8. Информация, экономика и эксплуатация человеческого фактора
8.1. Финансово-спекулятивная модель экономики
8.1.1. Предварительные замечания.
8.1.2. Возникновение финансово-спекулятивной модели экономики.
8.1.3. Существо и отчуждающий характер монетаристской экономики.
Примечания
Перейдем теперь от общего разговора о производящей практике к характеристике ее, так сказать, «основания», то есть экономики. Опять же, мы будем предельно кратки и коснемся лишь тех сторон последней, которые ближайшим образом послужат цели и задачам, преследуемым в настоящей работе.
Не на эксплуатации ли, распорошенного в атомарную пыль, отлученного от истины, всяко пакуемого и легко манипулируемого (аж до крайностей), потреблятствующего человека, строится современная либерально-спекулятивная экономика? Не с этой ли стороны (манипулируемости, пакуемости, извращаемости) людей, главным образом, происходит эксплуатация человеческого фактора («человеческого капитала»), потребления вообще, в современном (постиндустриальном) мире? Но, спрашивается, о каком таком «человеческом капитале» может идти речь, коль скоро человек доводится до «атомарной пыли»? Разве из нее, «броуново кипящей», извлекаемо что-либо? Да, «что-либо» можно. Если не великие идеи, не серьезные новации в освоении действительности и самого человека, не подвижки в историческом прогрессе, — то в вещах, довольно элементарных и даже, по большому счету, низменных, изнаночных касательно человека, что-то да неплохо получается.
На самом деле. Осмысливая существо, характерные черты современного информатизирующегося мира, нельзя не заметить: на основе развития средств коммуникации, новейшей инфраструктуры, тотальной информатизации, внедрения компьютерной техники, глобальных информационно-цифровых сетей (главным образом, Интернет) во всех сферах современного общественного производства складывается единое общемировое финансово-информационное пространство, которое в прежних условиях было принципиально невозможно. Новые технологии позволяют сформировать единую мировую, транснациональную, экстерриториальную экономику и бизнес. Они, далее, предоставляют возможность очень быстро и дешево получать почти любую информацию и переводить почти любую сумму денег из одного места в другое. Точно также весьма ускоряется переток товаров, ресурсов по всей планете. Но главное для нас — нововведения удешевили и упростили технологии обработки и фабрикации сознания, как и информации. Благодаря этому, человек, его информированность, психика, аффекты, весь он, выступающий «вещно», как предмет использования и манипулирования (потребления, производства), предстает основным источником обогащения, прибылей. Выше мы говорили обо всем этом немало.
Сначала мы разберемся, как человек подвергается отчуждающей эксплуатации в возникшей на означенных («вещность», потребительство, манипулированность, присвоение и др.), равно других основаниях, модели финансово-спекулятивной (монетаристской) экономики, которую мы так часто выше упоминали. Рассмотрим, как данная модель возникает и как негативно преломляется на людях, вокруг которых строится. Проясняя ее возникновение, придется несколько отдалиться от предмета нашего непосредственного разговора в глуби индустриализма и даже в осмысление капитализма вообще. Наш предельно краткий экскурс, к тому же, позволит высветить лишь некоторые основания-факторы, ведущие к монетаризму.
После осмысления финансово-спекулятивной модели экономики, постараемся разобраться с существом эксплуатации и отчуждения человека другой экономической моделью, тоже не раз упомянутой выше. Да, речь о так называемой «инновационной экономике», паразитирующей на потребительской психологии человека.
8.1. Финансово-спекулятивная модель экономики
8.1.1. Предварительные замечания.
Как не раз отмечалось, современный капитализм, соответственно, мировое сообщество в целом давно переживают глобальный, проявляющийся разнообразными направлениями-метастазами, — главное, безвыходный, лишь углубляющийся, доводящий жизнь до абсурда, — кризис. Среди прочего, это означает: производство в лице капитализма (значит, сам последний) исчерпало собственные ресурсы. Выполнив свою историческую миссию, капитализм как атрибут производства не располагает больше возможностями дальнейшего прогресса. От него, лишенного будущего, человечеству суждено безоговорочно отказаться, заменив более прогрессивной, жизненосной общественной системой, миром, с лежащей в их основании, практикой.
В общем-то, кризис капитализма обусловлен, — причем, с возникновением и утверждением буржуазной действительности, — основным противоречием между капиталом и трудом. Точнее, между, с одной стороны, общественным (все более обобществляющимся) характером труда и частнособственническим присвоением, — с другой. Противоречие данное, как известно, выступает не только главенствующей причиной кризисности современного буржуазного общества, но, вообще, движущей пружиной, мотором становления капитализма как такового. С развитием капитализма оно различно формообразится. Симптомами его служат те либо иные кризисы, как локального (данного предприятия, отрасли, экономики, страны в целом), так и регионального, интернационального характера. В современных условиях основное противоречие капитализма настолько углубилось и обросло всевозможными напластованиями, что его, часто бывает, и узнать-то невозможно. Предельно развитое, оно в известном смысле обрело вид взаимоотношения между потребностями, желаниями экспансивного движения современного капитала и возможностями, границами, накладываемыми на данное движение именно самим капитализмом как системой жизни.
Что примечательно, будучи главным источником самодвижения капиталистического мира, данное противоречие никогда не находит здесь исчерпывающего разрешения. Постоянно напоминающее о себе, оно лишь отодвигается, «заслоняется», вовлечением в орбиту паразитического разграбления и эксплуатации новых очередных ресурсов, регионов, источников существования извне. И, тем самым, — как бы продлевает дни буржуазного миропорядка. Об этом уже говорил Маркс и его выдающиеся последователи, в частности Роза Люксембург. Сегодня эта идея развивается школой Э. Валлерстайна.
Исследователи показывают: капитализм (как любой присваивающий, частнособственнический строй) не способен существовать и нормально функционировать, довольствуясь лишь «внутренними ресурсами» системы, где он царит от природы, объективно. Если он и живет, извлекая «навары» из эксплуатации естественно сложившихся и имеющихся в его распоряжении природных ресурсов, трудящихся, собственной страны, то только на короткое время: пока все это быстро истощится производящей гонкой, обескровится. К факторам, заставляющим капитализм в качестве частнособственнической системы экспансировать, присоединяется и начинает безоговорочно главенствовать фактор производства. Оно и понятно: ведь капитализм — результат, форма осуществления производящей практики.
