Перевал Дятлова. Дополненная версия Ю. Е. Ярового

Краткая справка:

Этот поход начался 23 января 1959 г. и должен был закончиться 13 февраля 1959 г. Маршрут был такой: город Свердловск – город Серов – город Ивдель – посёлок Вижай – Сорок первый участок – посёлок Второй Северный рудник (или просто Второй Северный) – гора Отортен. Основной задачей группы, состоящей из девяти человек, был подъём на североуральскую гору Отортен. Кроме того, группа рассчитывала покорить ещё одну гору – Ойко-Чакур. Поход был сложным (третьей, то есть наивысшей, категории сложности): туристам, представляющим спортклуб Уральского политехнического института (УПИ), по окончании похода предстояло получить высший разряд. Руководитель группы – студент пятого курса радиотехнического факультета УПИ Игорь Дятлов. Остальные участники похода: студенты УПИ Юрий Дорошенко, Людмила Дубинина, Александр Колеватов и Зинаида Колмогорова, молодые инженеры (выпускники того же института) Георгий Кривонищенко, Рустем Слободин и Николай Тибо-Бриньоль, а также инструктор Коуровской туристической базы Семён Золотарёв. 1 февраля 1959 г. туристы соорудили лабаз на берегу реки Ауспии, где оставили запас продуктов и вещей. Через пару часов они вышли к горе Холат-Сяхыл, находящейся в 10 км от Отортена (конечной цели похода). На склоне Холат-Сяхыла (в 300 метрах от вершины горы) вечером того же дня группа установила палатку и устроилась на ночлег. В ночь с 1 на 2 февраля 1959 г. все девять туристов погибли при весьма загадочных обстоятельствах.


Реконструкция событий по Ю.Е. Яровому с моими дополнениями. Часть первая

…
Итак, снова в поход. И снова, в третий раз! Ну, погодите, вы ещё пожалеете об этом!!!
- Летописцем предлагаю Сашку! – объявила Зина, и вся турбанда немедленно вскинула руки.
- Даёшь Колеватова!
Сашка Колеватов – это я. Я, естественно, был против, но Игорь меня успокоил:
- Писать дневник будут все. Твоя обязанность начать.
Я поверил. Я начал. О чём писать, когда все что-то жуют, поют и восторгаются по любому поводу?
Мы, туристы, воображаем, что мы гениальные. А мне бабушка сказала, что мы ненормальные!
Накануне в общежитии Зина уговаривала Юру Дорошенко набить на ботинки стальные подковки. «Чтоб лыжные шипы не резали кожу на подошвах», – объяснила она. Юра отпустил одну из своих шуточек: «Ты и неподкованная резво пляшешь». Зина фыркнула, прошлась довольно нелестно насчёт Юриной физиономии (а по-моему, она неотразима) и союз распался. «Ты ещё получишь», – пообещала Зина, а наши ноги были спасены от подков.
Сейчас Юра сидит в сторонке от Зины и старается не попадать в сферу действия её кулаков. Зины он сейчас боится больше, чем декана. Правда, декан не дерётся, но приказы за плохое посещение лекций и «хвосты» вывешивает часто. Злые языки утверждают, что декану Юра снится даже ночью. Не знаю, насколько это, правда, но беседовать он с Юрой любит. После каждой такой душеспасительной беседы Юра выходит из деканата, высоко подняв роскошную голову. Он идёт по коридору, не замечая никого вокруг, и на его бледном челе написано гордое презрение к мирской суете. Бедные девушки! Они провожают его такими страдальческими взглядами... Увы!

