Как скажешь...

                        
    Одинокий мужчина, весьма  почтенного возраста, брёл по аллее. Припозднившаяся осень хлёстко швыряла ему в лицо пригоршни жёлтой листвы, а мелкий дождь, нет — нет, срывался с низко прогнувшегося неба.
    Но мужчина упорно не замечал нападок разгулявшейся погоды. Погружённый в мысли, подобные осени, он в тысячный раз вышагивал по пустынной аллее…
    Михаил Иванович не так давно потерял семью. Трагическая, нелепая случайность унесла её в автокатастрофе, которую, ох как не любил он вспоминать.
    Шли годы… Он давно минул пору средочеловека и уверенно вливался в когорту пожилых. 
    Семью больше не создал, уверовав, что более такой семьи, как и любви, не бывать. Хотя о любви разговоров не любил. Жену — скорее по привычке, а детей да — горячо и страстно.
    На кладбище ходил часто. Убирал, чистил, красил — всё как у людей. 
    Так и текла, ни шатко, ни валко, вполне размеренная жизнь. Многие женщины, особенно разведёнки, клали на него глаз… А что, не пьёт, не дебошир, да и с виду ещё нечего — всё при нём. К тому — же не хилая квартира и машина — ласточка. Но все попытки слабого пола были напрасными…
    И всё — же Михаил Иванович любил… — прогулки. В любую погоду. Даже в ненастную больше…, когда ветер с дождём в лицо. Не спеша, под размеренный шаг, словно детские диафильмы, прокручивал не совсем суразно сложившуюся жизнь…
    … Вот и сейчас, с головой окунулся в юность, когда встретил первую, по настоящему горячую любовь. Казалось от пылающих чувств у него сорвёт крышу. Свиданий ждал, как манны небесной. Смотрел на неё во все глаза. Ловил каждое слово и вдох. Не стесняясь чувств, с удовольствием тонул в её огромных глазах.
    Она отвечала, но сдержанно. Может Пушкин был прав, когда говорил: — Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей. А может очередная покорённая высота, в виде пылкого Миши, была уже не столь интересна для весьма привлекательной девушки.. Ведь так хочется ещё более пылких признаний и приключений.
    На его попытки, от банальных экскурсий в кино или театр, она, слегка надув отточенные губки, отказывалась:            — Ну придумал ещё… 
    Зато на танцы ходила с удовольствием. В танце, её точёная фигурка, была ещё более грациозной и буквально склеивала восхищённые взоры, от которых просто млела.
    В тоже время, была начитанной, сочиняла стихи и весьма недурственно играла на пианино. Мишка в литературе тоже был весьма и весьма подкован. По мимо школьной программы, знал множество стихов. И когда они затрагивали эту тему, он был на седьмом небе. Тогда он, не страшась навлечь гнев своей избранницы, вступал в споры. И это ей похоже нравилось. Но такое было редко...
    И всё — же….
    И всё — же однажды она выдала ему — дав от ворот поворот. Случилось это, в тот самый момент, когда он готовился сделать ей предложение, дабы связать свои судьбы — навечно.
    — Миш… Мне это порядком надоело… Всё канючишь о своей любви… — отчеканила она, — Да, ты мне нравишься и с тобой порой интересно. Но мне нужен другой — огонь! А с тобою… ни каких перспектив, сплошная серость.  Нет —  нет, я не гоняюсь за богатством и положением. Просто Миш, ты, это не моё… Прости, что почти два года морочила тебе голову, а ты вообразил не весть что! Прости и не обижайся…
    Наскоро чмокнув в щёчку опешившего Михаила, она дробно и часто застучала каблучками по отзывчивому асфальту, чтобы уйти из его жизни — совсем — навсегда.
    Он и правда её больше не видел. Конечно пытался найти и по человечески объяснится, но увы… Друзья говаривали, что видели её в другом городе и похоже жизнь у неё тоже не задалась.
    ...Вот и сейчас, он пройдёт мимо чудом сохранившейся скамьи, на которой они любили сиживать, особенно в «литературные» вечера. На ней — же он впервые и поцеловал свою отраду…
    Михаил чуток ускорил шаг. Ветер с дождём продолжать хлестать любителя непогоды.