И важно здесь понять: поскольку у капитализма как прямого выражения производства нет и не может быть средств самопреодоления, постольку нет и средств решения, пробуждаемых им же трудностей, проблем, являющихся обнаружениями означенного противоречия (и не только). Жить за счет преимущественно внутренних ресурсов капитализм еще не придумал как. И, видимо, это ему не дано, подобно любому объективно, стихийно складывающемуся предмету, у которого, в частности, из-за производящего существования, внутреннее и внешнее разобщены, отъединены, вообще элементы системы выступают в форме саморазорванности, отчуждения. К тому же, как мы знаем, с приходом производства, общественная жизнь, человек, мир как бы разбавляются, отпадают от бытия. Коль скоро капитализм не преобразится принципиально, революционно, — так, чтобы внутренний и внешний планы составляли одно, а расколотость вещей снимется с поворотом человека «лицом к бытию», — он будет протекать производяще. Соответственно, внешними ресурсами, экспансией вовне. Бесчисленные коллизии, навлекаемые на современный мир производящим способом существования, вскормлены, непрерывно плодятся, верша деструктивную работу капитализмом как своеобразным напластованием, оболочкой вокруг данного, как известно, недостаточного в себе, формообразования практики.
Повторимся, капитализм как система, недостаточная в себе, решает собственные, сколько-нибудь значимые проблемы (не говоря уже о роковых, исторических, общечеловеческих) экспансией вовне, за счет других, внешних источников, ресурсов. В этом смысле он похож на многие предметы, в том числе социальной реальности. Особенно и главным образом, — основанной на производящей практике. Их недостаточность, несамостоятельность, среди прочего, в том, что они человеком реализуются не просто присваивающе, частно-собственнически, но, в добавок, «вещно», потребительски, инструментально, поставленные на осуществление воли к власти производства (в частности, в лице своих носителей, держащих власть). Внутренние противоречия так «отчеловечных» «вещей» носят антагонистический характер. Потому, как раз, человек предметы, мир и самого себя принимает изнутри расколотыми. Самое же главное — предметные образования присутствуют в человеческом мире (как и сам человек), заведомо отпавшие от бытия, служа отпадению и мира. Собственно, именно такое стечение «вещей», образуемый ими порядок, в основе чего лежит производство, и обуславливает ближайшим образом капитализм как таковой. Верно и то, что он, в свою очередь, будучи следствием, сам является предпосылкой означенного, как, собственно, и способа своего существования, производства.
Капитализм, будучи прямым обнаружением и выражением производящего способа человеческого бытия, не может существовать иначе, как расширяясь и находя новые источники, ресурсы, рынки сбыта вовне. Так экспансируя, он развивается экстенсивно: за счет других предметов, систем.
Собственно, экстенсивное движение, экспансивность, вовлечение в орбиту жизнедеятельности новых и новых предметных поприщ, расширение за счет этого своей действительности, можно присвоить любой человеческой активности. Везде и всюду человек живет, проникаясь, полонясь богатством внешнего окружения, простираясь вещами, посредством них. Так что, перед нами, видимо, неотъемлемая черта практики; недопустимо обделять способ бытия человека в мире экспансивным началом. Проникновение в новые поприща действительности, обогащение и развитие человека выхождением за достигнутое, движением вширь и вглубь неосвоенных вещей (независимо от особенностей всего этого) даже должно восприниматься азбучной истиной. Причем, — касательно любой ее разновидности. Верно, правда, и то, что форма экспансивности может быть разной, меняться... Правомерно вовне ориентированный и извне детерминированный характер становления явлений распространять и на любые вещи вообще, безотносительно к человеку.
Не составляя исключения из так становящихся вещей, производяще-капиталистическая деятельность отличается рядом специфических особенностей. Они существенно ограничивают, сужают ее возможности, способности и реалии на существование.
На предельно общем уровне одна из важнейших особенностей капиталистического движения в том, что здесь как действительности, основанной «на отношениях вещной зависимости» (К. Маркс), тоже «вещно» эксплуатируют, утилизуют присваиваемые реалии. Потому капитализирующая деятельность относится к последним использующе-потребительски. В частности, вещи служат извлечению из них или посредством них прибылей, выгод, богатств, власти и т.п., предстающих, опять же в форме «вещной» данности. «Вещь» ничего не значит, коль скоро не расцениваема служащей средством, пособием для дальнейшего приобретения таких же «вещей». Любая «вещь», — а капитал самая важная и главная «вещь», способная, к тому же, множиться, расти, — не может не выступать предметом наживы, преумножения богатств, властвования. И в таком своем отношении к действительности капиталистическое производство (творчество) не знает исключений. О чем бы ни шла речь, чего бы дело ни касалось, капиталист относится и пользует его в качестве «вещи» в означенном смысле.
И что чрезвычайно важно, точно такое же внешнее, деструктивно-паразитическое отношение несет на себе человек. Не случайно, последний в буржуазной действительности значим, воспринимается «средством»: как известный одномерный исполнитель, «упаковка», надлежащих функций и проч., остальные качества, достоинства которого низведены до голого примитивизма, обезлички, утилитарности.
Именно «вещно» эксплуатирующее, использующе-потребительское отношение существеннейшим образом отличает производяще-капиталистическую активность от предшествующих им традиционных форм хозяйствования, экономики, мироотношения, творчества, — тоже носящих эксплуататорский характер. Мы уже знаем, капиталистически-вещная эксплуатация обычно выражается в хищническом, грабительском пользовании и потребительстве действительности: природы, людей, культуры, чего угодно. Собственно, другого и не может быть. Ведь использующе-потребительское отношение изначально протекает внешне, деструктивно к предметам. А это и означает: последние (равно человек) не могут не истребляться, грабиться, разоряться. Причем, — безнаказанно, бездумно, хищнически. Что верно, и такое обхождение с «вещами» предполагает использующе-потребительское, внешнее отношение к ним. Это взаимосвязанные, взаимодополняющие моменты.
