Крик

Посвящается другу
детства и юности
Александру Столбунову


Рассказ-воскресение

КРИК


     Первый офицерский отпуск пролетел незаметно, но счастливо. Саша уезжал сегодня, и мы с Зиной должны были придти к нему домой на Комсомольскую к четырем часам. Я — копуша, и пока я прихорашивался в своей новой парадной форме лейтенанта ВВС, пока шел пешком через весь город — автобусы ходили нечасто, а такси тогда у нас вообще не было — пока ждал, когда Зина наконец завьет свои локоны, стрелки часов подошли к четырем, а нам идти надо было еще полчаса, а то и больше.
     - Ты чего опоздал? - не здороваясь и немного нервно спросил меня Саша. - Давайте быстрее за стол. Всё остывает.
     Зина, чувствуя свою вину, юркнула на указанное место. Я уселся рядом.
     Тетя Маруся, Сашина мама, заплаканная, все время носила еду из летней кухни. Сашина сестра Света помогала ей, а вторая, меньшая сестра Таня, больше мешала, но все время смотрела на маму, желая, наверно, чтобы та не плакала. Да и что плакать, мама? Брата провожают за границу служить, не на войну же! Дядя Петя, Сашин папа, спокойный, правильно понимающий, что происходит, войну прошедший, наливал всем водку или домашнее вино для веселья. Мне пить совсем не хотелось.
     Здесь были многие из тех, кто был на празднике «обмытия» наших лейтенантских звездочек в начале отпуска — Чередники тетя Поля и дядя Ваня, их взрослые дети Вася и Света, жена Васи Люба, друг Светы Боря Горовой. Тетя Поля приходилась родной сестрой Сашиной маме. Юра, друг Саши, о чем-то шептался со своей девушкой Людой, нашей золотой медалисткой, учившейся теперь в мединституте. Саша больше разговаривал с другом своей сестры Лешей Игнатенко, а его девушка Валя сидела молча, иногда поднимая свои печальные серые глаза на Сашу. Мне всегда они казались идальной парой, хотя я чувствовал, что ему в ней чего-то не хватает.
     Курили, пили. С Юрой уже не было его гитары, под которую мы втроем — он, Саша и я — пели на празднике нашего чествования любимые песни, одна из которых никогда не исчезнет из моей памяти:

     Ти признайся мени,
     Звидки в тебе ти чари.
     Я без тебе вси дни
     У полони печали…

     София Ротару ходила по берегу реки в венке и рушнике. Красивая Ротару, красивая песня. А мы как бы подпевали ей:

     … Червону руту
     Не шукай вечорами,
     Ти у мене едина,
     Тильки ти, повирь…

     Теперь Юра сидел не грустный, нет, но просто ожидающий отъезда друга. Сегодня Саша уезжал в Германию. Юра уедет через три дня, я — днем раньше его.
     - Ну, все собрались? - спросил Саша.
     - Вася скоро подойдет, - сказала Васина жена Люба.
     - А где он?
     - Где-где. Узнаешь, как придет. В гальюне.
     Тут показался Вася.
     - Ты где был, прапорюга? - сказал Саша. - Водка стынет.
     - Я не прапорюга, а старшина 1-й статьи, - понарошку огрызнулся Вася. - Водки не чую, другим пахне.
     - Вот ты другое и будешь, а мы — водку, - сказал Саша.
     За столом засмеялись.
     Дядя Петя поднял рюмку. Смех и разговоры затихли.
     - Саша! Сынок! - сказал дядя Петя. - Сегодня мы провожаем тебя в далекий жизненный путь служения Родине в чине офицера. Окончив военное училище с отличием, ты достиг успехов и в спорте, стал чемпионом учебного заведения по самбо и вольной борьбе. Ты получил одно из лучших распределений и едешь служить в Германскую Демократическую Республику. Держи там марку и будь достойным человеком и военным!
     - Да! - добавил дядя Ваня. - Держи дойчмарки и побольше.
     Стол заколыхался от смеха. Тетя Маруся улыбалась сквозь слезы. Все зачокали, выпили и зазвенели тарелками и вилками. Слышалось:
     - Мне синеньких!
     - А мне перчика фаршированного!
     - Мне селедочки. И добавь, Маруся, картошечки нашей кубанской!
     - Пирожки! Пирожки ешьте — и с картошкой есть, и с капустой. Сладкие только сегодня не делала, - отвечала тетя Маруся.
     Света Чередник затянула песню:

     Несе Галя воду, коромисло гнется,
     За нею Иванко, як барвинок вьется,
     За нею Иванко, як барвинок вьется.

