Баррикады. Глава 47

Глава 47. Поиски партизана


Специфика работы сотрудников департамента государственной безопасности была такова, что многие процедуры имели затяжной характер и выполнение какого-то формального, казалось бы, действия часто занимало часы рабочего, а часто и личного времени. Поэтому, приехав в военный госпиталь, дэгэбисты разделились на группы – капитан Егоров пошёл договариваться о его допуске к Анастасии Артамоновой, а лейтенант Решко направился прямиком в палату, где находились его коллеги – пострадавшие спецназовцы Анатолий Долгоруков и Руслан Кувалдин.

Вести молодчика по коридорам военного госпиталя, и уж тем более показывать ему палату, в которой находились на излечении его коллеги, он не собирался. Того требовал и медицинский протокол – военный госпиталь был учреждением закрытого типа, посторонние пропускались только по спецпропускам, получить которые, если ты не сотрудник правоохранительных органов и не родственник пациента, было не так уж и просто. Задержанного Карпенко вместе с двумя оперативниками, которые его конвоирали, Решко оставил в комнате ожидания на первом этаже – единственное место, где позволялось находиться посторонним, и то под наблюдением охраны, а сам направился на третий этаж, где находился корпус, предназначенный для силовиков департамента госбезопасности.

Пройдя на пост медработников, находящийся на этаже, Решко поинтересовался у медбрата, где ему найти своих товарищей. Тот посмотрел в журнале и сообщил, что сейчас они находятся на втором этаже, и назвал номер палаты. Решко это показалось странным, так как на втором этаже находился корпус для участников Великой Отечественной войны, к которым его ребята не подходили ни по возрасту, ни по статусу.

«Странно, что их определили именно сюда, – думал, смутившись, Решко. – Неужели в военном госпитале не хватает палат?». Но это было исключено, так как в мирное время госпиталь всегда держал койки с огромным запасом. «Или, может быть, здесь лучше техническое оснащение?». Но это бы тоже выглядело странно, так как в других корпусах пострадавших принимают постоянно, и помощь часто требуется не меньшая, чем ветеранам Великой Отечественной.

Он спустился на второй этаж и прошёл в палату, номер которой ему назвали. Белые стены, две койки, стоящие по обе стороны от окна, и расположенные возле них прикроватные столики составляли основную часть интерьера двухместной больничной палаты для ветеранов. Сама палата состояла из тамбура, ведущего в санузел с душевой кабиной. Здесь же, в тамбуре, стоял холодильник, небольшой столик с электрочайником, над которым висел шкафчик, хранящий в себе чашки, ложки и наборы с чаем, кофе и полезными безалкогольными напитками.

На одной из коек сидел, опираясь на клюку, совсем древний старик, которому по внешнему виду было далеко за девяносто лет. Сам он больше походил на обтянутый кожей скелет, нежели на человека. И только в выцветших глазах ещё светился огонёк жизни. Решко узнал его. Это был именно тот дед, которого по наводке сотрудницы ДГБ Анастасии Артамоновой скрутили спецназовцы в приёмном покое Первой городской больницы. 

Старик увлечённо рассказывал, а его ребята сидели на соседней койке и внимательно слушали.

– А я знаете, что думаю? Не мог этот паренёк разрисовать свастикой мемориал, – со стариковской хрипотой в голосе протянул ветеран. – Даже когда я на него набросился с палкой, он ведь только уворачивался от ударов, и даже выдрать её из моих рук не попытался.

– То есть, проявления агрессии вы в нём не увидели? – уточнял Руслан, двадцатипятилетний спецназовец, высокий и накачанный, с правильными чертами лица и прямым носом.

Внешне он чем-то походил на античных спортсменов, с которых греческие скульпторы лепили свои статуи, и до работы в подразделении ДГБ увлекался культуризмом и неоднократно участвовал в чемпионатах Причерномории, где занимал призовые места.

– Да какой агрессии, парни? Это я проявил агрессию, ударив его по башке. И то лишь потому, что он отвлёкся, рассматривая вошедшего мужчину, – кряхтел старик. – Он знаете больше на кого похож? На наших партизан, которые переодевались в фашистскую форму, проникали в их расположение и устраивали там диверсию.

– Вы сказали, что он похож на партизана. Почему? – вмешался в разговор второй спецназоцец, Анатолий.

Он был старше своего напарника. Тоже в хорошей физической форме. Немногословный и задумчивый. Анатолий считал, что они имеют дело не просто с отморозком или зарвавшимся нацистом, а с психом, причём очень умным и находчивым, действия которого невозможно вычислить логикой обычного человека.

– У меня глаз ещё с войны намётанный. Ну я их по внешнему виду и поведению определяю, – ветеран сделал паузу, подбирая слова. – У него поведение осторожное было. Выполнит задачу и сбежит, чтобы не раскрыться перед врагами.

– Вы говорите о какой-то задаче…

– Ну, он за девчонкой пришёл. И задача, я предполагаю, стояла в том, чтобы помочь ей сбежать.

– Прямо Штрирлиц и радистка Кэт, – рассмеялся Руслан.

Решко тоже захохотал у входа, и ребята обернулись на смех своего товарища.

– О, Борь, а мы тут дедушку проведать зашли, – радушно произнёс Руслан. – Всё-таки из-за нас пострадал. Неловко. А сейчас вот беседуем о личности нападавшего.

– Занятная дискуссия, – отозвался Решко, заходя в палату. – С вашего позволения я тоже присоединюсь.

Он глянул на ветерана. Тот кивнул и указал на место рядом с собой. Решко взгромоздил свою огромную тушу на койку, отчего та даже скрипнула.

– Вы говорите, что пришёл он за девушкой. Почему вы сделали такие выводы?

– Ну, я пока своей очереди ждал, обратил внимание на двух ребят в медицинских масках. Больными они не выглядели. Маски им скорее были нужны как прикрытие. – Для своего возраста старик говорил на удивление связно.

– Простите, а вы в каком подразделении служили?