Между тем, самодостаточный предмет существует, развивается, конечно же, не только за счет внешних источников, не только экспансией, экстенсивным движением. Он разворачивается и, благодаря своим внутренним силам, энергетике. Он не только берет из окружения средства, ресурсы, условия собственного пребывания, но также отдает окружению располагаемые силы, энергетику, информацию и т.д. Такое, обоюдонаправленное движение вещей, можно сказать, выражает диалектическую особенность любого нормально развивающегося предмета. В том числе человека, форм организации его жизни, коль скоро они не опутаны производящим процессом. По сути, никакое движение, развитие в подлинном смысле невозможно, вершись оно лишь, скажем, экспансией. То есть поглощением и истреблением внешнего себе окружения без того, чтобы и самому отдавать свою энергию, силы, материал, информацию на поддержание других предметов, не подкрепляя свое движение и расширение вовне движениями, преобразованиями изнутри. Внешнее и внутреннее в нормально становящемся, утверждающемся предмете, как должно быть понятно, взаимосвязаны: одно без другого невозможны.
Так что, помимо движения вовне, — за счет извлечения энергетики, сил, материалов для своего становления (как экспансии, экспликации), — любой предмет как некоторая система располагает также внутренними истоками, потенциями, ресурсами развертывания. Он движется, обогащаясь, глубясь, вовнутрь себя (что можно называть импансией, импликацией). Как раз, вследствие того, что предметы утверждаются обоюдонаправленно, вовне и вовнутрь, — развертываются не только вширь, но также вглубь, не только средствами извне, но также изнутри, силами, энергетикой, которые содержат в себе, — перед нами та особенность единого процесса человеческого созидания себя и окружения, когда он всегда реализуется вовне и извне, а также вовнутрь, внутренними движениями и возможностями. В этом как раз смысле человеческое творчество, практика изначально носит осваивающий характер. Освоение, с самого начала есть единство творчества вовне, за счет внешних вещей (что выступает предметотворчеством, предметизацией), и творчества вовнутрь: за счет вещей своего внутреннего плана, который выступает самоосуществлением, человекотворчеством (в узком смысле).
Строго говоря, в том, что человеческое движение (практика) выступает двуединством предметотворчества и человекотворчества, освоение, если и присутствует, то лишь в-себе. Другими словами, — выражено еще не по-настоящему, не развернуто. Оно раскрыто явлено лишь, когда в означенном двуединстве человекотворческое начало обретает доминирование, господство над движением вовне (предметизацией). С этого момента человек утверждается в мире не просто, подобно реализации любых других предметов, — стихийно, объективно, естественно и даже естественно-исторически, с доминированием именно экспансивного начала, — но осмысленно, сознательно, в известном смысле искусственно (в смысле искусства). Человек тогда покидает рамки субъект-объектных отношений, где начало объективное безоговорочно довлеет над субъективным. В его самоосуществлении внешний и внутренний, собственно человеческий и природный, больше, человеческий и бытийный, естественный и исторический, объективный и субъективный планы теснейшим образом переплетаются, образуя диалектическое целое. И, действительно, обнаруживается, что в своем практическом становлении человек беспрецедентен: не имеет пределов, есть саморазвивающаяся вещь, вещь, находящая истоки и ресурсы своего движения в себе самой, будучи единством движения вовне и движения вовнутрь. Вот, такое практическое утверждение человека в мире, по сути, и есть освоение, осваивающая практика.
В принципе, двунаправленным своим движением устроено все в природе, и иначе не может быть. Вот, лишь в человеческом мире возможны предметы, как бы выпадающие из данной логики, необходимости. И капитализм, во всяком случае, как до сих пор существует, кстати, подобно многим другим (если не всем) безбытийным, расколотым в себе, несамостоятельным предметам производящего мира, именно таков.
Понятно, какие-то внутренние ресурсы в его самоутверждении тоже задействуются. Потому перемены здесь совершаются и во внутреннем плане. Это несомненно. Ведь никакие предметы не могут существовать исключительно лишь за счет внешнего или внутреннего движения: необходимо и то, и другое. Вопрос, разве что, в главенстве, доминировании данных сторон, как они связаны друг с другом. Вообще, насколько полно предмет раскрывается своими внутренними возможностями, способностями, энергетикой, как служит поддержанию окружения.
В этом смысле, приняв что капитализм как безбытийная, расколотая в себе самой реальность, где внешнее и внутреннее не образуют гармоническую, взаимопереходящую связь, но подчинены внешнему единству, становится очевидным следующее. Эти стороны, особенно на начальных порах становления системы, так раскрываются, когда экспансивное движение не может не довлеть (причем, безусловно) над другой, вплоть до почти полного «выключения» последней. Тем не менее, нельзя не заметить: по мере развертывания капиталистической реальности, «подпитки» ее из своих внутренних ресурсов возрастают. С приходом постиндустриализма, обнаружив иссякновение внешних ресурсов, истоков, — что «пожирать» уже больше нечего, — капитал оказывается вынужден (явно намеревается) жить собственными (внутренними) средствами. Однако, как бы там ни было, безоговорочно главенствующим и решающим в делах капиталистического становления, существования всегда выступает внешний ресурс, экспансия вовне.
С каждым серьезным кризисом, неминуемо настигавшим до сих пор капитализм, этот «вампир» не только избегал нависшую смертельную угрозу, но умножал свои дивиденды, рос. И совершалось это как обычно: экспансией, захватом, колонизацией, не принадлежащих ему, еще не капитализированных, вместе с тем, слабых земель, стран, человеческих и природных ресурсов. Они-то оживляли капитал, питая дешевой рабочей силой, энергией, сырьем, рынками сбыта. И без этой «периферии», — без постоянного вовлечения в орбиту новых и новых ресурсов, энергий извне, — он, равно производство вообще, принципиально невозможен. Даже оказавшись вынужденным в современных условиях обратиться к собственным «внутренностям» (к активизации «человеческого капитала»), он усматривает последние, соответственно, обходится как с чем-то внешним, не своим. Потому-то, вместо того, чтобы импансировать, имплицировать, следовательно, интенсифицировать, углублять свое движение, он видит данный процесс экспансией, переводит его в экстенсивное русло...
И, повторимся, ни одно противоречие-коллизию, которое капитализм порождает и которое его сопровождает постоянно на путях следования, не разрешается. Он (капитализм) лишь отодвигает, отстраняется от данных «порождений», оставаясь по природе своей одним и тем же, не меняясь сущностно. Что же сохраняет свою сущность (противоречие), не меняется и в противоречивости, следовательно, природе собственной. Так, как понятно, по мере своего становления он накапливает, множит и глубит несомые и обретаемые противоречия [306]. В конечном итоге, последние разрастаются в так называемые «глобальные проблемы-антиномии» капиталистического бытия. Нагромождение их, обрушиваясь лавиной рано или поздно, погребает его окончательно...