     Все подхватили, но баритон Леши и бас Бориса выделялись в хоре не совсем стройных, но проникновенных голосов:

     Галю ж, моя Галю, дай води напиться.
     Ти ж така хороша, дай хоч подивиться,
     Ти ж така хороша, дай хоч подивиться.


     В калитку постучали.
     - Кто там? - сказала Сашина сестра Света. - Альфа! Замолчи! - она цыкнула на собаку. - На место!
     - Ой! - воскликнула она, открыв калитку. - Да здесь целая делегация! Заходьте, гости дорогие.
     У калитки и вправду стояло много людей. Я всех их знал, все были наши, этой улицы, соседи: тетя Дуся, божий и любимый человек, братья Вася и Вова Чепиги, их мама тетя Вера Тараненко, Клава Ганонченко. Саша встал и пошел им навстречу:
     - Заходите, что стоите? Заходите же. Пожалуйста, к столу.
     - Да нам на работу, Саша. Во вторую смену. Мы шли, а тетя Дуся встретилась и говорит, тебя в армию провожают, - сказала тетя Вера.
     - Я уж три года отшарохал в армии, теть Вера. Теперь вот офицером еду. А ты, Клава?
     - Что, Саша? - ответила Клава.
     - Где твой муж?
     - Умер, Саша. Давно уже.
     - Да? Я не знал, прости. Помню, как он женихом к тебе приходил выкупать невесту, то есть тебя. Выкупал, выкупал, а его всё не пускали к тебе, а у него денег больше не было. Он плюнул и с дружком зашагал прочь. Так за ним побежали, вернись, вернись, Коля!
     - Да, - покраснела Клава. - Было такое. Помнишь же! Глупые подружки были. Чуть было не оставили без мужа.

     - Саша, Сашуля, - протиснулась тетя Дуся, - я шла к вам, гостинец вот несла тебе.
     И она протянула Саше вышитый кисет. Все загудели, увидев его.
     - Ух ты! Какой красивый, тетя Дуся, - сказал Юра. - Я тоже такой хочу. Я через три дня уезжаю.
     Опять все засмеялись. Морщинистое лицо тети Дуси расцвело:
     - Я уж не успею, Юрочка, - сказала она. - В другой раз, милый.
И она поцеловала Сашу, Юру, подошла и ко мне:
     - Сережа, голубчик. Как там твоя бабушка Ксеня?
     - Здорова, тетя Дуся, слава Богу. Только на левое ухо совсем плохо слышит.
     - Да, я знаю. Война проклятая. Слух сгубили — еще ладно. Мальчишечку погубили, Царствие ему небесное.
     Она перекрестилась, потом перекрестила и поцеловала меня.
     - Какого мальчишку? - спросил я.
     - Ермаковых сына, Ромкой звали, - сказал Вася. - В огороде мину нашел.
     - Я не знал. Или забыл, малой был. Господи, надо же!
     - А что со слухом у бабушки Ксени, Сереж? - спросил Вася.
     - Немец, офицер, что у них в доме стоял, с ее плеча в зеркальце стрелял. Развлекался. Вот она и оглохла на одно ухо.
     - Лейтенанты мои, лейтенантики, - сказала тетя Дуся. - А ведь совсем недавно с тростиночками по улице бегали.
     И она всплакнула.
     - А ты тоже в Германию, Юр? - спросил Вова Чепига. Лицо его всё было в прыщах, он стеснялся этого, немного отворачивался.
     - Нет, меня в Прибалтику определили. В Литву, - ответил Юра.
     - Тоже неплохо, - сказал Вася Чепига. - А ты, Серега?
     - Я на Урал еду. Южный, - ответил я.
     - Ты плохо учился, что ли?
     - Да не плохо. Но не всем же на запад, кому-то и на восток надо ехать. Буду теперь космонавтов по казахским степям искать.
     Я уже знал, что еду в поисково-спасательный полк служить.
     Подошла тетя Маруся и на подносе принесла рюмки с водкой и бутерброды с колбасой.
     - Нам нельзя, - сказала тетя Вера. - Нам на работу.
     Но Вася и Вова все равно взяли по рюмке, подняли их и сказали:
     - Ну, чтобы служилось! - и, пригубив, хотели поставить рюмки на поднос.
     - Нет! Мне служиться тогда не будет, - сказал Саша и сам поднял рюмку.
     Вася и Вова посмотрели на мать — та пожала плечами, мол, поступайте, как знаете, — и выпили, занюхивая и закусывая колбасой.
     - Ладно, мы пойдем! Нам пора, - сказали братья.
     Они поочередно обнялись с Сашей и Юрой, махнули мне и ушли. Саша с Валей пошли провожать тетю Дусю домой, а Юра — душа его не выдержала — пошел к Ермаковым, ведь у Николая Яковлевича была гитара …