– Разведка, – с гордостью ответил дедок. – И сам в форму противника переодевался, чтобы планы их поганые вынюхать, и в расположение проникал, и пленных выводил. И внимание фашистов на себя отвлекал, чтобы они выиграли время и успели скрыться. И с партизанами дело иметь тоже приходилось. Потому и говорю: он вёл себя таким же образом. И хреновину эту притащил, чтобы ваше внимание отвлечь. И лицо себе перед этим измазал, чтобы вы его опознать не смогли.

– Занятно… – протянул Решко. – А что ж вы, если это всё тогда видели, сразу не рассказали?

– Так я до этого только здесь и додумался! – молвил ветеран. – А если бы додумался раньше, то точно бы ничего не сказал, потому что свои своих не выдают.

– Вы его так сразу в «свои» записали, – в голосе Решко слышалось недовольство. – А как же тогда это «свой» наших ребят шокером вырубил?

– Э, нет! – ветеран покачал головой. – Знаете, что я думаю? Этот партизан вырубил ребят лишь потому, что ему уйти было нужно. Уйти и при этом не раскрыть себя.

Решко переглянулся с пострадавшими спецназовцами. Те слушали догадки ветерана с большим интересом.

– Скажите, а вы этого, хм, партизана хорошо запомнили? – продолжал Решко. – Опознать сможете? Он здесь, в этом здании. В наручниках и под присмотром. Спуститься сможете?

При словах о парне в наручниках дед сглотнул, достал из кармана пижамы пластинку с валидолом, выдавил таблетку и сунул под язык.

– Если надо, опознаю, – с таблеткой во рту выговорил он. – Только ж вы с него не спрашивайте во всей строгости. Я знаю, вы умеете. Мало у нас таких осталось, которые с фашистами борются.

Фраза про борьбу с фашистами резанула Решко. Что это? Старческий маразм? Идеализация? Или же этот разведчик на пенсии знал, что говорил?

Они вышли в коридор, прошли к лифту и спустились на первый этаж. Ветеран опирался одной рукой на клюку, а другой – на жилистую руку  Руслана. На кушетке в зале ожидания всё так же сидели задержанный молодчик и по обе стороны от него двое оперативников. Взглянув на парня в наручниках, старик выдохнул и улыбнулся.

– Это не он, – покачал головой ветеран. – У этого рожа как у побитой собаки. А у того взгляд такой, что на расстрел вести будут, а он будет с презрением смотреть в лица своих палачей.

Решко задумался. Это был второй человек после вокалистки группы “Nord Star” Марины Подкопаевой, который не идентифицировал задержанного Карпенко с тем, кто мог напасть на спецназ в больнице. Конечно, особист допускал мысль, что Марина могла попросту выгораживать своего бывшего парня. Точно так же по каким-то своим мотивам его сейчас мог выгораживать и старик. Вот только против невербалики не попрёшь. Во взгляде ветерана читалось к сидящему на кушетке явное презрение.

– Это ты, что ль, над памятником жертвам нацизма глумился? – бросил ему ветеран.

Тот явно испугался и опустил свой взгляд.

– А глазки-то у тебя бегают. Как у предателя, которого взяли с поличным, – говорил старик обличающим тоном. – Снять бы с тебя штаны и отхлестать по жопе. Может, умнее бы стал. Ты хоть знаешь, сколько крови было пролито теми, в честь которых был установлен этот мемориал?

Он погрозил клюкой молодчику.

Решко снова переглянулся с ребятами.

– Спасибо, вы нам очень помогли, – обратился особист к ветерану. – Возвращайтесь к себе в палату, я помогу.

Он протянул старику свою мускулистую руку. И уже доведя ветерана до его палаты и усадив на кушетку, Решко задал последний, важный вопрос.

– Вы говорили, что этот «партизан» пропустил удар, отвлёкшись на мужчину. Не помните, на кого именно он смотрел?

Ветеран молчал, но по-стариковски покряхтывал.

– Не помните, или не хотите говорить? – высказал догадку особист.

– Не хочу, – признался старик без тени смущения.

Впрочем, вычислить это для дэгэбиста со стажем было не проблемой. В этот момент в больничный коридор заходили трое: ректор АКУ Семён Караваев, чиновник мэрии Иван Стешкин и руководитель местного интернет-издания Александр Громов.

Пожелав ветерану скорейшего выздоровления, Решко вышел. Когда за особистом захлопнулась дверь, ветеран налил в кружку воды и вставил туда старый советский кипятильник. Он прекрасно помнил, что партизан обратил внимание на седовласого мужчину в пиджаке, причём на его лице читалось удивление, как будто парень не ожидал его здесь увидеть.

Распрощавшись с дедом, Решко вернулся на первый этаж. Парня усадили на одну из коек, а на стульях напротив него присели оперативники. При виде двух накачанных парней с грозными лицами Карпенко ссутулился и скукожился ещё больше.

– Что скажете? – произнёс Борис Решко.

Анатолий присмотрелся к задержанному и скептически ухмыльнулся.

– Не он, – покачал он головой. – Хотя внешность похожа, но у этого выражение лица какое-то не такое. Слишком жалобно-тупое. У того непроницаемое было. Как у робота.

– А ты, Руслан, что думаешь? – Решко ждал ответа второго.

Тот продолжал внимательно разглядывать Карпенко. После чего обратился к своему коллеге.

– Борь, а мы бы не могли его раздеть? И… как-то в движении на него посмотреть, – с сомнением сказал силовик. – Понимаю, что придётся снять наручники, но… Морда его мало о чём говорит. Тело бы увидеть.

От услышанного Карпенко стушевался, на лице застыл испуганный взгляд. «Раздеть» и «тело» в его понимании явно означало что-то нехорошее.

– Тогда предлагаю провести следственный эксперимент, – тут же скреативил Борис Решко. – Проведём его в спортзал. Там же снимем с него и наручники, и всё остальное. Парней там много, убежать не дадут.