Верно! Как только внешние ресурсы иссякают и двигаться в данном конкретно-ресурсном отношении дальше некуда, — а разворачивать внутренние возможности, будучи расколотой, безбытийной, не самодостаточной реальностью, не дано, — капитализму приходит конец. Выражением последнего выступает, как известно, «торможение» в становлении данной системы. Жизнь повсюду кишит антагонизмами, социальными коллизиями; общество испытывает кризисы, потрясения.
Стремясь утолить «голод», сохраниться, не способный при этом найти ничего в привычном окружении, взамен, капитализм не может не пуститься в «самопоедание». Процесс данный, разумеется, не простой, и здесь имеются, так сказать, «оттягивающие моменты» буквального самопоглощения, самоистребления. Во всяком случае, они касательно нашего предмета (капитализма) лишь временно откладывают это самое самоистребление.
Можно, конечно, с вышеприведенными оговорками включить и капитализм в круг вещей, развивающихся двуединством внутреннего и внешнего движений. Пусть, капитализм, подобно всему сущему в природе, будучи определенным историческим типом (общественным строем, системой) организации человеческой жизни утверждается в обоих данных направлениях: и вовне и вовнутрь. Тогда, если на первых этапах своего существования (вплоть до индустриализма включительно) он преимущественно довольствуется движением вовне, экспансией, за счет внешних источников, рынков, то на следующем этапе, начинающемся с постиндустриализма, — по избывании, исчерпании возможностей экспансивного распространения, — пытается перейти на преимущественно внутренний план развития. Капитал учится находить в себе самом, в том, чем располагает, истоки и ресурсы самосохранения, удержания наплаву. Естественно, поначалу это удается весьма не просто, скорей, даже не удается нежели приобретается положительный опыт. Тем не менее, именно с этого и начинается новое движение, в результате которого рано или поздно капитализму как таковому предстоит уступить место этапу подлинно исторического развития человечества. «Уступка», конечно же, совершается не самотеком, не само собой, но в силу коренных преобразований в сознательности миллионов и миллионов человеческой массы. Опять-таки, преобразования данные совершаются целенаправленной, сознательной перестройкой людьми самих себя, научением жить в открытости бытия, осваивающими созидателями себя и мира.
Коль скоро же в первом и втором планах не усматривается ничего для подпитки, — система (в нашем случае современный капитализм) исчерпывает внешние и внутренние истоки, ресурсы роста и самосохранения. Того хуже, — рост, движение вперед просто закрыты. Но если так, — а означенные «коренные преобразования» не происходят (до них люди не успевают добраться), — наш капитализм в буквальном смысле переходит к самопожиранию. Тем самым, умирает, оказывается уничтоженным (не важно как).
Любой агрегат, неестественная примитивная система нуждается для своего функционирования в подключении к источнику энергии, равно, в условиях функционирования, существования. Без этого перед нами какая-то груда, ни на что не способная, не подающая признаков жизни. Точно также капитал без источников и ресурсов (как внешних, так и внутренних), без подпитки невозможен. И с самого начала он невозможен без внешней подпитки: без ресурсов, энергетики, рынков, откуда черпает силы для роста, куда распространяется вширь.
Суть вещей, между тем, такова, что вечных источников энергии, ресурсов, — тем более, для конечных, искусственных, уродливых (в силу их безбытийности и саморазорванности) систем, — не существует. Вдобавок, возможность замены ресурсов и энергий тоже не бесконечная. Во всяком случае, — таких (энергий и ресурсов), которые капитализму как исторически-преходящей системе по зубам. К тому же, — «подключение» к ним оставляет данную систему без изменений, позволяя лишь экстенсивное распространение.
Так что, в самом общем плане, будучи своеобразной реализацией практики в форме производства, имеющего историческое место (следовательно, границы, пределы), капиталистический способ бытия человека в мире, как бы ни перечили его адепты, тоже исторически ограничен, противоречив, конечен. Стало быть, обречен. Это, в свою очередь, значит: поприща, доступные капиталистически-творческой активности для присвоения, экспансии вовне (не говоря уже о внутреннем плане), тоже локализованы, имеют пределы. В таком ключе капиталистическому присвоению как разновидности частнособственнического мироотношения, образа жизни доступно малое (даже крайне) из того, чем бесконечно таровата природа. Вовне ли, внутри ли человека, существуют поприща, заведомо недоступные, неподсильные специфически-буржуазному способу обхождения с вещами как безбытийно-технологическому, «вещно»-потребительскому, частнособственническому хозяйствованию, устройству общества и мира.
Как механическое движение бессильно выражать движение атомов, явлений микромира, в равной мере, ему безвестны предметы духовной жизни людей, так и производяще-капиталистическое творчество, будучи определенным исторически-конкретным способом безбытийного самовыражения и присвоения предметов человеком, в силах взаимодействовать, воспринимать, относиться, находить и принимать довольно узкое поприще вещей вокруг себя. Вообще, располагая достаточно примитивным (до атомарной одномерности, аватарности и даже трансхуманности) типом человеческой активности при кажущемся всесилии последней, капитализм столь же слаб, немощен, несостоятелен к общению и освоению бесконечного круга вещей. И не удивительно, что на планете Земля он весьма быстро исчерпывает реалии, доступные, подсильные себе.
Не самодостаточный, исторически обреченный, капитализм как бы упирается в естественный «барьер» дальнейшего роста и простирания. Вопреки распространенным буржуазно ангажированным утверждениям, нет тех предметных поприщ, нет времен, континуитета, где бы он мог беспрепятственно и сколь угодно долго живиться, черпать истоки своему прогрессу, не переменившись принципиально. Так, как говорится, «бьет его час»: необходимо выйти за исторические рамки капиталистичности, больше, производящего существования. Лишь тогда человек, — обновившись практически, поднявшись за узкие рамки капитализации и производства, — продолжит путь в со-творчестве с бытием, раздвигая и глубя горизонты мира, исторически совершенствуясь.
Наш вывод в растущей степени становится сегодня достоянием сознания. Последнему более, чем очевидно, что современный капитал бьется в смертельной агонии, тщась выбраться из самопоедательного крена, куда впал вследствие неспособности найти вокруг и внутри себя необходимые для продления жизни ресурсы, средства.