     … Здесь птицы не поют,
     Деревья не растут.
     И только мы к плечу плечо
     Врастаем в землю тут…

     Юра пел, четко отбивая ритм на гитаре, и все дружно подпевали:

     … Горит и кружится планета,
     Над нашею родиною дым.
     И значит нам нужна одна победа,
     Одна на всех, мы за ценой не постоим,
     Одна на всех, мы за ценой не постоим…

     Война закончилась всего двадцать шесть лет назад, воевали и дядя Петя, и дядя Ваня, и мой отец, а мой дядя, командир взвода пешей разведки, погиб в начале 1942 года в Крыму. На железнодорожном вокзале долго стояло испещренное осколками кирпичное складское здание. Дух уважения к воевавшим и военным был искренним и твердым.


     Впереди, как на свадьбе, шли Саша с Валей, за ними Юра с Людой, дальше, вереницей, - родители Саши, сестры, тетя Поля с невесткой Любой, Боря Горовой, Леша Игнатенко, Клава Ганонченко, и только в конце шел я с Зиной, как бы наблюдая и стараясь запомнить эти часы, чтобы потом о них написать. Дядя Ваня повез на вокзал Сашин чемодан на стареньком, но надежном своем сером «Москвиче-401».
     Комсомольская — широкая улица, идущая через весь город с юга на север, и, увидев идущих, выходили соседи, обнимали Сашу и какое-то время шли вместе с ним: Галина Гребенюк, что жила рядом с Сашей и моей бабушкой — соседка их обоих, тетя Маша, у которой сыновья были бандиты и сидели в тюрьме, Ермаковы тетя Шура и Николай Яковлевич, все почему-то их звали Араповы, может быть, по девичьей фамилии тети Шуры, а, может, из-за ее темно-желтой кожи, Клава, Анатолий и Володя — их дети. Володя служил на флоте матросом, и я очень хотел, чтобы он был моим братом, потому что у него была красивая форма военного моряка. Анатолий стал капитаном 1 ранга. Карьеру он сделал благодаря двум бабушкам, сестрам-близнецам, работавшим в Главном штабе ВМФ и каждое лето отдыхавшим в Абинске у Ермаковых. Моя бабушка Ксеня вышла на улицу, когда Саша уже прошел, и, когда я обернулся, она махала вслед рукой, как махали раньше — лодочкой, сверху вниз, сверху вниз. Такой она мне запомнилась.
     Миновали первую школу. Услышав шум и песни, вышли Валетовы - дядя Жора, бывший раньше начальником районной милиции, тетя Валя и их сын Виталик, за ними Слюсаренко - мать-героиня тетя Маша, дядя Яша и их многочисленные дети: Лена, Тамара, Валя, Оля, Люся, Вадим, Виктор, Миша, Саша, Вова — а вы знали, что у них было так много детей?
     - Вы чего не пришли посидеть? - спросил их Саша.
     - Так мы ж на работе все были.
     - Работа! - сказал Саша. - Работа, значит, важнее друга? Ладно, вставайте в колонну по два, пионеры!
     - А пройдут пионеры - салют Мальчишу, - сказал Вова.
     - Саша! Мы с тобой до вокзала, - сказали братья Слюсаренко.
     Саша махнул рукой, давайте, мол, выпивка и закуска уже на месте, дядя Ваня повез.