* * *


Наталья Бабенко сидела в ординаторской, с грустью глядя на пачку, в которой осталась всего лишь одна-единственная сигарета. За окном барабанил неутихающий дождь, крупные капли стекали по оконному стеклу. Сигаретный запас закончился ещё прошлым вечером, но она так замоталась, что не успела пополнить его вовремя. Курить хотелось невероятно. Но стоило ли оно того, чтобы промокнуть под пронизывающим осенним ливнем? Игра явно не стоила свеч. Равно как и отправлять за сигаретами водителя. Бабенко считала это ниже своего достоинства. И хоть в НИИ было немало курящих сотрудников, руководитель блока «Т» не могла переступить через себя и как подросток пойти «стрелять сигареты». Она с надеждой посмотрела на небо. Но его заволакивали беспросветные тучи.

«Выпить кофе и перетерпеть? Или достать эту последнюю?».

Однако за сегодня чашек кофе было выпито предостаточно. Взгляд Бабенко упал на бутыль айвового сока, стоящий в углу. Спустя минуту перед ней стояла кружка сока, которую Наталья с наслаждением потягивала. Она снова открыла пачку и задумчиво посмотрела на единственную сигарету. Вспомнился момент далёкого прошлого.

Она тогда заведовала лабораторией. К ним прислали новенькую сотрудницу, недавно переведённую из Дальневосточного НИИ Генетики и экспериментальной медицины. На момент её появления Наталья знала, что по национальности она сербка. Её родители работали на одном из военных объектов, расположенных на опытной станции Кораллово на Камчатке, и она родилась уже там.

– Знакомьтесь, это наш новый сотрудник Драгана Джурич, – представил начальник блока «Т» худющую мрачную девушку с бледной, почти белой кожей и густыми чёрными волосами, заплетёнными в длинную тугую косу.

– Ещё запомнить и выговорить надо, – схохмил кто-то из молодых сотрудников.

Новенькая взглядом нашла в толпе белобрысого парнишку, который это сказал.

– Можно просто Дана, – уточнила она, пронизывая остряка взглядом. – Представьтесь, пожалуйста, чтобы я тоже смогла запомнить и выговорить.

Прошла неделя – и имя Дана трансформировалось в привычное уху местных Дина. Молодые сотрудники НИИ мужского пола испытывали повышенный интерес к новой сотруднице и даже пытались познакомиться с ней поближе, но нарывались на колкие фразы, а иногда и выражения на её родном сербском языке, значения которых они не понимали, но догадывались, что это, по всей видимости, что-то матерное. А некоторые остряки, попав на крепкий язык Дины, и вовсе нарекли её «баба с косой». Прозвище вызывало на лице сербки снисходительную улыбку.

Поначалу девушка больше отмалчивалась и занималась своей работой. Но стоило сотрудникам начать разговор относительно изготавливаемых препаратов или новых методов исследований, она не оставалась в стороне. Смело подходила и с интересом слушала. Особенно её интересовала тема разрабатываемых в НИИ радиопротекторов – препаратов, защищающих людей, оказавшихся в зоне облучения от радиационного воздействия.

Такое поведение новой сотрудницы для заведующей лабораторией Натальи Бабенко показалось подозрительным. И как-то октябрьским осенним вечером, когда рабочий день подошёл к концу, Бабенко вошла в лабораторию. Сотрудники к тому моменту уже разошлись по домам. Все, кроме Джурич. Она в белом халате сидела за столом и рассматривала в микроскоп какой-то образец.

– Дина, вот скажи мне, тебя родители не учили, что некорректно подслушивать разговоры других людей? – бросила Наталья и одарила сербку злым взглядом, однако та не стушевалась.

Дина оторвалась от микроскопа и посмотрела исподлобья на заведующую лабораторией.

– Меня учили впитывать знания, которые могут пригодиться в жизни, любым доступным мне способом, – коротко ответила она и продолжила изучать образец.

– И как же тебе в жизни могут пригодиться знания про радиопротекторы?

– Всё просто. Если Военный Альянс перейдёт в агрессивное наступление и начнёт применять грязные бомбы, я смогу оказать помощь пострадавшим.

– Вот скажи мне, Дин, как по твоему мнению? Причерномория сейчас представляет угрозу для Военного Альянса?

– С распадом Союза Причерномория показала себя как слабая и зависимая от Запада страна, к моему большому сожалению. А эти знания мне пригодятся у себя на родине.

Бабенко понимала, что её подчинённая имеет в виду Сербию, откуда родом были её родители. И действительно, исходя из политической обстановки, тучи над Сербией сгущались. Разведка передавала данные, что Альянс разворачивает подготовку к военной операции против непокорной страны. Сербия уже запрашивала поддержку у союзных стран на дипломатическом уровне, однако власти Причерномории не желали нужным в этот конфликт вмешиваться.

– Смотри, Дин, ты ходишь по очень тонкому льду. То, что ты всё так здесь всё «вынюхиваешь», заметила не одна я. И твои действия уже можно расценивать как шпионаж. И если выяснится, что данные об экспериментальных препаратах и проводимых нами исследованиях ты передавала «себе на родину», ты окажешься за решёткой. Статья тяжёлая, соответственно, и срок по ней будет большой.

– Я вас поняла. Я буду осторожнее, – чуть тише проговорила сербка.

«Херасе, поняла она! Упёртая, как стадо баранов», – подумала Бабенко и потянулась за пачкой сигарет. Та была пуста. За окном барабанил дождь. В такую погоду высовывать нос наружу не хотелось. А стрельнуть было не у кого. Все разбежались по домам.

– Динка, у тебя сигареты есть? – с надеждой произнесла она.

– Не курю, – мрачно ответила черноволосая сербка.

Ларёк, в котором торговали всякой всячиной, находился недалеко от военного госпиталя, на территории которого базировался НИИ, но до него ещё надо было дойти. Наталья с горечью посмотрела на свои замшевые полуботинки, представив, как они промокнут насквозь и потеряют свой вид, потом перевела взгляд на свою подопечную, обутую в берцы. «Динку, что ли, послать? Хотя, идея дрянь. После того, как я на неё наехала…».