И, тем не менее, как все же далеко современное сознание, по крайней мере, явно преобладающего числа людей от подлинного понимания дела, от адекватного отношения к буржуазному миропорядку. К слову сказать, разного рода восторженно-позитивные представления о последнем, свойственные отечественному сознанию до контрреволюционного переворота в 91-м, по большей части заимствованы из ходячих представлений людей самой капиталистической действительности. Здесь они живучи, ибо капиталистические реалии изобилуют всевозможными иллюзиями, мифами, превращенными образами самой себя. Собственно, разве может сложить подлинное видение вещей человек, самоотчужденный (как и от бытия), в условиях расколотой действительности, каковой является буржуазный миропорядок, система? Это, кстати, касается не только повседневного, обыденного сознания, здравого смысла, но также сознания, так сказать, идеологического, людей, вроде бы, специально подготовленных, способных к глубокому анализу вещей. То же, что буржуазный миропорядок, как и способ его существования, порождают «вещное» отчуждение человека и жизни в целом, — когда все здесь, будучи обезбытийвлено, расколото так, что сущность противостоит существованию, человек миру, субъект объекту, духовное материальному, в конечном счете, бытие небытию, — хорошо сказано во многих работах современных авторов. И мы выше достаточно долго говорили об этом.
Как бы там ни было, не ведая никаких признаков «неладности», не обтяженное сомнениями с тревогами, вполне довольное своим положением современное буржуазное сознание, можно сказать, насквозь пронизано «картинами», где капитализм выглядит «обществом благоденствия», беспрепятственного и безостановочного прогресса во всех направлениях. Царит уверенность: лишь в нем человек полно раскрывает себя. Обеспечивается подлинная демократия и справедливость. У всех людей равные возможности и свободы. Каждый реализует свои способности и потребности наиболее эффективно.
Данные и аналогичные представления живучи и достаточно давно навеяны, как известно, социал-демократическими видениями из либеральной корневой подпитки. И поныне действительность в лице Западного капитализма, особенно с поры его постиндустриального бума наивно воспринимается в таком же духе. Правда, — соглашаются: реальность данная не лишена изъянов, «проблем». Но в основе своей продолжает сочетать эффективность, справедливость и демократию насколько, вообще, это «оптимально», позволяет объективный ход жизни.
Между тем, эти иллюзорные представления имеют мало что общего с реальным капитализмом даже лучшей поры, его в 50-е — 60-е годы. Сегодня же, — в условиях выдохшегося господства финансово-спекулятивного капитала, исчерпания так называемой «инновационной экономики», главное, предельно обострившегося глобального кризиса, — «положительности» капитализма, причем, не только западного, вообще, потеряли какой-либо смысл. Любая область проявления современного мира, неся на себе печать присутствия буржуазности, свидетельствует распад, гибельный крен. В таких условиях сознание людей уже тяготиться надоевшими капиталистическими порядками, настраивается против них [307].
Конечно, внешнее, поверхностное знакомство с фасадами, вроде бы, «благоустроенных», благополучных обществ, — в частности, под влиянием итогов Великой Октябрьской Революции продвинутых в социальном плане (скажем, скандинавские страны, Канада) и пока еще состоятельных, — может внушить впечатление благополучия и красоты жизни. Найдутся верящие, что все тут в порядке, образцово и достойно подражания. Тут тебе и права профсоюзов, и социальные гарантии, и высокий уровень жизни народа (в том числе рабочих). Налицо также остальной «набор» капиталистического самопреподнесения, вплоть до ряженья его в тогу социалистичности. Ведь налицо «обобществление собственности». Причем, — не посредством, весьма часто высмеиваемого буржуазными лакеями «грабь награбленное», но посредством формирования так называемого «народного капитализма», акционированием капиталов, демократизацией и менеджеризацией управления. Здесь и своеобразный план, регулирующее в интересах общества, вмешательство государства, профсоюзов и иных общественных организаций в работу фирм и т.п., наконец, то, что получает название «Stakeholder Capitalism». Здесь нет нужды вдаваться в подлинность дела обобществления с помощью названных и аналогичных средств. Можно, тем не менее, признать: хотя данное «обобществление» не выходит за пределы присваивающего («вещного» и потребительского) мироотношения, все же, неоспоримо, что оно, насколько позволяют отношения вещной зависимости, имеет-таки место.
Трезвому взгляду, конечно, очевидно: рисуемое «благополучие» имеет весьма неприглядную изнаночную сторону, скрытую за, вроде бы разукрашенным фасадом. И при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что мир капитала имеет «преимущества», расцветает, выглядит столь пристойно совершенно не случайно. Главное, — далеко не в силу собственных сущностно-положительных заслуг, далеко не из, так сказать, «человеколюбивых» устремлений капитала, соответственно, его модификаций и персонификаций. Напротив, «красоты» с «прелестями» — от его паразитического, грабительского, экспансионистского характера, монопольного (точнее, метропольного) положения западных стран в капиталистической «мирсистеме» (Э. Валлерстайн). Достаточно убедиться в этом, обратив внимание на те же капиталистические страны, но не входящие в метрополию, - каков там уровень жизни? Какими коллизиями и социальными «болячками» страдают, как беспросветно будущее их, положенных на алтарь лимитрофизации?.., н
А по сути же, капиталистическая система полностью изжила себя. И уж точно: из-под лавины развернувшегося на наших глазах всеохватного кризиса, ей уже «сухой» никак не выбраться. Ибо кризис данный, по многим параметрам, «переломный», непреодолимый силами самого капитала, как бы при этом «крепким» и «стойким» последний не казался.
8.1.2. Возникновение финансово-спекулятивной модели экономики.
На самом деле. Будучи порождением производящего человеческого бытия, — следовательно, замкнутая в узкие формационные рамки локально ограниченного (национального ли, регионального ли, не важно) существования, как не достаточная в себе, не самообеспечивающаяся, естественно-историческая система, — капитализм не может не предполагать для своего существования, тем более, развития внешние факторы. То есть территории, людские и материальные ресурсы, источники, рынки, энергию и проч. С его приходом мир, среди прочего, непременно распадается надвое: на центр (метрополию) и периферию (колонии, рынки сбыта, источники дешевых ресурсов). Периферия (равно природа), как раз, и выступает тем поприщем, за «дармовое» сырье, энергетические и людские ресурсы которого подпитываются, растут, богатеют метрополии. Да, капитализму мало эксплуатировать, «пить соки» из трудящихся своей страны. Он нуждается еще и главным образом в «подпитке» извне: из колониализированных, или как-либо поставленных в зависимость от себя, регионов. Без такого «вливания» он принципиально невозможен. У «метрополизировавшихся» капиталистических индустриальных стран, в принципе, нет внутренних ресурсов саморазвития. Вернее, почти нет. Очень редко можно встретить на планете сегодня буржуазные страны, могущие похвастать собственными (по крайней мере, в обозримой перспективе) достаточными ресурсами существования. То, что имелось в данном отношении, давно исчерпано, утилизировано. Да и эти ресурсы, скорей, внешнего характера, нежели внутреннего. Ибо к внутренним ресурсам прежде всего, (во всяком случае, в современных условиях) следует отнести все то, что выражает духовный, духовно-практический срез человека.