…
Честное слово, глядя на этих симпатичных девчонок, никогда не подумаешь, что в их облике замаскировался сам дьявол. Клянусь вам! Вспомните хотя бы вчерашний день!
На укладку рюкзаков я немного запоздал. Из-за трамвая, конечно. И, тем не менее, меня встретили диким воплем:
- А, явился, тунеядец!
Не успел я возмутиться, как на меня налетели Зина и Люда.
- Гони остатки!
- Какие остатки?
Я изумился совершенно искренне, ибо совесть моя была абсолютно чиста.
- Гони остатки! – наседала на меня Зина. – Я подсчитала, что у тебя от концентратов должны быть остатки.
- Но я не покупал никаких концентратов!
- А кто покупал? Кто покупал концентраты? – повысила голос госпожа Колмогорова.
Выяснилось, что концентраты покупал Слободин. Бедный Рустем! Под бурным натиском он начал выворачивать карманы, а Зинаида бесцеремонно забирала у него всю мелочь.
- Живей выворачивай! – командовала она. – У нас касса не сходится.
Касса – святая святых. Рустик только вздохнул и вывернул последний карман. А Люда тем временем перенесла огонь на Юру Дорошенко:
- Почему сгущёнку не положил? Думаешь, я за тебя потащу сгущёнку? А овсянку куда девал?
- Отцепись, овсянка в рюкзаке. А сгущёнка под столом.
- Почему под столом?
Юра печально поскрёб свой курчавый затылок, развязал рюкзак и засунул туда ещё три банки сгущёнки.
Но это было ещё не всё. Задним числом вдруг обнаружилось, что соль осталась в шкафу, что запасную пару ботинок Коля Тибо засунул в тумбочку, что забыли положить свечи и т.д.
Но наши девчонки были начеку!
- Кто оставил соль? Шляпы! Где запасные ботинки? Колька, тебя спрашиваю! А какой болван не положил в рюкзак свечи?
А Георгий Кривонищенко забыл дома второе одеяло. Он готов был встать на колени перед нашими дамами, только бы они не топали ногами.
Слава богу, лишнее одеяло нашлось у Юрки Юдина. Юрка – добрейшая душа. Он готов расшибиться в лепёшку, только бы все улыбались. Но не тут-то было!
- Юрка! Опять поблажки?
И Зина решительно отрубила:
- Здесь не тайга. Съездит домой.
Вот какие они у нас! А вы говорите – женщины...

…
Если бы я был королём, я бы назначил трубадуром Юрку Юдина. Не своим, конечно, трубадуром, а нашего доблестного командира. Юрка не признает поговорки «не поминай имя бога всуе» и почти каждую фразу начинает с прославления подвигов Игоря: «А вот Игорь...» и так далее.
И ещё наш Юрка обожает говорить о романтике. Как, например, сейчас:
- Зимний туризм – это мужество и романтика. Трескучий мороз, обледеневшие бахилы на ногах, раскалённая посреди палатки печка, от которой всегда пахнет палёной шерстью, и страшно холодные одеяла. И две недели – ни единой души. Да здравствует зимний туризм!
Обычно Юрка смущается и краснеет. А сейчас он прямо Цицерон. Разница лишь в том, что Цицерон произносил свои речи с трибуны и целому сенату, а Юрка – с верхней полки и одному-единственному Семёну Золотарёву. Сёма слушает. Он ещё не знает, что Юрка о романтике может говорить по пять часов кряду.
- А вечером, – продолжает с жаром Юрка, – когда от усталости голова не держится на плечах, снова работай: руби-пили сухостой, ломай еловый лапник, растягивай окаменевшую палатку...
- А зачем ты голову берёшь в поход? – ехидно интересуется Сёма. – Оставил бы дома...
Сёма тоже смущён. Но совсем по другой причине. В нашей группе он новичок, ещё не освоился.
Там, в Свердловске, на вокзале, Семён ждал нас на перроне, небрежно опершись плечом о киоск. У его ног лежал рюкзак с толстыми, подшитыми войлоком лямками. Рядом стояла пара лыж. Я думаю, что он нас не просто ждал, а готовился к дипломатическому представительству. Поглядывал на станционные часы, вздыхал от нетерпения и вполголоса, чтобы не привлечь внимания милиции, напевал: «Мой костёр в тумане светит...».
Окончательно мы познакомились уже в вагоне. Сёма каждому жал руку большими шершавыми ладонями, потом в полупоклоне прижимал ладони к сердцу. Когда очередь дошла до Люды, Семён пропел: «Любви все возрасты покорны...».

…
Вагон качает, по стёклам бегут зыбкие тени, а колёса на стыках напевают однообразную бесконечную песню.
Я люблю слушать перестук колес. Большинство людей в дороге спят. А я вспоминаю и мечтаю.
Вдруг вспомнилось, как в прошлом походе удирал от града, крупного, с голубиное яйцо, Юрка Юдин. Хочется смеяться, и я зажимаю рот ладонями, чтобы не расхохотаться вслух. Юрка бежал, прикрыв макушку руками, а на его лице был неописуемый ужас.
Почему мне не сидится дома? Моя мама перед каждым походом смолкает, тычется из угла в угол и в сотый раз переспрашивает: «Люся, а когда у тебя этот самый контрольный срок?». И я ей в сотый раз объясняю, что такое контрольный срок, почему мы должны вернуться тютелька в тютельку, день в день, час в час и, наконец, беру красный карандаш, лист бумаги и крупно пишу: «Мамочка! Жди меня и я вернусь!». И ставлю дату контрольного срока. Мама вешает лист на кухне и качает головой.
Уже полночь. Вагон качает. Вправо, влево. Ребята благородно уступили нам с Зиной нижние полки. Я прекрасно устроилась на одеялах и куртке.
Как началась моя походная жизнь? Однажды Зина затащила меня в свою турсекцию. Там она меня познакомила с парнем, который, по её словам, был «просто мечта». В прошлом году, летом, она ездила с ним куда-то на Северный Урал. «Просто мечта» оказался круглолицым блондином: причёска под «бокс», а глаза спокойные, безмятежные. «Привет, я – Игорь Дятлов». «А я – Люда Дубинина».