     … Никотиновый вдох,
     распальцованный взгляд.
     Я еще не подох, еще мои шланги горят…
     Этой лютой весной суета с тишиной,
     Пульс неровный несут …

     - Эй! - крикнул Вася. - Ты что поешь?
     - Не знаю, - ответил Юра. - Услышал в поезде. Какой-то пацан лет пятнадцати пел, Юркой звали. На татарина похож.
     - Хорошая песня, - сказал Леша. - Только невеселая. Татарская, наверно.
     - Сам ты татарин, - сказал Боря.
     Юра продолжил:

     …  Пульс неровный несут,
     Моё сердце на суд …

     - Не! Давайте другую. Тоже про сердце, но повеселее, - сказал Леша. И запел. Юра подхватил мотив на гитаре:

     Как много девушек хороших,
     Как много ласковых имен…

     И Юра посмотрел на Люду. Она - на него.

     … Но лишь одно из них тревожит,
     Унося покой и сон, когда влюблен…
     ...Сердце, тебе не хочется покоя.
     Сердце, как хорошо на свете жить.
     Сердце, как хорошо, что ты такое!
     Спасибо, сердце, что ты умеешь так любить.

     - Во! Это наше, - сказали братья Слюсаренко.

    
     До вокзала было километра три, но песен хватало, и автобус, «единичку», не стали ждать — стоять на месте было выше сил. Две сестры Светы - «Лешина» и «Борина» — затянули песню, а Леша и Боря помогали своим подругам. Зина сказала мне: «Я пойду к ним, мне так нравится эта песня». Давай, Зина! Конечно, иди, иди. До встречи со своим суженым Иваном тебе осталось всего два месяца:

     Иванко да Иванко,
     Сорочка вышиванка.
     Высокий та стрункий,
     Высокий та стрункий,
     Ще на бороде ямка.

     Ребята повернулись к девчатам:

     Марусю ти, Марусю,
     Люблю тебе за вроду.
     Люблю дивитися,
     Люблю дивитися,
     Як ти идеш по воду…

     Тут народ и в пляс пошел — твист и гопак смотрелись гармонично. Так и дошли до вокзала.


     Когда пришли, до поезда оставалось больше часа. Скорый «Новороссийск — Москва» прибывал в начале двенадцатого ночи, когда было уже совсем темно. Выпивки и закуски хватало, но темнота и то, что до самого прихода поезда было неизвестно, на какой путь он придет, увеличивало волнение ожидания.
     Валя держала за одну руку Сашу, тетя Маруся — за другую. Таня держала за руку маму. Дядя Петя пошел узнавать у дежурного, на какой путь придет скорый и где будет первый вагон — в начале или в конце состава. Мужчины бегали между накрытыми столами, которые днем используют торговки снедью, и буфетом. Один Юра был спокоен. Он перебирал струны гитары и напевал:

     Уедем в дальние края,
     На карте не найти.
     Судьба военная моя,
     Солдатские пути...