Но не только собственные, так сказать, «внутренние» ресурсы, но и таковые, вовне с утверждением и распространением по планете индустриализма к XX веку иссякли. Нужны новые источники, средства, новые поприща реализации, без чего просто наступает смерть... Не случайно ведь, с приходом XX столетия капиталистический мир поражает непреодолимый всеобъемлющий планетарный кризис. За короткое время разражаются две «горячие» мировые войны, развязанные именно ради обретения путем переделки уже поделенного мира ресурсов. Войны стали привычной и обыденной реальностью современной политики, принимая различные формы, направления («холодные», «гибридные», «информационные» и проч.).
Между тем, в конце первой и начале второй трети XX века метрополии под влиянием НТП, роста рабочего и революционного движения, а также в связи с поразившей их, особенно Американский капитал, «великой депрессией», совершают (во многом стихийный) переход индустриального капитализма на рельсы постиндустриализма. По ряду причин, — в частности, для выхода из тупиков индустриальной кризисности, благодаря достижениям второго этапа («волны») научно-технической революции, определенным образом стимулировавшим экономику и способствовавшим рост значимости «человеческого капитала» в производстве, — и, конечно же, под влиянием фактора, утверждающегося в СССР социализма, — происходит известное приобщение западных стран к социал-демократической модели развития. Под руководством Ф. Рузвельта США перешли к так называемому «новому курсу». Модель данная была основана на частичном перераспределении национального дохода в пользу трудящихся посредством кейнсианского «государства благосостояния». Понятно, что и в данном случае основные расходы по обеспечению новой социальной политики, которая, к тому же, во многом вершилась на рельсах индустриализма, изыскивались преимущественно в усиленной эксплуатации периферии (колониальных и развивающихся стран).
Под давлением трудящихся, среди прочего, вдохновленных опытом социальной политики в СССР, а главное, в целях спасения, поиска выходов из индустриального тупика, Западный капитализм вынужденно пошел на перераспределение прибавочного продукта в пользу трудящихся. Каждый капиталист отдельно на это пойти не может, максимум, что он себе позволит человеческого, — так это добровольно поблаготворительствовать и помеценатствовать. Но когда правила игры директивно меняют, превращены в закон, господствующую политику для всех, то это — другое дело. Не грех тогда и платить побольше налогов (иной раз, аж до 90%), повысить содержание рабочей силы за счет собственных прибылей, поднять социальную защиту трудящихся, улучшить условия труда, заботиться об экологии и т.д.
И результат, как ожидалось, благотворно сказался на экономике. Больше — на рост капиталистической прибыли. Благодаря возросшим зарплатам, трудящиеся стали потреблять больше, сверх необходимого продукта на воспроизводство рабочей силы, на обустройство своего быта, приобщение к культуре, социальный и духовный рост. Высокие зарплаты, уровень жизни повышают покупательную способность людей, следовательно, стимулируют развитие производства, повышают выпуск товаров, наращивая потребление. Оно и понятно. Люди приобретают больше товаров. В том числе стали больше покупаться продукты, требующие высокой квалификации, сложные в изготовлении, требующие совершенствования техники, сбыта, хранения, дизайна и проч. А это увеличивает необходимый продукт на воспроизводство рабочей силы, что, в свою очередь, влияет на рост выпуска продуктов (вещей, услуг), необходимых для воспроизводства рабочей силы, более высокого качества. Как понятно, тем самым, отодвигается кризис перепроизводства, как бы создавая новый, недостающий капиталу спрос, рынок сбыта, стимулы совершенствования производства. В частности, — техники, технологий в весьма различных областях.
Увеличению необходимого продукта на воспроизводство рабочей силы, следовательно, и глубине разделения труда, его производительности способствовали, повторимся, внутренние резервы, открываемые научно-техническим прогрессом: совершенствование управления и организации производства, гонка вооружений, автоматизация производства, развитые технологии, переход к новым источникам энергии и сырья, проникновение в новые поприща природы (космос, микромир, электроника, биология, психика и т.д.). Огромные перспективы в данном отношении предоставляет начавшийся выход человека из процесса непосредственного производства. Наблюдается постепенный рост и возобладание отношений потребления в системе производства, сопровождающиеся наполнением их более емким содержанием и смыслом, нежели это имеет место в пору индустриализма. Это связано, кстати, со складывающимися процессами информатизации производства, активизации человеческого фактора.
Как бы ни обстояли дела в описываемом плане, вряд ли без развязанной войны (второй мировой войны) Рузвельту и его команде удалось бы вывести свою страну из коллапса, куда она свалилась, пораженная великой депрессией. Это же следует сказать и о других Западных странах.
Но вот, война разразилась, сняла многие противоречия, принесла соответствующие дивиденды победившим метрополиям. Помимо прочего, так сложилось (удалось «организовать»), что в результате второй мировой войны американский капитал заимел все выгоды. Держа в руках почти полный набор дивидендов от победы, оказавшись в весьма выгодном положении перед остальными странами, США заручились рядом возможностей для своего быстрого подъема. И даже — «вытягивания» других разрушенных экономик Запада. Росту могущества Америки, тем более, способствовал факт отсутствия конкурентов на международной арене.
Успешное движение реальной экономики после войны позволяло извлекать большие прибыли, вкладывать средства в развитие производства, платить высокие зарплаты, наращивать уровень жизни и благосостояния населения, страны. Доходит даже до того, что Западный капитал позволяет себе (возможно, по неведению, непониманию еще, что уже постиндустриальная стадия развития) возврат к индустриальным формам хозяйствования, к прежней экономике. «Выветривается», что последняя-то и привела метропольный капитал к пережитому этапу мирового кризиса конца двадцатых — начала тридцатых годов. Из него удалось выбраться лишь, развязав очередную грандиозную мировую бойню, навлекшую на планету неисчислимые беды.
