двойки» ее сыну. Нет же, чтобы научить ребенка, объяснить так, чтобы он понял. Григорий Антонович спросил, довольна ли она учительницей дочери. Та училась на два класса впереди брата. Женщина сказала, что дочери с учительницей повезло. Григорий Антонович:
 – А ведь у них одна и также учительница.
То есть я. Спорить было невозможно. Вот у кого мне надо было учиться преподносить факты так, чтобы комментарии не требовались. Я всегда много говорю, но как–то не очень весомо и расплывчато. Аргументов привожу много важных и не очень, и в них теряется суть.
Притчей во языцех стал случай приема его сына в партию. Секретарь парткома знакомит собравшихся  с его анкетой:
Национальность - украинец.
Фамилия - Пудвель. В зале гомерический гогот. Дело в том, что он выбрал национальность матери.
О Григории Антоновиче говорили, что он не знает немецкого литературного языка и говорит на диалекте. Конечно, не во всеуслышание. Его опасалась даже Раиса Петровна. Одно время она была завучем. Нужно сказать, что она наиболее подходила для этой должности. В методике и педагогике она не сильна, но воспитана, умна, великолепно держится, властна. Говорят, она одевалась раньше хорошо, в строго деловом стиле. Носила сарафаны с блузками, спину держала прямо. Сейчас обнищала. Нина Максимовна ей что–то перешивала. Из завучей ушла.
Немало тому способствовал и Григорий Антонович. Нет, никаких заговоров и интриг, как это обычно делается. Он ее просто не воспринимал. Никак! Звонок на урок. Он специально его не слышит и режется в бильярд, стоявший в учительской. Раиса Петровна из себя выходит, ученики едва ли не на головах ходят. Григорий Антонович ничего не слышит, спокойно забивает шары в лузу. На урок он все-таки идет, но не раньше, чем доведет Раису Петровну до белого каления. Так он учил ее не пользоваться авторитарными методами. Другими она не владела. С Григорием Антоновичем нужно было поговорить отдельно, а не унижать в присутствии других. Он платил ей той же монетой. Она своим поведением показывала: я – начальник, ты – неумный. Он давал понять: сама такая.
Вот сейчас Раиса Петровна смотрит на Нину Максимовну поверх очков. Она очень мнительна. Для нее существует два мнения: ее и неправильное. Считает себя принципиальной, но за другими права на принципиальность не признает. С ней интересно поговорить, когда она в настроении, но случается это нечасто. Возраст предпенсионный, жизнь не сложилась, сил маловато. Причин для постоянного недовольства предостаточно.
Ум Раисы Петровны направлен на захват жизненного пространства. Это ей удается. Секретарь партийной организации – должность комиссарская. Власть в руках, но ни за что не отвечает. Я только начинала понимать, что Советская власть – чисто декоративная, а основная – сосредоточена в руках партии. Раиса Петровна это давно поняла. Как–то робко в разговоре с ней я высказала догадку, что городской Совет ничего не решает. Догадка крамольная, потому что в учебниках обществоведения было написано, что наша страна – единственная в мире, где власть принадлежит народу в лице депутатов. Одно время я преподавала обществоведение и объясняла это ученикам и сама верила. Раиса Петровна даже несколько удивилась моей неосведомленности: конечно же, партия – наш рулевой. Моя догадка сразу же переросла в уверенность.
Нет, учебники обществоведения не вводят в заблуждение. У нас в стране все по законам справедливости и не может быть лживых учебников, потому что не может быть никогда. Очевидно, тут дело в аспектах, но об этом лучше не думать, потому что такие понятия мне не доступны. Они для тех, кто умнее.
Муж Раисы Петровны был офицером и в высоком звании. Часть, стоявшая в нашем городке, – секретная. Номера ее телефонов в справочнике значились, как шинного завода. Известно было, что за городом имеется завод военного назначения. Муж Раисы Петровны был наивысшим командующим. Базировалась эта часть раньше в другом месте, а потом ее перевели к нам. И вот на прежнем месте Раиса Петровна увела его из семьи, родила двойняшек Костю и Иру. Шли годы. Однажды, уже в нашем городе это было, в двери ее квартиры позвонили. На пороге стоял офицер, друг мужа и брат его бывшей жены. Попросил Раису Петровну позвать супруга своего на два слова. Что это за слова были, неизвестно, но мужа своего она больше не видела. Окольными путями узнала, что он вернулся в прежнюю семью.
Она увела, у нее увели. Детям он помогал. Вот еще случай убедиться, что каждый из нас получает то, что заслужил. Все возвращается той же монетой.
Надежда Пантелеевна Мороз училась в институте вместе с Людмилой Михайловной. Особа заурядная для учительницы словесности. Для нее профессия – способ существования. Литературу не любит, детей тоже. Без выражения на лице слушает Нину Максимовну.
Геннадий Андреевич Калубин преподает математику. Окончил институт, отслужил в армии. Отлично воспитан, с чувством юмора, любит детишек, они его обожают. В отличие от нас всех, не срывается на крик, а старается достучаться до сознания, если кто-то его плохо понимает. Моложе меня лет на восемь, но я считаю, что мне у него надо учиться, несмотря на то, что работает первый год. Сын работника райкома. В общих разговорах в учительской участия не принимает никогда.
Конфликтует только с Анной Степановной. Она попыталась говорить с ним, как со всеми, в авторитарном режиме, потому как она – организатор воспитательной работы, он – классный руководитель. Иначе она не умела, а Геннадий Андреевич считает недопустимым такой тон даже по отношению к ученикам. Так и сказал: в таком тоне разговаривать с ней не будет. Ей бы взять и сказать, чтобы выбрал для себя тон более привычный, и поговорить. Тогда бы это означало, что для нее важнее польза дела, а не амбиции. Если она с подчиненным не нашла общий язык, сама виновата.
Анна Степановна пожаловалась Татьяне Васильевне, не найдя ничего лучше, да и не искала и не знала, что надо искать. Татьяна Васильевна вместо того, чтобы объяснить, что к людям надо подход искать, а не конфликтовать, решила, что должна как-то отреагировать. И, опять же, нет, чтобы с Геннадием Андреевичем поговорить о том, что Анна Степановна старше по должности, по возрасту и женщина, и он должен быть джентльменом. Анне Степановне же следовало объяснить, что дело совсем не в том, чтобы заставить выполнить поручение, а чтобы сделано это было с желанием, тогда и результат лучше будет. Но Татьяна Васильевна никогда утонченностью не отличалась. На доске объявлений появился приказ с выговором Геннадию Андреевичу.
 Из этого моральные дивиденды извлекла себе Людмила Михайловна. Пошла в кабинет к тетке, да так, чтобы другие знали, что она – народная заступница, поговорила. Приказ тут же сняли. Анна Степановна не придала значения тому, что он провисел не более двух часов. А зря. Это вовсе не означало, что директор ее поддерживает. Сделала вид, что это так, и то не надолго. Людмила Михайловна – племянница своей тетки. Если остальную родню не видно и не слышно, то ее очень много.
Геннадий Андреевич и Анна Степановна жили в двухэтажном доме для райкомовских работников. С ней никто из соседей не общался. Как–то зашла к Калубиным по–соседски. Её дальше порога не пригласили. Геннадий Андреевич в учительской изображал, как она сладеньким голосочком разговаривает с его мамой, как перешагивает по утрам через заборчик, сокращая путь в школу, идет через дворы. У нас она недавно. Мужа назначили начальником сельскохозяйственного управления района, и вот не прижилась ни среди учеников, ни среди учителей, ни среди соседей. Причина – насаждение своей персоны при невысоком интеллектуальном и культурном уровне. Поэтому в нашей среде держится особняком.
Таиса Андреевна Малыга. Именно Таиса, в украинском варианте. Несуразная фигура, неправильной формы лицо. Учительница биологии. Исключительно практична, вся в делах, на досужие разговоры времени не тратит, разве что ввернет фразу–другую, если надо о чем–то создать общественное мнение.
Учитель физкультуры с абсолютно неспортивной внешностью. О физической культуре, как, впрочем, и о любой другой, понятия весьма отдаленные и туманные. Нигде не учился, даже в армии не служил. Ученики цитируют его высказывания типа «Закрой рот, а то кишки простудишь». Очевидно, это должно было означать крутизну. И все понимают, что это пародия на учителя, ходячий анекдот и брат жены племянника директора школы, при которой «служащие чужие очень редки».
Да, со времен А.С. Грибоедова мало что изменилось, хотя общество у нас социалистическое.
Юрий Федорович Лазырин – ровесник Геннадия Андреевича. Учитель физики и трудов. Он остроумен, порядочен, немногословен, хорошо держится.
Лидия Викторовна Гуренко – идеальная учительница. Личность! Сама аккуратность, дисциплинированность. В ней все красиво: почерк, прическа, манера держаться, несколько царственно склонив голову набок, манера говорить, одежда. Ни одного лишнего слова, никакого перетягивания внимания на себя. Достоинство! Выдержка!
Работала в начальных классах. Как–то первоклассник сказал, что она похожа на обезьяну. Детишки затаились за партами, ожидая грозы. В начальных классах авторитет учителя так велик, что даже авторитет родителей учеников не идет ни в какое сравнение. Обозвать обезьяной – это было нечто из ряда вон выходящее. Лидия Викторовна очень спокойно заметила:
– Ну, если ты так считаешь…
На другой день в школу прибежала не на шутку встревоженная мать мальчика. Узнала об инциденте от одноклассников сына. Объяснила, что летом всей семьей ездили в Москву. Повели сына в зоопарк. Он был в крайней степени восторга от обезьян. Так что это была вовсе и не дерзость учительнице, а комплимент. Мама принесла извинения за его сомнительность. Но и без разъяснений Лидия Викторовна умела все правильно понять и правильно поступить. Она была намного мудрее нас, закончивших институты.
В молодости была влюблена в офицера. Тот на ней не женился, хотя она ждала ребенка. Делать было нечего. Вышла за Гуренко, человека совершенно неумного, только потому, что он оказался рядом. Родила вторую дочь. Очевидно, Лидии Викторовне нелегко жилось с мужем, но никто никогда не слышал от нее жалоб.
Вообще у нас хороших учителей большинство. На первый взгляд кажется, что на микроклимат в коллективе влияют не они, потому что живут, закрывшись в своем мирке. Но это на первый взгляд. На самом же деле для меня они пример, достойный подражания. И я тоже стараюсь замкнуться, хотя это и не в моем характере. Не то, чтобы открыта, а настежь распахнута душа. Я очень общительна. Приходится себя ломать. Хотелось бы с кем-то сблизиться. Но те, к кому тянусь, предпочитают другой круг общения, а я усилия не прилагаю, предоставляю отношениям складываться самим собой.
Не составило бы большого труда сойтись с Татьяной Васильевной. Она не то, чтобы поощряет, но сама сделала шаг мне навстречу. Общение с ней авторитета бы мне не прибавило. К тому же к ней нужно подстраиваться, а это утомительно. Да и «кинуть» может, как Любовь Константиновну. Вообще она не избирательна в знакомствах. К ней тянется не цвет коллектива, а низшие его слои, нуждающиеся в покровительстве. Татьяна Васильевна извлекает из этого пользу.
Вслушиваюсь в общий разговор, как всегда, неинтересный. Он перескакивает от учеников к рецептам приготовления кабачковой икры. Здесь не придерживаются того, что на работе общение должно быть официальным. Что–то вроде деревенских посиделок на завалинке. В нем принимают участие далеко не все, а лишь те, кто проще по своему складу. Я иногда не выдерживаю и тоже принимаю участие в болтовне, хотя люблю больше с детишками общаться, особенно из своего класса. Коллектив дружный, сплоченный. После уроков подходят к моему столу просто так поговорить, не важно о чем.
Когда поддаюсь слабости поболтать с коллегами, возникает острое чувство недовольства собой. Как только пришла в коллектив, не пропускала возможности пообщаться, и было это от неуверенности в себе. Со временем это прошло. Я поняла, что в нашем коллективе работать можно, а жить – тяжело. А я работаю и пытаюсь жить, потому что другой жизни у меня нет. Замыкаюсь в себе, боясь оказаться непонятой. Ведь говорят много и неинтересно для того, чтобы оказаться в центре внимания. Где уж тут кого-то услышать?
От автора: директор должен подбирать и формировать коллектив. Вот такой набор получился.

                Воскресники Всесоюзные и местные

День рождения Владимира Ильича Ленина. Радуем его трудовыми подарками. Все знают, что воскресники ленинские, потому что он однажды принял участие и конкретно нес тяжелое бревно, стараясь взяться за него там, где оно особенно весомо. И увидел он в воскресниках ростки коммунизма – свободный труд свободно собравшихся людей. Не знаю, как было во времена, когда жил Ленин, но сейчас это никакой не добровольный труд, а принудиловка. Попробуй не явиться!
Если же без политики, то все правильно. Трудовую повинность отбывать нужно. Возле школы по весне мусор убирать надо: те же бумажки, которые сами набросали, и листву прошлогоднюю сгрести и жечь, и деревья побелить. А под красивые лозунги – оно и лучше. Энтузиазма прибавляет. Пионеру или комсомольцу не прийти – показать свою несознательность означает. Так что политическая подоплека явку повышает. Я не приучена к физическому труду с детства, но за лопату берусь. Потом несколько дней будут мышцы болеть, но нельзя, чтобы дети работали, а я вид делала, что тружусь. Под разными предлогами ученики стараются у меня лопату отобрать.
На зимних каникулах побелили полностью всю школу. Весной разбрасывали сугробы, чтобы они быстрее таяли, подметали школьный двор и прилегающую улицу. Скоро первомайские праздники, и нельзя же, чтобы демонстранты со знаменами и портретами членов Политбюро ЦК КПСС  шествовали по мусору.
Потом еще металлолом собирали, копали ямки под деревья в городском парке. Поговаривали в коллективе, что за посадку деревьев местные власти перечислили школе приличные деньги. Думаю, что это так и было, потому что посадка не была обычной отбываловкой, а до каждого класса доведено было количество ямок, и Татьяна Васильевна лично принимала работу, придирчиво пересчитывала посаженные деревца. Ей это было бы не нужно, если бы не сдавать работу в обмен на деньги. Деньги потом шли якобы на оформление наглядной агитации или приобретение учебных пособий. Это проверить невозможно, потому что все изготовляют учителя, шефы, родители. Шли разговоры о том, что школу ремонтируем своими силами, а ведь на это выделяются деньги. Из материалов приобретается только известь, потому как дешева, и краска на полы. Окна, двери, парты, радиаторы водяного отопления отмываем мылом. Деньги за работу растворяются где–то. Никто о том не ведает, но догадываются все. Так что воскресники превратились в эксплуатацию детского и учительского труда. Поделать ничего нельзя было, потому как бездоказательно.
Все чаще ловлю себя на том, что меня охватывает чувство озлобления даже жестокости. Много работаю на износ. В том числе и на эксплуататоров. Отсюда упадок сил, в частности, и душевных.
От автора. Работали в большинстве случаев мастера своего дела. Управляли ими ремесленники с партийными билетами.

                Мелочи быта

   Обустраиваю свою комнату. Купила раздвижной обеденный стол, а самодельный, который был у меня до сих пор, выставила на лестничную площадку. Его взяла соседка. Подарила подруге Оле скатерть льняную с вышитыми гроздьями цветущих каштанов. Мамина работа. Она велика на новый стол. Оля приспособила скатерть, как покрывало на кровать.
Некоторое время спустя, поднакопив денег, приобрела диван-кровать вместо металлической кровати с панцирной сеткой, которую отдала соседке. Диван-кровать все не могла собрать никак. Ножки привинтила, а без боковых стенок спала еще месяц. Потом с Олей все же придумали, как их надо присоединить.
А еще со временем купила книжный шкаф и телевизор. В шкаф выставила кофейный керамический сервиз и тарелки, купленные в областном центре во время командировки. И еще керамический сервиз для кваса: кувшин и шесть стаканчиков.   На одной полке посуда, на другой — книги. На лампочку навешиваю белый с золотом плафон. Украшаю свой мирок, потому как понимаю, что могу существовать только в среде, соответствующей моему духовному складу. Логику соответствия постигала постепенно, ориентируясь на то, что жилье должно быть зеркалом души.
Стало вдруг тепло. Открыла окно. Часа три потратила на соскабливание пластилина, которым, вместо замазки, были залеплены щели.
Организовала подписные издания через родительницу своего ученика, работающую в "Союзпечати". Издания строго лимитированы, но для меня нашли резервное. Придержены были на тот случай, если понадобится высокому начальству. Но, очевидно, у начальства уже имелись и В. Маяковский, и Н. Лесков, и Т. Драйзер. Я только начинаю обзаводиться библиотекой. Купила по случаю двухтомный энциклопедический словарь.
Произвела ревизию гардероба. Зашиваю, отпускаю, выпускаю. Все вручную. Любовь Константиновна похвалила: стежки ровные, как на машинке. Платье тяжелого розового шелка украшаю перламутровыми бусами внизу и на рукавах. Нитка бус, купленная лет пятнадцать назад, вышла из моды.
Все эти придумки – не зря. Татьяна Васильевна и Любовь Филипповна отметили в учительской во всеуслышание, что я хорошо одеваюсь. Любовь Константиновна пересказала мнение секретаря директора школы, которая, как и положено секретарю, знала все обо всех: одеваюсь со вкусом. Мне действительно удалось создать свой стиль: деловой, но не совсем строгий, а несколько смягченный блузками с вышитыми воротничками и манжетами. В летнем гардеробе преобладание романтического стиля над деловым. Казалось бы, летняя и зимняя одежда различна по стилю. Но я исключила все в цветочках, остановившись на однотонном и светлом. Поскольку фигурой не вышла – прилегающие силуэты, строгие линии. Учла, что летние вещи предназначены не для школы, и строгости в них нужно поубавить, тогда они лучше будут сочетаться с солнечными днями, буйством растительного мира вокруг. В общем, – сама элегантность.
Сама себе стилист и модельер. Идеи черпаю из журналов, у других схватываю в основном во время отпуска, из телепередачи «Кабачок «Тринадцать стульев». Собираю по крупицам, приспосабливаю к себе. Главное – не все подряд перенимаю, а научилась отбирать то, что мне подходит и сочетается с тем, что уже имеется. Бывает, что сошью вещь, а она окажется неудачной. Делаю выводы на будущее.
А ведь еще совсем недавно могла пойти в кино, надев пальто поверх халата. И это было в порядке вещей. Даже понятия не имела, что одежда должна быть деловой, домашней, вечерней. И на танцы, и в школу ходила в юбке и вязаном жакете. Всему пришлось учиться самой: примечать, отбирать, чтобы своим внешним видом не разочаровывать людей. На хорошо одетого человека так же приятно смотреть, как на произведение искусства. Поэтому так любят актрис, покупают их фотографии, украшают ими квартиры, салоны автомобилей. Жизнь серая, а люди склонны тянуться ко всему красивому. Если уж самому не получается свою жизнь красиво устроить, то хотя бы полюбоваться чужой. Я стараюсь устроить свою жизнь лучше. Коли я учительница, то и должна учить не только словами, а и своим внешним видом, чтобы ко мне тянулись.
 Хорошо одеться – нужны деньги. Передо мной стоит задача сделать это за счет малых сумм плюс выдумка. Вот и изобретаю. У нас в школе редко кто хорошо одевается. Есть отдельные неплохие вещи на праздники. А на каждый  день –  все ношеное, потерявшее вид после стирок, без разнообразия. Не хватает, прежде всего, времени, а потом уж фантазии, средств, большого желания. Не хуже других – и ладно.
Найти в магазинах что–то стоящее трудно. Вкус – тоже не у всех развит. Хотя в школе не менее, чем в театре, требуется привлекательность во всем. Учитель пишет сценарий урока, который принято называть поурочным планом, сам осуществляет его постановку. Так что он сценарист, режиссер и ведущий актер в одном лице. И он должен быть художником по костюмам. Это в идеале. А в жизни – кто на что способен.
Одежду, которую уже никак нельзя было приспособить, отдала Любови Константиновне. Это льняные вещи, которые я  люблю, им нет износа, долго сохраняют вид, в них не жарко. Любови Константиновне сгодятся. Она носит одежду размера на два меньше, чем я. Еще отдала ей пляжный сатиновый комплект. Тоже мал оказался.
В магазинах все лежалый товар. А этот комплект понравился. Понимала, что он мал, но надеялась, что натяну на себя. Потом оказалось, что носить его нельзя.  Надо избавиться от привычки хватать в магазинах все, что кажется мало–мальски подходящим. Отдала шерстяные кофточки, шелковые блузки, свитерок.
Черный бостоновый костюм после трехлетней носки блестит на лацканах, возле карманов. Носить его больше нельзя. Нужны деньги на пополнение гардероба, но они ушли на создание интерьера комнаты. Поэтому костюм распорола, постирала детали в порошке для шерсти, разгладила. Отдам на перелицовку.
Осеннее пальто ядовито–красное. Купила его потому, что оно более или менее приемлемо. От обстановке в комнате, от того, как я выгляжу, зависят характер и судьба. Эстетическое чувство способно предохранить от многих пороков.
Отдала на перелицовку зимнее пальто. Получила зарплату, раздала долги. Осталась три рубля. На них надо месяц прожить. И проживу! Не впервой. Какие–то запасы продуктов имеются, подкармливает Любовь Константиновна: то салат «Оливье» принесет, то котлет, то вареников с картошкой и мясом, пирожки с яблоками, творогом, вареньем, жареную рыбу.
Однажды на ужин пригласила Маматова–младшая. Часа три проболтала с ней о всяких пустяках. Просто устала быть дисциплинированной, захотелось расслабиться, не думать ни о чем. Потом жутко корила себя за то, что так глупо убиваю время.
От автора. Культуру одежды освоить трудно, если росли на том, что в послевоенное время было одно платье на все случаи жизни.

                Учитель – это образ жизни

   Любовь Константиновна подарила весенние сапоги из заменителя кожи на время бурного таяния снегов и накидку на телевизор. Вскоре выяснилось, что я не могу выйти из дома из–за сапог. Если бы знала, чем обернется такое подношение, купила бы на барахолке в областном центре резиновые сапоги. Эти мгновенно отсыревают. Подкладка матерчатая отстала. А тут погода, как назло: на прошлой неделе непрерывно лил дождь, а на нынешней снег валит и тут же тает. К ночи обычно подмораживает, а днем, когда поднимается солнце, начинает таять.
Все еще вровень со столбами электропередачи высятся сугробы спрессованного снега. Между сугробами прочищена дорога для машин, узкая, напоминающая тоннель. Поверх асфальта она покрыта снеговой кашицей, где асфальта нет – грязь.
Поняла: Любовь Константиновна отдает плохие вещи. Очевидно, она купила сапоги, а потом узнала, настолько они непрактичны и презентовала мне. Подарила белый пуховый платок. Надела его один раз. Пух вылезает со страшной силой, и я вся не вычищенная. На платье подарила черный бархат. Сшила, надела один раз. Оказалось, что платье притягивает к себе ворсинки, и я всегда буду иметь в нем неряшливый вид. Да, Любовь Константиновна – не Оля. Та – делится, эта – делает вид.

   Сшила она мне черный сарафан. Тоже неудачно. Мнется, все к нему липнет. И все бы ничего. Мы же отдаем то, что не нужно. Но у Любови Константиновны это плата за то, что она с моей помощью идет к диплому, не имея представления, что такое высшее образование.
Я ее подношения отрабатываю. С помощью Татьяны Васильевны и, разумеется, денег она проникла в институт на заочное отделение. Фундамента под вузовские знания у нее нет, нет привычки к умственному труду и умения учиться. Я за нее выполняю контрольные работы, готовлю ее к экзаменам. По-настоящему подготовить невозможно. Это трудоемко и не нужно Любови Константиновне. Сам по себе выработался ускоренный метод. Любовь Константиновна приносит вопросы билетов. Я коротко отвечаю на них. Любовь Константиновна все записывает едва различимыми буковками на узких полосках бумаги. Это шпаргалки. Складываются они для удобства пользования гармошкой. Я никогда в жизни ими не пользовалась. Пока записываю – запомню, и необходимость в них отпадает.
Ощущение, что я поступаю нечестно, угнетает. Понимаю же, что учительница из нее не получится. Никогда. И зачем ей филологическое образование? Даже понятия нет о том уровне, который должен быть в знаниях, в манерах и, главное, – в душевных качествах. Учитель – это же не диплом, а образ жизни. Нужно быть постоянно погруженным в стихию своего предмета, работать над собой.
Любовь Константиновна безвылазно погружена в стихию разборок с мужем, коллегами, дочерью. Отсюда извечная ее нервозность. Она отравлена ядом недоброжелательности. Где уж тут до изящной словесности?
От автора. Печально будущее школы, когда учитель учился чему-нибудь и как-нибудь.

                Проза жизни

После уроков пошла в магазин. Стало известно, что в продажу поступила неплохая шерсть на платье. Шерсть понравилась не очень, но я все же ее купила. Ревизия гардероба показала, что нужны зимние вещи. Еще приобрела черные лакированные туфли, которые мне вынесли из подсобки, ботинки. Спустила всю зарплату, сдала двадцать рублей в «черную кассу», тридцать рублей – долг, десятка – за починку телевизора. Оле я осталась должна пятьдесят рублей. Это ее придумка: с одной получки она мне дает деньги, с другой – я ей. А поскольку я сегодня поиздержалась, готовлюсь к дипломатическим переговорам. Подарила ей кое–что из вещей. Кажется, без обид. А тут еще удалось купить шерстяную кофточку цвета абрикоса.
Со следующей зарплаты купила пылесос «Чайка». Осваиваю его. Почистила ковер, мебель. И еще приобрела клеенку для обивки двери, коричневые замшевые полусапожки, коричневые лакированные туфли, капроновые чулки.
Крашу с соседом по квартире в коридоре двери, панели, потолок.
Маматова-старшая принесла мне рыбу. Муж наловил. Живет она в соседнем подъезде. В двадцати километрах от нашего городишки – большое озеро. Как только сходит лед, начинается путина. Едут туда на машинах, мотоциклах, загружают рыбу в коляски, багажники. По вечерам возле домов в корытах и детских ванночках женщины ее чистят. Потом жарят, варят, вялят, раздают знакомым. В основном это ерши, мелкие и колючие.
Лидия Венедиктовна Павленко принесла зеленого чеснока. Все это не потому, что я «на мели». Об этом не знает никто. Лидия Венедиктовна пришла пообщаться. Знает, что я  покормлю, вот и притащила, что у нее оказалось. Маматова поделилась излишками. Вот и проживу.
Как–то не было в магазинах хлеба. Иду к Оле. У нее нашлись сухарики, колбаса, компот, кекс. Поужинали. Но где взять хлеба на завтра? Прошу у соседки из квартиры напротив. Она дает хлеб и три пирожка с картофелем и капустой. Пирожки съела, хлебом поделилась с Олей.
К концу учебного года вместе с Любовью Константиновной побелили мою комнату. Хорошая комната, восемнадцатиметровая, с высоким потолком. На другой день навожу порядок. Перебираю и систематизирую фонотеку, книги. Пересадила цветы. Начала красить подоконник. Не хватило краски. Пошла к Оле. У нее нашлась.
Это во второй половине дня. А до обеда ассистировала на экзамене в шестом классе. Во время школьных экзаменов удается подтянуть домашние дела: на работе я  занята обычно полдня.
В последнее время чувствую себя очень уставшей. Наверное, от безалаберного питания. На готовке экономлю время, и это вошло в привычку. Вот сегодня все питание – хлеб с халвой и водой. После перерыва с продажей хлеба, иду по магазинам и делаю запасы продуктов: банки с икрой из синих баклажан и фаршированным овощами перцем, горошком, лимонад, сметана и даже бутылка вина. Пью несколько глотков, чтобы тонус поднять.
Взяла белые туфли в долг. Два года охотилась именно за такой обувью. И вот незадача – оказались малы. Впервые за те три года, что училась у меня Люда Зубова, обращаюсь к ее маме с просьбой поменять туфли на размер больше. Мама Люды – продавец. Вообще торговые работники – самые уважаемые люди. С ними стараются поддерживать знакомство. Заменить обувь – не получилось. Нет моего размера. Вернула деньги. Подозреваю, что туфель у нее никогда и не было, а пообещала поменять, чтобы я вокруг нее повертелась. Любят торговые работники на себя важность напускать, чтобы, когда к ним обращаются, дать понять, что они сильные мира сего, а другие от них зависимы. Туфли мои Зубова продаст из–под прилавка и тем самым кого-то обяжет.
Позвонила Раиса Федоровна – мать Сергея Савичева. Меня позвали в учительскую к телефону с экзамена. Сообщила, что организовала мне туфли. Надо прийти к ней домой и забрать. Лихорадочно соображаю, где взять денег, чтобы отдать ей. Придется сразу же после экзамена обежать знакомых.
А тут Любовь Константиновна заботу проявила. Прислала своего супруга Михаила Афанасьевича починить мне дверной замок. Накануне она приходила и нашла дверь незапертой. Собственно, запирать ее было мало смысла, потому что она стеклянная. Мне пришлось ждать, когда он закончит работу. Раиса Федоровна не дождалась и прислала туфли с Сергеем. Я ее ни о чем таком не просила и не знала, что у нее есть возможности. Она домохозяйка. И вот откуда–то узнала и организовала. Сергею сказала, что деньги принесу сегодня. Михаил Афанасьевич закончил работу. Иду с ним. У Любови Константиновны всегда есть заначка. Взяла в долг, отнесла Савичевым.
В магазине есть подходящие босоножки, и они мне  нужны, но это уже не осилю.
Будни, проза, заботы о еде, одежде, уюте в комнате. Жалуюсь на жизнь только в дневниках, но это разговор с собой. Тут уж начистоту нужно.
От автора. На учительскую зарплату можно было прожить, но с трудом.

                Вова Панкратенко

Прихожу на урок. Мне ребята протягивают кулек с вафлями и конфетами. Принесла Раиса Александровна. Ее сын рыженький Вова Панкратенко трагически погиб. На него наехал пьяный водитель.
Вова был душой класса. Решили поставить пьесу «РВС» по Аркадию Гайдару. Вова играл Жигана. Готовили концерт к родительскому собранию. Муслима и Люда Зубова танцевали цыганский танец. Вова залихватски свистел за сценой и в такт музыке гремел бубенчиками. Главное – сам придумал. Участвовал в классной команде КВН. Много читал, любил историю, лепил из пластилина, рисовал, был отличным рассказчиком.
И вот собрались учителя–словесники на заседание секции в кабинете директора. Заходит Вова в своем ярко–зеленом свитере, весь деловой такой. Говорит, что остались они после урока репетировать песни к пионерскому сбору, а Тамара Александровна их выпроводила. Тоном заговорщика, расплывшись в хитроватой улыбке, попросил провести обратно. Собравшиеся учителя тоже заулыбались. Я подыграла. Таким же тоном сказала, что мы перехитрим Тамару Александровну.
Провела в кабинет. Видела я тогда Вову в последний раз. Когда вернулась в кабинет, Клавдия Кирилловна сказала:
 – Любят вас детишки.
Начинаю читать доклад. Влетает Тамара Александровна Маматова, бросается к телефону:
– Панкратенко машина сбила!
Выбегаю на крыльцо школы, лихорадочно соображая: значит, прорепетировали, пошли домой, и тут все случилось. Ребята, толпившиеся на школьном крыльце, сразу поняли, чего я выбежала, и показали, куда нужно идти. Это рядом. Едва успели из школьного двора выйти.
Уже стемнело. Подбегаю. Ребятишки, тесным кольцом обступившие лежавшего на земле Вову, посторонились. Женя Муканов рассказал, что шли они вдвоем. Он – впереди. Когда машина ослепила фарами, он успел отскочить в сторону. Подбежала Надежда Пантелеевна. Принимаю решение: старшеклассники несут Вову в больницу. Она почти рядом. Мы с Надеждой Пантелеевной бежим вперед, чтобы персонал предупредить.
 Вову положили в вестибюле на длинной лавке. Пытаюсь снять с него кожаную куртку. Застонал. Значит, живой. Вову перенесли в операционную.
У меня странное состояние. Я как будто отстранилась от происходящего и наблюдаю за всем, что происходит, со стороны. Вижу все каким-то стертым. В вестибюле толпятся ребята. Наказала им, чтобы не говорили о случившемся несчастье родителям Вовы. Зачем заранее расстраивать? Может, все обойдется. А, если нет,– надо не сразу сообщать, а подготовить к трагической вести.
В дверь просовывается рыженькая голова младшего брата Вовы. Саша огляделся по сторонам, как затравленный зверек, поздоровался со мной. Вслед за ним появились Раиса Александровна и Иван Григорьевич. Он снял сапоги у порога и ходил по вестибюлю в толстых шерстяных носках.
К крыльцу больницы подъезжали машины скорой помощи, привозили врачей. У нас в городе две больницы – районная и железнодорожная. Хирургов привезли из обеих. Значит, случай трудный. Халатов не хватило. Одному из врачей дали халат, сняв его с санитарки.
Пришла Тамара Александровна. Принесла мне пальто, платок, сумку, оставленные впопыхах в учительской. Оказывается, я шла от школы до больницы без пальто. А был конец октября.
Несколько дней тому назад я лежала в больнице. Простудилась. Приходили ребята навещать. Вова тогда с нотками взрослой рассудительности говорил мне, чтобы быстрей сбежала из больницы.
– Распустились мы, с дисциплинкой плоховато.
– Скорей всего тебя положат в соседней палате, коль в такой холод в свитере бегаешь.
Ребята оживленно рассказывали о том, как к пионерскому сбору готовятся. Больные толкались здесь же, в вестибюле, с растроганными выражениями лиц слушали наши разговоры. Еще бы! Такое взаимное понимание и доверие лишь с экрана в кинотеатре увидеть можно. Общность интересов! А все просто. Никого в жизни у меня, кроме этих ребятишек, нет. Они – моя работа и моя семья. Тянутся ко мне потому, что чувствуют это.
Считалось, что чем больше мероприятий с классом проведешь, тем лучше работаешь. Многие из кожи вон лезли, чтобы быть на хорошем счету. Мероприятий проводили много, но без фантазии. Я понимала, что сами по себе они мало что значат. А вот подготовка к ним сплачивает, дает возможность проявить себя.
И вот сейчас стою в вестибюле больницы, держу в руках куртку Вовы, что-то утешительное пытаюсь говорить Раисе Александровне, а мысли витают вокруг недавних событий.
Суетится медперсонал. Проносят мимо нас кислородные подушки, аппарат для вливания крови. Откуда–то из недр больницы донеслось страшное слово «ампутация». Потом все врачи вышли из операционной. Позвали Раису Александровну. Стали оформлять положенные в таких случаях документы. Вову спасти не удалось. На операционном столе он прожил еще несколько часов, не приходя в сознание. Иван Григорьевич успел тем временем смотаться домой, выпить водки и мерзко ругался.
Я пошла с соседкой Панкратенко Антониной Петровной Картун на почту давать телеграммы родственникам, чтобы на похороны приехали. Дочь Антонины Петровны Лариса учится у меня. И она жена двоюродного брата моей бывшей соседки по коммуналке Екатерины Семеновны Лабурец, так что с ней мы знакомы давно.
Домой пришла к часу ночи. Уснула только под утро. Увидела как–то расплывчато Вову. Он говорил, как всегда, по–взрослому рассудительно:
– Да вы не огорчайтесь,  пожалуйста. Ничего уж тут не поделаешь…
Утром, буквально чуть свет, меня разбудила Александра Павловна. Ее сын Сергей учится в моем классе. Она услыхала о смерти Вовы и никак не могла поверить. Решила узнать, так сказать, из первоисточника. Живет она в соседнем доме. Панкратенко – через два дома, Ольга – тоже через два дома, только в другую сторону.
Иду в школу. Землю покрыл первый снежок. Он придал нарядный вид всему. Как обычно, дети высыпали на перемену, носятся по школьному двору, радостно кричат, запуская друг в друга снежки. Жизнь идет своим чередом.
А в классе пустое место за партой, где сидел Вова, зияет черной дырой. Диктую сквозь слезы. Детишки, потихонечку всхлипывая, пишут. Тишина оглушительная, неправдоподобная.
После уроков делали венок. Получился он красивый. Цветы бумажные мастерили сами. Александра Павловна принесла всем печенья. Очень кстати. Без ужина ведь остались. Пришла Зинаида Евгеньевна, мама Лены Савичевой, на помощь. Она рукодельница, и очень хорошая. Цветы у нее получаются, как живые. Детишки быстро перенимают. Лидия Венедиктовна тоже присоединилась.
Понесли венок. Раиса Александровна говорила сквозь слезы, что Вова не видит своих одноклассников, которые к нему пришли и принесли такой красивый венок. В школе тоже сегодня не был. Это она старалась осознать происшедшее, проговаривая мысли. Просила ребят хорошо учиться и хорошо вести себя в память о Вове.
На следующий день хоронили. Дети шли впереди процессии с венком. Иззябшие мальчишки в кузове грузовика поддерживали памятник. Металлическая пирамидка с пионерским значком и портретом Вовы. Иван Григорьевич работает в депо. Это самая солидная организация в городе с мощным профсоюзным комитетом. Дали задание своим работникам – они и изготовили памятник быстро.
Процессия остановилась возле школы. Рыдали трубы духового оркестра. На кладбище я выразила соболезнование родителям Вовы от имени учителей и учеников. Сказала, что он всегда будет жить в нашей памяти и в наших сердцах. Командир пионерского отряда Римма Свистовая предложила отдать Вове последний пионерский салют.
   Обратно ехали в автобусе. Кладбище довольно далеко от города. Мне места не нашлось. Пришлось стоять. Автобус трясло на плохой дороге. Очень замерзла, хотя была в зимнем пальто. Дул пронизывающий насквозь ветер.
Иван Григорьевич пригласил весь класс на обед. Стол накрыли в комнате Вовы. На холодильнике стоял его портрет с траурной лентой. Здесь же лежали его дневник, фигурки из пластилина, рисунки и тетрадочный лист с текстом песни, записанной по памяти, когда Вова ко мне в больницу приходил. Нашла его Раиса Александровна в кармане той самой кожаной куртки.
Клавдия Кирилловна, завуч по начальным классам, потом спрашивала меня, рассказала ли я родителям Вовы о нашем общении в последний час его жизни. Оно привело эту авторитарную женщину в умиление, и поэтому она считала, что я должна была рассказать родителям о том, как все было хорошо. Хоть это будет приятно им услышать. Я рассказала. Но услышать – это не значит присутствовать. Эффект не тот. Хотя теплоту отношений в классе не заметить нельзя.
Я думала о мелочи. Когда записывала песню, старалась особенно хорошо буквы выводить.
В привычку вошло все делать красиво. Еще я помнила постоянно, что дети мне подражают, и поэтому я в ответе перед своей совестью за то, чтобы быть достойной подражанию. Казалось бы, записала песню. Да после сбора ее выбросят, если не раньше. Стоило ли стараться? Да, если даже этот листок нужен на короткое время. Оказалось, что он будет храниться в семье Панкратенко, как реликвия. Отношения тоже всегда должны быть красивыми, чтобы были хорошие воспоминания. И, как знать, быть может, эти воспоминания будут последними, как в случае с Вовой.
Чтобы все было красиво – этому я учусь у Лидии Викторовны. У нее это получается всегда и во всем. У меня пока еще не всегда. Но я себя муштрую.
Не раз приносили в школу родители Вовы конфеты, печенье. На девять дней, на сорок. Как водится.
И вот прошел год.
Как-то, идя в школу, я увидела Ивана Григорьевича возле места, где машина сбила Вову. Он долго стоял с опущенной головой, погруженный в свои мысли, и ничего не замечал вокруг.
Пьяного водителя тогда нашли за полчаса. Ребята сообщили работникам Госавтоинспекции, что это был «УАЗик». На месте происшествия увидели осколки разбитого стекла. «УАЗиков» в нашем городишке было немного, и разыскать среди них, который с разбитым стеклом, вообще труда не составляло. Опасались, что шеф «отмажет» своего водителя, но его все же судили. Никому от этого легче не стало.

                Все дела, дела, дела…

     Первомайские праздники. Впереди три нерабочих дня. Я их так ждала, чтобы передохнуть, но пошла со своим классом в кино. Потеряно более трех часов. Я очень недовольна собой. Отрастила такое чувство долга, что мне с ним очень трудно. Да если я буду выполнять на совесть все, что должна, – этого достаточно. Но в выходные и в праздники – нужно отдыхать. На столе букетик синих и желтых цветов сон–травы. Он радует. Я вообще, сколько себя помню, любила цветы. Умилялась при виде подснежников, растущих на опушке леса, душистых фиалок, букетиков ландышей, которыми торговали женщины, пирамидальных соцветий диких каштанов, сильно пахнущей белой акации на деревьях, украшенных ее гроздьями, красных и желтых тюльпанов, нарциссов. Богата Украина чудесами ботаники. Здесь, в Сибири, природа скромнее. Тем более приятно видеть всё цветущее.
Через неделю – День Победы. Значит, еще два нерабочих дня. А через две недели – и вообще конец учебного года.
Педсовет. Изучаем инструкцию проведения экзаменов и обсуждаем план подготовки к празднованию пятидесятилетия пионерии.
И еще занимаюсь распространением книг. Каждый год во время весенних каникул проходит  так называемая "Книжкина неделя".
Пионервожатые, а у нас в школе их две, отбирают книги на складе районного потребительского союза и распространяют их среди классных руководителей. Стараются, конечно, выбрать что лучше, но выбора, по сути, у них нет. Я в свою очередь, как классный руководитель, раздаю книги ученикам, которые их должны продать. Товар лежалый и никому не нужный. Хорошие книги тут же сметают с прилавков, если они до них доходят, поэтому в распространении не нуждаются.
Учителя, как самые сознательные члены общества, еще и книгами должны торговать, потому что при большом спросе на литературу кто–то умудряется выпускать макулатуру. И это в ущерб своей работе. Если делать все, что вменяют в обязанности, нужно работать по сорок восемь часов в сутки.
Дети тоже должны проявлять пионерскую сознательность. Вместо того, чтобы готовиться к урокам, экзаменам, они  ходят по знакомым, на какие–то предприятия, просто по улицам и предлагать книги. Зная, что можно массу времени потратить и ничего никому не навязать, просто выпрашивают деньги у родителей и дают мне. Я – пионервожатым, те – на склад. Идет спекуляция на сознательности.
Два часа пропало из–за того, что вызывала маму круглой двоечницы на родительский комитет, заранее зная, что затея бесполезная. Девочка не в состоянии усвоить программу. Плохая память, плохо соображает, учиться ей неинтересно и незачем. Причину неуспеваемости никто выяснять не будет. Всем и так все ясно. Не успевает ученик– учитель не научил. Научить можно, если индивидуально заниматься. И то программу школьную усвоит поверхностно.
На родительском комитете обычно стыдят родителей за то, что те детям внимания мало уделяют. Но у родителей на детей времени не хватает: работа, нескончаемые домашние дела и общественные, образования нет, чтобы помочь.
И все же вызываю эту несчастную родительницу для перестраховки. Меня труднее будет обвинить в том, что не принимаю меры, чтобы сократить число неуспевающих учеников. Ну, и, конечно, сама принимаю участие в этой бесполезной говорильне.
Вообще очень много всяких собраний и совещаний. Пользы от них никакой. Раз в месяц – педсовет, заседание секций методических и классных руководителей. Надо еще у коллег уроки посещать с целью обмена опытом – не менее четырех раз в месяц, родительские собрания. Раз в две недели – тематический классный час. Тут самой нужно сценарий писать. Но чаще всего переписываем готовые разработки. И еще посещение квартир учеников, изготовление наглядных пособий.
На этой неделе выясняла, почему девочка не ходит в школу. Уехала от матери, живущей в другом городе, к отцу. Мать беспокоится. Девочку отец сманил, чтобы не платить алименты. Суд должен определить, с кем ей жить, а она – не подарок. Лжет и вовсю пользуется несогласованностью между родителями. Учиться не хочет
Учебный год близится к концу. Считается, что учитель отдыхает четыре месяца в году. Два – законный отпуск. Обычно в июне и июле. В августе выходишь на работу, но до начала учебного года все равно процентов на восемьдесят – в отпуске. Появляешься в школе на часок–другой, посидишь в учительской, пообщаешься с коллегами. Ремонт закончен, субботников в это время не бывает. Потом две недели зимних каникул, десять дней весенних, неделя в ноябре. Очевидно, в каких–то периферийных школах оно так и бывает. У нас же в рабочие дни не укладываемся. Прихватываем праздники, выходные, каникулы. Поэтому летом стараюсь отдохнуть основательно. Пользуюсь широко тем, что наша школа железнодорожная, и мне положен бесплатный билет по Советскому Союзу, езжу каждое лето.
Вот и сейчас Таиса Андреевна организовала мне туристическую путевку на Северный Кавказ. Мне она обошлась в сорок рублей и столько же за счет профсоюза
От автора. За делами не видно было жизни. Становились людьми-функциями…

                Воровство

 В учительской разговоры о том, что из карманов пальто пропадают деньги. И это в течение всего учебного года. У меня исчезли три рубля, абсолютно новые варежки и методическое пособие по литературе для седьмых классов. Пособие это я оставила на столе вместе с тетрадями учеников, варежки лежали на шкафу, деньги – в кармане. Раньше подозревали учеников, братьев Сидоренко. Они часто болтаются во время уроков по коридорам. То их выставляют за дверь за нарушение дисциплины, то сами прогуливают. Но в последнее время стали поговаривать, что ворует кто–то из учителей. Мне кажется, что подозревают меня. Не случайно затевают в моем присутствии подобные разговоры. Чувствую себя ужасно.
Началось все с того, что я как–то во время урока зашла в учительскую. По ошибке взяла журнал другого класса, во время урока обнаружила, дала ученикам самостоятельную работу на пять минут, сама пошла в учительскую, чтобы поменять. Вхожу. Никого нет. Из–за шкафа выходит Татьяна Васильевна с каким–то растерянным лицом, поправляя чулок. Шкаф поставлен не вплотную к стене, а отгораживает собой пространство, чтобы можно было за него зайти, снять сапоги, гамаши, надеть туфли.
Странное дело, кабинет директора от учительской отделяет стена. Почему же она у себя не поправила чулки, а пришла в учительскую и полезла за шкаф? Обычно у себя переодевается. О том, что директор школы очищает карманы, думать не хотелось, хотя такая мысль не могла не прийти в голову. Вряд ли все же могла дойти до такого. Хотя о том, что она крадет, говорили ей в глаза.
Осмелилась Александра Васильевна Виолова, учительница математики. Воспитывалась он в детском доме, отсюда грубоватая прямолинейность. В школе она едва ли не со дня ее открытия, и на Татьяну Васильевну привыкла смотреть не как на руководителя. По–дружески в частном разговоре посоветовала ей не красть, потому что это может плохо кончиться. Имелись в виду не карманы пальто, а присвоение каких–то серьезных сумм через бухгалтерию. После этого разговора Александра Васильевна почувствовала, что вокруг нее началось сжиматься некое невидимое кольцо. Сразу, как из рога изобилия, посыпались мелкие неприятности. Было понятно, что они не сами собой возникают, а их кто–то организует. С присущей ей откровенностью Александра Васильевна говорила о том, что допустила ошибку. Не частный разговор нужен был с Татьяной Васильевной, а на педсовете, официально, во всеуслышание. Тогда бы все знали, за что травля идет.
Возраст у Александры Васильевны был предпенсионный, но из школы она вынуждена была уйти и из города уехать, оставив квартиру. Она была последней из прежних работников. Больше критическим оком никто не мог взглянуть на происходящее. Молодые учителя все, что было в стенах школы, воспринимали как должное. Им не с чем было сравнивать.
Мне – было с чем. Начинала я свой путь на педагогическом поприще в коллективе просто замечательном. Многому я там научилась. Главное – это способствовало моему развитию в наилучшем направлении. Были и отклонения под воздействием различных обстоятельств. Но я при этом испытывала чувство жуткого дискомфорта и понимала от чего.
Шло время. Одни события сменялись другими. Из головы не шла мысль о том, что могла делать Татьяна Васильевна за шкафом. Я ни с кем ею не поделилась, боясь, что не так что–то поняла. Да и неимоверно: директор школы, шарящий по карманам. О ее больших присвоениях знали все, но опуститься так низко? В это вряд ли кто–то поверил бы. И я не до конца верила.
Вспоминалось все, что хоть как–то могло пролить свет на этот вопрос, который жизнь поставила передо мной, и на который предстояло ответить. Что директор школы – воровка, сомнений не было. Многие факты и многие люди на это указывали. Но не до такой же степени! Если все же допустить такое, тогда все становилось на свои места.
Деньги нужны всем. Варежки, предположим, – тоже. Носить их в школу, конечно, нельзя будет, но подарить – можно. А если и засветятся – тоже не страшно. В магазине точно такие же  продаются, не эксклюзивные. А вот методическое пособие… Оно нужно только учителю–словеснику. А словесники знают, что из этого пособия немногое можно извлечь, потому как оно общо. Нет, на него никто бы не позарился. А вот Татьяна Васильевна могла бы взять вполне, если учесть, что все ценное из методической литературы, что поступает в школу, оседает в личной библиотеке ее племянницы. Это тоже знали все. Особенно возмущалась Любовь Филипповна, которая понимала, что, имея литературу, которая не доступна другим, да при поддержке тетки Людмила Михайловна скоро станет ведущим учителем, а она уйдет на второй план.
Тамара Александровна рассказывала, что все методические разработки уроков и классных часов, которые учителей обязывают делать для методического уголка, – тоже у Людмилы Михайловны.
Методический уголок нужен был для того, чтобы им пользовались при необходимости все. Не пользовался никто. Все проваливалось в черную дыру, имя которой Людмила Михайловна. Лучшие умы школы работали на нее.
И все–таки я не решалась сделать из всех этих фактов вывод, который  напрашивался. Да, очень нечестный человек, считающий, что моральные нормы – не для нее. Пусть их другие придерживаются, кто не столь хитер.
Татьяна Васильевна не понимала, что я мучаюсь сомнениями и не тороплюсь с выводами, никому ничего не говорю, и травлю начала немедленно. Она опережает события. Не выйди она тогда из–за шкафа, я бы поставила журнал на полку, взяла другой и ушла бы. За шкаф бы не полезла. Но она слышала, что кто–то вошел, не знала зачем,  надолго ли и решила, что ей лучше появиться.
Мне устроили жуткий разгон за то, что разгуливаю во время уроков, вместо того, чтобы детишек учить. Случалось и до этого учителям отлучаться по разным причинам, и это никаких последствий не вызывало. Было понятно, что никто без крайней необходимости с урока не уйдет. Теперь мои рассказы о том, что я видела, должны будут восприниматься как клевета в отместку за то, что с меня работу требуют.
Я это понимала и … продолжала сомневаться. Разговоры о краже начинаются при моем появлении. Случайно? Или они идут постоянно? Вряд ли. Есть и другие темы.
Свертываюсь. Подозревают меня или это моя мнительность? Неужели Татьяна Васильевна перевела стрелки на меня?
От автора. Вот чем страшно нарушение нравственных законов.  Стоит раз преступить, потом человек погрязнет в пороках. Поэтому не так уж неимоверно то, что директор школы, привыкшая к присвоениям, опустилась до карманного воровства. 

                Подруга

С Олей мы общаемся лет десять. Старше меня на год, абсолютно не скупой человек. Надо что–то из одежды поносить – пожалуйста, понравилось что–то из вещей – нет проблем. Она тоже любит уют и пытается его создать в своей узкой одиннадцатиметровой комнатке. Работает в депо лаборантом. Коллектив мужской, но Оля так и не смогла в среде этих мужчин выбрать себе спутника жизни. Ждала, что выберут ее. Она, как и я, думала о мужчинах лучше, чем они есть на самом деле.
Очень поздно поняла, что умные среди них, конечно, есть, но большинство выбрать себе спутницу жизни не умеет, нуждается в подсказке, особенно по молодости лет. Собственно, женщины тоже не умеют делать выбор. Оля неофициально замуж выходила дважды, когда ей перевалило за тридцать. Оба гражданских брака распались. Для меня неофициальные отношения – грязь. Я на то время отошла от Оли. Потом опять стали общаться. Были точки соприкосновения, были и такие, которыми соприкасаться нельзя. Я их знала и избегала. Никогда не рассказывала о школьных делах. Для Оли было бы сложным понять все хитросплетения отношений, да и сор из избы выносить нельзя.
Оля подарила мне отрез розовой парчи на платье, книгу «Петр Первый» и мощную электрическую лампочку, позаимствованную в лаборатории. Я ей – две салфетки на тумбочку, с вышитыми крестиком по углам розочками и незабудками и нейлоновую кофточку.
Недавно Оля приехала из Алма–Аты. Привезла мне цветастый отрез на платье. Что–то с лавсаном. Ужинали у нее. Было отличное сухое вино, огурчики, картошка, жареное мясо, яблоки, гранаты.
А потом у Оли был день рождения. Раньше, возможно, подарила бы какую-нибудь безделушку, чтобы на всякий случай засвидетельствовать свое почтение. Со временем поняла, что надо быть подругой, а не делать вид. Подарила Оле отрез белого шелка на платье. Пили коньяк, закусывали салом. Я прихватила с собой бутылку лимонада. А вскоре выясняется, что у меня кончился газ, перегорели все три электроплитки, и мне опять без Оли не обойтись. Иду к ней с продуктами: лук, картошка, яйца. Она все это жарит, и получается праздник еды. Попели в два голоса.
   Купила два фланелевых халата, один подарила Оле. Она мне – покрывало на диван под гобелен, чтобы скрыть неудачного цвета обивку.

                Другая жизнь

 Недавно Оля гостила у своей подруги, живущей в закрытом городе Солнечногорске. Есть такой неподалеку от нас. Раньше с этой подружкой вместе на танцы ходили, она носила ольгины юбки. А сейчас Ольга взахлеб рассказывает, какая у подружки жизнь красивая. Мы такой и не видели.
Квартира из трех комнат. На стенах накаты из желтых букетов, паркетные полы, двери с мраморными ручками в виде львов, мебельные гарнитуры. Ковры ворсистые, как трава, сервизы, магнитола. Костюмы кримпленовые, а не какие–то там шерстяные: аж четыре штуки! Это же последний писк моды! Я не знаю, что такое накаты.
Рельефные обои? Магнитола – усовершенствованный магнитофон? Кримплен… Впервые слышу. Надо запомнить.
Но это еще не все. К обеду – самый лучший коньяк. Подруга эта – бухгалтер. Муж ее – секретарь горкома партии. У подруги до замужества была неудачная любовь. Сейчас у нее дочь Людочка.
Делаем с Олей вывод: надо уметь в жизни устраиваться. Я довольна была тем, что выбралась из нищеты, в которой прошли детство и юность. Достигнув более высокого уровня, увидела, что горизонт отодвинулся. Изменились жизненные приоритеты. Я была запрограммирована комсомолом: раньше думать о Родине, а потом – о себе. Но вот секретарь горкома озабочен собственным комфортом.
И тут я заметила, что в моей комнатке пол не то, чтобы не паркетный, а между досками большие щели, и это некрасиво. А, когда хожу по комнате, доски скрипят
От автора. Как бы в просвете между стопками тетрадей Валентина Борисовна увидела: живут же люди.

                Тетради - величина постоянная

Подсчитала, что до конца учебного года осталось проверить двадцать три партии тетрадей. Каждый день радуюсь оттого, что их становится все меньше. Проверка тетрадей – нудная работа. На дом задаю упражнения по учебнику. Когда я училась, учителям проще было. Скажем, переписать, вставляя пропущенные буквы. Преподавание со времен моего ученичества изменилось коренным образом. В одном упражнении несколько заданий. Тут и синтаксический разбор одного предложения, фонетический или морфологический выделенных слов. Это чтобы систематическое повторение было.
И вот все это надо проверять. И, если кто не справился с работой полностью или частично, я выполняю все, чтобы ученик видел, как нужно делать.
Многие учителя упрощают себе жизнь. Часть заданий исключают. Я этого сделать не могу, потому что буду себя корить за поблажку. Вот и трачу жизнь свою в обмен на чувство исполненного долга.
В выходные хотела проверить все накопившиеся тетради, но успела только письменные работы одного восьмого класса. Добросовестно пишу развернутые рецензии.
В понедельник встаю пораньше и успеваю проверить так называемые рабочие тетради двух пятых классов. У каждого ученика две такие тетради. В одной пишут, другую сдают на проверку. И отдельно тетради для контрольных работ.
Они возвышаются на столе двумя колонками. Эти колонны давят на мою совесть. Я их специально на видное место ставлю. В течение года они не уменьшаются. Вот такая круговерть тетрадей в природе. Это величина постоянная.
Кроме работы, поглощающей почти все время, есть и маленькие радости. С Лидией Венедиктовной ходили в степь. Она начинается сразу же за соседней улицей. Чудесный воздух, поют жаворонки. И вообще сегодняшний день богат событиями.
Встретила Алексея. Выглядел фешенебельно: хороший костюм, белая рубашка, модный галстук, черные вьющиеся волосы. Поздоровался и сказал, что я прошла бы мимо и не заметила его.
 – Я вас не знаю.
– Мы с вами встречались в другом городе возле кинотеатра и едва не поссорились.
 – Вспомнила.
Прощаюсь и ухожу сразу же. Какой роскошный мужик на меня  внимание обратил! Но не для меня это.
От автора. Тетради заслоняют все вокруг. Теряется ориентир.

                Пятидесятилетие пионерии

Строим ребят, водим по улицам. До начала митинга – два часа. Устали, замерзли. Холодный ветер, а они в белых рубашках, алых галстуках. Никого это не волнует. Руководству школы важно стройными рядами красиво пройти мимо трибуны и выгодно отличиться тем самым от других школ. Вот и репетируем.
Мой класс по случаю пятидесятилетия пионерской организации наградили памятной лентой, присланной из Москвы, с надписью золотом «Лучшему отряду».
На нашу школу выделили две такие ленты. Пионерских классов около тридцати. И еще моему классу присвоили звание правофлангового. Заняли второе место по городу в конкурсе инсценированной песни и первое – в школьном конкурсе стенгазет.
Всего несколько дней осталось до конца учебного года. Как обычно, торжественная линейка. Женя Муканов из моего класса рассказывает о праздновании пятидесятилетия пионерии в Москве. Его туда послали как хорошего ученика и активиста. Накануне был классный час. Женя все в деталях рассказал, сувениры показывал: пластинки с пионерскими песнями, значки, эмблемы, фотографии.
Мне он привез сувенир. Модель в миниатюре земного шара, спутник, касающийся его длинными антеннами, на которых написано слово «мир». Выполнено из сплава, напоминающего золото. И еще подарил три десятка цветных фотографий Москвы, два значка: с надписью «Киев» и изображением Леси Украинки. Это подарок пионеров с Украины.
Классный час, начавшийся в школе, продолжили у меня дома, потому что завхоз именно в это время устанавливал новый звонок и отключил электричество, а нам хотелось послушать песни, записанные на пластинках. Которые из них знали, подпевали. Все радовались тому, что именно наш Женя побывал в Москве. Конечно, я тоже приложила к этому усилия. Пришла разнарядка на двоих человек из нашей области. Нужен был мальчик, который хорошо учится, с красивой внешностью и как-то проявил себя в добрых делах. Одного делегата, ею должна быть девочка, уже нашли. Я написала в райком комсомола на Женю представление и подключила его отца, чтобы поговорил с секретарем райкома. Отец – председатель районного комитета народного контроля. Очевидно, разговор состоялся. Женя рассказывал, что при нем секретарь райкома звонил в обком, распространялся о том, как много металлолома собрали всем классом.
Про металлолом – правда. Вот эта моя привычка делать все на совесть передалась ребятам. Между классами обычно идет соревнование, кто больше натаскает. Своим ребятам я дала задание заранее разведать, где имеются залежи металлолома. Поэтому быстро натаскали кучу больше всех. Пошли к очередному месту, о котором доложила разведка. Когда вернулись с добычей, обнаружили, что куча уменьшилась. Осмотрели кучи других классов, нашли свое железо. Нам ли его не узнать, коль с таким трудом волокли? Железо свое конфисковали, выставили охрану, а сами пошли за основным – брошенная легковая машина. Хозяин, конечно, все стоящее с нее поснимал. Стояла машина во дворе двухэтажного дома. Сначала с ней играли детишки, потом машина все больше ржавела. Утратила привлекательность настолько, что даже для игры стала непригодной. Приволокли ее всем классом. Когда приближались к школе, все высыпали на нас посмотреть. Ребята, чувствуя всеобщее внимание, ощущали себя гвардейцами. На лицах тотчас же появилось выражение деловитости и важности. Машину водрузили поверх своей кучи металлолома. Получилось эффектно. Потом ее облепили со всех сторон и сфотографировались на память.
Женя действительно заслужил такую поездку: хорошо воспитан, хватается за добрые дела. Он вел дневник класса, с юмором описывал все наши дела.
На другой день приколола к коричневому жилету два подаренных значка и пошла в школу.
От автора. События, выходившие за рамки рутинной жизни, случались редко.

                Экзамены

Выставляю в классных журналах оценки за последнюю четверть и за год. Педсовет по допуску к экзаменам. На другой день – опять педсовет. Решаем, кому поставить примерное поведение. После педсовета – заседание методической секции. Только пришла домой, ко мне явилась Александра Павловна, чтобы вместе идти в больницу к Лидии Венедиктовне. Ее положили с нервным истощением.
Принимала экзамены в двух пятых классах. Ни скатерти, ни цветов. Мои ребята такого невнимания к экзаменаторам бы не допустили. Писали диктант. Потом с учительницей этих классов проверяли, подшивали листы с экзаменационными работами, заполняли бланки протоколов, выставляли экзаменационные и итоговые оценки в журнал.
Иду в больницу принимать экзамен у Вовы Иванова. Лежит со сломанной ногой. Мне дали халат, провели в пустую палату, привели Вову. Передвигается на костылях. Написал на «двойку», поставила «тройку», исправив некоторые ошибки не красной пастой, а синей. Таким методом учителя пользуются сплошь и рядом. Исправление синей пастой означает, что это ученик сделал. Иначе по полкласса пришлось бы на второй год оставлять.
Ассистирую в десятом классе у Александры Павловны. Письменную работу пишут шесть часов. Родители принесли обед. Мне дали котлетку, стакан едва теплого какао и несколько шоколадных конфет. Александра Павловна не преминула похвастать тем, что ей поднесли целый кулек, из которого она мне уделила еще две конфетки. Кулек означал особое расположение родителей, и этим принято было гордиться. Не избалованы учителя вниманием. Ничтожнейший признак его проявления – уже повод ликовать.
Проверяем письменные работы десятиклассников, которые больше привыкли называть сочинениями. На самом деле никто ничего не сочиняет, а пересказывают то, что запомнилось из учебника. Расположились в кабинете у директора, потому как в учительскую кто–то заходит, кто–то выходит. Но это не основная причина, заключающаяся в том, чтобы никто не видел, что большинство ошибок исправляем фиолетовой пастой. Ни для кого из учителей это не секрет, но знать из чьих–то слов и видеть, как это делается,– не одно и то же.
В кабинет заходит Мария Андреевна Ткач, завуч по начальным классам из другой школы, чтобы узнать, как справился с работой ее сын Андрей. Сказали, что результаты экзамена будут вывешены для всеобщего обозрения, когда проверим. А пока – никаких сведений.
Начинала я работать лет десять тому назад под руководством Марии Андреевны. Тогда у меня не было ни опыта, ни знаний, ни специального образования. Мария Андреевна свою родственницу Любу Ткач перевела из моего класса в параллельный. Там  более опытная учительница. Я не была в претензии, хотя многие учителя ее поступок не одобряли.
Была в коллективе Валентина Андреевна Андреева. Ни внешностью, ни манерами учительницу даже отдаленно не напоминала. Она погрязла в быте, давно ничего не читала, за внешностью не следила. Живя по соседству с Марией Андреевной, доила ее корову и вообще помогала по хозяйству, где, кроме коровы, водились куры, поросята, был огород. По этой причине она была вне сферы досягаемости критики. Работу ее никто никогда не проверял. Мария Андреевна как–то умело все от нее отводила.
Была в коллективе абсолютно не умеющая себя вести Галина Ивановна Богданенко и выпивающая Нина Андреевна Лукина. Так что все относительно. У меня кругозор был шире многих, но не хватало знания методики и утонченного воспитания.
В основном здании школы места не хватало, поэтому начальные классы занимались в школе рабочей молодежи, все равно днем помещение пустовало. Построено оно было на болотистом месте, через всю стену шла трещина, и было холодно.
Перед новым 1962 годом учителя старших классов выпустили стенгазету. И была там публикация «Что кому снится под Новый год». Мне снилось, что я работаю в теплом и уютном помещении. «Сон» оказался пророческим. Во втором полугодии меня переводят в здание основной школы, Александру Федоровну Копейкину с ее классом – в помещение, где я занималась. Я тогда, в двадцать три года, и понятия не имела, что на свете существуют интриги, но не могла не задуматься над тем, чем вызвана такая рокировка.
Стала смутно догадываться, что дело в моей дружбе с Раисой Тимофеевной Колесничук, у которой с Марией Андреевной натянутые отношения. Я дружила со всеми, кто был не прочь поддерживать со мной отношения. В коллективе не чувствовала себя полноправным членом из–за того, что у всех учителей начальных классов за плечами педучилище, а у меня – десятилетка. Поэтому рада была прислониться к любому.
Раиса Петровна жила в поселке за городом вместе со своими родителями и дочерью. Муж – в заключении. Старше меня года на два. Часть пути к поселку пролегает полем. Поэтому, когда бураны, оставалась ночевать у меня. Мама ей вышивала салфетки на этажерку, как у нас, маленькие подушечки. Раиса Тимофеевна привозила нам картошку, квашеную капусту, творог. По вечерам готовили картошку «в опоясках», Это «в мундирах», но посреди картофелины слой кожуры снят, как пояс, чтобы она солью пропитывалась. Вот такие кулинарные изыски. Раиса Тимофеевна им научилась в училище. Жили тогда впроголодь. Самым популярным блюдом была мурцовка – нарезанный колечками лук в уксусе. Отсюда и больной желудок у нее.
Значит, меня перевели, чтобы отдалить от Раисы Тимофеевны. А в последнее время к нам еще и жена директора школы присоединилась. Назревала угроза оппозиции для завуча. Не зря Мария Андреевна подсуетилась. Нас против нее Раиса Тимофеевна настраивала незаметно. Все у нее вроде шуточек. И еще Мария Андреевна преследовала цель поссорить меня с Александрой Федоровной. Как же, мне, молодой, здоровой, ничем себя не зарекомендовавшей, – все условия, а лучшей учительнице со слабым здоровьем – холодная классная комната. Учтено было и то, что Александра Федоровна и завуч по старшим классам Елена Николаевна Осанова дружат семьями.
И вот этого не получилось. Александра Федоровна еще и успокаивала меня, чтобы не мучилась угрызениями совести. Мы с ней подружились, несмотря на разницу в возрасте лет на пятнадцать. Александра Федоровна находила, что я начитанна, и со мной интересно общаться. Это было так. Особенно я отличалась среди учителей начальных классов, запрограммированных исключительно на материал начальной школы и методику его преподавания. С Александрой Федоровной ходили вместе в ближайший лесок отдыхать, в гости друг к дружке.
А перед началом нового учебного года – приказ по районному отделу народного образования о моем переводе в периферийную школу. Окраина города. Школа ютится в здании конторы дорожно-эксплуатационного участка. Я знала, что все решалось через жену этого самого заведующего отделом образования, работающую под началом Марии Андреевны, которую та тщательно оберегала от всяческих проверок, так что она могла работать, не выкладываясь, за что и была благодарна своей покровительнице.
Избавившись от меня, Мария Андреевна не успокоилась. Встречая моих новых коллег, она интересовалась, как я прижилась в новом коллективе и однозначно давала понять, что меня туда сослали. Зачем? Еще насолить? Добить! Скорее всего, будучи мнительным человеком, решила, что я, конечно, вычислила, кто способствовал моему переводу, и в отместку буду формировать о ней негативное общественное мнение. Вот уж поистине каждый судит о других по степени своей испорченности. Мария Андреевна при всем своем житейском опыте не могла понять, что я не мерзопакостна, а наивна до примитива. То, что она говорила моим новым коллегам, должно было нивелировать по ее расчетам исходящую от меня информацию. Но в периферийной школе работали люди очень даже простые и еще наивнее меня. Исходящее от Марии Андреевны восприняли как оскорбление.
– Это почему же наша школа место ссылки?
Я же с головой ушла в работу. Зла на Марию Андреевну не было. Даже в голову не приходило при встрече поговорить с ней. Если я действительно чего–то стою, нужно делом доказать. К тому же я тоже виновата. Не сразу разобралась, что Раиса Тимофеевна использует меня для сведения счетов с Марией Андреевной, не заботясь о том, что у меня нет специального образования, и  я поэтому  уязвима.
И вот случай еще раз убедиться в том, что все наши поступки, хорошие и плохие, к нам же и возвращаются.
Получилось так, что спасла она от моей неумелой учебы свою родственницу Любу, а судьба распорядилась: ее сына, младшего и любимого, стала учить я. И теперь уже не была пешкой, которую можно убрать с пути. Я вынырнула в наказание Марии Андреевне в школе, считавшейся лучшей в городе. Описав круг, я вернулась на свою орбиту на новом витке. Мария Андреевна за прошедшие с тех пор десять лет никакие круги не выписывала, а удобно устроилась, получая немалые деньги за заведование учебной частью, преподавание, торговлю молоком, творогом, ряженкой и ранними огурчиками, по привычке на всем экономя.
Я хвалила обычно письменные работы Андрея. О том, что Мария Андреевна на протяжении многих лет брала у учителей-словесников лучшие письменные работы учащихся и переписывала их для сыновей, я знала и считала, что все бы матери столько  участия в детях принимали, легко работать было бы. Все равно содержание учебников передают. И еще хорошо, если своими словами. Под сочинением подразумевалось нечто вроде рецензии. Это в идеале. Но это не только ученику, но и учителю не каждому под силу. Даже не каждому десятому. Учителя обычно пережевывают из года в год мысли, изложенные в школьных учебниках и методиках преподавания.
А вот принести на экзамен полное собрание накопленных сочинений было нельзя. Поэтому и волновалась Мария Андреевна. Сын мог бы получить низкую оценку, и это отразится бы в аттестате зрелости. И она пришла не просто поинтересоваться, но и повлиять.
Хитрая Татьяна Васильевна все просекла сразу и почти выставила Марию Андреевну. Она, как вошла, так и стояла у порога. Ей не предложили пройти и сесть. Получив ответ, означавший, что ей здесь никакого исключения делать не собираются, все на общих основаниях, она еще некоторое время потопталась на месте, надеясь что–то придумать и смоделировать ситуацию, как ей хотелось. Но время шло, ничего не придумывалось, да и невозможно было в создавшейся ситуации, топтаться у двери становилось все нелепее. Ничего поэтому ей не оставалось, кроме как удалиться.
Я бы не смогла, как Татьяна Васильевна. Андрей написал сочинение хорошо. И по простоте душевной постаралась бы Марию Андреевну успокоить и порадовать. Но потом пошли бы разговоры о необъективности оценок: кто–то может прийти, вмешаться.
А так Мария Андреевна в своей учительской по своему обыкновению будет брюзжать по поводу того, что коллеги из выпендрежно – железнодорожной школы к ней отнеслись свысока, и это сработает на наш престиж.  Значит, дисциплина у нас железная и все мы тут жутко объективные.
Получалось, что жизнь нас с Марией Андреевной тоже проэкзаменовала. Я много работала над собой и училась, поэтому свой экзамен на право занять ступень общественной лестницы выше той, на которой находилась Мария Андреевна, выдержала. А она, такая всемогущая по сравнению со мной раньше, осталась где-то там, внизу, со своими ряженками и прочими меркантильными соображениями, суетящаяся.
Чувства торжества у меня нет. Марию Андреевну жалко. Десять лет тому назад я тоже была неправа. К вышестоящим по должности и старшим по возрасту надо относиться с уважением. Я позволила втравить себя в оппозицию. Не по подлости душевной, а по недомыслию. Значит, надо быть умнее.
В такую ситуацию, как я, попадают едва ли не все, у кого нет умных наставников.  Вживаться в коллектив – наука, требующая объективной оценки обстоятельств, искусства анализа. Кто это умеет в молодости?
От автора. Жизнь экзаменовала каждого на порядочность, уровень культуры.