…
Итак, мы на лыжах. Нам пока везёт: мороз около пятнадцати, затишье, а снега-то!
Снег такой чистый, белый, ровный, – как ватман высшего сорта. И все жаждут запечатлеть на нём свои автографы.
Нам крупно повезло: у нас появился попутчик – дед с плутоватым лицом. На голове у деда красовалась серо-рыжая заячья шапка. Видно, зайца пустили в скорняжное дело, когда он успел перекраситься только наполовину.
Старик гордо восседал на розвальнях, от заиндевевшей лошади валил пар. «Нно! Тпру-у!».
Дедушка Слава оказался весёлым попутчиком. Поговорив о том, о сём, он милостиво предложил нам свалить рюкзаки к нему в розвальни.

…
Когда прибыли в посёлок – заброшенный, без крыш, окна перекрещены досками – устроили двухчасовой привал. Здесь с Юркой Юдиным случилось несчастье. Точнее, с его ногой. Это первое и, дай бог, последнее осложнение в нашем походе.
Наш Юрка – страстный геолог. В погоне за своими камнями он забирается в такие дыры, что нередко приходится его оттуда вытаскивать за ноги. Вот и на этот раз он расковырял снег и обнаружил под ним породу, в которой вполне могли быть розовые сердолики. Ковырял, ковырял Юрка мёрзлую породу, да и съехал в старый шурф. Поднялся, а нога не разгибается. Когда ребята принесли Юрку, под коленом у него оказался кровоподтёк величиной с блюдце. Зина ужаснулась: то ли ушиб, то ли перелом. Во всяком случае, нужен холодный компресс, полный покой и обязательно рентгеновский снимок. Перевязали мы Юрке ногу и пригорюнились: надо возвращаться. Но Юрка заупрямился: сам доберусь до дому. Сам испортил себе поход – сам и должен страдать. Его неожиданно поддержал дедушка Слава: «Чего там, довезу и посажу аккуратным образом в поезд. Али я не человек? А вы уж идите, идите...».
Перед отъездом Юрка раздарил все тёплые вещи: меховой жилет, варежки, носки, свитер, штормовку. Продукты он тоже нам оставил. С собой на дорогу взял только немного колбасы и банку консервов. Меховой жилет – предмет всеобщей зависти – достался Юре Дорошенко.
Добрейшая душа, наш Юдин. У него длинные ресницы, ямочки на щёках и удивительная способность смущаться по любому пустяку. У Люды с Зиной он – бессменный паж. «Юрик, я хочу пить!», «Юрик, я завтра дежурная, пойдёшь со мной утром за водой?», и он безропотно приносит воды, с радостью соглашается помочь приготовить завтрак. Когда в группе кто-то сердится, Юрка смущённо похлопывает своими девичьими ресницами и старается всех примирить.
Мы сфотографировались на фоне заброшенных домов, и Юрка уехал с весёлым дедом.
- Передай, что контрольный срок переносится на два дня! – закричал ему вдогонку Игорь.
Два дня – Юркины продукты. Лишние продукты – лишние два дня.