И, вот, в связи с означенной политикой индустриализации и социализации экономики, улучшения уровня жизни за счет некоторого обращения капиталистических доходов на рост благосостояния трудящихся, в условиях, так сказать, «наибольшего приятствования капиталу запада и сложилась иллюзия, что современной буржуазии удалось решить проблему социального идеала. Да так, — что остальному миру остается только перенять западную культуру рынка и демократии. «С крахом СССР эта иллюзия приняла форму доктрины "конца истории", на которую и попалась наша наивная и не очень информированная интеллигенция» [308].
Однако, вскорости рынки оказались насыщены. А, с другой стороны, экономики Японии и Западных стран, союзников Америки возродились, стали конкурентоспособными. С обострением конкуренции на мировом рынке прибыли промышленных корпораций падают. Индустриальные мерки производства снова стали «пробуксовывать», обнажать прежние «грабли». К семидесятым годам двадцатого столетия накатывается стагфляция: спад и депрессия экономики, стагнация и рост безработицы в сочетании с ростом цен, инфляцией. Как ни старайся специалисты, что ни делай, — но многочисленные обстоятельства так оборачиваются, что экономика (производство в целом, особенно в промышленном сегменте) уже исчерпывает себя в возможностях. По крайней мере, — развития, характерного классическому движению индустриального капитала. Производство путем традиционного наращивания выпуска товаров как результатов вещепроизводства, — причем, в индустриально-промышленном размахе, по линии экстенсификации, освоением новых и новых рынков, через эксплуатацию непосредственных производителей как источника прибавочной стоимости, прибылей и многое другое, — уже не способно успешно осуществляться. Потому-то оно стагнирует. Предприятия функционируют с недогрузкой, почти вхолостую. Покупательная способность людей снижается. Рынок перенасыщен. Сколь прекрасно ни управляй фирмой, но... Некуда реализовать товары, невыгодно их производить, предложение не находит спроса. Прибыль не только падает по многим причинам, но приходится работать «себе в убыток». Вдобавок, — проблемы сырья, энергетики, технологии, дорогие человеческие ресурсы. Ничего не попишешь.
И не только в том дело, что экономика не способна наращивать прибыли, производство, нормально развиваться. Властная «корпоративная элита» также лишилась сил обеспечивать высокий уровень жизни, который обещала. Больше, — имела, благодаря прежним «удачам», успехам на путях экстенсивного движения (грабежа периферийных народов, не освоенных ресурсов, рынков), а также, опираясь на внутренние резервы.
Поскольку обычные экстенсивные пути хозяйствования исчерпаны, — не только получать прибыли, наращивать производство, но даже сводить концы с концами, не разоряясь, становится невозможным, — постольку возникает настоятельная нужда искать новые пути, приемы извлечения прибылей, формы производящей деятельности.
Между тем, становятся все отчетливей контуры постиндустриальной политики, экономики, хозяйствования. И не воспользоваться ими, более осмотрительно предпринимать впредь, было бы недопустимо. Капитал, тем самым, осмысленно прощается с индустриальными мерками бизнесования и переходит на постиндустриальные рельсы организации производства и извлечения прибылей. Переход как бы стимулирован, идет в унисон со стихийно складывающимися, внедряемыми «за спиной» людей, явлениями постиндустриализации, получая устами новоиспеченных идеологов соответствующее наименование. Так возрождается и утверждается на новой (постиндустриальной) основе способ описания, расчета и контроля за экономическими процессами, который, скорей, сродни коммерции, бухгалтерии, — а Аристотель называл его хрематистикой, — «финансово-спекулятивная модель экономики» или просто, «монетаризм».
Отправным пунктом для осмысленной переориентации и построения постиндустриальной политики в производстве оказался, по ряду причин, утверждающийся, благодаря НТП, факт высвобождения работника из процесса непосредственного производства. Стало быть, — вроде бы, прекращения обстоятельства, что он (как рабочий) выступает источником прибавочной стоимости.
Действительно. Коль скоро трудящийся (рабочий) перестает быть непосредственным (причем, главенствующим) звеном процесса вещепроизводства, он, надо думать, также перестает выступать источником прибавочной стоимости. Следовательно, источником обогащения капитала. Причем, — не только современного, но и какого бы то ни было... Капитал, выходит, лишается основания, на чем до сих пор держался, что выступало его, так сказать, «сердцевиной» мотором существования. И, вообще, с означенным «фактом», вроде, правомерно признать, несостоятельность самой трудовой теории стоимости, вообще, экономики стоимостных отношений, восходящей к классикам и систематизированной Марксом в «Капитале». Рушатся выкладки и аргументы относительно капиталистического обогащения, движения капиталов за счет эксплуатации наемного труда. Точно также, выходит, не остается камня на камне от, сложившихся на этом основании теории и практики преодоления капиталистического общественного строя, социалистической революции, строительства нового общества и т.д.
Разумеется, в реальной жизни дела обстоят совершенно противоположным образом. Говоря предельно кратко, верно, что количество рабочих на современном автоматизированном и информацио-емком предприятии сокращается, и рабочие выведены из непосредственного производства. Но ведь с другой стороны, во-первых, их общая численность на производстве в целом (данной страны, региона, системы капитализма вообще), сокращается не столь сильно. Ибо открываются другие предприятия, к тому же, в других странах (даже периферии), где технология не столь развита, и рабочие переходят в сектор сервиса. Здесь, опять же, они включены в процесс непосредственного производства. Сектор сервиса, вместе с тем, становится столь же трудо-и капиталоемким, обогащающим производство, приносящим доходы и навары как и любая другая сфера производства, наращивает ВВП.
Во-вторых, высвободившийся из непосредственного производства, работник не перестает быть работником, хоть и может «поменять воротничок» (с синего на белый).
Верно, далее, утратив главенство в сфере непосредственного производства, труженик, человек не лишается его вообще. Нет. Он обретает это главенство в таком важном моменте системы производства, выходящем на первый план, как потребление («человеческий фактор», «человеческий капитал», человекообразование). И как труженик, обслуживающий и регулирующий производственные процессы, вместе с другими: техническими работниками, менеджментом, инженерами, реализаторами и остальными функционерами производства, — независимо, осуществляют ли они физический или умственный, обслуживающий, управленческий, подсобный, изобретательский и т.д. труд, — не перестает эксплуатироваться. Соответственно, приносить прибавочную стоимость. Оно и понятно, приняв во внимание господство частнособственнических «вещных» производственных отношений. К тому же, — поскольку перед нами производящий труд. Он, среди прочего, по своей сути, структуре, технике и формам протекания один и тот же. Независимо, где, на каком поприще протекает, кем осуществляется, — он есть труд, служащий капитализированию, получению прибылей. Причем, созданием прибавочной стоимости.