                На второй год

Педсовет. Оставляю Ольгу Бахматову на второй год. Сделать это очень непросто. Второгодники портят отчетность. Это не престижно для школы.
Таких учеников, как Оля, учителя не любят. Её бы пожалеть, да не хватает сил. Из–за неуспевающих  большие неприятности. В школе для учителя нет ничего унизительнее, чем быть на плохом счету. Оля и подобные ей ученики программный материал не усваивают, как ни бейся. Да и не нужен он им вовсе. Достигнув определенного возраста, Оля родит себе подобных. Вполне обойдется и без среднего образования. Оля будет, как ее мама, уборщицей. Грязная работа и низкая зарплата для нее предпочтительнее, чем мучения за партой. Она никогда не поймет, что такое высокомолекулярные соединения, потому как ей трудно втолковать, что такое молекула вообще. А душевные терзания лишних людей как до нее донести, если она сказку о колобке не перескажет?
Неспособных к обучению детей тянем за уши из класса в класс, государство тратит на их обучение деньги. Дорого они обходятся. Мучаются учителя, родители, сами дети. Я злюсь на них, а потом чувствую себя черствой и подлой. Проще всего поставить липовую «тройку», но тогда многие поймут, что можно и не учиться. Документ о среднем образовании и так обеспечен.
По поводу Матушкина–старшего Татьяна Васильевна вызвала меня к себе накануне педсовета. Я закатила речь о том, что, либо оценки надо справедливо ставить, либо с учителей качество знаний не спрашивать. Мы же липовыми оценками требовательность снижаем. Это нечестно по отношению к тем, кто старается учиться. Кто–то массу усилий прилагает, чтобы «тройку» получить. В таком разе только за одно старание натянуть оценку не грех. А Матушкину, получается, надо ставить за то, что обнаглел. Зачем ему Пушкина учить, коль себя поэтом возомнил? Рифмует всякую ерунду и с пафосом декламирует. Пафос по его понятиям – главное. О том, что в стихах еще и очень глубокий смысл должен быть, не подозревает. Пафоса голого оказывается вполне достаточно, чтобы его везде сопровождала стайка девчонок, млеющих от умиления к его гениальности. Да нельзя, чтобы из стен школы ученики вынесли понятие о том, что выгоднее жить по законам несправедливости.
Монолог Татьяны Васильевны был короче:
– Не портите нервы ни мне, ни себе! Матушкин и так переросток. Оставьте его еще на год, и что будет с этой стайкой девочек? Почему вас не волнует, что из стен школы они выйдут с искалеченными судьбами? Вы гарантируете, что это не случится? Матушкин учиться не будет. Зачем нужно, чтобы он еще год рифмовал ерунду, привлекая тем самым внимание девчонок? А выпустим его – пойдет работать. Всем же польза: школе, учителям, ученикам, их родителям, государству.
Я стараюсь жить по законам справедливости, Татьяна Васильевна – хитромудрости. Что получается? Справедливость – здравому смыслу вопреки. Парадокс! Он в том, что нельзя идти работать, не закончив школу. Ошибочно объявили об обязательном всеобщем среднем образовании у нас в стране. Школа превратилась в камеру хранения для тех, кто плохо учится, чтобы от рук совсем не отбились. А так приходят, отсиживают за партами под надзором учителей.
Это уже не педагогика, а что–то сродни цирковому искусству. Фокус. Он состоит в подмене понятий. Иного выхода нет. А тут я со своим тупым пониманием справедливости на фоне тех, кто печется о здравом смысле и берет на себя не самые приятные обязанности. И я между «двойками» в журнале напротив фамилии Матушкина ставлю «тройки» и вывожу положительную оценку за год. Чувствую себя при этом не лучшим образом, хотя понимаю, что из двух зол выбрала меньшее.
Уезжает Витя Заварыхин. Я взяла классное руководство, когда этот класс был еще четвертым. Витя тогда пропускал уроки. В классе было много трудновоспитуемых учеников. Они очень быстро нашли между собой общий язык. А потом Витя пришел в драмкружок, которым я руководила, потом в танцевальный в Доме пионеров, который в основном состоял из учеников моего класса. Не было у Вити ни организованности, ни собранности, как и прежде, но стал учиться, насколько мог себя заставить. Я его «тройкам» радовалась больше, чем отличным оценкам других. Удалось мальчишку вытащить из плохой компании. И вот сегодня отец пришел за документами. Витя не пришел попрощаться.
Это редкое явление, когда удается педагогически запущенного ученика наставить на правильный путь. Единые требования все не выдерживают. И, если ребенок не может утвердиться на поприще, на которое нацеливает его школа, он будет утверждаться там, где ему проще.
От автора. Получается, что порядочность не имеет прикладного значения. Оказывается, на пользу дела больше работает хитрость. Валентина Борисовна начинает понимать  закулисную сторону жизни.
      
                Интрига

Учителя–словесники собираются у меня. Приносят всяческую снедь: картошку, яйца, соленые огурцы, зеленый лук, вяленую и копченую рыбу. Людмила Михайловна помогает мне жарить картошку и накрывать на стол.
Организовала празднество по случаю окончания экзаменов Любовь Филипповна. Для солидности и Татьяну Васильевну пригласили, чтобы это не выглядело как совсем частного характера посиделки.
Анну Степановну не позвали. Это отлучение от коллектива. С такой целью все и задумано. Мотив: Анна Степановна очень идейная и испортит компанию. Это, отчасти, правда, потому что собрались не духовно близкие люди, а довольно–таки пестрая компания. Но больше всех с нами не совпадала именно Анна Степановна. И при этом Любовь Филипповна не могла не понимать, что Анна Степановна узнает о том, что собирались у меня и на меня же зло затаит, потому что не поймет, что задумка не моя. Любовь Филипповна останется в стороне, Анна Степановна не останется в долгу, усилит на меня «наезды».
Получается, что Любови Филипповне меня подставлять не жаль. И уже в который раз в своей жизни осознаю, что надо уходить от правдолюбов, которые, прикрываясь маской борьбы за справедливость, преследуют корыстные цели.
Любовь Филипповна провела психологическую обработку каждой из нас в отдельности, потом всех вместе. И, хотя причиной отлучения Анны Степановны названо было ее занудство, она была в том, что ведущим учителем считается Любовь Филипповна. Появившись в коллективе, Анна Степановна «потянула одеяло на себя». Ее надо было отодвинуть, как раньше Александру Павловну. Очевидно, это усекла не только я. Кто–то что–то кому–то шепнул. Татьяна Васильевна настояла, чтобы Анну Степановну тоже пригласили. Ей ни к чему противоборства в коллективе да еще, чтобы ее использовали в качестве клина, вбиваемого в отношения. Такую вероятность Любовь Филипповна не просчитала. А надо бы. Но все хитрые люди считают себя умнее других, пытаются другими двигать, как пешками, не учитывая, что многие пешки метят в ферзи. Манипулировать Татьяной Васильевной, которая в манипуляциях преуспела, – это еще надо было додуматься.
Я с самого начала рассчитывала на то, что или Людмила Михайловна, либо Александра Павловна, втайне недолюбливающая Любовь Филипповну, либо обе вместе донесут Анне Степановне, кто срежиссировал этот спектакль.
В нашей компании Анна Степановна чувствовала себя зажато. Очевидно, ее посвятили в то, что и кем затевалось. Не исключено, что я выглядела как союзница Любови Филипповны.
И еще одна каверза все той же Любови Филипповны. Проверяем письменные работы класса, где преподает Александра Павловна. Накануне она провела со мной беседу, чтобы я возмущалась во время проверки по поводу того, что ученики пишут такую чушь. Возможно, такие разговоры у нее были не только со мной. Я проверяю и не возмущаюсь. Тогда начала Любовь Филипповна, чтобы меня подогреть. Специально выбрала время, когда тут же сидела Татьяна Васильевна. Александра Павловна парировала своим резко-категоричным тоном: точно такую же чушь пишут и ее ученики. Любовь Филипповна стала оправдываться:
– Да я в общем–то и ничего… Так … к слову пришлось…
Не ожидала такого отпора.
Вера в то, что Любовь Филипповна – совесть коллектива померкла в связи с ее перешептываниями с Татьяной Васильевной. А тут еще все эти интриги. Очень неприятна Анна Степановна своей манерой назойливо заявлять о себе, как учителе высокого давления, и права Любовь Филипповна, не допускающая ее к лидерству. Но вот методы… Все эти подножки, подначки, подстрекательства… И вообще все неоднозначно. Анна Степановна все же  старается проводить уроки на уровне, как ей это видится. Любовь Филипповна – ничем не отличается на этом поприще, поэтому больше стремиться к интригам. К такому выводу пришла, посещая уроки обеих.
От автора. Еще пример "высоких отношений". Как же трудно работать в таком коллективе.

                Совсем другая жизнь

Включаю телевизор. На экране Дмитрий Баетов. Постарел. Мы вместе в институте учились. Значит, и я сдаю. А тогда у меня «хвост» образовался по историческому материализму. Из-за него могли не допустить к государственным экзаменам. Образовался он потому, что навалились другие экзамены, зачеты, контрольные. Я взяла направление и пошла разыскивать преподавателя. Хожу по институту, Дмитрий – за мной. Сказал, что у него есть возможность замолвить за меня словечко. Я в таких делах была абсолютно неискушена. Все и всегда делала на общих основаниях. И в голову даже не приходило, что чего-то добиться иногда легче, если идти не «в лоб», а двигаться окольными путями. Было интересно, как это делают другие, и что Дмитрий скажет преподавателю.
А сказал он, что будет за меня болеть. Я впервые столкнулась с тем, что некоторые вещи напрямую не говорят, потому что некрасиво это прозвучит, а дают понять.
Дмитрий скромен, умен, тонок, интеллигентен, великолепно держится в обществе, не прилагая, впрочем, никаких к тому усилий. Само собой получается. Не то, что я. Работал на радио, теперь вот на телевидение перешел. Вокруг него всегда чувствовалась особая атмосфера. Дмитрий не пропускал случая сделать доброе дело, прийти на помощь, абсолютно не задумываясь о том, насколько ему это выгодно. У него так много душевных богатств накопилось, что он их щедро раздавал всем и каждому. Вокруг него были разные люди: серенькие, корыстолюбивые, эгоистичные, мстительные, завистливые. Но рядом с ним менялись, старались ему соответствовать, поворачивались к нему своими лучшими сторонами. А если этого не происходило, Дмитрий не огорчался, а руководствовался тем, что он поступил правильно, а, если это кто–то не оценил или не понял,– это не на его совести.
Смотрю на Дмитрия, как в окошко, в другую жизнь, где нет мелкой мести, подсиживания, погони за житейскими благами. Они к Дмитрию сами идут. Хороший интеллектуальный и культурный уровень позволили занять место в обществе, соответствующее его сущности.
Я понимаю неприглядность царящей вокруг меня мелочной суеты, борьбы самолюбий и не хочу во всем этом участвовать. Надо бы над всем этим подняться. Но как? Куда бы от этого деться? Поступить в аспирантуру? Гениально! Но у меня плохо с английским языком. Надо дружить с Лидией Венедиктовной. Приглашаю на ужин с вином. Выпить она любит. В прошлом году я начала было с ней заниматься, да забросила. Выпили бутылку «Исписора», съели сковородку жареной картошки и банку баклажанной икры. Дошли до кондиции, когда уже и на английский язык можно перейти.
Соседская девочка потихоньку открывает дверь моей комнаты. Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть, кто там ломится.
– Напливейшен на дверейшин, – говорит Лидия Венедиктовна.
От автора. Интеллигентность включает в себя и культуру отношений. Она бывает врожденной и приобретенной. Приобретенная все же лучше, чем никакая.

                Борьба самолюбий

Ассистирую с Людмилой Михайловной на устном экзамене по литературе в десятом классе. Они с Александрой Павловной расположились за столом так, что места мне не хватило. И ни одной из них в голову не пришло, что это некрасиво. Перед экзаменом сказала ребятам, чтобы они на вопросы отвечали четко, а не вокруг да около.
– Пусть мелют, что знают, - сказала Александра Павловна.
Я не ставила оценок. Ставила их вчера на экзамене в другом десятом классе, но Александра Павловна не стала интересоваться мнением ассистента, а выставила те оценки, что сама возжелала, в нарушение инструкции и вежливости. Нет, сегодня я ничего не демонстрирую. Положено мне здесь сидеть – сижу. Притворяться, что принимаю участие в экзамене? Александра Павловна отчитывает мня, как провинившуюся ученицу, заканчивая словами:
– Мне это не нравится!
Молчу. Как объяснить, что я вовсе не обязана поступать, как ей нравится? Это все равно не уложится в сознании. Она ведь тоже поступает так, что мне не нравится.
Людмила Михайловна тоже сочла нужным меня повоспитывать в своей манере, чтобы и Александре Павловне поддакнуть, и меня против себя не особенно настроить:
– Так нельзя.
Александра Павловна считает, что высказалась со всей прямотой в отличие от меня, затаившей камень за пазухой. Прямоту от резкости и грубости она не отличает. Тут духовный дальтонизм. И получается, что на Александру Павловну нужна Любовь Филипповна. Я никому не рассказала об инциденте, не стала вербовать союзников, как это у нас принято в подобных случаях, как–то досадить Александре Павловне, чтобы она поостереглась распускаться впредь. А вывод сделала такой: следить за собой, чтобы не превратиться в Александру Павловну.
Вспомнилось. В учительской долго смаковали случай. Родители пожаловались завучу, что Александра Павловна сказала на уроке ученику, прогневившему ее:
– Мне хочется тебе на голову наплевать и палочкой размазать.
Я себе живо представила, как Александра Павловна плюет на голову ученику, берет палочку … Очевидно, это у нее потуги на остроумие. И вместе с тем мне никто так не помогал как Александра Павловна. За долгие годы работы она накопила методическую литературу и делилась со мной, что не очень было принято. Существовала конкуренция за статус ведущего учителя. Не замечена она была и в подлости.
Александра Павловна, Тамара Маматова, Любовь Константиновна, Александра Васильевна – грубы до неприличия. Это указывает на то, что они воспитывались, ну, в очень неинтеллигентных семьях. И годы пребывания в учительской среде не смогли вытравить из них то, что въелось с детства. Нужно, чтобы несколько поколений сменилось прежде, чем кто–нибудь из потомков достигнет более высокого уровня, и то при условии, если представители поколений займутся самовоспитанием, ни в чем не давая себе поблажки.
Вообще школа – борьба самолюбий. Надо этот весь сор облагораживать. Это мог бы сделать человек, становление которого прошло в настоящем коллективе. Мне – не по силам.
Опять подошла очередь дежурства в школе. Во время экзаменов оно заключается в том, чтобы взять стул, сесть у входной двери и не пускать учеников в школу, иначе будут шуметь.
Экзамены сдают десятые классы. На всю школу воняет краской. С ремонтом следовало бы погодить, чтобы экзамены прошли нормально и у выпускников остались бы добрые впечатления о школе. Но Татьяне Васильевне надо было пораньше уйти в отпуск. Это же важнее, чем создавать условия детям. Она послала Любовь Константиновну на почту давать телеграмму сестре, чтобы та прислала телеграмму о тяжелом состоянии здоровья матери. Сестра телеграмму нужного содержания прислала, но отдел образования Татьяну Васильевну не отпускал до тех пор, пока не отремонтирует школу. И вот ремонтируют силами девятиклассников, не сдающих экзамены, и уборщиц. Школа же у нас не для учеников, а для Татьяны Васильевны. Все делается, как ей удобно.
От автора. Все перемешалось в людях: доброе и не очень. Не было ориентира.

                Семипалатинские встречи

Предстоит командировка в Семипалатинск. Это меня очень даже устраивает. Я не была там раньше, и почему бы ни съездить за государственный счет? Да и на командировочных расходах сэкономлю.
В день, когда предстояло ехать, ко мне пришли Муслима Нуриева и Таня Трошина из моего класса. По телевизору накануне закончился сериал польский «Четыре танкиста и собака». Придумали его продолжение в таком духе, что экипаж машины боевой и песик всю Польшу от немцев освободили. Это под впечатлениями от фильма. Такая придумка потом может пригодиться в КВНе.
Девочки провожают меня на вокзал. Новые туфли надеть пожалела. Еду в красных босоножках, обходивших прошлым летом Ташкент, Бухару, Самарканд, Фрунзе. Смазала их вазелином, чтобы блеск придать. Еще послужат.
Еду в общем вагоне. Других мест не было. Попутчики–солдаты угощали карамельками, оказывали внимание. Неужели за ровесницу принимают? Скорее всего, оттого, что выпили. Пересадка в Барнауле. Здесь впервые. Поезд мой будет только ночью. Решила побродить по городу. Иду прямо от вокзала. Набрела на ЦУМ, сделала покупки.
Семипалатинск. Семь утра. По радио объявляют, чтобы учителя, приехавшие на семинар, подошли к багажной кассе. Вокзала здесь нет. Единственное капитальное сооружение на перроне – багажная касса. Впрочем, это, кажется, не центральный вокзал, а какой–то пригородный. Никто не встречает. Очевидно, это и не возможно. Поездов приходит много и в разное время. Кассирша объясняет, что надо доехать до школы– интерната и как. Доехала с пересадкой. Отсыпаюсь. Ночью в Барнауле поспала часа два, сидя. Иду в баню, опять сплю.
Семинары и курсы переподготовки обычно проходят в школах–интернатах. Это экономия на оплате гостиниц и лекционных залов. Да и слушателям удобно: никуда ездить не надо. Лекторы приезжают в школу. Свободная классная комната всегда найдется. Вот только спать приходится в комнате, где кровати выстроены рядом, как в казарме. Вместе поселили тридцать человек.
Лекции читают преподаватели пединститута утром и после обеда по стилистике, а по нормам оценок за письменные работы, проверки тетрадей – методист  отдела образования при отделении железной дороги.
Носится в воздухе тополиный пух, напоминая снегопад, покрывает землю, запутывается в волосах, цепляется за ресницы, глаза начинают слезиться оттого, что растворяется тушь. Пух влетает в открытые окна. Здесь много тополей.
Не пропускаю случая побывать в театре. Гастролирует алма-атинский ТЮЗ. Смотрела «Тартюф» Жана-Батиста Мольера. Слабенько играют. Возможно оттого, что на гастролях – не основной состав актеров.
На семинаре нас около сотни человек. Лекции носят общий характер. Никакого отношения к новой программе не имеют. Так, нечто общеобразовательное. Не то, чтобы совсем бесполезное.
Экскурсия на теплоходе по Иртышу. Стою на верхней палубе. Встречный ветер, низко нависшие тучи, сеющие дождь. Самое чудесное зрелище – вода. Большие реки – это такая прелесть.
Опускаюсь в нижнее помещение. Иллюминаторы открыты, и сразу же под ними – вода. Так и кажется, что она сейчас плеснет в салон.
Причаливаем к островку. Молодой человек перекидывает с борта на берег лесенку и помогает нам сойти. Отличный молодой человек: скромный, сдержанный, внимательный, ловкий. Всем понравился. Быть ему капитаном на большом судне. Есть в нем офицерское достоинство. На теплоходе, кроме него, еще один человек за штурвалом. Кто–то спросил, как называется судно. Я сказала, что крейсер. Молодой человек оценил юмор едва заметной улыбкой. Как приятно встречать людей с хорошими манерами. Они запоминаются надолго. К сожалению, это большая редкость. Манерам никто нигде не учит.
Устраиваемся на травке. Достаю из сумочки шницели, хлеб. Остальные, а это слушатели семинара, вытрясают содержимое своих сумок. В буфете на теплоходе купили сухого вина и московского пива. Выпили. Закусили. Попели.
Час отпущенного нам времени пролетел незаметно. Два часа плывем обратно. Теплоход пришел не к причалу, а к интернату, где мы живем.
С нами был фотограф. Снимки получились отлично. Особенно тот, где я, повязавшись цветным платочком, чтобы ветер не растрепал прическу, стою на носу теплохода, вглядываясь в даль. Потом со стаканом вина в одной руке и бутербродом в другой, сходящая по лесенке. Хороши фотографии тем, что специально никто не позировал. Получились картинки, выхваченные из жизни.
Ездили в дом–музей Ф. Достоевского. Заезжали в церковь, где венчался, как нам сказали, писатель, в сосновый бор на окраине города.
Все слушательницы семинара – малоинтересные женщины, за исключением Любови Семеновны. Она никак не пыталась о себе заявить, умна, порядочна, уже в годах. Была еще одна пожилая женщина. Имени ее никто не знал и не хотел знать. О чем бы, кто бы с кем бы ни заговорил, она вмешивалась, перебивала. Судит до дурости поверхностно, но зато обо всем и обязательно судит.
Валя моложе меня, но очень располневшая. Очень! Старается говорить правильно, а получается нудно. Старается думать над тем, что говорит. Хорошо, хоть старается. Примеряю себя к окружению. А нет ли у меня такого, что у других не нравится? Я резка. Говорю, что думаю, не заботясь о том, чтобы не обидеть человека. У меня критический склад ума. Я должна постоянно думать о том, зачем я говорю человеку о его недостатках. Хочу, чтобы в жизни все было правильно и красиво? Но хотеть – это не значит, что я умею это делать. А нет ли у меня при этом тайного желания продемонстрировать свое превосходство? Говорить вовсе никому ничего не надо, а поступать так, чтобы мне хотели подражать. Вести себя, как молодой человек из теплохода, Любовь Семеновна, руководительница семинара. Иначе это совершенствование других на основании своих несовершенств.
Одна из слушательниц семинара, женщина некрасивая и толстая, по фамилии Пидолаз сочинила стихи. Говорила, что предки ее греки, поэтому и фамилия непривычная для русского уха. Не исключено, что фамилия как–то трансформировалась, как и внешность этой учительницы, потерявшей, какие бы то ни было греческие признаки.
Последний день семинара. Собрали тридцать рублей, и руководителю семинара подарили кофейный сервиз, сувенир, представляющий собой резьбу по дереву, цветы. Написали благодарственное письмо в республиканское отделение железной дороги.  Хорошо, что среди нас оказались такие, что понимали: неудобно уехать, не поблагодарив, не оставив по себе добрую память.
Ответственная за работу семинара постоянно была с нами, организовывала культурную программу. Это не заполошная дама Кукарцевич. Женщина ухоженная, умная, хорошо одета. Известно, что разошлась с мужем–офицером и одна воспитывает сына, который еще в школу не ходит. Живет на частной квартире.
Стихи Пидолаз вместе с цветами преподнесли единственной преподавательнице института по фамилии Одынец, читавшей конкретные и полезные лекции по методике преподавания литературы. Она явно к ним специально готовилась. Другие особенно себя не утруждали и выдавали нам то, что и студентам.
В стихах были такие строчки:

                Обозревая край раздольный,
                Мы плыли тихо, не спеша,
                Ермак нам вспомнился невольно
                На диком бреге Иртыша.

   Стихи о впечатлениях, о городе, о прогулке по реке.
Уезжаю утром. Прощаюсь со своим новым знакомым городом и замечательной рекой. Увожу на память набор цветных фотографий Семипалатинска. У меня уже хранятся виды Алма-Аты, Целинограда, Ташкента, Бухары, Самарканда, Фрунзе, Пржевальска, где я побывала прошлым летом.
В вагоне душно до невозможности. Попутчица – женщина с ребенком, которому противопоказаны сквозняки.
От автора. Удушливый моральный климат школы сменился глотком свежего воздуха с берегов Иртыша.

                Я отсюда родом

Дома. Укладываю вещи в чемодан, который Лидия Венедиктовна уносит к себе. Цветы в горшках отношу к Валентине Евгеньевне Краковской на сохранение. Крашу пол и иду ночевать к Лидии Венедиктовне, чтобы не дышать испарениями краски и не ходить по выкрашенному полу. Пока буду в отпуске, он успеет просохнуть. Хоть немного придать цивилизованный вид жилью, коль нет паркетных полов, как у некоторых привилегированных.
Лидия Венедиктовна уезжает в отпуск, оставив мне ключи. Я ее провожаю. Сама уезжаю на другой день.
Опять общий вагон, хотя мне положен плацкартный. Но выбор невелик: либо ехать с неудобствами, либо ждать.
Люблю поездки. Обычно подхватывает круговерть дел: стирка, уборка, готовка, глажка. И работа, конечно. Изо дня в день одно и то же. Приучила себя быть хорошей хозяйкой. Чтобы каждый, кто входит в мою комнату, ощущал уют, желание оставаться здесь подольше, прийти еще, поесть настоящего украинского борща, состоящего из двенадцати компонентов. Именно из двенадцати, и никакого упрощения в готовке борща и вообще, в чем бы то ни было.
Время от времени я выбираюсь из этой круговерти и несусь к новым местам и встречам, чтобы стряхнуть с себя плесень повседневности. В поезде душно, грязно, тесно, безвкусная еда в вагоне–ресторане. Еду поездом Барнаул- Днепропетровск до конца, потом пересадка.
Мне нахамила дежурная по вокзалу в Днепропетровске. Решила не проходить мимо. Хамство бытует в нашей жизни оттого, что никто связываться с этим не хочет. А тут еще в зале ожидания крупными буквами написано, что книга жалоб и предложений находится у начальника вокзала. Захожу к нему, прошу эту самую жалобную книгу. Интересуется, в чем дело. Объясняю. Влетает солидная по своим габаритам дама в красной фуражке. Как узнала, что я здесь?
– Что нужно этой ненормальной женщине?
Дежурный очень спокойно высказывается в том смысле, что не считает, что мне нахамили. До меня доходит, что у них тут свои понятия, которые и есть норма, а то, что выходит за рамки этих понятий – ненормально. Норма – это написать броско, что книга жалоб имеется и, следовательно, с ее помощью изучается мнение пассажиров с целью совершенствования их обслуживания, но это вовсе не означает, что пассажиру эту книгу дадут. Получается, показуха. Как у нас в школе. Неужели это вообще норма нашей жизни?
Утром приехала на станцию имени Тараса Шевченко. Автобусом добралась до автовокзала. Он в центре города, возле рынка. Очень удобно. Из сел сюда привозят всякую снедь. В основном ягоды, овощи, фрукты. Приезжаю в деревню к маме. Ее нет дома. На дверях замок, но не заперт. Значит, она неподалеку. Захожу в хату. Везде вышивки, чисто. На плите фаршированные кабачки. Еще теплые. Очень кстати.
К маме езжу неохотно. Мы очень даже разные. Я хотела, чтобы она была мудрой и могла давать мне дельные советы. За советами дело не стало, но они все мелочные, сыплются на меня, как из рога изобилия, и, главное, – абсолютно не нужные. Свою маму по интеллекту переросла. У нее за плечами два класса и никакой житейской мудрости. Она давно перестала быть мне опорой в жизни в материальном плане, что и должно было случиться, и в моральном. Я так нуждалась в моральной поддержке, потому что в самостоятельную жизнь вступила наивной идеалисткой. Это в какой–то степени и сейчас сохранилось. Плохо разбиралась в людях. Иначе и быть не могло, потому что такой была мама. Откуда взяться практичности, умению анализировать?
Меня коробит от маминой непрактичности, упрямства, чудовищной уверенности в своей непогрешимости, ограниченности. Понимаю, что нужно людям прощать их слабости, а я нетерпима к маме и резка. Она на это провоцирует. Главное же, все отрицательное в ней мне передалось в наследство, въелось в меня. Я себя ломаю и выстраиваю заново по схеме, которую я создала в своем воображении как идеал. Это получается плохо, потому что я покалечена воспитанием. Сознание мое, как и мамы, затемнено самовлюбленностью. Я, как и мама, верю в те воздушные замки, которые сама же и выстроила. Я такая же инфантильная и не всегда это осознаю. И я не живу, а утверждаюсь. Постоянно доказываю себе и окружающим, что я чего–то стою.
Этим занят мой ум постоянно.
Если бы я могла освободиться от этих комплексов и считать маму большим ребенком, не принимать ее всерьез! Но мне так хочется, чтобы все было, как должно в идеале. При общении наталкиваюсь на диаметрально противоположное, очень огорчаюсь и недоумеваю: но почему так, а не как должно быть!
Поев кабачков, иду в сад. Это очень узкая полоска земли. Не более метра шириной, потому как избушка и огород – на два хозяина. Ем вишни с дерева, крыжовник с куста. Клубника отошла. Нашла с десяток мелких ягод. В конце – заросли дикой малины. Поела.
Утром к маме приходит соседка с подношением: ранние огурчики в подоле передника и баночка сметаны. У нее корова перестала доиться, мама сразу же поставила диагноз – сглаз, и даже определила виновницу. Хозяйку коровы она научила, что делать, чтобы ликвидировать последствия негативного воздействия на корову.
– Мама, я что-то не поняла. Ты – ведьмой местной подрабатываешь? И что, ты действительно что–то сверхъестественное умеешь?
 – А ты как думаешь, если бы я не умела, приходили бы ко мне
– Но это же шарлатанство!
 – А как ты объяснишь, что корова не давала молока, а потом стала доиться, как прежде?
– Очевидно, это смог бы определить ветеринарный врач. А совпадения ты не допускаешь? Ну, существовала причина, по которой у коровы не было молока. Болезнь, допустим. Заболевания имеют тенденцию проходить. И твои заговоры, наговоры, или как они еще там называются, здесь ни при чем.
– Один раз это могло случиться. Ну, от силы дважды, но не больше.
– А как ты колдуешь – секрет?
 – Нет, почему же. Я и не колдую, а учу, как ты говоришь, колдовать.
   – И чему же ты научила эту женщину?
– И тебя могу научить. Нужно ночью пойти к речке, которая течет против солнца, взять с собой самый лучший платок, оставить его там и говорить слова.
Не буду здесь приводить эти слова. Откуда мама это знала, я не спрашиваю, потому что еще с детства помню, когда я чувствовала себя плохо, мама, пошептав над стаканом воды, давала мне его выпить. Я тут же засыпала и просыпалась, как ни в чем не бывало. Знала даже, что мама шепчет молитву, которая называлась «Отче наш». Слова эти  были мне тогда непонятны и запомнились, как молитва под названием «Оченаш». Получалось, что мамины нашептывания все же как-то непостижимым образом помогают, но они не вязались никак с материалистическим мировоззрением, следовательно, права на существование не имели.
И еще знаю от мамы, что ей передал эти знания ее дядя перед смертью. Сказал, что сгодятся. В жизни судьба несколько раз сводила меня с людьми, которые, желая мне добра, учили заговорам, толкованиям снов, гаданиям на картах и всему такому прочему. Я пыталась этими знаниями пользоваться, не очень в них веря, так, на всякий случай.
Написала Лидии Венедиктовне в Николаев. Она там гостит у сестры.
Еду в Смелу. Город, где я родилась, где прошли детство и юность. В городе два вокзала, два населенных пункта. Смела, с небольшим вокзалом, и узловая станция имени Тараса Шевченко срослись. Покупаю кое–что из вещей. Всегда, куда бы ни приехала, делаю обход магазинов в надежде выискать что–то нужное. Хочется хорошо выглядеть.
 Иду к тетушке Марфе Ивановне. Ее муж, младший брат мамы, умер внезапно два года тому назад от кровоизлияния в мозг, не доработав до пенсии. Мама с тетушкой не ладила. Она вообще не ладила ни с кем, кроме своего младшего брата, и то, благодаря его покладистости. А так с людьми сходилась быстро, но очень ненадолго. Потом следовал затяжной конфликт, потому что люди оказывались не такими, как она хотела.
Как раз приехал из Ленинграда сын тетушки Анатолий – мой двоюродный брат. Закончил институт. Учился заочно. Специалист по киноаппаратуре. Пили домашнее вино по случаю окончания его учебы и моего приезда. Из всех моих родственников Толя – самая яркая личность. Учился в лучшей городской школе с преподаванием на русском языке. Это единственная русская школа из шести имеющихся в городе. Потом учился в техникуме в Киеве. Оттуда приезжал, как денди киевский одет: хороший костюм, бабочка. Дома ходил в трико, что по тем временам было последним писком моды и большой редкостью. Просто так в магазине спортивное трико не купить. Да и не очень–то принято было следить за своей внешностью дома, обычно надевали, что попало, донашивали то, что давно уже вид потеряло. Толя же выглядел человеком из того слоя общества, которое намного выше, нежели обитатели частных домишек, неизвестно когда построенных, в которых, собственно, и жило все население Смелы, за редким исключением.

   Потом Толя женился. Валя была из по–настоящему интеллигентной семьи. Отец – полковник, мама – из старинного армянского рода, где все были духовными лицами. Квартира обставлена с величайшим вкусом. Окончив учебу в Киеве, Толя опять стал типичным обитателем частных домиков, ходил дома в рваных брюках. В квартире родителей Вали им выделили крохотную комнатенку, но Толя больше тяготел к подворью, где вырос, школьным друзьям, живущим в соседних дворах.
Я всегда восторгалась умением дружить этих парней, остроумием Толи, хозяйственностью Марфы Ивановны, у которой всегда, в отличие от нашей семьи, готовился обед. Она никогда не сидела на месте, а хлопотала по хозяйству, стремясь, во что бы то ни стало переделать все домашние дела, ухаживала за огородом, деревьями. Сада, как такового, не было. Во дворе рос огромный грецкий орех. Сразу за домом – большая груша, дававшая крупные сочные плоды, которые и зимой хранились. Абрикосы, вишни были разбросаны по участку. Все это Марфа Ивановна собирала, заготавливала впрок, делая все очень быстро. Худая до измождения, она имела силы вертеться с утра до вечера без отдыха, как заводная.
Из Смелы мой путь лежал на Северный Кавказ. Билет надо было закомпостировать заранее во избежание всяческих накладок. Еду на вокзал в разведку. Оказывается, все сложно. До Нальчика идет единственный поезд, на который предварительных мест нет, так как он проходящий.
Толя предлагает пойти к своему школьному другу Виктору Инакову. Он освобожденный секретарь комсомольской организации на машиностроительном заводе. Завод очень большой, Союзного значения, занимающий площадь, равную городскому кварталу. Толя считает, что у Виктора связи, и билет мне он сможет организовать. Оказалось, что Виктор уехал в областной центр на семинар секретарей комсомольских организаций. Его родители угощают нас хорошо прокаленными подсолнечными семечками. Сидим на застекленной веранде, грызем их, играем в подкидного дурака.
Дядя Гриша и тетя Шура, так зовет их по привычке Анатолий, люди радушные. Дом у них большой, но Виктор поселился у жены в однокомнатной квартире. Она архитектор.
Идем к родителям Вали. Те уехали к своим сыновьям, которые служат в армии. На хозяйстве бабушка Вали, мама Риты Григорьевны, и двоюродный брат Вали – Славик. Бабушка Леля и Славик живут в Орджоникидзе. Раньше там жила Рита Григорьевна. У них снимал комнату офицер Анатолий Семенович Панин – большой поклонник женщин. Ради Риты Григорьевны оставил семью, и правильно сделал. Такие женщины, как она, – большая редкость. А потом воинская служба занесла семью в захолустный украинский городок.
Мне показывают серебристых кроликов. Они действительно очень красивы, почти чернобурки. Пообщались с бабушкой Лелей. Наверное, только у людей духовного звания сохранилась в наше время доброжелательность. Не та, что продиктована правилами хорошего тона, а – душевной потребностью. В основном же большинство из нас настроено воинствующе, прежде всего, против вражеских происков, которые подстерегали нас буквально на каждом шагу, против мещанства, которое чуждо образу жизни советского человека, бюрократии и прочих общественных пороков.  Возле бабушки Лели отдыхаешь душой, расслабляешься. Мое постоянное состояние – сжатой пружины, готовой в любой момент распрямиться и с силой ударить того, кто проявит ко мне недоброжелательность. Очевидно, помимо моей воли выработался такой рефлекс, потому как в нем была необходимость. А сейчас ее нет. Абсолютно домашний Анатолий в своих, как он говорит, «не отутюженных» брюках, замечательные старички Инаковы, бабушка Леля – сама доброжелательность, домовитая Марфа Ивановна.
Живут своим домашним мирком, где покойно. И все же я понимаю, что долго в этом мирке прожить бы не смогла. Не то, чтобы он плох. Я привыкла к постоянному напряжению. Поняла, что надо периодически расслабляться, набираться сил. Но изо дня в день коротать время, играя в подкидного дурака… Я почувствовала, что мне не хватает … тетрадей. Проверяя их, я чувствую полезность свою, занятость делом. И еще. В этой милой обстановке человек не растет. Лишь преодолевая трудности, обогащаешься духовно.
После техникума Толю направили в Кустанай. Там ему комнату дали, но родители добились возвращения единственного сына. Отец Вали пристроил его на работу не по специальности. Со временем устроился инженером на радиозавод. Толя умен, но нет в нем той напористости, которая способствует постоянному нравственному росту. Возможно, родители не дали ему самостоятельно взлететь, приземлили. Возможно, воспитан был в семье, где всем были довольны.
Когда умер его отец, провожать в последний путь его пришли работники ресторанчика, где он был главным поваром. Поразились тем скромным условиям, в которых он жил. Но дядюшку моего эти условия вполне устраивали.
Я выросла в совершенно другой среде, и жизнь в семье дядюшки Павла казалась мне идеальной. Сейчас не кажется. Здесь уютно, царят порядочность и добрые отношения к другим. Чем–то лучше этот мирок того, в котором я живу, в чем–то нет. Он просто другой.
Едем с Валей в Черкассы. Опять же покупаю себе кое–что из вещей. Обойдя магазины, осуществляем культурную программу. Идем в парк на берегу Днепра. Сосны. Среди них лужайки пламенных сальвий, пунцовых маков, багряных вербен, алых канн, разноцветных портулаков. То здесь, то там бирюзовые звездочки цикория на длинных, напоминающих плети, стеблях. Разбросаны по парку большие валуны, из–под камней бьют фонтанчики. Есть каскады, небольшие рукотворные пруды с камышовыми островками на них. Мостки. Здесь все, как в дикой природе, слегка подправленное и расцвеченное человеком. Парк спускается к Днепру. Спускаемся и мы. Забредаем по колени в воду.
Подумать только, многие века текла себе эта река, была очевидицей нашей истории: откуда пошла земля украинская, повидала всех киевских князей, языческие обряды, волхвов, набеги половцев и сколько людей здесь полегло в Великую Отечественную войну. Жизнь не останавливается, идет своим чередом. И река превращается в Черкасское море, мертвое, с мутной, как свекловичный самогон, водой. Если человек дополняет природу, получается здорово. Когда же преобразовывать начинает, то сплошной вред. Поставили на реке преграду…
На последний пригородный поезд, идущий в Смелу, вскочили на ходу. Билеты купить не успели. У Вали разовый, а я зайчихой проехала. Не пронесло. Когда подъезжали, в вагон вошли контролеры. Я пробкой вылетела на перрон, не успев поблагодарить Валю за чудесную экскурсию.
Инаковы подсказали, что по соседству с моей тетушкой живет женщина, работающая на вокзале диспетчером. Дважды ходили к ней с Толей, но дома не застали. Я, погостив у тетушки, еду в село к маме. Марфа Ивановна меня провожает. Тут и встретили нужную нам соседку.
Было раннее утро, и она шла на работу. Дали ей деньги. Обещала организовать билет. Вечером я опять вернулась к тетушке. Билет был. Постепенно жизнь учит меня идти окольными путями. Оказывается, все по возможности ими пользуются. Только я загнала себя в рамки жестких запретов. Жить по правилам, когда все вокруг стараются их обойти, все же можно, но это очень осложняет жизнь. Возникает вопрос: зачем мне это нужно? Никто не оценит, даже чудаковатой сочтут. Все–таки нужно ради собственного самочувствия. И я иду на нарушение правил.
У Марфы Ивановны во флигеле, переоборудованном из сарая, живут квартиранты – молодая семья. Снимают малюсенькую комнатенку, в которой размещаются кровать, плита и стол. Я бы в такой нищете жить не смогла, хотя примерно в таких условиях прожила до двадцати лет. Квартирант выставил на столик под орехом, сколоченный из досок, бутылку вина. Я из села тоже привезла домашнее. Пили, играли в Кинга, рассказывали анекдоты из серий про Чапаева и тараканов. Отдыхаем, общаемся. У меня ощущение зря потерянного времени. Общество абсолютно неинтересное, за исключением Вали и Анатолия.
Перед отъездом Толя подарил мне кухонный нож, который сделал сам, и богато иллюстрированную книгу об Уманском заповеднике.
От автора. Проблема отцов и детей существовала всегда. Не будь ее, развитие общества остановилось бы. В ее основе борьба традиций с  тем, что продиктовано новым временем.

                Кавказские колориты

Еду на Кавказ. В поезде духота. Вообще мои летние поездки сопряжены с такими неудобствами, что мне приходится заставлять себя ездить, убеждая в том, что я без них превращусь в домоседку, абсолютно неинтересного человека. Какая же я тогда учительница?
Ночью приезжаю в Прохладную. Пригородным поездом добиралась до Нальчика – столицы Кабардино–Балкарии. В сумочке всего сто десять рублей. Двадцать из них надо оставить на обратный проезд. Билет у меня бесплатный в плацкартный вагон. Но, возможно, места будут только в купе, и придется доплачивать. На непредвиденные расходы надо оставить столько же. Еще на сувениры родственникам.

   Устроилась в гостинице «Россия», потому как приехала раньше на трое суток. Из окна комнаты, приютившей меня на это время, видны красные черепичные крыши, на которых греются кошки. Брожу по городу. Здесь нет такой роскошной растительности, как на черноморском побережье Кавказа.
Добираюсь до турбазы. Она за городом. Нашла ее легко. От автобусной остановки предусмотрительно развешаны указатели. Впервые в жизни шла по висячим мостикам. Когда по ним идешь, они раскачиваются. Нужно держатся за канаты, натянутые вместо перил. Это сложно, потому что в руках чемодан и сумочка. Впереди меня по мостку прошли молодые люди, специально его раскачав, очевидно, чтобы испытать острое ощущение. Подождала, пока мосток перестанет качаться, и пошла очень медленно, со страхом ожидая, что на него ступит еще кто–то более смелый, чем я, или, еще хуже того – компания. Пронесло. Мостки обычно соединяют два берега. Внизу – ручеек. Некогда он вымыл довольно–таки глубокое русло. Сейчас берега высятся над оврагом. Чтобы дойти до турбазы, прошла несколько таких мостков. Скорее всего, они сооружены над одним и тем же ручейком, который петляет.
Обращает на себя внимание бочка: очень большая, лежит на боку. Внутри – пивной бар. Рядом с ней бочонки поменьше – столики. И еще одна забегаловка на пути называется «Кунак». Сплетенная из хвороста изгородь. Подпертые кое-как неотесанными бревнами навесы. В покосившейся избе на стене висят ружье, черкеска.
Под навесами и в избе – столы.
Редкий мужчина мимо пройдет.
Гостей у входа встречают джигиты с кинжалами, привязанными к поясам. Спрашиваю у них, можно ли войти и посмотреть. Отвечают, что обязательно нужно. Перешагнув порог, рассматриваю убранство избы. Пройти дальше не решаюсь Женщине без спутника в таких местах, тем более на Кавказе, лучше не появляться. Неправильно поймут.
Была возле минерального источника. Воду пьют в оригинальном здании, выстроенном на месте, где источник выходит на поверхность. Открыто бывает несколько часов в сутки: утром, в полдень и вечером. В остальное время вода накапливается.
Пешая экскурсия по городу. Поднимаюсь по кресельной канатной дороге к строящемуся ресторану «Сосрук» на высоте восьмисот метров над уровнем моря. Вжалась в кресло, уцепилась в поручни, мысленно приклеилась и боялась шевельнуться. Здание ресторана в виде головы в шлеме, шеи и вытянутой руки с зажженным факелом. Сосрук – мифический богатырь, местный вариант Прометея. Тоже выкрал у бога огонь для людей. В его голове, шее и руке так называемые посадочные места. Фотографируемся на фоне этого ресторана. Возвращаемся опять по канатной дороге. Расстояние до земли – шестьсот метров. На обратном пути немного освоилась и окинула взглядом окрестности. Внизу речушка, деревья. Красивая панорама открывается сверху.
Некий мужчина, движущийся мне навстречу, прокричал, что у следующего стояка потряхивает. Оказывается, что другие настолько не боятся, что даже находят в себе силы подумать о встречном и предупредить.
Сфотографировались возле ресторана «Эльбрус». Тоже примечательное своей архитектурой здание. Шли парком. Листья на деревьях основательно побиты градом: на днях прошел очень сильный. Липовые, дубовые, каштановые аллеи, плакучий ясень, шарообразная туя.
В центре вечный огонь. Впечатление такое, что вместе с ним из–под земли вырывается музыка. Написал ее местный композитор. Музыкальное произведение состоит из трех частей: призыв к борьбе, плач женщин, торжество победы.
Неподалеку от вечного огня памятник Калмыкову – национальному герою. Трогательно и непривычно выглядят в этих местах белые стволы берез. Кажется, что вместе с лужайкой, на которой они растут, перенесены из центральной части России. Аллея голубых елей упирается в площадь Четырехсотлетия присоединения Кабарды к России. Неужели четыреста лет прошло с тех пор, или инструктор из туристической базы ошибся?
Посетила рынок. В основном торгуют вязаными вещами ядовитых расцветок: кричаще-оранжевый, перенасыщено-розовый, дико-желтый, вопиюще-синий. Цвета оруще-сочные. Здесь разводят пуховых коз. Вещи красивые и добротные, но окрас крайне неудачный, хотя можно приобрести белый свитер. Правда, он непрактичен.
В нашей группе люди мало интересные. Ни с кем не хочется сойтись поближе.
Вечер. Вдалеке темнеют горы. Деревья вплотную подступают к фанерным домикам, в которых мы живем. В постели ползают мелкие рыжие муравьи. В туристическом кабинете развешаны стенгазеты, оформленные не на листах ватмана, как обычно, а на больших лоскутах полотна. Содержат они жалкие потуги на остроумие. Понравилась лишь одна. Называется «Чертова дюжина». Из заглавной буквы выглядывает рожица черта.
   Эпиграф:

                Нас было тринадцать.
                Мы рвались к тебе,
                Красивой и властной
                Сараю–горе
На полотне изображена Сарай–гора, испещренная надписями: «Здесь были Маня и Ваня», «Не забуду Сарай-гору. Вова из Москвы», «Люблю, боюсь. Вова из Могилева», «Хочу вернуться».
Интервью с обывателем в стихах. Чувствуется сотрудничество с М. Ю. Лермонтовым.

                Скажи, турист, а ведь не даром
                Ты шел по тропам, перевалам
                И рвался вверх, и падал вниз?
                Ах, извините, вы – турист…
                А ведь здоровьем ты не блещешь
                И на горе, как лист, трепещешь.
                Так что влекло тебя сюда?
                Солнце! Воздух! И вода!

Ходили в лес двумя группами. Жарили шашлыки. Саша-кабардинец с усами, как у моржа, ходил вокруг костра в полосатых плавках, к которым был подвешен кинжал, как кортик. Он с очень серьезным видом, переполненный чувством ответственности, помахивал веточками. Шашлыки просто гигантские. Куски мяса нанизаны на длинные пруты, тут же срезанные с кустов кинжалами. Пили воду из лесной речушки, на берегу которой расположились. Как–то вдруг хлынул ливень. В быстром темпе собрались и бегом направились на турбазу. Шествие возглавлял старший инструктор Владимир Иванович. Шел он в голубеньких плавках с большущим портфелем, который неизвестно зачем потащил с собой в лес, да и вообще никогда с ним не расставался.
Под струями дождя Владимир Иванович радостно распевал:
– А нам все равно!
Я познакомилась с Ольгой Филонской. Преподает в мединституте.
Были в музее украинской писательницы Марко Вовчок.
Экскурсия на Чегемские водопады. Когда ехали, в горах произошел обвал. Ждали два часа, пока экскаватор расчистит дорогу.
 Теснина, высокие отвесные каменные стены, по которым стекают струйки воды. Одни ниспадают с самой вершины, другие вытекают из расщелин в стене. Ударяясь о выступы, струйки образуют водяную пыль. Фотографируемся, усевшись на камне, где сидели дети капитана Гранта после кораблекрушения. Фильм снимался здесь. В памяти возникает увертюра к этому фильму композитора Исаака Осиповича Дунаевского, передающая музыку шторма, парусника, опасности, отваги, благородства и как бы переносящую во времена, описанные Жюлем Верном.
Утром выезжаем в Орджоникидзе. В нескольких километрах от турбазы «Терек», где мы должны разместиться, сломался автобус. Почти все высыпали из него и ринулись грабить дачи, расположенные вдоль дороги. Тащили вишни, абрикосы, пятнистые леопардовые лилии. Хорошо хоть вскоре подошел другой автобус. На турбазу сообщили о происшествии, и его за нами тут же прислали.
Экскурсия по городу. Парк с фонтанами, цветущими флоксами и глициниями. Глицинии вижу впервые. Цветы и кисти похожи на белую акацию, только синие и растение вьющееся. Сильно пахнет, как и акация.
Черная вода Терека. На перекатах река бурлит. На самом берегу мечеть. Заходим туда и сверху смотрим на быстрое течение. Слегка кружится все перед глазами.      "Воет Терек, дик и злобен" - это очень точно.
Вечером лекция–концерт о русском романсе на соседней турбазе «Радон». Слушала с удовольствием.
Едем по Военно–Грузинской дороге. Большой валун. Фотографируемся на его фоне. Называется камнем Ермолова. Некоторые на него взобрались. Я не рискнула: не настолько спортивная. Ненадолго останавливаемся у крепости, которая была построена для охраны дороги. Проезжаем мимо развалин замка царицы Тамары. Вдали виден Казбек в облаках.
От путешествия по Военно–Грузинской дороге особого впечатления не осталось. Салон маленького автобуса, в котором ехали, пропах бензином. Какой уж тут горный воздух! Скала, названная «Пронеси, Господи!» нависла над горной дорогой. Чуть дальше две скалы стоят у дороги, как часовые. Одну туристы окрестили «Тещей», другую – «Алкоголиком». Она по своим очертаниям напоминает человека, обнявшего столб. «Нос» его природа соорудила из красной породы. Ну, а «Теща», очевидно, оттого, что торчит на пути, мозолит глаза своим присутствием.
Высокие горы с зубчатыми верхушками красиво вырисовываются на фоне неба. Скалы, кое–где поросшие зеленью, сланцевые породы, оранжевые маки. Хорошо бы здесь с рюкзачком пройтись, а мы мчимся «галопом по Европам». Не зря считается, что Кавказ для пижонов. Настоящие туристы предпочитают Среднюю Азию. На Кавказе не только все исхожено, но и изъезжено вдоль, поперек и по диагоналям. Но я – не настоящая туристка, а на уровне любителей.
Едем в Даргавсккое ущелье. Поднимаемся на бремсберге. Смотрим древние захоронения. На высоте более двух тысяч метров над уровнем моря – столовая. Туристы нарекли ее «Молотиловка». Поднимались в гору. У меня болят мышцы выше колен, одышка. Кругом цветут ромашки, колокольчики, клевер. Такая прелесть! Высоко в горах цвета более насыщены и растения роскошней. Очевидно, больше ультрафиолета.
Ездили по Военно–Осетинской дороге.
Далее – Грозный. Здесь уже не фанерные домики, а комфортабельное многоэтажное здание гостиничного типа на окраине города. С балкона пятого этажа смотрю вечером на мерцающие огни города, факелы горящего попутного газа. От них высоко в небо тянутся хвосты рыжего дыма. Красотища! Ничего раньше подобного не видела. В Грозном много заводов.
Экскурсия по городу. Парки Антона Павловича Чехова и Михаила Юрьевича Лермонтова. Краеведческий музей, где представлены флора и фауна Чечено–Ингушетии, а также реликвии: кинжал Хаджи Мурата, костюм, в котором Махмуд Эсамбаев исполнял индейский танец. Набрела на музей изобразительного искусства. Здесь выставка работ Нади Рушевой. Читала о ней в журнале «Юность», видела копии некоторых ее рисунков. В музее выставлены  зарисовки на темы древнегреческих и римских мифов: семья кентавров, кентавренок и сатиренок, Аполлон, Дафна, Орест и Электра у гроба отца. Электра с грустными глазами. Это в одном зале, в другом – рисунки к классическим произведениям: Татьяна Ларина в малиновом берете, Татьяна читает письмо Онегина, Николенька Болконский у постели умирающего отца, Кай и Снежная Королева, Золушка, примеряющая туфлю.
Все рисунки выполнены как бы единым росчерком пера, обмакнутого в тушь. Простые и точные линии. Несколько росчерков – и готов узнаваемый персонаж. Даже примитивно, но эти примитивы передают характер, время, настроение и еще что–то неуловимое, заставляющее подолгу рассматривать рисунки.
Едем в село Советское и немного дальше к водопаду. Дорога – ухабы да рытвины, крутые повороты, пыль. Впервые в жизни сподобилась стихи написать. Вот создалось такое настроение, меня переполнило.

          Стараюсь я в жизни больше увидеть,
                услышать,
                узнать,
          Чтоб человеком интересным быть
                и чтоб душой богаче стать
          Стать справедливей,
                лучше,
                чище,
          Как всякий тот,
                кто в жизни смысл,
          кто философский камень
                ищет.               
          И я его,
                как драгоценную руду,
                по крупицам собираю
          По мере этого
                себя я обретаю.
          И жаль до боли мне
                людей бывает,
          Которые
                о главном
                в жизни
                и не подозревают.
          Живут,
                себя обкрадывая,
                обыватели–мещане.
          Зачем им жизнь дана?
                Чтоб в ней лишь
                побывать им?
          Да разве же на то
                дан век быстротекущий,
          Чтоб человек
                его
                истратил
                на свое
                благополучие?
          Нет, ты возвысься,
                поднимись
                над веком,
          Стань истинно прекрасным
                Человеком!
          Все,
             что открыла для себя, –
                уже не ново.
          Ну, и что же?
          Все,
             что сама нашла,–
                всегда дороже.

По звучанию стихи – не очень. Быть может, даже в стиле Матушкина. Да и содержание грешит и банальностью, и плакатностью. Но вот – выплеснулось.
В Грозном купила книгу о Махмуде Эсанбаеве «Чародей танца». Раньше смотрела о нем документальный фильм. Мальчишка из деревни как–то увидел небольшой отрывочек из балета в исполнении гастролирующих артистов, выступавших в сельском клубе, буквально заболел балетом, стал танцором, вопреки бытующему в тех местах мнению, что это не дело для настоящих мужчин. Ему по силам оказались даже сложные ритуальные танцы индейцев, стал известен во всем мире.
В туристическом кабинете газеты «Кавказские пленники»,  «Озорные повороты», «Пути–дороги». Ничего интересного, кроме названий.
Ялама. В столовой грязь. Ничего не ем, потому что безвкусно. Впечатление такое, что котлеты приготовлены из жеваной бумаги, макароны слиплись в единый монолит, потому что в них забыли положить жир, а вместо подлива в тарелку плеснули вчерашнего супа. Какие–то женщины в черных одеждах ходят по столовой и стараются не пропустить момент, когда турист выйдет из–за стола, чтобы первой ухватить объедки. Их собирают в сумки и уносят с собой. Иногда, пока ешь, стоят за спиной в ожидании.  Я пошла в столовую один раз на завтрак, убедилась в несъедобности того, что там подают. Сначала выручал сухой паек, выданный на дорогу в Грозном: колбаса, помидоры, сыр.
 Местные жители приносили на турбазу и продавали вареные початки кукурузы. Покупать не стала. Вызывали сомнения санитарные условия, в которых это готовилось. Вокруг турбазы околачиваются люди сомнительной чистоплотности.
Прогулка по окрестному лесу. Качаемся на сухих лианах, ухватившись за свисающий к земле конец. Единственная достопримечательность – Каспий.
Ездили в Дербент. Здесь хорошо сохранилась крепость, построенная еще в шестом веке.
Уломала директора турбазы, инструктора, главбуха, чтобы мне выдали сухой паек. Это было трудно. Здесь откровенно обирают туристов. Многие из них уезжают раньше окончания срока путевки. Тем лучше для работников турбазы. Такая возможность присвоения продуктов!
Инструкторы никаких экскурсий и мероприятий не проводят, пошлы и бесцеремонны, не отягощены понятиями о правилах хорошего тона. Валяются целыми днями с доступными туристками на пляже. Я тоже загораю, только сама по себе, без инструкторов, потом в воду вхожу, постою в ней и опять жарюсь на солнце. Плавать не умею.
Один инструктор стал приставать, за руки хватал. Ушла. Другой на берегу лежит и кричит:
– Что? Не договорились?
Как он смеет? Мне! Киплю от негодования. В следующую минуту уже понимаю, что кипятиться не надо. И обижаться тоже. Дикий здесь народ и темный, потому что мало встречали порядочных людей. А, если и встречали, то не оценили их по достоинству. Предпочитают общаться с туристками, которые проще, и считают, что все такие.
В автобусе инструктор поет неприличные песни, заменяя «народную латынь» словами, начинающимися с той же буквы, чтобы можно было догадаться, что имеется в виду на самом деле. Куплеты про герб нашей страны, на котором изображены серп и молот звучат так:

             Хочешь – жни, а хочешь – куй,
             Все равно получишь (следует выразительная    пауза) …хлеб!

Это же кто–то сочинил! И это же пели изо дня в день разным группам. И это не просто пошлость, а антисоветчина! Как такое может быть? С таким сталкиваюсь впервые.
После исполнения сего шедевра, цитировать который полностью нет необходимости, ходят со шляпой по автобусу, предупреждают: меди не подавать. Оказывается, миниь– концерт еще и платный. Выручку подсчитывают. Около трех рублей. Это на бутылку водки. Умножим на количество дней в месяце. Получается еще одна зарплата. Это все в форме шутки.
Инструкторы вроде бы развлекают народ, изображая уличных попрошаек. Туристы, безусловно, понимают истинную цель этой клоунады. Деньги дают неохотно. Но, когда к человеку подходят с протянутой шляпой и назойливо–долго держат ее, давая понять, что просто так не отойдут и за «удовольствие» надо расплачиваться, рука поневоле тянется к кошельку, чтобы отвязаться. На то и расчет.
Ходили разговоры о том, что можно пойти в турпоход в горы и полакомиться шашлыками из осетрины. Их обеспечивают браконьеры. Я не рискнула идти, тем более, что нужны деньги на шашлыки и выпивку к ним, но, главное, во всем чувствуется неблагонадежность, низкий уровень культуры, и желание держаться от всего этого подальше настолько непреодолимо, что никакими экзотическими шашлыками не заманили никого идти в горы.
Ну, и дыра! На территории турбазы грязно и неуютно. Вместо постели – тряпье. Единственная замечательная женщина в нашей группе – Эльвира Сергеевна. Перед отъездом идем с ней и прощаемся с Каспием. Направляемся вдоль моря сначала в одну сторону от турбазы, потом в другую. На берегу разбросаны приливом бычки, раковины, водоросли. Собираем ежевику, растущую на побережье. В море впадает много ручейков. Набрели на родник. Вода пробивается через песок множеством крохотных ключиков.
С Элей едем на вокзал. Она преподает в институте, отдыхала вместе с сыном Димой. С мужем разошлась. Эля уезжает вечером, а мой поезд приходит в полночь. Она просит милиционера, дежурившего на вокзале, присмотреть за мной. На вокзале к вечеру собираются выпившие местные мужчины. Я не отхожу от блюстителя порядка. Наверное, со стороны это выглядит смешно и нелепо: ходит по перрону милиционер и я за ним, как Мефистофель, по пятам. Он говорит, что мне лучше было бы уехать вместе со всеми. Я пытаюсь объяснить, что тогда бы была пересадка на другой поезд. Очевидно, он все же прав. Из двух зол пересадка – не худшее, и я недооцениваю опасность. Милиционер из местных жителей, но производит впечатление человека цивилизованного. Я в состоянии сковывающего страха все же дождалась своего поезда.
От автора.  Вот и колориты промелькнули, не оставив яркого впечатления. И тут все не то, и не так.

                Курортные треугольники

   Все время пребывания на Кавказе я общалась в основном с Олей. Пришла к выводу, что по эрудиции и воспитанию она на уровне медсестры. Приехала с целью завести курортный роман. Пошли мы с ней на концерт еще в первые дни пребывания на тур-базе. После него ей захотелось побродить по зданию соседней турбазы.
Никаких достопримечательностей там не было, время позднее, здание гостиничного типа и шататься по нему – означало подавать сигналы о том, что мы ищем приключений.
Кавказских мужчин по вечерам турбазы привлекают. Даже возникла необходимость при заездах группы инструктировать на сей счет: мужчин не привечать. Стараются это делать в форме шутки, потому что люди разного уровня приезжают, некоторым подобные наставления могут и оскорбительными показаться. Я тогда отказалась с Олей гулять.
Вечером Юра подарил Оле и мне гладиолусы. У них с Олей быстро завязался курортный роман. Юра – геолог. С ним интересно общаться. Красиво ухаживает за обеими. Вчера организовал ужин с сухим вином и шашлыками. Борис живет вместе с Юрой, и по его примеру решил со мной завести курортную интрижку. Вечером пригласил прогуляться по лесу, окружающему турбазу. Посоветовала ему пригласить на такую прогулку Анну Львовну.
Ей сорок восемь. Очень располневшая. Кокетничает, ходит в обнимку с молодым человеком, распустив по плечам волосы. Борис сказал, что он знает, кого и куда ему приглашать. Сомневаюсь. Не приглашал бы меня, если бы знал.
Борис был навеселе и рассказал, что Оля давно охотилась за Юрой. Узнав, что по вечерам он смотрит телевизор, зачастила в туристический кабинет. Оля замужем, имеет двух дочерей. На Юре свой выбор остановила не сразу. В Нальчике рвалась на танцы с целью познакомиться. Юру заприметила я и сказала, что он – единственный из мужчин нашей группы, представляющий интерес. Имелось в виду общение. Очевидно, это сработало как подсказка. Оле важно было и то, что в отличие от других, экономящих деньги, где только можно, у Юры они водились. Оля вчера и на Лысую гору пошла из–за Юры. Пристальное ее внимание не осталось незамеченным. При переезде с одной турбазы на другую Юра тащил ее чемодан и свой. И все сразу всё поняли.
Юра пригласил нас с Олей покататься на лодке. Борис, поняв, что у нас с ним роман не получится, переключился на Тамару, которую за полноту прозвали Две Тамары. Она давно оказывала ему внимание. Однажды в автобусе сесть хотела только рядом с ним, но Юра ни за что не согласился уступить ей место. И если он, будучи джентльменом, так поступил, это могло означать лишь крайнее неуважение. Тамара всю дорогу стояла рядом с ним у всех на виду и упрашивала пересесть. Юра, мало сказать, что был непреклонен. По всему видно было, что она для него – пустое место. Он не делал вид, что не замечает, а действительно не замечал Тамару.
Потом Борис попросил меня съездить вместе в центр города. Сказала, что одна поеду, потому что его будут привлекать злачные места. Так Юра называет забегаловки, где можно купить что-то алкогольное. На другой день он напомнил мне о поездке.
– Может, возьмем с собой Тамару?
– Почему ты меня об этом спрашиваешь?
Сегодня Тамара в столовой во время завтрака заняла ему место за столом и долго ждала. И сейчас, пока мы говорим, покорно стоит в сторонке и ждет. Борис мнется, не знает, как ему быть. Юра тоже хотел ехать с нами, но где-то запропастилась Оля. Не исключено, что не случайно.
Иду на автобусную остановку. Вскоре подошли Борис с Тамарой. Оставил Тамару, подошел ко мне. Когда приехали в центр Грозного, постаралась от этой парочки оторваться. Сделать это было несложно, потому что автобус остановился у гастронома, где продавали вино на разлив. Борис не смог, чтобы не пропустить стаканчик. Да и не по пути мне с этой парочкой. Им абсолютно ни к чему музей изобразительного искусства.
Вечером Юра притащил бутылку сухого вина и арбуз. Сидим втроем у нас в комнате. Борис гостит у знакомого ингуша, которого нашел через справочное бюро. Потом этот друг к ночи привез его на собственной машине сильно выпившего. Раньше они в школе вместе учились, а сейчас его бывший одноклассник – кандидат филологических наук, преподает в институте, угощал его коньяком, о чем Борис не преминул похвастаться. Сам он окончил техникум, работает в аэропорту, живет небогато, выпить любит, но может себе позволить выпивку самую дешевую. Коньяк для него – невиданная роскошь. Ни Борис, ни Юра не торопятся уединиться со своими пассиями. Сидят, а время позднее.
 На следующий вечер автобус отвозит нас до железнодорожного вокзала, затем едем поездом до Яламы. Юра приглашает меня и Олю в вагон–ресторан. Отказываюсь. Не хочу быть третьей лишней, хотя отлично знаю, что, несмотря на отношения с Олей, он больше любит общаться со мной. Да и отношения свои оба от меня скрывают, и я знаю о них от Бориса, сказавшего мне, что создает для них условия. Об условиях этих догадаться несложно. Живут они вдвоем, и Борис исчезает из комнаты, если нужно. Юра дает ему деньги, чтобы скоротал время в ближайшей забегаловке.
Все–таки в вагон–ресторан иду. Юра уговорить умеет. Тем более, что про третьего лишнего я не сказала, а назвала надуманную и несущественную причину. Они делают вид, что их отношения заключаются в том, чтобы вместе интереснее скоротать время, и никакого романа нет и быть не может. Я тоже делаю вид, что ни о чем и не подозреваю.
Сижу в ресторане и думаю, что вот поломалась и пришла. Но иначе и нельзя было. А потом я же не знала наверняка, что Юра меня уговорит, хотя догадывалась. Отказаться резко – означало бы себе и им испортить вечер. Кратковременные интрижки для меня – грязь. Я бы не смогла с этим жить.
Оле, очевидно, это нужно, чтобы скрасить свое пребывание на курорте, ухватить от жизни как можно больше. Я – тоже. Только взять – да, а хватать – некрасиво. Да и не то это, что бы хотелось ухватить. У Юры – семья.
В ресторане посидели отлично. Меня раньше никогда ни разу не приглашали в ресторан. И, хотя вагонный – не роскошь, все равно было приятно посидеть за бутылкой сухого вина, пообщаться.
Борис ходит за мной по пятам. Тамара оказывает внимание Толе. Он работает «вертухаем» в колонии, но всем говорит, что в музыкальной школе. Здесь все понемногу привирают для солидности. Толя больше шутит, чем врет. Я поинтересовалась шутки ради, почему Борис не набьет Толе физиономию. Оказалось, что Толя здесь не при чем. Тамара всем внимание оказывает. Вот, значит, какие еще бывают человеческие экземпляры. А ведь я ее жалела. Как же, влюбилась и на какие унижения только не идет. Оказывается, все несерьезно, примитивно, скучно и пошло.
Юра стал со мной говорить как–то сдержанно. Думаю, Оля посодействовала. Других причин не вижу. В вагоне–ресторане он общался преимущественно со мной, Оля на моем фоне теряется. Да и я перетягивала внимание на себя. И не с целью отбить или как там еще это называется. Просто хотела, чтобы разговор был интересным, скрасить вечер.
Все это вспоминается под стук колес поезда, уносящего меня все дальше от этих мест.
От автора. Тусклые серые отношения. Жили, как умели.