Накинув на куртку дождевик, Бабенко выбежала из НИИ к местному ларьку под таким же проливным дождём. Ветром с её головы сорвало капюшон дождевика. В этот момент какой-то автомобиль, проезжая мимо внушительной лужи и не сбавив скорость, окатил её водой.

– Козёл! – крикнула Бабенко ему вдогонку.

Возвращалась обратно она замёрзшая и злая, с мокрыми волосами и струями воды, стекающими по лицу. Дойдя до лаборатории, Наталья со злостью сдёрнула с себя дождевик и подставила озябшие руки под обогреватель. Подержав их минуту, она наконец распечатала заветную пачку и, вытянув оттуда сигарету, открыла форточку и с наслаждением закурила.

– Оно того стоило? – с иронией бросила Дина.

Она в белом халате сидела за столом и рассматривала в микроскоп какой-то образец.

– Что именно? – переспросила Наталья.

– Ты злая, замёрзшая. Ещё и в обувь, вероятно, придётся бахилы пихать, чтобы ноги не промокли окончательно. Хорошо, волосы короткие, высохнут быстро. Но неужели эта пачка сигарет того стоила?

– Девочка моя, – сквозь зубы, едва сдерживаясь, произнесла Наталья. – Ты сейчас лезешь в бутылку. Я ведь могу и матом послать.

Она сняла свои полуботинки и поставила их сушить на батарею.

Дина встала из-за стола, подошла к тумбочке и включила электрочайник,

– Посылай. А я пока тебе чая сделаю, – в этот момент её голос прозвучал миролюбиво.

Чай готовить Дина любила. Делала это она по особому рецепту, заваривая различные сушёные травы. Так, через пару минут на столе Натальи стояла керамическая кружка с дымящимся отваром чабреца, липы и толчёного шиповника, от которого исходил приятный аромат.

Сербка полезла в сумку и достала оттуда кусочек фруктового мармелада и разрезала его пополам. Одну часть протянула Наталье, а вторую закинула себе в рот. Наталья откусила мармелад и с трудом прожевала. Сплошная химия, кислота, подсластители. А вот она уж умела делать настоящий мармелад. В голове мелькнула мысль, что надо бы угостить Дину — в ответ на её дружелюбный жест в виде приготовленного травяного чая, от которого Наталье действительно стало легче.

Она снова глянула на подчинённую. Та как раз открывала свою тумбочку и вытащила из сумки коробку с айвовым соком. В тумбочке стояло ещё как минимум пять таких же коробок. Не сказать, что сок из айвы был в Адмиральске прямо редкостью. Зачастую он долго оставался на полках в магазинах, поскольку местные предпочитали ему яблочный, вишнёвый и мультифрукт. А этот могли купить для разнообразия. Но так, чтобы кто-то целенаправленно покупал его и хранил, Бабенко видела впервые. Она смотрела, как Дина наливала сок в свою чашку и с наслаждением пила крупными глотками.

– Впервые вижу человека, который так любит айвовый сок, – не без удивления бросила Наталья.

– Это у меня с детства, – на лице Дины промелькнула такая редкая и нехарактерная для неё улыбка. – Моя мать очень любила. У неё на родине много айвы растёт. 

А спустя два дня Бабенко приволокла из дачи трёхлитровую банку с консервированной айвой.

– На вот, Динка, держи. Айвовые дольки. Это покруче твоего мармелада будет. Сама консервировала. Никакой химии! – гордо демонстрировала Наталья сербке свой натур-продукт.

Янтарные фруктовые дольки пробуждали аппетит и приковывали к себе взгляд. Сербка посмотрела на банку с явным интересом. Не теряя времени, достала из сумки походный нож и вскрыла её. Съев несколько долек, она закрыла глаза.

– Эти кусочки просто объедение. Спасибо, Ната. – Лицо Дины снова расплылось в улыбке, а глаза по-детски заблестели искорками.

Бабенко в этот момент странно расчувствовалась. Имея дачу в живописном месте у реки Южный Буг возле самого маяка, она летом и осенью все выходные посвящала консервированию. Из фруктов и ягод готовила разные соки, варенья, а овощи мариновала. Сотрудники НИИ отмечали кулинарный талант заведующей лабораторией. Но так открыто и по-детски, как Динка, её гастрономическим шедеврам ещё никто не радовался.
 
– И варенье айвовое у меня есть. Тоже приволоку… – зарумянившись, ответила Наталья.

А в выходные они вместе с Диной поехали к Бабенко на дачу, собрали урожай айвы с деревьев, ещё килограмм тридцать купили на местном рынке – и закрутили огромное количество банок с айвовыми дольками и бутылей сока. Этого запаса её подопечной хватило до весны. Потом несколько лет подряд Дина сама предлагала Наталье приехать и помочь с закрутками.

Сейчас, поглядев на початую банку айвового сока, Бабенко горько вздохнула. В январе 1999 года Джурич уволилась из лаборатории и уехала в Сербию. Спустя пару недель после её увольнения на складе блока «Т» обнаружили недостачу некоторых экспериментальных препаратов, среди которых были и пресловутые радиопротекторы, разрабатываемые для военных и гражданских. Доступ к складу был у Джурич. Но начальник блока «Т» тему быстро замял, списав пропавшие препараты как образцы, не прошедшие исследования и направленные на утилизацию. В противном случае, сам факт того, что работающая в НИИ иностранка вывезла с собой кучу препаратов, сулил многим не только выговоры и увольнения, но и грозил лишением свободы.

В марте Военный Альянс развязал против страны вооружённый конфликт. Сербские города утюжили ковровыми бомбардировками, применяли и запрещённые конвенцией ООН фосфорные бомбы и бомбы, начинённые обеднённым ураном. Успела ли Дина применить похищенные радиопротекторы, Бабенко не знала. Связь с Джурич потерялась в начале апреля. А спустя полгода Наталья узнала, что бывшая сотрудница НИИ числится пропавшей без вести.