     Вася уже стоял «на стремени» с чемоданом, а Люба и тетя Поля с разных сторон говорили ему, но и Саша их слышал:
     - На первый путь поезд придет!
     - Не, обычно на второй!
     - Первый в хвосте всегда до Георгиу-Деж!
     - Тю! Не бреши. Первый он и есть первый!
     Саша никого не слушал и только едва отвечал на поцелуи Вали и объятия мамы и сестер. Видно было, что ему скверно и уезжать не хочется. Особенно ночью.
     Подошел Леша.
     - Саня, ты чё?
     - А что?
     - Бледный какой-то.
     - Плохо загорел, наверно.
     - Ага. Та ничё. Через год приедешь в отпуск, съездим на рыбалку, в Абрау с Дюрсой — загоришь там.
     - Съездим, съездим, - сказал Саша, напряженно вглядываясь в темноту, откуда должен придти поезд.
     Он смотрел в ночь, как бы отойдя, отдалившись от всех, и в то же время осаждаемый всеми:
     - Люба! Где папа?
     - Та здесь он!
     - Ваня! Поезд уже вон идет!
     - Та то товарняк!
     - Шо я, слепая, чи шо?
     - Мабуть, слепая.
     - Валя! Не забудь Саше китель отдать!
     - Юра! Та положи ты свою гитару в машину!
     - Люда! Тебя Юра ищет!
     - Да че меня искать, я здесь!
     - Слюсаренки! Качать Сашу!
     - Ну ты дурный. Нашел время. Самого качает.
     - Вася! Сигналь поезду «Эхо». Или ты флажки дома забыл?
     - Скорее всего, у него сигнал «Индия». А флажками я последний раз махал 12 лет назад.
     - Сашуля, напиши нам с папой сразу, как приедешь.
     - Да и нам со Светулькой из Неметчины напиши, Санек!
     - Да, как же! Так он и бросился вам писать. Сначала нам с Борей. Да, Саша?
     - Саша, Саша…, - трясло Валю, - Сашенька…
     - Саша, братик, я тебе в чемодан талисман на счастье положила.
     - Какой, Таня? И так чемодан не застегнешь.
     - Барашку. Ты же Козерог.
     - Ладно. Спасибо.
     - Саша! Осталось 15 минут!
     - Саша, первый путь!
     - Саша, второй!
     - Саша, твой вагон в голове поезда!
     - Саша, в конец надо идти!
     - Саша! Бутерброды и яйца в сумке!
     - Саша, первой ешь курицу, а то пропадет!
     - Саша! Саша! …
     Он стоял и думал, мысленно попрощавшись со всеми, не зная еще, что с иными — навсегда. Думал: «В школе я был одним из первых — почти отличник, чемпион района по волейболу, любимчик семьи, класса. Высокий, стройный, симпатичный, кто поспорит. Дрался иной раз, иной раз и сам получал. С Витей Фоменко перебрасывали друг другу, ударяя снизу, в челюсть, «провинившихся». Один раз, правда, этот прием не сработал, и противник, им, помню, был Славка Бобиков из десятого «Г», сосед Сереги, отделал нас обоих. Но мы же не знали, что он боксом занимается. А в училище я был среди своих. Вон Юрка, на гитаре бренчит. Младший командир мой и любимый друг. Никто меня не обидит, и я никого в обиду не дам. Отличник там был точно, красный диплом привез. Морковка, правда, чуть не помешала, девчонка эта, которой мы подарили морковку, пошутили. И зачем мы это сделали? Ей же нужна была не морковка. Чемпион училища по борьбе. Всех борол. А как там в ГСВГ будет? С моим-то характером? Ничего. Знания есть, друзья найдутся, помогут. Девчонки тоже найдутся — не пропаду. Германия — не Крайний Север. Валю заберу. Ей еще учиться, правда, долго. А, может, и не заберу, посмотрим. Юрка на гитаре хорошо играет, язык подвешен — начальники все его будут. Жаль, что он не со мной едет...». Так он думал. Или примерно так. Так, с тревогой в душе, думали многие из нас, молодых офицеров, уезжая в незнакомые дальние края…


     - Саша! Сашуля! - это мама трясла сына за плечо, дергала за руку. - Идет!
     - Кто идет, мама? - не понял Саша.
     - Поезд идет, - громко, но сипло, со слезой в голосе, сказал дядя Петя.
     Свет от прожектора тепловоза в самом деле появился вдалеке, и все зашевелились, еще громче заговорили, загалдели. И — началось!
     - Наверно, на первый. Или — на второй.
     - Ну, умная ты, Танюха! Одно из двох.
     - Где Валя? Где она?
     - Да здесь она, биля Саши.
     - Леша! Зови ребят из буфета. Быстрей!
     - Папа! Чемодан возьмет Вася, вы не трогайте.
     - Я только помогу.
     - Саша, не уезжай…
     - Дежурный! Так на какой путь поезд будет, мать твою?!

     «Бл… Чего они галдят? Голова скоро треснет...».

     - Сашенька, из Вюнсдорфа позвони, если будет возможность…
     - Саша, билет проверил? На месте?
     - Саша! Документы в чемодане, помнишь? Билет у тебя.
     - Саша, давай, до свиданья! Прощай!

     «Почему прощай? Я что, умираю, что ли?..».