                Возвращение в юность

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищешь,
Ни тебе, ни мне. 
                Г. Шпаликов         
   
Опять в Смеле. Навещаю тетушку Шуру – младшую сестру отца. У нее уже два внука. Рая, моя двоюродная сестра, – младше меня на четыре года. Дом у тетушки из четырех комнат, кухни, застекленной веранды, с мансардой, балкончиком. Рая ожидает третьего ребенка. В следующем году молодая семья перейдет в свой дом. Осталось смонтировать водяное отопление и настелить полы. Все это хорошо, но лучшие годы потратить на строительство в ущерб самообразованию и саморазвитию – не для меня.  Впрочем, Рая к этому и не стремится. Она окончила кулинарное училище, а работать не смогла. Как я понимаю, готовить она умела. Просто по неопытности своей не вписалась в непростые отношения общепита, где цель – сделать все, чтобы продукты в тарелку посетителя попадали по минимуму, а оставались в пользу тех, кто готовит. А ведь и в школе училась неплохо, не глупа. Просто не нацелили ее на высшее образование.
Тетушка по случаю моего приезда отпросилась с работы. В годы войны она партизанила со своим мужем Дмитрием Евдокимовичем. Недавно их приглашали на чествование бывших партизан. Проходило оно в Холодном Яру, где в войну базировался партизанский отряд. Тетушка вспоминает военное прошлое, хранит приказы, где есть ее фамилия или Дмитрия Евдокимовича. Сейчас она состарилась, больные ноги. До пенсии осталось два года. Работает хлораторщицей питьевой воды, которая потом поступает в водопровод.
Я поехала с соседом на мотоцикле на вокзал сдавать багаж: варенье, грецкие орехи, мак, сушеные грибы. По билету багаж можно перевозить бесплатно. Почему бы этим ни воспользоваться?
Когда ехали, увидела нашего классного руководителя Сергея Николаевича Гмыренко. Сутулится, поседел. Семнадцать лет прошло с тех пор, как я его видела в последний раз. За все свои приезды в Смелу я его ни разу так и не навестила. Не воспитали во мне привязанности, потребности быть благодарной хорошим людям за то, что живут они не для того, чтобы пользоваться всеми благами жизни, а творить добрые дела окружающим.
Пыталась как–то разыскать свою самую близкую подругу Галю Подварченко. Пошла к ней. Оказалось, что ее мама Фекла Федоровна живет одна. Галя замужем и живет отдельно. Мама не знает ни названия улицы, где живет ее дочь, ни номера дома, а находит дом зрительно. Назвала мне ориентиры. Я ничего не поняла. Оставила записку Гале с адресом и просьбой написать. Не написала. Возможно, и не получила записку. Фекла Федоровна сказала, что Галя у нее не бывает. У них, сколько помню, всегда отношения плохими были. Я в душе переживала свои несоответствия с мамой, и очень болезненно, себя винила в неумении найти общий язык. Галя со своей мамой ругалась, выкрикивая оскорбления.
Других одноклассников искать не стала. А ведь знала, где живут многие. Просто так без предупреждения явиться – можно оказаться некстати. Но Галю найти было нужно. Взять такси, усадить в него Феклу Федоровну, пусть бы путь указала. На завод пойти, где Галя работала, на проходной расспросить.
Как–то случайно встретила Тоню Романчук, беспричинную хохотушку по кличке Боцман. Почему такое прозвище – абсолютно неясно. Тоня хорошо танцевала акробатический вальс, который тогда был на пике популярности. Мы все на переменах, если позволяла погода, высыпали на школьный двор, учились делать «мостики», садиться на «шпагат», делать стойки на руках и на лопатках и прочее, и тому подобное. У меня не получалось.
Тоня меня узнала, я ее – нет, даже когда она по своему обыкновению заливисто расхохоталась. Сильно растолстела. Какай уж тут акробатический вальс! Я ее о что–то расспрашивала о бывших одноклассниках, Тоня отвечала. Разговор не клеился, потому что говорить было не о чем. Разошлись. А ведь можно было условиться о встрече, собраться, посидеть вместе. Хотя я не уверена в том, что удалось бы кого–то собрать. Класс наш дружным не был. Да и я в воспоминаниях одноклассников осталась серенькой, неинтересной, какой и была. А интересна ли я кому–то сейчас? Хотя и в этом случае надо  было попытаться собрать, кого удалось бы.
Проезжаем мимо школы, где я раньше училась. У калитки сегодняшние ученики. Вот и тропинка, по которой я бегала босиком. По ней во всю прыть несется мальчонка. Это мелькнуло на один миг и осталось за поворотом. Так же быстро мелькает хата, в которой мы несколько лет снимали комнату. Летом за хатой на завалинке читала книги. Волосы заплетала в две косы, чтобы быть похожей на Ульяну Громову, и очень огорчалась, что они у меня не черные, как у героини романа Александра Фадеева «Молодая гвардия», а темно–русые. Огорчало и то, что назвали меня Валентиной, а не Ларисой, Агнессой или Альбиной. Чем скромнее жили, тем популярнее были вычурные имена. Очевидно, это попытка привнести в жизнь некую яркость.
Уезжаю. Мама провожает к автобусу, плачет. Я понимаю, что нет на свете человека ближе нее, но как преодолеть разобщенность душ?
Днепропетровск. Ночую на вокзале. Днем в ожидании своего поезда брожу по магазинам.
От автора. Все изменилось до неузнаваемости. Дорога в детство возможна лишь в памяти. Совсем как в стихах Геннадия Шпаликова.
 
                В прежнем русле

Дома меня ждала телеграмма от Нади. Она, когда приезжает в наши края, сообщает о приезде, и мы встречаемся. Благодаря Наде, я научилась не рвать связи с теми, с кем судьба разбросала. Родители Нади живут в самом отдаленном селе района. До нашего города она обычно добирается по железной дороге, потом часов шесть – на автобусе. У Нади я научилась дружить и еще многому. Жаль, что на этот раз встреча не получилась. Не виделись с ней четыре года.
Лидия Венедиктовна помогает перетащить багаж. Ужинаем у Оли. Она тоже недавно из отпуска. Лидия Венедиктовна отпуск провела у сестры в Николаеве и привезла мне оттуда две книжки по методике.
Сдаю банки и бутылки в магазин. Пришлось сделать три рейса, чтобы перетащить все накопившееся. После отпуска безденежье. Как сказала Надя по этому поводу, презренный металл теряет способность звенеть в карманах. Заклеиваю рваный рубль, валявшийся еще с весны. Сейчас нужда заставила, потому как истратила на баню последние пятнадцать копеек.
Привожу в порядок альбом с фотографиями. Размещаю те, что привезла с собой. Не люблю, когда фотографии просто вложены между страниц вперемежку с открытками, старыми письмами и квитанциями по уплате за электроэнергию и квартплату, как это часто бывает. Знакомая портниха, мама Саши Кривоносова, живущая в соседнем доме, принесла перелицованный бостоновый костюм. Надеваю. Хорошо сделано.
Пересадила глоксинию, амариллис. Кто–то выставил на улицу стелющееся растение с мелкими листочками, мясистыми, как у кактуса. Оно мне понравилось. Пересадила из жестяной банки в горшок, обрезала сухие листья.
Оббила дверь декоративной тканью, а то была мешковина.
Принимала экзамены у тех, кто имел осеннюю переэкзаменовку. Районная конференция учителей. Традиционный доклад секретаря райкома партии.
Пишу доклад «Роль классного руководителя в работе комсомольской и пионерской организаций». Доклады обычно переписываем из методической литературы. Состоят они, как правило, из общих фраз. Иду по этому же пути, потому как другого не вижу, но стараюсь больше опираться на свой опыт. Получается неплохо. Благо, опыт этот не казенный, и потом у меня всегда и во всем не набор случайных мероприятий, а система.
К нам в школу из института направили девушку с предписанием обеспечить ее квартирой. Тамара Маматова встретила ее в штыки. На то имеются причины. Недавно она перешла из одиннадцатиметровой комнатки в двухкомнатную квартиру. Никто у нас так роскошно не живет. У Татьяны Васильевны полуторакомнатная квартира, но с ней постоянно живут племянницы.
Маматовой просто так квартиру бы не дали. Пошла на хитрость. О том, что уезжает ее двоюродная сестра Тамара Васильевна, мало кто знал, да и родство не афишировали, потому как в школе и так переизбыток Маматовых. На профсоюзном комитете вопрос о ее освобождающейся квартире не решался, как это положено. Одна Тамара квартиру потихонечку освободила, другая в нее въехала. Поставили всех перед свершившимся фактом. Было лето, все в отпуске. О том, что Тамара Васильевна собирается уезжать, слух все же просочился. Уволился с работы ее сожитель, следовательно, уезжает. С депо просто так не увольняются, потому что в нашем городишке лучших вариантов трудоустройства нет. Живут вместе они долго. Так что вряд ли один уедет. Но Тамара Александровна запустила слух, что переезд их под большим вопросом, потому что сожитель этот с кем–то подрался, и у милиции к нему есть претензии. Никому и в голову не могло прийти, что такое придумать можно было. Это же ушат грязи на ее сестру. Сожитель, получается, темная личность, с уголовными наклонностями. Хотя одним ушатом больше или меньше – большого значения не имело. То, что учительница с кем–то сожительствует, – уже нонсенс.
В партию, конечно, и речи не было, чтобы ее принять, путь к карьере отрезан, профсоюз не занимался ее моральным обликом, потому как семью она ничью не разбивала. Косились добропорядочные коллеги, но Тамара Васильевна держалась в коллективе незаметно, ни во что не вникала, словно ее вообще нет, никого против себя не настраивала.
Татьяна Васильевна в соответствующие инстанции сообщила, что девушку квартирой обеспечили. А если она иное утверждает, так это клевета, потому что в школе нашей по распределению работать не хочет, и у нее свои планы. На самом же деле ее временно приютила Лидия Венедиктовна. Расчет Татьяны Васильевны прост. В отличие от других школ, подчиняющихся районному комитету народного образования, наша – в подчинении областном. Кто оттуда приедет проверять?
Девушка явно в интригах не искушена. В вузах не учат, как их просчитывать и нейтрализовать. Учит этому жизнь и довольно-таки жестоко, ценой ушибов и ссадин. Я только к тридцати годам постигла эту науку. Нет, в капиталистическом обществе – это понятно. Там волчьи законы и иначе не выжить. А в нашем, социалистическом, построенном по законам справедливости, для них нет благодатной почвы. С таким наивным представлением просуществовала долго, потому что работала в коллективе, где не было такой изощренности. Хитрили, конечно. По мелочам, но такое коварство, как здесь, мне и не снилось. И не только мне. Очевидно, судьба забросила меня сюда, чтобы я прошла школу злословия, подсиживания, сталкивания лбами. Пригодится в будущем.
Девушке этой можно было бы объяснить, что в коллективе не все жильем обеспечены и существует очередь. Можно было бы в одной квартире организовать общежитие для молодых учителей. Но выбран был самый некрасивый способ. Татьяна Васильевна заявила девушке, что видеть ее не желает в своем коллективе. Лидия Венедиктовна привела ее ко мне. Что посоветую?
Советую остаться. Нужно учиться преодолевать жизненные трудности. Девушка считает себя виновной. Для нее мнение Татьяны Васильевны – истина в последней инстанции. Уехала. Возможно, и правильно. Не всегда трудности закаляют. Пожалуй, чаще обессиливают. В нашем коллективе заложены отношения, в которых трудно разобраться. А как бороться, не понимая с чем. Это уже на моей памяти третья выпускница института, не прижившаяся у нас.
Обошла закрепленный за мной микрорайон – нечетную сторону Коммунистической улицы. Почему Коммунистической? Соединяет две центральные улицы, не заасфальтирована, лужи, колдобины, в которые жильцы высыпают мусор. Слишком уж идейное название. Цель обхода – переписать учеников, чтобы не осталось детей, не охваченных школой.
Вообще в городе три большие улицы, тянущиеся из конца в конец: Ленина, Карла Маркса и Привокзальная. В центре города квартал двухэтажных «хрущевок». Они расположены четырехугольником, на каждой стороне которого – по два дома подъездами внутрь. Одной стороной этот четырехугольник выходит на Карла Маркса, другой – на Ленина, третьей – на Коммунистическую улицу. За ним еще один четырехугольник, но не полный. А потом благоустроенные пятиэтажки расширили город в сторону степи. Эти «хрущевки» были первыми, с высокими потолками. В каждой квартире было две или три комнаты. Я занимала комнату, а в двух смежных – соседи. Квартиры были трех типов: когда отдельная комната большая (мой вариант), отдельная вытянута, как коридор, – одиннадцатиметровая (вариант Ольги), и еще две смежные комнаты. Ванная и туалет к канализации не подключены, использовались как кладовки.
В центре четырехугольника, прилепленные друг к другу, как соты, сарайчики, тоже образуют четырехугольник с мусорной кучей и дощатым туалетом внутри. Сараи предназначались под дрова и уголь. На кухне топили печку и на ней готовили. Потом началась газификация. Печки разобрали и выбросили. Поставили газовые плиты. Это обернулось не лучшей стороной. Отопление в квартире водяное. В холодные зимние дни радиаторы едва ощутимо теплые. Температура в комнате падает до плюс восьми. Когда была плита, ее топили, и тепло шло по всей квартире. В крайнем разе можно было усесться с книгой у этой самой плиты.
От автора. Снова быт. Его детали - крупицы времени.
 
                Вот компания такая!

О Лидии Венедиктовне пора рассказать детальнее. Преподает английский язык. Внешность примечательна тем, что она даже не худа, а высушена до предела, так что на нее жалко смотреть. Одежда много раз стирана, стиля – никакого, случайные вещи, плохо сочетающиеся между собой.
Приятная неожиданность в ней – замечательно уложенный шиньон в виде халы морковного цвета. Лидия Венедиктовна делает прическу в парикмахерской раз в неделю. Спит на маленькой подушечке, подложив ее под щеку, чтобы не помять сложное сооружение. Такие прически носили светские дамы. Красота и великолепие! Шиньон ей раздобыла сестра, живущая в Николаеве. И идея прически принадлежит ей. Сестра – врач. Учителя, видевшие ее, считают, что, в отличие от Лидии Венедиктовны, она очень даже представительна.
Лидии Венедиктовне, как и мне, далеко за тридцать. И она торопится устроить свою личную жизнь любыми способами. Пришла ко мне с двумя молодыми людьми.
Самые видные женихи в нашем городишке – работающие в локомотивном депо, особенно машинисты. Тут все «плюсы» налицо. Малопьющие в силу специфики своей работы, высокооплачиваемые, носят форму, что создает впечатление подтянутости и дисциплины.
Один из спутников Лидии Венедиктовны был шефом в моем классе. Справедливо считалось, что подростки, по житейской своей неопытности, чтобы не сбились с пути истинного, должны, еще сидя за школьной скамьей, окунаться в дела рабочего коллектива. Вот и додумались до вожатых–производственников. Задумка правильная, но родиться она могла только в головах кабинетных работников, потому как была чисто теоретической.
Даже те рабочие, которые были коммунистами и, следовательно, отличались высокой сознательностью, все–таки после работы спешили к семье, домашним делам, а не в школу. Поэтому шефство сразу же приобрело формальный характер. В школу приходили редко, в основном перед партийными собраниями, на которых предстояло доложить о проделанной работе. Поэтому приходили на уроки и отсиживали в качестве почетных гостей. Заинтересовать детей они ничем не могли, потому что не знали, как это делается, и что их вообще надо заинтересовывать чем–то. У многих образование было ниже, чем у подшефных. Но на партийных собраниях в основном спрашивали, сколько раз шеф посетил школу, а вовсе не о результатах шефства. Формализм так въелся в нашу жизнь, что стал нормой.
Шефство спутника Лидии Венедиктовны заключалось в том, что он пришел однажды, его представили классу. Потом мы его видели еще раз. Пошли всем классом в кино. Стоим в фойе, ждем начала сеанса. Женя Муканов говорит:
– А вот наш шеф.
Посмотрела в указанном направлении. Шеф не держался на ногах, будучи в состоянии сильного подпития.
Второй спутник Лидии Венедиктовны – Евгений Жарко. Когда работала в начальных классах, учила его младшего брата Валеру. Тогда Жене было около девятнадцати лет. Одет он был в красную рубашку с металлической «удавкой» вместо галстука, как тогда носили. У кого такого «прикида» не было, он воспринимался не как современный молодой человек, а как сплошная отсталость. Рубашку нужно было либо сшить из красной ткани, либо купить в магазине белую и покрасить, «удавку» купить на барахолке в областном центре за ощутимую сумму. Их откуда–то привозили предприимчивые люди, именуемые спекулянтами. Металлическая бляшка крепилась на шнурке, свисающем на манер галстука, как у ковбоев. Я бы тогда была польщена вниманием Евгения, но строгой учительнице он предпочитал девочек проще, да и разница в возрасте – лет восемь.
С тех пор прошло лет десять. И вот довелось встретиться. Без модной экипировки Женя уже не выглядел столь респектабельно. Да и волнистая черная шевелюра сильно поредела, и выглядел он несколько потрепанный бурной жизнью. А о том, что она была именно такой, известно. Компания его высокой нравственностью не отличалась.
Лидия Венедиктовна приглашает меня на два дня рождения: этого самого Жени и сожителя своей соседки по коммуналке Тамары. Работает Тамара в депо вызывной. В любое время суток ходит по квартирам машинистов и их помощников, у которых нет телефонов, и под роспись сообщает им время явки в поездку. Сожитель – Иван Пирожок. Меня очень хотела познакомить с ним комендант общежития, где жили все не семейные работники депо, – свекровь знакомой учительницы. Не раз за десять лет знакомства с ней затевала этот разговор. Пирожок, действительно, человек положительный, но мне нужно красивое ухаживание, а Иван – простачок с калмыцким типом лица, серый и нудный.
Все выпили. Компания не самая презентабельная, но в другую меня не зовут. Семейные люди предпочитают общаться с подобными себе. У них больше общих интересов. Мои ровесники все имеют семьи.
Кроме того, компания, в которую меня пригласили, еще и неинтересная. Обычно люди собираются с целью вместе провести время. Интересы мои и этой компании не совпадают. Для меня важнее всего общение, хорошая музыка, для людей, собравшихся у Лидии Венедиктовны – выпивка и упрощенные отношения. Даже о закуске хорошей не позаботились. Ушла почти сразу же.
На другой день с соседкой по квартире белили кухню и коридор. Опять за мной пришла Лидия Венедиктовна. Собрались все те же. Не пошла. Через некоторое время явились ко мне в полном составе. Решила их не развлекать. Дала картишки, чтобы сразились в подкидного дурака. Это единственное, что смогла придумать, исходя из их интеллектуального уровня. Внешне правила вежливости соблюдены, но так, чтобы непрошенные гости заскучали и поскорей ушли. Так и получилось. Поторопились в свою коммуналку, где их ждала выпивка. Правда, мне еще пришлось пообещать, что приду. Ну, а раз дала слово, его надо выполнять. Решила появиться на короткое время и при первом мало–мальски подходящем случае исчезнуть. Когда вошла, поняла, что случай этот наступил. Компания еще выпила. Лидия Венедиктовна с Женей уединились в ее комнате, не дожидаясь ухода гостей. Я тоже хотела туда войти, но до меня дошло, что это будет некстати. Неужели так до примитива можно упрощать отношения?
Ухожу. Чтобы несостоявшийся шеф Толя Петренко не пошел провожать, сказала, что иду не домой, а к подруге. Хотела пойти к Оле, живущей в соседнем доме, а потом, посидев для вида минут десять,– домой
– А надо ли к подруге?
Хороший вопрос.
– Не надо. Но я не хочу, чтобы вы оказывали мне внимание.
Резко, но иначе нельзя. Любезность будет воспринята, как кокетство. Нельзя давать возможность за что–то зацепиться. Отрезать, отрубить! Толя все понял. Идем молча. Хорошо, что понял и не надо поддерживать бессмысленный разговор. Сказала Толе, что встречаться не будем, хотя он этого и не предлагал, а чтобы и не вздумал предлагать, потому что к этому все шло. Было грустно до слез. Делаю типичное не то, общаюсь не с теми. А с кем? Отделилась от мира четырьмя железобетонными стенами своей комнаты, все раз и навсегда расставила по своим местам и строго слежу, чтобы что–то не сдвинулось в обустройстве этого жизненного пространства, в моих понятиях. Как премудрый пескарь в своей норе. Но жить иначе, как Лидия Венедиктовна, – еще хуже. Иных вариантов нет, а, как она, – не смогу. Не выношу духовной нечистоплотности.
Лидия Венедиктовна приходит несколько дней спустя, точнее, ее приносит нелегкая. Компания опять собиралась, Толи не было. Это рассказала Лидия Венедиктовна, хотя  я ни о чем ее не спрашивала. Для себя решила, что беспросветное одиночество все же лучше, чем духовно чуждые люди, потому как взаимопонимание с ними исключено, и тоска от этого еще невыносимее.
Пришла Любовь Константиновна. Только приехала из отпуска. Плачет навзрыд. Дочь исключили из института за неуспеваемость. Поссорилась с преподавательницей и не стала сдавать экзамены «принципиально». Все лето вымогала деньги то у отца, то у нее и совершала турне сначала в Петропавловск–Камчатский, потом в Ленинград. Мать ни во что не ставит. Сейчас она дома. Обстановка тягостная. Не разговаривают.
Любовь Константиновна подсчитала, что за три года обучения Татьяны в институте на нее израсходовала две тысячи рублей. Это учительская зарплата за два года. Дочь скромностью не отличается, старается одеваться броско, не заботясь о покупке добротных вещей, которые могли бы послужить подольше. Ее поступление в институт тоже денег стоило. Устроили с помощью все той же Людмилы Ивановны. Стала бы заведующая отделом обкома браться за такое дело, если бы не высокая оплата услуг.
Такие бы затраты Любовь Константиновна не потянула, если бы не муж– машинист. С ним она давно бы разошлась. Дерутся. Но Татьяна Васильевна посоветовала это терпеть и выкачивать из мужа деньги. Если разойдутся, он будет материально помогать только сыну, потому что дочь – совершеннолетняя. А так он дает деньги на питание. Значит, свою зарплату Любовь Константиновна может откладывать, да еще «заначит» из того, что дает ей муж. Совет вполне в духе Татьяны Васильевны, для которой деньги – прежде всего. Как все хитрые люди, она видит выгоду, но не видит ее последствий. А они в дочери Любови Константиновны. Мать для нее – не пример.
Чтобы влияние мужа не сказывалось отрицательно на воспитании дочери, надо было развестись. Деньги не стоят того, чтобы ради них ломать жизнь детей, да и свою тоже, живя с человеком, которого ненавидишь. Это же не может пройти бесследно. Тогда и Татьяна не рассчитывала бы на дармовые деньги, потому как перед ней была бы необходимость быстрее стать на собственные ноги.
Если это объяснить Любови Константиновне, обрету в ее лице врага. А враждует она неистово. Рассказывает она мне все это не для того, чтобы помогла разобраться. Она и так знает, что права. С теми людьми, поведением которых она возмущается, у нее гораздо больше общего, чем со мной. Она, дочь, муж, Татьяна Васильевна – одного поля ягоды. Каждый перетягивает «одеяло» на себя. Если Любовь Константиновна уйдет от мужа, прекратятся обеды на дом Татьяне Васильевне.
Любовь Константиновна выпускает пары, потому что у нее внутри все клокочет от гнева. Выход – поменять уровень обитания на тот, где существует духовность.  И, если бы даже произошло чудо, Любовь Константиновна в этом мире не приживется, потому что ему надо соответствовать. Чтобы измениться самой, надо осознать, что живешь не так и очень захотеть жить иначе. Я это смогла сделать – поднялась над средой, в которой родилась. Любовь Константиновна тянется со своими бедами ко мне, потому что интуитивно чувствует: я – человек другого уровня. Но то, что ей необходимо, прежде всего, нравственное совершенствование, а не диплом, она не понимает. Ей за сорок. Работать над собой никогда не поздно, но с годами все труднее. Искоренить то, что основательно въелось в человека до мозга костей – нужны время и большие усилия.
В мои планы входит оставить все, как есть: я выполняю Любови Константиновне контрольные работы, она расплачивается со мной едой, ненужными вещами. Ей так удобно. Тащит Татьяне Васильевне еду – и мне попутно. А для дружбы мы разные.
Ушла Любовь Константиновна, появилась Лидия Венедиктовна и по простоте своей выбалтывает, почему столь активно приглашала в свою компанию. Ей оказывали внимание Женя и Толя. Женя вызвал Толю на кухню для крупного разговора. После него Толя остался на кухне один и грустил, так как его надежды на упрощенные отношения рухнули. Лидию Венедиктовну осенило пригласить меня. Толя не соглашался. И вот я появилась. Женя тут же переориентировался, хотя и был пьян. По мере того, как она рассказывает, у меня в голове формируется мысль: «Какая грязь!»
Лидия Венедиктовна малоинтеллигентна и на учительницу не похожа. Ее так и воспринимают в школе, как нечто не вписывающееся в существующие понятия.
Раньше, если кто–то на кого–то изливал обиду, я принимала это близко к сердцу. Меня запросто можно было настроить против кого угодно. И я негодовала еще больше того, кто поведал мне о несправедливости, переживала всеми силами своей разгоряченной души. Тогда мне все было ясно. Никаких сомнений! Передо мной обиженный человек и ему плохо. По мере созревания души я стала понимать, что в меня выплеснули негативные эмоции, облегчив себе душу и наполнив своими переживаниями меня.

   Как объяснить Любови Константиновне, что у меня масса своих трудностей, которые стараюсь преодолевать? Мне ни к чему духовный вампиризм. Из настоящих друзей у меня только Надя. Очевидно, это нормально. Друзей много не бывает, но Надя далеко. Здесь тоже надо с кем–то общаться. Ко мне стараются прилепиться люди слабые, ищущие поддержку. А ведь по жизни я не иду путем, что попротоптанней да легче, а тем, где очень высокое сопротивление.
От автора. Были и другие компании. Возможно и лучше, но только с виду...

                Все сначала

Торжественная линейка, посвященная началу учебного года. Решила хорошо выглядеть. Целый час просидела перед трельяжем, сооружая прическу. Электрической плойкой завила кудри. Получилось ужасно. Волосы торчат в разные стороны. На улице ветер, который внес в прическу свои коррективы. С вечера приготовила летнее платье. За ночь погода изменилась, но менять экипировку уже не было времени. Пришлось поверх платья надеть плащ из ткани болонья, а он у меня неказистый: цвета не дозревшей сливы, мною неудачно укороченный, напоминает халат уборщицы.
Столько усилий приложила, чтобы достичь обратного результата.
Вместо линейки – толпа. Ничего не слышно. Ветер дыбом поднял мою прическу и швырял пыль, смешанную с песком, мне в лицо. Подарили охапку цветов. Дома  разбираю их. Гладиолусы я ставлю в большой керамический кувшин, астры – в вазу. Отдельно – золотые шары, в стакане – львиный зев. Большой букет георгин отношу Оле. Забираю у нее журнальный столик, потому что он ей надоел. Я на него ставлю трельяж, освобождая стол.
Нагрузка в этом году у меня меньше. Оно и понятно: это еще способ заявить о моей никчемности. Стоит ли мне давать калечить детей? Нет, коль уж я здесь работаю, то минимальным количеством часов меня должны обеспечить. Но минимальным! Впрочем, это не имеет для меня вообще значения. В коллективе в основном знают, кто чего стоит, и Татьяна Васильевна понимает, что на общественное мнение она большого влияния не окажет. Не может не понимать, что по отношению к ней общественное мнение тоже имеется, и не самое лучшее. Поэтому старается обзавестись окружением. Солидные учителя в него не входят. Приходится довольствоваться обществом Любови Константиновны и двух учительниц начальных классов. Родственники – не в счет. Люди недалекие и веса в школе не имеют.
Основная цель сокращения мне количества часов – ударить по карману. Зарплата уменьшится на полставки. А нужны осеннее пальто, шуба, ковер и еще многое. Но зато больше свободного времени, а это важнее шуб и ковров. Так что Татьяне Васильевне мне насолить не удастся. Она просчиталась, примерив меня на свой денежный аршин.
Составляю учебные планы на год по шестому, восьмому, девятому классам, план воспитательной работы.
Тяжело общаться со школьным руководством. Хотелось бы его уважать, а я с ним не совпадаю. Большинство людей живет для себя, а я следую идеалам, заимствованным из книг. Для себя жить неинтересно. Следовать идеалам – получается плоховато. Учебный год только начался, а у меня нервишки на пределе. Держусь. Но впереди еще восемь месяцев предельного напряжения. Это за вычетом каникул. По всему телу сыпь. Думаю, что на нервной почве. Раскладываю пасьянсы каждый день. Что-то вроде психотерапии. Живу надеждой на перемены. Должны же они произойти.
Прихожу на первый урок в свой теперь уже восьмой «А». На столе букет георгинов. Кто-то из ребят позаботился. Сразу все неприятности ушли на задний план. Много ли мне надо?
Дали еще одно классное руководство в девятом классе. Могла бы и не согласиться. Прибавилась всего десяточка к зарплате, а затраты времени увеличились несоизмеримо с ней. Выбор был. Закатить, например, директору школы речь:
 – У вас сложилось мнение, что я плохой учитель. Так давайте будем последовательны. Зачем мне давать еще один класс?
Это означало бы огрызнуться, если даже произнести наивно. Классного руководителя найти трудно, а я – наиболее подходящая кандидатура.
Преподаю в этом классе четвертый год, с детишками – полное взаимопонимание, классный руководитель – очень порядочная женщина, уходит в декретный отпуск. Если класс отдадут слабому учителю, через год, когда она вернется, с ним сладу не будет. Плохо сделаю всем: девятиклассникам, их родителям, классному руководителю. Соглашаюсь, даже не поломавшись, чтобы впредь поостереглись со своими «наездами».
От автора. Учебный год начался с толчеи и неразберихи. Таким ему и быть.

                Тенденция тянуть за уши

Организую подписку на периодику. Учителя и этим должны заниматься. Если детей не приучать со школьных лет к чтению газет, какова же будет их гражданская сознательность? Поэтому оказываю давление, чтобы подписывались на пионерскую или комсомольскую газету, хотя знаю, что подпишутся, поскольку я требую, а читать не будут.

Учителя тоже газет не читают, разве что Раиса Петровна. А остальным некогда и неинтересно. Какие-то общие фразы о партии и лично Леониде Ильиче Брежневе, восхваляющие. Нет, не сомневаюсь в их полезности, но, как краткий курс истории КПСС и все «маты», изучаемые в институте, газеты мало дают для расширения кругозора. Как бы одно и то же на разный манер. Я не уверена в правильности своего мнения, потому что далека от политики.
Из комсомола вышла по возрасту. В партию вступать не пытаюсь. Чувствую, что не все понимаю. Значит, не созрела. Требовалось увязывать излагаемый на уроке материал с политикой партии. У меня увязывалось только с советской литературой. Как-то на заседании методической секции спросила, как увязать правописание суффиксов с решениями очередного Пленума партии. Спросила просто ради зубоскальства. Никто никогда ничего подобного не увязывал. Правда, Людмила Михайловна не пропустила случая выделиться. Сказала, что насчет суффиксов не знает, а предложения для синтаксического разбора берет из газет. Все незаметно улыбнулись. Газетные предложения написаны не на лучшем русском языке, а на «канцелярите». Даже в учебник их берут из произведений лучших мастеров художественного слова. А уж учебник постарались бы идеологизировать, не будь это во вред основной цели предмета – научить родной речи.
Мне запомнился анекдотический случай, рассказанный Марией Андреевной Ткач в первый год моего учительства. К ней как-то на урок пришли специалисты с проверкой, да не местные, а приехавшие из высокой инстанции. По понятиям того времени, если имя Сталина на уроке не было упомянуто, то урок считался плохим. Если же упоминался вождь всех времен и народов, то, будь урок плох по своему построению, никто не смог бы усомниться в его высоком уровне. А тут по природоведению тема абсолютно неблагоприятная для такой увязки: глисты. Но аскарид и солитеров с именем генералиссимуса увязать оказалось, вопреки моим понятиям, очень даже возможно. Глисты, как известно, приносят вред здоровью людей, но благодаря заботам вождя, научно-исследовательские институты получили задание изучать способы борьбы с ними. Я смеялась от души, и уже тогда, в первый год моей работы, поняла, что искусственные привязки смешны и нелепы. Пусть уж лучше урок признают плохим.
Я люблю свои предметы и стараюсь все лишнее отделять от темы урока, даже если это лишнее продиктовано благими намерениями. Пусть знания о политике нашего самого гуманного государства дают учителя обществоведения и истории. Мне как-то пришлось преподавать эти предметы, и я их не увязывала с правилами орфографии, да этого и не требовалось. А вот политические понятия требуется притягивать всегда.
Рассказывали даже, что на уроке математики по условию задачи не хватало сколько-то метров ткани на костюм, за что учителю было сделано замечание: у нас в стране быть того не может, чтобы ткани не хватало. Тот пытался объяснить, что в стране, конечно, не может, но подразумевалось так, что просчитались и недостаточно купили. Ответ: этого не может быть потому, что не может быть никогда.
Эта тенденция к искусственно притянутой увязке началась, когда еще я училась в школе. Я тогда твердо усвоила, что причиной несостоявшихся судеб героев литературных произведений был несправедливый общественный строй. И вообще дореволюционную литературу оценивала с коммунистической точки зрения. Так учили.
В институте преподавателю выдала такое умозаключение: Александр Сергеевич Пушкин сам виноват, потому что женился на легкомысленной красавице, не понимающей его творчества. Мне объяснили: если так рассуждать, то Пушкину надо было жениться на Виссарионе Белинском, потому что никто лучше него не понимал творчество поэта.
Это произвело целый переворот в моем сознании: не все, оказывается, столь однозначно, как мне вложили в голову в школе. До сих пор я была уверена, что семьи создаются по идеологическим соображениям. Во всяком случае, у нас в стране. За рубежом, конечно, браки по расчету.
От автора.  Очень медленно идет процесс прозревания. Его тормозит зашоренность советской эпохой.
             
                Еще та компания

Пришел выпивший Толя сообщить, что хотел прийти ко мне на день рождения, но не получится, потому что уезжает в командировку недели на три.
От Лидии Венедиктовны узнала, что в командировку поехал вместе с Иваном. Из всей компании Иван – единственный наш ровесник. Он женился на Тамаре. Перед отъездом компания собиралась опять. Толя ко мне  приходил по совету Лидии Венедиктовны. Сначала сказал ей, что это невозможно, потому как выпил. Потом все же явился. Идти боялся. Иван его сопровождал до самой моей двери. Когда вернулись, Вася спросил, почему так быстро. Толя поинтересовался, почему, собственно, он должен ему все объяснять. Вася не отставал. Его интересовало больше всего, какие у нас отношения. Толя пояснил, что мы настоящие, большие друзья. Лидии Венедиктовне же сказал, что я отношусь к нему с чувством брезгливости.
Меня порадовало то, что Толя пришел сказать, что хотел бы поздравить. Это означало, что он обо мне думает, старается сделать нечто приятное, а мне так этого не хватает. На самом же деле это было по подсказке. Вывод напрашивается такой, что Толя искренне мной заинтересовался, но не сможет стать мне необходимым, не знает, что так нужно поступать. Едва ли не с пеленок мне внушали, что все люди равны, но тут у меня забрезжило смутное понимание о том, что существуют социальные слои в обществе со своими правилами, понятиями. Людям из различных слоев общества, ох, как трудно понять друг друга.
Вася мной заинтересовался, стал появляться в этой компании. Спрашивал, почему такая интересная женщина не замужем. Несколько раз порывался ко мне прийти, но Лидия Венедиктовна останавливала, пообещав оклеветать его в моих глазах.
Все! Это предел! Я никогда не тяготела к этой компании. Скорее она меня тяготила. Люди совершенно другого уровня. Между уровнями трудно провести черту, потому что они плавно перетекают один в другой. Но тут подвела черту я: надо совсем отмежеваться. Собираются почти каждый день, пьют, свободная любовь. То, что я называю словом «грязь».
Понимаю, что такова в своей основе жизнь без прикрас. Но я не хочу ее такой воспринимать. Предпочитаю существовать в своем искусственно созданном мирке. В нем так красиво и душе комфортно.
Лидию Венедиктовну воспитывали на заседании профсоюзного комитета за аморальное поведение и грубое отношение к ученикам. На нее пожаловалась жена Васи. Лидия Венедиктовна ходила к ней, упросила реабилитировать в глазах директора школы. И еще она проговорилась, что эта дама намеревалась съездить меня по физиономии за то, что у меня с ее мужем особые отношения. Значит, Вася прихвастнул, выдав желаемое за действительное, зная, что вся компания относится ко мне с уважением. Так я оказалась в грязи при всем своем чистоплюйстве.
Сказала, что их шалман прикрою. Буду писать в партийную организацию депо, милицию. Лидия Венедиктовна тут же помчалась к Пирожку, чтобы все замял. На самом же деле я никуда писать не собиралась, а сказала так, чтобы Лидия Венедиктовна подсуетилась.
Я буду жить в ожидании красивых отношений. Обязательно красивых, иначе, зачем они вообще нужны? Возможно, я придумаю себе принца за неимением реального. И, чем дольше я его не встречу, тем больше и ярче нафантазирую. А потом встречу обычного парня. Откуда в нашем городишке появиться принцу? А встреча с обычным парнем приведет к жестокому разочарованию. Знаю, и все равно придумываю.
Слышала по телевизору песню «Полынь» в исполнении Людмилы Зыкиной. Она произвела на меня сильное впечатление. Так хочется, чтобы рядом был кто-то и чувствовал то же. Тоска по родственной душе рождает иллюзии.
От автора. Жизнь провинции всегда была такой. Валентина Борисовна считала, что действительность, изображенная А. Чеховым, могла быть только до революции. Новый строй привнес более высокий смысл. Реальность сталкивала с фактами, свидетельствующими об обратном, но ограниченное советской идеологией сознание их не воспринимало.

             День, когда исполняется тридцать четыре

День рождения. Ученики подарили красные гладиолусы. Любовь Константиновна – отличное одеяло. Весь день провела в школе. Подменяла учительницу, копавшую картошку в поле, готовила с учениками диспут. Освободилась к вечеру. Прошлась по магазинам. Тортов нигде в продаже нет. Купила пирожных, конфет, яблок. Пошла к Любови Константиновне за картошкой. Домой пришла поздно. Готовка осталась на завтра. Поскольку родилась я, если верить маме, в двенадцать часов ночи, праздную два дня.
Проснулась в половине пятого. Сварила компот из сушеных груш, пожарила морских окуней, картофель, потушила капусту. Разложила на тарелках ломтики мяса, лечо, маринованные патиссоны, венгерский шпик, виноград, пирожные. Погладила новое черное платье с блестками, сшитое только вчера.
Виноград прислала мама, с большими костями. И еще она прислала письмо, в котором сообщалось, что она и Марфа Ивановна на меня в обиде за то, что я, будучи летом в Смеле, навестила тетушку Шуру. Ну, Марфе Ивановне дела нет до того, кому я визиты отдаю. Мама была у нее, выразила обиду, та поддакнула, а, может, и нет. И вот мама, как всегда, припоминает старые обиды, выясняет отношения, раздувает, отравляет всем жизнь. Это в подарок ко дню рождения.
Стали приходить гости. Оля подарила большую вазу. Две девятиклассницы пришли по делу. Угостила. Эля подарила отличные духи и книгу. Это дочь учительницы Валентины Евгеньевны Краковской. Первый звонок, от которого пошел отсчет моей педагогической деятельности, был для нее последним. Ей, старейшей учительнице, дали звонок, украшенный алым бантом. Им она возвестила о начале учебного года, моей карьеры и окончании ее собственной. С тех пор и общаемся.
Валентина Евгеньевна – человек бескорыстный, неисправимая идеалистка. Сначала я смотрела на нее снизу вверх, потом пришлось шефство взять, защищать от соседских мальчишек, нашедших развлечение в том, чтобы стучать в ее дверь, а потом убегать.
Пришли дочери моих хороших знакомых Наташа и Лариса. Наташа – дочь Екатерины Семеновны Лабурец, Лариса – ее двоюродная сестра, дочь Антонины Петровны. Вот такие гости, помнящие о моем дне рождения. Когда все ушли, стала читать поздравительные открытки. Желали успехов в моем нужном и благородном труде и чтобы мне всегда и везде светило солнце радости.
Вопреки пожеланиям за окном шел дождь, потом вдруг повалил хлопьями снег, потом вышло и во всю засияло солнце, а потом все сначала. Говорят, как проведешь день рождения, таким и год будет. Значит, быть всякому.
Итак, мне стукнуло тридцать четыре. Прожита почти половина жизни. Какой будет вторая? Как-то особенно явственно почувствовала, что разменян четвертый (!) десяток. Так называемая личная жизнь не сложилась почему-то. Перебирала в памяти все предоставленные судьбой возможности устроить свою жизнь. Все надеялась на лучшие варианты и поступала правильно. Сейчас возможности упускать нельзя. Время поджимает.

                Екатерина Семеновна

С ней мы близко знакомы более десяти лет. Она – частичка моей жизни. Работали в одной школе, жили сначала на одной лестничной площадке, потом в одной коммуналке. В той коммуналке, где она обитала, сначала жило три семьи. Две комнаты были смежные и одна раздельная. В одной из смежных жила Екатерина Семеновна. Дверь, соединяющую комнаты, заколотили. Когда мои соседи съехали, я помогла Екатерине Семеновне занять две освободившиеся смежные комнаты в своей коммуналке. Семья ее тогда состояла из троих.
Замуж Екатерина Семеновна вышла не по любви, а потому, что время подошло. Ее жених ушел в армию и вернулся оттуда с женой. Вышла за соседа Николая. Раньше выговаривала младшему брату за то, что он с этим Николаем общался: слишком уж из простой семьи он был. Потом брат женился на ее подруге Зинаиде. Старшей сестре вроде бы и не прилично было в девках оставаться. Свадьбы были в один день.
Собрались гости, брат привез свою невесту, а Николая все не было. У Екатерины Семеновны в голове засела мысль: «Хотя бы не пришел».
Он пришел. Первый месяц, пока отношения были внове, она даже влюбилась в своего мужа. Жили у его родителей. Это были простые люди, даже очень. У Екатерины Семеновны отец – милицейский чин. Интеллектуальный и культурный уровень семей был разным. С каждым днем Екатерину Семеновну все больше коробили невоспитанность и бестактность новых родственников. Потом вынуждена была себе признаться в том, что Николай далеко от них не ушел. Начались размолвки, потом ссоры, расходились, сходились.
Екатерина Семеновна была хорошей учительницей начальных классов. К урокам готовилась основательно. Свекровь никак не могла понять, почему это, объясняя ученикам одно и то же из года в год, нужно к урокам готовиться. Да уже давно можно все выучить! Ей было не понять, что сноха вовсе не программный материал зубрила, а разрабатывала планы уроков. За сорок пять минут нужно объяснить новый материал, научить применять полученные знания на практике, индивидуально с учениками поработать. Да чтобы занимательно все было, в виде игры. Внимание детишек неустойчиво, и его постоянно надо удерживать. Поэтому методы должны быть самыми разнообразными, чтобы не наскучить. И внимание надо вырабатывать, и умение мыслить. Не готовые знания в голову запихивать, а чтобы задумались ученики над фактами, нашли закономерность, попытались сделать выводы. И, чтобы все это уметь, нужно изучать опыт лучших учителей, быть в курсе новых методических разработок, да еще уметь отобрать из накопленного арсенала знаний то, что подходит конкретному контингенту класса.
Кончилось это тем, что пришло понимание: жизнь вместе – пытка. Полное взаимонепонимание. Разошлись потихоньку, чтобы меньше кто знал. Екатерина Семеновна переехала из областного центра, где жила раньше, в наш городишко со своими родителями. Отца перевели к нам на службу. Получила комнатку, опять сошлась с Николаем в надежде на то, что без его родителей жизнь может сложиться. Не сложилась. Николай уехал к своим родителям и вскоре погиб по причине пьянства.
Выходя за него замуж, Екатерина Семеновна смирилась с мыслью о том, что он не обеспечит ей представительство в обществе, но при этом не учла, что человек с невысоким интеллектуальным уровнем не сможет быть духовно близким и, скорее всего, будет ей полной противоположностью. Не имея высокооплачиваемой специальности, не сможет обеспечить семью. Не будучи интеллигентным человеком, будет насаждать в семье свои неумные понятия, как поступать в различных ситуациях. Если опуститься до его уровня – это тоже крах семьи. Ничтожные мужчины инстинктивно тянутся к женщинам с более высоким уровнем, но при этом не стараются до них дотянуться, а поступают, как привыкли. Потеря женщиной уровня ведет к потере к ней интереса мужчины. Как не крути, такие браки обречены по той простой причине, что Николай и иже с ним не стараются завоевать уважение, любовь, а требуют их. Там, где касается чувств, требования нелепы.
Наташа выросла на моих глазах. Совсем недавно Екатерина Семеновна вышла замуж за хорошего человека, у которого долго болела жена, а потом умерла. Его сыновья выросли. Младшего, Сергея, я учила, старшего тоже хорошо знала. Он двумя годами раньше окончил школу. Оба на редкость хорошо воспитаны.
Екатерина Семеновна – человек порядочный. Всегда хорошо одевалась, не то, что я в те времена. Далеко не красавица. О себе говорила, что природа не очень утруждала себя, создавая ее нос: тяпнула раз топором. И, хотя нос был действительно топорной работы, ей оказывал внимание секретарь райкома. Как-то они оказались вместе на свадьбе сына директора школы. Умение одеваться делало Екатерину Семеновну видной женщиной. Одежда всегда по моде, вещи добротные, сшиты на заказ в лучших ателье областного центра.
   Секретарь райкома Иван Иванович Тимофеенко провожал ее со свадьбы. Был он настоящим коммунистом, каким тот и должен быть в идеале, много работал, не щадя себя. Екатерина Семеновна хотела его к себе пригласить, но увидела меня, восседавшую в кухне на подоконнике. Его засвечивать было нельзя. Репутация такого человека должна быть без пятнышка.
Екатерина Семеновна не пропускала ни одного фильма в кинотеатре «Спутник», зная, что Иван Иванович ходит туда с женой. Жена – простенькая, медсестра в больнице. Екатерина Семеновна знала, какие места им обычно оставляют в кассе, и брала себе такое же в следующем ряду, тратясь на дорогие билеты, тогда как каждая копейка была на счету. Это была любовь.
Ивана Ивановича вскоре взяли в обком вторым секретарем. Екатерина Семеновна посылала ему поздравительные открытки ко всем праздникам от жителей нашего города.
Ее второй муж в прошлом армейский офицер. Сейчас работает в милиции. В последнее время она из-за фарингита из школы ушла в районный отдел народного образования методистом, потом уехала в областной центр, куда опять перевели ее отца и где жили брат и сестра со своими семьями. И вот Кирилл Трофимович Капацинов едет туда за ней. Известно было, что жене он не изменял, не желая огорчать ее, потому что она доживала последние годы своей жизни, знала об этом, и ей и без того нелегко. Вся женская часть города, узнав об этом браке, стояла на ушах. Многие на него виды имели, а тут облом. От Екатерины Семеновны я знала, что он ей очень нравился. Были ли там отношения? Скорее да, чем нет. Оттого-то и на ушах стояли, что образцово-показательный муж, оказывается, потихонечку пристроился в жизни. И никто о том не ведал, потому как жила Екатерина Семеновна в другом городе.
На нее тут же выплеснулась негативная информация по поводу не самого образцового поведения.  Открыто говорили об этом Кириллу Трофимовичу. Тот отвечал, что раньше она была свободной женщиной, а, выйдя замуж, вести себя будет соответственно положению. Я знала, что приезжал из областного центра ее бывший жених, одно время захаживал прожженный бабник по имени Кузя. Очевидно, я знала далеко не все. Взяв в соображение мои строгие правила на этот счет, Екатерина Семеновна, думаю, не очень со мной делилась. Склонность к сплетням за мной не водилась, но в таких случаях похождения гласности предавать не стараются. Кто-то ночью стучал в дверь. Очевидно, Екатерина Семеновна ждала этого стука, тут же открывала. Из добропорядочной учительницы она превратилась в женщину, идущую на все, чтобы как-то устроиться в этой жизни. И не ее вина, а ее беда в том, что мужчину можно привязать только издревле известным способом. Та же ситуация, что у Лидии Венедиктовны, с той лишь разницей, что знакомые Екатерины Семеновны солиднее, но разница эта преогромная.
А Капациновы решили в свои немолодые годы родить ребенка. Врачи категорически не советовали Екатерине Семеновне рожать, опасаясь за ее здоровье, но на свет появилась Машенька.

                День учителя

День учителя – в первое воскресение октября. Поскольку это выходной, поздравляют накануне: цветы, открытки. Опять разбираю принесенную домой охапку и ставлю в воду отдельно астры, бархатцы, петунии, садовые ромашки. От руководства школы мне вручили похвальную Грамоту. Очевидно, перекрывая мне кислород, осознавали, что на мой авторитет влияют меньше, чем ученики, коллеги и родители и решили вручить мне бумажку со штампом и своим автографом. Меня это не порадовало.
Девятиклассники выпустили стенгазету, посвященную мне. Изобразили меня с прической, как у Брижит Бардо, в моем черном костюме. Лицо Люда Загарская срисовывала с фотографии. Но там у меня на голове хала, сооруженная в парикмахерской. Это единственный случай был, когда я на прическу разорилась. Обычно, экономя время и деньги, делаю ее сама, как умею. Люда не стала срисовывать с фотографии нетипичную прическу и платье с кружевной вставкой.
Повесила стенгазету дома.

                Квартирный вопрос

Примчалась Лидия Венедиктовна с сообщением о том, что сегодня на профсоюзном комитете будут устанавливать очередность на получение квартир, а моего заявления нет. Не оставаться же мне всю жизнь в коммуналке. О сегодняшнем заседании я знала, но писать заявление считала делом бесполезным. От очереди до квартиры – дистанции огромного размера. Потом еще будут вне очереди давать под разными благовидными предлогами. Кто знает, сколько еще родни у Татьяны Васильевны и особ, пользующихся ее покровительством? Все же заявление написала.
На другой день в учительской вывесили список очередников. Первой была Людмила Михайловна. В школу она пришла после меня. С мужем и ребенком живет у Татьяны Васильевны в так называемой «полуторке». Это проходная комната средних размеров и еще одна, узкая и длинная. Квартира с удобствами, но без горячей воды. С удобствами еще живут Нелидова, Сорочкова и племянник Татьяны Васильевны с женой, ее братом и двумя детьми. Племянник – слесарь в школе, жена – учительница начальных классов, не имеющая образования. У всех полуторки, кроме Нелидовой. Той трехкомнатную квартиру дали. Живет с двумя детьми и мамой. Тут Татьяна Васильевна «ход конем» сделала, организовав ей такую роскошь. Нелидова теперь ей обязана за услугу, и пискнуть не может по поводу творящихся в школе несправедливостей. Ее квартиру Татьяна Васильевна взяла себе. Теперь первая на очереди племянница.
Раньше бессменным председателем профсоюзного комитета была учительница начальных классов Анна Сергеевна Славянская, близкий к Татьяне Васильевне человек. В школе поговаривали, что она левая ее портянка. О том, что правая – Нелидова, говорить боялись, все же политическая подоплека, но это и так было понятно.
И вот в нынешнем году выбрали Таису Андреевну Малыгу с подачи Маматовых. Они как-то сошлись. Таиса Андреевна, прежде всего, хотела обеспечить квартирой себя, так как жила с мужем у родителей, и не совсем уживались. Решить возникшую проблему можно было лишь, установив очередь, желательно с выгодой для себя, и лучший вариант для этого – возглавить профсоюзный комитет. А потом это заявка на место Нелидовой. У Таисы Андреевны будет возможность себя проявить, а потом открывается не одна перспектива. Татьяна Васильевна, как и Нелидова, была уже на пенсии.
До сих пор, чтобы получить квартиру, нужно было бешено вращаться вокруг Татьяны Васильевны. И вот установлен некоторый порядок, и последней в очереди была я. Формально правильно. Живу одна на восемнадцатиметровой площади. Все же было обидно. Ревела.
От автора. Квартирный вопрос, как известно, всех портит.

                Эксплуатация

В ночь на воскресенье работали на хлебоприемном пункте. И этим должны были заниматься учителя. Отказаться, заявить о своих правах никто не решался. Последовало бы обвинение в несознательности, политической неблагонадежности. Как это так! Пропадает хлеб, на выращивание которого затрачено столько сил, а учителя это не касается? Чему тогда такой учитель может научить? Не думаю, что труд наш был на общественных началах. Говорили о незначительной оплате. Скорее всего, размеры ее сильно приуменьшены, чтобы никто этой оплатой не интересовался. Деньги якобы пошли на нужды школы, хотя многие подозревали, что в карман Татьяны Васильевны.
При таком раскладе можно работать не напрягаясь. Да и силы вымотало недельное дежурство по школе. Зерно привозят из совхозов влажное. С Валентиной Александровной загружаем его в бункер.
Известно, что у нас в стране нет эксплуатации. На самом же деле она скрыта. Хотя то, что творится у нас в школе, скорее исключение, чем правило. И не только потому, что вышестоящее руководство находится на некотором удалении, но еще и оттого, что Татьяна Васильевна ничего не боится, потому как на пенсии, и в случае, если что-то выплывет наружу, быстренько уйдет на почетный отдых, уедет, и спросить будет не с кого. Вот и старается больше ухватить напоследок, чтобы обеспечить себе безбедную старость. Высокое начальство тоже прикормлено, и, в случае нужды, прикроет.
   Не исключено, что этот воскресник организовала мама Таисы Андреевны, работающая на хлебоприемном пункте, в качестве взятки за карьерный рост дочери.
В воскресенье ко мне приходит молодая учительница, чтобы вместе оформить альбом «Экранизация литературных произведений». У меня залежи журналов «Советский экран» и «Новости экрана». Вырезаем оттуда цветные фотографии и наклеиваем. Альбом должен стать наглядным пособием на уроках литературы, но не станет, потому как некоторое время, совсем недолго, полежит у Татьяны Васильевны в шкафу, а потом перейдет в личную собственность Людмилы Михайловны.
Я начала скупать богато иллюстрированные журналы лет двадцать пять тому назад. Они были дефицитом. Молодые девушки охотились за ним со страшной силой. Я постаралась завести знакомство с киоскером, который оставлял мне один из двух-трех поступивших в продажу. Красивые лица актеров, прически, одежда со вкусом. Это так отличалось от нашей серой жизни, притягивало. Артисты были полубогами, светлым лучиком в царстве серости. Когда же удавалось кого-то увидеть «живьем», наступало разочарование. Обыкновенные люди, отдаленно напоминающие созданные ими образы. И все, как оказалось, я собирала для того, чтобы этим могла пользоваться Людмила Михайловна.
От Тамары Маматовой знаю, что Зацыкина еще в институте училась, а лучшие разработки уроков, воспитательных часов, доклады для родительских собраний и методических объединений, написанные лучшими учителями, тетушка передавала ей. Если кто-то поинтересуется какой-то разработкой, Татьяна Васильевна говорила, что кто-то взял и не вернул. Так эксплуатировался интеллектуальный труд. Добро бы на пользу общества, государства. К этому мы как-то привыкли. А то на пользу студентки, да еще на том основании, что она состоит в родстве…
После того, как оформили альбом, еще успела проверить тетради шести классов и окончательно отупела. Так в трудах на износ прошли выходные. Усталость накапливается. Значит, нервный срыв неминуем. Он ухудшит мое отношение с кем-то, и в ответ надо будет ожидать каверз. А тут еще стирка напрашивается. Дошло до того, что нет чистой постели, и уже две недели сплю без белья. Я жестко себя контролирую во всем, в том числе и на предмет быть хорошей хозяйкой. Если что-то не успеваю, казню себя. Должна все успевать, рассчитывать время, не делать себе поблажек, не распускаться.
Вокруг меня живут люди, не предъявляя к себе особых требований. Они поэтому – серость. А я чем лучше? Не всегда успеваю почистить сапоги. Две пары туфель кричат о ремонте, а мне некогда отнести их в починку. Ношу белые, которые не стоило бы переводить в повседневные.
Экономить время за счет сна себе запретила и, вместе с тем, строго слежу, чтобы не спать больше восьми часов. Многое в своей жизни надо обдумывать. Но так, чтобы поваляться в постели, поразмыслить – не получается. За постоянными делами не хватает времени.
Как у других учителей? Самые загруженные все же словесники. Большой объем проверки тетрадей съедает время. Но не все соблюдают норму проверки, многое упрощают. У меня добросовестность дает результат противоположный желаемому из-за усталости. Муштровать себя, а не вынянчивать уже стало второй натурой, поэтому постоянно себя подхлестываю, понимая, что невыполнение какого-то одного правила, которое я себе установила, влечет за собой невыполнение других. Муштра.
По поводу порядка в школе возмущались шепотом. Маячила иначе перспектива остаться без работы и с клеймом неуживчивой.

                Пестрые события

Нелидова все-таки поделилась со мной: ее класс очень недоволен Анной Степановной. Вспоминают меня добрым словом. Это – бальзам на сердце. Когда слышу о себе доброе слово – радуюсь: значит, не зря все жесткие правила, которые я для себя установила.
Анна Степановна – жена начальника управления сельского хозяйства, и этого вполне достаточно для того, чтобы Татьяна Васильевна ее всегда и во всем поддерживала. Она предложила Анне Степановне стать организатором воспитательной работы, что способствовало краху ее авторитета в коллективе. Анна Степановна считала, что руководить – это приказывать и взыскивать, и напоролась на противостояние.
Все жены руководителей работают в нашей школе, потому что она в центре город.
И еще льготы привлекают – два бесплатных билета в год на проезд по железной дороге. Благодаря этому, Татьяна Васильевна сманивала лучших учителей из других школ для престижа.
Работают у нас жена главного врача районной больницы, председателя райисполкома. Они без претензий, не заносчивые. Анна Степановна же себя насаждает очень настырно. Это активно не нравится ни учителям, ни ученикам.
Меня она решила «выпороть» за то, что отношусь к ней не с должным почтением. Почитать ее не за что: любит показуху и абсолютно неискренний человек. Пошла к ней на урок, чтобы поучиться. Скучнейшая тягомотина. Сказала ей об этом в смягченном варианте. Она на полном серьезе ответила, что дети слушают ее с преогромным интересом. Получилось, что я возвожу на нее клевету в отместку за ее принципиальность. Хуже всего то, что она действительно так думает. Поделом мне.
Если я люблю литературу и пытаюсь защитить ее по мере своих скромных возможностей, то делать это надо умеючи: не кулаками молотить в железобетонные стены, а овладевать тактикой боя: разведка слабых сторон, обходной маневр, отступление для усыпления бдительности противника, выигрыша времени для переориентации и внезапного нападения, откуда не ждут. А я донкихотствую, стараюсь достучаться до совести.
Передо мной человек, зациклившийся на идеологизации учебного процесса до анекдотов. В этом ее беда. Видимо, долгое время работала в коллективе, где все насквозь было заидеологизированно.  Объяснить ей все это я не могу. Нужно, чтобы прошло некоторое время, и у меня была бы возможность самой, как следует, во всем разобраться, найти нужные слова и потом вернуться к разговору с Анной Степановной, что, впрочем, бесполезно. От нее слова отскакивают.
Не исключено, что она действует в угоду Татьяне Васильевне и по ее науськиванию. Тамара тоже не преминула в разгоревшуюся неприязнь «подлить горючего», оставаясь в стороне. Когда я начинала работать в этой школе, мы с ней сблизились: ровесницы, у обеих личная жизнь не сложилась. Потом я решила от нее отойти. Сделала это резко, задев самолюбие. Тамара этого не простила.
В людях я недостатки как бы через увеличительное стекло рассматриваю. Это от мамы, с той лишь разницей, что сама – не исключение. Столкновений с людьми надо избегать. Мама с их помощью утверждалась, прежде всего, в своем собственном мнении. Лучший способ – сокращать общение с теми, кто несимпатичен, до минимума.
Читала доклады на семинаре классных руководителей и на секции словесников. Занимаюсь отбываловкой, как и все. Надо бы такие доклады, чтобы все в восторг пришли. Это мне не по силам. Единственное, чем я от других отличаюсь, так это тем, что понимаю: надо, чтобы доклад был – блеск мысли, а не унижение слушателей общими понятиями.
Произошла "порка" на совещании при директоре за плохие уроки. Это утверждение основано на мнении Татьяны Васильевны и Анны Степановны. Приучила себя, анализируя негативное отношение ко мне, в себе же искать причину. Я бы могла просчитать ситуацию и выстроить линию поведения так, чтобы Анна Степановна по отношению ко мне была любезно-вкрадчива. И сделать это было легко, потому что в нее было заложено всего две программы: наступательно-агрессивная и вот эта любезно-вкрадчивая. Все! И реализует она их в зависимости от того, в каком случае, по ее мнению, они более рациональны.
На совещании держалась. Дома потом ревела и пришла к выводу, что это толчок к совершенствованию. Надо, чтобы я стала им не по зубам. И еще пришло понимание, что эти мои горькие слезы тысячекратно отольются тем, кто на меня травлю организовал. И произойдет это очень скоро: в мае. О том, что все хорошее и плохое возвращается к тем, кто это посеял, в народе давно известно. Хотя с точки зрения материализма не доказано, вытекает из житейских примеров. Но откуда в сознании могло возникнуть, что в мае? И было понимание, что это не случайно пришедшая в голову мысль, а так оно и будет, потому что ужасная несправедливость должна быть наказана.
Работаю, выбиваясь из сил, как заезженная лошадь, постоянно подхлестывая себя категоричным словом «надо», а меня еще стегают с намерением добить, уничтожить. И не думается, что надо дожить до мая и убедиться, а точно знаю: грядет возмездие. И не мистика это вовсе. Думаю, что какие-то знания витают вокруг нас. И их можно воспринять, как радиоволны, при специальном внутреннем настрое, когда очень трудно, и нервы, как оголенные провода, особенно чутки. Предчувствие – известное явление, только природа его не объяснена наукой.
И еще в голову приходит как-то сам по себе вывод: поступать правильно, не думая о последствия, и мне воздастся. Мысль простая, но в среде, существующей абсолютно по другим понятиям, это нечто вроде открытия. Эти мысли никоим образом не вытесняют из материалистических понятий, заложенных в меня с детства, а мирно с ними уживаются, хотя я не могу не чувствовать их несовместимость.
Шестиклассники на уроки массово опаздывают, копаются в сумках, когда нужно слушать мое объяснение на предельном внимании. Уроки здесь требуют большого напряжения сил. В восьмом и девятом – полное взаимопонимание. Четыре года их учу. Время сближает.
Хотя в моем классе не все благополучно. Командир отряда и ответственная за культурно-массовую работу не принимают участия в подготовке КВНа. На всех переменах уединяются и ходят под ручку по школьному коридору, секретничают. Не трудно догадаться, что о мальчиках. Вступили в этот бездарный возраст, когда, кроме них, ничего больше не интересует. Губительно для развития: зацикливаются  на признаках ухаживания и, кроме этого, ничего не хотят воспринимать. Но этого им не объяснишь.
Прошел год, как не стало Вовы. Обедаем у Панкратенко. Вчера венок сделали. Сергей Стацевич ездил на велосипеде с моторчиком за пятнадцать километров от города, привез сосновых веток. Замерз, упал с сосны. Отнесли венок на кладбище. С нами Надежда Григорьевна Бойченко. Работает первый год, учится заочно.
Выставляю оценки за первую четверть, готовлю цифровые отчеты. И тут целая бухгалтерия по каждому предмету: сколько неуспевающих, отличников, хорошистов (не люблю этого слова, но оно прижилось в школьном обиходе за неимением более удачного определения). По этой «бухгалтерии» будут судить о моей работе. Заполняю табели, журналы, составляю списки неуспевающих и тех же хорошистов. Это уже делопроизводство. Дежурю на школьном вечере. Что-то вроде вышибалы: не допускаю посторонних. Вот сколько смежных профессий получается.
Демонстрация, посвященная очередной годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. После нее всем классом идем в кинотеатр «Спутник», смотрели фильм «Если ты мужчина». Очень даже понравился. Хоть в кино настоящего мужчину увидела. По пути зашла к Любови Константиновне, поела холодца. Она хорошая хозяйка, вкусно готовит, не то, что я. Зачем нужно на пятом десятке делать вид, что изучает филологию? Скорее всего, ее надоумила Татьяна Васильевна, не имеющая представления, что нужно прочесть всю отечественную классику, зарубежную, критические статьи, грамотность довести о автоматизма, поднимать культурный уровень. Впрочем, она создавала предпосылки для того, чтобы ее обслуживали.
Во время каникул ходила с учениками на озеро. Есть одно небольшое сразу за городом. Училась кататься на коньках. Своих нет. Ребята принесли. Научилась стоять, если меня мальчишки с двух сторон поддерживают.
По телевизору слушала «Липа вековая» в исполнении струнного оркестра. Мелодия переполнила меня щемящим и непередаваемо-прекрасным чувством. И как только человек может создать Такое!!!
Этим аккордом закончились каникулы после первой четверти. Промчались они мгновенно, и началась вторая четверть, и все началось по-прежнему. Татьяна Васильевна посетила у меня два урока, которые ей, конечно же, не понравились. Почему – было непонятно. Сказала несколько общих фраз. До меня начинает доходить, что она толком проанализировать не может. Знания, которые она получила еще до войны, устарели. Тем более, что закончила географический факультет. И о том, каким должен быть урок литературы, имеет весьма отвлеченные понятия. Сделала замечания по внешнему виду учеников.
Валентина Александровна, преподающая географию, поделилась со мной: Татьяна Васильевна никогда не берется преподавать свой предмет в старших классах, потому что там география сложная, экономическая, а предпочитает младшие классы, где изучают в основном флору и фауну, и поэтому и легче, и интересней. А ведь положено свои классы доводить до конца, и все этого придерживаются, кроме директора школы.
Неприятности стали опять одна на другую накладываться. Или их накладывают? Точнее – меня обкладывают и формируют негативное общественное мнение. Впереди два просвета – зарплата на этой неделе и близятся новогодние каникулы. Вторая четверть – самая короткая – сорок восемь дней вместе с выходными.
От автора. Во всем бывают трудности. А как без них? Но тут такие, которых могло бы и не быть. И не должно быть.