Время шло, а Наталья всё ещё продолжала по привычке делать айвовый сок и мармеладные дольки. Пару-тройку банок в год она обязательно закрывала и вместе с другой консервацией приносила в НИИ, будто надеясь, что однажды пропавшая сотрудница переступит порог лаборатории и будет приятно удивлена, обнаружив, что её ждёт любимый десерт и любимый напиток.   

Допив чашку тягучего сока, Бабенко снова открыла пачку и достала последнюю сигарету. Женщина задумчиво покрутила её в руках и подожгла. Приоткрыв окно, Бабенко с наслаждением затянулась и прикрыла глаза. Спустя пару секунд она выдохнула струю дыма прямо навстречу каплям дождя. Вторая затяжка, третья. Клубы дыма расплывались подобно сизым тучам над головой и растворялись в окружающем пространстве. Спустя минуту в её руках остался догорающий фильтр. Наталья смотрела на оранжевые искорки, полыхающие, словно угольки из пионерского костра. Когда-то девчонкой она в красном галстуке сидела у таких костров и пела песни под гитару.

Капли барабанили по металлическому подоконнику. Выдохнув последний клуб дыма, Наталья высунула голову в окно. Дождинки хлестали по темени и макушке, стекали струйками по вискам. «Ничего, волосы короткие, просохнут быстро», – подумала Наталья и невольно дёрнулась: эти слова прозвучали в её голове голосом Драганы Джурич.

В этот момент дверь открылась, отчего Наталья аж вздрогнула и, ударившись о раму, втянула голову обратно. В кабинет с торжествующим видом вошёл капитан ДГБ Егоров. Вид у него был уставший, но на лице светилась торжествующая ухмылка.

– Наталья Петровна, я только что от Ярослава Павловича, главного по вашему учреждению. Я рассказал ему нашу ситуацию и сообщил о том, что вы не предоставляете доступа мне как начальнику отдела к моей подчинённой и, кроме того, противитесь её участию в процессе опознания, хотя она является важным, быть может, даже ключевым свидетелем. И знаете, что мне сказал ваш начальник? Что он лично даёт согласие на участие моей подчинённой в процедуре опознания.

Наталья вдохнула воздух и шумно выдохнула, с упрёком глядя на дэгэбиста.

– В таком случае пройдите в комнату отдыха. Я приведу Настю. Но, ваша «процедура опознания» будет проходить в моём присутствии.


* * *


В ожидании Насти, Егоров расположился на диванчике в комнате отдыха и прикрыл глаза. Вечером предстояла встреча с фотокором «Баррикад» Артуром Дорогиным. Мысли о том, с чего завербованный фотокор вдруг так набрался смелости, что смог «отшить» самого Егорова во время их недавнего телефонного разговора, не давали дэгэбисту покоя. Но ещё больше его беспокоило исчезновение экспериментального прибора, способного запустить детище советских времён – боевой мегалазер, находящийся на территории Первого судостроительного завода.

Почти тридцать лет пребывающий в летаргическом сне, в сентябре этого года советский агрегат вдруг подал признаки жизни. Это вызвало приступ повышенного внимания ДГБ как к Первому судостроительному заводу, так и к расположенному в непосредственной близости Адмиральскому кораблестроительному университету, работники которого имели допуск на территорию завода.

Первыми сотрудниками АКУ, с которыми провёл беседу капитан ДГБ Егоров, были ректор Семён Караваев и доцент кафедры квантовой физики Игорь Столяров, как раз таки занимавшийся испытанием лазерных полей. Караваев ушёл от ответа, аргументировав тем, что после того, как его сняли с должности директора Первого судостроительного, он к заводским делам отношения не имеет.

Столяров же задавил дэгэбиста научными терминами и фразами, значения которых Егоров знал лишь отдалённо, а то и вовсе не понимал. Попросив Столярова выражаться более простым языком и более конкретно, он получил ответ, что установленное на заводской вышке лазерное оборудование работало непрерывно в тестовом режиме. А то, что сотрудники ДГБ и случайные свидетели увидели в сентябре, по предположению доцента, скорее всего, было вызвано перепадом напряжения, замыканием в одной из схем, а то и вовсе сбоем в работе прибора.

– Как-никак, тридцать лет вхолостую пашет. Энергия накопилась, всплеск произошёл. Всего предугадать невозможно, – развёл руками доцент.

Егорова тогда этот ответ не устроил. Предполагая, что допрашиваемый может что-то скрывать или кого-то выгораживать, капитан ДГБ направил Столярова для прохождения проверки на детекторе лжи. Однако даже обвешенный датчиками, мужчина во время процедуры держался очень спокойно и уверенно. Из его ответов следовало, что ни он лично, ни кто-либо из группы людей, находящихся у него в подчинении, не имеют отношения к запуску оборудования.

Столярова завели в кабинет, где присутствовало несколько сотрудников ДГБ. Один из них надел на доцента датчики.

– Ваши фамилия имя отчество?

– Столяров Игорь Иванович.

– Место работы?

– Адмиральский кораблестроительный университет.

– Должность?

– Старший преподаватель.

– Научная степень?

– Доцент.

– Ваши функции в университете помимо преподавательской деятельности?

– Руководитель группы исследований лазерных полей.

Дальше следовали стандартные вопросы: «Храните ли вы у себя дома оружие?», «Храните ли вы у себя дома запрещённые вещества или наркотики?». На которые доцент твёрдо и уверено отвечал «Нет».

– Привлекали ли вас когда-нибудь к ответственности за кражу велосипеда?

Этот вопрос, такой несуразный, вызвал на лице доцента улыбку. Однако он был обязательным вопросом во всех протоколах ДГБ и являлся своеобразным маркером, позволяющим уловить на приборе реакции допрашиваемого и, опираясь уже на них, делать выводы, врёт он или нет.

– Ваша группа участвует в исследованиях, связанных с работой лазерного оборудования на первом судостроительном заводе?

– Да.

– Принимали ли вы участие в запуске лазерного оборудования, установленного на территории Первого судостроительного завода, в сентябре текущего года?

– Нет.

– Принимал ли кто-то из вашей группы участие в запуске этого оборудования?

– Нет.