     - Вовчик, у тебя есть сигареты?
     - У меня нет, у брата Сани есть!
     - Какие вам сигареты? Еще вам выпить налей! Поезд подходит!
     Поезд подходил, медленно снижая скорость, и все провожающие — родственники и гости — одновременно бросились за ним к третьему вагону, и в то же время — к Саше. Все его дергали, хватали за руки, на бегу пытаясь обнять, поцеловать. На втором пути было темно, а белая рубашка была только у Саши, и вот она уже выдернулась из брюк и развевалась на бегу, как знамя, и Саша, как впереди бегущий командир, вдруг закричал:
     -  Замолчите! Замолкните! Заткнитесь все!.. А-а-а! Дайте с мамой… А-а-а… Мама! Ма-ма-а-а!..
     Вдруг одновременно со скрежетом тормозов раздался гром, то ли из-под земли, то ли с неба, и чей-то голос, как этот гром, молвил: «Дайте с мамой, с мамой дайте проститься… Трудно ему придется… Трудно… Друга потеряет… Асафа... Любимую… Сильную потеряет... Светлую найдет... Любовь… Родина раздвоится… Выбирать заставит...».
     Какого друга потеряет? Как может Родина раздвоиться? Зачем терять любимую, любовь? Как понять - найдет Светлую? Кто такой Асаф? И что это был за голос? Или мне почудилось? Я оглянулся на бегу - никто не остановился, но все замолчали и движения всех как бы замедлились. Или мне все это привиделось?..


     … Поезд уходил, становился виден все меньше. Из тамбура третьего вагона выглядывала Сашина рука с развевающейся, трепещущейся на ветру белой рубашкой, и все парни посрывали с себя свои рубашки — голубые, красные, желтые, оранжевые, цветные — и махали, махали удаляющемуся поезду, пока красная точка фонаря совсем не скрылась из глаз.
     Саша уехал. Густая пелена грусти и тоски накрыла всех. Тетя Маруся плакала, дядя Петя гладил ее по плечу. Таня держала маму за руку. Женщины не плакали — они рыдали. Парни, возбужденные проводами и криком друга, курили, курили. И вдруг в вокзальной темноте раздался звон гитарных струн. Это Юра, пока другие плакали и обнимались, сбегал к дяди Ваниному «Москвичу», взял гитару и тихо запел:

     Поднявший меч на наш союз,
     Достоин будет худшей кары,
     И я за жизнь его тогда
     Не дам и ломаной гитары…

     Все оживились, взяли друг друга под руки и пошли домой, уже громко распевая и забывая грусть и тоску — молодость же! Пожилые тянулись за молодыми:

     … Как вожделенно жаждет век
     Нащупать брешь у нас в цепочке.
     Возьмемся за руки, друзья,
    Возьмемся за руки, друзья,
     Чтоб не пропасть поодиночке...

     Впереди теперь шел Юра с гитарой. Рядом с ним, под руку - Люда, Валя и Зина. За ними шагали все остальные. Нет, жизнь не заканчивается проводами. Проводами она только начинается.

     … Пока ж не грянула пора
     Нам расставаться понемногу,
     Возьмемся за руки, друзья,
     Возьмемся за руки, друзья,
     Возьмемся за руки, ей-богу...

    
     ...
     - Дядя, а почему мой дедушка заплакал?
     - Он не плакал, Маша, он закричал, - сказал Максим.
    - У больших людей так бывает, Маруся, - ответил дядя Альберт.
     - Твой дедушка был сильный, - сказала тихо стоявшая у двери мама Саша, - но тогда ему было всего двадцать лет, как сейчас твоему брату. В тот миг ему стало тяжело, и он закричал. Лучше, когда никто не видит ваши слезы.
     - Даже мама? - спросила Маша.
     - Маме можно, - сказала Саша.
     Она  вытерла нежданно выступившие слезы, улыбнулась и обняла детей.
     Дедушка Саша ласково смотрел на своих детей и внуков с портрета на стене.*



     Примечания.
     *В тексте рассказа приводятся слова песен Б.Окуджавы, Ю.Шевчука, В.Ивасюка, Е.Аграновича, И.Дунаевского и других авторов.
     **Значения имен:
     Валентина - сильная.
     Нелли - светлая.
     Асаф - мечтательный, вдумчивый.
     ***Асаф - друг Александра во время его службы в Республике Йемен. Погиб близ Адена.