                Письма бывают разные

Получила письмо от Оксаны Ивановны:
«Большое спасибо за то, что написали такое хорошее письмо. Я с удовольствием читала и вспоминала Вас. Вы так хорошо и умело описываете все, что хочется, чтобы письмо было длиннее. Прочитала его и подумала, почему так складывается жизнь? Вы порядочны и умны.
Милая Валя! Мне кажется, что Вы сами уходите от всего хорошего. А, когда лучшие годы позади, как жаль становится, что в жизни все складывается не так. Пишу вам искренне, как родной дочери. Поймите меня правильно и учтите мои советы. Вы еще молоды и Вас замечают. Не обижайтесь на меня и будьте приветливее. И не уходите от тех, кто к вам стремится».
С Оксаной Ивановной Богдаревой познакомилась в гостинице. Жили в одном номере. Она приехала к дочери Изольде. Та работала в областной газете, погибла в автокатастрофе. Оксана Ивановна привезла мраморную плиту на памятник с надписью золотом. Такую плиту можно заказать только в Москве для заслуженных людей. Помогли знакомые. Почти каждый день Оксана Ивановна ездила на кладбище. Я училась на двухнедельных курсах киномехаников. У меня в кабинете стояла узкопленочная аппаратура «Украина» для демонстрации учебных фильмов. Шла технизация учебного процесса.
К Оксане Ивановне я потянулась всей душой. В ней было то, чего не доставало моей маме: интеллигентность, тактичность, утонченность. Однажды я поехала с ней на кладбище. Оксана Ивановна разговаривала со своей дочерью, представила меня. Была уверена в том, что та ее слышит. Изольда была старше меня на два года, но ей теперь всегда будет двадцать четыре.
Оксана Ивановна сказала:
– Знайте, Валя, Бог есть!
За этими словами чувствовалась не слепая вера, а житейская мудрость, уверенность, основанная на чем-то очень солидном. И эта фраза перевесила тома всех «матов», которые преподавали в вузе. Собственно, я не «маты» проходила, а мимо них. Основное все же усвоила: мир – материален, идеализм – лжеучение. В истинности материализма сомнений не было. Как можно сомневаться в том, что можно потрогать руками? Вот только зачем учение это растянули? Не иначе, как с целью, чтобы студентам больше учить пришлось. В общем, тогда все было предельно ясно, теперь – нет.
Масса вопросов. Если Бог есть, то каков он? Явно не старик с бородой, каким его на иконах изображают. Слишком уж сусален церковный Бог, и ладана вокруг него накурено. Очевидно, его упростили, свели к примитиву, чтобы понятен был церковному контингенту, состоящему в основном из бабушек в платочках. Их жизнь подходит к концу и, конечно же, им хочется, уйдя из жизни земной, попасть в райские кущи.
Религий много, хотя принцип один, заключенный в десяти заповедях: не убий, не укради, не прелюбодействуй… Значит, истина погребена под наносным слоем трактовок, и до нее нужно докапываться. Оставим это специалистам. Мне легче всего представить Бога обитателем другой планеты с более высоко развитой цивилизацией. Но это не столь важно, понимать, какой он, Бог. Возможно, это недоступно  человеку. Просто нужно стараться выполнять его заповеди, потому что они правильные. Если бы их все выполняли, какой распрекрасной была бы жизнь. А то ведь так бездарно транжирим отпущенное нам для жизни время. Вот только непонятно, почему самый тяжкий грех – гордыня, а не убийство. Гордыня, заносчивость – некрасиво. Неприятно общаться с гордецом, но не убийство же.
Оксана Ивановна вскоре уехала к себе в Курскую область. Я ее провожала. Жила она одна. Сына Сашу похоронила еще раньше, чем дочь. Вряд ли нужна была ей эта переписка. Писала из вежливости, понимая, что я к ней тянусь. И не в ее правилах было не ответить на письмо. А мне необходимо было знать, что есть на свете человек, о котором радостно думать. В моем окружении таких людей не было. Оксана Ивановна прислала две свои фотографии, на одной из которых она похожа на украинскую артистку Наталью Ужвий, и фотографию Изольды.
Письмо от зятя, мужа Раисы. Почему-то вздумал написать. Примитивное послание, как и сам зять-газосварщик. Закончил профтехучилище, и на том в своем развитии остановился.  Я же три года преподавала в училище и, тем не менее, работаю над собой постоянно. Слава написал нечто назидательное. Тетушка очень гордится тем, что я, единственная из всей нашей родни, получила образование. Слава написал, по всей видимости, для того, чтобы доказать, прежде всего, себе, что и он не лыком шит и кое-чему может меня научить. Ответила резковато, как зарвавшемуся ученику. Видимо, привычка поучать выработалась. Издержки профессии.
Доказывала в своем письме, что Слава неправ, чувствуя при этом, что неправа сама, потому как доказывать что-то Славе бесполезно. Надо было ответить коротко, отчужденно и вежливо, поблагодарив несколько иронично за нравоучения. Моя беда в том, что таких людей, как Слава, я воспринимаю всерьез, отношусь коллегиально. Это потому, что раньше у меня был их уровень, но я сумела многое для себя уяснить. Отсюда и наивная надежда на то, что и другие смогут. Вот и пытаюсь доказать, надеюсь, что поймут. Ну, а вдруг все-таки, не сразу, со временем, а я хотя бы заставлю их мысль работать в непривычном для них направлении.
Слава жалуется в письме на тещу, мою тетушку. Приглашает приехать летом. Вскоре получила от него еще одно письмо. Значит, не обиделся на то, что я его воспитывала. Уже хорошо.
За ручку двери моей комнаты  заложено еще одно письмо от тетушки Марфы Ивановны. В свои школьные годы, бывало, что бы ни сделала, думала о том, как бы не уронить себя в ее глазах. И вот читаю абсолютно безграмотные строчки, с трудом разбирая содержание. Тетушка – прирожденная домохозяйка. Я, в отличие от нее, – медлительна и бесхозяйственна. Как жить буду? Этот вопрос очень волновал меня раньше, а сейчас оказалось, что живу не хуже многих. Я бы не поменяла свою комнатенку на ее вросшие по окна в землю полдома со старой мебелью, нагроможденной в тесноте. Современная мебель в такой интерьер не вписалась бы.
Впрочем, она тоже вряд ли бы поменяла свой домишко с садом, погребом, где отлично хранятся зимой овощи и фрукты, на мою коммуналку.
Было время, когда мне у тетушки нравилось. У нас же никогда своего угла не было. Особенно меня привлекала картина в рамке, написанная маслом и висевшая в кухне над плитой. Кухня была одновременно прихожей, столовой и спальней. Кроме плиты, здесь стоял самодельный шкаф для посуды, стол, массивный табурет и кровать. В углу возле двери на стене – вешалка в виде доски с загнутыми гвоздями вместо крючков. Картина должна была придавать уют. На ней изображена женщина в белом декольтированном платье с роскошными волосами, рассыпанными по плечам. Она цепями прикована к скале. К ее ногам море подкатывает свои волны. Внизу каллиграфическая надпись «Преступница». Это не лубок, а нечто претендующее на сентиментализм. Такие картины продавали на рынке доморощенные художники. Когда я училась во втором классе, картина соответствовала моим идеалам произведений искусства.
   Прошло с тех пор лет около двадцати, и все кардинально изменилось. И письмо с сообщениями о домашних делах тетушки как бы вернуло меня в прежние времена и заставило задуматься над тем, отчего так все переменилось. Мои дни, как и тетушки, похожи один на другой, как близнецы-братья. И при таком однообразии кажется, что годы проходят, ничего не меняя. На самом же деле изменилась я сама, мои оценки окружающего и само окружение.
Письмо от Александры Федоровны Копейкиной. Мы часто делали с ней вылазки на природу. Городок расположен среди сопок. Между ними ручейки, березовые колки, поляны дикой клубники. Потом Александра Федоровна со своим мужем и сыном уехала к сестре в среднюю полосу России. Сын Женя вырос, стал летчиком, женился. Мужа Алексея Петровича она похоронила. Переписываемся лет десять. Нет сейчас среди моих знакомых такого искреннего, глубоко порядочного человека.
Александра Федоровна Копейкина, Екатерина Семеновна Лабурец, Валентина Евгеньевна Краковская, Лидия Викторовна Гуренко – с ними я начинала работать. И все они, при своей непохожести, бесхитростны, порядочны, в духе коллектива той школы. Он резко отличался от того, в котором работаю сейчас. Лидию Викторовну переманили сюда. Она не изменилась, держалась автономно, ни во что не вмешивалась. И еще Анна Сергеевна Славянская. Эта прижилась в новом коллективе как нельзя лучше. Не то, чтобы она душой кривила. Есть люди неприхотливые, одинаково чувствующие себя везде.
Переписка у меня солидная: родственники, друзья, добрые знакомые, ученики. Юра Ежин уехал с мамой на Донбасс к ее братьям, чтобы была ей защита от мужа. Юра – красивый мальчик, весь в маму, Светлану Тимофеевну, очень эффектную женщину. Блондинка с голубыми глазами в красивом фиолетовом пальто и такой же шляпе. Она как бы сошла на грязные улочки нашего городишки со страниц модного журнала. Любила одного человека, родила Юру, человек тот на ней не женился. Вышла замуж за первого, сделавшего предложение. Любви не было, он это понимал, но не уразумел, что занудством да попреками ее не заслужишь. Цеплялся к Юре по мелочам, очевидно, сознавая, что сын – единственное, что дорого Светлане Тимофеевне в ее не сложившейся жизни.
Работала она в магазине. На прилавках не на чем было глазу остановиться. Но учителям она предложит и колбасу, и болгарский клубничный компот. Понимала, что нам некогда караулить, где, когда и что «выбросят» в продажу. И благодарности ни от кого не ждала. Юра учился хорошо, отлично играл в футбол. Уехав, Светлана Тимофеевна и Юра присылали к праздникам мне и классу поздравительные открытки.
Наташа Иркова два года лежит в больнице в Москве и, несмотря на свое очень тяжелое состояние, присылает регулярно поздравления. Таня Рощина – самая способная из моих учеников. Семья переехала в Башкирию, и теперь оттуда идут письма.
Письмо от знакомой учительницы из Казахстанского курортного городка Боровое. Анна Георгиевна пишет, что семнадцать лет борьбы с ничтожным мужем, надежды на то, что сможет его перевоспитать, закончились тем, что она его выгнала. Впереди одинокая старость, позади загубленная жизнь. В настоящем – дети, которые огорчают. К сожалению, типичная ситуация.
Я тоже к каждому празднику покупаю десятка два открыток и рассылаю.
Лет пятнадцать переписывалась со своим двоюродным братом Володей. Виделись мы с ним однажды, когда он приезжал к нам в гости. Жили мы тогда еще на Украине. Володя высокого роста, рыжеват, привез мне на память деревянную шкатулку с цветами на крышке, выложенными из ракушек. Потом он окончил техникум, стал специалистом по выращиванию винограда, уехал работать в село Николаевской области. Работу по специальности вскоре оставил и стал почтальоном, потому что руководить бригадой виноградарей у него не получилось все по той же причине: теорию знал, а производственные отношения не ладились.
По вечерам ходил в клуб на танцы, но там были лишь школьницы. Как-то нужно было устраивать свою жизнь. Сошелся с женщиной, имеющей ребенка, которую бросил муж. Спрашивал в своем письме у меня совета, как поступить. Я ответила, что жениться на ком попало нельзя. Это ведь так важно, с кем жизнь свою проживешь. Володя вскоре написал, что жить без нее не может. После этого я переписку оборвала.
Дальше мне все с ним было ясно: проживет неинтересную жизнь, опустится. Собственно, он и так колхозным был и манерой держаться, и своей вышитой рубашкой.
Тетушка Шура не раз предлагала мне съездить к нему в гости, но по ее рассказам я знала о чудовищной бесхозяйственности его жены Аллы, и мне не хотелось тратить свой отпуск на такую поездку. Я предпочитаю удобства, и меня вовсе не вдохновляла перспектива даже несколько дней прожить в доме, где грязно и полно мух.
Вспомнились стихии:

                Письма бывают разные:
                Слезные, болезные
                Иногда – прекрасные.
                Чаще – бесполезные.

От автора. С появлением Интернета эпистолярный жанр канул в вечность. Жаль.

                Мальчишки

Мой класс готовился к вечеру. Репетировали песни. На баяне играл Юра Приветин. Он работает слесарем в депо и подрабатывает, аккомпанируя на танцевальном кружке в Доме пионеров. Попросили его помочь в подготовке к вечеру мои ученики, которые там танцуют. Постаралась быстрее закончить с песнями, чтобы Юру не задерживать, но он остался смотреть инсценировку, которую мы готовили.
В Доме пионеров (точнее Изба пионеров) он во время занятий драмкружка, который я веду, сидит в соседней комнате, хотя занятия танцевального давно закончились. Юре лет девятнадцать. К концу репетиции пришла Эля, дочь Валентины Евгеньевны. Она купила билеты в кино. Услышав об этом, Юра сразу засобирался. Конечно же, помчался в кинотеатр. Когда мы пришли, он уже был там. После фильма пошли к Любови Константиновне. Я у нее оставила портфель, чтобы не тащиться с ним в театр. Любовь Константиновна накормила нас вкусным рассольником и гречневой кашей с топленым молоком. В очередной раз отметила ее кулинарное мастерство и задумалась над тем, что, когда закончит институт, будет заниматься не тем, что умеет делать. Отсюда трения с учениками, коллегами, родителями. Зачем обрекла себя на трудности? Впрочем, она о них не подозревает.
Почему-то мальчишки обращают на меня внимание. Девятиклассник Костя Лещинский на уроках глаз с меня не сводит, во всех мероприятиях активно участвует. Как-то пришел ко мне домой за книгой. Потом приходил, чтобы ее вернуть. Живет далеко, за железнодорожной линией, при переходе которой иногда по полчаса приходится ожидать, пока маневровый поезд медленно тащится туда, сюда, обратно. А то длиннющий состав надолго остановится.
Пока иду из кабинета в учительскую, Костя несколько раз передо мной мелькнет. Идеально начищена обувь, наглажены брюки. Внимание мальчишек огорчает. Чувство такое, что я обманываю самые лучшие их надежды, хоть и невзначай.
Наверное, это не такая уж большая редкость, когда мальчишки симпатизируют учительницам, как в песне:

             И с тех пор в нашем классе девчата
             Быть такими хотели, как вы.
             А ребята, все ребята
             В вас немножко влюблены.

Конечно, Костя сам себе много придумал. Хотя в жизни, если и есть что-то красивое, то в том числе и иллюзии. Мне трудно живется оттого, что складывается все не так, как хотелось бы.
Критически рассматриваю себя в зеркале, стараюсь понять, почему до сих пор нравлюсь мальчишкам.
Постирала. Для просушки все развешиваю во дворе. Неожиданно подошел и стал помогать Яша-красавчик. Живет в нашем подъезде, мой ровесник. Жена – красивая и ультрамодная Вера. Она дружит с работниками районного потребительского союза, поэтому они с Яшей упакованы с ног до головы в дефицит. В квартире у них – шик и модерн. В серванте – хрустальные рюмки, которыми не пользуются, потому что это – напоказ. Ходят они обычно, держась за руки. Тоже напоказ. Это самая броская пара в городе. И вот Яша приглашает прогуляться с ним. Настолько он уверен в своей неотразимости. Я забираю опустевшую миску, в которой было белье, и ухожу. Да, кавалеров мне хватает, но все типичное не то.
Счастье надо заслужить. Очевидно, настоящего я не заслуживаю. А Яша – из области анекдотов.
От автора. Валентина Борисовна в плену стереотипов, не может уйти от стандартного восприятия, в рамки которого жизнь не вмещается.             

                Год 1973-й

Школьный предновогодний вечер. Люда Загарская нарядилась цыганкой. В вестибюле Дома культуры прямо на полу раскинула карты. Вокруг народ толпится.
– Валентина Борисовна, на какого короля вам погадать?
– Не знаю
– Ладно, я вам сама короля выберу.
Костя Лончиновский шмыгает мимо. А король действительно возник. Молодой человек в форме летчика пригласил на танец. Пришел он на вечер с пионервожатой. Потом еще на один танец ангажировал. Провожал. Ушла сразу же. Когда в доме, где живу, по лестнице поднималась, окликнул.
– Хотите о встрече условиться?
Вообще-то провинциальной барышне следовало бы обрадоваться тому, что на нее обратил внимание заезжий летун.
 – Ну, если вы не хотите…
– Не знаю.
Пригласил на завтра в кино. Что-то меня остановило. Сразу не смогла понять, что именно. Потом определилась: неуверенность в серьезности знаков внимания. Ответила неопределенно. В кино – не получится. На вечере у меня пропал шарф, и домой шла с непокрытой головой. За это и ухватилась. Сказала, что вдруг не придумаю до завтрашнего дня, чем шарф заменить. Предложила, чтобы пришел завтра в гости ко мне. Цель – никаких конкретных надежд не подавать, пока не пойму, что за человек. В гости позвала из вежливости и чтобы последовательной быть. Иначе получилось бы: то была не против того, чтобы проводил, то от ворот поворот. Дистанцию сокращать решила, не торопясь, выигрывая время для определения обстоятельств.
–Какая квартира?
– Встречу вас.
Условились о времени. На другой день вырядилась. Импортная серая под цвет глаз блузка с мелким серебряным рисунком, привезенная мне Татьяной Николаевной из Москвы, серебряные сережки. Выходила встречать, ждала десять минут. Не пришел. Значит, так тому и быть. Зато явилась выпившая Оля. Лицо красное с белыми пятнами, хохочет без причины. На нее всегда так алкоголь действует. С ней две женщины, врезавшие основательно спирта, имеющегося в лаборатории. Спирта еще с собой принесли. Выпили. Пошла с этой компанией в Дом культуры. Был вчерашний летчик с девушками, меня «не узнал».
В зале темно, только елка светится. Может, действительно не узнал? Вчера я была в розовом платье из парчи, а сегодня надела черное с блестками. Сижу себе в темном углу. Пригласил танцевать молодой человек. Танец сразу же кончился. Сказал, что следующий – за ним. И вот следующий. Подошел, подал руку. Красиво. Эля сказала, что он с меня глаз не сводил прежде, чем пригласить. Танец кончился. Взял за руку. Получилось не фамильярно, а непринужденно. Красивое начало знакомства. Завязался разговор. Знакомиться не захотела. На вопрос «почему» пояснила.
– Не люблю банальных знакомств.
Потом поняла, что поступила глупо и невежливо. Я не умею общаться. С детства не научили. С учениками, родителями, учителями – получается, хотя и ляпы допускаю. И еще у меня комплекс учительницы. Я не знала даже, что сказать. Как меня зовут? Валентина Борисовна – официально. Валя – я только для родственников.
Поделилась с Любовью Константиновной тем, что стали появляться кавалеры и о том, что я не смогла ответить на простой вопрос, как меня зовут. Любовь Константиновна меня учит, как надо поступать. Кстати, правильно. Сказала бы – Валентина.
Права Оксана Ивановна. В кои-то веки молодой человек с хорошими манерами подошел. И не мальчишка, а в возрасте. А я отвыкла от неофициальных отношений. Ученики где-то там, внизу. И эту модель поведения и на других переношу. Удобно потому что. С другой стороны, не в моем возрасте на танцах знакомиться и туда ходить. Хотя в ночь под Новый год сюда приходит не только молодежь, но те,  которые постарше, обычно приходят компаниями и вместе держатся. И еще меня страшит то, что как-то нужно дать понять о своем возрасте. Сделать это сразу – значит заявить о том, что придаю знакомству далеко идущий смысл. Если же мой новый знакомый узнает о возрасте от других и прервет отношения, буду чувствовать себя ужасно. Значит, от такого варианта надо себя уберечь. Я должна думать о своей репутации. А много ли я видела достойных в своем городишке? Опрометчивые знакомства рискованны.
В таких размышлениях и встретила Новый год. От выпившей компании в Доме культуры я откололась. Сделать это было несложно. Остались вдвоем с Элей. Домой пришла в три утра.
Толя Петренко, летчик, Юра Приветин, Алексей, Евгений Жарко, неизвестный молодой человек. Мне везет на удивление. Да если еще учесть, что нигде, кроме школы, не бываю. Очевидно, я запрограммирована так, что отталкиваю от себя все, что не касается работы. Как Тамара Маматова, Татьяна Васильевна. Но предчувствие такое, что наступивший год станет Годом больших перемен. Это даже уверенность. Откуда она? Мне кажется, я научилась не то, чтобы чувствовать интуитивно, а понимать закономерность, по которой складывается моя судьба.
От автора. Еще один яркий пример того, что судьба – результат воспитания.
Несостоявшиеся замужества

Каникулы. Проводят разные совещания, чтобы разгрузить от них рабочие дни. С педсовета отпускают Лидию Венедиктовну в связи с тем, что замуж выходит за Евгения. Сегодня свадьба. Скинулись по рублю на подарок. Евгений приехал на свадьбу Ивана Пирожка и Тамары. Ну, и его окрутили.
Педсовет идет своим чередом. Учителей более сорока, целый класс. Сидим за партами. Вещает Татьяна Васильевна. Ее можно и не слушать. Все одно и то же на каждом педсовете: следить, чтобы ученики парты не царапали и так далее. По своей сути это выступление завхоза. У нее и уровень соответствующий. Ничего не читает, никакой педагогической или методической идеи не подкинет. И не знает, что это нужно делать.
Я сижу «на Камчатке». У нас здесь свой педсовет. Многие не замужем, поэтому замужество Лидии Венедиктовны взбудоражило умонастроения.
Людмила Валентиновна подает мне тетрадочный листок
«Повестка дня:

1. где и как найти жениха;
2. как в минимальный срок его окрутить;
3. как свадьбу отмечать».

   Этими вопросами Людмила Валентиновна безуспешно занимается еще со школьной скамьи с одной неизбежной закономерностью: после свадьбы, если до нее дело доходит, сразу же следует развод. Выступления по вопросам повестки писали и передавали. Людмила Валентиновна предложила изучить опыт Лидии Венедиктовны. Я высказалась в том духе, что изучать-то нечего, потому как такой опыт давно известен и опасен, так как чаще не свадьбой заканчивается, а разборками на профсоюзном собрании.
Написала постановление:
«1. активизировать деятельность по поискам женихов;
    2. установить строгую очередность».
Первой в очереди поставила себя на том основании, что остальные замужем уже побывали и собираются по второму кругу. Я заметила, что судьба мне подает знаки накануне знаковых событий. И сейчас поняла, что постановление сбудется.
После педсовета собрались в библиотеке продолжить тему. Секретарша директора учуяла, что здесь обсуждается нечто, и тоже явилась, чтобы услужить Татьяне Васильевне, пересказав последние школьные известия.
Вечером ко мне является Лидия Венедиктовна. Евгений познакомил ее со своими родителями. Зарезали бычка, и по этому случаю выпивали. Евгений у нее обо мне все выспрашивал. Будучи уязвленной таким любопытством, Лидия Венедиктовна спросила, почему бы ему на мне не жениться. Он и ответил, что привык к упрощенным отношениям. Вот если бы я приняла его таким, каков он есть.
Поделилась новостью о несостоявшемся замужестве Лидии Венедиктовны с соседкой по коммуналке. Та в ужас пришла. Училась с Евгением в одном классе. Особенно огорошили ее восемь лет разницы в возрасте. Меня беспокоит другое: как она в коллективе все объяснит?
Я надеялась, что судьба наградит меня за умение ждать. Теперь поняла, что это наивно и сентиментально. Надежды на большое счастье – от незнания жизни. Почему-то решила, что заслужила счастье. Я обидчива, мнительна, неуверенна в себе, не изобретательна и ненаходчива, не жизнерадостна и недоверчива. Хорошо, что это до меня дошло хоть теперь. Как все малодушные люди, я упряма. Как все чувствительные люди, хочу быть безупречной не только в собственных глазах, но чтобы меня так окружающие воспринимали. А это суетность. Как все слабые люди, я живу в постоянном страхе и переполнена предчувствиями. Грешу самолюбованием.
Интеллигентность тоже только внешняя. Часто мной руководит злоба. Я категорична, авторитарна – типичный учительский набор. Страдаю от своего несовершенства. Среда затягивает. Надо больше соприкасаться с искусством: облагораживает. Я ведь на нем воспитана. Реальная жизнь – совершенно другая стихия. Значит, надо чаще окунаться в свою. Все же, очень медленно, но становлюсь сильнее.
Теперь, если встречу счастье, к нему будет примешано чувство горечи потому, что лучшие годы прошли в его ожидании. Все окружающие идут проторенным путем: замужество, квартира, обстановка, одежда – вехи этого пути. Это наипростейший житейский выбор. Живут, не витийствуя, не задумываясь о смысле жизни. Им все ясно: улучшить быт, жизнь облегчить, утвердиться во мнении окружающих. Я выбиваюсь из сил, совершенствуюсь. Результат: то, что сейчас кажется мне никчемным, раньше было предметом мечтаний. Получается, что прозреваю.
Одиннадцать лет тому назад у меня был жених старше меня на восемь лет, завуч в сельской школе. Это был брат Нади, и она меня с ним познакомила. За это время успел дважды жениться. Я тогда согласилась быть его невестой потому, что интересно было побывать в этой роли. Потом роль невесты такого жениха стала тяготить. Если бы я тогда вышла замуж за этого несколько странного человека, меня бы ожидало мещанское существование. Судьба хранила. И сейчас у меня есть выбор, но почему-то не между хорошим и плохим, а плохим и еще хуже.

                Компания

Притащилась Лидия Венедиктовна с Евгением и еще одним молодым человеком – Сергеем Крячко. Очень скромный молодой человек, ему за тридцать, выше среднего роста, стройный. Лидия Венедиктовна ссорится с Евгением, хватается то за нож, то за тарелку, чтобы в него запустить. Оба выпили. Перебрасывались в картишки. Когда стрелка приблизилась к двенадцати, показала Лидии Венедиктовне на часы. Она поторопила своих спутников. Евгений сказал, что придут завтра. Согласилась неохотно.
Завтра не пришли. Надела хорошее платье, побрызгала одеколоном диван, распустила волосы, перевязала их лентой. Гостей, даже не очень желанных, не следовало встречать в затрапезном виде. Появилась Лидия Венедиктовна с сообщением: за Евгением пришла младшая сестра Люда и забрала его. Лидии Венедиктовне он дал указание: если появится Сергей, пусть идет к нему. С ним, быть может, мать его отпустит. Родители настроены категорически против Лидии Венедиктовны. Та им сказала, что у нее, возможно, будет ребенок. Ответили: будет – воспитают. Одного уже растят. Это ребенок Люды. Я ее раньше тоже учила. Она тогда бросила школу, убежала к какому-то мужику, тот на ней не женился. Скандальная была история.

   Родители Евгения потребовали, чтобы Лидию Венедиктовну он больше не приводил и порвал с ней отношения. Тот все же к ней явился, взяв для моральной поддержки Толю, вносить ясность: она ему не жена. Лидия Венедиктовна предложила эти горькие слова запить водкой. Выпил, остался. В обязанности Толи входило увести его при любых обстоятельствах. Толя добросовестно старался, но Евгений его избил. Толя навзрыд плакал. Евгений хотел ко мне зайти, но Лидия Венедиктовна чинила всяческие препятствия. Выторговала у Евгения, раз уж он не женится, подарки на 8 марта и день рождения и поздравительную телеграмму в школу, чтобы фурор произвести. Как умела, она боролась за свое ущербное счастье, отвоевывая его хотя бы на вечер. И, если уж не получается счастье, то хотя бы видимость его. Жалко ее.
У Евгения кончился отпуск, и он уехал. Меня с Сергеем он познакомил не случайно. Когда от меня ушли, долго говорили на кухне в коммуналке Лидии Венедиктовны. Сергей боится, что мне не понравится. Прийти без Евгения не решается.
Подошел день рождения Лидии Венедиктовны. Евгений не приехал, ни подарка, ни телеграммы не прислал, чего и следовало ожидать. На этот день намечалась выпивка. Лидия Венедиктовна пришла ко мне за посудой. Я незаметно подсказала пригласить на день рождения Сергея. Решила его на себе женить. Он как-то по возрасту и по внешности из всей этой компании больше подходит. Пригласила. Говорит, что обрадовался. Он – телок, и этим все сказано.
Решила поздравить Лидию Венедиктовну до прихода гостей. Не хочется с ними общаться. Подарила ей духи, пообещав прийти позже, а пока – дела. У меня действительно было занятие драмкружка в Доме пионеров. После него зашла на короткое время отдать долг вежливости компании. Как обычно, ничего вкусного. Нехитрая закуска из того, что под рукой оказалось. Лидия Венедиктовна даже не подумала что-то приготовить.
Были Сергей и сын соседки по коммуналке Владимир. Кроме Тамары, здесь жила еще бабушка. Владимира я знавала раньше. Он тогда нравился пионервожатой из нашей школы, с которой я была в дружеских отношениях. Было это лет восемь тому назад. Владимир высок, строен, с роскошной волнистой шевелюрой. Нравился он еще одной моей знакомой, но знаки внимания оказывал мне. Это заставило меня к нему присмотреться ради любопытства: что же в нем такое, что так нравится другим. Когда предложил встретиться, согласилась. Достаточно было пообщаться с ним минут десять, как стала лихорадочно соображать, как бы сбежать. Говорить было абсолютно не о чем. От одной только мысли, что нужно будет идти с ним в кино, я пришла в ужас, потому что меня ожидало впереди несколько часов совершенно глупой ситуации, да и вместе лучше было в общественном месте не появляться из-за непрезентабельности кавалера. Безусловно, порядочный, добрый, но человек явно не моего уровня, манера говорить – деревенской бабы. У него получалось что-то вроде тле-тле-тле. И в довершение всего фамилия Борщ! Вот выйду за него замуж – и дети будут Борщи!  Моя фамилия тоже неблагозвучна. Надеялась выйти замуж и поменять, но Борщ – еще хуже.  В общем, герой не моего романа.
И вот встретились. За столом Владимир был просто великолепен: вовремя поддержит разговор, вовремя замолчит, хотя манера говорить все та же. Владимир куда-то уехал из нашего городка, очевидно, был женат. И вот приехал навестить мать.
   Сижу за столом. Чувство такое, что отбываю нудную повинность. Лидия Венедиктовна выпила, ей захотелось грибов. Она решила оставить гостей и идти к кому-то их просить.  Сказала, что у меня есть. Чтобы не использовала это как предлог сбежать, отправила со мной Сергея. Пришли с грибами, Лидия Венедиктовна спит, гости куда-то разбрелись. Все это не вяжется с моими понятиями о правилах хорошего тона. Владимир пригласил к себе. Комнатка с половиками, связанными из полосок ткани, на которые бережливые бабушки обычно разрезают старые вещи.
Проснулась Лидия Венедиктовна, полезла обниматься к Сергею, потом села за стол, обхватила голову руками, и несколько раз повторила, ни к кому не обращаясь:
– Какая же я дура!
Понятно было: дура потому, что не Евгения надо было пытаться женить на себе, а Сергея. Очевидно, решила это исправить.
– Ваше присутствие здесь неуместно!
Это мне. Надеваю пальто. Сергей не замечает. Он вообще какой-то заторможенный. Владимир пытается меня остановить. У меня желания оставаться нет. Из комнаты соседки Лидия Венедиктовна вряд ли может меня выставить. Владимир зовет Сергея:
– Разбирайтесь тут
Ушел.
 – В чем дело?
– Меня выгнали.
 – Сейчас оденусь.
Вышла на улицу. Жду гораздо дольше, чем потребовалось на то, чтобы одеться. В очередной раз подумалось:
– Туповатый какой-то этот Сергей…
Вышли с Владимиром, меня заметили не сразу. Владимир:
– Как же, будет она ждать! Ушла уже давно.
Сергей меня увидел, просиял. Пошли по направлению к моему дому. На полдороги Владимир деликатно исчез. Сидим с Сергеем у меня. У него значок донора. Выглядит по-дурацки. Зачем нацепил?
– Может, его лучше снять?
Снял.
Носит свитер ручной вязки с целующимися голубками на груди. Ничего себе вкус! Не умеет, оказалось, пользоваться газом. Открыла редуктор на баллоне, он в ужас пришел оттого, что не зажигаю. Тридцать три года, а такой тюлень. Сказал, что пришел к Лидии Венедиктовне из-за меня.
На другой день с утра пораньше Лидия Венедиктовна прислала за мной соседскую девочку звать на объедки. Не пошла. Тогда она появилась собственной персоной. Ее интересовало, придет ли Сергей. Ответила неопределенно. Лидия Венедиктовна пошла с Тамарой к нему домой приглашать в гости. Я бы не пошла ни в коем разе, считая неприличным идти домой к молодому человеку и приглашать его к себе. У Лидии Венедиктовны с воспитанием дело обстоит проще. Сергей пришел к ним. Его послали за мной. Сказала, что не пойду. И что? Разворачивается, чтобы уйти. Понятно, своего мнения не имеет, тут за какую ниточку подергаешь… И зачем он такой? Но другого нет, и ничего больше не остается, как дергать за ниточки. Предложила посидеть. Показала цветные фотографии городов, где побывала. Домой отправила пораньше. Общаться с ним трудно. Какое-то неодушевленное существо.
Потом от Лидии Венедиктовны узнала, что пир у них там шел горой по поводу отъезда Владимира. Был Толя. Он накануне успешно охотился, нажарил шашлыков из дичи у себя дома и ждал Сергея. Не дождавшись, явился на место постоянного сбора в коммуналку. За столом шел разговор, чтобы нас с Сергеем поженить.
Сравниваю учительскую среду, в которой вращаюсь много лет, с компанией Лидии Венедиктовны, к которой случайно прибилась. И вот что получается. Я нравлюсь Евгению, но он, поняв, что взаимности не будет, знакомит меня с Сергеем. Я не захотела когда-то встречаться с Владимиром, но он делает все, чтобы пьяное приставание Лидии Венедиктовны к Сергею не повлияло на наши складывающиеся отношения. Я нравлюсь Толе, но он тоже способствует развитию моих отношений с Сергеем. Это добродушные люди, не способные на подлость, в отличие от отношений в школе, где всякое бывает. И все же среди коллег я чувствую себя в своей стихии. Окружение Лидии Венедиктовны – не тот уровень, люди не моего круга. Здесь все не то: понятия, манеры. Все!
Мне жаль Евгения, потому что ему под тридцать, а он так и не обзавелся семьей, пробивается какими-то сомнительными знакомствами, против которых протестуют даже его родители, люди очень простые и нетребовательные. Евгений не может никого полюбить, разменяв свои чувства по мелочам. Иван Пирожок и Владимир Борщ – хорошие семьянины, но с ними взвоешь от тоски – ограниченные и недалекие люди. К Толе Петренко можно бы присмотреться, да он и росточком мне по плечо, и восемь лет разницы. А мне муж, прежде всего, для представительства нужен.
Сергей занимает пустоту, образовавшуюся в моей жизни. И все мои душевные терзания – результат того, что он не соответствует миру, в котором я живу. Это человек из мира Лидии Венедиктовны: нечистоплотность в квартире, отношениях, поступках. Живут себе, ни к чему не стремясь. А если хорошая жизнь вдруг как-то возьмет и свалится на них с небес – не сумеют воспользоваться, не подсуетятся.
Идем к Оле. Скучно у нее. Впрочем, с Сергеем везде неинтересно. Он и не знает, что надо уметь развлечь, тем более, не умеет этого делать. Тут остроумие нужно, а он с трудом соображает наипростейшие вещи. Часто ловлю себя на мысли о том, что не хочу, чтобы Сергей приходил. Это тот случай, когда одиночество все же лучше.
В комнате пахнет черемухой. Большой букет Сергей наломал у своих соседей. Не сам, конечно, сообразил, я подсказала.
От автора. Трудно, когда рядом нет близкого человека, способного посоветовать, подсказать.

                Сергей

Ждала Сергея. Я вообще не умею ждать: зацикливаюсь на ожидании и ничего не могу делать, ни о чем думать. Это для меня изощренная пытка. Вся превратилась в слух и прислушивалась к едва уловимому звуку шагов на лестнице, места себе не находила. В мозгу единственная мысль: «Придет или нет?»
Сергей раздражает своей примитивностью. Но очень хочется, чтобы кто-то был рядом. Так спокойнее, не чувствую себя одинокой во всем белом свете. Никто никогда в жизни обо мне не заботился. Ни мама, ни брат не были близкими людьми. Очень большое горе потерять близкого человека, но горе в наивысшей степени – никогда его не иметь и жить без надежды, что встречу. Лидия Венедиктовна, Любовь Константиновна, Татьяна Николаевна пытаются ко мне прислониться. Но родство душ – это другое.
Может, одиночество и хорошо, но только когда есть с кем поделиться этой мыслью. Знала бы, что не придет, – вздохнула бы с облегчением. В который уже раз задумалась о том, что Сергей – не тот человек, который сможет украсить мою жизнь. Но, если скажу, чтобы не приходил, замучаю себя упреками. Ждать от жизни мне уже больше нечего. Убеждаю себя в том, что Сергей не так уж плох. Коммунист, а в партию, кого попало, не принимают. Чем не положительный герой, сошедший с экрана или страниц книги? Есть другие варианты из той же компании, но они еще хуже. Настроилась на этот.
И вот он приходит опять. В очередной раз отмечаю про себя, что с ним абсолютно не о чем говорить. Тягостное молчание. Почему я должна постоянно его развлекать? Злюсь оттого, что все так по-дурацки. Надоело что-то постоянно придумывать, чтобы выйти из очередной нелепой ситуации, которые то ли он создает, то ли сами возникают, стоит ему только появиться. Придет, уткнется в первую попавшуюся книгу, либо в телевизор. Гнетущая тишина.
Я специально тяну паузу по Станиславскому: должен же он понять нелепость ситуации. Наконец спрашивает, почему у меня плохое настроение. Он даже не понял, что не во мне дело. Элементарно не умеет себя вести и, коль не понимает этого, то никогда и не научится. Слишком многое ему придется объяснять и, боюсь, что бесполезно. Кажется, до него кое-что дошло, все же: старается больше говорить, да все какую-то чушь несусветную. И я понимаю, что уж лучше бы он молчал. Хотелось бы на его месте видеть кого-нибудь умнее.
Лидия Венедиктовна с Тамарой подкатили к Сергею, чтобы узнать, будет ли свадьба на весенних каникулах. Сказал: «Посмотрю». О моих душевных терзаниях они и не подозревают. С их точки зрения все предельно просто: как можно не хотеть замуж?
Отношения с Сергеем не развиваются, а нудно протекают. По своему душевному складу он – вяленая вобла. Можно, конечно, взять инициативу в свои руки, но у меня к нему такое отношение, что развивать ничего не хочется. И за книги он хватается, когда приходит, не из-за великой тяги к знаниям, а потому что примитив и не знает, что сказать и как себя вести.
Все знают, что мы встречаемся, и теперь уже нельзя выставить за дверь этого типа в нелепом свитере, не задумываясь, как это будет выглядеть в глазах окружающих. С общественным мнением в глухом провинциальном городишке нельзя не считаться. Но, если он не придет больше, в глубине души обрадуюсь. Все мы узники условностей, в той или иной мере опутаны ими. А иначе нельзя: начнется хаос в отношениях. Мораль должна быть строгой.
Прочла, что любовь дает человеку меньше счастья, чем он ожидает. Знать бы мне это раньше. Женщин у нас в стране на двадцать миллионов больше. Это из переписи населения явствует. За этой цифрой стоят миллионы личных катастроф. Значит, выход все-таки в свободной любви. Это же лучше, чем никакой личной жизни. У меня одна сплошная работа, хоть и любимая. Да и воспитали меня так, что я должна, прежде всего, обществу пользу приносить. Для того и живу. Все личное – вторично.
Но свободную любовь признаю чисто теоретически. Такова общественным мнением не приветствуется, и на то есть основания. Одной ребенка не поднять. Мне при двойной нагрузке денег хватает с трудом. С ребенком двойную нагрузку не потяну. И ему надо будет объяснять, почему у других папа есть, а у него – нет. Опять же, отношение окружающих. Замуж выходят даже самые некрасивые и неумные женщины. А я, получается, оказалась хуже всех плохих. Мещанское мнение, но именно оно правит в провинции. Мать-одиночка – не в чести. Разведенная – уже лучше. Так что тут трудности в материальном и моральном планах ожидаются, и я их не осилю. Стену отчуждения почувствую сполна.
Нельзя не принимать во внимание и то, что, если мужчина по отношению к женщине не берет никаких обязательств, вряд ли можно считать его достойным. Недостойный мужчина – отец ребенка? Не хотелось бы. Этими мыслями поделилась с Оксаной Ивановной. Она тоже такого мнения.
Многие семьи влачат жалкое существование. Коммунист за измену может поплатиться партийным билетом и, следовательно, карьерой, потому как, оставшись с одним профсоюзным билетом, он рассчитывать на руководящую должность не может. С него не спросишь по партийной линии, а других столь действенных линий – нет. Измены при этом – сплошь да рядом.
И все сходит с рук, пока в партийную организацию не поступит заявление о моральном разложении. Написать такое может заинтересованный в разборке человек. Меньше всех – жена заинтересована. Она не захочет лишить себя и детей социального статуса и вытекающих из него привилегий, если умная, конечно, и понимает, что именно этими цепями муж к семье и прикован. Лишившись всего, уйдет к любовнице, если еще ей нужен, а не его положение. Так блюдется видимость моральной чистоты коммунистов. Родить ребенка вне брака – вызов этой видимости, которая выдается за высокую нравственность коммуниста.
Размышляю, взвешиваю, чтобы принять решение. А между тем Сергей не приходит уже четыре дня. Такого раньше не было. Несмотря на свою мнительность, ничего не придумываю, страшных прогнозов не строю, себя не накручиваю. Как ни в чем не бывало, лежу на диване, читаю. Я довольна собой, что не выхожу из берегов. За Сергея, очевидно, выйду замуж, больше не за кого. Мои коллеги считают, что мужа нужно делать. На это нацеливает и советская педагогика, и, в частности, опыт Антона Семеновича Макаренко. Кругозор и умственные способности можно развить.
Пирожок у Сергея спрашивал, когда свадьба. Сказал, что в мае. Мне пересказала Лидия Венедиктовна, присутствовавшая при разговоре.

                Изнанка жизни

Собираюсь ехать в областной центр. Поезд приходит ночью. Сергей вызвался проводить. Пришла Лидия Венедиктовна с кастрюлей супа. Сказала, что вызвали в поездку Пирожка. С ним можно будет поехать на тепловозе, сэкономив деньги за проезд. На перроне долго ждали тепловоз. Дул сильный ветер. Тепловоз, наконец, подошел. Помощник Пирожка предусмотрительно протер поручни, чтобы мы не испачкались. Сергей проехал с нами немного, на ходу спрыгнул. Лидия Венедиктовна рассказала, что, когда я собиралась, а они меня ждали на лестничной площадке, воспользовавшись случаем, спросила Сергея, когда свадьба. Сказал, что в мае. Осведомляется, в каком платье ей прийти на свадьбу. Оказывается, уже и наряды подбирают, а я ничего не ведаю.
В людях я разбираюсь. Просчитываю, кто при каких обстоятельствах и как поступит, но понять Сергея не могу. Все так неопределенно, а я предпочитаю ясность. Получается, что не знаю о собственной свадьбе.
К нам заходит пообщаться Иван. Мы едем не в кабине машиниста, а во второй секции тепловоза. На подъезде к областному центру простояли три часа. Поезд товарный и идет не по расписанию. Наконец подкатил к вокзалу. Сходим. На этот раз помощник Ивана о нас не позаботился, поручни не протер. Руки в мазуте. Оттираем их снегом, насколько это возможно, потом на все еще грязные руки натягиваем варежки.
На автобусе едем к сестре Лидии Венедиктовны. Живет в частном домике на окраине города.
Это уже символ нищеты. Слеплен домик, как и другие, что рядом, как попало из подручных стройматериалов. С грязные дворами, нагромождения сарайчиков, мало чем отличающихся от домов. Редко встретишь такой, возле которого росло бы деревце, с ухоженными огородиками. К этому же надо руки приложить и быть аккуратным и хозяйственным по натуре. В пригородах все кое-как. В доме грязь, запустение: ни мебели, ни постели, ни скатерки, ни салфеточки, которые могли бы придать уют.
 – Только не осуждать,– говорит Лидия Венедиктовна.
Не осуждать нельзя. Вот еще образчик жизни, отличный от моей и, тем более, той, в которой живет подруга Ольги. Нищета – это еще можно понять. Но грязь! У хозяйки дома грудной ребенок и, возможно, не хватает времени, чтобы привести жилье в божеский вид. Но грязь накапливалась десятилетиями. Это видно по всему. Так опуститься нельзя. Чтобы жить в такой обстановке, в ней надо родиться, всосать с молоком матери, чтобы она была родной стихией.
Что получается? Нет равенства при социализме. «Дружба! Равенство! Братство!» начертано на лозунгах, с которыми мы выходим на демонстрацию дважды в году. Пусть это не означает, что мы их достигли, а только то, что мы к ним стремимся. Но достигнем ли? В этом я очень даже сомневаюсь. Помести сестру Лидии Венедиктовны в мою комнатку, и ее обстановка вскоре станет похожей на ту, что в этой ветхой лачуге. Посели меня в лачугу, и я вымою стекла на окнах, покрашу рамы белилами, а не темно-синим цветом, как здесь. Сразу станет светлее. Повешу чистенькие занавески, заменю лохмотья на кровати чистой постелью, вымою полы, на подоконниках поставлю белые и красные герани, цветущие круглый год. И станет по-деревенски уютно. И дело вовсе не в достатке, а в людях. Значит, при любом строе будет низкий уровень жизни из-за неумения трудиться и из-за того, что есть люди, которым по жизни ничего не надо.
Как только подошло время открытия магазинов, сразу же тороплюсь уйти. Обстановка такая, что бежать хочется. Нам не предложили хотя бы горячей вареной картошки, чаю. Это же у хорошей хозяйки всегда есть, что на стол поставить.
Приехала, собственно, за покупками. Как обычно, не планировала, что купить. Что проку? Была бы возможность выбирать, что нужно. А так просто хожу по магазинам. Увижу нечто подходящее – приобретаю.
На обратном пути спала в поезде, подложив под голову объемный портфель с покупками и накрывшись пальто. Дома примерила купленный брючный костюм изо льна с лавсаном и купальник.
От автора. Идеализированный советский образа жизни не совпадал с действительностью. Долго пришлось идти к пониманию: равенства нет и быть не может, да и недолжно.

                Будни и праздники

Заседание секции учителей русского языка и литературы. Анализируют мои уроки. Все хорошо, хотя Анна Степановна все же придралась к мелочам.
КВН между классами, в которых я классный руководитель. Тема: «Сказка на современный лад». Ожидался, если не потрясающий юмор, то совсем уж неординарный. Много готовились, столько выдумки вложили, но некоторые мелочи смазали общее хорошее впечатление.
Канун 8 марта. Мне подарили отличного желтого синтетического щенка, открытки, капроновые цветы. Сергей принес духи «Рапсодия», капроновый платок старушечьей расцветки, красную и сиреневую капроновые розы. Что-нибудь памятное не сообразил. Стандартный набор – все залежавшиеся товары в праздники комплектуют в подарки.
Эля принесла два куска пирога – с мясом и с повидлом. Любовь Константиновна – подарок от своего сына Вити – духи «Москва» и поздравительная открытка в пакетике с красиво завязанным бантом. Витя учится в школе.
И еще книга от шестиклассника. От профсоюзного комитета – томик стихов Рабиндраната Тагора и капроновая фигурка космонавта.
Получила пачку открыток по почте. Самая красивая – от Оксаны Ивановны. Незабудки. Со значением. И поздравление не казенное, а от души. Во всех открытках почти дословно одно и то же содержание, независимо от того, откуда они пришли. И сама пишу стереотипно. Вот только мой двоюродный брат Толя пожелал отметить праздник так, чтобы он на меня не обиделся.

   И только мой класс не поздравил. Окольными путями дошло, что ребята на меня в претензии за то, что мало уделяю им внимания, поэтому и КВН проиграли. Получили они тогда на один балл меньше, потому что жюри прибавило его команде противника за лучшую поддержку болельщиков. Команда  моего класса была положительными сказочными героями, а того, где я была временно – отрицательными. Конечно, у отрицательных героев было больше такого, что можно было обыграть, поэтому оба класса хотели быть отрицательными, но все решил жребий.
И все же  класс, в котором я временно работаю, мне нравится больше. Ребята душевнее. Думаю, что дело не только в подборе, а, прежде всего, в том, что их постоянная классная руководительница Фаина Алексеевна Черноусова более доброжелательна, спокойна и сердечна, чем я. Класс во многом похож на классного руководителя.
Со своим классом ходила на рентген. Поступила такая команда. Врач-рентгенолог попытался завязать со мной разговор. Заторопилась и ушла. А почему бы не поддержать разговор хотя бы из интереса или из вежливости? Да потому, что внутри меня заложен образ девушки из кинофильмов – гордой, уверенной в себе, расположения которой молодой человек должен добиваться, если отношение его серьезное. Да беда в том, что вокруг молодые люди не из кинофильмов, а из жизни. И девушки тоже не из кинофильмов и возможности познакомиться не пропускают. А если кто-то уходит от знакомства, значит оно ему не нужно.
Читала лекцию в университете культуры. Занятия проходят в Доме культуры железнодорожников – самом мощном культурном очаге города. Бывая в других городах, видела точно такие же здания Домов культуры. Многие железнодорожные вокзалы тоже построены по одному проекту.
Университеты культуры появились в конце пятидесятых годов. Залы были забиты, на лекции молодежь шла с интересом. Сейчас они выродились в очередное казенное мероприятие. Кто-то перед кем-то отчитывается, что оно проходит. Следовательно, все хорошо, все путем.
 Ко мне пришла Люда Загарская. Говорили. Оказывается, девятый класс старается узнать перед уроком, какое у меня настроение. Если улыбаюсь – добрая примета. Стараются настроение не испортить. Устыдилась. Это позор, что я себя не контролирую.
Мне выговор за то, что не была на общешкольном родительском собрании. И это тогда, как школа мне больше, чем дом родной. Дом связан исключительно с бытом. Там я расслабляюсь. В школе расту профессионально и в общечеловеческом плане. Здесь я – сама подтянутость.
Правилен ли выговор? Я – винтик в механизме, именуемом коллективом. Механизм должен вертеться. И, если я не совпадаю с ритмом, значит надо либо брать на себя другие функции, либо подчиняться закону всеобщего вращения. Механизм любой нуждается в чистке и регулировке, но это не моего ума дело. Если каждый шуруп будет брать на себя функции регулирования, он весь механизм будет подстраивать под себя. Вряд ли это пойдет на пользу дела.
Конечно, причина выговора не серьезна. Это мелкая придирка. Обычно в таких случаях ограничиваются устными замечаниями. Но не надо подавать повода для придирок. Устаю – значит надо поменьше на себя брать.
Пишу характеристики ученикам. Провела родительское собрание. Тем, кому поставила «липовые тройки», чтобы дать возможность окончить школу, советовала идти в профессиональное училище, а тем, кто хорошо учился, – в девятый класс. Две женщины, чьих детей еле вытянула, еще и скандал устроили по поводу неодинакового отношения. Почему оно должно быть одинаковым? Значит, к родителям надо тоже неодинаково относиться. Среди них бывают неумные, и всерьез их воспринимать нельзя. Объяснять им, что хорошее отношение надо заслужить? Не поймут, коль до сих пор не поняли. А потом еще от Лидии Венедиктовны узнала, что муж старшей дочери одной из этих женщин – тот самый Вася из ее компании. Грязь, которая вокруг нее, и ко мне липнет. Откуда этой женщине знать разницу между мной и, как она считает, моей подругой?

   Проверяла до одури экзаменационные письменные работы. Потом собрание агитаторов. Председатель избирательной комиссии, он же начальник депо, говорит общие фразы. Его вовсе не смущает то, что он бессовестно ворует наше время. Персона он значимая, а простых вещей не понимает.
Умерла Света, дочь соседей по коммуналке. Ночью ей стало плохо, а на другой день к вечеру ее принесли из больницы, завернутой в одеяльце. Ночевала поэтому у Лидии Венедиктовны. Свете было пять лет, захаживала ко мне в гости. Красивая девочка и умненькая.

         
    Ко мне приходят «в праздной суете разнообразные не те»
Татьяна Николаевна Шабанова – учительница рисования. Учится заочно в Москве на последнем курсе Академии. Изъявила желание писать мой портрет. Позировала. Пишет на двухметровом холсте. Бывает у меня едва ли не каждый день. То делает цветными карандашами наброски интерьера моей комнаты, то меня пишет акварелью на ватмане.
Сделала набросок: я сижу на диване и раскладываю пасьянс. Однажды пришла с мольбертом и маслом писала вид из моего окна: буран, озябшие деревья. Зачем-то на них пририсовала снегирей. В буран они обычно прячутся, так что тут явное отступление от реализма. И вообще на серости буранного дня они со своими алыми брюшками выглядят лубочно. Вкус Татьяны Николаевны безупречным не назовешь. Любит чрезмерно яркое. Убрать снегирей – и пейзаж неплох.
   Выпили немного водки. В холодильнике у меня всегда стоит что-нибудь алкогольное. Пожарила картошку с салом и с луком. Татьяна Николаевна принесла грибов.
   У меня, в отличие от Татьяны Николаевны, уютно. Соорудила икебану из засушенного листа папоротника, ржаных, пшеничных и овсяных колосьев, привезенных специально для этого с Украины, и цветка бессмертника.
   Недавно Татьяна Николаевна показала мне письмо и фотографию художника, который с ней учился. Ему тридцать три года. Хочет, чтобы мы переписывались. Почему бы и нет? И Татьяна Николаевна отправляет ему письмо, в котором меня расписала.
   Как-то явилась ко мне с бутылкой вина, выпила, захмелела. За ней пришел еще более хмельной муж и перепуганные дети. Татьяна Николаевна в своем репертуаре: кокетничает напропалую. Муж безуспешно пытается ее увести. Назревает скандал. Чтобы его предотвратить, мягко и настойчиво выпроводила семейство. Жаль потерянного вечера.
   И вот письмо от художника и фотография.
   «Разрешите представиться Вам. Меня зовут Анатолий Григорьевич Фоменко. Буду очень рад познакомиться с Вами».
Далее на двух тетрадочных страницах автобиография. И такое коленце: «Внешность я свою не буду описывать. Если это счастье, то мы без описи увидимся».
Итак, почтовый роман. Сочиняю ответ с таким уклоном, что Татьяна Николаевна рекомендовала его мне как интересного человека. А я рада знакомству с интересными людьми. Неоднозначно дала понять, что он интересен мне, если действительно интересен, потому как жалкие и ничтожные люди и так заполняют мою жизнь. Та же Татьяна Николаевна, посвятившая мне стихи.
   
          В тебе откуда эта царская осанка,
          Задумчивый афинской Коры взгляд?
          Прабабка ли твоя была дворянка,
          Или Аленушка в тебя внесла свой вклад?
          Мечтательность невест десятков поколений,
          Тепло души, сердечность русских баб
          И удаль юношей кержацких поселений
          По генам, крови, может быть, передалась?
          С тобою хорошо молчать и грезам предаваться,
          Тихонько погрустить и молча помечтать…
          С тобою вечно юной оставаться
          И седины своей не замечать.

   Осанка у меня далеко не царская. Сутулюсь. Но сущность все же передана: духовная осанка. И в самом деле, откуда она? Никогда раньше об этом не задумывалась. Общаюсь в основном с людьми невысокого уровня. О происхождении лучше не говорить. Нравственная чистота в генах заложена или приобретена? Вечная юность души – точно схвачено. Хотя и наивностью это можно назвать. Ну, тут понятно. Общаюсь с детьми, и сама вроде недоросля. Но не все учителя таковы.
В стихах натяжки и корявости. И все же в них прослеживается тонкая душевная организация, умение подметить главное и выразить одним штрихом. Татьяна Николаевна очень проста, художник она слабенький. Московская Академия – всего лишь громкое название. Принимают туда всех желающих, диплом не выдают. При Академии что-то вроде курсов для народных умельцев. На сессии вызывают, но они не оплачиваемые, как в нормальных вузах. Кажется, справку дают о том, что пройден курс наук.
Одевается Татьяна Николаевна броско. Но не то, чтобы чувствовался в ее манере художественный вкус. Все кричаще-яркое. Из очередной поездки на сессию привезла белую шляпку. Шляпа требует определенного стиля не только в одежде, но и в образе жизни. В нашем захолустье их не носил никто: не вписывались. А Татьяна Николаевна в шляпке пошла на урок. Татьяна Васильевна бросилась за ней вдогонку, чтобы сказать:
– Вы шляпку снять забыли.
Конечно, было ясно, что Татьяна Николаевна и не подозревала, что ее нужно снять. Велико было желание пофорсить. Нет, не перед учениками. Скорее, перед собой
В школе ее считали дамой с причудами. Таковой она, по сути, и была. Никто с ней общения не поддерживал. На первомайскую демонстрацию пришла с огромным альбомом и рисовала идущие мимо трибуны толпы. Как это можно изобразить? И зачем? Какой интерес они представляют? Явно, это позерство.
В квартире у нее грязно, беспорядочно разбросаны вещи. Мебель примитивная. Деньги муж зарабатывает хорошие. Он бригадир ремонтников железнодорожных путей и настолько передовой, что ему даже дали возможность приобрести для себя машину вне очереди. Но деньги шли на экстравагантные наряды и факсимильные рисунки художников, которые Татьяна Николаевна выписала из Москвы: целую серию. Она не знала значения слова «факсимильные», что в данном случае было синонимом «совершенно не нужные». Ее самолюбию льстило получать из Москвы бандероли. Это были варианты набросков картин известных художников большим форматом, на отличной бумаге и потому дорого стоили.
Неухоженная квартира говорила мне о том, что Татьяна Николаевна – человек поверхностный, неосновательный. По моим понятиям жилье – это фундамент. На неустроенный быт имеет право человек недалекий или чем-то увлеченный. Семья же требует внимания и заботы, иначе ее не стоит создавать. Впрочем, в то время, как я занималась икебаной и прочими не столь уж существенными делами, Татьяна Николаевна выкармливала поросенка. И это у нее сочеталось со шляпками и прочими прибамбасами. Пытается сочетать не сочетаемое      

                Есть на свете, есть такие люди
                По земле они идут, как звезды
                Свет их негасим, хоть и не ярок,
                Путники маршрут по ним сверяют.
                Есть на кораблях впередсмотрящий,
                Первый, замечающий преграды,
                Чтобы встретить взгляд души горящей,
                Сотни верст и лет пройти я рада.
                В этом взгляде мудрость мироздания
                Нежность лепестков, ночей мерцание.         
     Голубые звезды с огоньками.
Это обо мне, какой я кажусь Татьяне Николаевне, и какой стремлюсь стать. Не исключено, что стихи позаимствованы. Но сделано это умело.
Открытка от Фоменко на домашний адрес. Поздравление с днем Победы. Вскоре и письмо пришло с шестью оригинальными фотографиями. Он красив, даже если фотограф ему польстил. Но письмо примитивно. Конечно, Сергей и такое не смог бы написать.
Сделала прическу в парикмахерской. Называется «хала». Разновидность «Бабетты», только волосы уложены прядями сложно переплетенными, как батон с таким же названием. Сплю, подложив под голову подушечку, повязавшись капроновым платком, и на одном боку. Толком не отдохнула, но красота требует жертв.
За ручкой двери нашла записку от Лидии Венедиктовны о том, что ее кладут в больницу с радикулитом на нервной почве. В школе ее ожидают большие неприятности. Человек она бесхитростный, неосторожно высказывается. Все понимают, что собой представляет Татьяна Васильевна. Пенсионерка, отставшая от жизни, малоинтеллигентная, цепко держащаяся за школу, потому что без должности она – никто. Держаться становится все труднее. Поредел круг тех, кто ей угождал под видом дружеского расположения. Большинство просто выполняет свою работу, не опускаясь до угодничества. Но никто не высказывает свое мнение открыто, потому как найдется желающий передать, и начнется тогда процесс, известный под названием «перекрытие кислорода».
Исподтишка, оставаясь в стороне, о ней негативное общественное мнение формируют те, кто понимает, что дружить с ней – значит уронить себя во мнении коллектива, а открыто идти против нее – безнаказанно не получится. Таковых – меньшинство. Большинство же делится информацией без всякой цели. И ничьей вины в том нет, что информация эта не в пользу Татьяны Васильевны.
Лидия Венедиктовна тоже без всякой цели делилась. Она – человек невысокого интеллектуального и культурного уровня, что является фундаментом личности. Знание английского языка без фундамента делало ее неустойчивой. Я пока держу удары, но они не столь массированы, потому что у меня нет или почти нет уязвимых мест. А Лидия Венедиктовна до того дошла, что приходит в школу и, чтобы перебить запах перегара, жует лавровые листочки. Над ней сгущаются грозовые тучи. Она это почувствовала и легла в больницу
От автора. Все как-то мелко, фальшиво.
               
Крайности
Умер отец моей ученицы Люды Юриной. Сделали всем классом венок, отнесли. Мама Люды причитает над гробом, а сама Люда в черном платке выглядит по-старушечьи. Взгляд, устремленный на отца, выворачивает мое сердце наизнанку. Я это чувствую физически.
Уходим. Люда нас провожает, рассказывает об отце. Его больше всех любила. Обычно дети по малолетству своему легкомысленно-эгоистичны, а тут такая трогательная привязанность: бегали встречать его с работы, забросив свои игры, потому что они не шли ни в какое сравнение с общением.
Отец ни разу ни на кого не повысил голоса. Отсюда у всех доброта и сердечность. Семью Юриных знаю давно. Лет десять тому назад учила Толю, старшего брата Люды. Когда он учился в первом классе, у него был постоянно заложен нос, говорил он плохо:
 – Когда я выласту, буду власем.
Отец умер неожиданно от кровоизлияния в мозг. Накануне бабушку похоронили. Перед сном попросил, чтобы Люда его поцеловала. Утром не проснулся.
Вот, оказывается, какие отношения в семье бывают. А на меня мама все кричала, выискивая в гневе слова наиболее обидные. Потом уже я гневно отчитывала себя за всяческие оплошности, потому что это стало привычкой. Выросла без теплоты и ласки. У мамы трудная жизнь была потому, что у нее то ли дефицит доброты, то ли, наоборот, жизнь ее ожесточила. Не знаю. Зато знаю, почему я такая же. С детства оказалась искалеченной физически и морально. Но вырасти в семье Юриных не хотела бы. Привыкла к жесткой требовательности, а тут, хоть и искренние отношения, но приторно-слащавые, и доброта бесхребетная. Дети в жизни мало чего достигнут. Нужна все-таки муштра. Люду жалко, хороший она человечек.
У меня не самый лучший характер. Нетерпимость к недостаткам других выработалась именно вследствие требовательности к себе. Автоматически это и на других распространяется. Надо все же быть доброжелательнее к людям. Дает себя знать, привитое с детства, неумение прощать. Часто говорю, не подумав. Приучить себя к иному трудно. Чувствую, что я так запрограммирована. И еще тяжелое наследство – нетерпимость к мнениям и поступкам, не совпадающим с моим разумением. Только сейчас до меня это стало доходить. Возможно, что муштра – другая крайность.
Пришла домой и почувствовала такую усталость, что рухнула на диван и уснула, не раздеваясь и не постелив постель.
От автора. Крайности обычно сходятся.
            
                Разные события

Мама пишет, что больна и просит приехать.
Я узнала, что можно достать путевку в Закарпатье. Дали ее какой-то организации, там не нашлось желающих поехать. Путевка «горящая», выезжать нужно немедленно. Татьяна Васильевна согласилась отпуск дать раньше, чем планировалось. Я пошла в горисполком договариваться, чтобы без меня обошлись на выборах в местные Советы. Дело в том, что я – член избирательной комиссии. Отказали наотрез. Председатель избирательной комиссии тоже против моего отъезда. Меня надо заменить, но никто не хочет усложнять себе жизнь, тем более, дело политическое. В общем-то, пустяк, но мало ли чем все может обернуться. Если какой прокол случится, недолго и в козлы отпущения угодить, карьерой поплатиться, и только потому, что я хочу раньше в отпуск уйти.
Школьный библиотекарь Галина Михайловна Тюнина согласилась меня заменить. Она любит всякие общественные поручения, которые вес придают. Любовь Филипповна согласилась вместо меня заниматься с второгодниками. Интересно, почему?
Не случайно же мне с ними летом работать поручили, а потому, что я больше других на осень оставляю. И мне нужно было наглядно показать, что я этим самым усложняю себе жизнь. Экзамены обычно кончаются в начале июня. Далее – три месяца каникулы. Отпуск учителя – два. В течение месяца надо ходить на работу, хотя ее нет. Появляются обычно учителя на часок-другой засвидетельствовать свое почтение, и то не каждый день. Понятно, что свидетельствовать почтение гораздо легче, чем работать с отстающими учениками. Можно передохнуть после напряженного года. Но если просто так из класса в класс переводить, большинство перестанет учиться, а вывод руководства будет однозначный – не научила. Надо изворачиваться. А на изворотливость много душевных сил уходит. Так уж лучше их употребить с большей пользой: хотя бы сделать вид, что непросто перейти в следующий класс.
В согласии Любови Филипповны чувствую подвох. Прежде всего, видно по выражению ее лица, что очень уж неохотно она это сделала. Отказаться могла без каких-то последствий для себя. Наилучший вариант – я даю им задание на лето, а после отпуска занимаюсь и принимаю экзамены. Иначе не объяснить, как тем, что Татьяна Васильевна ради красивой цифры успеваемости не показывает в отчетах, что эти ученики остались на осень, а переведены в очередной класс, поэтому и нечего, чтобы все лето они находились в подвешенном состоянии. А Любовь Филипповна решила ей удружить.
Получила от Оли Филонской с некоторым перерывом две бандероли. Она сейчас в Ленинграде на курсах усовершенствования. Прислала книги. Из них «Преступление и наказание» – единственно нужная. Остальные – макулатура: методики преподавания, содержащие общие фразы, цветные фотографии города, путеводитель по Ленинграду и две коробки рахат-лукума.
Последний звонок для десятиклассников. Мне никто даже цветочка не подарил, потому что в десятых классах я не работала. А цветы были роскошные: алые пионы, белые каллы, чайные розы.
Принесли фотографию, где я с девятиклассниками. Как всегда, смотрю критически: прическа несколько растрепана и не совсем симметрична, жабо на блузке как-то набок. Одна бровь тоньше и больше выгнута, чем другая. В общем, не идеально, но неплохо.

               Непредвиденное

Сказала Сергею, что завтра уезжаю. Никакой реакции. Если учесть, что на май он свадьбу планировал и оповестил об этом некоторых, то вообще ничего не понятно. Впереди два выходных, поэтому не смогу выписать билет, получить отпускные, зато будет время собраться не впопыхах, как это у меня обычно бывает.
Приходил, как всегда, Сергей, посмотрел футбол по телевизору. Как будто я и не уезжаю на два месяца. Можно было бы и не ехать, но отменить поездку ради того, чтобы выносить посещения Сергея, было бы бессмысленно.
После выходных, как и предусмотрено было календарем, наступил понедельник и принес потрясающую весть. На нашей станции в пять часов утра произошло крушение поезда. Машинист уснул, помощник составил ему компанию, проехали на красный свет светофора. На полной скорости товарный поезд, который они вели, врезался в хвост стоящего впереди состава. Вагоны разлетелись в стороны, как спичечные коробки.
Машинист с помощником остались живы и даже невредимы. Начальство на место аварии прибыло мгновенно и увидело такую картинку: железнодорожная колея разворочена, вагоны разбросаны, на откосе сидит машинист и … экстренно заполняет путевой лист.
Жил этот машинист по фамилии Шалашня через дом от меня. Жена у него с некоторыми причудами, да и он тоже. Но у руководства депо уважением пользовался. У него всегда поездок было больше, чем у других машинистов, потому что те время от времени «свешивались». По рассказам я знала, что есть в депо такой стенд с цифирью. Приезжает машинист с поездки и вешает бирку на свою циферку. Это означает, что по истечении определенного для отдыха времени его следует вызывать в поездку, когда возникнет необходимость. Если кто собирался на рыбалку, в запой или по другим делам, – «свешивался», снимал свой номерок, чтобы его не вызывали, а, когда готов был ехать, звонил, чтобы номерок вывесили. «Свешиванием» не злоупотребляли, потому что от количества поездок зависела зарплата. Шалашня не «свешивался» никогда, отдыхал мало, был всегда безотказен.
В тепловозе всегда можно было и поспать. Этот случай тоже был предусмотрен. Если тепловоз проезжал на красный свет, включалась автоматика. В кабине машиниста сирена выла так нудно, что и покойника должна была поднять. Некоторые на нее и надеялись. Но в ту ночь была сильная гроза, электроэнергию отключили, автоматика не сработала.
К утру на нашу станцию понаехало высокое начальство, вплоть до министра путей сообщения СССР. Прежде всего, форсировали ремонт железнодорожного полотна, потому как на станции скопились пассажирские и товарные составы, и число их все увеличивалось.
Я целый день в бегах. Получаю путевку, билет. Уехать трудно. На всех станциях нашего отделения дороги скопились пассажиры. Бесплатный билет предстояло закомпостировать в кассе на вокзале. У меня еще не было билета, но через знакомых организовала тридцать первое место в первом вагоне: боковое и рядом с туалетом, но тут не до удобств. Лишь бы уехать. Все больше пользуюсь знакомствами. Жизнь заставляет. И даже чувства неловкости нет, как прежде, оттого, что норовлю себе заполучить что-то с черного входа, через заднее крыльцо. Многие этим гордятся. В наше время иметь знакомых, через которых можно что-то организовать, достать – престижно.
Отношу Валентине Евгеньевне оставшиеся продукты: картошку, свиное сало, жир. Провожает меня Любовь Константиновна. Сергей ждал на вокзале. Взять у меня чемодан не сообразил. Так и шла с ним по перрону, а Сергей – рядом. Чем-то шуршит в кармане, затем достает бумажку с адресом, просит написать. Значит, у него на этой бумажке было все внимание сосредоточено, и то, что я тащу чемодан, не заметил. Фрукт, однако!