Полиграф показывал, что на вопросы мужчина отвечал честно и правдиво.

– Предполагаете ли вы, кто мог совершить данный запуск?

– Нет.

В этот момент полиграмма показала резкий скачок вверх. Из чего следовало, что допрашиваемый сказал неправду. Егоров довольно улыбнулся, понимая, что нащупал нужную струну.

– Знакомы ли вы с человеком, который мог совершить такой запуск?

– Нет.

И снова полиграфом был зафиксирован такой же резкий скачок.

– Рассказывал ли вам этот человек о своих планах запустить оборудование на Первом судостроительном заводе?

– Нет.

Датчики артериального давления и дыхания зафиксировали ещё один скачок, более сильный. Показания датчика кожного потоотделения свидетельствовали о том, что проходящий проверку сильно волнуется.

– Делился ли с вами этот человек своими планами запустить лазерное оборудование, установленное на Первом судостроительном заводе, в сентябре текущего года?

– Нет.

На этот раз полиграмма не показала никаких колебаний.

– Общались ли вы с этим человеком после проведённого им запуска лазерного оборудования?

– Нет.

Но и на этот раз никаких высоких колебаний зафиксировано не было.

Не желая сдаваться, капитан ДГБ дал задание поставить телефон Столярова на прослушку.  И уже вечером к нему в кабинет вошёл сотрудник отдела техподдержки Валерий Самокуров. Он принёс флешку и распечатку с входящими и исходящими звонками, поступившими на телефон прослушиваемого, и обратил внимание Егорова на звонок, совершённый  доцентом в 16:56, сразу после выхода из здания ДГБ, абоненту «Наташенька» (номер принадлежал супруге Столярова) и предложил прослушать запись звонка. Егоров вставил устройство в ноутбук и включил проигрыватель.

На записи раздался женский голос:

– Солнце, ты на звонки так долго не отвечаешь, я уже начала волноваться. Что-то случилось?

– Когда-нибудь я убью этого урода! – зло проговорил доцент.

После этой фразы женщина на том конце провода почему-то рассмеялась.

– Ну и чего ты ржёшь? – злость сменилась недоумением.

– Я думала, с его уходом ты только выдохнешь. Тебе станет легче, а оно вон как…

– Легче, ****ь. Тогда этот придурок под моим присмотром был. А сейчас творит, что хочет. Не человек, а монстр какой-то! Есть люди, которые притягивают к себе проблемы, а этот мудак их нарочно создаёт! Бесит просто!

– Ты бесишься, потому что переживаешь за него.

– Скажешь тоже, переживаю! Глаза б мои его не видели!

– А что он в этот раз такого сотворил?

В вопросе женщины Егоров отметил фразу «в этот раз».

– Всё, Натах! Не телефонный разговор. Домой приеду – расскажу.

Сопоставив этот разговор с проверкой Столярова на полиграфе, Егоров пришёл к выводу, что доцент знает человека, который совершил запуск оборудования и в принципе был в курсе его исследований. Те же результаты полиграфа говорили, что разработчик не посвящал руководителя группы в свои планы, более того, отношения к группе Столярова в настоящий момент он, скорее всего, не имеет. Но по какой-то причине доцент не хотел выдавать его. Настолько, что откровенно врал на полиграфе, прекрасно понимая, что все данные фиксируются. И даже риск привлечения его к ответственности за дачу ложных показаний не побудил в нём никакого желания раскрыть личность разработчика и выдать его сотрудникам ДГБ.

Егоров почувствовал, что ухватился за ниточку, и ещё до того, как Игорь Столяров приехал к себе домой, Егоров получил ордер на обыск его квартиры и двух помещений в Адмиральском кораблестроительном университете. У подъезда Столярова ждал неприятный сюрприз – там уже стояли сотрудники ДГБ. Егоров лично зачитал ему постановление о проведение обыска в его квартире, после чего непрошеные визитёры поднялись вместе с ним на этаж.

Сразу после обыска квартиры Столярова сотрудники ДГБ внушительной делегацией отправились в АКУ. Они обыскали кафедру квантовой физики, на которой работал Столяров, и непосредственно лабораторию его группы, изъяли чертежи, компьютерную технику и документацию по проводимым исследованиям.

А спустя две недели Столяров пришёл в ДГБ в сопровождении адвоката и потребовал вернуть ему изъятую оргтехнику. Адвокат настойчиво попросил ознакомиться с материалами уголовного дела, на основании которого у его клиента изъяли аппаратуру. Егоров попытался ограничиться отговорками, что дело касается вопросов, связанных с государственной безопасностью, и его материалы могут содержать информацию, не подлежащую разглашению.

Адвокат внимательно слушал отговорки дэгэбиста, после чего сообщил, что законодательство Причерномории не предусматривает случаев, когда адвокату может быть отказано в праве на ознакомлении материалов дела, и если Егоров откажет ему в этом праве, это можно будет расценивать как превышение им своих должностных полномочий и создание искусственных препятствий для защиты им своего клиента. Он поставил Егорова перед фактом, что при отрицательном решении вопроса о возвращении изъятого имущества он будет вынужден заявить в прокуратуру.

На самом деле, создавать какие-либо препятствия в возможности адвоката защитить его клиента он и не собирался. Заявлений в прокуратуру Егоров не боялся – таковых за его многолетнюю деятельность были десятки. Но в данном случае он не хотел огласки. И учитывая то, что в ходе проверки данных жестких дисков и электронных носителей ничего, что бы указывало на разработки подобного характера, обнаружено не было, и всё сводилось к восстановлению каких-то чертежей и микросхем, изъятую в ходе обыска оргтехнику доценту вернули.

Тогда Егоров пригласил на допрос одновременно доцента и его жену — Наталью Владимировну Столярову. Супружеская пара явилась по повестке в назначенный срок в сопровождении адвоката. Жену должна была допрашивать Анастасия Артамонова, которая умела располагать к себе людей. На это и был основной расчёт Егорова, что милая и добрая Настя посоветует женщине не жалеть всяких личностей, занимающихся сомнительной деятельностью и подставляющих весь коллектив учёных и преподавателей университета, а помочь мужу остаться на свободе и спасти его от неприятностей. Ей просто нужно сказать, кого именно её муж имел в виду в телефонном с ней разговоре – и одним «уродом», как выразился её же муж, на свободе станет меньше.