…
Туристу песня в холод, как тулуп... Туристы поют постоянно.
В нашей штопаной палатке (господи, где она только не побывала вместе с нами!) довольно прохладно. Ветерок в шесть-семь баллов раздувает бока, палатка скрипит и жалуется...
Мой пятый турпоход ознаменовался очередным признанием Юры Дорошенко: «Эх, Зиночка! Почему ты так несерьёзно относишься ко мне и моим чувствам?»
В походе оттаивают и добреют даже такие стойкие циники, как наш курчавый Юра.
Я давно заметила, что к концу похода мы становимся близкими и похожими друг на друга. В нас образуется что-то общее, что объединяет нас, делая почти одинаковыми.
Отличная у нас турбанда! Все острят, все забияки, но главное – мандолина! На ней играет Рустик и с удовольствием учит других. Я больше всех желаю приобщиться к мандолине. Рустик – идеальный учитель: терпеливый, вежливый, тактичный. Вообще, Рустем Слободин сразу располагает к себе любого: врождённой интеллигентностью, манерой общения, открытым взглядом, доброй улыбкой. Путешественник он бывалый и на вопрос, каков его туристический стаж, отвечает: «Двадцать три года» (а ему от роду и есть двадцать три). Его родители – научные работники. Отец брал обоих своих сыновей в походы чуть ли не с их младенчества, втроём они исходили множество троп в самых разных уголках страны. Я очень привязалась к Рустику за время нашего похода. Он такой решительный, серьёзный, очень много знает, и кажется совсем взрослым, хотя я всего на год моложе его. Он очень обаятельный и у него такая хорошая улыбка! Я уже три раза с удовольствием дежурила с ним на пару. А как он играет на мандолине! А как поёт! Слушала бы и слушала…
Наш главный остряк – Коля Тибо. Это удивительный человек, совершенно незаменимый в походах. Он умеет всё: моментально развести в любую погоду костёр, найти безнадёжно потерянную тропу, развеселить пригорюнившихся товарищей и заставить их хохотать во всё горло. Ещё он здорово рисует и с ювелирной точностью наносит на бумагу наши туристические маршруты. В походах он позже всех ложится спать, а вот утром встаёт раньше всех. Внешность у Коли очень колоритная: смуглое подвижное лицо, копна чёрных волос, чёрные глаза под густыми бровями. Он наполовину француз и его полная фамилия весьма сложна – ТибО-БриньОль (а мы мало того, что сокращаем сию благородную фамилию до «Тибо», так ещё и ударение ставим на «и» вместо «о»). Коля – поздний ребёнок у своих родителей, его отец давно уже умер, а мама любит сына до невозможности, можно сказать, боготворит. Говорят, что Колина мама во время наших походов теряет покой и сон, не находит себе места, постоянно мучается какими-то предчувствиями и приходит в себя, только воочию увидев вернувшегося из очередного странствия своего обожаемого сына.
…
Георгий Кривонищенко – умный. Этот факт не оспаривается никем, даже Юрой. Но когда до меня дошла очередь торить лыжню, я тотчас переменил мнение об умном Георгии. Дело в том, что он предложил разгрузить головного от рюкзака. Пусть протаптывает лыжню налегке, а рюкзак подождёт сзади. После этого следовало вернуться к рюкзаку, немного отдохнуть и уже потом, захватив рюкзак, вперёд – за уходящей группой. Сначала мы обрадовались – гениальная идея! А потом...
Одно дело – втянулся и идёшь с рюкзаком. А тут – сбрасывай и снова наваливай на себя рюкзак. Сплошное издевательство. А по методу Георгия – отдых и увеличение скорости. Сей метод был тщательно расписан и обсуждён на вечернем кострище.
Первым свой метод испытывал изобретатель. Он радостно сбросил рюкзак и с победным кличем бросился в бой со снегами. Он в упоении топтал снег, во всё горло пел утёсовский марш «Легко на сердце от песни весёлой...», а необъятные снега злорадствовали над изобретателем. Цену своему методу Георгий узнал, когда пошёл вторым. Он уже не пел оптимистических маршей. На него было жалко смотреть. С тяжеленным рюкзаком Георгий утопал в лыжне по колено. Да и лыжнёй эту неровную борозду, пропаханную ногами Игоря, назвать можно было лишь с изрядной натяжкой. Но Георгий не издал ни единого стона. Он чувствовал себя первооткрывателем и ему не позволял стонать престиж.
«Как дела?» – спросил Игорь, и Георгий тотчас остановился. В его потускневших глазах светилась глубокая признательность Игорю за возможность перевести дыхание.
А потом пришла и моя очередь. Всё-таки самое приятное в методе Георгия – отдых на оставленном рюкзаке. «Рустик, ты там не заснул? Давай, догоняй!» – донёсся до меня издали голос нашего командира. Когда я поднялся с рюкзака, ребята, конечно, уже ушли за поворот реки. Поверх острозубой тайги темнели горные вершины. Утром они казались синими, почти голубыми. А сейчас сливаются с тайгой. Скоро мы будем их штурмовать. Каково там сейчас, под облаками?..

Конец первой части

2005 г.