                Колориты Западной Украины

Более трех суток пути в грязном и душном вагоне. В Киеве сразу же закомпостировала билет на скорый поезд Москва – Прага. Вполне приличный поезд, потому что идет за рубеж. Проводники внимательны и доброжелательны, не то, что дежурная в Днепропетровске. Чувствуется, что людей сюда отбирали и выучку они прошли. Но почему-то это делается только на зарубежных поездах. Понятно, что перед зарубежьем мы хотим показать себя с лучшей стороны. Но почему у железнодорожников такое неуважение к людям, живущим в нашей стране? И не только у них.
За окном цветущие белые акации, розы, шиповник, бузина. Менее, чем через сутки – Львов. На привокзальной площади нахожу в дощатой будочке городское справочное бюро и узнаю, как доехать до турбазы
В комнате нас пятеро. Женщины явно не моего круга. Каждый день выпивают. Стоило ли сюда для этого приезжать? Все экскурсии им неинтересны. Весь день ждут вечера, чтобы получить удовольствие, разлитое по граненым стаканам. К моим соседкам приходят еще две женщины. Одна из них скверно ругается. Ни с кем в группе не хочется сойтись поближе.
Экскурсия в Стрийский парк. Видела чудеса ботаники: уксусное и тюльпановое деревья, тис, лиственницу, вербу, на которой груши растут, чинары, зеленые стены из стриженого грабчака, краснолистый бук. Только тюльпаны в это время на дереве не цвели, на вербе вместо сочных спелых груш – мелкие непонятные завязи. Так что вполне возможно, экскурсоводы все это придумали для занимательности.
Картинная галерея. Есть одна картина Пикассо. Смотрела экспозицию с экскурсоводом, поэтому поверхностно: посмотрите направо, посмотрите налево, скороговоркой какие-то сведения, помчались в другой зал, столпились. Не люблю экскурсоводов. Все заучено у них, доведено до автоматизма. Они устают, повторяя по несколько раз в день одно и то же. Сил на эмоции нет. Отупляющая работа.
Есть картины Ивана Шишкина, Ивана Айвазовского, Василия Поленова, Архипа Куинджи. Особо не впечатлили.
Помню,  когда еще училась в школе, мне подарили открытку с репродукцией московского дворика Поленова. Она произвела на меня неизгладимое впечатление. Казалось, что в этом дворике с развешанным для просушки бельем я выросла. И чувствовалось, что полуденная жара идет от этой открытки, что все живое от нее попряталось, и поэтому дворик пуст. Возможно, он был чем-то похож на дворики предместья, в которых я выросла? Нет, спутать украинские мазанки с деревянными избами московского пригорода невозможно. Но общее было: размеренная неторопливая жизнь людей, которых на картине нет, но они там, за окнами домиков, в тени под навесами дремлют, пережидая жару. Это впечатления от репродукции, уменьшенной до размера открытки. А тут подлинники, но почему-то ожидаемого ошеломляющего впечатления не производят, хотя я понимаю, что передо мной полотна мастеров кисти.
На турбазу я опоздала на два дня и пропустила экскурсию по городу. Присоединилась к другой группе. Поднимаемся на холм, с которого открывается панорама города. Здание ратуши выстроено в форме креста, львы с гербом города, пороховая башня со стенами трехметровой толщины. Сейчас это дом архитекторов. Многие здания украшены барельефами и горельефами, лепными украшениями в стиле барокко. Есть строения с островерхими крышами и башенками в готическом стиле, образчики голландского барокко, то есть умеренного, сочетающегося со стилем ренессанса.
Костел щедро украшен скульптурами в изогнутых позах, с развевающимися складками одежды, что создает причудливое сочетание света и тени, передает динамичность. Вазы лепные, полуколонны. Здание отягощено всевозможными украшениями.
Великолепен театр. Это уже современная архитектура, ему семь десятков лет.
Кладбище. Могила легендарного разведчика Николая Кузнецова. На могиле плита черного мрамора с барельефом. Рядом растет рябина. Она увешана пионерскими галстуками. Во Львове все, вступающие в комсомол, приносят сюда свои галстуки и пионерские значки.
Музей украинского искусства. Расписанные в национальном стиле миски и кувшины, деревянная мебель украшена резьбой, вышитые крестиком сорочки и корсеты, оружие, несколько картин Тараса Шевченко, скульптура в основном деревянная.
Костел недалеко от турбазы. Решила вечером туда пойти. В нем очень много людей. И не только бабушки, но и люди всех возрастов. Через весь зал парами выстроились молодые женщины и мужчины со знаменами, на которых картины религиозного содержания. Снизу полотнища отделаны кружевами, связанными крючком, где узор – чередующиеся крестики, древки заканчиваются не металлическими наконечниками в форме острия, а крестиками. Иконы украшены красными пионами. Они, видимо, стоят в воде, иначе завяли бы, по одному цветочку, обрамляя трехстворчатую икону. Зажженные свечи придают цветочному обрамлению особый колорит.
Ровно в семь часов где-то наверху заиграл орган. Все в костеле запели. По-моему, хора не было. Пели собравшиеся в зале прихожане. Молились, кто, сидя за подобием очень длинных парт, кто стоя, кто на коленях. Сидящие в определенных местах молитвы встают. Женщина в плаще лежит на полу, раскинув руки в стороны наподобие распятия, и неистово о чем-то молится.
Кончилось пение. Откуда-то сверху, как с небес, раздался голос, и все хором повторяли: «Господи, помилуй нас». Опять о чем-то вещал голос, и все хором просили Господа о помиловании.
Серебряными переливами зазвенели колокольчики. Все опять запели. В такт пению знамена медленно склоняются и поднимаются. На подобие трибуны поднимается ксендз, одетый в кружевную рубашку поверх брюк. Говорит на польском языке негромко, но голос его слышен везде.
Обошла костел. Ни одного свободного местечка, где бы можно было сесть. Подошла поближе к ксендзу. В какой-то момент все вокруг меня рухнули на колени. Одной торчать на глазах множества людей было неловко, и я попятилась к выходу.
Чтобы воздействовать на сознание прихожан, привлечены все виды искусства: архитектура, скульптура, живопись, декоративно-прикладное искусство, элементы театрального, музыка, даже своеобразная икебана. Вот только танцев не было.
В костеле впервые. В православной церкви была однажды. Впечатление осталось такое, что в ней мало святости. Жирные попы, позолота и вообще какой-то сусальный налет, оставленный веками, скрывает главное, саму сущность. Хочется умного, проникающего в душу слова человека, который считает меня своей паствой. Уж если взялся наставлять меня, заблудшую овцу, нужно помочь мне в себе разобраться и указать путь истинный так, чтобы я верой и правдой прониклась тем, что он единственно верный. Вместо этого зазубренные слова, утратившие частично свой первоначальный смысл из-за того, что они на не совсем понятном языке.
Молитвы, несомненно, нужны, и именно на старославянском языке, раз уж на нем принято с Богом общаться. Но разве, кроме них, не должно быть живого слова пастыря? Без него вера мертва. Да и сам поп – существо не стриженное, заросшее, прокуренное ладаном, в одежде, напоминающей женское платье. Поп призывает к скромности, а сам выряжается в сверкающую парчу. Нет, тут что-то не так. В католической церкви много всего обрушивается на сознание, и не настраиваешься на единение с Богом, а тупеешь.
Экскурсия в Ивано-Франковск на автобусе. Привлекают внимание особняки бывших зажиточных людей. Перед ними лужайки, засеянные травой. Хотелось бы жить в таком. Это не моя железобетонная комната-коробка, которой я была без памяти рада. Как же, наконец-то свой угол. Да еще какой! Это же не развалюха, которую нужно топить, выгребать золу каждый день. При всей осторожности она, превращается в пыль, оседает на всех предметах в квартире. Такое жилье, как ни обставь, получится убого. Если у печки стоит грязное ведро с углем, какой же это уют? Полжизни отнимет топка. Настоящих особняков никогда не видела. А эти впечатляют.
Каждый член семьи может иметь свою комнату. Это же не то, что мы с мамой ютились в одной комнатке, где, как в общежитии, стояли две кровати. Я поэтому и не рисковала приглашать к себе людей солидных, а только тех, кто жил еще проще. Впервые теперь на фоне хорошего жилья померкло мое восемнадцатиметровое счастье – предел моих мечтаний. Раньше не с чем было сравнивать.
Кладбище с большой скульптурой женщины, прижимающей к себе сына и дочь.
Ездили в Тернополь. Понравилось Комсомольское озеро. Памятник погибшим во время войны напоминает каменный цветок. Он расположен по славянскому обычаю на холме. И еще в память о погибшем здесь летчике – самолет, поднятый на десятиметровую высоту. Впечатляет.
Бродила по городу Скала Подольская. Ездила в сталактитовые пещеры. Стены и потолок с выступами причудливой формы. Местами они кристаллические. Экскурсовод просит не отбивать их себе на память… головой. Чувствуется, что эту шутку он повторяет ежедневно по несколько раз. Не экспромт. Скорее всего, даже не сам придумал, а кто-то из туристов.
Пещеры неподалеку от села. Автобус останавливается около одного из домиков, сигналит, выходит хозяин, садится в автобус и едет с нами. Это и есть экскурсовод. Вход в пещеру – через самую обычную дверь. Ключ – у нашего провожатого. Запирают от местных мальчишек. Замок – забота о том, как бы чего не вышло.
   Экскурсовод щелкает выключателем, и в подземелье загораются электрические лампочки. Вполне цивилизовано.
Прошли несколько гротов, попили воды из родничка. Бочком протискиваюсь через узкие проходы, кое-где низко согнувшись, едва ли на четвереньках. В пещере впервые в жизни. Раньше о гротах, подземных лазах и озерах читала у Жюля Верна, и они были для меня овеяны романтикой приключений, трудностью поисков и радостью открытий. На самом же деле это гораздо обыденней. Очевидно, оттого, что я не первопроходец и иду исхоженным и освещенным маршрутом, нас много, проводник знает здесь все наизусть и никакой опасности. Да и какому разбойнику придет в голову прятать здесь клад, если даже вдруг он и окажется в окрестностях этого села.
Сначала все же жутковато было. Казалось, что вот сейчас камни рухнут под собственной тяжестью. Но к мысли о том, что у меня над головой каменная глыба тридцатиметровой толщины, а поверх нее еще слой земли такой же толщины, привыкаю быстро.
Дорога от пещер к турбазе протяженностью в двадцать пять километров. По обочинам цветут дикие маки. Их много. Оранжевые, они великолепно сочетаются с крупными ромашками. Кажется, что земля покрыта ярким ковром, а на нем сидят нахохлившиеся вороны.
Переехали на турбазу «Подолянка» в Каменец-Подольский. Стоит она на берегу Смотрича. Это совсем неглубокая речка. Экскурсовод сострил: воды по шею, если стоять вверх ногами. Рассказывают, что сюда приезжали Штепсель и Тарапунька (актеры Юрий Тимошенко и Ефим Березин) и пришли к выводу, что Смотрич – самая широкая в мире река, потому что на протяжении многих лет через нее все никак не могут мост построить.
Бродила по развалинам крепости, описанной Александром Беляевым в трилогии «На берегах Днестра», «Старая крепость» и «Город над морем», которой зачитывалась, когда училась в школе. Зашла внутрь самой большой башни без бойниц и вообще каких-то просветов. Здесь темно. Отсюда и название – Черная башня. Есть еще Папская башня, построенная на средства Папы Римского. Кармелюкова названа так потому, что в ней глава повстанцев Устим Кармелюк находился в заточении. В одной из башен – колодец. Воду черпали бадьей. Чтобы ее поднять, крутили колесо четырехметрового диаметра. Солдат забирался внутрь колеса и бежал по лопастям, как белка. Больше часа пробежки не выносил никто. Обычно работу эту выполняли в наказание за провинности.
В крепости находится исторический музей. Посмотрела его экспозиции. Поднялась на вершину башни, которую некогда построили турки, захватив город. Наложили дань на окрестные села, которую нужно было выплачивать яйцами. На них замешивали раствор, скрепляющий кирпичи. Этим и объясняется, что крепость стоит до наших дней. Над башней сооружено нечто наподобие чалмы.
Сфотографировалась на башне с зубцами, напоминающей шахматную ладью. Смотреть вниз страшновато. В здании костела антирелигиозный музей. Костел закрыли за антисоветскую пропаганду. А выглядит здание необычно. Когда турки захватили город, к зданию костела пристроили минарет. Потом католики использовали его как подставку для своей Матки Боски. Так и стоит она сейчас на мусульманском полумесяце, попирая ногами земной шар, опоясанный змеей, символизирующей мусульманство.
Заканчивается срок путевки. Уезжаю в Киев. Хожу по магазинам. Купила зимнее пальто из очень хорошего сукна светло-сиреневого цвета с воротником из искусственной норки и ворсистое осеннее пальто цвета кофе с молоком, платья и блузки изо льна с лавсаном и украинской вышивкой. Оригинально и практично, такие вещи хорошо стираются, не мнутся, в них не жарко. Нагрузилась основательно: чемодан, сумка, две авоськи.
На станцию Тараса Шевченко приехала ночью. До утра проспала в комнате матери и ребенка. На автостанции встретила маминых односельчан. Они помогли мне втиснуться с моими сумками и авоськами в битком набитый автобус.

                Родные пенаты

Ездила к тетушке Марфе Ивановне. У меня еще один племянник появился, Павлик. Назвали в честь его деда, не так давно ушедшего из жизни. Ему десять дней. Родился в Одессе, где Валя была на сессии. Зову его Пашка-одессит. Учится Валя заочно на экономиста. Родители пристроили. У них там знакомство. Многих родители устраивают, пристраивают, направляют. Мне пришлось самой пробиваться. Вале по-хорошему завидую. Толя ездил за женой и сыном. Сие событие отмечали у родителей Вали. Познакомилась с ее старшим братом Игорем. Кавказский красавец, немногословен. Родители Вали купили новую мебель. Очень красиво у них, со вкусом. Впрочем, и раньше так было.
Плавали с Наташей и Толей в лодке – у них собственная имеется. Если пройти от их домика несколько дворов, упрешься в речку Серебрянку, приток Сухого Тясмина, впадающего в Днепр. Речушка петляет по всему городу. Потом с Наташей вдвоем плавали. Впервые в жизни самостоятельно гребу. Переплыли «Смелянское море». Река здесь разлилась, потому что построили плотину. Шлюзы поднимают уровень воды, и через них река с шумом вырывается на простор. В названии «моря» большая доза иронии. Понасоздавали же искусственных морей, так почему бы и здесь не море? Ну и что из того, что величина не соответствует общепринятым понятиям? Тут местные стандарты.
Плавали на остров и на другой берег, где песчаный пляж.
В основном живу у мамы. У нее половина хаты, состоящая из одной комнаты, перегороженной печкой на жилое помещение и кухню. Еще сени, которые одновременно и кладовка. Малюсенькие окна, покосившиеся стены, кровля из почерневшей соломы. Только моя мама могла купить такое жилье.
Загораю на лесной поляне. В конце маминого огорода небольшое колхозное поле. За ним – лес. Лес люблю с детства. Анатолий ушел в отпуск и вместе с Наташей приехал к маме. Фотографировались, собирали грибы. Толя большой любитель природы. Однажды около десяти часов бродили по лесу. Набрали лисичек, подберезовиков, моховиков. По вечерам они с мамой режутся в подкидного дурака. Это у Толи от отца, любителя игры в карты, домино, шахматы. Я не участвую в их поединках. Не интересно.
Анатолий сделал «козел» – сооружение, на которое кладут бревна для распилки. По утрам и вечерам пилим маме дрова.
Письмо от Лидии Венедиктовны из Николаева, где она гостит у сестры, которая врач и по рассказам весьма респектабельная в отличие от двух других сестер. Пишет, что вместе с сестрой и зятем собирается пожить в палатке вблизи Очакова. Приглашает меня, устраивая, таким образом, встречу с Фоменко. Она написала мне два письма в школу, не получила ответа, поняла, что я уехала, отыскала в записной книжке адрес мамы, который я ей дала в прошлом году на случай, если ее отпускные маршруты будут пролегать поблизости.
Приглашение не приняла. Лидия Венедиктовна – человек ненадежный и легкомысленный. Как отнесется к моему появлению ее сестра – неизвестно. Лидия Венедиктовна вполне могла и не согласовать с ней приглашение. Потом это связано с расходами. Билет туда и обратно придется покупать, потому что это в сторону от направления, указанного в бесплатном билете. Еще затраты на питание, а у меня денег немного осталось. У мамы же проблем с едой нет. Главное – встречаться с Фоменко большого желания нет. Так что все против поездки.
Проявляли с Толей пленки, печатали фотографии. В основном, снимки с юмором: я в дупле дерева, мы с Наташей на пшеничном поле в венках из полевых цветов. Самая удачная, где я изображаю рыбачку Соню из Одессы (тельняшка поверх брюк, на голове соломенная шляпа с прикрепленным к ней георгином, распущенные волосы, на шее – платок, в вытянутой манерно руке – сигарета, на ногах – старые мамины калоши). А еще мы с Наташей сидим на ветке дерева и корчим страшные рожи, изображая горилл.
Все купленные вещи зашиваю, чтобы отправить по почте. Письмо от Валентины Евгеньевны. Просит разрешить Элеоноре приехать недельки на две. Мама ответила с подробными указаниями, как доехать.
Хотела из станции Тараса Шевченко закомпостировать билет на поезд, идущий из Киева до моей станции. Не получилось. Киев мест не дал. Обычно езжу с пересадкой в Москве или Днепропетровске, а тут нужно было во Львов, и билет туда выписала через Киев. Значит, мне дешевле всего будет доехать до Киева, поскольку я в сторону уехала, а оттуда уже по бесплатному билету.
В Киеве оказалось, что нужный поезд придется ждать больше суток. Еду до Харькова. Весь день толкаюсь в длиннющей очереди к кассе. Билет смогла закомпостировать лишь в общий вагон. Сначала спала на голой багажной полке, потом освободилось место, взяла постель. Очень жаль, что в дороге за свои деньги не можешь получить удобства. Очереди, грязь, грубость, не услужливая сфера услуг, жара. Почему в поезде нельзя сделать душ за деньги? Или на вокзале? Всегда приезжаю грязная. В дорогу стараюсь одеваться похуже, чтобы не затаскивать хорошие вещи. Что за отдых?
От автора. И снова все промелькнуло и скрылось за поворотом.

                Незначительные события

Подарила Оле розовое льняное платье с вышивкой. Перетаскала из почты посылки. Почта далеко, в городе никакого общественного транспорта нет. Сергей ходил меня встречать уже неделю, но получилось так, что не встретил. Дочь Татьяны Николаевны принесла рыбу. Ее отец наловил. Пожарила с луком и помидорами. Оля картошки принесла. Закуска ничего получилась. Впервые поела нормально после того, как от мамы уехала.
Гуляли с Сергеем по улицам. Ощущение такое, что выполняю скучнейшую обязанность.
Татьяна Николаевна пригласила на рыбалку. Пока Александр Федорович рыбачит, загораем. Искусали комары. Решили приехать завтра. Как раз день железнодорожников.
Назавтра Сергей явился с утра пораньше. Узнав, что едем на рыбалку, пошел домой переодеваться. Живет неподалеку. Сразу же за микрорайоном двухэтажных домов начинается частный сектор. Попросила его зайти в магазин, купить чего-нибудь алкогольного и хлеба. Купил коньяк, а вот конфет нам с Татьяной Николаевной и какой-нибудь закуски – не сообразил. Приехали на озеро. Первым долгом выпили, скудно закусили, потому что Татьяна Николаевна тоже не взяла ничего съестного.
Сергей пришибленно молчит. Он неприкаянно слоняется по берегу озера. Я уже не удивляюсь его никчемности. Потому и не женился до тридцати трех.
Александр Федорович вместе с сыном Сашей поплыли на складной лодке проверять закидушки. Вскоре проголодались, но не тут-то было. Татьяна Николаевна на свежем воздухе проголодалась еще раньше, и вместе с сыном умяли все припасы. Я сделала бутерброды из того, что осталось: хлеб, вареная «в мундирах» картошка, надергала дикого чеснока. Кое-как всех покормила. Перечистила и вымыла в озере всю пойманную рыбу, нарезала на кусочки, посолила.
Едем ко мне. Из мелкой рыбешки сварила уху, крупную пожарила. Татьяна Николаевна пыталась помогать, но от нее болтовни больше, чем дела. Не хозяйственная она.
Сергей в нелепом пиджаке от спецовки похож на уголовника. Злюсь по этому поводу. Сидит за столом какой-то каменно-напяженный вместо того, чтобы сделать застолье интересным времяпровождением. Это постоянно в нем. Пора бы мне и привыкнуть и не брюзжать каждый раз. Его надо принимать таким, как есть, либо не принимать. Но до сих пор я многих не принимала.
Татьяна Николаевна старается казаться значительнее, умнее, порядочнее, лучше. А ведь это мои недостатки, многократно увеличенные, с той разницей, что у нее они бросаются в глаза, а у меня не так уж приметны. Но быть, а не казаться – в этом направлении мне еще предстоит работать. Особенно плохо дается доброжелательное, ровное отношение ко всем, старание понять, а не осудить. Это потому, что я воспитана на художественной литературе и фильмах, где, либо положительные герои, либо отрицательные, и жизнь укладывала в эту простенькую схему.
Татьяна Николаевна пригласила на день рождения. Подарила ей две розетки под варенье и книгу Вениамина Каверина. К ней я пошла, чтобы отвести душу. Знала, что не тот человек, но уж очень велика была потребность выговориться. Это плохая привычка – выплескивать на других свои отрицательные эмоции. Легче от общения не стало, прибавилось еще чувство недовольства собой за то, что слабости поддалась.  Разговариваю с людьми, которые меня не понимают, как с равными. Ну, не могу уверовать, что кто-то не может понять простых вещей.
Сергей принес большую кисть винограда. Это что-то. Встречаемся полгода. Его угощать приходится постоянно и чаще всего выпивкой, потому что только она может растормошить его твердокаменную оцепенелость. Но вот начался учебный год. Хотя бы паршивенький цветочек принес и поздравил с началом. Разве такого я ждала столько лет?
Но вот день его рождения. Пришел с коньяком. Хорошо еще, что не с самогоном. Насчет шоколадки, конечно, не сообразил. Обычно ходит в рубашке и видавшем виды костюмчике. В день рождения – в том же. Провозгласил тост за то, чтобы не поссорились. Этот тост у него постоянный. Свое раздражение не удается скрыть.
Накануне приходила Любовь Константиновна. Принесла слив и индийского чая. Между прочим, рассказала, что Сергей помог ей грузить уголь. У нее квартира с печным отоплением. Уголь брала в депо. Сергей шел мимо, увидел, стал помогать. Выбирал комочки более крупные.
Явился Толя в великолепнейшем костюме. Держится с достоинством. Спрашивал Сергея. Конечно же, это был предлог, чтобы зайти. Чувствовала себя неловко из-за того, что была в старом халате и растрепанная.
Сын Валентины Александровны принес большую сетку арбузов.
Навестила Екатерину Семеновну. Пили шампанское, танцевали, как в былые времена. Она – великолепный партнер и очень любит танцевать. Мы с ней «станцевались», когда вместе жили. У меня тогда были хорошие пластинки. Домой провожали вместе с Кириллом Трофимовичем. Единственный человек в моем окружении, с которым с удовольствием общаюсь, – Екатерина Семеновна.
   Собственно, из таких незначительных событий и состоит моя частная жизнь.

                Крутые события

В школе события разворачивались круто. Предлагают ехать завучем в другой город. Способ от меня избавиться – не новый. Татьяна Васильевна не раз его опробовала на других. Неугодных учителей, но таких, что нельзя выжить – на повышение. Об этом поговаривали во всех школах города. Отказалась. Значит, все-таки будут выживать. Самое страшное – не сама беда, а ее ожидание. Гнетущая неопределенность. Надежная броня – порядочность, искренность, честность. Я ведь и бестактной бываю, и жесткой. Часто мной руководит злоба. От неисполнительности и неаккуратности избавилась.
Пишу доклад для педсовета «Развитие творческой мысли и воспитание самостоятельности учащихся». Прошлась по методам Анны Степановны, не называя ее.
На педсовете мне объявили строгий выговор с занесением в личное дело. Произошла путаница при заполнении документов об окончании восьми классов. Я составила перед отъездом в отпуск ведомости, из которых оценки переносили в свидетельства. Арифметика заканчивается в шестом классе, а седьмом начинается алгебра. В ведомость надо было внести все итоговые оценки за седьмой класс, а арифметику – за шестой. Я же ее выставила за пятый. Не знала потому что. Ошибка серьезная и не воспользоваться ею было бы большим упущением Татьяны Васильевны, хотя в первую очередь виновато было все же руководство школы: не проинструктировало.
Пошла война на опережение. Не оказываю Татьяне Васильевне услуг личного характера – это уже опасный симптом. При желании можно расценить как вызов существующему порядку. В узких кругах нелестное мнение о директоре высказывают сплошь и рядом. Но та же Анна Степановна могла и донести с соответствующими комментариями. Почти каждый учитель стремится, чтобы его не обошли похвальной Грамотой к празднику. Это автоматически оберегает от возможности быть зачисленным  не в самые лучшие.  Выговор – это ярлык, черная метка.
Разговоры о переводе меня завучем не прекращаются. Выговор – подталкивание к принятию решения. Его  каждому влепить можно, если принять во внимание обширный круг обязанностей учителя. Было бы желание. Теперь, если я выскажусь критически, это уже будет нивелировано: кто бы возникал! Всякая критика, исходящая от меня, – не что иное, как злопыхательство в отместку за справедливое требование руководства. Я не вписалась в хорошо отлаженную систему, которая меня перемелет и выплюнет.
Татьяна Васильевна – не тот человек, к которому тянутся, стремятся подражать, мнением которого дорожат. У нее в арсенале другие методы: опутать паутиной интриг и дергать за паутинки, когда кого-то нужно спеленать, чтобы не трепыхался. Если бы она достойна была уважения, я бы очень переживала свою оплошность с ведомостью, принесла бы искренние извинения. А, когда знаю, что у нее отношение к школе – подольше цепляться за директорский стул ради материальной выгоды себе и в ущерб учебному процессу, совесть не мучит, хотя об оплошности своей очень сожалею.
У Татьяны Васильевны тоже вскоре появился выговор, как бы в отместку. Более того, ей посоветовали по телефону собираться в места отдаленные. Звонок был из отделения железной дороги.
Были весенние каникулы. Два наших ученика отправились на рыбалку с ночевкой. Хорошо выпили. Часа в четыре утра мимо проезжал мальчишка на лошади верхом. Спешили, привязали к мотоциклу самым изощренно-жестоким образом и поволокли. Отец, отправивший сына спозаранку по каким-то делам, выехал следом. Виновников расправы задержал, сына доставил в больницу, где он скончался, не приходя в сознание. Наших учеников посадили в камеру предварительного заключения, а Татьяне Васильевне вышестоящим руководством было сказано, что ее место там же.
Очевидно, она подключила все свои связи. В школу направили комиссию, но проверка прошла поверхностно, и она на своем стуле усидела. Виновата ли в случившемся? Скорее да, чем нет. Все же много у нас в школе людей случайных, без образования. Работу свою выполняют, как умеют, а умеют немногое. Главное же, ценится служение не делу, а директору, и вся работа насквозь пропиталась формализмом. Впрочем, Татьяна Васильевна и не подозревает о том, что так не должно быть. Руководитель силен лишь, когда руководствуется в своих действиях нравственными началами. Самое ценное – нравственное содержание.
У меня появилась наклонность вникать в постоянно плетущуюся вокруг сеть интриг, чтобы  быть настороже. Старалась поделиться своими наблюдениями с теми, кто к этому располагал, загрузить вдохновенным жаром речи, идущей от нервной горячности.
Система отношений, созданных Татьяной Васильевной, воспитывала по-своему. Интересы и свойства среды пропитывали каждого, в том числе и меня.  К тому же сама была далека от совершенства: страдала вспыльчивостью, обидчивостью, легко теряла самообладание, старалась стать своей среди чужих. И давала лишнюю волю языку: так хотелось выговориться. Отсюда моя многоречивость. К тому же не всегда могла разобраться, кто есть кто.
Стала советоваться с Александрой Павловной, выражая тем самым лояльность к ней. Нельзя все же судить о ней однозначно. Она груба, не интеллигентна, но методикой преподавания владеет лучше меня, советы дельные дает, делится методической литературой.
Все же некоторым моим урокам не хватает глубины и четкости. Это если по большому счету. Зря не прислушивалась к Александре Павловне раньше. Да и против Анны Степановны зря пошла. Кое-что и у нее можно перенять, хотя делать это надо очень даже выборочно. Натравила меня на них Любовь Филипповна. Пользуясь моим максимализмом, расправлялась с ними, как с конкурентами за место под солнышком. А я купилась на ее имидж: сама справедливость. Купились на него и другие, но я – больше, потому как склонна выдавать желаемое за действительное там, где это касается порядочных людей, потому что без их окружения чувствую, что чахну. Так что ходячая справедливость рядом была просто жизненной необходимостью. Впредь надо все-таки умнее быть и оценивать все адекватно, иначе и откровенную подлость можно не увидеть. Учиться быть снисходительной к незначительным недостаткам людей.
А я их вижу как бы через увеличительное стекло. Это в меня с детства заложено. Сейчас дошло, что в людях лучше хорошее находить, если оно, конечно, есть, и на него опираться. Тогда и ко мне будут поворачиваться лучшими сторонами. Дойти-то дошло, но сила привычки велика. Обидчивость – это хуже, чем принято считать. Вместо того, чтобы действовать, я зацикливаюсь на том, что лелею в себе обиды. В очередной раз осознаю, как трудно вытравливать из себя то, что впитано с детства. Одна только нетерпимость к мнениям и поступкам, если они не совпадают с моими понятиями, чего стоит.
Любовь Филипповна не состоит в Коммунистической партии. Это особенно вводит в заблуждение. Не вступила – значит не карьеристка, потому что в наше время в партию вступают исключительно ради карьеры. Возможно, раньше это было из идейных соображений, если не для всех, то для большинства. Потом выяснилась настоящая причина ее беспартийности: не приняли бы из-за пятна в биографии. Муж отбывает срок за драку. В райкоме ее кандидатуру не утвердили бы, перестраховались, не взял бы никто на себя ответственность. Из сложившейся ситуации она постаралась извлечь моральные дивиденды: к коммунистам относилась иронично, чтобы понятно было – она не сделает им чести, вступив в их ряды.
Хитрость, стремящаяся обратить на себя внимание, довольно примитивна. Это я знала и раньше и поэтому подобными приемами не пользовалась никогда. Старалась быть честной в построении отношений. Но в коллективе, где очень многое наоборот, – это доставляет неудобства. Жизнь заставляет вырабатывать приемы защиты, самообороны. С этим жить неинтересно.
До чего все сложно! Да просто работать над собой, а окружающие всегда оценят по достоинству и без всех этих уловок. Но почему-то все хитрые люди других считают неумными, стараются их обмануть. Надо быть умной, а не хитрой.
В школе все новые неприятности. К моему классу присоединили параллельный класс. Объединение напрашивалось потому, что после восьмого многие ребята ушли из школы. Оба класса на хорошем счету. Раиса Петровна и Любовь Филипповна, почуяв свою выгоду, быстренько объединились. Как же это так, что хороший класс будет не у них, а у меня? В параллельном преподавала Любовь Филипповна. Но этот класс вливался в мой, а не наоборот. Если существуют классы «А» и «Б», то ликвидируется последний. Отдать ей часы русского языка и литературы нельзя, потому что тогда и классное руководство надо отдавать, а я классным руководителем здесь четыре года, и это будет против правил. Свой класс я должна выпустить.
Раиса Петровна выпустила свой класс и должна была взять другой. Такой, где собраны слабые ученики или запущенные неумелыми преподавателями, брать им не хотелось. С классом же нужно было много работать, а они привыкли пенки снимать. Нет же, чтобы, как секретарь партийной организации, показать пример. Взять слабый класс и вывести его в передовые.
Обе пошли к Татьяне Васильевне. Та решила, что со мной можно и не церемониться, тем более, что на другой чаше весов столь влиятельные дамы. Собственно, ей и без взвешивания все было ясно. Но и разговоры о том, что некоторым в коллективе создают привилегированные условия в ущерб другим учителям, были строго нежелательны. Она понимала, что и так многие ее не воспринимают, как должно. Пенсионерка, а тут молодежь с более высоким уровнем, чем у нее. Тот же Геннадий Андреевич.
Татьяна Васильевна спросила, заполнила ли я классный журнал. Сказала, что да. Это означало, что вести разговор о передаче класса уже поздно. Постаралась все же подстраховаться на всякий случай. Как только кончились уроки, поспешила домой.
Узнав о результате разговора от Татьяны Васильевны, заинтересованные лица решили не сдаваться. Они уже раскатали губы на мой класс.
И вот ко мне домой присылают пионервожатую Наташу Устюжанину с предписанием явиться немедленно в школу с журналом. Наташа – моя ученица. Только школу закончила. Увидев мою расстроенную физиономию, сказала:
– Валентина Борисовна, я к вам приходила, но вас не было дома.
Наташа – дочь учительницы начальных классов Ольги Алексеевны и поэтому частично о школьных закулисных делах осведомлена.
Я думала о том, что в прошлом году отдала Анне Степановне хороший класс, с которым проработала три года. В нем и Наташа училась. Понравилось отбирать.
На другой день, вопреки моим ожиданиям, в школе все тихо. В моем классе учатся сыновья Александры Павловны и Валентины Александровны. Они тоже, видимо, на какие-то кнопочки нажали, потому что понимали, что я – лучший вариант, чем Любовь Филипповна и Раиса Петровна вместе взятые.
Классная руководительница присоединенного класса взяла мою сторону. Провела с учениками беседу, чтобы ни на какую агитацию не поддавались в смысле передела, а оставались с моим классом, потому как был вариант в угоду все тем же двум дамам слить их с классом «В».
У меня в запасе была ночь. В спешном порядке заполнила журнал и стала думать, что могут еще предпринять. Учеников настроить? Чтобы сдружить класс, наметила мероприятия, которые должны всех заинтересовать. Все завертелось, ребята загорелись. Это главное. Я никого не подключала себе в союзники, даже в голову не пришло бороться теми же методами. Как-то само все сложилось.
От автора. Хотелось порядка в школе, а не того, что создало руководство по своему образу и подобию.

                Ходульные страсти

Мне передали стихи от Татьяны Николаевны. Накануне я перестала с ней общаться. В учительской при всех она театрально произнесла что-то осуждающе-резкое и демонстративно вышла. Любит эффектные выходки. Представление, которое она устроила, получилось напыщенно-глупым. Конечно, она этого не поняла. Я решила избавить себя впредь от подобных сцен и отошла от нее. В коллективе ее считают неумной и плохо воспитанной и никто, кроме меня, с ней не общается. Поняв, что я тоже от нее отошла, решила навести мосты. И с этой целью по случаю дня моего рождения разразилась стихами.

                Мелькнула дружба серебром росы.
                В любви и дружбе все слова избиты,
                Но творчества счастливые часы
                С тобою рядом мной были испиты.
                В страну мечты и зорь волшебных,
                В страну романтики Парнас
                Нетленный, юный и хвалебный
                Носил нас вместе столько раз
                «Старалась казаться, а не быть…
                Неумная… и с вывихом… безмерно»
                В тот миг не плакать, тосковать, мне выть
                Хотелось! Мир казался темным, скверным.
                О, методичная жестокость!
                Расчетливый холодный эгоизм
                В лицо и искренность, и кротость,
                А за спиной не спрятанный цинизм
                Возможно ль, Кора? Кора, ты ли это?
                Где нежная мечтательность твоя?
                Неужто муза звонкая поэта
                Не явь, а только выдумка моя?
                В душе моей печально-горькое смятение
                И пепел не дотлевших угольков
                Ты, верно, думаешь лишь только об отмщении,
                Швырнув меня из сердца уголков??
                Но я отмщение отметаю прочь:
                Несдержанность ведь бедствие мое…
                Коль дружбу было сохранить невмочь,
                Да святится же имя твое!

Вот такая зарифмованная разборка ко дню рождения. Все приукрашено, перекрашено. Напоминает аляповатую мазню художника-самоучки, типа рисованных ковров с лебедями. Я никогда не считала Татьяну Николаевну своей подругой. Не припомню, чтобы нас носило вместе в страну романтики. Парнас перепутан с Пегасом. Очевидно, о том и другом слышала краем уха, и в голове слово осело неосмысленным. А тут случай щегольнуть знанием мифологии.
Свое мнение о ней я действительно высказывала, зная, что она слышит. Почему она может устраивать мне театрализованные воспитательные процессы? Не угодно ли на себе примерить? Мстить и в мыслях не было. Зашел разговор, сказала свое мнение. С ней всегда было неинтересно общаться, а тут получилось так, что и не желательно. Было бы неправильно отталкивать людей, которые ко мне тяготеют. Но она еще попыталась по отношению ко мне гнуть свою линию. Не по подлости, а по недомыслию. Но все равно вышла за рамки, а желания впредь водворять ее на место – нет.
И еще коробит напыщенность стихов, чрезмерная цветистость слов вместо точности, присущей настоящей поэзии. Я ни из каких уголков сердца ее не вырывала, потому что ее никогда там и не было. Татьяна Николаевна воспринимает все как ссору Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем.
Никогда бы я не назвала проведенные вместе часы счастливыми и уверена в том, что это не были часы творчества. Посредственные рисунки – все-таки не творчество, как и эти стихи. Насчет искренности. Всегда говорю, что думаю, без дипломатии. Татьяне Николаевне не говорила, что она глупа и плохо воспитана, но не из лицемерия, а потому, что бесполезно.
Кротости у меня не было никогда. Насчет своей жестокости я бы уточнила, что это жесткость. Цинизма и эгоизма у нее куда больше. Уж если она ко мне тянулась, то следовало бы с уважением относиться. Но она привыкла к другим формам поведения: повздорить, дать выход отрицательным эмоциям, а потом – как ни в чем не бывало. Так принято у очень простых людей. А тут подвернулся случай покрасоваться, попинав меня.
Кого-либо другого вряд ли посмела, а я слишком близко ее к себе допустила.
В общем, стихи трескучи и приторно-сентиментальны, вычурны и назойливо-броски. Внизу приписка карандашом, что это печальный подарок ко дню рождения. Не отказала себе в очередном театральном жесте. Я просто не выношу все ходульное. Всегда доискиваюсь до голой правды без прикрас. Мне нужно в жизни все правильно понять.
Стоило ли задумываться над «стихами»? Ну, а вдруг там рациональное зерно? Его не оказалось.
Несколькими днями раньше получила от Татьяны Николаевны сумбурное письмо. Пишет, что я не права, потому что мне следовало поговорить с ней наедине. Тяжело переживает утрату дружбы. Подумала, что у меня гораздо больше точек соприкосновения с Нелидовой, чем с ней. Той можно даже доказать, если она не права, приведя неоспоримые факты так, чтобы не было возможности увильнуть. Но для этого надо быть умнее нее, чтобы суметь просчитать все контрдоводы. Я пока до нее не дотягиваю, надо учиться.
Сергей на день рождения без подарка пришел, а на другой день спохватился и принес пластмассового кота – детская игрушка, побывавшая в употреблении и изрядно выцветшая. Даже мои ученики посмеялись бы над таким подарком. Так нелепо и нескладно все, что он делает. Ученики поздравили открыткой. Дочь Екатерины Семеновны Наташа со своей троюродной сестрой принесли белые астры и книгу. Пионервожатая Наташа – настольный портрет Пушкина и невиданной величины (с десертную тарелку) и расцветки (оранжевые лепестки с белыми кончиками) георгины. И где только взяла?
Молодая учительница Галина Яковлевна Пустовойтова – сувенирную шариковую ручку величиной с указку и астры. Татьяна Николаевна оставила в учительской для меня сиреневые и розовые астры. Мне тридцать пять.
От автора. Понимая низкий уровень, Валентина Борисовна пытается вырваться из такого окружения. Тщетно.

                Разговоры, разговоры…

Татьяна Васильевна пригласила к себе в кабинет и поздравила с законным браком. Потом стала отчитывать за то, что никому не сказала в коллективе. Ничего себе поздравление!
– Да вы что, Татьяна Васильевна!?
В тоне прозвучало "Бросьте собирать сплетни!"
Принесла извинения, сослалась на родителей учеников, от которых узнала. Хотела поинтересоваться, что гласит народная молва по поводу того, за кого я вышла. Но тут в кабинет привели девочку, убегающую из дома, начались разборки. Продолжать разговор было немыслимо.
Иду домой. Встречаю Таису Андреевну:
 – Вам можно задать нескромный вопрос?
В отличие от Татьяны Васильевны, с подходцем.
– Конечно!
Спрашивает насчет замужества.
– Это для меня уже не новость. Даже поздравления были. А за кого я вышла?
 – Фамилия как-то на «К», а живет он…
Названы координаты Сергея.
– Откуда известно?
– От моего мужа.
– Встречаюсь, но о замужестве речи не было.
– Разговоры исходят от его матери.
– Я с ней не знакома.
– Значит, он поделился с ней своими намерениями. А он как – ничего?
 – Вроде бы.
– Тогда решайтесь. Замуж нужно выходить.
Вечером пошли с Сергеем к Толе. Живет в частном секторе. Толя очень рад нашему приходу. Срезал у себя на огороде для меня охапку гладиолусов. Такая красота! На огород выбежала его мама, чтобы воспрепятствовать поголовному истреблению цветов, но не протестовала, а стояла немым укором. Пошли домой. Толя нас провожал. Было уже темно. Кто-то кричал из-за забора:
– Валентина Борисовна, мы не выучили уроки!
Поставьте нам двойку!
Решила подойти и узнать, кому это срочно и позарез двойка понадобилась. Но тут чья-то мама свое чадо загнала домой, а других детишек разогнала от греха подальше. По дороге общалась в основном с Анатолием. Когда он ушел, рассказала Сергею о поздравлениях. Реакции никакой. Ситуация более, чем дурацкая. Народная молва нас поженила. Я пытаюсь внести ясность, но мои слова разбиваются о твердокаменно-тупое молчание Сергея.
На следующий день приходит и пришибленно влипает в телевизор.
– Может, поговорим?
– Я все скажу завтра
– Это уже не первый раз.
На день учителя явился с нелепым подарком: шариковая ручка с вмонтированной в нее батарейкой и лампочкой. Ручка-фонарик для тех, кому приходится писать в темноте. Мне такая абсолютно ни к чему, тем более, что ее неудобно держать в руках. От Сергея узнала, что Толя уехал на курсы повышения квалификации. Перед отъездом пили. Толя сказал Сергею, что он будет дурак, если меня потеряет. Я ему высказала все, что давно накопилось:
– Ты лучше ко мне больше не приходи. Мне надоело. Какие-то нелепые отношения. И почему я должна это объяснять?
 – Можно, я приду завтра и все скажу.
– Сколько можно тянуть? Ну, почему не внести ясность? Я в нелепом положении со всеми этими поздравлениями. Все обо всем знают, кроме меня, конечно.
– Не могу сегодня. Разреши завтра прийти.
 – У меня и так много трудностей, а тут еще ты со своими странностями. Если женщине оказывают внимание, стараются как-то порадовать. Я уж не говорю о том, чтобы осчастливить. Это нужно уметь. А тут сплошные неприятности. Это же еще умудриться нужно! Хотя бы задал себе вопрос, зачем мне это нужно.
– Все будет, как ты захочешь. Скажу завтра.
Чуть ли не с приставленным к горлу ножом добиваюсь ответа, зачем ходит. Как на дежурство. Идиотизм!
Завтра, как обычно, от разговора ушел. Да я и не затевала, зная, что бесполезно. Что за притча? Очень, очень странно. Зачем мне нужны все эти разговоры, поздравления? Я на виду учеников и родителей, моей личной жизнью интересуются, не менее, чем звезды экрана, только с той разницей, что не вся страна, а только наш городишко. Такого, как Сергей, если даже специально искать, – дело бесполезное. Со всех сил стараюсь его оправдать, потому что понимаю: это последняя возможность что-то изменить в своей жизни. Время, проведенное в его обществе, считаю потерянным зря. Это меня тяготит. Приучила себя дорожить минутами. А тут часы трачу на выискивание тем для разговора, да чтобы примитивные.
Но если Сергей вдруг перестанет приходить, я открою в нем массу хороших качеств, а когда опять встречу, то уже не удастся себя обманывать в том, что придумала его за неимением настоящего. Одновременно мне его жаль и почти физическое ощущение тяжелой ноши, которую я на себя взвалила. Никогда с ним не бываю на людях. Стесняюсь. Душевное состояние находит выход в потоке слез. Реву каждый день оттого, что "гордиев узел" отношений все больше запутывается, а разрубить его не хватает решительности. Конец отношений был заложен в самом начале, но я надеялась, что все будет у меня под контролем, ситуацию сумею "разрулить", и смогла бы, если бы она соответствовала здравому смыслу, но все идет ему вопреки.
Дни борьбы с собой, сомнений, мучительных размышлений, которые ни к какому решению не подводят, потому что и не могут подвести. Рассказал, что хотел со мной познакомиться еще восемь лет тому назад. Все это время ни с кем не встречался. Стащил у друга мою фотографию. Я случайно попала в кадр, когда фотографировали первомайскую демонстрацию
От автора. Все проходит. Остаются воспоминания. К сожалению, не самые лучшие.
 
                Слово к слову тянется

Татьяна Васильевна была на двух уроках. Понравились. На третий – завуч. Только хорошее отметили. Почему вдруг? Тут должна быть причина. У нас критикуют и хвалят, не в зависимости от того, как трудишься, а руководствуясь чисто политическими мотивами школьного масштаба. Наиболее вероятное объяснение – надежда на мое скорое замужество. Не зря же с поздравлениями поторопились. Если я выхожу замуж, значит, недалек декретный отпуск. Следовательно, обо мне на срок больше года можно забыть, тем более, что и другие проблемы имеются. А потом будет маленький ребенок, больничные листы по уходу за ним. Замужество мое было Татьяне Васильевне нужнее, чем мне.
Следовало только удивляться способности Таисы Андреевны добывать нужную информацию и пользоваться ею по максимуму. Скорее всего, разговоры до нее дошли не от мужа. Просто, очевидно, источник информации был несолидным, и стрелки на мужа перевела. Тут же доложила Татьяне Васильевне, чтобы услужить. Явно было, что она стремится к карьере, а без рекомендаций директора школы ей не обойтись, вот и старалась быть ей полезной, но так, чтобы никто об этом не подозревал, чтобы ничьего недовольства на себя не накликать.
День учителя. Все заходят в учительскую с подарками: куклы, обезьянки, цветы. Прятать их в портфели не спешат. Меня в одном классе на столе ожидала открытка. Похоже, к нынешнему празднику меня почему-то забыли. Обычно поздравляют классного руководителя, а у меня нынче сборный класс. Единственной радостью была самодеятельность. К празднику мой класс приготовил концерт. Коля Антилов и Муслима Нуриева выступали с бальными танцами. Муслима в белом капроновом платье и белых босоножках, Коля в идеально отутюженном костюме, начищенных до блеска туфлях, сверкающей белизной рубашке и галстуке, идеально к ней подходящем. Еще недавно ему приходилось напоминать, чтобы вымыл уши и шею, а тут даже пострижен с превеликой тщательностью. Расчувствовалась до слез, так трогательно и красиво.
Таня Трошина из моего класса очень любит стихи, выписывает в тетрадь понравившиеся, сама сочиняет. Дала мне тетрадку почитать. Такие тетрадки, именуемые альбомами, есть почти у всех старшеклассниц. В основном туда слова модных песен записывают и школьный фольклор.

        Не надо одиночества бояться,
               Живущим в многолюдной быстрине.
               Оно дает нам с мыслями собраться
          И с совестью побыть наедине.

В школу едет комиссия из пятнадцати человек на восемь дней. Проверка ничем не вызвана, плановая. Состоит из ведущих учителей железнодорожных школ. Они заинтересованы в том, чтобы поскорее домой уехать. У меня были на уроках. Один понравился, два – не очень. И не в том дело, что я не в ладах с методикой или программного материала не знаю. Но в классе, где ученики слабо подготовлены, из них ответы нужно вытягивать с помощью серии дополнительных вопросов. Это нудно и затягивает время. От темы тоже многое зависит. Если она обширная, весь урок может уйти на объяснение. А ведь хорошим урок считается, когда на нем много методов применено. Методическое шоу эффектно, но не эффективно. Больше обстоятельность нужна, а не порхание с одного на другое.
Могла бы и лучше к урокам готовиться, да времени не хватает. Дали контрольную работу в десятом классе. Пять «двоек». Было бы семь, да в двух ошибки исправила фиолетовой пастой. На одну ошибку меньше – и уже положительная оценка. Тут много формализма, так что в такой подтасовке большого преступления нет. В других десятых по три «двойки». Там другие учителя. Не думаю, что у них дела лучше, скорее наоборот. Тоже в ход пошел испытанный прием – фиолетовая паста. По математике – полный провал: по полкласса не справилось с работой. А преподает та же Маматова, которая меня учит, как надо работать.
Приехавшие учителя поселились в гостинице. Они вскоре уехали. Остались только две дамы из отдела образования обобщать результаты проверки. Татьяна Васильевна поселила их у себя на квартире, и все знали, что это означает: результат проверки будет написан под ее диктовку. И Татьяна Васильевна знала, что все понимают: проверка эта – фикция. По ее результатам должен быть педсовет.
Чтобы на нем не прозвучало что-то нежелательное, Татьяна Васильевна провела беседы с теми учителями, в ком надеялась найти поддержку. Они должны были поблагодарить за критику. Могло возникнуть и оглушительное молчание, из которого у проверяющих создалось бы мнение, что ими сделано что-то не так. Это создаст настрой, и тогда сказать, что этот кавалерийский набег комиссии никакой ощутимой пользы не принес, будет невозможно. Татьяна Васильевна необходимость выступлений объяснила тем, что проверяющие – гости. По отношению к ним нужно быть вежливыми.  Если отмалчиваться, у них может остаться неприятный осадок.  Быть неблагодарными за желание подсказать – невежливо.
А почему не отнестись к ним, как к официальным лицам? Почему не уточнить что-то, если возникнет необходимость? Ведь проверяли – одни, результаты обобщали – другие. Могла бы проявиться неточность или субъективность в оценке. Если руководствоваться пользой дела, то следовало все выяснить, но Татьяна Васильевна делала то, что великолепно умела – режиссировала ситуацию. Не все поддается режиссуре, но если что и не по сценарию пойдет, то всегда, умеючи, можно извернуться, прокомментировать соответствующим образом и увязать с общим замыслом.
Меня называют в числе классных руководителей, у которых слабовато проходят классные часы. Задаю вопрос, на каком основании уважаемая комиссия пришла к такому умозаключению. Объяснение такое, что не могли персонально пообщаться с каждым учителем и предлагают в перерыве подойти для выяснения. Мне бы настоять: это понятно, что не могли пообщаться, и тут претензий нет. Но вопрос был об источнике информации. Так нельзя ли его назвать? Но я растерялась.
В перерыве подхожу. Анна Степановна впереди меня успела. Сказала, что у меня неплохие классные часы, даже с украинскими партизанами класс переписывается. Меня вычеркивают из плохих классных руководителей, но в список хороших не вносят. А ведь совсем недавно за мой класс драчка произошла, в которую были втянуты с обеих сторон разные силы. Большинство наблюдало за ней со стороны, но болели за меня, потому что справедливость была на моей стороне. Казалось бы, мой опыт надо было изучать, но хвалили племянницу Татьяны Васильевны, приписав ей то, чего и в помине не было. Не думаю, что это скажется на ее авторитете в коллективе с лучшей стороны.
В шутку превратили вопрос об оплате за заведование кабинетами. Учителя предполагают, что деньги идут в карман Татьяны Васильевны. С сорока учителей по десять рублей в месяц – за год на машину наберется.
Дальше пошли выступления по сценарию Татьяны Васильевны. Среди них, к моему изумлению, Любовь Филипповна. После педсовета выступавшая с докладом по итогам проверки подошла ко мне с извинениями. Ей пришлось много писать, и она ошиблась. А почему бы при всех не принести извинения? Такой вопрос напрашивался, но я была в возбужденном состоянии оттого, что посмела нарушить сценарий Татьяны Васильевны, и без последствий мне это не пройдет. А вот Любовь Филипповна выступила по сценарию. Трудно ей теперь будет изображать воплощение справедливости.
Так в школьной практике уживаются трогательно-прекрасные отношения, которым мы учим, и мелочное сведение счетов в среде педагогов, возвышенно-задушевная лирика и фикция проверок, которые узаконивают фикцию нашей повседневной жизни. Проверяющих чиновниц вышестоящей инстанции явно не интересует, какую пользу они принесли, на что коллектив нацелили, станет ли он работать лучше и вообще изменится ли что-нибудь. И вовсе не потому, что это казенные души. За столь короткое время нельзя осмыслить учебный процесс во всем его многообразии, выработать рекомендации.
Они просто выполнили работу. Польза некоторая от проверки все же была. Неудачными признали уроки Нелидовой. Но это заключение прозвучало как-то вскользь, чувствовалось, что Татьяна Васильевна приложила некоторые усилия, чтобы на этом не акцентировать внимание. Когда комиссия отбыла восвояси, я пошла на урок к Нелидовой и пришла к выводу, что она слабовато знает методику.
Я никогда не была человеком предприимчивым, никогда не вмешивалась в житейские события и не знала, что это нужно делать. Считала, что в жизни все должно складываться само собой. Так поступила и по отношению к комиссии. Что за смысл суетиться, пытаться что-то предпринять, чтобы произвести впечатление? А можно было бы и неблагоприятную тему пропустить, а потом к ней вернуться, и постараться, чтобы пришли в класс, который подготовлен получше, и преподнести себя в разговоре с проверяющими. Другие – предпринимали. Галина Яковлевна Пустовойтова сказала в частном разговоре в присутствии тех, кто обязательно передал бы Татьяне Васильевне, что проверка эта – фикция, и она молчать не будет, если из нее сделают козлиху отпущения, а расскажет о том, как все обстоит на самом деле. Принципиальной она никогда не была, но хитрой – да. Этот ход возымел действие. О ее работе даже не упомянули. Уроки у нее посещали, недостатки, несомненно, были, потому что работает первый год и опыта – никакого. Но озвучено это не было. На то и расчет.
Как тут сердцем не зачерстветь? Всем бы нам чаще оставаться наедине с совестью.
От автора. Такова была реальность, от которой хотелось бежать.

                Простые люди, или Типичное не то

Отослала Фоменко фотографии. Дело в том, что я ему свой снимок тоже посылала, на котором я с «халой» на голове даже не на актрису похожа, а на барышню из дворянской семьи. Фоменко, как явствовало из ответного письма, пришел в восторг и запросил, сколько мне лет. Явно не ожидал увидеть столь эффектную даму. Раз я приятельница Татьяны Николаевны, значит что-то вроде нее, а, быть может, и проще, потому что свою жизнь устроить не могу, и обо мне она заботится.
Лицо каким-то непостижимым образом передает интеллектуальный уровень и характер. Фотография передавала мою сущность: душевный труд, силу характера, работу мысли. Скорее всего, Анатолий – художник уровня Татьяны Николаевны, и вряд ли все это усвоил, но необычность, более высокий уровень, чем у него – несомненно.
Как и парням из компании Лидии Венедиктовны, ему не могла не прийти в голову мысль: такая женщина и не замужем! Уж не старая ли это фотография? Отсюда вопрос в письме о возрасте. Бестактность, которая позволяет судить об уровне воспитания. К тому же Татьяна Николаевна проговорилась, что у нее с ним был роман во время сессии. Когда разъехались, он стал ей писать. Поскольку у нее семья, решила перевести стрелки на меня, отдав предпочтение мужу-путейцу с хорошим окладом. Все предельно просто. Бестактность в письме, роман с Татьяной Николаевной – этого предостаточно, чтобы порвать складывающиеся отношения. Для меня стало ясно, что Фоменко – типичное не то.
Идем в гости к брату Сергея. Встретили доброжелательно. Обстановка в доме более, чем скромная: самодельный шкаф, выкрашенный коричневой краской, самодельный стол покрыт клеенкой. На металлической кровати сомнительной чистоты покрывало. Три подушки сложены пирамидой и покрыты пестрым капроновым платком. На подоконниках чахлые герани в продырявленных кастрюлях и похожая на кукурузу пальма в большом ящике у окна. Сижу на старом проваливающемся диване и смотрю телевизор. Все на кухне играют в карты, потом там стол накрывают.
На кухне вообще никакой мебели. Стол и две длинные скамейки по обе его стороны, как в дореволюционной деревенской избе. Есть еще две комнаты, но они пусты. Дом хорош, но внутри пустота и бесхозяйственность. Но не это производит удручающее впечатление, а неухоженнось, неаккуратность, полное отсутствие намека на вкус и желания сделать жилище уютным.
Выпили. За столом какие-то люди: то ли соседи, то ли родня. Женщины пошли к соседке потрошить уток. Почему-то это нужно было делать, когда я в гости пришла. Полное отсутствие понятия о приличиях.
Брат Сергея – Василий, его жена – Катя. Дети – Маруся и Саша – школьники. У Василия это второй брак. Катя работает уборщицей в школе. Носит плюшевое полупальто и цветастый платок – деревенская мода сороковых годов. Это у нее парадная одежда.
После перерыва по случаю потрошения опять выпивали. Один выпивший мужик скверно ругался. Женщины пьяными голосами орали украинские песни, путая слова. Пьяный мужик сказал, что я Сережкина ухажерка. Ничего себе определение! Сергей сидит, опустив голову. Я встала из-за стола. Катя и еще какие-то родственницы приносили извинения, приглашали еще бывать у них, жалели Сергея. Он – смирный. Мать не дождется, когда он женится. Поэтому очень не хотели бы, чтобы сегодняшняя встреча закончилась ссорой.
От автора. И все же предпочтение отдано не художнику, а Сергею. Валентина Борисовна идет по жизни наощупь, боясь оступиться.

                Так начиналась семья

Было понятно, что Сергей не просто так знакомил меня с родней. Но это ничего не означало конкретно. Он будет по-прежнему приходить, молча смотреть телевизор. Надо было брать инициативу в свои руки, и я взяла. Сказала, что на родню не обижаюсь и даю согласие за него выйти замуж. Обрадовался. Но это я сказала, и никогда этого ему не прощу. Вынуждена была так поступить потому, что путь назад – разговоры лишние, перемывание косточек, грязь.
На другой день Сергей пришел с Василием и Катей, и все решили. Будет вечер по случаю бракосочетания. Жить будем у меня, мать – у Василия. Дом продадут.
Любови Константиновне дала парчу, купленную во Львове, чтобы она сшила платье. Она ушла от мужа, живет на частной квартире. У ее хозяйки была мать Сергея и жаловалась по поводу того, что не хочу у них жить. Она бы так за нами ухаживала! Откуда она вчера могла знать то, что решили сегодня?
Платье Любовь Константиновна сшила ко дню регистрации, но безнадежно испортила, что для нее не характерно. Это впервые за несколько лет, что она мне шьет. Вместо воротника – посмешище. Рукава тянутся назад. Вытачки наметила толстым красным карандашом, потом его следы пыталась отстирать, но не отстирала, нитки разошлись на ткани, образовав дыры. Плохая примета – испорченное свадебное платье. Чтобы как-то скрыть изъяны, накинула на плечи ажурный шарф.
Сергей уехал в областной центр за кольцами и шампанским, сказав, что на одно кольцо деньги должна дать я. Ничего себе заявочка! Явно родственники надоумили. Дала деньги. Василий принес бланк заявления из ЗАГСа. Заполнила. Сергей его отнес. Написала родственникам и друзьям о том, что выхожу замуж.
Каждая девушка мечтает о свадьбе. Этот день должен стать самым счастливым в жизни. Я тоже мечтала. Но судьба распорядилась так, что я приложила все усилия, чтобы прошло все буднично, без намека на помпезность. Сергей и понятие о счастье никак не ассоциировались. Регистрировались в ноябре. Пришел Василий, поставили росписи, выдали свидетельство о браке, в паспорта поставили штампы.
Из ЗАГСа пошла в школу. Отдала Сергею второй ключ от комнаты. В школе поздравляли. Отвела уроки. Сергей ждал меня дома. Пошли к нему. Познакомил с матерью.
Получаю поздравительные телеграммы от друзей и родственников. Любовь Константиновна помогает готовить оливье, винегрет, голубцы. Жарим гуся. Мать Сергея бестолкова. Ничем помочь не может. Готовили до часу ночи.
На другой день пожаловали гости. Накрываю на стол. Как положено, сначала салаты, а горячее оставила в духовке пока. Катя все сразу стала выставлять на стол, чтобы видно было, что много наготовлено. А что горячее остынет – не важно. Подарили пододеяльник, скатерть, простыню, две наволочки, вафельные полотенца.
Ужин устраивать не хотела. Родственники настояли. Решила: раз настаивают, значит, подарки хорошие подготовили. И вот… Пили до часу ночи. Уходить никто не хотел. Мужчины покурят в сенях – и опять за стол. И так шесть часов подряд. Потом услышала разговор, что первую ночь я должна ночевать в доме мужа, но мне сказать об этом им неудобно.
И это тогда, как у них спать негде. Сначала входишь в угольный склад, потом кухня проходная и комната. В комнате две металлические односпальные кровати. На одной спит Сергей, на другой – Агриппина Ивановна. Кровати покрыты застиранными одеяльцами, простынь и пододеяльников и в помине нет.
Поняла, что гости не разойдутся, пока не выпьют все припасенное, то есть не скоро. Я накануне не выспалась, потому что готовила. Никто из родни Виктора не предложил помощь хотя бы из вежливости. Не стала дожидаться конца выпивки. Ушли с Сергеем. На другой день пили. Я не пошла. Сергей, глядя на меня, тоже. Агриппина Ивановна обещала купить еще водки на свои деньги. Это был поступок для нее!
Сергей перенес свои вещи: брюки, несколько рубашек, спортивный костюм. Все!
Покупаем Сергею одежду: пальто из болоньи с вязаным воротником, нутриевую шапку взамен порыжевшей и потерявшей форму цигейковой. Сергей получает гораздо больше меня. Это еще изловчиться надо, имея свой огород, пенсию матери и его зарплату, жить в такой нищете. Деньги Сергей отдавал матери, та клала на книжку. Когда женился, выдала тридцать рублей, заявив, что это все.
От автора. Все вокруг кричало: не пара.  Варианты иные все же были, хотя не такие, как ей хотелось.

                Кошмар и ужас

Доходят слухи: мать Сергея жалуется на то, что ее бросили. Пошла к ней, чтобы выяснить все. Сказала, что у сына даже одежды нет. Агриппина Ивановна не согласилась. Сказала также, что мне трудно ее уважать: ходит по разным похоронам, жалуется. Теперь я, по крайней мере, знаю, откуда исходили разговоры о моем замужестве задолго до того, как было принято решение. Таиса Андреевна была права: очевидно, Сергей сообщал дату свадьбы своим друзьям, не решив ничего со мной, и матери. Далее вступало в действие сарафанное радио, диктором которого и была Агриппина Ивановна.
Сергея вызывали в профсоюзный комитет для разборок по поводу того, что он бросил мать. А тут еще оказалось, что он серьезно болен. О таком предупреждают порядочные люди до заключения брака. Решено было попытаться его лечить. Поехал в областную больницу, на прием к врачу не попал, зато пошел по магазинам. Купил себе шелковые майки, ботинки, комнатные шлепанцы и целую авоську пива.
Сплетни не прекращаются. Оказывается, что Агриппину Ивановну на свадьбу не пустили. Повесилась было, да из петли вытащили. Нет сомнения в том, что это от нее все исходит, чтобы вызвать чувство сострадания к себе.
Опять Сергей едет в больницу после того, как я его накрутила в очередной раз, что нужно лечиться. Мне это нужно? Выписали пачку рецептов. Несколько дней спустя, поехал за лекарствами. Почему их нельзя было купить в тот день, когда был у врача? Купил только одно лекарство.
От этого брака я не ждала ничего хорошего. Но не до такой же степени! С каждым днем все больше убеждаюсь, что более неудачное, чем мое замужество, и в страшном сне не приснится. Сергей – не подарок. Многие мне говорили, что мужа нужно делать. Ну, допустим, хоть и хлопотно. Родня его еще хуже. Замужество не принесло ни социального статуса, ни моральной поддержки. Ни-че-го! Только дополнительные хлопоты, грязь, нервотрепка. Сергей же приобрел социальный статус, цивилизованное жилье, вкусную еду, хорошую одежду. О том, что садиться на шею жены – не по-мужски, он не знал. Не знал, что мужчина должен брать на себя ответственность. Он просто пересел с шеи старой матери на мою, более надежную. На меня свалились заботы о его питании, здоровье, одежде. Он даже не подумал, чтобы вместе с братом приструнить свою мать, чтобы не позорила мое доброе имя.
Женитьбу сына она представляла себе так, что сноха тоже будет отдавать ей деньги. И зачем они ей? Ведь уже под девяносто. Она клала бы деньги на книжку, заставляя меня до дыр донашивать то, что есть. Каждый мой шаг был бы у нее на виду и не соответствовал ее разумению. Весь городишко обсуждал бы подробности моей жизни через призму восприятия Агриппины Ивановны.
Сергей молчал. Василий подавно. Он только потребовал от Сергея, чтобы тот давал матери деньги. Я сказала, что этого не будет. Материально она обеспечена. На книжке изрядная сумма. Агриппина Ивановна сказала, что это ее деньги, потому что она их собирала. Оказывается, заслуга не в том, чтобы заработать, а чтобы положить на книжку. Нас предупредили родственники Кати о том, что Василий хочет присвоить сбережения на книжке и дом. Настроила Сергея поговорить с матерью.
Куплен дом на деньги Сергея, потому как Василий давно женился и живет отдельно. С Василием она жить не хочет, потому что ей внуки не нравятся.
Сергей опять ездил к врачу, чтобы сказать ему, что не смог купить лекарства. Тот объяснил: если хочет лечиться, должен усилия приложить. В городе около сорока аптек. Их надо методично обойти. Я сказала, что он в который раз без толку ездит, тратя деньги на проезд.
 – Ладно! Начала уже!
Ужинать отказался. Объяснила, что можно же остановиться в гостинице или в комнате отдыха на вокзале, если не успел обойти аптеки, и продолжить обход на другой день. Он хотел, чтобы я обрадовалась и похвалила его за покупки. А купил он мне матерчатые старушечьи полусапожки и создал еще одну проблему: куда-то их надо было пристроить, чтобы вернуть деньги.
Побрился и демонстративно уехал. Два дня болтался в областном центре без толку. Стало ясно, что он никогда не оценит мои усилия, никогда не будет брать на себя никаких обязательств в силу своей инфантильности. С ним легко можно ладить, если хвалить. Интуитивно он чувствует свою никчемность, и похвала для него – допинг. Надо бы расходиться, но меня останавливает общественное мнение.
Недалеко от нас – закрытый город Солнечногорск. Там добывают что-то для оборонной промышленности. Железнодорожная ветка уходит от основной магистрали. Туда с утра пораньше идет поезд, состоящий из нескольких вагонов. Один – обычный, для пассажиров, остальные – с окошками, укрепленными решеткой.  В них перевозят особый контингент – для работы в шахтах. Из нашего города многие ездят этим поездом за продуктами и вещами. Снабжение там – московское. Поезд медленно ползет. Вечером на нем и возвращаются. Еду за лекарствами для Сергея и продуктами: привожу мясной фарш, мандарины, мороженого судака.
Несколько раньше ездил Сергей, лекарства не купил, привез мне черный костюм шерстяного трикотажа. Пришлось продать, не подошел. Еще купил мне туфли некрасивые и большого размера. Продала, но на это много времени ушло: мерили и возвращали.
Поняла: все, что делает и впредь будет делать Крячко, – безрассудно. Подсказать ему ничего нельзя, потому что не прислушивается, а обижается. Так будет всегда. Деньги у него надо либо отбирать, либо строго нацеливать на конкретные покупки. Решила, что замужества с меня достаточно. Но тут оказалось, что будет ребенок. В общем, получается тот же вариант, что у Екатерины Семеновны, Анны Георгиевны, Лидии Викторовны. Хороших мужиков мало, и приходится выходить замуж  не за самых лучших.
Обзаводимся имуществом. Купили двухлитровый небесно-голубой термос с розовыми и желтыми хризантемами и запасную колбу к нему. Отдельно термосы не продавали, а в подарках. К нему полагалась еще пластмассовая посудина под масло, которую саму по себе никто бы не купил.
Еще приобрели кухонный стол.
Были на ярмарке по случаю проводов зимы. Купили покрывало на диван в черно-красно-белых тонах в украинском стиле, шесть коньячных рюмок и шесть фужеров цилиндрической формы из желтого стекла, два высоких фужера и два стаканчика красного стекла с инкрустацией, кипятильник и мне импортный халат из хлопчатобумажной жатой ткани.
Новый 1975 год встречали вдвоем. Я пожелала Сергею вылечиться, он – чтобы всегда были вместе, что бы ни случилось. Чего бы я хотела в наступающем году? Работать с директором честным и порядочным, справедливым и культурным завучем.
Сергея хотели положить на операцию, но не было мест. Как-то искала мелочь у него в кармане и нашла направление в больницу. Киста. Мне не сказал о диагнозе.
Почему-то распространено глубочайшее заблуждение, что если не удается кому-то создать семью, то  у человека жизнь не сложилась. Поэтому девушки торопятся замуж. В результате столько загубленных судеб. Конечно, если так все сложилось в обществе, то жизнь свою устраивать все-таки нужно, но при этом помнить, что остаться старой девой – не самое великое зло.
Ходила на выходных с классом в поход. Принесла цветов и щавеля. Сварила из щавеля борщ. Лидия Венедиктовна прислала туфли. Подойдут. Она осталась в Николаеве у сестры. Послала ей фотографию Евгения, которую нашла у Сергея.
Мне побили оконные стекла тремя огромными булыжниками. Испугалась. Было это в двенадцатом часу ночи. Беру булыжники и иду в милицию. Сообщаю все дежурному. Бьют стекла второй раз. Сегодня только опять застеклили. Месть. Три камня одно-временно один человек бросить не может. Значит, не взрослый. Тот не будет подельников искать. Чем меньше людей втянуто, тем надежнее. Значит, ученики. В моем классе недовольным может быть лишь Цымбалюк. Он на второй год остался. По дороге в милицию захожу к нему домой.
Мать встревожилась. Она спала. Алексея дома нет. Спрашивает:
 – А где он?
– Это я хотела у вас спросить.
На другой день иду к заместителю начальника милиции. Даже сесть не предложил, сказал, что дело передаст в детскую комнату милиции. На обратном пути встречаю мать Алексея. Сказала, что свое чадо разбудила в восемь утра и послала ко мне выяснять, почему я приходила ночью. Чадо сказало, что было у меня, и выяснилось, что я ошиблась, и оно ни в чем не виновато. Если бы он не был виноват, поторопился бы выяснить, в чем дело. А он не приходил ко мне, матери все солгал. И потом он не мог знать, что я приходила по поводу какой-то вины, если бы не был ни в чем замешан. Я утвердилась в своем подозрении.
Слабость семьи в том, что они боятся огласки. Поэтому сказала матери: если не хочет суда, будем своими силами разбираться. А из разговора с начальником милиции поняла, что только на свои силы мне и следует рассчитывать. Сказано было, что не могут возле каждого окна выставить охрану. А я-то, насмотревшись сериала о нашей доблестной милиции «Следствие ведут знатоки» представила себе, что с булыжников эксперты снимут отпечатки пальцев и справедливость будет восстановлена.
Явился Алексей и сообщил, что окна он не бил и у него есть свидетели.
– Откуда ты знаешь, что у меня разбито окно?
– Ребята сказали.
– Допустим. Почему соврал матери, что был у меня?
Не давая опомниться:
– Ребята с нашего двора видели, что в первый раз стекла бил ты, а потом еще хвастался этим в классе. Камни отослали для снятия отпечатков пальцев.
Алексею пришлось сознаться.
   Потом выяснилось, что он заранее свидетелей подготовил, да проговорился.
Примчалась мать:
– Да что он все-таки натворил?
– У него и спросите.
Приходил с отцом извиняться. Принес два рубля с копейками – стоимость стекла. Соседи подсказали: пусть полностью убыток возместит. На другой день вызвала мать в школу и сообщила свое решение. Та стала вилять.
– Хоть Леша и сознался, но он этого не делал.
– Получается, что мы с вами не можем разобраться. Предоставим это соответствующим органа.
И платить не хочет, и компетентных органов боится. Долго не уходит, твердит одно и то же, а вечером приносит ночник взамен того, что был разбит камнем, и двадцать один рубль за разбитую вазу. Оказывается, не просто так. К решению раскошелиться подтолкнул приход сотрудника из детской комнаты милиции.
Выборы в Верховный Совет СССР. Не выспалась: в двенадцать часов ночи вскрыли урну. Пришел фотокорреспондент из редакции районной газеты. Его интересовали бюллетени с добрыми пожеланиями партии и правительству. Нашли один. Анна Степановна предусмотрительно нацелила своего свекра, чтобы написал.
Везу в комиссионный магазин целый чемодан вещей. Оказалось, что можно сдать только три вещи. Сергей опять устроил мне сцену с психическими выкриками. Пошли в магазин. Я взяла не сумку, а авоську. Покупки в нее не поместились, и один сверток пришлось нести в руках. Ничего особенного. И совсем не понятно, что его возмутило. Дома попытался инцидент замять. Что же получается? Меня можно попинать, а потом потрепать по загривку, и я «завиляю хвостом». Это и высказала.
– Ладно, хватит.
Это уж слишком. И так приходится его терпеть. Это еще было возможно, пока он не «выступал». Явно, привык так разговаривать в своей семье, и даже представления не имеет, что так в среде порядочных людей не принято, только это уже предел, и мириться с этим я не буду никогда.
– Такой муж мне не нужен. Собирай вещи.
Пошел на примирение. Я отошла лишь несколько дней спустя. Это хорошо, что квартира моя, а так быть мне зависимой от его беспричинных вспышек гнева. Не встречая сопротивления, он обнаглел бы совсем.
Сергея все же положили в больницу. Еду к нему. Пока он там находился, ни мать его не навестила, ни брат. Вот такие родственнички.
Уходит из школы мой первый в жизни десятый класс. Ребята в последний раз обходят кабинеты, прощаясь со школой. Мой девятый класс подарил им открытки, веточки сирени, хризантемы, розовые герани, петунии. Цветы покупали в оранжерее. Когда десятиклассники зашли в мой кабинет, девятиклассники встали, не жалея связок кричали: «Счастливого пути!», «Ни пуха, ни пера!», аплодировали. Было очень трогательно, и я прослезилась. Пошли парами по коридору. Девочки в белых передниках, мальчишки в хороших костюмах, белых рубашках, с галстуками. Красиво, празднично. Все классы выстроились в коридоре, аплодируют. Вышли на школьный двор, построились на линейку. Выступают классные руководители, родители, завуч, секретарь комсомольской организации школы, шефы, первоклассники. Десятиклассники передали школьное знамя моему классу. Мне подарили сирень, кремовую розу, два красных пиона. В нашем городке цветы – большая редкость. Так что букет подаренных цветов – событие.
От автора. Слишком поздно пришло окончательное понимание того, что муж - человек из другого мира, потому что накрепко было вбито в мозг: все люди у нас в стране равны.

