Пушкин Онегин Сб. Сон Татьяны и его смутьяны 4

архив заметок о Сне Татьяны без Яна, изъяна и псих-болвана

Часть 4

4 - Сон Тани – исповедь Пушкина о принятом им решении

Сон Тани – исповедь Пушкина (АСП) о принятом им решении на его главном судьбоносном Перекрестке всего жизненного пути

Пушкин пишет эту 5-ю  главу романе о нестыковке любовей Тани и Жени  в глуши Михайловской губы с января по ноябрь 1826 = это время про-хождения им Перекрестка судьбы №2.
Центр этого Перекрёстка - Сон Татьяны-Пушкина со всей его символикой - кодограммой Пояснительной записки отступника, уставшего от 2-летнего заточения  и несносных дур тригорских ...

Версия:

13-14 декабря 1825 АСП, окруженный бесами и заметаемый метелями в глуши Ми-хайловской губы, пишет Графа Нулина  пародию на тему  верности жен, рогачестве мужа, неловкости Нулина-Онегина и хохочущем соседе Лидине …
На Сенатской в СПб политдемонстрация «Нет бастардам на русском Троне!» и "Даешь Рес-публику и Конституцию!" (выстроенные роты солдат под "Конистуцией" понимали имя чьей-то жены...)
О событиях на Сенатской площади Пушкин узнал от дворового человека П.А. Осиповой, вернувшегося 17-18 декабря из Петербурга
Позже АСП отметит: Бывают странные сближения…
Следом привозят молнию-новость: Бунт! Аресты!
В начале АСП струхнул и всякие письменные следы своих сношений с возмутителями покоя дома Романовых сжег и растер в нужнике ватер-клозета. А то ведь бы мог ... как шут ...
А потом вдруг его рассекла и озарила разум молния-догадка: это ж шанс удачи – смена царя гонителя на нового – нет худа без добра ... вот это да… за мной ничего нет – следствие покажет мою непричастность к тайникам, кроме юношеских поэтических шалостей, за кои я уже наказан…
И стыдно, и смешно, и грешно: для одних это смертельная угроза расправы, а ему – шанс на новую жизнь!
И этот шанс (chance) его манит куда сильнее грустных и страшных мыслей о судьбе многих и многих знакомых

В декабре 1825 АСП переходит важнейший для всей его последующей жизни Рубикон – решает мириться с властью и идти к ней на службу, отказавшись от маски либертина только ради возвращения в круговорот светской жизни… Всё, Судьбы свершился приговор!

АСП пошел в Загон! Западни. Для казни. Сам.

Не вынесла душа поэта михайловской суши-глуши – Восстал он ради танцев света Поймите ж крик его души…

В январе он пишет очередную главу романа ЕО и в святочном (гадательном!) сне Тани рассказывает пророчески о судьбе Поэта = он будет жертвой шабаша бестиария и убит после перехода речки под руку с медведем Костей!

Приняв решении, АСП уже в январе строит мостик (он есть во сне Тани) примирения с властью = начинает переписку с друзьями (Жук, ПАВ) о способах, тактике и условиях примирения

см. письмо Дельвигу и переписку с ПАВ и Жуком весной 1826 —

До этой бурной переписки поэт упорно три месяца молчал … он затаился… он размышлял и сомневался = это его Рубикон.
Откуда ж было ему знать, что за туманом Рубикона (река Мья? река Чорная?) маячила Синичья гора с некрополем...

Не разглядел гений ... ?

Или разглядел, но решил сделать такой выбор, о котором он поведал нам словами Пугачева в "Капи-танской дочке":
– Слушай, – сказал Пугачев с каким-то диким вдохновением. – Расскажу тебе сказку, которую в ре-бячестве мне рассказывала старая калмычка. Однажды орел спрашивал у ворона: скажи, ворон-птица, отчего живешь ты на белом свете триста лет, а я всего-на-все только тридцать три года? – Оттого, батюшка, отвечал ему ворон, что ты пьешь живую кровь, а я питаюсь мертвечиной. Орел подумал: давай попробуем и мы питаться тем же. Хорошо. Полетели орел да ворон. Вот завидели палую лошадь, спустились и сели. Ворон стал клевать да похваливать. Орел клюнул раз, клюнул другой, махнул крылом и сказал ворону: нет, брат ворон, чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст! – Какова калмыцкая сказка?

О том, что потом Пушкин вытворял в калмыцкой кибитке с целью понять тайный смысл калмыцкой сказки ... как нибудь потом...

УЗНИК (1822)
Сижу за решеткой в темнице сырой. Вскормленный в неволе орел молодой, Мой грустный товарищ, махая крылом, Кровавую пищу клюет под окном, Клюет, и бросает, и смотрит в окно, Как будто со мною задумал одно. Зовет меня взглядом и криком своим И вымолвить хочет:
«Давай улетим! Мы вольные птицы; пора, брат, пора! Туда, где за тучей белеет гора, Туда, где синеют морские края, Туда, где гуляем лишь ветер... да я!...»
Если в 1822 г агент под прикрытием уже прозрел своё скорое заточение, то зимой 1825/1826 не надо было быть таким же гениальным, чтобы понять : иди дружить с царем, или топать по Бол. Сибирскому тракту...

В 1828 году, первом отмеченном психиатрами как годе псих. кризиса, поэт вернулся к теме вещих птиц:

Два ворона (1828)
Ворон к ворону летит, Ворон ворону кричит: «Ворон, где б нам отобедать? Как бы нам о том про-ведать?» Ворон ворону в ответ: «Знаю, будет нам обед; В чистом поле под ракитой Богатырь лежит убитый. Кем убит и отчего, Знает сокол лишь его, Да кобылка вороная, Да хозяйка молодая». Сокол в рощу улетел, На кобылку недруг сел, А хозяйка ждет мило;го, Не убитого, живого.