В этой схеме Егоров не просчитал лишь одного – что на допрос женщина пойдёт с адвокатом, а доцент останется защищать себя сам. В результате она приняла решение отказаться от дачи показаний, пользуясь статьями конституции и уголовно-процессуального кодекса Причерномории, позволяющими не свидетельствовать против себя и своих родственников. Адвокат мотивировал это тем, что сотрудники ДГБ не уведомили его о правовом статусе его клиента и есть основания предполагать, что его могут превратить из свидетеля в соучастника.

Егоров, в свою очередь, пользуясь отсутствием адвоката и проводя допрос Столярова, пытался надавить на доцента и даже запугать, показывая распечатку его телефонного разговора с женой, из которого следовало, что он знаком с человеком, который, по всей видимости, совершил данный запуск. Но мужчина на его психологические приёмы не поддался.

– Этот звонок вы совершили сразу после выхода из ДГБ.

– Ну, возможно, кто-то из сотрудников ДГБ меня разочаровал настолько, что я усомнился в его умственных и профессиональных способностях, – с ироничной ухмылкой, ничуть не смутившись, произнёс доцент.

– А как же вы тогда объясните фразу про «создаёт проблемы сам»?

– А разве сейчас происходит не то же самое? С отказом от возврата моих вещей.

От услышанного Егоров офонарел: защищать человека, о котором он говорил по телефону, настолько, что не бояться вступить в прямую конфронтацию с сотрудником ДГБ… говоря под протокол, что в разговоре он мог иметь в виду его или кого-то из его коллег… Обычно люди, когда даже говорят подобное про сотрудников органов, потом тщательно выкручиваются и юлят, доказывая, что имели в виду совсем не их. Тут же происходило обратное. «Неужели этот разработчик настолько ему дорог? Если да, то почему?», – подумал Егоров, но вслух сказал другое.

– Игорь Иванович, если эту фразу вы говорили про сотрудника ДГБ, тогда почему вы за него переживаете? И что имела ввиду ваша жена, когда говорила «в этот раз»?

Но и тут Столяров не растерялся и проявил чудеса выдержки.

– Кирилл Александрович, в жизни и по работе мне довольно часто приходится пересекаться со всякими придурками и уродами, действия которых я обсуждаю со своей женой. За некоторых я искренне переживаю, а некоторые меня откровенно бесят. Таких разговоров у меня довольно много. Но поскольку телефонный разговор, распечатку которого вы мне сейчас предоставили, состоялся две недели назад, я не помню, о каком именно из «уродов» идёт речь. И вообще я удивлён тому, что этот бытовой разговор, каких у меня каждый день десятки, так заинтересовал ДГБ.

Когда же Егоров напомнил доценту его неправдивые ответы на полиграфе, доцент абсолютно спокойно ответил, что в университете проводится довольно много всяких исследований и не все они имеют успех. Предполагать причастных он мог, также, как и быть с ними знаком. Никто из них в свои планы относительно запуска оборудования в сентябре текущего года его не посвящал.  Назвать их пофамильно доцент отказался, объяснив, что не хочет создавать своим коллегам неприятности, подобные тем, которые дэгэбисты создали ему. Кроме того, факта работы оборудования ему не предоставили.

И действительно, в распоряжении сотрудников ДГБ материалов было не так уж много – данные с камер наружного наблюдения оказались удивительным образом стёрты и в их распоряжении были лишь видеозаписи, выставленные в интернет очевидцами. Разрешение на камерах мобильных телефонов оставляло желать лучшего.

И когда расследование, казалось, зашло в тупик, его подчинённая Анастасия Артамонова выяснила, что кроме группы Столярова подобными исследованиями занимается ещё одна группа – профессора Графченко. Эту группу дэгэбисты изначально не брали в расчёт из-за низких показателей успешности и эффективности работы.

А вот Настя решила копнуть – и выяснила, что в конце мая этого года в группе появился новый сотрудник, который перешёл к Графченко из группы Столярова из-за какого-то внутреннего конфликта. Фамилии и имени этого человека она не знала. Но Егоров предположил, что это и есть тот самый «урод», с уходом которого Столяров «должен был выдохнуть».

Прижать профессора оказалось куда проще. Вначале он заявил, что не имеет отношения ни к каким незаконным исследованиям, о которых идёт речь. Новый сотрудник у них действительно появился, но парень оказался молодой и бесперспективный. Когда же Настя спросила, является ли проведение каких-то незаконных разработок причиной ухода парня из группы Столярова, Графченко откровенно соврал, сказав, что история носит исключительно бытовой характер. По словам профессора, парень помогал жене доцента писать диссертацию, а Столяров приревновал. Однако Артамонова сразу обратила внимание на нестыковки. Молодой, бесперспективный – и вдруг помог с диссертацией. Это ведь не курсовая, и даже не дипломная работа. Да и вуз технический, а не какой-нибудь филфак.

Раскололся Графченко сразу же после того, как замаячила перспектива проверки на полиграфе. Он сообщил, что интересующий дэгэбистов прибор в данный момент находится в стадии финальной разработки, и пообещал после новых успешных испытаний оборудования выдать департаменту государственной безопасности и сам прибор, и его разработчика. По словам профессора, испытания должны были пройти через два месяца.

Помня печальный опыт своих коллег в далёком 1999 году, когда неосторожный выход ДГБ на первого разработчика Милоша Лучича привёл к тому, что тот устроил поджог в КБ, в котором работал, уничтожив при этом практически все разработки, имеющие ценность, и вдобавок всю техническую документацию, Егоров предпочёл действовать осторожно. Теперь дэгэбисты ставили перед собой задачу получить работающий прибор и не спугнуть разработчика, а поэтому ждали конца испытаний и, как говорится, держали руку на пульсе.