                Расплата

Случилось так, как я предчувствовала. Расплата не заставила себя долго ждать. В мае Татьяна Васильевна уехала в областной центр по школьным делам. По телефону сообщили, что там она почувствовала себя неважно, и ее положили в больницу. Вызвали племянницу и сообщили: рак. Лечением добились временного улучшения.
Племянница ее привезла. Некоторое время она находилась дома. Учителя ее навещали, кто из вежливости, кто из сострадания. Со многими ее связывала многолетняя совместная работа, и она была частью их прошлого, их жизни. Я к ней не пошла. Вскоре она вышла на работу. Все знали: надо было сделать чистую тарификацию на следующий год, пользуясь временным улучшением состояния здоровья.
Кроме тарификации, позволяющей положить в карман энную сумму, было известно, что шефы выделили школе огромные деньги. Машинисты сделали по одной поездке в фонд помощи школе, а все остальные работники по смене отработали. Где эти деньги? Конечно, Татьяна Васильевна поделилась с начальником депо. Прикинули, и получилось, что каждому из них досталась стоимость машины. Очевидно, в пользу Татьяны Васильевны шли деньги за часы, которые не велись по разным причинам. Расписаться за них в ведомостях было кому. Столько родни в коллективе.
Детям в школе  полагалось бесплатное молоко. Об этом никто и понятия не имел. Выдавать эти секреты первой начала Тамара Маматова, чтобы не сочли ее причастной к присвоению. Думаю, что знала она гораздо больше, чем рассказывала. Не случайно Татьяна Васильевна поставила ее завучем. Ей, прежде всего, нужен был послушный человек, а уж насколько этот человек уважаем и соответствует занимаемой должности – уходило на второй план. Поспособствовала этому и старшая Маматова. Если сестра завуч, это оберегало ее от проверок, и можно было работать спокойно, без напряжения.
Провела Татьяна Васильевна тарификацию на следующий год, попрятав концы. Не случайно бухгалтер – тоже пенсионер. Обоим не страшно лишиться места, если фальсификация раскроется. Татьяна Васильевна уехала на родину, бухгалтер тут же уволился. Поговаривали, что не зря у него руки трясутся: по лезвию ножа ходил.
Было известно, что лежала Татьяна Васильевна некоторое время в больнице, потом выписали. На крестьянской телеге увезли в село умирать. Последние дни жила с племянницей, делавшей ей уколы. После того, как ей поставили диагноз, прожила месяцев семь. Очевидно, сведения шли от родственников, оставшихся работать в школе. А они переписывались с родней в Белоруссии.
К концу зимы в школу пришла телеграмма, извещавшая о смерти Татьяны Васильевны. Учителя скинулись на дорогу двум преподавателям – Александре Павловне Дражник и Тамаре Маматовой.
Приехав, они рассказали, как все было. Хоронили в закрытом гробу. Татьяна Васильевна при жизни об этом распорядилась. Лицо было обезображено: язык вывалился, вся почернела, глаза вылезли из орбит, один лопнул. Не хотела, чтобы ее такой видели, хотя, очевидно, и не до конца представляла, насколько ужасно будет выглядеть. Умирала в страшных мучениях. Одели ее в платье из коричневого кримплена. Гроб дубовый. Похоронили в одной могиле с матерью, умершей недавно. Могилу обшили дубом, за что было заплачено пятьсот рублей. Это моя зарплата за пять месяцев. На книжке у нее оказалось около шестидесяти тысяч. Подсчитала, что, даже жестоко экономя, из своей зарплаты за всю свою жизнь смогла бы собрать только половину этой суммы. Одной племяннице досталось двадцать тысяч. Остальные родственники на нее косились, потому что меньше получили.
Родственники держались все вместе, а одна из ее сестер прибилась к приехавшим учителям, потому что ее не принимали. Сначала учителя ничего не могли понять, а потом выяснилось, что, кроме сберкнижки, существовал еще чемодан с деньгами, который Татьяна Васильевна этой сестре передала.
Первое упоминание об этом чемодане прозвучало лет десять тому назад. Слухи пошли от ее племянницы Ани Барабановой и поползли по городу. Жила Аня с Татьяной Васильевной. Закончила она нашу школу, потом курсы медсестер. Как-то она открыла чемодан тетки, когда та уехала в отпуск, а там – деньги. Вскоре Аня вышла замуж, рассказала все мужу, тот – своей матери. Этого было достаточно, чтобы о чемодане с деньгами заговорил весь город.
Татьяна Васильевна порвала отношения с племянницей из-за сплетни. Все жили, едва дотягивая от зарплаты до зарплаты, поэтому поверить в чемодан с деньгами было трудно, а в то, что это выдумки неумной девчонки – проще, да и Татьяна Васильевна умела правдоподобно прокомментировать слухи, так что не поверить ей было невозможно.
И вот всплыл этот чемодан. Значит, он все-таки был. Любовь Константиновна сокрушалась по поводу того, что у нее была возможность прибрать его к рукам, а она ее упустила. Татьяна Васильевна, уезжая в отпуск, оставляла ей ключи от квартиры, чтобы она за ней присматривала. Так что была возможность прихватить чемоданчик. Вряд ли, обнаружив пропажу, Татьяна Васильевна отважилась бы заявить об этом в милицию. Когда она легла в больницу, ключ был у Любови Константиновны. Приехала ее сестра, взяла у нее ключ, забрала чемодан и прочие вещи.
Вспомнилось, когда я вышла замуж, Татьяна Васильевна сказала, что завидует мне. Ей бы найти старичка, уехать в теплые края, к морю, купить домик. Тогда этому значения не придала, а теперь подумалось, что домик на берегу моря не дешев. Значит, соответствующая сумма имелась. Явно, накопительство стало у Татьяны Васильевны самоцелью, навязчивой идеей, дошло до мании. Поиском способов заполнения чемодана были заняты все ее помыслы. Дошло до изъятия рублей из карманов пальто в учительской. Только сейчас, сопоставив факты, я окончательно утвердилась во мнении, что это все-таки правда, хотя поверить в нее трудно. Как можно было так низко опуститься? На этот вопрос дает ответ Федор Михайлович Достоевский: стоит только раз преступить, и одно преступление потянет за собой другое.
Ее мать прожила долго. Татьяна Васильевна тоже на это надеялась и увлеклась  накоплением денег, не стесняясь в способах.
На заседании бюро райкома память Татьяны Васильевны почтили минутой молчания. Знали ли о присвоенных деньгах? Скорее да, чем нет, потому что в нашем городке тайн не существовало, но удобнее было делать вид, что все эти россказни – не что иное, как досужие вымыслы, чем признать, что в здании, находящемся буквально напротив, творились деяния, квалифицируемые, как криминал, а в райкоме об этом не знали.
В школе в складчину отметили девять дней. Племянник, работавший в нашей школе, получил четыре тысячи, но организовать поминки за свой счет не додумался. Меня приглашали на них, но я не пошла. Кто все это организовал? Скорее всего, Нелидова была заинтересована в том, чтобы соблюсти благопристойность, иначе возник бы вопрос, куда смотрела партийная организация. Она нацелила родственников и тех учителей, что работали давно, обставив дело так, что как бы там ни было, всякое случается в жизни, а все-таки их объединяют годы совместной работы, и хорошего в них было больше, и, каков бы ни был человек, а ушел из жизни – и жалко его. Кто из нас без греха и нам ли судить? Преподнести в нужном освещении все, что угодно, Раиса Петровна умела.
Когда человек уходит из жизни, люди, знавшие его, задумываются, зачем он жил, какую память по себе оставил. О Татьяне Васильевне известно, что вышла она из бедной деревенской семьи, получила образование, возглавила коллектив лучшей школы города, вела знакомство с большими людьми, но простоватость и сероватость чувствовались в ней всегда. Сначала стала завучем, но не потому, что уровень ее интеллекта выше, чем у других. Она была хитрее. От сильных учителей избавлялась, дабы не потеряться на их фоне. Кого-то – в другую школу, иных – на руководящую работу. Общий фон, благодаря ее усилиям, посерел. Стать ведущим учителем ей было не по силам, и она пошла путем не совершенствования, а карьеры любой ценой. Ее не смущали методы, которыми она пользовалась. Не будучи интеллигентным человеком, не впитав в себя с детства понятия о честности, справедливости, недопустимости нарушения этических правил, она даже не задумывалась о том, что поступает не так.
В ее понятии все эти «нельзя» – для людей наивных, неделовых, непрактичных.
Она восседала в кабинете за директорским столом, но уважения не чувствовала. А ведь ради него в первую очередь и стремилась к руководству. Прилагала огромные усилия, чтобы создать хотя бы видимость этого уважения.
Вскоре после того, как стала завучем, отделила учителей, которые пользовались большим авторитетом, чем она. Перевели в другую школу Нелли Николаевну, отличавшуюся яркой речью, уверенной манерой держаться, эрудицией, интеллигентностью, воспитанностью. Она возвышалась над коллективом на несколько голов, к ней прислушивались и присматривались, в ее обществе подтягивались, строже следили за собой, чтобы не допустить оплошности. Нелли Николаевна смело выступала с критикой руководства. Второй яркой личностью была Елена Николаевна Осанова. Ей присущи были четкость, деловитость, широкий кругозор, глубокая порядочность, творческое отношение к работе. С уходом этих учителей не на кого стало ориентироваться, некому задавать настрой. Не стало умных докладов на педсоветах. Вместо них из всех щелей полезла казенщина. Четкий и грамотный анализ уроков сменили общие фразы. Вместо обогащающего общения  – разговоры на бытовые темы.
Я начинала работать в коллективе, где работали те, от кого Татьяна Васильевна предпочла избавиться. Предлог был благовидный. Построили новую школу, поскольку единственная в городе была перегружена, поделили учителей и учеников на два коллектива.
Тогда шли разговоры о романе Татьяны Васильевны с директором школы Носковым. Развивался он на глазах всего города. Директор был очень хороший. Учебный процесс организовал со знанием дела, был женат. Поговаривали о болезни жены. В школе Носков и Возжакова засиживались до полуночи, обсуждали какие-то дела. Там оставался к этому времени только один сторож, который эти дела видел и слышал. Был он отцом мужа Ларисы Васильевны, а та была дочерью Елены Николаевны. Вот по этой цепочке и передавалась информация о романе. Источник этот был не единственный. Старшеклассники, жившие в интернате, расположенном рядом со школой, ходили под окна директорского кабинета в лунные ночи подсматривать, потом делились впечатлениями о том, что увидели. А видели они, очевидно, не то, что им следовало.
В обществе Татьяна Васильевна появлялась не иначе, как с женой Носкова, чтобы продемонстрировать дружеские отношения. Это лучшее опровержение слухов, которые в маленьком городке появляются раньше, чем что-то происходит на самом деле. Как сейчас, помню обеих в вестибюле Дома культуры в пальто из темно-синего бостона с воротниками из чернобурок и перешептывающихся вокруг людей. Миловидной Татьяна Васильевна не была никогда. Было ей тогда лет под сорок. С ее стороны, как рассказывают учителя, работавшие тогда в школе, это была любовь. Для Носкова же она оказалась в нужное время в нужном месте и не упустила шанс, а, возможно, и способствовала началу отношений.
Жена, как гласило общественное мнение, все знала, но на скандал не шла, чтобы сохранить детям отца. Не могли не знать и в райкоме, но не реагировали, потому что официальных сигналов не было, а дела важнее слухов – были. Но слухи не то, чтобы перевалили за критическую отметку, а весь город гудел. Не исключено, что сама Татьяна Васильевна их и провоцировала, чтобы приблизить развязку, и, надеясь, что все решится в ее пользу. С Носковым  в райкоме партии состоялся неофициальный разговор о том, что партийные органы не могут больше глаза закрывать на то, что школой руководят морально разложившиеся люди.
Носков дождался конца учебного года. "Гордиев узел" затянулся настолько, что его можно было только разрубить. Он это и сделал: уехал от греха подальше, порекомендовав на свое место Татьяну Васильевну и оказав ей плохую услугу. Когда человек не соответствует занимаемому месту, начинается распад личности. С нравственной болезни начинаются физические заболевания. Так что участь Татьяны Васильевны была предрешена еще тогда, и чем больше отдалялся конец, тем ужаснее он должен быть.
Вот такие воспоминания оставила она о себе, и еще помнили ее несдержанность, манеру орать, в том числе и на учителей.
Людмила Михайловна, доработав до конца учебного года, уехала. Это случилось сразу же, как только стало известно о болезни Татьяны Васильевны. К тому времени она получила квартиру. Татьяна Васильевна поспособствовала, чтобы в очереди ее первой поставили. Таиса Андреевна вынуждена была согласиться на вторую очередь. Квартира эта теперь никому из учителей не досталась, потому что Татьяна Васильевна взяла ее в долг у какой-то организации и должна была вернуть из тех, которые в будущем выделят для школы.
Вот так все делается! А в этой организации, как и везде, ажиотаж из-за квартир. Стоящие в очереди зорко следят за тем, сколько квартир выделено и заселились ли в них очередники, потому что их очередь приближается. А если квартиру дали в долг, то об этом никто не знает, иначе очередники сильно возражали бы. У кого есть желание ждать? Следовательно, когда долг будет возвращен, в эту квартиру можно будет заселить нужного человека или «давшего на лапу» в обход очереди.
От автора. За несвоевременно усвоенные уроки, которые преподносит нам жизнь, предстоит большая работа над ошибками.

                Уроки жизни

Я не раз слышала, что не заработанные деньги приносят вред. И вот подтверждение. Татьяну Васильевну разъедал изнутри "златолапый микроб". Рак – следствие. Причина – образ жизни. Моральное разложение предшествовало физическому уничтожению. Нельзя безнаказанно паразитировать на других.
Не заработанный авторитет – тоже не на пользу. Людмила Михайловна пошла по тропинке, протоптанной теткой, не ведая, что она ведет в никуда. Как все хитрые люди, она видела выгоду, не замечая ее последствий.
Где-то на родине купили Людмиле Михайловне дом с садом. Искусственно создаваемый Татьяной Васильевной авторитет ей не понадобился. Очевидно, готовила ее себе в преемницы. Но теперь дутый авторитет лопнул бы. Ехала она учителем-методистом в какой-то техникум, вооруженная всем, что выработала творческая мысль учителей за долгие годы. Пошла по легкому пути:  учить преподавателей, вместо того, чтобы самой совершенствоваться. Человек не на своем месте – всегда жалкое зрелище. Что-то доказывает себе, окружающим всю жизнь, но не живет, потому что все силы уходят на доказательства.
Иметь разработки – это еще не значит уметь ими пользоваться. Чтобы осмыслить чужой опыт, надо иметь свой.
Исхожу в своих прогнозах из того, что понемногу мне открываются законы жизни. Раньше по молодости и легкомыслию и не подозревала об их существовании. Была полна радужных надежд. Еще бы! Со школьной скамьи впитала в себя, что человек, следовательно, и я тоже, «рожден для счастья, как птица для полета». Классикам привыкла верить, не задумываясь над тем, что написал это человек, которому не счастья, а горя пришлось хлебнуть, с соответствующим псевдонимом – Горький.
Верила, а время между тем шло, счастье где-то в пути задерживалось. Это почему же? А у других как? Оглянулась вокруг – и счастливых людей не увидела. Поняла, что глупо надеяться на свою исключительность. Лучше постараться понять, почему в большинстве своем люди несчастливы. И поняла. Будь я счастлива, не задумывалась бы над этим вопросом. Выходит, что несчастья способствуют работе мысли. Пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Значит, своим образом жизни мы притягиваем несчастья.
Не жестока ли я по отношению к Татьяне Васильевне? Мне будет отплачено той же монетой. Но то, что на душе, – помимо моей воли. Смерти ее никак не желала. Хотела разоблачения, ухода на пенсию. Когда все случилось, злорадства не испытывала, лишь горькое сожаление о том, что она прожить свою жизнь могла бы и лучше. И еще где-то в глубине сознания брезжило понимание, что со своими мыслями мне надо быть осторожней, потому что они имеют тенденцию материализоваться.
Конечно, в определенных условиях, когда для этого имеются предпосылки. И все же…
От направления педагогического процесса в школе во многом зависело, какими будут граждане нашей страны, и в конечном итоге, как сложится ее история. Все же явления нужно называть своими именами, иначе как разобраться в происходящем. А коли так, то получается, что Татьяна Васильевна – преступница, вина которой усугублялась еще тем, что она трудилась на ниве образования, где малейшая оплошность может аукнуться страшными бедами в будущем. Это если оплошность, а тут, пусть не до конца осознанное, но преступление. Заботилась она, прежде всего, о себе, любимой, что вообще характерно для людей малоинтеллигентных, не подозревающих, что они в ответе за все, что происходит вокруг.

                Мне плохо

Отпуск. Едем с Сергеем на Украину. Вообще-то я в своем положении ехать не хотела. Сергей обиделся. Ох, уж эта его манера обижаться. Сидит с опущенной головой и напряженно молчит. Пришлось согласиться. Нацелила себя на то, что в семье надо уступать, избегать конфликтов по мере возможности. Ребенку нужен отец. Каково без него, знаю на своем горьком опыте и не хочу, чтобы этого хлебнул мой ребенок.
 Как дорогу перенесу? Недавно за черемухой к ручью ходили. Шла медленно, очень устала, жажда замучила. И это в нескольких километрах от города, а тут предстоит в дальний путь пускаться. Повезло в том, что ехали в купе. В деревню приехали на такси. Водитель десятку заломил. Это четвертая часть маминой пенсии. Пришлось платить, потому что последний автобус уже ушел.
Мама еще больше постарела. Шли дожди. По сельской грунтовой улице пройти невозможно. Грязь непролазная, и как раз напротив маминого двора – лужа на ширину всей улицы, точная копия миргородской, описанной Николаем Васильевичем Гоголем. И даже свинья в ней со всем своим выводком расположилась, блаженно похрюкивая и вовсе не рискуя попасть под колеса транспорта. Какой водитель отважится проехать?
Визит к тетушке Шуре. Купили ей в подарок графин синего стекла с двумя стаканами, шампанское, торт «Киевский». Вечером пошли к Рае. Застолье. Говорил лишь Слава. Общаться абсолютно неинтересно. На другой день едем с тетей в Черкассы. Обедаем в ресторане «Чайка» с видом на искусственное море. Обычно я предпочитаю есть в ресторанах. Многих отпугивает само слово «ресторан», потому что оно ассоциируется со словом дороговизна. На самом же деле поесть в ресторане гораздо выгодней, чем в столовой, где все несъедобно. Во время отпуска не отказываю себе в хорошей еде, тем более, что в ресторане достаточно заказать одно блюдо, чтобы поесть досыта. Да и тетушка еще долго будет вспоминать этот поход. Живут они не бедно, но привыкли там, где это возможно, экономить. Деньги им нелегко даются. Зарабатывают гроши, потому что не имеют специальности. На эти деньги не прожить, если бы не огород, кое-какие деревья и, главное, – пасека. Но на этот раз обед оказался невкусным, так что я зря не послушала тетушку, предлагавшую купить пирожков и перекусить где-нибудь под кустиком.
К маме приехали Толя с Наташей. Толя с Сергеем что-то починили из строений. Инициатива, конечно, Толи. Сергею вообще по жизни ничего не надо. Вот разве что в гости ходить, да чтобы его ублажали. Потом Толя уехал.
У Наташи день рождения. Купила ей портфель, потому что она в школу пойдет, а Павлику строгий костюм. Ему год. Мама соорудила к костюму галстук из черной ткани с золотистым рисунком. Получилось смешно, потому что все маленькое с претензией на взрослость. Это соответствовало моей задумке.
Тетушка, узнав, что мы хотим купить ковер, посоветовала съездить в Кишинев. Поехал Сергей. Я тем временем помогаю консервировать вишни и смородину и жду его с нетерпением. Уж очень хотелось украсить комнату, и ковер для этой цели был необходим. Через день Сергей явился, ничего не привез, чего и следовало ожидать. Знала, что его ни за чем нельзя посылать, но мне трудно было ездить. Ковер все же купили у спекулянтов. Очень хорошей расцветки, но хотелось, чтобы он был больше и стоил дешевле: переплатили, как минимум, рублей сто. Купили еще мне цигейковую шубу очень дешево. Не сразу поняла, что мех искусственный. Когда поняла, тут же продала с убытком в тридцать рублей. Очень огорчилась.
Обходим магазины и рынок в Смеле. По выходным сельские промтоварные магазины вывозят сюда свои товары, чтобы выполнить месячный план. Покупаю мелочи: махровые полотенца, крем для лица. Все это просто так не купишь, нужны еще везение, поиск. В продаже оказалась точно такая же серебристая блузка, как та, что мне Татьяна Николаевна из Москвы привезла, только на десять рублей дешевле. Значит, она сбыла мне ее по спекулятивной цене, а после этого ударилась в поэзию и посвятила мне стихи. Вот так уживаются в нашей жизни вычурно-возвышенные поступки и буднично-прозаичные.
Тетя Шура подарила ночник в виде свечки, икебану из синтетических белых и красных кал с веточками туи, ажурную шкатулку из пластмассы, стилизованную под резьбу по кости, отрез декоративной ткани. Мама – подушку, покрывало на диван, вышитую накидку на телевизор.
Платье из парчи, летний брючный костюм, розовую юбку из отличной шерсти, лавсановый костюм цвета абрикоса, коричневую бостоновую юбку с жилетом отдала Вале. Вещи добротные, но я растолстела. Валя подарила мне отрез коричневой ткани, чтобы я могла сшить безразмерное платье, потому что в обычное скоро не войду.
Перед самым отъездом в село приехала тетушка Шура с тремя внуками на целый день.
Побывали на могиле дяди Павла. Купили цветы у соседки тетушки, которая выращивает их на продажу. Красиво: грядки самых разнообразных цветов, посаженных продумано, с учетом того, чтобы сочетались между собой. Все цветет, благоухает.
Закомпостировала билеты на обратный путь и поехала к маме паковать вещи. До вокзала едем на автобусе. В одном месте ремонтируют дорогу. Автобус в объезд петляет по узким грунтовым улицам, оставляя за собой густой шлейф пыли, которая набивается в салон. Так что мне теперь пропылившейся придется быть, пока не приедем домой. Автобус трясет, мне плохо.
Поезд уходит очень неудобно: в три часа ночи. С вечера сидим на вокзале в его ожидании. Подали поезд на четвертый путь. С вещами тащимся через переходной мост с шаткими деревянными ступеньками. В Москве на такси переезжаем с Белорусского вокзала на Казанский. Мне опять плохо. Все назойливее становится мысль, что Сергей предпочел увеселительное путешествие здоровью моему и ребенка. Хорошо хоть в Москве не пришлось долго ждать. В поезде были уже через два часа.
В нашем областном центре еще одна пересадка. Поспала в комнате отдыха. Скверный обед в столовой. Поезд опаздывал намного. Уехали только вечером.
Получили багаж. Забродило клубничное варенье и вытекло из банки, залив сушеные груши, чеснок, подушку.
Ем плохо, чувствую себя не совсем хорошо. Сказались жара в поезде, нарушение режима сна, тряска в транспорте, не первой свежести еда. Четыре месяца не проходит насморк. Очевидно, это с беременностью связано. На самом кончике носа огромный фурункул с тремя вершками. Фурункулы по всему телу, рвота, головокружение. Голову от подушки поднять не могу. Чуть оклемалась и пошла к гинекологу. Больше всего на свете не люблю ходить к врачам. Минут двадцать объясняет, как надо питаться, а я считаю эту информацию не нужной, слушаю из вежливости и не стараюсь запомнить. Уверена в том, что есть надо, что хочется, к организму прислушиваться.
         
                Череда событий

День рождения Сергея. Пришла Агриппина Ивановна, подарила носки и одеколон. Я отдаю ей цветастый платок – подарок ей от мамы. Она, конечно, моей маме ничего не удосужилась передать. Мама же додумалась сделать подарок без моей подсказки. Вот и получается, что я выражала недовольство  мамой, а мне в награду досталась свекровь настолько невысокого уровня, что это моему уму непостижимо.
Василий и Катя подарили… помидоры из собственного огорода. Ольга – рижский одеколон «Антей» в красивой коробочке. Супруги Иванченко пришли без подарка. Муж работает вместе с Сергеем, был у нас на так называемой свадьбе. Василий накладывает себе тушеный картофель с мясом, два бифштекса к нему же, овощной салат, а сверху всего этого копченую селедку. Катя сразу же, не дожидаясь десерта, потянулась к вазе с виноградом.
Я после свадебного застолья уже не очень удивляюсь тому, что взрослые люди абсолютно не имеют понятия о культуре застолья, попав в непривычную для них обстановку, не присматриваются, как ведут себя за столом другие. А застолье у меня отличается от того, как у них принято, тем, что я считаю невежливо пригласить гостей на плохое угощение. У них же на закуски тратиться не привыкли, на стол выставляют, что есть: картошка, соленые огурцы, винегрет, студень. Если и появляется даже не деликатес, а некая редкость на столе, ее сразу расхватывают, потому что иначе не достанется. О том, что лучше остаться без редкого блюда, чем стараться его выхватить из-под носа соседа по столу, они попросту не знают.
По-разному ведут себя люди за столами, накрытыми скатертями и видавшей виды клеенкой. Вот и мои гости постарались ухватить сразу все, что им приглянулось, вовсе не заботясь о том, что соседство бифштекса и сельди на одной тарелке исключается. По привычке постарались запастись едой, пока ее не расхватали.
Собственно, интеллигентного человека отличает всего лишь одно: стремление не причинить неудобства другим. Только одного этого достаточно, но чтобы руководствоваться этим правилом во всех своих поступках, нужно довести его выполнение до автоматизма. Выполнять это правило хорошего тона нужно постоянно, чтобы у людей было желание тебя и впредь приглашать. Я же постараюсь этих гостей больше не видеть за своим столом. То же касается и подарков. Эти люди понятия не имеют о том, что предназначение подарка – порадовать, оставить добрую память, а не выполнять нежелательную повинность так, чтобы без особых затрат.
Вообще от общения с семейством Крячко у меня такое впечатление, что я периодически окунаюсь в чуждую среду, живущую по настолько примитивным понятиям, о существовании которых я и не подозревала. Ну, все мы допускаем какие-то просчеты в поведении, из-за которых чувствуем потом себя неловко, и впредь стараемся их не повторять, а тут какое-то воинствующее, непробиваемое невежество.
Хожу в больницу, мне меряют живот и давление. Сдаю всяческие анализы. Ребенок шевелится. Ходили в лес с Сергеем и Ольгой, пекли на костре картофель, с аппетитом уписали принесенные с собой припасы. Набрала букет осенних листьев. Он стоит в кувшине: веточки ольхи, березы, шиповника. Листья на них желтые и красные, на шиповнике – ягоды. Красиво.
Купили Сергею зимнее пальто. Лечением его я не занимаюсь. Не до него.
Смотрела фильм «Сердца четырех». Вот на таких вещах я воспитывалась. Героини резки и с сегодняшней точки зрения – невежливы. Но раньше это называлось гордостью. Таковы героини Валентины Серовой и Людмилы Целиковской. «Девушка с характером» – идеал советской молодой особы. Кому же было подражать, как не им? Тогда все же проще были отношения людей и сама жизнь. То, что не так давно идеализировали, выглядит упрощенно-наивным.
Смотрю по телевизору фигурное катание. Это нечто. Людмила Смирнова в серебристом платье, Алексей Уланов в темном костюме. Звучит вальс Арама Хачатуряна к драме Михаила Юрьевича Лермонтова «Маскарад». Танец поставлен так, что усиливает трагизм музыки. Само совершенство. Ирина Роднина и Александр Зайцев в бордовых костюмах, расшитых блестками, звучит музыка из кинофильма «Неуловимые мстители». Передают танцем бешеную скачку, неудержимое стремление вперед, лихость.
Десятый класс у меня забрали, потому что выпускной, а я скоро в декретный отпуск уйду. Раиса Петровна торжествует. Мне дали пятый класс и историю в шестых, чтобы легче потом расписание перекраивать. Пятый класс трудный, потому и дали. Сделали ставку, а ведь декретные за четыре месяца будут начислять из этой суммы. Могли бы дать заработать хотя бы потому, что потом десять месяцев вообще ничего получать не буду.
Мне тридцать шесть. На мой день рождения пришли мои бывшие десятиклассники с открыткой и цветами, что меня особенно порадовало. Обычно, от классного руководителя многое зависит, поэтому подарки к праздникам можно расценивать и как способ задобрить. Сейчас же от меня уже не зависело ничего, но о дне моего рождения не забыли.
Сергей подарил два золотых перстенька: с жемчужиной и александритом, золотые сережки в виде капелек, духи «Рябинушка». Нет, не научился подарки делать. Просто взяла под свой контроль, сказала, что и где купить. Конечно, радостней было бы получить сюрприз, но, зная по опыту, что сюрпризом станет испорченное настроение от нелепого подарка, решила, что инициатив Сергея с меня достаточно.
Оля подарила неинтересную книгу и капроновый цикорий, Любовь Константиновна – шесть мельхиоровых вилок, Агриппина Ивановна – в своем репертуаре – очередную грязную сплетню. Тетя Шура прислала груш и яблок, Лидия Венедиктовна – пеструю нейлоновую кофточку. Сергей ездил накануне в Солнечногорск за продуктами. Привез мясо, лимоны, сельдь, колбасу.
Дни учителя, Великой Октябрьской социалистической революции прошли с поздравительными открытками, цветами от учеников, родственников, друзей.
Годовщина свадьбы. Подарила Сергею фотоаппарат «ФЭД», а он мне вязаную шерстяную кофточку грязно-голубого цвета. Не проконтролировала, понадеялась, что понял, какие подарки нужно дарить, тем более, что в Солнечногорске выбор был.
В конце ноября ушла в декретный отпуск. Вяжу, читаю. С Новым 1975 годом приходили поздравлять Александра Павловна Дражник, Валентина Александровна Маматова, Раиса Петровна Нелидова, Любовь Константиновна Качуковская, Анна Степановна Лобуцкая, Зоя Ивановна Шарыгина. В основном авторитеты нашей школы, кроме Любови Филипповны. Правда, Лобуцкая с деловым визитом. Я несколько лет тому назад выписала себе пластинки по почте с записью пьес Н. В. Гоголя, А. С. Грибоедова, Н. Погодина, А. Островского. Их изучают в школе. Так вот пришла она за пластинками, которые хотела использовать на уроке, чтобы придать им занимательность. Кроме того, в практику вошло использование технических средств, и без них урок считался не очень удачный.
Любовь Константиновна приходит почти каждый день. С третьей четверти открыли новую школу. Ей дали уроки русского языка в четвертом классе, и я составляю для нее планы уроков.
Школа, в которой мы все работали, была построена самой первой в городе, который тогда еще и городом не был. Просто железнодорожная станция, со временем обросшая поселком, а еще спустя некоторое время станция стала именоваться поселком городского типа. Вот тогда-то судьба и забросила меня сюда.
Школа состояла из двух зданий в два этажа. Одно – учебный корпус. В том, что размерами поменьше, на первом этаже – интернат. Жили в нем дети работников железнодорожных разъездов. Обычно разъезд – несколько домиков барачного типа.
Семьи там живут преимущественно многодетные. Так что в школе учились целые династии: Гафаровы, Матушкины и прочие. На втором этаже расположились начальные классы. Когда все это строилось, здания были вполне современные. Позже в городе, уже на моей памяти, было построено четыре школы, по сравнению с которыми наша выглядела несколько убого. Железная дорога – богатая отрасль, и она не могла себе позволить иметь такую школу.
Когда строительство нового здания подходило к концу, начали делить учителей и учеников. Это был удобный повод руководству школы избавиться от неугодных. Поэтому в новую школу отбирали отъявленных учеников и неуживчивых учителей, в том числе и меня. Любовь Филипповну назначили завучем. Хочешь лидировать – ну и флаг тебе в руки.
У Татьяны Васильевны опыт дележки был.

                Дохожу до сути событий

Я многого в жизни добилась путем самовоспитания и самообразования. Вроде бы должна быть собой довольна. Но практичности мне все же не хватает. Это особенно заметно по сравнению с другими. Молодые учительницы едва ли не сразу после окончания института получили благоустроенные квартиры, а я обитаю в коммуналке. Витаю мыслями в заоблачных высотах, воюю с ветряными мельницами.
Самая практичная из моих знакомых – Таиса Андреевна. Она сразу же, как только поступила на работу, подружилась с Тамарой, пользуясь тем, что той одиноко живется. От нее узнала о расстановке сил в коллективе, сориентировалась, сделав поправку на ее субъективность, и начала восхождение. Первую ступень выбрала безошибочно – профсоюзное лидерство. Договорилась о поддержке на выборах с теми, от кого это могло зависеть, определив таковых безошибочно.
В результате Тамара каждый год ездит в отпуск по туристическим путевкам. Те путевки, которые достаются мне, предназначены для рабочих. Ездят они неохотно, путевки «горят», профсоюзные лидеры звонят по организациям, предлагают их, иначе впредь давать не будут, если эти останутся нереализованными. Таиса Андреевна выручает.
В результате профсоюзный лидер доволен, и теперь к нему тоже можно обращаться с просьбами. Я – довольна. Правда, потом оказывается, что отдыхать приходится не с тем контингентом. Просачивается информация: Маматова ездит туда, где не для простых рабочих и контингент солиднее. Ей же с Маматовой дружить выгоднее, чем со мной, поэтому и разница в отношениях. Вот, оказывается, как все делается!
Я бы, будучи профсоюзным лидером, на комитете коллегиально решала, кому какую путевку дать, и не в зависимости от моего отношения к человеку, а от того, насколько он ценен как работник. Этого никто бы не оценил. Таиса Андреевна делает все втихую, в результате приобретая себе поддержку влиятельных людей, потому что, пока она профсоюзный лидер, те, кто ее поддерживают, не останутся в накладе. Ну, а рядовые члены профсоюза, получив плохонькую путевку, тоже довольны. Раньше же я вообще никаких  не получала, потому что никто из профсоюзных лидеров с горящими связываться не хотел. Таиса Андреевна великолепно знала, кому нужно удружить, а где сделать вид, что заботу проявила, чтобы на всякий случай было больше благодарных ей людей.
Себе она организовала квартиру со всеми удобствами, машину, ковры. Это все дефицит. Выделяется на коллектив, оседает у нее, и никто не выражает недовольство, потому что не знают. Но, если быть до конца честной, то работа не освобожденного профорга требует затрат времени, размышлений, где, когда и как поступить, чтобы не вызвать недовольства. Поэтому, если Таиса Андреевна, прежде всего, старается не обидеть себя, это можно понять.
Если бы я стала председателем профсоюзного комитета, то, либо попала бы под влияние Татьяны Васильевны, либо воевала бы с ней. У меня не хватило бы умения гнуть свою линию, не ввязываясь в свары, а умело обходя их. Я слишком наивна и прямолинейна. Просчитывать ситуации умею лишь после их завершения и то не все. А надо – на опережение. Соображаю медленно.
Для меня профсоюзное лидерство плохо бы кончилось. Союз с Татьяной Васильевной настроил бы против коллектива. Пошла бы против нее – быстро нашли бы способ меня убрать. Таиса Андреевна моложе меня лет на десять, но у нее хватка. Квартиру получила, и никто не возмутился: согласно очереди, установленной профсоюзным комитетом совместно с руководством школы, при составлении которого учитывалось количество членов семьи, прежде всего, как и должно быть, наличие имеющейся жилплощади. На расширение – отдельная очередь. Таиса Андреевна рассказывала, что нужно было, чтобы список подписала Татьяна Васильевна. Та массу предлогов находила, чтобы не подписать. Я бы настаивала, на конфликт бы пошла. Татьяна Васильевна именно за конфликт бы и ухватилась, чтобы не подписывать. А Таиса Андреевна как можно добродушнее спросила:
– Вы почему-то боитесь подписать?
Простой вопрос загнал изворотливую Татьяну Васильевну в угол именно своей простотой. Подписала, иначе Таиса Андреевна придумала бы еще что-нибудь такое, чтобы поставить Татьяну Васильевну перед фактом, что она из пустяка делает проблему. Зачем ей это нужно?
Добиться своего и при этом не задеть  самолюбия Татьяны Васильевны – я такому не обучена.
Таиса Андреевна действует теми же методами, что и Татьяна Васильевна, не уступает ей в хитрости и остается при этом неуязвимой.
Татьяна Васильевна не хотела уступать профсоюзному комитету его права. Она и его, и партийную организацию под себя подмяла. Партийную – с помощью поблажек Нелидовой. Обещая квартиры, она нацеливала на услуги себе. А теперь, получается, отношения надо не с ней налаживать, а с Таисой Андреевной. Такое умение у Таисы Андреевны от ее мамы. Она работает на хлебоприемном пункте инженером, и по части моделирования ситуаций превзойти ее трудно. У Таисы Андреевны хватает ума способности своей родительницы ценить, перенимать и успешно применять.
Благодаря Таисе Андреевне, я многое поняла. Воспитываясь на литературе, создала в своем воображении идеальный мир, уводивший меня от жизни. Получилась голубая идея без практических прикидок, коих требует любая идея, иначе она остается лишь теорией, благими намерениями. Я не могла воплотить ее в жизнь, так как неверно оценивала сложившуюся ситуацию и свое место в ней, пыталась бороться, не умея этого делать: размахивала руками, колотила пустоту. Без практической разработки благие намерения исказились и приняли характер личной неприязни, неуживчивости. Моя мнительная мысль работала в одностороннем направлении. Это лишило меня практического такта, более глубокого чутья действительности.
Все это было у Таисы Андреевны. Она не пошла путем преобразования среды, что было абсолютно не нужно ей, а приспособилась к ней. Действия ее были направлены на то, чтобы возглавить коллектив. Было понятно, что дни Татьяны Васильевны и Раисы Петровны сочтены. Какие бы то ни было преобразования – не по силам никому.
Татьяна Васильевна возглавляла коллектив лет двадцать, и многие впитали в себя существующий порядок, срослись с ним, и любые перемены проходили бы болезненно, вызывали бы недовольства, трения и обязательно интриги. А как же без них? Это была неотъемлемая часть микроклимата коллектива.
Таиса Андреевна не считала, что нужно что-то менять, и пошла по единственно правильному пути: со всеми бесконфликтные отношения. Это было умно и просто. На противостояние уходят огромные силы, и оно приводит к разладу, тогда как нужно дать правильное направление работе. Я отлично поняла весь ход действий Таисы Андреевны, одобрила его, как единственно правильный. Сама до этого не смогла додуматься и, тем более, претворить: не так устроена, запрограммирована на борьбу, потому как нечестно жить во всей этой лжи. Вот и следовало бы мне стать ведущей учительницей и на своем примере показать, что мой путь – лучше. Нужна была аспирантура, а я пыталась разрушить несовершенство школьной жизни, что вообще бы привело к хаосу, так как, разрушая, ничего не могла предложить взамен.
Татьяна Васильевна все же искала со мной общий язык, но сделала это по-своему. Сказала как-то, что могла бы мне отдельную квартиру организовать. Это означало, что я должна приложить максимум усилий, чтобы заслужить ее благорасположение. Я тогда решила, что она свое обещание не выполнит. Как только я получу квартиру, у меня отпадет необходимость угождать. Да так ей и сказала со всей своей прямолинейностью, не подумав, больно ударив по самолюбию.
Она переспросила:
– Значит, не организую квартиру?
– То и значит.
Дуреломство мое заключалось в том, что я усвоила педагогику, методику преподавания, программный материал, абсолютно не зная околопедагогических отношений и вообще всей изнанки жизни. То, что я начинала работать в коллективе, где в цене были честность и порядочность, уберегло меня от подлости в дальнейшем, но не научило ориентироваться в житейских несовершенствах, выживать в них, не кривя душой. Это сложная наука. Отношения в моем первом в жизни коллективе считала нормой, а все, что с ней не совпадало, – не имело права на существование.
И я боролась со всеми этими несоответствиями норме теми же способами, что и Нелли Николаевна. Но обстановка была другой, а я перенесла в нее механически приемы благородных людей. Выглядит все примерно так: я размахиваю шпагой, неумело к тому же, а в меня летят комья грязи, тогда как я ожидала, что оппоненты тоже шпагой воспользуются, потому что иначе и быть не могло. Я не учла, что микроклимат в коллективе в одном случае создавала Нелли Николаевна, а в другом – Татьяна Васильевна, личности диаметрально противоположные, не ужившиеся в стенах одной школы. Татьяна Васильевна в свое время выжила Нелли Николаевну, но не победила. У той был авторитет недосягаемый для Татьяны Васильевны.
Не работаю, вот и появилась возможность поразмышлять, сравнить, проанализировать. Раньше не до размышлений было. Проверка тетрадей отупляет. Голова была занята мыслями о том, что надо все успеть, нейтрализовать очередную каверзу власти  придержащих.
От автора. Чтобы действительно дойти до сути, нужно было понять, что Таиса Андреевна, выражаясь современным языком, - менеджер. Это весьма похвально. Но не Учитель.

                Такие разные замужества

Итак, дуреломство из-за беспросветной работы. Таиса Андреевна при своей непрезентабельной внешности и замуж сумела выйти, тогда, как я вляпалась. Преподавала она в школе рабочей молодежи, там и ученика себе присмотрела года на четыре моложе, дождалась его из армии. Запросто об этом рассказывает.
Надежда Пантелеевна Мороз предприняла несколько попыток выйти замуж. Последняя дала результаты, хотя партия не блестящая. Квартиру получила, осаждая кабинеты высокого начальства. Это официальная версия. Но, скорее всего,   Татьяна Васильевна поспособствовала. Надежда Пантелеевна организовала себе ковер и арабский сервант. Будучи энергичной и пробивной, она понятие «неудобно» исключила из круга своих понятий. Не думаю, чтобы она была хорошей учительницей. Слишком приземлена, а литература – понятие возвышенное. Надежда Пантелеевна не числилась ни в хороших учителях, ни в плохих.
Людмила Михайловна Зацыкина невзрачна, вся в веснушках, но муж у нее броской внешности – Александр Румак. Вместе учились в институте. Жили в общежитии, как и большинство приезжих студентов. Александр жил в комнате, где было пятеро парней. Между собой они соревновались, кто больше девушек соблазнит. На стене, каждый над своей кроватью, после очередного приключения ставили крестики. На Людмиле Александр тоже поставил. Вмешалась Татьяна Васильевна, взяла курс на женитьбу. Умело развернула агитацию. Вообще все ее развитие пошло на составление всяческих комбинаций, создание ситуаций, общественных настроений. Даже женщину, способную приворожить, подключила.
У Людмилы Михайловны мать торговым складом в Белоруссии заведовала. Следовательно, в ее руках был дефицит и возможность сбывать его на сторону, минуя торговые точки, но дороже стоимости. Отсюда доходы. Веский аргумент для жениха. К тому же она разведала, что семья его, живущая в нашем городке, из тех, что придают большое значение материальным благам. Второй аргумент – дочь, к которой Александр привязался. Это прибавило шансов, что семью он не бросит, хотя и не исключало измену. Но в таком случае Татьяна Васильевна что-то придумала бы. К его похождениям Людмила морально приготовилась не без влияния тетушки. А та мудро рассудила: изменяющий муж и престижный все же лучше, чем никчемный и верный.
Младшая Маматова тоже предпринимала попытки женить на себе. Блестящая партия Геннадий Андреевич Кулабин от нее ускользнула. Они явно – не пара. Взбалмошная вертлявая Маша из очень простой семьи, привыкшая больше брать, чем отдавать, попрыгунья и рафинированный аристократ. Пришлось выходить за представителя рабочей профессии. После нескольких месяцев семейной жизни он ее бросил.
Так складывалось у тех, кто моложе меня. Моя ровесница Лариса Васильевна Фрик появилась в коллективе недавно. Родом из нашего городка. Вышла замуж, уехала, муж бросил, потому что начались у нее проблемы со здоровьем. Вернулась к родственникам, чтобы с их помощью как-то зацепиться и начать жизнь сначала.
Раньше училась в нашей школе. Когда два бывших ее одноклассника пошли в армию, писала письма обоим. Расчет на то, что в жизни всякое бывает, и не помешает иметь запасной вариант, но предусмотрела не все. Оба парня возвратились одновременно, встретились, разговорились, и о предстоящей женитьбе в том числе. И тут выяснилось, что собираются жениться на одной и той же особе, стали выяснять, почему так получилось, сличили письма, которые свято хранили. Оказалось, что написаны они были едва ли не под копирку. Так оба варианта замужества взаимно исключились. Девица кручиниться не стала, оглянулась вокруг, желая остановить свой взор на ком-то еще, и остановила на Фрике.
Не успела вернуться после разрыва с ним и опять вышла замуж. Незамужние учительницы вели разговор о неженатом машинисте Варкуше, которому уже за тридцать. Прикидывали, как бы познакомиться, пользуясь тем, что его младший брат учится у нас в школе. Пока способы искали, Лариса Васильевна и вышла за него. В коллективе была неприметной. Внешность, манера одеваться и держаться  – самые заурядные.  Очевидно, она умела выходить замуж. Для этого не надо быть личностью. С мужем у его родителей жить не стали, сняли угол – надежный способ быстрее получить квартиру.
О замужестве Любови Филипповны Сорочковой известно немного. Свою личную жизнь, в отличие от Нины Максимовны Терещук, она держит в тайне, насколько это возможно в нашем городе. Дождалась из тюрьмы своего мужа Масадовича. Вскоре он погиб в пьяной драке, но не в нашем городе, а в Белоруссии, куда поехал к родителям, потому что Любовь Филипповна постаралась от него избавиться, и, очевидно, были на то веские причины. Поговаривали, что он опять с кем-то подрался спьяну и даже откусил своему оппоненту ухо в знак крайней неприязни к нему. За драку он сидел. Видать, порок этот был в нем неискореним. О его смерти мало кто знал, и вдруг дочь Любови Филипповны, которая училась у нас в школе, из Ани Масадович стала Никитенко, а Любовь Филипповна уходит в декретный отпуск и рожает Юлию. Учителя купили в складчину большую куклу и ходили поздравлять.
Известно, что второй муж – брат подруги, и их женитьбе эта подруга способствовала. Привезла его Любовь Филипповна из отпуска. Бросил семью ради нее. Устроился в депо сварщиком. Внешность неказиста. В областном центре бросил квартиру, потому что Любовь Филипповна не хотела к нему ехать. Очевидно, не было уверенности в том, что отношения сложатся, а потерять квартиру здесь боялась.
Оказывается, все просто. Практичные люди не ждут принцев, зная, что они в основном в сказках, а прозаически устраивают свою судьбу. В жизни все-таки принцы встречаются, хоть и крайне редко, только практичные люди их не ждут, а выбирают оптимальный вариант из имеющихся, руководствуясь тем, что устроенная неидеально жизнь все же лучше, чем совсем не устроенная.
От Сергея знаю, что новый муж Любови Филипповны амбициозный, а то, что у Ани вредный характер довелось испытать на себе. Она училась у меня. Прямых столкновений не было, но держалась она не по-детски высокомерно, вся закрытая.
Людмила Валентиновна Концарова выходит замуж в четвертый раз, и все неудачно. А сколько замужеств сорвалось! Родила Свету, едва успев школу закончить. Отец девочки – одноклассник. Не женился. Людмила  Валентиновна объясняет это тем, что они оба – великие дураки. Почему-то не просто дураки или хотя бы большие. Очевидно, чтобы и дурости величие придать.
Через некоторое время она выходит замуж за другого одноклассника – единственного сына учительницы Натальи Никитичны Паршевой. Парень видный, учился в Московской академии. Приехал к матери на летние каникулы, и тут уж Людмила Валентиновна его не упустила. Была она видная, с большими голубыми глазами, уверенная в себе. Но не о такой снохе мечтала Наталья Никитична. Для нее сын – это все. А тут девица с подмоченной репутацией, как бы там уверенно она не держалась. Но смирилась, даже Свету забирала из детского сада. Несмотря на все, брак распался. Евгений Паршев на следующий год приехал с невестой. Девушка с роскошной косой, из хорошей семьи, скромна, воспитана – не чета повидавшей виды Концаровой.
Потом Людмила Валентиновна была в доме отдыха и не пропустила случая познакомиться там со скульптором из Киева, делающего надгробья. Это был еврей по фамилии Киричевский. Столько помпы было! По телефону она звонила ему в Киев, чтобы уведомить о своем желании: на столе свадебном должен быть исключительно хрусталь, поражая жениха своим изысканным вкусом, а работницу переговорного пункта – роскошью, в которой ей предстоит жить. Содержание разговора облетело городок быстрее телеграммы «молния». На то и был расчет.
Свое отбытие в столицу Украины придала широкой огласке. Знай наших! Вы тут в дыре оставайтесь, а я птица высокого полета. У вас мужья кто? Слесари! Если машинист – повод для особой гордости. О скульпторе из Киева вы и не мечтаете, потому что физиономией не вышли!
Ровно через три месяца вернулась уже потихоньку, без помпезности. Жить пришлось с интеллигентной свекровью, которая никак не могла понять, почему это девочка, которая учится в пятом классе, не знает, что бабушке надо пожелать доброго утра. И вообще много элементарного не знает. И ее мама, учительница, не знает о существовании правил хорошего тона. Людмила Валентиновна со своей колокольни увидела в свекрови женщину с претензиями. Могла бы и проще быть, как ее семья. И что, это так уж важно, здороваться по утрам?
Вернулась из Киева хорошо упакованной: цигейковая шуба особой выделки, синее пальто, выгодно оттеняющее синеву глаз, с воротником из белой нутрии.
В четвертый раз потихоньку сошлась с поваром. Было ей под сорок. Новый муж – человек добрый, но не без странностей. Одно время у нас в школе пионервожатым работал. Старшеклассники похихикивали над его детской наивностью. Потом он стал медбратом, потом поваром.
Людмила Валентиновна в своем репертуаре. Из учительской названивает ему по телефону. Цель – показать, как хорошо она устроилась. Из разговоров следовало, что когда она придет домой, ее будет ждать гусь с капустой, а не какой-нибудь традиционный супчик. Муж – повар, это не то, что у других.
Разница между мной и этими моими коллегами в том, что одни стремились к обеспеченной жизни, другие хотели на кого-то опереться, третьи – к показушно-сказочной, я – к по-настоящему красивой. Не женить на себе, а чтобы меня выделили из окружающих, внимание оказывали.
Красиво не получилось ни у кого. Живем бездарно – вот и не достойны лучшего. Счастья настоящего не заслужил никто, и каждый получил по заслугам. Такова жизнь. Хотеть красиво жить – еще не значит уметь. Настоящая красота – тиха и незаметна, без бутафории, фанфар, пиротехнических эффектов. Не надо бояться быть незаметной, не надо стараться обратить на себя внимание окружающих, во что бы то ни стало. Это моветон.
От автора. Каждый имеет того супруга, которого заслужил.

                Изольда

Часто мне казалось, что не выживу. Была даже уверена, что это предчувствие. Рожать в тридцать семь лет – надо было еще отважиться. Я ревела и говорила Сергею: если со мной что-то случится, чтобы не возвращался к матери, а жил в моей комнате.
Мне дали направление в областную больницу именно потому, что роды ожидались трудные. И вот едем. Когда сели в вагон, Сергей вдруг вспомнил, что дома забыли направление. Пришлось сбегать. Поезд за это время не ушел. Волновалась очень. Время стоянки всего пятнадцать минут.
Приехали ночью, пошли в медпункт на вокзале и попросили вызвать скорую помощь. Едем через весь город. Сергей со мной. Потом через весь город пешком шел на вокзал, сидел там до утра. Утром принес передачу: кефир, творог, яблоки, булочки, плитку шоколада.
Сначала меня положили в комнате интенсивной терапии на какой-то особой кровати. Было холодно. Утром на лифте подняли на второй этаж в дородовое отделение, потом спустили вниз в предродовую палату. Кроме меня, здесь были две женщины. Они родили вечером, а я на другой день в десять утра.
Мучилась в схватках трое суток. Мне делали уколы, чтобы могла уснуть. Сергей приехал, когда я лежала на столе. Мне сказали, что он здесь. Минут через пятнадцать с помощью акушерок родила дочь. Выдавливали полотенцами, ребенок не проходил. Меня резали.
Девочку мне показали. Потом все ушли. Два часа лежала на столе со льдом и грузом на животе и смотрела на доченьку. Ее спеленали и положили возле лампы. Она потихоньку кряхтела. Потом подняли меня на лифте на второй этаж. Там уже лежали знакомые по предродовой палате женщины. Сергей приходил со своим другом Петром, приносили апельсины и мандарины. Был и на следующий день. С трудом поворачиваюсь с одного бока на другой. Хожу, едва переставляя ноги, по стеночке. Читаю. В палате оказался кем-то забытый номер «Юности». Сергей уехал, потому что ему нужно было на работу выходить. Приходил Петр со своей мамой Евдокией Павловной.
Существует примета, что до рождения ребенка ему не нужно ничего покупать. Беспокоилась, все ли необходимое купил Сергей для доченьки. На другой день после родов мне принесли ее кормить. Пытаюсь понять, на кого дочь похожа. Длинные темные волосы, как у меня. Девочка красивая: большие голубые глаза, темные реснички, ровные черненькие бровки.
Через неделю должен был приехать Сергей. Ждала до обеда, расстроилась, и тут мне сказали, что на такси приехал муж. По тону оповестившей меня санитарки поняла, что это солидно и далеко не за всеми так приезжают. Для доченьки привез пеленки, распашонки, ватное атласное одеяло, пододеяльник, простынку и даже алую ленту с блестками. Для меня – теплые вещи. Петр дал две плитки шоколада нянечке, вынесшей ребенка. Едем в такси. Петр настаивает, чтобы доченьку назвали Оксаной на правах давнего друга Сергея и будущего крестного. Я уперлась: сейчас много Оксан развелось, не имеющих никакого отношения к Украине. Все же русский вариант – Ксения. Над именем долго думала.
Если бы родился мальчик – быть ему Игорем. Красивые имена избиты. А хотелось, чтобы красивое и редкое. Остановилась на имени Изольда. Конечно, несколько претенциозно, но лучше ничего не придумалось. К тому же в честь дочери Оксаны Ивановны.
Приехали к Евдокии Павловне Пацанюк. Она приготовила борщ с курятиной, пельмени. Выпили шампанского. Чувствую себя неловко без прически и косметики. Не успела себя в порядок привести. У Евдокии Павловны сыновья Петр и Виктор, дочь Зина, жена Петра Таня. Сыночек Петра и Тани подарил Изольде желтый синтетический костюмчик и погремушку. Был очень разочарован. Ему сказали, что привезут маленькую девочку. Он надеялся поиграть с ней, ходил около, а девочка все спала.
К вечеру я чувствовала себя плохо. Сидеть не могла, а лежать в гостях было неловко, да и не предложили. Поезд отходит около полуночи. Сергей помчался на вокзал за билетами, купил в ресторане две бутылки шампанского. Когда приедем, к нам будут приходить с поздравлениями, и надо будет угощать. Ресторана в нашем городке нет ни одного, а в магазинах шампанское не продается. Что за смысл, если его можно пропустить через ресторан с наценкой?
Петр и Таня проводили нас, посадили в вагон. Это очень добродушное семейство. Евдокия Павловна – женщина представительная, с роскошными волосами. Дети красивые, в нее пошли. Когда-то семья Сергея жила с ними по соседству, потом переехали в наш городок, но дружеские отношения сохранили, несмотря на то, что с Агриппиной Ивановной они такие разные. Сергей с Петром вместе росли.
С нами в купе оказалась пьяная компания, и нас пригласили к себе девушки из соседнего, уступили полку. Домой едва дошла. Сергей помчался вперед, оставил дома вещи, вернулся, взял у меня Изольду. Дома нас ожидала новая колясочка, соски, бутылочка с делениями. Сергей предусмотрел все.
Приходили с поздравлениями Оля, соседка по коммуналке, Александра Павловна, Галина Яковлевна. Все с подарками: ползунки, костюмчики.
Свекровь говорила Сергею, чтобы сообщил, когда нас привезет, чтобы поздравить. Потом передумала и стала перечислять все обиды на меня. Наконец-то, месяц спустя, объявилась. Принесла внучке пачку печенья, немного дешевых конфет и полотенце из тех, которые ей дают за то, что обмывает покойников. Конфеты и печенье, очевидно, из того же источника. Агриппина Ивановна бережлива до безрассудства, и вряд ли бы потратилась.
С трудом выдержала ее неумную болтовню и неряшливую манеру есть. Да все с претензией на то, чтобы поучать на том основании, что она «век» прожила. Ей около девяноста, и надо же было, столько прожив, остаться такой примитивной даже на бытовом уровне. Получается, что раньше все же берегла меня судьба от тесного соприкосновения с его величеством пролетариатом, а тут тесно столкнула и дала возможность увидеть гегемона во всей его красе. Так жизнь помогала мне избавляться от наивности.
Сергей каждый день уходит то в депо, то по магазинам. Вроде бы и не без дела, но число таких хождений можно бы и сократить. Я едва успеваю кормить Изольду, пеленать, стирать и гладить пеленки, готовить, мыть посуду, убирать в комнате. Ночью доченька спит, а днем не дает ничего делать. Не капризная, спокойная и, тем не менее, все время приходится ей уделять.
Получили поздравление с рождением доченьки с Украины. Приходили медсестра, акушерка, детский врач. Смотрели Изольду: нет ли отклонений, родовых травм. Приятной неожиданностью был визит бывших моих десятиклассниц с букетом калл и канн. От больницы принесли в подарок маленькую аптечку со всем необходимым: зеленка, марганцовка, детская присыпка, бинт, вата, соски. Далеко не все можно купить в аптеке.
Поздравили учителя Людмила Валентиновна, Зоя Ивановна, Любовь Филипповна, Галина Григорьевна, Ольга Алексеевна. Подарили набор: пододеяльник, простынки, пеленки, распашонки, шапочки. Пили коньяк, шампанское. На столе грибы жареные и маринованные, нарезанное тонкими ломтиками сало, тушеная с мясом капуста. Закусок немного. Не ожидала столько гостей. Любовь Константиновна подарила резиновую черепаху, которая пищит, если ее сжимать, и погремушку в виде белого, розового и голубого колокольчиков. Сын Василия Саша – пластмассового зайца, а мне – духи и дешевую пудру «Ландыш» в круглой картонной коробочке, на крышке которой нарисованы ландыши, губную помаду, расческу и сиреневую капроновую гвоздику. Все это в наборе продается.
Сергею сказала купить хорошие духи для гинеколога, меня здесь наблюдавшего. Купил набор «Наши сувениры» – лучшее, что оказалось в продаже. Попросила Людмилу Валентиновну сходить с ним вместе к врачу домой. Они хорошо знакомы: учились вместе в школе и сейчас связь поддерживают.
Когда Изольде исполнился месяц, Сергей подарил ей куклу Наташу, величиной с нашу дочь. В брючках и курточке с капюшоном, отделанным по краям искусственным желтым мехом. Еще у нее были каштановые нейлоновые кудри.
Изольду зарегистрировали. Сергей под влиянием Петра тоже хотел назвать ее Оксаной. Бросили жребий, и сама судьба решила: быть нашей дочери Изольдой. Некоторое время меня мучила совесть по поводу того, что все в нашей семье решается по моему усмотрению, а Сергей безропотно уступает. Но так было недолго.
Когда доченьке было около двух месяцев, начала улыбаться своим беззубым ротиком. Говорит «Агу» и «Кле». Я счастья материнства не испытываю, потому что устаю. Однообразие проверки тетрадей сменилось однообразием стирки, кормления, глажки. После родов болит поясница. С трудом нагибаюсь и разгибаюсь. Изольда начинает держать головку.
Подсчитала, что на дочь за три неполных месяца ее жизни ушло двести пятьдесят рублей – две мои зарплаты.
Прошло еще немного времени, и Изольда начала тянуть ко мне ручонки. Любимая ее поза – подтянуть коленки к животу насколько это возможно. Не из удобных. Сосет при этом два пальца правой руки, указательный и средний, вывернув ручку ладошкой от себя. Спит, подняв ручки кверху, как будто бы сдается. Сделали ей первую прививку. Немножко похныкала. Каждый день хожу за молоком для нее. Это далековато: за железнодорожным полотном, в частном секторе.
Когда дочери исполнилось восемь месяцев, она уже хорошо сидела, играет с погремушками, сама себя раскачивает в коляске и довольна. Говорит: «мама», «папа», «баба». Только бы она не унаследовала умственные способности Сергея. Пусть идет по моему пути, но дальше. Вскоре поползла, но почему-то назад пятится. Ест хорошо, довольно энергично барахтается в кроватке, встает, держась за мою руку. Стоит, держась за стенки кровати, но не долго. К десяти месяцам прорезалось восемь зубов. Грызет яблоки, колбасу, печенье, хлеб. Стало легче. Покормлю вовремя, дам игрушку, и можно заниматься своими делами.

                Руки устают

Сергея просто мания делать покупки. Тарелки под второе, две салатницы, картофелемялка, подставка под сковородку. Без этих вещей вполне можно было бы обойтись, но от покупок отговаривать не стала, коль загорелся. Очевидно, он чувствует себя при этом добытчиком. Купил себе полосатые брюки, мне очень не нравятся. Такой способ самоутверждения дорого обходится. Получила триста пятьдесят рублей декретных после родов, триста двадцать из «черной кассы», сто восемьдесят – зарплата Сергея. Это равно сумме моей зарплаты за семь месяцев. И эти деньги разошлись по мелочам. Зато Сергей приходит домой весь сияющий с очередной покупкой и донельзя довольный собой.
Поехал в областной центр покупать подарки к 8 Марта. Мне пудру «Фантазия» и крем «Нектар». Не самая лучшая косметика, но и эту просто так не купишь. Дефицит. Купил духи тетушке Шуре, Вале, Рите Григорьевне. Наборы «Наши сувениры», «Фестивальные», «Мрия» (что по-украински значит мечта). Тетушке Марфе решили подарить полотенца. Человек она практичный, и предметы роскоши вроде духов ей ни к чему.
Свекровь продает дом и переезжает к Василию. Нацеливаю Сергея, чтобы потребовал хотя бы часть денег от продажи дома. Мать его никогда ни одного дня в жизни не работала. Считается, что вела хозяйство. На самом деле хозяйства тоже никогда никакого не было. Огород возле дома целиком засаживали картошкой, потому что ее проще всего возделывать. Ни грядочки овощей, ни кустика ягод не сажали, не говоря уже о цветах. Все предельно упрощенно. Сергей с четырнадцати лет пошел работать, потому что умер отец, и надо было на что-то жить. Все деньги он отдавал матери. Единственное, что умела неплохо Агриппина Ивановна, – копить деньги, тратя минимум на еду и одежду, обходясь малыми затратами. Благодаря этому своему скопидомству, сумела собрать некую сумму, продать глиняную развалюху на окраине города и купить немного лучше в центре. Василий в приобретении жилья участия не принимал. Он на тринадцать лет старше Сергея. Женился к тому времени и жил отдельно.
И вот сейчас нацеливаю Сергея, чтобы о своих правах заявил, не без нервотрепки и не без слез. Злят нерасторопность, непрактичность, бестолковость, абсолютное неумение добиваться. Василий нагло присваивает его деньги, а он бегает по магазинам, тратя то, что имеется, на всякую ерунду и никак не реагирует на то, что результаты его двадцатисемилетних трудов пойдут не на нужды его семьи.
Похоже, он и не понимает, что совершается вопиющая несправедливость. Впервые в жизни я пошла к прокурору, чтобы проконсультироваться. Сказал, что часть денег, безусловно, принадлежит Сергею. Какая часть – решает суд. Послала Сергея сказать все это матери. Она «выкинула кусок» – тысячу рублей, а две с половиной – Василию. Деньги эти Сергей положил на книжку.
Убирала на хранение зимнее пальто Сергея. Пылесосом вычистила махорку из карманов, отутюжила. Сообразил новое пальто под дождь надеть, и оно вид потеряло. Вообще поражает неряшливость моего мужа, абсолютное неумение продумывать поступки, мотовство, неумение беречь вещи.
Когда мать его переезжала, он взял себе альбом с фотографиями. Фотографии пачками вложены между страниц, листы оборвались. Подшила их с помощью белой капроновой ленты, вставила фотографии в прорези. Которые снимки не соответствовали прорезям, вырезала листочки ватмана нужного размера и вставляла фотографии в них, сделав прорези, а затем уже эти листочки с фотографиями вставляла в альбом. Не люблю беспорядка. Альбом весь грязный. Протерла обложку мыльной тряпочкой, а потом уж насухо.
Поняла: нет поэзии в семейной жизни, возвышенности чувств. Счастье есть в любви, что ушла, если этой любовью вся жизнь обозначена.
Сергей уехал на Кавказ по путевке. Я предложила поехать, руководствуясь тем, что семья должна строиться на таких отношениях, когда каждый из супругов заботится больше о другом, чем о себе. Взял с собой триста рублей, нам с дочерью оставил двести пятьдесят.
Прислал письмо из Киева, где у него была пересадка, потом из Сухуми, телеграмму с турбазы о том, что выезжает. Почему-то на три дня раньше. Еще телеграмма. Сообщает, что он у мамы. Получила от него две посылки: рыба домашнего копчения, сгущенное молоко, какао со сгущенкой, апельсины.
Приехал утром. Я покормила Изольду и лежала. Не спалось. Накануне простудилась. Вышла на улицу развешивать пеленки, не достаточно тепло одевшись. В результате сильный насморк и болят глаза.
Мне Сергей привез темно-синие гамаши, себе белую ажурную рубашку с короткими рукавами. Еще альбом для виниловых пластинок «Любимые мелодии», заварочный чайник, сувенир из шести склеенных ракушек и веточек самшита, трехлитровую банку вина от мамы, три бутылки самогона, крем для лица, фиксаж и проявитель для фотопленок и бумаги, фотобумагу, коллективные фотографии, расшитый бусами кошелек. Для Изольды Валя передала двое шелковых ползунков и зеленое платьице.
На другой день Сергей пошел на почту и принес посылку с яблоками, апельсинами, орехами, сушеными фруктами, свиным салом, фасолью – всем, чем снабдили украинские родственники.
Сергей забор маме не починил, зато во всю пользовался гостеприимством Анатолия, который счел своим долгом его поить и развлекать. Сергею и в голову не пришло, что он может быть в тягость, что, кроме правил гостеприимства, существуют еще правила поведения в гостях, которые должно стать праздником для хозяев.
Невысокий интеллектуальный и культурный уровень у него так и остался, несмотря на то, что вместе живем уже около двух лет, и за это время он мог чему-то научиться.
На этом поприще абсолютно никаких сдвигов. Но он вместе со мной восторгается, как Изольда аппетитно чмокает, когда ест, водит глазками по комнате, дрыгает ножками.
И все же, несмотря на мою нацеленность окружить Сергея заботами, чтобы задать именно такой тон в семье, я стала перед фактом, что это невозможно. Сергей на заботу о нем вполне мог ответить грубостью, потому что так было принято у них в семье. Он этот стереотип поведения механически перенес в нашу семью.  Это было невозможно. Все больше убеждаюсь в том, что замужество неудачное. Жить вместе, чтобы портить друг другу жизнь – глупо. Особенно опасна его нетерпимость, когда что-то поправляешь, подсказываешь даже в самой тактичной форме. Вся беда в том, что Сергей не умеет думать, анализировать, сравнивать, делать выводы, а у меня в голове не укладывается, что такое вообще может быть, потому что это так элементарно. Сергей жил стереотипами заложенного в него поведения и тоже не мог понять, что может быть иначе. Боюсь, чтобы эту непонятливость не унаследовала Изольда.
И все же продолжала окружать его заботой и вниманием. Ну, не может же он этого не оценить. На День железнодорожника подарила ему носки красивой синей расцветки и сувенир из рога. Две утки в камышах. Одна летит, другая, распахнув крылья, вот-вот взлетит. Передана динамичность, удачны оттенки: утки – черные, крылья – светлые с темными концами. Чета уток символизирует взаимодействие и согласованность в семье.
Сергей даже не смог оценить, что я его никогда не попрекнула тем, что он пришел ко мне гол, болен и без гроша в кармане, поселился в комнатке, где с такой любовью создан уют. И ему в голову не пришло, что он должен отблагодарить заботой и вниманием. Взамен этого дурость, непрактичность, ложь.
Поехал в совхоз на уборку хлеба. Начались дожди. У него появилась возможность приехать на один день домой. Поздравила с днем рождения. Подарила еще одни носки и запонки с натуральными камнями. Зажарила утку, на стол поставила  «Зубровку». Все красиво, как положено.
Опять приводила в порядок его гардероб. Карманы набиты слипшимися театральными конфетами, махоркой, подсолнечными семечками, фотографиями голых женщин, потрепанными блокнотами, листками с отпечатанными на машинке анекдотами, неприличными и глупыми. Я бы не сказала, что Сергей – пошляк. Он просто неразборчив, хотя – какая разница?
Ко второй годовщине свадьбы подарил… театральный бинокль. В городишке, где нет театра, вещь абсолютно бесполезная.
На уборке урожая заработал всего сорок рублей, тогда как другие – по сотне в сутки. Но такой уж у меня муж неумеха. У него постоянно ломался комбайн. С днем рождения меня не поздравил, с днем учителя – тоже. Даже не спросил, как жили в его отсутствие полтора месяца. На другой день нужно было ехать за расчетом. На автобус дала ему рубль. Надулся, сказал, что не надо. С деньгами сложились трудности. Не надо, так не надо. Потом все-таки рубль взял, и мелочь еще выгреб. Я подсчитала, что рубля должно было хватить на проезд в оба конца. Капризничать – горазд, зарабатывать – не очень. За время командировки у него на питание ушло семьдесят пять рублей. Я с дочерью прожила на такую же сумму, отдав еще долг за молоко, заготовив на зиму помидоры и картошку. Меня постоянно преследует одна и та же мысль о том, что беззаботный и безответственный человек завел семью, заботы переложив на меня. К этому я была готова, но до конца не представляла, насколько будет все  невыносимо. Впереди просвета не видно. Сколько бы я своим примером не показывала, что в семье надо стараться проявлять  заботу о тех, кто рядом, Сергей это не оценивал и, похоже, не оценит никогда.
Рассчитываю, что нужно купить, без чего пока обойтись. Сергей не может пройти мимо киоска, не закупив обложки для партийного билета и паспорта, блокнотов, которые абсолютно ему ни к чему. Спрашиваю: «Зачем?» Объяснение: «А вдруг пригодится». Не пригодится никогда. Будет валяться в беспорядке. Для того, чтобы пригодилось, надо держать в уме, что надо сделать. Сергей в голове никогда ничего не держит и ничего не делает. У него страсть к бродяжничеству.
Приехал из совхоза, разбросал шапку, сапоги, свитер. Без него так хорошо было. Разные мы люди. Я просто-таки не выношу лишних вещей, Сергей тащит в дом всякий хлам и разбрасывает, где попало. У меня каждая вещь имеет четко определенное место, у Сергея – никогда. Он тратит массу времени на поиски, все при этом разбрасывая. У меня во всем здравый смысл, у Сергея – никакого. Морально устала. Не знаю, как жить дальше.
Одна моя знакомая, Мария Александровна Карасевич, работает в райкоме. Будучи женщиной умной, все про меня поняла, хотя я ни с кем своими проблемами не делилась, сор из избы не выносила.
Она сказала:
– Если в руках долго держать барахло, руки устанут.