    Но что такое?… На его скамье, с зонтом в руке, на самом краюшке, сидела одинокая фигурка.
    — Тоже любитель экстрима, — неприязненно подумал мужчина. — Видимо посиделки придётся отменить.
    Чуть замедлив шаг, он слегка приподнял шляпу, чтобы кивнуть в знак приветствия — вежливость и культуру ещё никто не отменял.
    Приподнять — то приподнял, но вместо вежливого кивка — чуть не споткнулся….
    Это была она — его Елена.
     Похоже и она, не смотря на минувшие годы, сразу узнала его.
    — Ты-ы-ы-ы!… — вскрик был обоюдным.
    Широко распахнутые глаза Елены были по прежнему прекрасны. Да Михаил Иванович ни на что другое и не смотрел. Минуту — другую они провели в безмолвии. Нет, они не обшаривали друг друга придирчивым взором. Глаза, и только глаза… И ничего по мимо их не существовало. В них, как в толковом словаре, читалось всё — до капельки. Пронизанные годами, печалью, тоской и бедами, они были живы, а самое главное — любили… Нет не той детской, бесшабашной любовью, а выпестованной годами разлуки, пропитанные мудростью и слегка обесцветившейся синью и от этого ставшими более строгими, выразительными…
     Молчание не тяготило, но явно затянулось.
    — Я присяду?… — Михаил Иванович кивнул на свободное место.
    — Конечно — конечно… — торопливо прошептала Елена и слегка подвинулась.
    Через несколько мгновений их прорвало. Говорили одновременно, стараясь как можно скорее выплеснуть то, что скопилась за прожитые годы.
     Слегка утихомирив первый порыв, незаметно для себя, погрузились в молодые годы, которые, что ни говори были счастливыми.
    Так — же незаметно, Михаил пододвинулся ближе, он вновь был тем — же Мишей, с вихрастой шевелюрой. Немного помедлив, положил узловатую ладонь на вздрагивающую руку Елены.
    — Тебе холодно? — заглянул в глаза.
    Лена вскинулась и посмотрела ещё пристальней.
    Михаил не отвёл взора.
    — Немножко… совсем капельку… — и зябко поёжилась.
    — Можно?… — приобнял он женщину.
    — Как скажешь, Миша. — прошелестела она.
    Новый порыв — души, тела, чувств… Теперь без слов… Нет, это были не те, юношеские неистовые поцелуи юности. Полнокровные, выстраданные, они, как два ручья, наконец слившись воедино, перемешиваясь, наполнялись вожделенной, растущей, как снежный ком, страстью, которой, казалось нет конца.
    Нехотя отстранившись, Михаил взглянул в глаза.
    — Лен, теперь мы всё знаем о нас. Нас, кроме памяти о близких, ничто не обременяет. Может попробуем ещё? Ведь тогда, я так и не успел сделать тебе предложение. Делаю это сейчас… Ты согласна?…
    — Как скажешь... — и она вновь прильнула к нему. Теперь объятия были тесными и жаркими.
    Последующая беседа гнездилась на мечтах, но вполне реальных.
    — Лен… — шептал Миша, — Мы теперь находимся в весьма преклонном возрасте, когда наследников завести весьма проблематично — а так хочется.
    Женщина согласно внимала.
    — Если что… — продолжил мужчина, — Возьмём дитятко из приюта…
    — Как скажешь, Миша… — вновь прошелестела она.
    А осень, словно чувствуя настроение обретших друг друга людей, утихомирила свой пыл. Дождь был столь мелким, что казался невидимым. А вот желтые листья старались вовсю изобразить кружево вечного вальса, но им пропитанным непосильной влагой, это удавалось с трудом.
    Наконец вовсе исчезнувшее время напомнило о себе.
    — Лен, мне кажется, что мы малость припозднились… — рассмеялся мужчина, — Может пойдём домой?
   — Как скажешь…, Миша.
   По ночной, слабо освящённой, мокрой аллее, тесно прильнув друг к другу, медленно плыла пара. Да — да, плыла! И хочется верить, что на этот раз у них всё получится и в Мире родится настоящий, счастливый союз.