Егоров и Артамонова тщательно отслеживали звонки и переписки Графченко. И выяснили, что профессор несколько раз выезжал в Причерноморское патентное бюро. Кроме того, в его электронной почте обнаружили заявку на патент на данное оборудование. Везде фигурировала фамилия Графченко, а фамилии разработчика нигде не было.

«Так даже лучше, – сказал тогда Егоров Артамоновой. – Теперь точно не отвертится, что он не знает ни о каких исследованиях и не принимает в них участия». И дэгэбисты стали собирать факты подготовки профессором заявки для получения патента.

Всё шло как по маслу до вчерашнего дня. Тупая журналистка, по стечению обстоятельств оказавшаяся в АКУ, проникла на кафедру и слила в сеть информацию о приборе, разместив её у себя на странице. Это действие не то что бы спугнуло разработчика, но привело к тому, что чертежи своего оборудования он также выложил в сеть.

Самым паскудным в этой ситуации было то, что личность разработчика и в данном случае выяснить не удалось. Во всех опубликованных чертежах и на всех схемах автором значился некий Лучич. Такая же фамилия была у югославского учёного, который и работал над оборудованием, установленном на первом судостроительном заводе, и погиб в 1999 году. А дэгэбисты имели дело только с фейковым аккаунтом, подписанным как «Ловец Квантов» и зарегистрированным на Адаларских островах в Тихом океане. Егоров предполагал, что за этим аккаунтом мог сидеть кто угодно, включая хоть скрытного Столярова с его загадочной женой, хоть несговорчивого Караваева, который был вынужден уйти с должности директора завода под давлением, после январского погрома.

После публикации в соцсетях информация потеряла всю свою секретность, и теперь привлечь того, кто занимался исследованиями, за незаконные разработки в военной сфере, проводящиеся в тайне, было куда сложнее. Единственной зацепкой могло быть то, что они проводились без согласования с Министерством обороны. Но ещё больше усугубило ситуацию то, что на сайте «Баррикады» в тот же день была опубликована разгромная статья и про сам этот прибор, и про попытки Графченко оформить патент на себя.

Кроме того, журналистка каким-то образом утащила прибор прямо из-под носа профессора. Сделала она это самостоятельно, или же ей кто-то «помог», дэгэбисты не знали. Ответить на этот вопрос могла лишь сама Калинкова. Однако она умудрилась сбежать! И следы оказались настолько запутаны, что дэгэбисты не могут её найти до сих пор. И сейчас Егоров задумался, не был ли пришедший в больницу молодчик отвлекающим манёвром, чтобы помочь журналистке скрыться.

Теперь этот молодчик был у них в распоряжении, как бы он там ни божился, что в больнице, куда после нападения привезли Калинкову, его не было. И Егоров вдруг для себя обнаружил, что, возможно, во время его допроса в управлении он задавал ему совсем не те вопросы, какие следовало бы.

Уставший и измочаленный после ночи без сна, Егоров передал тогда всю инициативу своему коллеге – командиру силового блока Борису Решко, который, собственно, и задержал молодчика. Решко начал «разделывать» задержанного за изуродованные памятники и другие акты вандализма. А надо было спрашивать не о записях, не о памятнике (выяснить все эти обстоятельства он мог и потом), а том, где сейчас находится Калинкова. И прибор, который она унесла из АКУ.

Егоров понимал, что нужные мысли часто приходят не вовремя, и это, похоже, был именно тот случай. Как вдруг услышал в стороне от себя дрожащий женский голос:

– Кирилл…

На входе в комнату стояла Настя. На ней была цветастая больничная пижама, которая очень контрастировала с бледным лицом девушки. За её спиной стояла начальница блока «Т» Наталья Петровна Бабенко.

– Настюш, как ты? – Егоров встал и подошёл к подчинённой, взяв в свои руки её ладонь.

– Кирилл, я тебе должна сказать что-то очень важное. Но наедине, – своими холодными и ослабшими пальчиками Настя практически вцепилась в его руку.

Дэгэбист быстро осмотрел комнату, в которой они находились. Его взгляд упал на балконную дверь. Схватив Артамонову за руку, он потянул её на балкон.

– Кирилл Александрович, вы что творите? Я же чётко сказала: все разговоры в моём присутствии!

Наталья последовала за ним и оказалась в дверном проёме. И тут Егоров сделал то, что можно было трактовать им как нарушение служебного устава – грубо оттолкнул Бабенко и закрыл дверь. После чего начальник блока «Т» тут же вызвала охрану.

– Говори, Настенька. Говори, милая, – произнёс Егоров.

Он отдавал себе отчёт, что его коллега, несмотря на некоторые расстройства психики, шизофренией не страдала. И если она говорила, что обладает какой-то важной информацией, которую в срочном порядке он должен был знать, то обычно всегда так и было.

– Кирилл, я видела здесь Калинкову. Она находится в одном из боксов в этом здании.

– Ты уверена? – Егоров чуть не потерял дар речи.

В этот момент подбежавшие сотрудники охраны начали вскрывать балконную дверь.

– Уверена! – практически закричала Настя. – Я держала в руках её больничную карту, и я видела её на камерах. Они всё врут! Они её укрывают! Кирилл, миленький, найди её!

Тут дверь балкона была вскрыта. Двое сотрудников службы охраны схватили капитана ДГБ и чуть не поволокли его на пост охраны. И лишь его статус и заверения в том, что он расследует важное дело, от которого зависит государственная безопасность и многие сведения в рамках которого не подлежат разглашению, заставили их ослабить хватку и ограничиться словесным предупреждением. Они попросили его впредь не совершать подобных телодвижений и не нарушать правил нахождения в военном госпитале.

Егоров кивнул и извинился, хотя внутри его колотило. Нужно было срочно найти Решко и его группу, а заодно и получить ордер на обыск этого заведения. А чтобы разыскиваемая ими журналистка не успела сбежать и никто не смог её отсюда вывезти – установить наблюдение за всеми входами-выходами, в лучшем случае – оцепить весь квартал.