                Родня

Всю неделю ревела из-за фокусов свекрови. Я ее уже ненавижу за дурость. Мало того, что муж – не подарочек, так еще родня его в нагрузку. Когда она переехала к Василию, я облегченно вздохнула. Жить будет в другом конце города. Уж оттуда-то сплетни не дойдут. Оказывается, что для моей свекрови расстояние – не преграда.
А тут письмо от моей матери. Хочет переехать жить к нам, чтобы нянчить Изольду. Расстроилась. Как могло прийти в голову жить с нами в одной комнате? Вчетвером! Понаставим кроватей, как в общежитии. Изольде жизненного пространства минимум останется. Куда-то нужно будет запихать одежду мамы. Но у нее свои аргументы: не видит вышивать, не в силах обрабатывать огород, завалился забор, и некому починить, крыша протекает.
Написала ответ на двух листах мелким почерком о том, что я обо всем этом ее предупреждала, когда она собралась уезжать на Украину. Она и свекровь думают о себе, а кто обо мне позаботится? В жизни я ничего хорошего не видела. Одни сплошные трудности и нищета. У меня нервишки сдают. Надо Изольду на ноги поставить. А тут еще трудности грядут оттого, что моя мама никогда не умела обдумывать свои решения. Все делает спонтанно. И не такое уж безвыходное у нее положение. Огород можно и не обрабатывать, а отдать соседям в аренду. Забор за бутылку самогона починит любой деревенский мужик.
А из другого конца города доходят слухи, что я свекровь и на порог не пускаю. На самом же деле я подарила ей накануне серебряные сережки. Понимаю, что на свекровь обижаться нельзя. Женщина она неумная, сама верит в то, что говорит. Сама себя жалеет и сочиняет разные небылицы, чтобы ее тоже пожалели.
Иногда приходят племянники Сергея, чтобы их угостили чем-то вкусным. Племянница Маруся однажды пришла с букетом: три гладиолуса, срезанные почему-то без черенков, сразу же под соцветиями, золотые шары, красный георгин, темно-фиолетовые васильки, бархатцы, астры. Она не знает, как составлять букет и собрала несоединимое. К букету прилагалось три огурца с собственного огорода. Посещения племянников тягостны. Придут. Сядут. Молчат. Надо их из вежливости о чем-то спрашивать, иначе ситуация создается глупейшая. Не знают, что без приглашения лучше не приходить, что, коль пришли, надо бы помощь предложить. Мне и так времени не хватает на самые неотложные дела, а тут еще угощение организовывать надо, развлекать. Изольду кормлю и укладываю спать по часам, и мне не до гостей.
С Украины идут посылки. Валя была в Одессе, купила там мне сапоги и прислала, а Изольде два теплых беленьких костюмчика в веселых разноцветных горошках и две белые распашонки с оригинальной розовой отделкой. Вот такая разница между родственниками, заключающаяся в уровне воспитания. Родня Сергея пытается сделать нечто доброе и полезное, но их понятия настолько не соответствуют моим, что лучше бы они этого и не делали. Что касается Вали, то я и в сапогах особо не нуждаюсь, и у дочери всяких ползунков вдоволь, хотя все присланное – не лишнее и очень даже кстати. Но главное в том, что в создавшейся ситуации так радостно осознавать, что есть на свете человечек, который искренне пытается сделать мне что-то полезное, а не делает вид, что проявляет заботу. И я чувствую, что не так уж все беспросветно, и от этого понимания как-то легче переносить все на меня свалившееся.
В своем неудачном замужестве некого винить, кроме себя. Из двух зол – выходить замуж неудачно или обречь себя на одиночество на всю оставшуюся жизнь – я выбрала, как мне казалось, меньшее.

                Моральные ценности защищать надо

Отказалась делать Любови Константиновне курсовую работу. Накануне контрольную  написала, а тут слишком большой объем. Сначала попыталась дать понять, что за десяток яиц, которые она мне принесла, такие дела не делаются. Не дошло. Поедет в областной центр искать, кто бы согласился ей за деньги сделать. Раньше она расплачивалась харчами и услугами, а потом все больше стала норовить «на холяву». Жалуется, что денег нет, но купила себе телевизор, холодильник, зимнее пальто. Жалуется, что времени нет, но расходует его на стряпню, сшила Любови Филипповне платье, перебирает пух, чтобы потом связать себе платок. Я себя кулинарными изысками не балую, а пробавляюсь супом-концентратом, потому что действительно времени нет.
  Прошло некоторое время. Любовь Константиновна опять с той же просьбой обращается: либо не нашла желающих выполнить за нее курсовую, либо такого рода услуга оказалась дорогой. Я и на этот раз отказалась, но уже наотрез. Обещание ее – не гарантия, но контрольную еще одну все же согласилась сделать, чтобы не разрывать отношений на всякий случай.
А тут пропали абсолютно новые пеленки и распашонка из тех, что мама прислала. Берегла на выход. Их могла взять только Любовь Константиновна своему внуку. Я как раз уходила ненадолго по делам, и она вызвалась посидеть с Изольдой. А перед этим я показала ей, какие красивые вещи с вышивкой делают на Украине. Конечно, она понимала, что пропажа обнаружится, и надеялась, что в первую очередь подозрение упадет на соседей по коммуналке. Но это люди порядочные, живем вместе не один год, и они вне всякого подозрения, потому что проверенные временем.
Все-таки трудно строить отношения с людьми другого уровня. У них свои понятия о том, что такое хорошо, и что такое плохо. И под него надо подстраиваться. Иначе не получится никакого общения. Казалось бы, они должны тянуться до тех, у кого он повыше. Здравый смысл так подсказывает, но у них-то уровень невысокий как раз оттого, что здравый смысл в зачаточном состоянии. Любовь Константиновна увидела выгоду в том, чтобы преподнести внуку подарок, сэкономив на покупке, но по недальновидности своей не учла последствий этой выгоды. А заключались они в том, что дальнейшую систему взаимоотношений я уже начала выстраивать так, чтобы поставить ее перед фактом: не с ее уровнем мною пользоваться, потому что все будет с точностью до наоборот.
Делает она это, как и все остальное, неосознанно. От Татьяны Васильевны переняла и механически перенесла в другие обстоятельства, где такая линия поведения вообще неприемлема. Известно же: с кем поведешься, от того и наберешься. В результате я увеличила дистанцию общения с Любовью Константиновной, она не знала, как быть с курсовой работой. Дорого же ей обошлись присвоенные вещи, но иначе поступить было нельзя: она должна была усвоить урок порядочности.
Приходила Валентина Александровна. Принесла пачку открыток с поздравлениями к различным праздникам, которые приходили в школу на мое имя и накопились там. Посидели. Пообщались. Обсудили школьные новости. Валентина Александровна строит отношения с людьми в зависимости от того, что они из себя представляют. Поэтому мне лестны ее визиты и внимание. У нее учусь. Я всегда боюсь, что, пользуясь душевным теплом других, отдаю взамен не сполна. Это во вред мне. Пользоваться другими удобно, к этому быстро привыкаешь, потом это боком выходит. Я приучила себя все делать с полной отдачей и к людям относиться тоже. Иначе чувствую себя ненастоящей, фальшивой, но очень часто это одно из моих лучших качеств оборачивается мне во вред, и не по злой воле людей, а по их недомыслию.
Любовь Филипповна достала через своих знакомых методическое пособие для Александры Павловны. Случай сам по себе обычный, но это если сам по себе. А наряду с другими – последний штрих, которого недоставало, чтобы вырисовалась картинка. Когда ушла в декретный отпуск, меня навещали коллеги. Любовь Филипповна пришла лишь однажды, ссылаясь на занятость, зато бывает у других учителей. Они ей более интересны, и это можно понять. Но это не вяжется с тем, что она с такой откровенностью делилась со мной мнениями о Татьяне Васильевне и Александре Павловне. Одной возмущалась, другую высмеивала. Возжакова знала, что, если двое в сторонке о чем-то беседуют, значит ни о ком другом, как о ней. Столь подозрительной была не без основания. Увидев нас с Любовью Филипповной, при первом же удобном случае спросила, чтобы прощупать почву, почему я недовольна школой. Напрашивался ответ, что школа здесь не при чем, а вот порядки в ней едва ли таковыми можно назвать. Но я промолчала, решив, что ни к чему объяснять понятное.
Пересказала этот разговор Любови Филипповне. Та искренне удивилась, почему я не сказала, что обсуждали уроки. Ну, это бы прозвучало неправдоподобно: настолько мы погружены в работу, что даже в частной беседе других тем не нашлось. Я не поняла: мы искренне боремся за справедливость, так зачем до лжи опускаться? Впредь она старалась общаться со мной в классной комнате или на лестнице, ведущей на второй этаж, в конце коридора, противоположного тому, где находились учительская и директорская, подальше от глаз Татьяны Васильевны, а сама, как выяснилось потом, очень даже неплохие отношения с ней поддерживала.
Значит, расчет был такой: чем больше Татьяна Васильевна будет ощущать вокруг себя негативный настрой, тем больше оценит лояльность Любови Филипповны. Она метила в завучи и понимала, что осуществиться это может лишь с подачи директора школы. В отделе образования, находящемся в другом городе, о достойных претендентах могли составить себе представление только по рекомендации ответственного лица. Значит, Любовь Филипповна решила переиграть саму Татьяну Васильевну, манипулирующую людьми, как пешками. Готовила почву, выжидала благоприятный момент, который вот-вот должен был наступить.
Мне всегда трудно было понять, почему люди, пользующиеся интригами для достижения своих целей, не понимают, что всегда найдется, как минимум, хотя бы один человек, который сможет все просчитать, и, пользуясь теми же методами, так лихо закрутить события, что все обернется против того, от кого это пошло.
Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом, и тот учитель, который не стремится в завучи. Но методы! Я для Любови Филипповны была пешкой, которую она безжалостно отдавала под сруб, не заботясь о том, что в жизни мне не на кого опереться. Сталкивая меня лбом с Татьяной Васильевной, она понимала, что травля моя уже идет, и не шуточная.
Любови Филипповне я очень благодарна за урок: нужно более досконально анализировать ситуацию, чтобы правильно сориентироваться и не попасть впросак. Исходить надо не из того, что человек говорит и даже не из его поступков, а из их мотивов. Любовь Филипповна пользовалась моим правдорубством, стремлением все вокруг совершенствовать по мере своих силенок.
Меня она считала наивной. По ее понятиям умный человек идет к цели, расталкивая всех на своем пути, ставя подножки. Я же считала, что такое применение умственных способностей – уже глупость. Как ни коси под борца за справедливость, все равно факты будут бросаться в глаза своим несовпадением. Сопоставив их, все можно будет понять. Выгоднее нацелить свой ум на совершенствование. Так и к карьере быстрей придешь, и авторитет заработаешь.
Вот только Любовь Филипповну я поняла не сразу. Ей предложили посещать у меня уроки. Отказалась, потому что понимала: со мной хотят разделаться ее руками. Так и сказала:
– Вы хотите поссорить меня с Валентиной Борисовной.
Мне об этом то ли проговорилась, то ли специально сказала с каким-то умыслом Тамара Маматова. Почему она так поступила? Сначала я думала, что из порядочности. Недавно совсем в свете других фактов поняла, что не хотела со мной портить отношения, потому что ей это не нужно было. И еще: она очень изменилась в последнее время. Думаю, что, зная язвительность Любови Филипповны, Татьяна Васильевна постаралась ее приручить, пообещав рекомендовать завучем в строящейся школе, так же, как в свое время пыталась купить меня квартирой.

                Создаю семейные устои

Купила фотоувеличитель. Давно хотела приобрести, да все в продаже не было. А тут вдруг появился. Фотографировала Изольду, печатала фотографии. Пыталась приобщить Сергея, но интереса он не проявил, впрочем, как и ни к чему другому, кроме как бродить без толку все равно где и делать ненужные покупки. Налепила фотографии для просушки на оконное стекло. Обычно они высыхают и отпадают, а тут почему-то намертво присохли. Пришлось мокрые тряпки прикладывать. Кое-как отодрала. От некоторых верхний слой с изображением так и остался на стекле. Жалко. Послала маме фотографии Изольды.
Хожу в дальние магазины: на Зеленый хутор, в Черемушки. Это окраины, как бы микрорайоны. Один состоит из домов частного сектора, другой – барачные новостройки организаций. Там чаще поступает в продажу что-нибудь стоящее. Присмотрела костюм Сергею, послала его мерить. Вернулся с покупкой. Наконец-то удалось приобрести. Все хорошо: цвет, ткань, фасон, сшит, как по заказу. Изольде купила брючный фиолетовый костюм шерстяного трикотажа с красной отделкой за шестнадцать рублей. Брючки, расклешенные книзу, и жилет. Велик пока. И еще розовую теплую кофточку вместе с шапочкой, три шелковых платьица и три шерстяных, надувного красного кита в белый горошек, себе – два шелковых платья, белую сумочку.
Кое-что купили на ярмарке. Она расположилась в степи за городом. День был ветреный, боялась простудить Изольду. Все обошлось, только колеса коляски долго отмывала от грязи. Купила предмет своих мечтаний – кримпленовый костюм цвета кофе с молоком. Оказался впору. Сергей очень радовался удачной покупке. Было в продаже еще кримпленовое фиолетовое платье. Жалею, что не купила. Не понравилось, как сшито. Потом уже подумала, что его запросто можно было переделать. Купили мне светло-серое кримпленовое пальто.
На ярмарке лотошницы, наряженные в цветастые сарафаны и платки поверх курток, продавали сладости и бижутерию. В крохотных фанерных домиках с украшенными резьбою окошками можно было попить чаю из самовара, поесть блинов. Съехались автолавки со всего района. Были тройки лошадей с капроновыми цветами в гривах. Деповской духовой оркестр играл «На сопках Маньчжурии». Верхом на лошадях три богатыря в картонных шлемах, покрытых фольгой, и с такими же щитами. Кони отнюдь не богатырские, богатыри жидковаты. Все это называется народное гуляние и организовано по поводу проводов зимы. На все смотрю мельком. Встречала знакомых учителей, но ни с кем толком не поговорила, потому что торопилась.
Мама прислала Сергею индийский чай. Это дефицит. Изольде – кружевное покрывальце на кроватку. Сама связала. Очень любит вышивать и вязать крючком.
Домоуправление вдруг решило отремонтировать наш сарайчик и отдать другим хозяевам. Об этом сообщила мне все знающая соседка. Переговоры с домоуправлением ни к чему не привели. Сказали, что отбирают за то, что он в запущенном состоянии. Поняла, что это только повод. Пошла в горсовет. Оттуда позвонили в домоуправление. Сараюшку не отобрали, но и ремонтировать до конца не стали. Хорошо, хоть накрыли старым шифером и дверь навесили. Вынесла туда из комнаты пилу, резиновые сапоги, трехлитровые банки, корзину, топоры, матрац, подушку, некоторые книги и прочее. Таким образом, освободились драгоценные сантиметры площади. Все-таки тесно втроем. Сергей забрал у Василия свой велосипед, а то Сашка уже стал к нему подбираться, поставил его в сарай.
Конечно, отремонтировать надо было, как следует, но Сергей не тот человек, чтобы довести ремонт сарайчика до конца, сделать там полки для вещей, чтобы порядок был. Абсолютно не чувствуется, что мужчина в доме появился.
После очередной ревизии гардероба отдала Ольге два ситцевых халата, севшую после многих стирок вязаную кофточку из шерсти персикового цвета, туфли, босоножки. Две ночи у нее ночевали, потому что травили тараканов, потом белила, красила.
Купила швейную машинку. В целях экономии буду шить одежду Изольде сама. Осваиваю. Машинка капризная. То и дело перечитываю инструкцию по эксплуатации, пытаясь понять, почему она не строчит. Переделала халат, сшила две наволочки и еще две маленькие для Изольды, подрубила для нее простынки, сшила к своему черному платью воротник в форме заячьих ушей из белого крепдешина в крупный черный горох, переделала платье, которое было мне широко.
Купила Изольде шубку из белой цигейки.
Оказалась без денег. Сергей второй месяц в командировке. Деньги должен получить в депо и в совхозе, куда его направили на уборку урожая. Но это будет только через полтора месяца. Пришлось двести рублей снять с книжки. Купила еще две книжные полки, потому что книги накопились и валяются кучей. Из «черной кассы» принесли мне семьдесят пять рублей. Это когда каждый месяц собирают определенную сумму денег и отдают одному из участников. Выигрыш в том, что сразу получается ощутимая сумма. Купила себе резиновые сапоги, Изольде рубашку из голубой фланели с шишечками и сушилку для посуды, книгу о кактусах. Прочитав ее, поняла, почему кактусы у меня не цветут. Пересадила их в соответствующий грунт. Взяла из песочницы в детсаду песка, у соседки из парника землю, смешала все в нужной пропорции и пересадила восемь кактусов.
Стараюсь, чтобы дом был полной чашей, все хорошо одеты, вкусная еда вовремя. Сергей всем этим пользуется и не ценит. Нечего и сравнить тот уровень жизни, который я создала, с тем, в котором он жил раньше. И опять думаю о том, что Сергей должен быть мне благодарен, но воспринимается все, как должное. Он даже не подозревает, какие усилия на это затрачены. Прежде всего, я тщательно продумываю все: семейный бюджет, меню, гардероб, интерьер комнаты, время выполнения различных дел. Жизнь семьи идет, как хорошо отлаженный механизм. Я зорко слежу за тем, чтобы сбоев не было ни в чем. Все держу в голове, своевременно регулирую, предусматриваю, где и в чем могут быть сбои. Если пустить на самотек – полный хаос.
Для Сергея изменилось все и не изменилось ничего. Он обрел статус человека женатого, респектабельного. Гуляет с ухоженным ребенком, чувствует себя добропорядочным отцом семейства. И при этом никаких забот, никакого чувства долга.
Взял и выдал:
– Твое дело – тряпки.
Где-то он это слышал, запомнил и постарался применить. Не обиделась, и даже не стала разъяснять, что я бы согласилась заниматься исключительно тряпками, если бы он взял на себя мужские обязанности. Что проку? Он же уверен в том, что достаточно носить брюки, чтобы считать себя мужчиной. Не оценил даже то, что я предложила ему съездить на Кавказ, взяв на себя заботы об Изольде. Фактов накопилось достаточно, чтобы я окончательно поняла, что создавать семейные устои, заботясь о муже в надежде на то, что он поймет, как должно быть в хорошей семье и начнет поступать так же – вредно. А какие устои тогда создавать?
Сергей очень боялся раньше что-то не так сказать. Сейчас, вместо того, чтобы присматриваться да прислушиваться, учиться, ударился в капризы. Какое-то абсолютно дурацкое упрямство. И ясно же, что против здравого смысла идет, а не докажешь. Всякие аргументы разбиваются об это упрямство. Я устала от дурости, но от решительного шага останавливает понимание, что у Изольды не будет отца.
Новый 1976 год встретили дома. Выпили шампанского. В первый же день Нового года пришла Валентина Александровна поздравить. Принесла Изольде кулек с конфетами, печеньем, яблоками. Открыли еще бутылку шампанского. От вчерашних бефстроганов ничего не осталось. Закусываем конфетами. Обедать пошли к соседке по лестничной площадке, взяв с собой бутылку «Зубровки». Не хотелось готовить. Были манты, очень вкусная селедка, студень, огурцы и помидоры баночного засола.
На второй день пошли к Чубатовым, взяв коньяк. Мария Андреевна со мной в школе работает, ее супруг – Виктор Иванович – заместитель редактора районной газеты. У них была «Экстра». Потом еще Сергей и Виктор Иванович ходили в магазин и принесли две бутылки водки. На столе грибы, колбаса, яичница, сардины, поджаренные вчерашние пельмени. За такой закуской просидели целый день.
Получили поздравления от родственников и друзей. Ученики тоже не забыли. Особенно трогательным было поздравление Васи Финка. Выбрал красивую открытку, старательно вывел каждую буковку. Надя в своей открытке не преминула пригласить в гости к себе в Москву.
От автора. Валентина Борисовна не решается признаться себе в том, что погрязла в быту. Это неминуемо для всех?

                На тайный суд себя призвав…

Надо быть строгой к себе, чтобы являть достойный пример дочери. Бывают люди, которые излучают доброту и околдовывают ею, бывают заставляющие задуматься, есть излучающие холод и неприступность, есть равнодушные, есть необъяснимо-притягательные и есть дарящие вдохновение. Но таких, даже взятых всех вместе, мало. Большинство ничего не излучает, ничего в себе не несет, ничего не дает, кроме беспросветной серости.
Я себя выстраиваю, приучая беречь время, следить за внешностью, даже когда дома нахожусь, распределять дела по степени неотложности и изыскивать возможности все успевать. Анализирую каждый прожитый день. Одно дело – знать, какой я должна быть, и совершенно другое – привить навык, довести его до автоматизма. Это трудно, потому что привычка – вторая натура. И, чтобы избавиться от удобной, но не лучшей привычки, требуются затраты усилий, необходима постоянная муштра.
Вспоминаю Лидию Викторовну в простеньком ситцевом, но аккуратном платьице и в стерильно чистенькой квартирке. Когда я как-то выразила ей свое восхищение, она сказала, что и лень ее одолевает, и не всякую работу любит выполнять. Особенно отпугивает мытье посуды, но она, постоянно помня, что если она не сделает это вовремя, дочери никогда не будут хорошими хозяйками, заставляет себя делать все.
И ни нехватка времени, ни усталость – не оправдание. Сделано все должно быть вовремя. Время надо изыскивать, усталость – преодолевать.
Самая большая моя беда – увлекаюсь в разговоре, говорю громко, не всегда обдуманно, не достаточно точно и лаконично формулирую мысли, могу перебить собеседника. А так хочется воспитать в себе культуру речи. Хорошо, когда это в генах. А то ломаю себя, заново выстраиваю, заставляю быть благожелательной к людям, которые того не заслуживают, подавлять гнев, не давая ему разрастаться, как снежной лавине.
Не достаточно умна. Ко мне неплохо относятся в школе, но, коль я взяла на себя миссию, подобно героям литературных произведений, быть лучиком света в мрачноватом  провинциальном царстве, где, как паутина, плетутся интриги, мелкие и мерзопакостные, то я должна светить, а не тлеть и коптить небо. Должна быть душой коллектива, его умом и совестью, чтобы ко мне все тянулись. Мироздание построено на гармонии индивидуальностей, а не на однообразии безликих. Надо быть личностью.
Читаю мало. Все помыслы и время съедает работа, на которую уходит моя добросовестность. Воспитывала ее долго и педантично, а теперь она мне во вред. Абсурд? Значит, обстоятельства не те, где нужно ее прилагать, и их нужно менять на более благоприятные. Нет смысла выкладываться, когда результаты мизерные. Ну, а быть недобросовестной даже в чем-то одном – саморазрушение.
Школа совсем не исчезла из моей жизни. Был последний звонок для моих десятиклассников. Меня пригласили. Коля Антилов протягивает через мою голову кому-то цветы. Я их перехватываю. Коля смущенно:
– Ох, и правда!
Неожиданно для себя тем самым выручила класс. Иначе, спохватившись, ребята бы стали срочно искать для меня цветы, потому что получилось бы ужасно неловко: пригласили, а цветы подарить забыли впопыхах. А так он протягивал их учительнице, которая никогда этот класс не учила, чисто случайно.
Последний звонок давала первоклассница. Сергей Савичев и Вася Кухарук подхватили ее, посадили себе на плечи и пробежали два круга. Парни в строгих костюмах. Выросли на моих глазах. Девочка в кружевном белом переднике и с огромными бантами. Все это очень красиво.
Свое тридцативосьмилетие встретила в одиночестве. Сергей был в совхозе на уборке урожая. Выпила немного вина. Пожелала себе молодости, привлекательности, обаяния, счастья, радостей, благополучия. На сей раз поздравила меня только Валентина Евгеньевна. Пришла с малюсеньким флакончиком дешевых духов и открыткой. Для дочери – кекс и баранки. В это время у меня сидела Любовь Константиновна. Она помнила о дне моего рождения, пока я ей была нужна. Меня это не возмущает, потому что все легко можно было предсказать, зная Любовь Константиновну, как человека с весьма отдаленными понятиями об интеллигентности, в отличие от Валентины Евгеньевны, которая чтит приличия, и поэтому изыскала время и выделила небольшую сумму из своей пенсии.
Отсюда и отношение к ним разное. Валентина Евгеньевна всегда будет принадлежать к категории моих друзей и может рассчитывать на всяческое доступное мне содействие в чем бы то ни было. Любовь Константиновна – только на платные услуги, потому как относится не к друзьям, а к деловым партнерам. И тут было бы все правильно, но Любовь Константиновна склонна смешивать эти понятия и, если заподозрит о существующем разделении, – основательно разобидится, впрочем, ненадолго, потому что я вскоре ей понадоблюсь. Самостоятельно она ни одного урока разработать не сможет.
Мама поздравила телеграммой и прислала две посылки со съестными припасами. Сергей вдогонку прошедшему дню рождения подарил крошечный флакончик духов «Щит».
Между тем сплетни не прекращаются. Ольга мне их пересказала, и я поняла, что и ей не последняя роль в этом принадлежит. Решила ее допросить. Сказала, что мне все известно от тех, кто вместе с ней сплетничал. Пришлось ей сознаться, сглаживая острые углы, которые я восстановила с помощью логики. Ольга, конечно, человек недалекий. Отсюда и понятие о порядочности урезанное. Общение у нас в основном сводится к обмену вещами. Я полнее Ольги, и та одежда, которая начинала  меня обтягивать, была, как нельзя более кстати, для Ольги. Школьные дела я никогда с ней не обсуждала, чтобы избежать кривотолков. Из ее общества я выросла, как вырастают из одежды. Некоторое время ее еще носят, но постепенно признаков того, что для носки она уже непригодна, становится все больше. Обиды нет. Ольга не виновата в том, что не имеет собственного мнения.
Откуда научиться? Вокруг мелкие сплетни оттого, что люди что-то пытаются понять своими умишками.
Оказалось, что Екатерина Семеновна тоже к злословию причастна. А исходило все от моей мамы. Екатерина Семеновна сочла возможным мамины откровения пересказать. Мама изложила ей какие-то факты, как она сама их понимала. Она всегда готова откровенничать со всяким, кто рядом окажется, только чтобы выговориться. У нее недержание речи. Потом она обо всем забывает.
Екатерина Семеновна, выйдя замуж, тоже испытала на себе шквал сплетен. Обо мне сплетничала не со зла, а по недомыслию. Раньше бы я  осудила ее очень строго, а сейчас научилась понимать.

                Важнейшее из искусств

Не было в нашем городке ни Большого театра, ни Малого, а была самодеятельность. И еще я выписывала грампластинки из подмосковного Ногинского завода. Особенно нравились песни «Нежность»,  Александры Пахмутовой и «Не спеши» Арно Бабаджаняна. Западающая в душу мелодия, красивые и правильные слова. Была и популярная классика: Михаил Иванович Глинка, Петр Ильич Чайковский. Смотрела телевизор. Купила к тому времени бывший в употреблении. Самое яркое впечатление – трансляция вечера, посвященного Роберту Рождественскому. Он мне нравится больше других современных поэтов точностью мысли, созвучностью моему душевному настрою. Баллады «Огромное небо», «О красках», «Город детства» в исполнении Эдиты Пьехи – это сильно впечатляет.
Событием в жизни всей нашей огромной страны был выход на экраны двенадцатисерийного фильма «Семнадцать мгновений весны». Штирлиц Вячеслава Тихонова – обаятелен, спокоен, немногословен, надежен. Чувствуется интеллигентность во всем его облике, он не суетится, интеллектуал, чувство достоинства, благородная сдержанность – такая редкость на экране. Более привычные герои – неправдоподобно сознательные рабочие. Как допустили такой фильм? Немцы вовсе не глупы, какими нас приучили их видеть, а исключительно подтянуты и дисциплинированы, умные и думающие. У них красивая форма – слагаемое национальной культуры. Фильм положил начало серии анекдотов о Штирлице. Серии анекдотов о Чапаеве и Хрущеве уже поднадоели, и предметом насмешек оставался один лишь генсек Леонид Ильич.
Интересные фильмы и спектакли идут очень поздно. У нас на три часа разницы с московским временем.
Иногда в наш городок заезжали на гастроли актеры. Не всегда у меня были деньги на билеты. Обычно покупала какую-то вещь, а оставшуюся мизерную сумму растягивала до очередной получки. По этой причине пропустила выступление певца Владимира Трошина, оставшегося в нашей памяти проникновенным исполнением «Подмосковных вечеров» на международном фестивале молодежи и студентов в Москве в 1957-ом году.
Пропустила встречу с Леонидом Харитоновым, запомнившимся в ролях профессорского сынка Андрея, остроумного, немного легкомысленного, но в глубине души порядочного московского парня в экранизации пьесы Виктора Розова «В добрый час» и бравого «Солдата Ивана Бровкина». К этому времени оба артист сошли с экрана телевизора и, очевидно, ездили по провинциальным глубинкам.
Побывала на представлении наделенного необычными способностями и чувствительностью Юрия Горный, отгадывавшего мысли, отыскивавшего спрятанные в зале в самых неожиданных местах предметы.
Как-то пошла на концерт лилипутов. Примитивная программа.  Вышла из зала с чувством жалости к этим людям. Конечно, то, что видела – не искусство, а суррогат. Просто никакие это не артисты, а люди, которым нужно на что-то существовать.
Концерт цыганского ансамбля запомнился однообразием. Впечатление такое, что на протяжении двух отделений пели и танцевали одно и то же. Цыганские песни и танцы хороши только в исполнении цыганского театра «Ромэн». Их иногда показывают по телевидению и в кинофильмах. Там высокий уровень. К нам же приехала цыганская самодеятельность с неумело составленной программой.
На одном из концертов пел Владимир Канделаки. Исполнил несколько песен. В зависимости от их содержания выходил на сцену то в строгом черном смокинге, то в пиджаке из парчи с такой же бабочкой. Его голосу тесно было в нашем Доме культуры железнодорожников. Никто не поднес ему цветы. Вообще зритель у нас артистов вниманием не балует, и это взаимно, потому что к нам приезжают либо невысокого уровня, либо полузабытые корифеи сцены. Владимир Канделаки – артист довольно высокого уровня, и к встрече с ним наша публика не была морально готова.
Случилось так, что в середине концерта отключили электроэнергию. Я была с Тамарой Маматовой. Вышли в фойе. А у Тамары привычка громко хохотать без причины. И тут она разразилась неуемным хохотом. Выглядело это неприлично. Так призывно смеются женщины, желающие обратить на себя внимание. В тот же миг возле нас оказался Владимир Канделаки, осветил нас спичкой.
Я была в костюме из красного шерстяного трикотажа, купленного в Ленинграде, куда недавно ездила в отпуск, в красных туфлях. Костюмчик – последний писк моды, а на нем приколот институтский ромбик. Я тогда не знала, что одеваться в школу и на концерт нужно по-разному. Костюмчик этот – лучшее, что было в  гардеробе. С него бы ромбик перед походом на концерт снять, но, поскольку он привинчивался, видна была бы дыра на костюме. Впрочем, другие одеты были не лучше, какие-то вечерние наряды носить пробовала в нашем городе лишь одна медсестра, претендующая на роль законодательницы местной моды. Нужно сказать, что шила она себе одежду по модным журналам, как-то изыскивала деньги на экипировку. В условиях дефицита умела где-то что-то приобрести, и все лучшие молодые люди вертелись вокруг нее. Я понимала, что до этой молодой дамы по имени Римма мне далеко, но старалась одеваться по мере своего умения.
Владимир Канделаки сказал, что, очевидно, ошибся, думая, что здесь их женщины. Четко, резко, чтобы положить конец всяким поползновениям на продолжение беседы:
– Нет. Мы не ваши женщины!
Отошел тут же.
Как-то Эля купила билеты на кинообозрение. Фрагменты давно забытых фильмов на экране еще смотрятся. А вот обозреватели Евгений и Кима Поповы и сами в годах, и юмор у них со стажем. Одним словом, – примитив. На другой день встретила их в магазине. Кима, донельзя уверенная в себе, прагматичная, покупала одеяло, бесцеремонно вертя его в руках и тряся. Неприятное впечатление осталось от этих людей, несущих культуру в массы.
Гораздо больше в плане духовного обогащения дает телевизор. Из фильмов по телевизору смотрела в последнее время «Три плюс два», с Андреем Мироновым и Геннадием Ниловым, Натальей Фатеевой и Натальей Кустинской. Особое впечатление произвел «Вся королевская рать» – политический детектив. Фильм понравился тем, что герои спокойно и с достоинством выходят из всех житейских передряг. Этого умения так не хватает мне. Раскисаю при малейшей неприятности, но не ломаюсь. Надо учиться держать удары.
Недавно прошел четырехсерийный фильм «Большая перемена» с Михаилом Кононовым, Натальей Гвоздиковой, Александром Збруевым, Светланой Крючковой, Савелием Крамаровым, Евгением Леоновым, Людмилой Касаткиной – целой плеядой популярных актеров. Четырехсерийный фильм «Юркины рассветы», «Горячий снег», «Живые и мертвые», «Отец солдата», «А зори здесь тихие», с Ольгой Остроумовой и Еленой Драпеко тоже запомнились. Восьмисерийнвй фильм Татьяны Лиозновой, запомнившейся по фильму «Семнадцать мгновений весны», называется «Ольга Сергеевна» с Татьяной Дорониной, Олегом Ефремовым, Арменом Джигарханьяном, Мариной Нееловой, Натальей Фатеевой, Ростиславом Пляттом.
Экранизация по роману Веры Пановой «Спутники» под названием «На всю оставшуюся жизнь» с Маргаритой Тереховой, Валентином Гафтом, Людмилой Арининой о том, что время, проведенное в коллективе, сплоченном человеком на началах справедливости, меняет людей, программирует их на жизнь правильную. И лишь по прошествии времени мы по-настоящему оцениваем тех, кто оказался спутником на нашем жизненном пути. «Потому что люблю» с Валентиной Теличкиной, восьмисерийный «Такая короткая долгая жизнь». Фильмы обогащают духовно в зависимости от того, насколько они удачны.
Концерты особого впечатления не производят. Так что из всех искусств кино – все-таки важнейшее и доступностью, и возможностями.
Особенно врезалась в память экранизация «Васса» по пьесе Максима Горького. Толчок к размышлению дало то, что Железнова – не отрицательная героиня, как трактовалось в учебниках литературы. Инна Чурикова сыграла ее глубоко несчастной. Она вынуждена быть железной, чтобы содержать абсолютно неблагополучную семью. Неблагополучная – это причина или следствие ее «железности»?  Безволие, ничтожество членов семьи оттого, что они выросли за железобетонной стеной, были ею защищены и поэтому могли жить без напряжения сил? А если бы не было Вассы, были бы они самостоятельными? Вряд ли. Перед ними был пример матери и жены скорее положительный, чем отрицательный. Так от чего же тогда зависело благополучие? Явно, не от общественного строя, изуродовавшего морально Вассу, превратив ее в железо.
Почему-то этого не произошло с другими членами семьи. Они оказались из менее прочного материала, нуждались в опеке и защите, были подвержены порокам. Следовательно, причины  лежат гораздо глубже, чем принято считать: все члены семьи ущербны от природы. Почему? Наказание за грехи? Васса немало грешила на своем веку, но были и причины, по которым она отважилась принимать грехи на себя – ради семьи. Такова ее судьба? Но судьба – следствие поступков, а тут получилось, что первичен не ее грех, а мужа, породивший грех Вассы, ради вполне понятной цели – уберечь от позора дочерей. Разве это не забота главы семейства, которую обстоятельства вынудили взять на свои плечи женщину? Непосильный груз и сделал ее железной. Так уж ли это плохо?
Была передача областного телевидения «Алло, мы ищем таланты» – неинтересная.  Видимо, таланты так и не нашли.
От автора. Искусство все же проникало в массы, но спросом пользовалась массовая культура.

                Ушла Зоя Ивановна

Зоя Ивановна Шарыгина погибла в автомобильной катастрофе. Купили машину и решили поехать в гости к своей родне в Старо-Алексеевку. За рулем был сын Зои Ивановны Валерий, приехавший в отпуск. Он офицер. Получилось так, что машина сделала тройное сальто. Зоя Ивановна попросила Валерия помочь ей, но тот не смог встать. Он остался жив. Лежит в областной больнице с разбитым тазом, останется инвалидом. Воинская служба для него закончилась. Ехала с ними еще сестра мужа Зои Ивановны Ия Никитична со своим сыном-третьеклассником. Женщины вскоре умерли, а мальчик в больнице с проломленным черепом.
С этой новостью ко мне пришла Галина Яковлевна. Не верилось. На днях была у Зои Ивановны в гостях, смотрела альбом с фотографиями, где она в молодости с маленьким Валерием на руках, и вдруг ее нет. Пошли к Шарыгиным. Соседи уже послали телеграммы родственникам. Пошли с Галиной Яковлевной оповещать учителей. Большинство в отпуске. Условились собраться завтра делать венок. Собрались. Нина Максимовна сказала, что Зоя Ивановна терпеть не могла бумажных цветов. Решили делать из живых, а чтобы не завяли – в день похорон.
Мы с Галиной Яковлевной не знали, чем можем помочь. Пошли к Таисе Андреевне. Та по-деловому, без суеты все организовала. В очередной раз я отметила ее предприимчивость, деятельность, практичность. Отметили и другие. Когда она взялась за дело, все как-то само покатилось. Благодаря этим способностям, рос ее авторитет. Есть и хватка, и партийный билет, и умение ладить со всеми. Заявила о себе как лидер, делами. Мы с Галиной Яковлевной суетились, не зная толком, что предпринять, а Таиса Андреевна знала, и что нужно делать, и как.
Вечером пошли к Шарыгиным. Тела вот-вот должны были привезти. Толпились любопытные. Зою Ивановну нельзя было узнать: нечто распухшее. Учителя чистили рыбу в гараже. Там установили две газовые плиты. Готовили ужин для родственников, приезда которых ожидали. Я долго не могла успокоиться и бродила по улицам. В готовке не помогала, потому что Изольда на руках.

                Борьба без правил

До меня доходят слухи, что квартиры в первую очередь должны получить некий Вележек и Концарова. Школу возглавил человек малокомпетентный, раньше работавший директором школы рабочей молодежи. Учебную работу там тянула завуч, а Николай Сергеевич Смуглый решал хозяйственные вопросы. На это же он нацелился и в новой школе, так как иного больше ничего не умел. И, если Татьяна Васильевна при дефиците авторитета все же находила возможности влиять на расстановку сил в коллективе, то Николай Сергеевич не имел ни малейшего представления о том, как это делается, и вообще, что нужно как-то влиять. Ничто в природе не терпит пустоты, и на коллективы это тоже распространяется. В данном случае ее заполнил Вележек.
Учится он заочно, работает первый год. По всем административным кабинетам, которые посещает директор по делам службы, его сопровождает Вележек и пытается помогать решать вопросы. Чтобы оказать действенную помощь, умом не вышел. Поэтому делает вид, что помогает, зарабатывая при этом моральный капитал. Какая помощь, такой и капитал. Но Сергей Николаевич настолько недалек, что этого не понимает.
Однажды эта парочка пришла в бывшую нашу школу. Тамара Маматова посмотрела на Вележека поверх очков и осведомилась:
– Кто вы такой и почему вмешиваетесь в разговор двух руководителей?
Кто он такой, она была наслышана, но решила его одернуть.
– Учитель,– последовал ответ.
– Всех учителей в городе я знаю, а вас вижу в первый раз.
– Я первый год работаю.
– У нас в школе есть опытные учителя, с большим стажем, заслуженные, но мы их не привлекаем для решения административных вопросов. Знаете почему? Каждый должен своим делом заниматься. Поэтому не угодно вам подождать за дверью?
Обескураженный, Вележек вылетел из кабинета пробкой. Научилась все-таки Тамара у Татьяны Васильевны не идти на поводу у обстоятельств, а гнуть свою линию. Но Вележека это не остановило. И впредь он везде сопровождал директора, вмешивался в разговоры, изображая группу поддержки. Где-то по поводу такой поддержки хихикали, где-то недоумевали. Но Вележек чувствовал себя правой рукой директора, вторым лицом в школе, и что море ему по колени.
Концарова постаралась стать тенью Любови Филипповны, не без ее помощи возглавила профсоюзный комитет и во всеуслышание заявила, что квартиру в первую очередь будет добиваться для себя. Это не Таиса Андреевна. У той был дальний прицел, а квартира – промежуточный этап. Людмила Валентиновна на карьеру рассчитывать не могла в силу своей репутации и взяла курс на квартиру любой ценой.
Я решила действовать. Для начала сообразила, кому такая расстановка сил невыгодна. Анна Сергеевна Славянская была бессменным председателем профсоюзного комитета, пока ее не потеснила Малыга. В новой школе она была не прочь вернуть утраченные позиции. С ней дружила Галина Павловна Скудаева. Она секретарь партийной организации в школе, муж в райкоме работает, не отказалась бы от заведования учебной частью, а тут Сорочкова уходит в декретный отпуск и вместо себя ставит Концарову. Это же надо так бдительность потерять. Концарова – не коммунистка, известна как морально неустойчивая, а солидные кадры оказались отодвинутыми.
Поговорила со Славянской. Этого было достаточно. Та поговорила со Скудаевой, которой усиление блока Сорочкова-Концарова было явно ни к чему. На другой же день после моего разговора обе дамы предстали перед директором школы и повели речь о том, что выборы председателя профсоюзного комитета были не по правилам и уж тем более Концарова – неподходящая кандидатура для заведующей учебной частью. Вызвали к директору Александру Павловну Дражник и предложили возглавить учебную часть ей. Сорочкова поняла, что ситуация вышла из-под ее контроля и пошла на попятную.
Выступить против Дражник не решилась, иначе та перешла бы в лагерь недовольных учителей, а его усиление было очень даже опасно в сложившейся ситуации. Поэтому стала говорить, что тоже считает кандидатуру Дражник более подходящей, но кто тогда будет преподавать русский язык? И что теперь скажут Концаровой? Получилось, что и против нее не выступила, и сделала попытку Концарову отстоять.
Неизвестно, чем бы все кончилось, но Дражник отказалась почему-то. Концарова стала во всеуслышание высказываться, что в школе подобрался плохой коллектив. Славянская и Скудаева не вылезают из кабинета директора и формируют его мнение. То, что из этого кабинета, прежде всего, не вылезает Вележек, не комментировалось. Это уже как бы нормой стало.
Недоброжелатели, в том числе и я, это подхватили и сделали достоянием гласности. Не думаю, что это упрочит положение Концаровой, потому что она считала недостойным коллектив. А он то же самое мнение о ней высказывал. Усвоив уроки, некогда преподнесенные Сорочковой, я оставалась в стороне с абсолютно чистой совестью. Все было правильно: Любовь Филипповна примеряла на себе свои же методы. Наступила моя очередь подставить ее под удар только не ради достижения своих честолюбивых целей, а для равновесия, чтобы все на места поставить.
Было заседание профсоюзного комитета. В дело внесли неясность. Создали две очереди: на расширение и получение квартир. Я накануне поговорила с Марией Яковлевной и Марией Андреевной о создавшейся в школе ситуации. На другой день после заседания профсоюзного комитета разразился скандал. Мария Яковлевна требовала профсоюзного собрания, чтобы пересмотреть очередность. Директору школы сказала, что он не имеет собственного мнения, а у Сорочковой осведомилась, куда это подевалась ее принципиальность и нетерпимость к несправедливости, когда она стала завучем.
Сорочкова обозвала мое заявление на квартиру творческим трудом, потому как в нем были изложены и проанализированы факты, на основании которых сделан вывод о том, что я дольше всех работаю в коллективе и острее нуждаюсь в улучшении жилья.
И еще она заявила: кому не нравятся порядки в школе, пусть подает заявление на увольнение. По ее мнению существует в коллективе группировка. Я сказала, что происходящее в школе порядком назвать нельзя. А если это все-таки порядки, тогда надо уточнить, что такое беспорядки. Подача заявления – не единственный вариант. Есть лучше: изменить так называемые порядки. А группировки у нас создаются в первую очередь вокруг директора и завуча. Это провоцирует создание антигруппировок.
Просила ходатайства в вышестоящие инстанции о предоставлении мне жилья. Не дали, потому что было велико желание дать другим.
Тогда пошла через их, так сказать,  головы. В горсовете пообещали выделить квартиру в строящемся доме, но не точно, а по возможности. Так обычно говорят, чтобы отделаться. Пошла к первому секретарю райкома партии. Делаю все, чтобы фамилия моя была на слуху, а заявления с моим каллиграфическим почерком примелькались. Вода камень долбит. Вот и хожу, капаю, чтобы продолбить. В райкоме тоже получила неопределенный ответ, как и следовало ожидать.
Что секретарю райкома до квартирных проблем какой-то учительницы? В подобные вопросы он вникать не может, потому что тогда из его поля зрения исчезнет главное: выполнять государственный план производства сельскохозяйственной продукции. И, если он не будет выполнен, то можно и должностью своей поплатиться. Значит, нужно так все повернуть, чтобы и до меня секретарю райкома партии дело было. А это случится, если ему свыше спустят указание.
Пишу на имя секретаря обкома «творческий труд». Химичит Концарова еще и потому, что гласности на нее нет. Да будет гласность!
Было известно, что на школу в строящемся доме выделят две квартиры, и было ясно, что одну из них получу я. Зная, что могут быть самые неожиданные изменения, не успокоилась. Бурлили закулисные страсти, и поэтому надо было действовать наверняка. Нацелила на это свою соседку по коммуналке. Ее отец был раньше секретарем райкома, и связи у него кое-какие, должно быть, сохранились, и умение нажимать на нужные кнопочки – тоже. Соседка, будучи человеком заинтересованным, тоже пошла по инстанциям.
Если я получу квартиру, она займет мою комнату. Она добилась аудиенции с председателем райисполкома с помощью знакомой секретарши. Тот не хотел вникать, соседка не уходила. Председатель вызвал к себе Тамару Маматову. Ее недавно взяли на работу в райисполком заместителем председателя. Тамара недовольна была происками Сорочковой. Она сильно вознеслась по отношению к коллективу, где недавно работала. По своему обыкновению плела интриги с целью, унизив руководителей той школы, самой почувствовать себя на высоте. По ее замыслу должно было все выглядеть так, что она завуч в школе, которая не идет ни в какое сравнение с любой другой. Тамара же оставалась в своей школе до недавнего времени, там работали ее сестры и их мужья. Поэтому ситуацию председателю райисполкома разъяснила соответственно. Тот звонит в школу, чтобы квартиру дали мне. Я и тут не успокаиваюсь, а думаю, что бы еще можно было предпринять.
Пошла к Валентине Александровне, все изложила, зная, что она передаст Тамаре. Через час Валентина Александровна была у меня с вестью. Только что к ней сестра заходила. Ей председатель поручил проконтролировать выполнение его распоряжения. Узнав, что мне хотят дать квартиру Марии Яковлевны с меньшей площадью и без удобств, а ей ту, что мне предназначалась, сразу смекнула, что Мария Яковлевна сделает вид, что разошлась с мужем, оставит его с сыном в старой квартире, а сама с дочерью переедет в новую. Когда страсти поулягутся, муж к ней переедет, оставив квартиру сыну. Тамара помчалась к Дражник, заменяющей директора школы, с предписанием, что квартира выделена мне и обмену не подлежит. В областной центр она уже отправила ответ, что мне выделено жилье в новом доме, а я получила по почте копию этого сообщения.
Моя комната вот уже несколько месяцев напоминает штаб, где готовится операция по получению жилья. Галина Яковлевна периодически приходит ко мне и поставляет информацию. У нее своя цель – проучить Концарову за то, что оказывала знаки внимания ее мужу. Мне истинную причину своей лояльности не говорит, предпочитая роль борца за справедливость.
Я и на этом не останавливаюсь: чем сильнее прищучить эту компанию, тем больше шансов у меня победить, и тем лучше для пользы дела воспитания зарвавшихся наглецов и интриганов. Придумала еще нацелить Любовь Константиновну пойти с визитом к председателю райисполкома. Ей тоже нужна квартира. Она пошла и рассказала о нечестности председателя профсоюзного комитета. Когда устанавливали очередность, я была предпоследняя, за мной – Любовь Константиновна. И вот наша очередь подошла, а нас нагло отодвигают. Если я получу квартиру, она будет первой в очереди, а так ее на четвертую отодвинули. Сколько еще ждать придется?
Нацеливать долго не пришлось. Любовь Константиновна на холодной воде заводится. Помчалась. Результаты ее визита превзошли все ожидания. Вторую квартиру, выделенную на школу, предписали отдать ей.
Предпринимается обратный ход. Директор, Вележек, который был заместителем секретаря партийной организации, и Концарова идут в райисполком и в райком отвоевывать квартиру у Любови Константиновны. Концарова сначала претендовала на ту, которая больше. Ее выделили мне. Ну, тогда делать нечего, хотя бы поменьше ухватить. Опять облом. И вот этот «треугольник», у которого все углы тупые, не приняли нигде.
Вот такие страсти кипели. Сергей сидел на диване, смотрел телевизор, имея о происходящем весьма отдаленные представления, потому что умишком своим не смог понять всю сложность происходящего. Да я его в них и не посвящала, потому что он не понял бы, как это ситуацию можно просчитать и сделать опережающие ходы, чтобы перехитрить интриганов, загнав их в сети, расставленные ими для других. До сих пор я считала, что мой муж, хотя и маломощная, но все же поддержка и опора. Тут уже последняя надежда рухнула, и я окончательно нацелила себя на то, чтобы семейный воз тащить одной, взгромоздив на него дочь и мужа, иначе он с места не сдвинется. И все препятствия на пути предусматривать и устранять тоже одной.
От автора. Интриги интригами не победить. Валентина  Борисовна в них увязла. 

                Новая школа

С середины января вышла на работу. Должна была выйти с февраля, да пошла руководству навстречу, согласилась с начала четверти, чтобы потом из-за меня расписание не пришлось переделывать.
Школа восьмилетняя. Здание современной планировки с большими окнами. Прежнее здание школы железная дорога передала районному отделу народного образования. Мои бывшие коллеги потеряли льготы, зато у Любови Филипповны появилась возможность с помощью льгот переманивать лучших учителей из других школ. Она почему-то приняла двух женщин, которые десять лет тому назад закончили одиннадцатый педагогический класс.
Организовали его вместо курсов при лучшей школе, потому что в районе не хватало учителей. Класс этот сделал два выпуска и прекратил свое существование, потому что выпускники его ехать в сельские школы не захотели, а в городе в них не было нужды. И вот эти дамы, никогда по специальности не работавшие, вдруг вспомнили, что они некогда получили педагогическое образование. Им было за тридцать, и они решили начать жизнь сначала, посвятив себя делу воспитания подрастающего поколения.
Скорее всего, Любовь Филипповна взяла их потому, что будут смотреть на нее снизу вверх, а это щекочет себялюбие.
У меня четвертый класс и два седьмых. В седьмом дисциплина ужасная. На уроках каждый занят своими делами, меня абсолютно не воспринимают. Я распинаюсь у доски, пытаясь объяснить. Такого в моей практике за пятнадцать лет еще не было. Домой прихожу, как выжатый лимон. Восемнадцать уроков в неделю, столько же поурочных планов, двенадцать стопок тетрадей, и еще всякие планы: перспективные по русскому языку, истории, литературе, самообразования, индивидуальной работы с учащимися по каждому классу отдельно, кружковой работы, воспитательной, дневник наблюдений за учащимися, изготовление наглядных пособий, собрания. Подсчитала, что работа отнимает восемнадцать часов в сутки.
Все это нацеливает на формализм. Мне особенно трудно, потому что понимаю, что в преподавании много индивидуального, и нужно вырабатывать свой стиль. Чужой – повторить трудно. Учитель – проповедник, и всегда в его речах чувствуется, устоявшееся он доносит до учеников и вызревшее, идущее из души, или вчерашние приобретения ума, сырые мысли.
Классное руководство мне дали в классе, который считается образцово-показательным. Поэтому там многое нельзя: ставить неудовлетворительные оценки, писать замечания в дневники, возмущаться по поводу плохого поведения. Всего этого просто не может быть... И вообще мои методы, оказывается, устарели.
– Что же пришло им на смену?
– Ну, как-то так нужно, как другие учителя…
– А, может, не надо меня противопоставлять всему учительству? Нет же такой пропасти! Мои методы резко от других не отличаются, тем более что нет какого-то общего, а у каждого – свой метод. Может, плохо как раз то, что не у всех они есть? У меня, пусть не совершенная, но все же система. Ее бы совершенствовать с помощью завуча, а не отказываться.
Это мысленный монолог, чтобы самой понять. Вслух если его произнести, Любовь Филипповна будет злословить, что у меня система, оказывается, в отличие от других. И в моих действиях она видит не добросовестность, а желание попинать учительницу начальных классов Тамару Григорьевну Устюговскую. Незаметная в прежней школе, она вышла в звезды на новом небосклоне. Может, такой она и была на фоне тех, кого Любовь Филипповна приняла на работу.
Как другие – нельзя. Я же не физкультуру преподаю, а самый трудный предмет. Другие десятилетиями работают в школе, и понятия ни о каких проверках не имеют. Контрольные работы и экзамены обычно по русскому языку и математике во всех классах. И в основном письменные работы, которые подшиваются и хранятся.
Экзаменационную оценку по устному предмету можно и натянуть, потому что тут объективность проверке не поддается. По письменному – гораздо сложнее. Даже математика легче в том плане, что списать можно. Одинаковые решения никого не насторожат, да и объем невелик. Одинаковые письменные работы невозможны. Вот и получается, что выход у меня один – быть требовательной. Дети в большинстве своем не достаточно трудолюбивы, внимательны, обязательны. Их надо заставлять. В идеале, конечно, – заинтересовать. Но круг интересов не у всех одинаков, и на одном интересе многого не достигнешь.
Интересно обычно детям то, что у них получается. Способности большинства – средненькие, все получается у них с трудом. И что, я должна это все завучу объяснять? Она же все знает на своем опыте, и ее «как-то так» означает – заниматься очковтирательством. Мне это органически чуждо.  Долго и упорно приучала себя все делать на совесть и вдруг это не нужно. Кому? Мне! Да ни в коем разе, потому что уровень свой повышать надо, а не опускаться. Ученикам и их родителям тоже нужны знания, а не их видимость. Значит, она нужна директору и завучу для показухи. Из-за этих двух людей менять себя, калечить детские души?
Основу этой педагогики наоборот заложила Татьяна Васильевна, поставив во главе коллектива новой школы человека, умеющего только интриговать. Коллектив этот мог бы неплохо работать с сильным директором, способным людей нацелить. Но, будучи хозяйственником, Николай Сергеевич и нацеливал его на сооружение шкафов и карнизов. Любовь Филипповна была посредственной учительницей и весьма непорядочным человеком. Так что учительница учителей из нее не получилась. Она пошла по пути удовлетворения собственных амбиций, потому что прошла школу Татьяны Васильевны.
Неизвестно, как бы все сложилось, если бы она после института оказалась в таком коллективе, в котором начинала я. Но в нее с самого начала ее педагогического поприща было заложено типичное не то, и это дало плоды. Теперь уже в новой школе она закладывала традиции. Заключались они в том, что стало выгодно служить не пользе дела, а выслуживаться перед Любовью Филипповной, человеком не очень высокого уровня. А поскольку уважающий себя учитель прислуживать ей не станет, значит, она сплотит вокруг себя не лучшую часть коллектива. И вокруг нее будут вращаться не из чувства уважения, а тоже ради ее поддержки в удовлетворении уже собственных амбиций. В коллективе при таком раскладе неминуемо начнется процесс регуляции. Трудно найти более благоприятную почву для разлада, потому что начнется отторжение насаждаемых авторитетов.
От автора. И снова Валентина Борисовна дала слабину, используя методы, за которые  осуждала других.
Квартира

Сегодня моей доченьке исполняется год. Пришли поздравлять соседские мальчишки. Один открыл дверь, бросил ситцевое платье и убежал. Другой сосед куклу принес. Еще аквариум с рыбками подарили. Агриппина Ивановна – ситцевый халатик с косыночкой. Пьем чай с тортом. Буквально влетает соседка и сообщает, что новый дом заселяют. Вслед за ней – председатель горсовета, живший раньше в соседнем подъезде и поэтому хорошо меня знающий.
– Обивали пороги, чтобы квартиру получить, а за ордером не идете!
Он явно навеселе. Надо бы угостить за хорошую новость, тем более стол накрыт. Но я вихрем несусь в горисполком, а муж и свекровь не сообразили. Получаю ордер, лечу к дому. В таких делах промедление смерти подобно. Вселится кто-нибудь самовольно или по ошибке, тогда дополнительные трудности возникнут, а их и так было предостаточно.    Подъезды заперты на висячие замки. Начальник домоуправления раздает ключи от квартир тем, кто предъявляет ордер. Помчалась домой, даже не посмотрев квартиру, потому что не смотреть надо, а срочно занимать. Свекровь оставила с Изольдой, хватаю вещи, чтобы отнести.
Открываю первую в моей жизни квартиру. Из узкой прихожей две двери напротив ведут в раздельные комнаты. Слева двери в ванную, туалет, на кухню. Окно большей комнаты выходит на юг, в степь. Окна другой комнаты с балконом и кухни – во двор. Газ – не в баллонах, а централизованный.
Вещи перетаскивали три дня. Мебель перевезли на машине, а всякую мелочь – на саночках. Почти месяц ушел на обустройство. Разобрала книги, разместила в шкафах и на полках, расставила посуду в серванте и в кухонном столе, разложила белье и одежду на полках в шкафах. Купили люстру и трюмо. Все это урывками между работой и готовкой.

                А страсти все бушевали

Концарова пошла в школу, где мы раньше работали, за характеристикой. Собирает документы для получения квартиры в другом строящемся доме. Характеристика да еще с прежнего места работы в этом случае не нужна, но тут всплыл подлог. По документам, предоставленным в горисполком, она снимала угол у… Концаровых. Вот как остро нуждается! Не то, что я, имеющая комнату. А сама-то она Киричевская. В горисполкоме засомневались, что квартиру можно снимать у собственных родителей, с которыми она всегда жила вместе, не считая кратковременных замужеств, из которых официальным было лишь одно.
Новая фамилия никого с толку не сбила. Вот уж поистине творческий труд, в результате которого требовалось себя реабилитировать. Этому должна была поспособствовать характеристика. Коль разоблачили, что она в этой школе спелась с руководством, подписавшим самую откровенную «липу», то доброе слово с прежней работы сможет этот негатив нейтрализовать, или хотя бы смягчить. Но в прежней школе знали не только о многочисленных так называемых замужествах, но еще и о том, что она запиралась в кабинете с Геннадием Андреевичем. Ради хохмы Галина Яковлевна стучала в двери кабинета, просила открыть, потому что нет смысла скрывать: она ведь знает, что они здесь. Все же не открыли. Потом это событие комментировали между собой, но без возмущения, а с долей юмора. Ну, такой уж она человек!
Получилось так, что все похождения Концаровой – всплыли. Если раньше она оказывала внимание мужчинам, никого это особенно не волновало. Когда на глазах начала подличать, возмутились. И в высоких кабинетах, наряду с другими аргументами, прозвучал и этот: за какие заслуги квартиру? Откровенно о том, что это женщина легкого поведения, не говорили, а давали понять. Не солидно о такой грязи вслух говорить. Но Любовь Константиновна тонким человеком не была и по-бабьи все выложила в запале и у высокого руководства.
Я Нелидовой объяснила, что с ее помощью кое-кто хочет отмыть замаранную репутацию. Нужно ли ей принимать участие в этой стирке? Характеристику не дали.

                Все измельчало

Но Концарова – скорее исключение. Вообще в новой школе все старались работать по-новому. Мария Яковлевна оформляла свой кабинет. Стены покрасила водоэмульсионной краской, родители карнизы на окна сделали. С учеников собрали по рублю, купили шторы. Галина Александровна с помощью шефов делает шкаф для наглядных пособий во всю стену. У них с Марией Яковлевной все разговоры о навесах, шурупах. Где-то выпрашивают, выменивают. Директор школы и меня на это нацеливает. Сказала, что класс у меня новый, я пока плохо знакома с родителями и не представляю себе, кого к этому можно привлечь.
Исполняется пятнадцать лет моей педагогической деятельности. Сказала директору, чтобы написал приказ о повышении зарплаты в связи с выслугой лет. Взял мою трудовую книжку, сам пересчитал стаж, не доверяя секретарю. И нет же, чтобы поздравить.
В учительской, как на рынке. Концарова хвалится своими связями на складе в районном потребительском союзе и торгует французской пудрой и тушью для ресниц по спекулятивным ценам. В прежней школе это было бы невозможно: Татьяна Васильевна пресекла бы, потому что это негативно сказалось бы на престиже школы. Все же, несмотря на все свои недостатки, она придерживалась определенного уровня, до которого поднял коллектив в свое время Носков. Сейчас уровень опустился. На всех совещаниях активно выступает Вележек. Сказать он не может ничего, кроме избитых истин. Николаю Сергеевичу ему бы объяснить, но он и сам не ведает, что все сентенции Вележека никакого интереса для коллектива не представляют. Очевидно, невысок был уровень школы рабочей молодежи, коль ее возглавлял такой директор. Вележек и Концарова все время на виду, как грибы-поганки, за ними не видно тех, кто трудится по-настоящему, потому что среда оказалась благоприятной не для них, а для тех, кто утверждается насаждением себя. Ироничная Любовь Филипповна их не высмеивает, как делала она это в прежней школе.
Вообще-то все по той же схеме, что и раньше, только гораздо примитивнее. Разница в том, что формировалась Татьяна Васильевна в добрые прежние времена, и в ней при всех ее недостатках сохранилось стремление держать марку школы. Угодничество было не столь явным. И еще Татьяна Васильевна хорошо просчитывала все ходы и их последствия, а Любовь Филипповна просчитывалась из-за того, что считала себя бесконечно большой величиной.
Обстановка в школе довольно-таки противная. Честолюбие, склонность к интриганству Любови Филипповны обострились, попав на благодатную почву. Вокруг нее вращается не лучшая часть коллектива, а те, кто играет на ее слабых струнах. Кто порядочнее, особо не вращается, а держится так, чтобы не вызвать недовольства.
  Дожила как-то в этой школе, где все – наоборот, до отпуска. Именно дожила, потому что для меня жизнь, прежде всего, - работа. Воспитание, как известно, процесс взаимный. Школа меня во многом сделала. Долгое время жила только работой. Сейчас мало что изменилось: муж не был духовно близким человеком, и я нуждалась в обществе. Кроме коллег, другого круга общения не было. Но сложилось так, как сложилось: чем меньше духовных контактов с мужем, тем лучше, иначе на такую глухую стену непонимания натолкнусь, что взвою от отчаяния. Вышла замуж – надо уживаться.
Во время отпуска систематизирую накопленный материал по воспитательной работе. Исписала две общие тетради в клеточку своим убористым почерком, пронумеровала страницы, сделала оглавление, чтобы быстрее можно было найти то, что нужно. Получилось два рукописных сборника разработок воспитательных часов. Черновики подарила Валентине Александровне, оценившей их по достоинству.
Любовь Филипповна меняет свою «полуторку» (комната и малюсенькая спальня, в которой с трудом помещаются две кровати, и являет собой как бы полкомнаты) на трехкомнатную квартиру. «Полуторку» в свое время она тоже со скандалом получила. Это был второй дом в нашем городе с удобствами. В том же доме получила квартиру и жена племянника Татьяны Васильевны, но без скандала, хотя тут для него было больше причин: учительница без образования, пристроенная в начальных классах – не самый ценный кадр. Но тут понимали, что скандал затевать – себе во вред. Да и родственница тихая, незаметная, никого не раздражает, абсолютно лишена амбиций. Заселялись в эту квартиру еще ее муж и брат – не самые ценные, но все же школьные работники. А на вторую квартиру претендовала Александра Павловна. А тут получение квартиры было делом престижа. Почему это Любовь Филипповна появилась в школе совсем недавно, и ей сразу все блага на блюдечке?
Теперь вот молодая учительница нашей школы уступает ей жилье. Что ей за смысл, если учесть еще, что квартира Любови Филипповны на пятом этаже и в доме без крыши? Это значит, что зимой холод беспрепятственно проникает через железобетонное перекрытие, залитое смолой, которое вместо крыши, а летом оно накаляется так, что в квартире, как в духовке. Очевидно, тут дело в том, что учительницу взяли на работу временно, пока я находилась в декретном отпуске. А квартира – взятка за то, чтобы Любовь Филипповна потом все же как-то выкроила ей часы. Обмен с доплатой исключен. Новый муж Любови Филипповны выплачивает алименты прежней семье, и крупными суммами они не располагают.
Любовь Константиновна обещала, когда окончит институт, щедро меня отблагодарить. Но сейчас я по боку, она удобно устроилась под крылышком Любови Филипповны. Шьет теперь ей, подкармливает. Я не в претензии. Обещала она раньше вполне искренне и так же искренне забыла, потому что не из тех людей, что слово держат.

            
                Среда обитания для дочери

Дождалась лета, ушла в отпуск и затеяла ремонт квартиры. Опыта – никакого. Делаю все, глядя на Любовь Константиновну, получившую квартиру в соседнем подъезде. Она отодрала наличники вокруг окон. Там оказалась пустота. Сергей из строящегося рядом дома принес паклю, алебастр, цемент, песок. Макали паклю в раствор алебастра и заполняли пустоты, чтобы в жилье зимой не проникал холод. Руководила и помогала Любовь Константиновна. Ей опять понадобилась моя помощь.
Под ее руководством и при непосредственном участии замазываю зазоры между стеклами и рамами замазкой. Работа кропотливая. Замазку следовало разминать в руках, чтобы она была податливой. Потом окна красили белилами, купленными по дешевке у солдат, строивших соседний дом. Зная, что наш сдали зимой, а с наступлением теплых дней все стали доводить свои квартиры до более презентабельного состояния, солдаты с трехлитровыми банками, наполненными краской, делали обход жильцов.
Когда краска высохла, соскребали ее остатки со стекол лезвиями, мыли стекла. Штукатурили щели возле дверей и плинтусов. После всего этого – побелка. Одну комнату белила пять раз. Известь тоже со стройки притащили. И каждый раз после побелки остаются полосы – просвечивает железобетон. Я тогда не знала, что обои следовало наклеить, да и в продаже их не было.
В начале июня умерла Агриппина Ивановна. В апреле ее положили в больницу, затем выписали, как безнадежную: рак. Василий поспешил организовать, чтобы завещание она переделала. Сделал это потихоньку, не уведомив Сергея. Отсюда наметилась между братьями неприязнь, поэтому пошли на похороны сразу на кладбище, не заходя к Василию. Приехала на похороны Евдокия Павловна, поговорила с Сергеем, чтобы не отдавал деньги Василию, а боролся за наследство. Кто знает, как дальше сложится: со здоровьем у него неблагополучно и надо подумать о маленькой дочке. Сергей пересказал этот разговор мне. Я стала думать, что можно сделать. Как всегда, все легло на меня, потому что Сергей не смог разобраться со своей родней.
Подошло время отпуска Сергея, а он не тот человек, который ради пользы дела сможет отказаться от удовольствия. Оставили на потом очень неприятное выяснение отношений с родней, ремонт квартиры и уехали на Украину, потому что Сергею понравилось гостеприимство моих родственников. Вскоре после приезда решили закомпостировать билеты на обратный путь, чтобы в последние дни не суетиться. Сергей поехал на вокзал, закомпостировал, засунул билеты и паспорта в задний карман джинсов, донельзя довольный тем, что ему купили накануне эти джинсы и что сзади есть карман. Не преминул случая зайти в пивную. У него там все и вытащили. Пришлось на обратный проезд билеты покупать. Не муж, а сплошное недоразумение. Ну, ничего нельзя ему поручить! Настроение было испорчено, отпуск скомкан. Купили нитроэмалевую краску для пола и повезли с собой.
Заканчиваю ремонт. А тут еще заботы прибавились: идти в милицию, писать заявления о потере документов, платить штраф, получать новые паспорта. Близится начало учебного года, ремонту конца не видно.
Сергей настелил на балконе дощатый пол, сделал ящики, я натаскала в них земли и посадила маттиолу. По вечерам она издает дивный аромат. Семена привезла от мамы. Эти цветы у нее растут вдоль дорожки, ведущей от калитки к дому. Абсолютно неказисты, напоминающие цвет редьки.
В очередной раз поехала в Солнечногорск. Купила льняную ткань на гардины очень удачной расцветки: на белом фоне кувшины с цветами, капроновый тюль, ткань на портьеры, два коврика из морской травы овальной формы, предназначенные для того, чтобы класть их у порога (красный и желто-коричневый). И еще приобрела всякие мелочи, с помощью которых буду создавать уют: стаканчики под карандаши в виде туриста с рюкзаком за спиной и совы, шесть мельхиоровых ложек и вилок, два кримпленовых покрывала на кровати, столовый сервиз за триста рублей. Это японский фарфор. Всего шестьдесят восемь предметов с изображением серой японской фанзы и дымящегося вдали Фудзиямы.
Это все должно было определить стиль жизни семьи. Красивая посуда, друзья по праздникам за столом. А поскольку квартира начинается с входной двери, положила перед ней на лестничной площадке один из ковриков. На другой день его уже не было.
Послала в Солнечногорск Сергея за мебелью. Привез две деревянные кровати и холодильник «Орск» вместо «Кузбасса», не имеющего морозильной камеры и купленный мной давно и по неведению. Еще вешалку для прихожей, люстру с тремя плафонами в комнату и  с двумя плафонами – для спальни.
Для Изольды купила ботиночки, туфельки, носочки, желтенький замечательно сшитый плащик, валеночки. Пополнила количество игрушек: юла, рояль, флейта, балалаечка, пирамидки. И еще красное осеннее пальтишко. Из комбинезона она уже выросла.
Оказывается, кримплен – уже вчерашний день. Сейчас актуален трикотин. И надо же было так случиться, что у нас в городишке в центральном универмаге преспокойно висел в продаже летний костюм из трикотина. Не купила, а ухватила, но тут же призадумалась. Оказалось, что он не единственный. Значит, точно такие будут у многих. Очень кстати оказались в продаже и босоножки для меня. Еще купила себе розовое платье из трикотина, и тоже не единственное в продаже было. Сергею – черные лакированные туфли, очень даже нарядные, теплые ботинки, бежевую нейлоновую рубашку.
Каждая покупка – удача. Хорошую вещь можно приобрести лишь при исключительном везении.
Отдала Любови Константиновне шить платье и костюм из отрезов, купленных в Киеве, и укоротить рукава плаща, который я купила там же для Сергея. От нее я не отошла, но поставила на надлежащее место: личная портниха, но никак не на дружеской ноге. Любовь Константиновна вообще никаких граней в отношениях не признает. У нее все люди делятся на хороших и плохих по ее личной шкале. Отсюда и отношения. При этом  легко можно перейти из одной категории в другую в зависимости от того, какие отношения ей продемонстрируешь. Сами отношения и их видимость она не различает.
Переделала  костюм из трикотина, чтобы хотя бы немного отличался от своих собратьев, которые носят в нашем городе многие. Его оживил кружевной воротничок, и вместо розовых пуговиц пришила белые в цвет кружевам. Костюмчик стал наряднее, но вся эта дань модным тканям обернулась тем, что мне при изобилии вещей нечего надеть. Все эти кримплены и трикотины хороши своей прочностью.  Они  выдерживают невероятное количество стирок. Можно сказать, вечные ткани. Но один малюсенький недостаток при этом: их нельзя носить. Поэтому я нигде не бываю. Синтетика не пропускает воздух. Она, как панцирь. Тело мгновенно покрывается испариной, и еще ощущение чего-то колючего и неуютного. Вскоре узнала, что ткани эти – обивочные, и за рубежом для шитья одежды не применяются, потому что для этого и не предназначены.
Что бы я ни приобретала, руководствовалась тем, что родители Изольды должны быть хорошо одеты, а семья – обеспеченной.  Она не должна ощущать дефицита и вообще нехватки в чем бы то ни было. Достаточно того, что я всего этого нахлебалась за всю свою жизнь, и знаю, как унизительна бедность, как горько бывает, когда не можешь себе позволить то, что есть у других, чувствуешь себя при этом человеком второго сорта. Чувствовать моральную ущербность – не только тяжело, но вполне может привести к нравственным травмам.
Изольда также должна вырасти хорошей хозяйкой. Вот и создаю ей среду: чистота, идеальный порядок, уют, хороший вкус. Это все постоянно поддерживаю. У дочери все это должно войти в привычку и стать чертой характера, чтобы иной жизни она себе даже не представляла. И дело опять-таки в том, что выросла в условиях противоположных тем, которые создаю, и знаю по себе, какие это комплексы порождает. Это требует большого напряжения, выматывает.
Мне тридцать девять. Сергей купил золотые часы с золотым браслетом по моей наводке и еще золотые сережки с александритом. У тех, которые были, сломалась дужка.
Стало известно, что на днях дорожают так называемые предметы роскоши. Навсегда запомнила, как я была счастлива от одного только рассказа тетушки Шуры о том, что у моей бабушки был свой дом, тканые ковры и даже диван. Меня переполняло чувство гордости за наш род: жили не в такой нищете, как наша семья. Отсюда, очевидно, и моя тяга к приобретательству. Решаю приобрести эти самые предметы роскоши, на которые цена поднимается на семьдесят пять процентов. Так просто их в продаже нет. Сергей привез все из того же Солнечногорска.
Хотела купить чайный сервиз на двенадцать персон. Такового не оказалось даже в Солнечногорске, где есть почти все. Купили два сервиза на шесть персон. Один расписан пастельно-розовыми и серыми флоксами, другой – черными розами с позолотой. Отечественный фарфор. Наш столовый сервиз теперь будет стоить более пятисот рублей – моя зарплата за полгода. Такую сумму я не решилась бы сейчас заплатить.
Меня школа воспитывала так, что вещизм – это признак мещанства, и я так считала какое-то время, но сейчас думается, что ничего плохого в хороших вещах нет. Скорее, наоборот, их приятно иметь, они украшают жизнь. Только тут не нужно впасть в другую крайность – посвятить свою жизнь исключительно приобретению вещей. И совсем неплохо, что среди них вырастет Изольда, и они украсят и ее жизнь. Не обязательно же семейные ценности должны быть только духовными. И, потом, мне нравится обустраивать быт. Очевидно, это заложено в каждой женщине. Я радуюсь каждому приобретению. А оттого, что нельзя купить хорошую вещь просто так, без знакомств и каких-то иных ухищрений, к радости покупки примешивается еще нечто вроде охотничьего азарта: покупка обретает статус трофея.
Радуюсь, что успела ухватить чайные сервизы, которые завтра уже будут стоить на сотню рублей дороже. Среди тех, кто меня окружает, тоже настрой на приобретательство. Предметы роскоши дорожают уже не в первый раз, и люди стараются вкладывать деньги в них и создавать фамильные ценности, передавать их по наследству.
Подсчитала, что золотых вещей у меня на шестьсот рублей. По новым расценкам – более, чем на тысячу. Вот такие бухгалтерские выкладки. Деньги зарабатывать трудно, поэтому надо уметь ими распорядиться. У большинства людей создание материальной базы семьи – смысл жизни. Несмотря на то, что быт отнимает много сил и помыслов, я понимаю, что жить по горизонтали, одним бытом, – примитивно. Нужен духовный рост, а это возможно лишь, если я буду приносить пользу обществу. Поэтому, как бы меня не прельщало устройство семейного очага, основное в моей жизни – школа. Тем более тяжело оттого, что там не все, как должно быть.
Не успела купить еще один ковер, хрусталь. Нужны ваза, рюмки, фужеры, как в любом доме, претендующем на статус обеспеченного. Ценностные ориентации общества стали меняться очень быстро, а вместе с ними и мои, но с некоторыми поправками. Интересно понять, почему все-таки стали меняться? То, что раньше приятно было считать буржуйскими предрассудками, становилось нормой жизни, предметом гордости. Пришло понимание, что бедность – не порок, но и не достижение же!
Совсем не так давно, когда мама жила со мной, я сокрушалась по поводу того, что она купила дорогие рюмки. Они свободно стояли в магазине, потому как большинство покупателей предпочитали что-нибудь дешевле. Я тогда понятия не имела, что такое хрусталь. Потом, когда начался весь этот ажиотаж, оказалось, что купленные мамой рюмки – хрустальные, и в интерьер деревенской избы не вписываются. Мама предложила мне взять их себе. Да и времена настали, когда такие вещи сметали с прилавков, если они до них доходили.
В продовольственных магазинах почти ничего нет. Мясных продуктов уже лет восемь не водится. Раньше свиную тушенку плохо покупали, потому что в ней много жира. Сейчас ее нет, нет паштетов и субпродуктов, которые раньше и за еду не считали. Как под метелку все с прилавков исчезло.
Масла сливочного тоже нет. Консервы только рыбные в весьма ограниченном ассортименте: минтай, скумбрия, килька, камбала. Из овощных консервов щи, борщ, рассольник, резаный перец с овощами. Ни варений, ни компотов, ни джемов и в помине нет. Соки – только томатный и яблочный. Шоколадные конфеты – тоже дефицит, только карамель имеется. Крупы – перловая и манная. Вермишель из второсортной муки. А ведь лет пятнадцать тому назад в продаже постоянно была свежая рыба, болгарские овощные и фруктовые консервы. Особенно хороши были помидорчики, фаршированные пшенной кашей с укропом, сливовый конфитюр.
В воскресенье пошла на рынок. За мясом даже не очередь, а давка. Пристроилась впереди Раисы Петровны Нелидовой. Купила четыре килограмма говядины, морковь, творог, лук.
Время от времени мы ездим за съестными припасами в Солнечногорск. И не только мы. Город не может прокормить всех из близлежащих населенных пунктов, поэтому дефицитные продукты поступают в продажу после отхода поезда. Все же кое-что привозим.
Недавно Раиса Петровна была у меня с визитом. Для меня это большая честь, потому что она – самые взбитые сливки в школьной иерархии. Визит нанесла по случаю своего прибытия из отпуска. Пришла с нешуточными сувенирами: четверо колготок для Изольды, копченая рыбка, сгущенное молоко, шоколадные батончики, пачка сухой горчицы и две – питьевой соды. Все это дефицит.
Визит продиктован не тем, что она удостаивает меня своим уважением. Ей нужно строить новый погреб взамен завалившегося, а в качестве бесплатной рабочей силы привлечь Сергея.
Заходят Валентина Александровна, Галина Семеновна. Отдаем визиты и мы. Валентине Евгеньевне понесли сушеных фруктов.
Изольда истерично кричит, корябается ногтями, дерется, кусается, пока не получит то, что требует. А ведь хотела воспитать, как в семье Ульяновых. Как-то лет двенадцать тому назад делала доклад на родительском собрании, и тогда прониклась идеей, что всех надо воспитывать, как в этой семье. А уж для моей дочери нет лучшего примера для подражания. Но намерения воплотить не удается. На Изольду кричу, потому что я неуравновешенна и нетерпима во многом оттого, что устаю.
Сергей помогает по дому. Именно помогает. У него ограниченный круг обязанностей: мало что умеет. Стараюсь лучше сама сделать. Отношения с ним тупиковые. Хорошо себя чувствую, когда его нет дома. Все также может без причины вспылить, тут же отойдет и все забудет. При постоянном напряжении на работе нервотрепка дома – перебор. К тому же я считаю, что он не имеет морального права срываться на мне, потому что квартиру я организовала, домашний уклад создаю, он же ничего не привнес. Носки валяются под стульями, в прихожей на вешалке водрузил брюки, свитер и рубашку. Из карманов брюк торчат мотки проволоки, фонарь, плоскогубцы, отвертки. А мания покупать ненужные вещи! Одних только карманных фонариков четыре штуки и две шариковые ручки с вмонтированными в них фонарями. Все это разбросано на антресолях, в тумбочке, на книжных полках, валяется без применения.
То, что приготовлю, не ест, пьет «чаек». Так привык. Мать его не особенно готовила. Допоздна смотрит телевизор, как и его мать, все подряд, растянувшись на диване, явно наслаждаясь уютом. Дочь любит, когда она чистенькая и нарядная, не причиняет ему беспокойства. Любит с ней гулять, изображая добропорядочного отца, и сам себя таковым чувствует. Иначе говоря, любит пользоваться тем, что создано моим кропотливым трудом, не осознавая того, что его вклад тоже должен быть.
Замужество обернулось гордиевым узлом, который все больше затягивался, и его нужно было рубить.
Я не могу себе позволить ни одной минуты посидеть просто так, без дела. Научилась одновременно общаться с Любовью Константиновной и мыть посуду, готовить и присматривать за Изольдой, смотреть телевизор и шить. Из своих фланелевых халатов сшила дочери платьица. Обычно на халатах рвутся пуговицы вместе с клочками ткани, к которым пришиты, и петли, когда наклоняешься или приседаешь, а на спине халат еще вполне добротный. Из спины и выкраиваю, отделываю кружевами. Нарядные платья покупаю в магазинах, но нужны еще и повседневные с учетом того, то стирать их приходится каждый день. Из светлого пальто своего с длинным ворсом выкроила дочери теплый сарафанчик. Шью ей трусики и панамки из той же ткани, что и платьица, чтобы все сочеталось.
Говорит Изольда плохо, но все понимает. По утрам тащит Сергею спортивный костюм, чтобы надел. Из детского садика уже идет сама, держась за мою руку. Самостоятельные шаги делать боится.
От автора. Валентина Борисовна лукавит, боясь признаться себе, что поддавшись общей тенденции, окунулась в приобретательство.

                Такие разные отцы и дети

Мама пишет, что болеет и за ней некому ухаживать. Хочет переехать к нам, потому что ей там скучно. Взвешиваю. На одной чаше весов – я должна заботиться о маме, даже если она мало что вложила в мое формирование. Я сама себя сделала. Это заняло много времени, потому что шла методом проб и ошибок. Если бы я получила надлежащее воспитание, жизнь могла бы и успешней сложиться. И, тем не менее, если откажу маме в переезде, буду себя чувствовать глубоко непорядочным человеком. На другой чаше весов – Изольда. Ей надо уделять внимание и тащить на себе быт, работу, инфантильного мужа. К этому еще мама прибавится. Любит жизнь трудные логические задачки подбрасывать! И, как ни решу, – одно в ущерб другому.
Мама не привыкла думать. Если бы она не уехала на Украину восемь лет тому назад, можно было бы ей здесь жилье организовать, обеспечить присмотр и уход. Но мама – человек импульсивный и не очень практичный. Ей показалось скучно жить со мной – уехала на Украину к родне. Я вся в работе, а у брата ее постоянно гости, веселье. Я тогда так переживала. Это же стыдно перед родственниками и знакомыми, что она от меня уехала. Пришлось отрывать от себя деньги и покупать ей жилье.
Было трудно, но я этому даже рада была: могу хоть деньгами совесть свою очистить. Как я ее тогда уговаривала! Ведь на восьмом десятке пустилась в путь. Приводила мощнейшие аргументы: с родственниками – не самые лучшие у нее отношения. С тетушками она была всю жизнь в ссоре. У родственников свои сложности в семьях, и не до нее. Если жить с ними, надо им во всем угождать и не быть обузой. Столько слов было потрачено, чтобы вложить ей в голову: не нужна она никому в качестве приживалки. И такие поступки, прежде, чем на них решаться, надо бы обговорить с родственниками, а не сваливаться, как снег на голову. Нетрудно же просчитать, чем это кончится. Она очень скоро почувствует себя обузой, поймет, как это тяжело. Что тогда? Но надо знать мою маму. Если она что-то себе в голову вбила, – никакие доводы не помогут.
Если ее забрать к себе, одну комнату придется отдать ей, в другой – ютиться втроем. Неужели мне так и не суждено пожить нормально после тесноты коммуналки? В сорок лет обзавестись собственным углом, обустроить его с таким трудом – и опять теснота и неудобства. Если еще учесть, что квартира, несмотря на все попытки ее утеплить, все же холодная. Всю зиму не выключается обогреватель, чтобы поднять температуру хотя бы в одной комнатке.
При загруженности и перенапряжении, я этого не вынесу. Если бы мама была духовно близким человеком, как Оксана Ивановна. Не зря же я потянулась к ней всей душой, истосковавшейся от одиночества. Самое страшное все же не теснота, а мамино сидение на лавочке от нечего делать, и всякая информация из жизни семьи, переосмысленная в мамином восприятии, станет достоянием гласности. Это в нашем городке! Мамина информация, в соединении с исходившей от свекрови, представят меня в глазах городских обывателей так, что на мою голову обрушится шквал негативных характеристик. Нельзя будет из дома выйти, в глаза людям смотреть. Это я уже проходила. Объяснять моей маме что-то бесполезно, ее всегда заносит, потому что теряет над собой контроль.
Была бы мама такая, что помогла бы быт наладить или дать дельный совет, а то своенравна, уперта, раздражительна, беспорядочна, будет все в семье под свои понятия перекраивать. Да если бы это было бы лучше, чем у меня получается. Исходя из этого всего, я решила лишь одно – никогда не быть обузой для своей дочери.
Во всем остальном, каким бы боком ни прикидывала, а получается единственный результат: если мама приедет, хуже будет всем, и ей – прежде всего. Она всегда жила в мире иллюзий. Придумала себе веселую жизнь с внучкой. Так она всю жизнь: создаст себе мираж, потом к нему стремится. Оказывается, если достигнет, что это типичное не то. Так было и с поездкой на Украину. Она не знала, что прежде, чем на что-то решиться, нужно взвесить все «за» и «против». Всегда оставалась взрослым ребенком.
За дочь я в ответе, и должна сделать ее детство счастливым. С приездом мамы вся наша жизнь заполнится ссорами, сценами, слезами. Если же экономить на всем и здесь купить маме жилье, это мало что изменит. И при этом мама скорее хороший человек, чем плохой, но крайне неуживчивый. Руководствуется, как правило, наилучшими намерениями, а получается все наоборот. Если бы можно было ей все это объяснить!
Особенно я не доверила бы маме дочь. Достаточно того, что ее легкомыслие привело к смерти старшей дочери, меня простудила в трехлетнем возрасте и в результате я до восемнадцати лет болела туберкулезом. Когда брат заболел корью, она нарушила предписание врачей, и это дало осложнение на почки, а потом наложило отпечаток на всю его жизнь.
Написала маме о том, что ее приезд невозможен. Кое-что объяснила. Не все, чтобы не дать повода для обиды. Но даже о том, что написала, пожалела. Письмо она пустила по селу, чтобы вызвать сострадание. И все это без тени коварства, злого умысла, а исключительно по наивности, недомыслию, под настроение. Это предстояло пережить. И все же я чувствовала себя виноватой: должна была что-то придумать. Я знала наверняка, что меня за это ждет жестокая расплата. Скорее всего – одинокая старость. Но выбор был между мамой, которая сама создала эту ситуацию, и дочерью, которая ничем еще не успела провиниться в жизни. Я готова была расплачиваться за свое решение по самому большому счету. Это – меньшее из зол.
От мамы письмо. Она прописана в городе у тетушки и ездит туда каждый месяц из деревни, где живет, получать пенсию. Я посоветовала ей прописаться по месту жительства и за пенсией не ездить, потому что это утомительно в ее возрасте. В автобусе всегда давка, и от остановки до дома тетушки далеко идти. На это, собственно, она жаловалась в своем предыдущем письме. И вот ответ: «Учить меня нечего. Тут все так прописаны, как я».
Пишет, что в деревне нет паспортов. Вот тут и сказались ее обидчивость и то, что она может вот так запросто, не моргнув глазом, подтасовать факты, не задумываясь о последствиях. Все ее односельчане родились, выросли и, естественно, состарились в деревне, и никто никогда их оттуда не выписывал. Редко у кого были родственники в городе, а уж такое, чтобы жить в одном месте, а в другом зачем-то прописаться – никому и голову не могло прийти. Вот такая невинная ложь без особой цели, а исключительно из желания доказать: все, что делает моя мама, – исключительно разумно.
Казалось бы, невинная ложь, но ложь невинной никогда не бывает. Если она не приносит никому прямого вреда, то не дает возможности правильно оценить обстановку. Надо всегда четко осознавать, что, даже выдавая желаемое за действительное, мы лжем себе. Это очень опасно. Солгав, можно и обмануться, а это плохая услуга себе.
Мама жалуется в своем письме на соседей справа и слева. К одной пошла на огород, чтобы собрать попадавшие орехи. Соседка стала ее выгонять, мама – качать права. Соседка ее толкнула. Помочь тут можно, объяснив, что сама же и виновата. Выход из ситуации – принести извинения и впредь на чужой огород без разрешения не ходить. Грецкий орех растет на участке мамы, но его огромная крона нависла над соседским огородом, и там ничего не растет. В таком разе следовало бы поделиться орехами с соседкой. Да и зачем ей столько? Собирает мешками.
Мама близко к сердцу принимает, если с ней не считаются, но сама при этом других тоже не берет в расчет. С соседкой с другой стороны тоже орехи не поделила. Подозревает, что та их собирает. Это маловероятно. Соседке для этого надо было бы зайти в мамин двор. Можно, конечно, потому как не огорожено. Но в таком разе ее было бы видно из окна. Ну, а если она все же выбрала время, когда мама из дома отлучилась, ее бы увидели другие соседи, проходившие по улице односельчане. Рискованно в селе прослыть воровкой. Не пошла бы соседка на это. К тому же у нее свой грецкий орех во дворе. И вообще в украинском селе орехи – не ценность. Растут вдоль дороги. В окрестных лесах лещину мешками собирают.
Соседи – милые старички. Всегда угощали меня белой черешней, узнав, что это моя любимая ягода. Вообще с соседями здесь принято делиться. Куда девать? Всего много, заготавливают на зиму с лихвой. Можно, конечно, отвезти на рынок в районный центр, но там предложение опережает спрос. Столько всего навозят из окрестных сел! Транспортные расходы, затраты времени – и никакой гарантии, что садово-огородную продукцию не придется везти обратно. Так что предпочтительнее соседа угостить. Как объяснить это маме, не вызвав в ответ агрессивных нападок за то, что не ее защищаю, а ненавистных соседей?
Обидно, когда самые близкие люди не понимают друг друга.
От Вали письмо. По просьбе мамы сообщает, что она плохо видит, с трудом передвигается и хочет, чтобы я взяла ее к себе. Надо ехать. Вот только необходимо завершить неотложные дела и получить зарплату.  Еще на кого-то надо оставить Изольду на время моей поездки. Я написала пока маме письмо, что в ближайшее время намерена приехать, а пока у нее есть время все хорошо взвесить и учесть: у нас здесь трудности с продуктами, нет фруктов и овощей, вчетвером будет тесно жить, и она не будет чувствовать себя здесь хозяйкой, что для нее очень непривычно.
Ответа нет долго. Значит, обиделась. Так и не поняла за всю свою долгую жизнь, что тратить свои душевные силы на то, чтобы лелеять обиды, – глупо. Обиженный человек лишен здравого смысла и неприятен, потому что создает обстановку, когда нужно его уговаривать, возиться.
Потом письмо все же пришло. Строчки набегают одна на другую. Действительно плохо видит, но не настолько, чтобы не могла писать. К Вале она обратилась с просьбой, чтобы мне стыдно было, и я приняла решение, какое ей хочется. Она всегда была наивно- хитроватой. Написала ей, чтобы выслала справку о размере пенсии, чтобы я могла выписать ей бесплатный проездной билет. Нацеливаю себя на то, что когда мама здесь поселится, буду меньше бывать дома, несмотря на то, что по натуре очень даже домашний человек.
Совесть заставляет ездить к маме в отпуск каждый год, хотя тяжело переносить ее бесконечные ворчания и придирки. Нервы и без того после очередного учебного года напряжены. Ученики в основной своей массе не усваивают программный материал, сложные отношения с руководством. Устаю. За лето надо накопить сил, чтобы выдержать следующий год. Но! Если не поеду, – еще хуже: не смогу себе этого простить.
Разваливающаяся половина дома. Зачем такой надо было покупать? Хотя в другой такой же половине живут люди и не жалуются. Это родители председателя сельсовета. Я приезжаю в нищету и запустение, приложив столько усилий, чтобы из него вырваться, и выслушиваю бесконечные жалобы мамы на соседей, тетушек.
Написала маме короткое деловое письмо, обтекаемое, чтобы не за что было зацепиться, даже если специально повод для обид отыскивать. А цепляться она будет. Объяснения в создавшейся ситуации не только бесполезны, но и вредны, потому как они возмущают маму и вызывают в ней ярость. Выход один: предоставить ей возможность поступать по своим понятиям. Если она прожила всю жизнь вопреки здравому смыслу, глупо надеяться, что она теперь начнет им руководствоваться только потому, что мне этого очень хочется.
Извечная проблема отцов и детей. Почему мы такие разные? Этим вопросом задаемся всегда, хотя напрашивается другой вопрос: почему столь разные люди – отцы и дети?
Хотела послать маме денег. Это выход. Заплатить кому-нибудь из соседей – помогут приносить воду из колодца. Пожалуй, это единственно трудное, что ей приходится делать, хотя колодец у соседей через дорогу. Можно договориться с кем-нибудь, чтобы готовили, организовать что-то вроде пансионата, печку протопили. В селе деньги людям всегда нужны. Но мама, как ребенок, требует того, что наименее возможно. Резко ответила: «Денег своих хватает!»
Сколько я помню, мама нелестно всегда отзывалась о своей матери, сестре Клаве, дядьях и тетках, не говоря уже о сестре моего отца и жене своего брата. Скандалы с ними следовали один за другим. Мне жаль маму. Это так трудно жить не в ладах со всеми.
Мне тоже не нравится Любовь Константиновна и с некоторых пор Ольга и еще многие, но я стараюсь поворачиваться к ним теми гранями, которыми с ними можно соприкасаться. Если же это невозможно или нежелательно – отойти от человека.
С Марфой Ивановной всю жизнь не ладили из-за маминого языка. Будучи человеком незлым, она могла без всякой задней мысли сказать все, что пришло ей в голову. Считала, что так и надо, потому что это признак бесхитростности. Тетушке высказывания мамы передавали, начинались выяснения отношений. Обиды, даже самые мелочные, мама помнила всегда, поэтому все превращалось в затяжную вражду. Мама старалась втянуть в нее брата. Тот – полная противоположность маме, старался примирить сестру с женой, но обе при мало-мальски удобном случае пересказывали свои претензии знакомым, питая таким образом свою неприязнь одна к другой.
Ну, не совпадают. Бывает. Зачем тогда маме, считавшей себя блюстительницей справедливости и ссорившейся исключительно, чтобы принципы отстоять, прописываться у тетушки и постоянно к ней ездить? Тем более, что брата уже давно нет в живых.
Мама порхала всю жизнь. Как только представится возможность сменить место жительства, она тут же убедит себя в том, что жизнь там будет без проблем и бросается, как в омут головой. Нет же, чтобы жить на месте, как люди, обрастая имуществом и знакомыми.
Когда мама жила со мной, с деньгами у нас всегда было туго, но она ездила на Украину каждое лето. Ей ни в чем нельзя было перечить, потому что в сотый раз начнется тирада о том, как она меня лечила, несмотря на финансовые трудности. На самом же деле советы врачей то рьяно бросалась выполнять, то по своей безалаберности забывала о них вовсе.
Мама отличалась живостью и бойкостью мысли. Ни намека на привычку следить за собой и быть сдержанной. Без тормозов. Резкая амплитуда колебаний настроений от беспричинного оптимизма до крайней степени гнева. До глубокой старости сохранила юношескую самоуверенность. Жизнь ее вследствие импульсивных решений складывалась трудно, но житейские неурядицы к размышлениям не приучили, зато интуитивно облегчались привязчивостью к людям, которая неминуемо заканчивалась раздорами.
Надо бдительно следить, чтобы у меня не проявились черты мамы. Так же выплескиваю едва ли не на первого встречного свои проблемы, многословна, речь непоследовательна и нелогична, перескакиваю с одной темы на другую. Обычно начинаю говорить издалека, стремясь излагать все по порядку, увлекаюсь деталями, увожу собеседника от сути разговора и сама теряю нить. Отличаюсь только критическим отношением к себе, аккуратностью и большей практичностью. Во всем остальном же – дочь своей матери.

Пока писала письма, ждала ответа, пришла пора отпуска. Еду к маме, чтобы окончательно определиться.
В избе грязно. Видит плохо, но мама не столь беспомощна, как мне писала. Оказывается, она написала письмо о том, чтобы я за ней не приезжала. Я выехала раньше, чем это письмо дошло. А дело обстояло так. Мама повезла тетушке ведро слив. Накануне Толя с братом Вали Петром приезжали на мотороллерах к маме за картошкой. Сливы взять не смогли, вот и повезла их на следующий день. Верхний люк в автобусе был открыт, ей продуло уши. Мама оглохла было совсем. Сейчас чувствует себя лучше.
Расклеила объявления о продаже дома, но их срывают. Очевидно, соседи хотят приобрести вторую половину дома и таким образом избавляются от других покупателей, чтобы сбить цену. Мама покупала за восемьсот рублей. Это моя зарплата за девять месяцев. Сейчас ей дают четыреста.
Вот и решилось все как нельзя лучше. Переезд  отложили до будущего года. Если случиться так, что придется раньше приехать, Толя довезет ее до Днепропетровска, посадит на поезд, даст нам телеграмму, чтобы встретили. Такой вариант предложила мама. Огород обработать она не сможет, поэтому тетушка Шура взяла его на себя.
Я все время жила у тетушки. Пыталась выхлопотать для мамы квартиру. Добилась, чтобы поставили в собесе в льготную очередь, как вдову фронтовика, – семнадцатую, но есть надежда получить скоро. Стоящие впереди будут претендовать на квартиру, а маму может устроить чья-то освободившаяся комната.
Мама дала мне сто пятьдесят рублей. Это почти три ее пенсии. Еще покрывало, две простыни, вышитые и вязаные вещи. Ей это уже не нужно.
Новый год встретила у тетушки Марфы Ивановны. Накануне Толя с Валей поссорились. Он даже ее ударил. Тетушка, будучи не в силах на это смотреть, перешла жить во флигель. Я выслушивала поочередно Валю, тетушку, Толю. Каждый из них прав по-своему. Суть в том, что у Вали отец – каменная стена, добытчик, обеспечивающий семье неплохой уровень жизни. Валя к этому привыкла, считала нормой жизни и требовала такого же отношения от Толи. В семье Бобченко все было иначе. Тетушка нигде никогда не работала, растворилась в домашнем хозяйстве. Толя того же ждал и от Вали, потому что был уверен в том, что именно такие отношения должны быть в семье. И нельзя было никому из них одну модель семьи подгонять под другую, а выстраивать свою, приспосабливаться или разбегаться. Валя решила сохранить семью ради детей. Приспосабливаться особенно она не стала, а вот смириться с данностью постаралась. Счастья в семье не было, а мирное существование установилось.
Впрочем, счастливых семей я и не видела.

                Нетрадиционная медицина

Как обычно, первый звонок. И как только кончилась толчея у школьного крыльца, именуемая в школьной практике торжественной линейкой, все учителя перебирали охапки цветов, чтобы собрать букет получше и отнести домой. Зазвенел телефон. Из детского сада спрашивали меня. Я немедленно должна была идти за дочерью.
Помчалась. Воспитательница держит Изольду на руках. Около нее суетятся няня и медсестра. У дочери температура под сорок, рвота. В больницу никак не могут дозвониться. Я подсказала, что номер в регистратуре изменился, назвала новый. Нам сообщили, что прием у педиатра закончился, но она еще не ушла. Попросили, чтобы задержалась. Помчалась с Изольдой в больницу. Диагноз – отравление.
Положили нас на стационарное лечение. Тут с помощью анализов поставили более точный диагноз – дизентерия. Курс лечения – неделя. После выписки две недели нахожусь дома. Периодически сдаем анализы. Они показывают наличие дизентерийной палочки в организме. Опять ложимся на неделю в больницу и еще две недели сдаем анализы. На работу вышла в середине октября. А месяц спустя у Изольды опять обнаружили дизентерийную палочку. Никаких признаков болезни у нее нет, но она бациллоноситель. Следовательно, посещать детсад не может. Теперь уже ее одну положили в больницу в областном центре. Ездила к ней дважды. Сергей тоже навещал. И в этой больнице не вылечили. Месяц сидела с ней дома без содержания. Знакомая посоветовала поить отваром семян конского щавеля. Она же и нашла стебелек в сене, припасенном для коровы. Настаивала, поила. Анализы показали, что дизентерийная палочка исчезла, и Изольду взяли в детсад.
В больнице стало известно, что я нашла какое-то снадобье и вылечила свою дочь, тогда как традиционная медицина оказалась бессильной. Ко мне стали приходить женщины, оказавшиеся в такой же ситуации, с просьбой помочь. Уделяла семена всем и недоумевала: почему такая сложная схема лечения с препаратами и уколами, тогда как все просто можно сделать и более эффективно. Но все же медицине верила больше, чем народным средствам: велика сила привычки.
Во всем плохом есть и хорошее. Благодаря такой отсрочке в работе, ремонт закончила.

                Бегство без оглядки

Подала заявление об увольнении, проработав в этой школе два года. Куда податься, еще не знаю, но беспокойства по поводу того, что без работы останусь, – нет. После этого целую неделю не ходила в школу. Болела Иза, и я взяла больничный лист. Даже радовалась, что в течение недели не надо было находиться в этой чуждой мне атмосфере. Чувствовала, что негативные эмоции, которые я здесь получаю, превышают критическую отметку. Меня вызывают на профсоюзный комитет.
– Я пришла, оставив по вашей милости больного ребенка. Оказывается, нельзя было подождать, пока врач закроет больничный лист. Настолько невтерпеж меня повоспитывать. Должна вас разочаровать: показательного процесса моего осуждения коллективом не будет. Было сказано подавать заявления, кому не нравятся порядки. Мне – не нравятся. И вообще, почему вы решили, что здесь творится порядок. У меня совершенно другое представление о порядках. А профсоюзному комитету лучше насаждать свое понятие о порядках тем, кто здесь остается.
Очевидно, профсоюзный комитет разработал нечто вроде сценария моего морального уничтожения, но я решила действовать по своему сценарию, и поэтому выдала эту вступительную речь, чтобы направить разговор в другое русло. Получилось лучше, чем можно было ожидать.  Лишаю ударной силы их словесную атаку: неожиданно для всех смешала ход их мыслей, и атака захлебнулась. У меня всегда получается эффектно, когда я чувствую опасность быть морально разбитой, как будто бы какая-то сила приходит мне на помощь. В воздухе повисла тишина. Профсоюзный комитет был деморализован.
Нашлась Александра Павловна настолько, чтобы задать совершенно невинный вопрос:
– Ушли бы вы, если бы не конфликт?
 – Это лишь звено одной цепи.
Конфликт, происшедший накануне, был пустячный. Горячей воды у меня в квартире нет. Набрала в ванну холодной, включила электрокипятильник. Это чтобы не тратить времени на поход в баню и высиживание в очереди. Погрузилась в воду, намылилась. Звонок в дверь. Не смыв мыла, накидываю халат, открываю дверь. Любовь Филипповна прислала ученика с предписанием немедленно явиться в школу. Школа через два дома. Можно наспех одеться, но как пойти с мокрыми волосами, без прически. Я же себя долго приучала в затрапезном виде из дома не выходить. Если я сейчас не вымоюсь, вода остынет и ее снова придется греть целых четыре часа. Это затраты электроэнергии и, следовательно, денег. Прошу ученика передать, что не смогу прийти.
В конце концов, имею же право на свободное время. Если у Любови Филипповны что-то неотложное, могла бы и зайти. Домой-то мимо ходит. Это если руководствоваться здравым смыслом, но Любовь Филипповна руководствуется своей мнительностью и обязательно сделает вывод, что я проявила к ней непочтительность и даже сделала вызов и никогда мне этого не простит. Сердце ушло в пятки. Во мне постоянно живет страх от ожидания неприятностей. Лучше уж намыленной пошла бы в школу.
На другой день объяснила ей все насчет банного предприятия. Чувствую: затаилась. Не исключено, что масла в огонь подлили Концарова и Устюговская.
Затея с вызовом меня на профсоюзный комитет была заведомо провальной. Выставить, как провинившуюся ученицу на заседании ученического комитета, не получилось. Я ведь и Татьяне Васильевне не по зубам была. Она больше ими щелкала, пугая и не нанося ощутимого вреда. Все-таки хорошо быть, а не казаться. Уничтожить трудно.
Концарова хотела услужить Любови Филипповне, организовав расправу со мной и одновременно счеты свести из-за квартиры. Но она недооценила меня и слишком понадеялась на себя.
Все молчали, потому что я сразу отрезала нападки. Видно было, что директора нацелили перед собранием, и он счел своим долгом озвучить то, что ему внушили, но сделал это упрощенно, не в столь развернутом виде. Выдал то, что зацепилось в его памяти, склонной работать в ином направлении. На фоне всеобщего молчания это прозвучало заученно:
– Вы неуважительно относитесь к Любови Филипповне!
Я почувствовала, что мне хотели по-бабьи высказать свои обиды, потому что именно в этом ключе прозвучала реплика директора. Остальные, готовившиеся выступать, после моей тирады все-таки почувствовали, насколько мелочны их нападки. Они таковыми не казались до собрания, потому что готовившие его не всесторонне проанализировали ситуацию, а только с видимой им стороны, а тут все акценты сместились.
В ответ на реплику директора молчу. Это не комментируется. И так всем все ясно. Тяну паузу по Станиславскому.
– Доработайте хотя бы до конца года.
Нет же, чтобы сказать какие-то примирительные слова. Татьяна Васильевна в случаях, когда надо было что-то сделать, не входившее в обязанности, просила.
– Исключено.
– Можем заставить
– Да ничего вы не можете!
Отвечаю коротко, не вступаю в пререкания, не даю им ни за что зацепиться, а то начнется словоблудие, в котором потеряется та нелепая ситуация, в которую  их загнала. Их цель, чтобы я работала.
Всполошились. Не радуются, что уходит учительница, которая – пятно на лице школы и не уважает в довершение ко всему Любовь Филипповну.
Она обо мне тоже неуважительно отзывается, но ей можно. Логика, однако. Сейчас она очень встревожена тем, что ухожу я, стукнув дверью, и общественное мнение всего учительства города будет на моей стороне.
Истекают две недели со дня подачи заявления. В школе напряженная тишина. Неужели сегодня работаю последний день? Мне легко, потому что виден конец. Никакой тяжести на душе оттого, что расстаюсь со школой. Этого от себя не ожидала. Школу я люблю, но не такую. Тут либо неприкрытая лесть, либо оппозиция. Подлизываться к людям недостойным не смогу, а быть в оппозиции надоело. Да и что за смысл?
Директор очень интересуется, куда я пойду работать. Он и Любовь Филипповна боятся, что в стан врагов – прежнюю школу. На все расспросы отвечаю, что место своей будущей работы пока держу в секрете. И тем самым держу в напряжении завуча и директора.
Объяснять, что при моей добросовестности меня здесь зашкаливает – не поймут. Это и было основной причиной моего ухода. Права ли я? Это меня беспокоит прежде всего. Может, пора уже кончать со своим максимализмом и начинать учиться видеть жизнь такой, как она есть, без прикрас? Воспринимать жизнь, или делать ее хоть немножко лучше? Однозначно – делать. Но в коллективе, где взаимоотношения создают по своему образу и подобию не те люди и под себя, вся моя деятельность – не что иное, как донкихотство, борьба с ветряными мельницами.
Незадолго до этого я поступила вопреки школьным «порядкам». В четвертом образцово-показательном классе учился сын секретаря райкома Миша Агафоненко. Его приучили быть в центре внимания. И выглядело это так. Я объясняю новый материал, а Миша постоянно меня перебивает, переспрашивает, как будто, кроме него, в классе больше никого нет. В такой обстановке урок вести было невозможно. Миша – мальчик неглупый, но учиться не привык. Очень откормленный. Неудовлетворительных оценок ему никто никогда не ставил, а у меня они пошли косяком. Это вызвало недовольство отца не сыном, а учителем. И вот он звонит директору школы и сообщает, что хотел бы со мной поговорить. Сказано было так, чтобы директор понял: меня ожидает выволочка со стороны секретаря райкома, а директор должен унять зарвавшуюся учительницу.
Встречу он назначил в удобное для него время, не заботясь о том, насколько мне это удобно. Пришлось оставить все свои дела и идти в школу. А потом у секретаря оказались неотложные дела, он позвонил директору и отменил встречу, а тот не додумался, что это тот случай, когда не мешало бы ко мне прислать ученика и предупредить, чтобы зря не приходила. Но в новом коллективе правила хорошего тона как-то не прижились, оттого что об их существовании власти придержащие имели весьма отвлеченное представление. Встреча состоялась несколько дней спустя. Все это время я трусливо жила в ожидании неприятного разговора.
И вот приходит секретарь райкома и берет курс на мое моральное уничтожение. Он шел, как танк. Я спокойно возражала. Закончилось ничьей. Но, чтобы последнее слово осталось за ним, сказал, что мне надо работать, как Тамара Григорьевна. Не объяснишь же, что совсем недавно к Тамаре Григорьевне обратился ее бывший ученик, который заочно учился в техникуме, чтобы она помогла ему выполнить контрольную работу по русскому языку. Она не смогла и пришла ко мне. А для учителя знания программного материала – прежде всего. И вот мне ставят в пример человека даже без образования, хотя в нашей школе были учителя начальных классов с высшим образованием.
Я не обиделась на секретаря райкома, потому что в глаза бросалась его ограниченность. Это не Иван Иванович Тимофеенко, который не вылезал из совхозов, вникая в производство, тянул район в передовые и слыл настоящим коммунистом.
Все вокруг заметно мельчало, и райком тоже.
В один год как-то сменили сразу трех секретарей. Был тогда хороший урожай. Многих механизаторов ждали награды, но достались они конторским работникам. Кто-то написал об этом в наивысшие инстанции. Секретари виноваты были в том, что поставили свои подписи на наградных документах, не разобравшись. Один из них, учитель по образованию, оставшись без работы, пришел в нашу школу. Был он прост и общителен, старался вжиться в коллектив. Доработал до конца учебного года и переехал куда-то директором школы. Очевидно, работая у нас, подыскивал себе местечко престижнее. Другой бывший секретарь – преподавал в соседней школе химию. Держался в коллективе отчужденно, был высокомерен. На районной конференции учителей его награждали почетной Грамотой. Несколько секунд после того, как объявили, что он награждается, не вставал с места, не желая никаких грамот. Потом спохватился, что привлекает к себе любопытствующие взгляды, и лучше уж подняться на сцену и взять эту злополучную Грамоту, памятуя о том, что в прошлом году он их вручал. Тоже доработал до конца года и уехал.
Нынешний секретарь райкома – не чета тем, что раньше были. Я общалась с ним впервые, но обращает на себя внимание то, что он много и необдуманно говорит, да и мыслит примитивно. После его визита в школьном воздухе повисло: таким, как я, наплевать на честь школы. Какое мнение теперь будет о ней в райкоме? Раньше я учила дочерей и амбициозного секретаря райкома, и общительного, и дочь председателя райисполкома. Все – очень хорошие девочки. Трений ни с детьми, ни с их родителями – никаких. Полнейшее взаимопонимание. С таким чудом, как Мишенька, встречаюсь впервые. Жаль его: искалечен воспитанием примитивного папочки. Мама, говорят, еще хуже. Работает в торговле, с кем-то подралась.
Труднее всего учить детей учителей. Таких у меня в разных классах было более десяти человек. И тоже без каких бы то ни было конфликтов. Учителя обычно стараются определить своих детей в тот класс, где сильные учителя по русскому языку и математике. Конфликт был однажды с продавщицей, когда я подменяла заболевшую учительницу и поставила ее чаду «тройку». Это второй случай в моей практике, когда я вызвала недовольство.
А ведь директор школы и завуч должны были хотя бы попытаться смягчить готовящийся разгром моих педагогических способностей. Потом бы воспитывали, если что не так. Но никого не беспокоило, правильно ли они поступили. В сложившейся ситуации это вообще не имело значения. Главное – чтобы Любовь Филипповна чувствовала себя завучем школы, которая считалась бы лучшей в городе. Именно считалась бы. А быть лучшей – вовсе и не обязательно. Я не вписывалась. Мне надо было не казаться, а быть.
От автора. Создать такой коллектив и поставить во главе его Любовь Филипповну - была по сути месть Татьяны Васильевны, выданная за доброе расположение.

                ***
На этом дневниковые записи заканчиваются. В процессе работы над повестью встречались с Валентиной Борисовной, обсуждали написанное. Единогласно пришли к мнению, что главная мысль прослеживается четко: самоусовершенствование в обществе, которое все больше становилось несовершенным. Отсюда и название: героиня не идет по жизни, а бредет наугад, выдерживает испытания, обретает житейский опыт. Валентина Борисовна - заложница времени и воспитания: постоянная муштра и культивирование внутренней дисциплины неизбежно привели к тому, что она переросла свое окружение. Пытается вырваться из него всеми силами. Но тщетно. Аспирантура, литературный институт остались благими намерениями. А замужество полностью погрузило в беспросветную жизнь типичную для провинции. Образ учительницы показан в развитии. В начале она не понимает среду, в которой оказалась. А потом пытается ей противостоять.
Одновременно повесть - срез жизни школы, какой она постепенно становилась начиная с 60-х годов.
Не обошлось и без споров. Валентина Борисовна настаивала, чтобы покупки, семейный быт тоже нашли свое отражение. Возможно, это покажется мелочным и не интересным читателю. Но это часть жизни. Это убедило, и в повести появились соответствующие главы. Не во всем взгляды Валентины Борисовны и автора повести совпадали. Решено было после некоторых глав дать комментарий. Однако в произведение не было логического завершения. Послесловие  написано Валентиной Борисовной. Итак...

                Ничто не сходит с рук
                (вместо эпилога)

Прошло около десяти лет. Любовь Константиновна уехала на Украину к матери. Собирается ее дом как-то поднять и поставить на фундамент. Квартиру, которую она не так давно получила, отдала дочери. Татьяна вышла замуж за парня из интеллигентной семьи, очень не ладила с родителями мужа. Жить отдельно стало для нее острой необходимостью. Сразу же она сумела обменять квартиру матери на жилье в областном центре.
Сын Любови Константиновны, Витя,  поступил в мореходное училище, очевидно, привлеченный романтикой странствий, соленых ветров, морской формой. Но оказалось, что такая жизнь для настоящих мужчин, крепких душой и телом, а Витя вырос маменькиным сынком и внешне был похож на нее. Из училища ушел в первый же год. Отцу было не до него.
Директора нашей школы уволили за финансовые злоупотребления. Любовь Филипповна перенесла операцию, сильно болела. От заведования учебной частью, к которому она так долго и всеми неправдами стремилась, пришлось отказаться. Этого и следовало ожидать: все недуги морального плана развиваются в физические болезни.
Начались у нее проблемы со старшей дочерью Аней, у которой оказался сложный характер. Любовь Филипповна считает, что дочь пошла в отца, хотя это спорно. Те, кто раньше по-собачьи предано заглядывали ей в глаза, отошли как-то вдруг, как по команде, и стали так же преданно смотреть на новое руководство. Как пережила Любовь Филипповна охлаждение к собственной персоне, сказать трудно. И она, и Татьяна Васильевна – женщины по-своему незаурядные, но способности их достойны лучшего применения. Все же они не совсем воплощение зла и не исчадие ада, а, прежде всего, жертвы системы образования, изъеденного коррозией формализма.
Только я  смогла сделать на это поправку сейчас, десять лет спустя. А тогда, будучи воспитанной на схематических произведениях социалистического реализма, в которых герои четко поделены на положительных и отрицательных, я смотрела на мир через эту призму и воспринимала его в черно-белом изображении. И никаких полу-тонов для меня не существовало. Потребовалось много времени, чтобы понять: мир полыхает яркими (иногда ядовито) красками.
Учебную часть возглавила молодая учительница Галина Александровна Тамбова. Работала добросовестно, поступала справедливо, к карьере стремилась способами, заслуживающими всяческое одобрение, и поэтому наиболее подходила на выдвижение.
Оля Байбуш растолстела и постарела. Личная жизнь ее так и не сложилась.
Сын Нелидовой поступил в вуз. Будущая специальность была связана с ядерной физикой. Вскоре то ли учебу бросил, то ли его отчислили. Пошел служить в армию. Нелидова спокойно к этому отнеслась или делала вид, что все путем. Говорила, что армия – хорошая школа. Уходить на пенсию не хотела, хотя возраст давно подошел. Стала еще более нудной и мнительной.
Тамара Маматова заместителем председателя райисполкома была меньше года. Не вписалась в новую должность и чувствовала себя дискомфортно. Попала она туда случайно. Нужна была женщина, не обремененная семьей. Она подошла под эти параметры. Вернулась в школу, успев поменять квартиру. Получила двухкомнатную с удобствами, а свою отдала младшей сестре.
Маша Маматова женила на себе учителя физики Юрия Федоровича Лазырина.
В прежней школе директором стал Геннадий Андреевич Кулабин. Это был самый лучший вариант из имеющихся. Он занял квартиру Татьяны Васильевны, женился на дочери руководителя. Вскоре у него начались проблемы со здоровьем, ухудшился слух. Как бы в придачу к кабинету и квартире этой роковой женщины он получил и болезни.
Все стало меняться, как в сказке: умирает старая безобразная колдунья, и царство ее рассыпается вдребезги.
Таису Андревну взяли заместителем председателя райисполкома вместо Тамары. Войдя в райисполкомовский кабинет, тут же набрала номер телефона председателя районного потребительского союза, представилась и сказала, что ее мужу нужен костюм. В городке, где все обо всем знают, этот телефонный разговор широко комментировался: насколько Таиса Андреевна женщина смелая, без всяких там предрассудков по поводу того, что неудобно. Она родила дочь Галину и сына Андрея, продвинула по службе мужа. Начинал он в хлебоприемном пункте под крылышком ее матери сушильным мастером. Вскоре мать ушла на пенсию, а Ивана перевели в более солидную организацию – депо. Там, проработав немного, он стал освобожденным секретарем комсомольской организации. Его двигала по жизни начальственная рука жены.
В голове законопослушных в основной своей массе педагогов не укладывалось, что можно так беззастенчиво пользоваться своим положением. А как тогда спрашивать с работников районного потребительского союза, будучи им обязанной? Учителям родители учеников иногда кое-что достают, но обычно предлагают сами в порядке уважения и даже не подразумевается, что это плата за поблажки их детям.
Дочь Нины Максимовны Терещук поселилась с ребенком у нее. Сошлась со студентом. Тот поставил условие: его друзья ничего не должны знать о ребенке. Условие Галя нарушила. Обычно ее гражданский муж приезжал из областного центра на выходные. Однажды приехал с другом. Галя к тому времени получила однокомнатную квартиру. Ей можно было, забрав дочь из детсада, оставить ее на выходные у матери, но она этого не сделала. Больше своего студента не видела.
Неудачный брак был у Нины Максимовны. Муж – ничтожный пьяница, с которым она разошлась. Детей поднимала одна. Ее хвастовство в учительской было продиктовано верой в то, что наконец-то удача улыбнулась, если не ей, то дочери. Не зря же она так трудно жила. Но все понимали, что и не удача это вовсе, а ее видимость, и то только для Нины Максимовны, потому что она желаемое выдает за действительное, обманывая себя. Удача приходит к тем, кто ее заслуживает честным трудом и именно в таких размерах, как человек заслужил. Невелика заслуга – быть плохой портнихой, устроить дочь в институт за деньги, чтобы она стала хоть плохонькой, но все же учительницей, затесалась в среду интеллигенции, к которой Нина Максимовна сумела немного сбоку как-то прилепиться.
И прицел у нее был правильный, но способы при этом использовала, какие умела, тогда, как существует единственно правильный: быть интеллигентом, а не косить под него, стараясь обмануть себя и окружающих.
По поводу женитьбы сына тоже было много разговоров: жена – актриса областного театра. Зная посредственного Ленчика и то, что за деньги поступил в институт, все понимали, что актриса эта ему под стать. Деньги на взятки собирала по грошам: алименты мужа, перешивала кое-что на дому заказчикам.
Людмилу Ивановну Гудилину уличили во взяточничестве, с должности заведующей отделом обкома уволили, но от судебного разбирательства отмазали, дабы не бросать тень на столь солидную организацию. Но к этому времени она себя материально обеспечила и не бедствовала. От нее ниточки потянулись к проректору по заочному обучению пединститута Лии Яковлевне Мороз. Тоже уволили. Обеих из рядов партии исключили. Зачисление в институт за деньги приобрело широкий размах. Увлеклись и потеряли бдительность.
Лидия Викторовна Гуренко сразу же уехала из города, как только младшая дочь закончила школу. Старшая дочь к тому времени вышла замуж. Долг перед детьми был выполнен, а перед мужем она сочла, что у нее обязательств – никаких, и пора для себя пожить. Оставила чистенькую, уютную квартирку со всей обстановкой. Это был поступок! Очевидно, нелегко жилось ей с мужем, но никто никогда не слышал от нее жалоб.
Анна Сергеевна Славянская вскоре умерла от рака. Несколькими годами раньше от этой болезни умер ее муж. Перед смертью она успела обменять половину дома, в котором жила, на квартиру с удобствами для сына Сергея, которого я раньше учила, а потом Татьяна Васильевна устроила в институт. Женила его на дочери секретаря парткома депо хорошенькой Зиночке. Младший сын должен был остаться на попечении Сергея. Старший сын окончил медицинский институт, был женат, жил и работал в областном центре. О том, что дни ее сочтены, Анна Сергеевна знала и постаралась обустроить свои земные дела.
Об Оле Филонской мне довелось услышать еще раз. Заболела дочь, вызвали врача. Пришла молоденькая девушка, только после института. Узнав, где училась, спросила об Оле.
– Как же! Училась у нее! Замечательная тетка!
Как-то встретила Костю Лещинского. Учился в институте, был со своей бывшей одноклассницей Ритой. По-моему, они счастливы.
Мария Яковлевна Рубалюк ушла на пенсию по инвалидности незадолго до того, как я уволилась. На нервной почве у нее отнялась левая сторона тела. Ее муж вскоре попал в автокатастрофу. Ехал в машине, где за рулем был пьяный председатель горисполкома. Закончилась эта поездка для него инвалидностью в тот же год, что и для Марии Яковлевны. Сам председатель при этом не пострадал. Однажды навестил своего пассажира в больнице с целью, чтобы тот подписал бумагу о том, что претензий к нему не имеет. Бумаги Рубалюк подписал и больше председателя не видел. Ушла учительница, которая была совестью коллектива.
Семью Яшки-красавчика постоянно сотрясали скандалы в паузах между их демонстрацией образцово-показательных отношений. Одна из соседок по этому поводу сказала Вере:
 – Несмотря на то, что у вас не квартира, а музей, вам ни разу никто так и не позавидовал из-за ваших постоянных раздоров.
Но все имеет тенденцию приходить к логическому завершению. Семья, претендующая на статус образцово-показательной, закончила свое существование тем, что Вера стала распродавать вещи. Я купила у нее елочные игрушки, потому что время было предновогоднее, и палас. Несмотря на то, что вещи были не новыми, продавались без скидок, потому как нигде в продаже ничего подобного не было, да и все сохранилось в хорошем состоянии.
Вера хотела наторговать денег, чтобы иметь возможность купить жилье в областном  центре, где у нее жил кто-то из родственников и помог бы зацепиться на новом месте. Проданы были все предметы роскоши. Яше оставалась квартира. Вера уехала, а  несколько дней спустя Яша повесился. О том, что это произойдет, Вера знала, потому что при переделе запасенного на зиму лука между экс-супругами, Яков заявил, что лук нужен будет для приготовления поминального обеда.
Показушное счастье нежизнеспособно.
На пенсию ушла Мария Андреевна. Она дорабатывала последний год, и у нее не ладилось с дисциплиной на уроках. Я помогала: лучше зная учеников,  безошибочно вычисляла бузотеров.
Когда Мария Андреевна, как старейшая учительница,  по традиции давала первый звонок в начале учебного года, ей впопыхах даже букет цветов забыли подарить. После линейки она незаметно ушла домой. Я сказала об оплошности Любови Филипповне.  Вопреки моим ожиданиям, она не огорчилась по поводу того, что так все неловко вышло, а ядовито заметила, что есть же такие, которые высматривают недостатки и тычут ими в глаза вместо того, чтобы помочь. Я ничем не могла помочь, потому что тогда была в декретном отпуске и в школу пришла из патриотических чувств: первый звонок в новой школе. Стояла я в толпе родителей, мне тоже цветы не преподнесли, и это было понятно. На этом празднике я была гостьей. Не успела Любовь Филипповна меня отчитать, как ей тут же услужливо доложили, что Марии Андреевне понесли домой большой букет.
Зная нравы и обычаи нашего коллектива, Мария Андреевна ушла на пенсию несколько раньше.
Проанализировав все эти перипетии, я пришла к выводу, что ничего в этой жизни и никому не сходит с рук. Каждый получает то, что заслужил. И вознаграждения за все наши дела прямо пропорциональны этим делам. Хитришь и подличаешь – тем же и воздастся. Примитивен – таковым будет и твое счастье. То есть закон сохранения распространяется не только на явления, изучаемые физикой и химией, но и на этические понятия. Ничто не исчезает и не возникает снова, а лишь переходит из одного состояния в другое.
С мужем я разъехалась. Поняв, что он каждый год охотно ездит на уборку урожая в совхоз, ничего при этом не зарабатывая, потому что там он чувствует себя вольготно. Предложила поработать в Солнечногорске, получить там квартиру. Устроился, на выходные приезжал домой, привозил продукты и мизерное количество денег. Говорил, что мало платят. Это казалось странно, потому что город шахтерский, и  рабочим  платили надбавки.

   Как-то поехала с дочерью к нему и в фойе общежития, где он поселился, увидела стенгазету с карикатурой на обитателей комнаты, где он жил. Изображен был пьяный дебош. Некоторое время спустя мне попался в руки профсоюзный билет его, где были написаны размеры зарплаты и вытекающая из них сумма взносов. Я поняла, что Сергей львиную долю денег тратил, скорее всего, на выпивку, и семье уделял крохи. До меня стало доходить, почему свекровь ставила себе в заслугу накопление денег на книжке. Мне ничего не говорили, чтобы не сорвать женитьбу, так удачно свалившуюся на никчемного сына. Матери он деньги отдавал, а потом, зная, что она прячет их за иконой, потихоньку экспроприировал. Об этом он сам проговорился.
То же он делал и сейчас, несмотря на то, что много денег ушло на его экипировку, лечение. Да и о дочери надо было заботиться. Особенно не могла простить обмана и наглое стремление жить без забот и хорошо, хотя и понимала, что это не по подлости душевной, а по недомыслию.
Решила официально не расходиться. Пусть у Изольды будет хотя бы такой отец, коль не смогла найти в свое время мужа лучше. Отношений с ним выяснять не стала: не было в том смысла. К этому времени мне все уже было предельно ясно. Я больше не удивлялась   тому, как можно так поступать. Нужно было удивляться, что я не поняла раньше, за кого замуж выхожу. Предоставила своему мужу жить, как он привык, и это его устраивало: ничто его не напрягало, не надо было отказываться от привычек. Правда, уровень его жизни сразу понизился, но поскольку Крячко был из породы людей, которым ничего не надо, то трагедии в том не видел.
Время от времени он приезжал в гости к дочери, но стало легче  оттого, что общение было сведено к минимуму. Каждый раз норовил уехать поскорее восвояси, к привычной жизни. Основная трудность  была в том, что Изольда развивалась плохо. Пошла, когда ей было год и семь месяцев. В школе училась с трудом. У меня не выдерживали нервы, когда надо было учить с ней буквы. Началась неврастения. С превеликим трудом закончила она семь классов. По слабости здоровья не могла работать физически, а к умственному труду вообще никаких способностей не было.
Мне предстояло нести по жизни и этот крест. Хуже всего было то, что я часто срывалась, злилась, потом очень тяжело это переживала, понимая, что ребенок требует больше заботы и внимания, чем я, замотанная бытом и необходимостью зарабатывать деньги, могу ему дать.

                Борьба с собственным варварством

Наиболее кардинальные изменения произошли со мной.
Окончательно осознала, какую роль в моем дальнейшем становлении сыграла литература, которой я посвятила свою жизнь. Какое-то время подражание литературным героям помогало мне делать себя. Потом доросла до понимания, что это плакатно. И воображать себя литературным героем – вовсе не означает быть им. Значит, я, хоть и не сознательно, занималась подставой.
Перестала заботиться об общественном мнении. Поняла, что его чаще всего кто-то создает, отсюда его субъективность. Главное – не лгать себе. Ведь все мои поступки зависят от того, насколько мне удалось убедить себя в их необходимости и правильности. Поняла то, что знал самый малограмотный житель самой захолустной деревни: нельзя грешить. Оттого-то большинство из нас и не живет, а бездарно транжирит судьбой отпущенные дни, что сеем вокруг зло, а оно буйно произрастает. И все, походя, не задумываясь.
Настали времена, когда советская идеология себя изжила. Образовалась пустота, которая стала заполняться изотерической литературой, религиозной. Прочитав, пришла к выводу, что это не стоит затрат времени.
Пришла ли я к Богу? Лик изображен на иконе для наглядности. Бог – нравственная категория. Многие ходят в церковь выпрашивать у него благ для себя и близких. В церковной службе есть нечто театральное. Святое и лицедейство – не совместимо. Да и церковь становится в наши дни коммерческой, без Бога. Религиозные чувства разменялись на церковные повинности, исполняемые механически по традиции. Я не прошу у Бога ничего, потому что не ведаю, что для меня благо. Известно, что, если Бог захочет кого-то наказать, он выполнит его просьбу.
Прошло более двадцати лет после встречи с Оксаной Ивановной. И все эти годы у меня в подсознании слова женщины, потерявшей своих детей, очень одинокой:
– Знайте, Валя, Бог есть.
Когда это окончательно поняла, жить стало легче. Из души исчезла злоба на людей, которые живут, попирая законы справедливости. Они ведь дорого платят: здоровьем, не прожитыми годами, одиночеством, недоступностью знаний. Грешные люди теряют здравый смысл, а то и вообще никогда его не имеют. Еще древние знали: если Бог захочет кого-то покарать, он лишает его ума.
В стране шла перестройка. Читать периодику оказалось интереснее, чем жить. На автобусных остановках, в общественном транспорте и прочих людных местах шло бурное обсуждение прочитанного. Появилась возможность получить знания, которые от народа скрывали, и с их учетом переосмыслить всю сумму знаний. Это позволило поднять планку моральных ценностей.
Поняла, что не нужно воевать с несправедливостью, противиться злу насилием. Подставлять ли другую щеку, получив оплеуху? На этот вопрос ответ дает восточная школа единоборств: побеждает всегда тот, кто прав. Агрессия, амбиции, злой умысел изначально обречены.
Злом зла не победить, а только множить. Людей, которые этого не понимают, следует жалеть. Путь к истине труден и долог. Все ли мы имеем хороших наставников в жизни?
Прошло еще десять лет. Жизнь быстро мчится, оставляя о себе воспоминания. Увы, большей частью –  не самые радужные. Хотелось прожить красиво, а получилось не все гладко. И поделом. Хотеть – мало. Уметь надобно.
Не смогла, так как не была адаптирована к жизни системой воспитания. Очень многие люди, не достигшие моего уровня, адаптированы трудовыми навыками и трудятся себе, не мудрствуя лукаво. Те из них, кто поближе к земле, живут на виду сельской общественности и не рискуют нарушать нравственные заветы отцов и дедов. Но, в общем и целом, система нравственных ценностей, складывавшаяся веками, разрушена. Распалась связь времен. И больше всего это сказалось на просвещенной части нашего народонаселения. Еще во время становления моей мамы нравственными традициями охотно пренебрегли, как отжившими и тормозящими прогресс.
Размышления мои не всегда были добросовестными. Не во всем докапывалась до истины, а старалась жизнь подогнать под шаблон, созданный моим пониманием. Это не что иное, как варварство мысли. За нее я наказана житейскими неурядицами.
Я воспитывала в себе навыки усиленного труда, усидчивость, привычку к напряжению всех сил, строгому порядку во всем.  Привитие этих навыков требовало волевых усилий. Чрезмерное усердие отнимало все силы и помыслы настолько, что развитие шло только в заданном направлении. Передозировка привела к тому, что я стала сентиментальной моралисткой, резонеркой и гордилась своим нравственным обликом. Представляла себя гордой, с характером, закаленным в житейских невзгодах, поборницей чести и благородства.
Я поняла, что стремление к счастью – иго, с которым я прожила, и что нужно окончательно и бесповоротно избавиться от этого стремления. Не надо ни за чем гоняться, а воспитывать себя в духе долга. Правило жизни – самоотдача. Не мир со всеми своими благами создан для меня, а я должна отблагодарить Вселенную за свое появление в этом мире. Иначе жить – нечестно. Мое существование должно служить целям мирового порядка.
Почему эту азбучную истину поняла под конец жизни? Думаю, что сознание мое было затуманено житейской суетой. Мы все живем в суете, забывая, что человек – чело века, что значит лицо, личность. Но это когда сумеешь подняться над окружением.
До меня также дошло, что, муштруя себя, я требования к себе механически переносила и на других, считая, что это – норма жизни. Не сразу, не вдруг поняла, что самое плохое в моем характере – критический склад ума. Скорее и охотнее я замечала в людях их слабости и недостатки, чем добрые качества. Руководствовалась при этом, конечно же, великим стремлением к истине.
Общество было нацелено на бдительность, потому что враждебная идеология, искусно маскируясь, ползет из всех щелей. Ей следовало давать достойный отпор, чтобы защитить наш общественный строй – самый совершенный в мире. В нем просто не может быть места ни для чего отрицательного. Сплошной позитив, а если он не сплошной, то это уже вражеские происки.
Бдительность имеет обыкновение перерастать в подозрительность, а критичность – в критиканство, враждебность. Яд этот проник в мое сознание и дал нездоровый плод. Я научилась метко оценивать чужие недостатки, обожая себя при этом за проницательность. И не без основания: люди обычно не выставляют напоказ свои недостатки, а лакируют их под добродетель. В разряд отрицательных типов можно было отнести едва ли не каждого, потому что по-настоящему умные и достойные встречаются весьма не часто.
Я не задумывалась раньше над тем, что люди не переносят чужих копаний в собственной душе да еще с целью поисков негатива. С какой стати? Сам в ней далеко не всегда разберешься. Зато они благодарны за открытые в них достоинства. Тайна обаяния – дать человеку почувствовать все лучшее в нем через мое восприятие.
Так путем проб и ошибок, порой способом «научного тыка» шло постижение духовной грамоты. Были на этом пути подсказки судьбы, особенно когда я их научилась распознавать, были и обманные ориентиры, уводившие в сторону. Я брела к истине.
От автора. Отзывы о повести приходили самые разные, поэтому возникла необходимость объясниться с проницательным (и не очень)  читателем. Одни считают, что повесть - грустная летопись о жизни коллектива, другие - сборник сплетен.
Все эти мнения - в какой-то степени справедливы. Дневниковые записи день за днем со всеми мелочами жизни провинциального городка - и есть летопись.  Сплетен в повести  тоже предостаточно.  Это неотъемлемая часть жизни и даже отличительная черта. Каждый знает о другом больше, чем о себе.  Сплетая правду с вымыслом не всегда преследуют цель опорочить неугодного, а чаще  без  всякого злого умысла пересказывают услышанное и понятое в меру своего разумения. В сплетнях просто была необходимость: завуалировать то, что в коллективе больше ценилась лояльность к руководству, чем творчество.  Но в каждой сплетне - только доля сплетни. В основе всегда некий факт, который преподносят, кто во что горазд.  Достойно только сожаления, что за сплетням не все увидели главное.
Мало в школе осталось учителей, сеющих "разумное, доброе, вечное". Многие были нацелены просто зарабатывать деньги.  Настоящий учитель - личность с чувством собственного достоинства.  Для него человек, занимающий руководящее кресло, не имея достаточного интеллектуально-культурного уровня, - не авторитет.
В повести нет привычного героя, который должен служить образцом для подражания.
 Такие в подобном коллективе - не типичное явление.  Автор дневников  не образцово-показательна. Она только пытается понять себя и происходящее вокруг.  Да и в жизни таких людей не бывает.  В каждом из нас уживается, казалось бы, самое несовместимое.  Но повесть - не без героя. Она о времени, не столь уж отдаленном.  Это период распада образования, повлекшего за собой распад общественного строя, страны, нравственных устоев.