В условиях доиндустриального и даже индустриального общества данное обстоятельство как-то затеняется, незаметно и не столь важно, ибо очевидно, что стоимость с прибавочной стоимостью создают труженики, включенные в непосредственный процесс производства. Но с приходом постиндустриализма производящий труд, по целому ряду причин, предельно обобществляется и идентифицируется. Больше. Потребленческая активность тоже обнаруживает признаки производства, творчества. Следовательно, — способностями приносить прибыли. Отсюда, все население, члены общества (кстати, даже собственники средств производства) оказываются в ситуации, обеспечивающих прибыль, трудящихся.
Стало быть, хоть непосредственный производитель (рабочий класс), приносивший в пору индустриализма и прежде прибавочную стоимость, теперь существенно сокращается, тем не менее, он так сокращается, так сводится на нет, что, выйдя из непосредственного производства, сразу как бы растворяется во всем населении общества. Можно утверждать в таком ключе, что социальная база рабочего класса, трудящихся предельно расширяется, она как бы пополняется, обновляется. Так что, отныне прибавочную стоимость, «золотые яйца» прибылей доставляет не какая-то часть населения, но оно в целом, в силу универсализации, расширения пределов рабочего класса, трудящихся (обо всем этом мы еще поговорим более подробно в следующих разделах). Больше того. Производство прибавочной стоимости превращено в своего рода объективное явление, которое совершается даже без ведома не только его реальных «приносителей», но и «прихватителей». Кстати, не здесь ли коренится распространяющаяся в последнее время тенденция перевода содержания населения на так называемый «безусловный базовый доход» [309]?..
О том, что в постиндустриальном обществе современный капитал эксплуатирует (соответственно, извлекает прибавочную стоимость, пусть и видоизмененную) все население, даже безработных, пенсионеров, домохозяек, — одним словом, людей, вроде, никакого отношения не имеющих к производству, — говорят довольно многие авторы. Особенно здесь примечательны «Метаморфозы власти» и «Третья волна» Элвина Тоффлера [310]. Мы потому не будем задерживаться больше на данном вопросе. К тому же, об этом выше кое-что уже говорили, да и ниже пойдет речь. Во всяком случае, достаточно просто промыслить положение, что в постиндустриализме труд как важнейший элемент производительных сил предельно обобщается и обобществляется, — в силу своей крайней расщепленности, вместе с тем беспрецедентной взаимозависимости, единства, совместности, равноценности и значимости каждого отдельно взятого труда (несмотря на его отчужденный, «атомизированный», «вещно»-утилизующий и т.п. характер), являющегося, как бы сказал К. Маркс, «моментом общего, совокупного труда» в лице данного человека, — чтобы признать только что сказанное.
Особенно явен факт тотальной эксплуатации населения (как и трудящихся), следовательно, извлечения из него прибавочной стоимости, прибылей при обращении к сфере потребления, главенствующей с утверждением постиндустриализма в системе производства и тоже предельно обобществляющейся. Потребленческая эксплуатация населения совершается давно известным образом и новыми средствами, формами, которые, в конечном счете, не поднимаются за пределы хищнически-паразитического, использования человека, его качеств, психологии, воли, страстей. Причем, - на предельно примитивном, низменном уровне. Об этом и как здесь грабастают барыши ниже будет речь. Пока же, вернемся к характеристике нашего сейчас предмета, а именно, монетаристской модели экономики.
8.1.3. Существо и отчуждающий характер монетаристской экономики.
Как понятно, для транснациональных элит, осуществляющих их волю, монетаристских структур, экономистов и управленцев, никакой эксплуатации, тем более, прибавочной стоимости, вообще, стоимости, о которых говорит классическая политэкономия, нет и быть не может. Если и вести речь о стоимости, то лишь как о понятии, тождественном (или производном) цене, которую товары и услуги получают на рынке в зависимости от спроса. Понятие же «прибавочная стоимость» современный капитал предпочитает подменять другим, «добавленная стоимость» («добавочная стоимость»). Полагают при этом, что последняя возникает, благодаря искусной работе, умению, способностям и дарованиям «работодателей» (преимущественно, владельцев «денежного мешка») наращивать свои капиталы, используя разного рода финансово-спекулятивные инструменты.
В известном смысле их позиция даже логична. Регистрируя выход труженика из непосредственного производства, активизацию человеческого фактора, больше, возобладание потребления над непосредственным производством, — что ни говорить, — трудно не поменять не только понимание, но, куда важней, осуществление весьма многих, вроде бы, до сих пор обычных для капитализирования, вещей. Причем, не только оговоренных выше.
Верно, работники, уже не являющиеся участниками непосредственного производства, не производят (по крайней мере, в классическом смысле) никакой стоимости, тем более, прибавочной. Но, нельзя не признать и другое. Хотя трудящиеся, подобно классическому пролетарию, не вырабатывают стоимостей, последние, тем не менее, создаются. Капиталы не перестают расти, хозяева — обогащаться, экономика не рушится. Спрашивается, откуда, благодаря чему? Где истоки обогащения, даже развития производства, коль скоро признать, что прибавочную стоимость на производстве никто не создает, а классическая политэкономия «отдыхает»? На чем держится экономика тогда?
Может, верно, что богатства, стоимости создаются, помимо трудящегося, живого труда, любым человеком, пусть и не производящим непосредственно? И, еще проще: созидают сами машины, автоматы, — к тому же такие «сверхумные» и работоспособные, — коими оснащается современное производство.
А что, коль скоро верно другое, ставшее ходячим в последнее время: вещи имеют стоимости сами по себе, вне всякого труда? «Лепить» же к стоимости (цене) экономических благ какой-то там труд, — нелепо. Верно, правда и то, что адепты данной, вульгаризующей суть дела, позиции ведут себя несколько несуразно. Отвергая всяко труд, трудовую теорию стоимости, понося даже ее, не упуская «приятности» пустить уничижающую шпильку в адрес Маркса, — тем не менее, входя в разбирательство экономических предметов, вопросов, так либо иначе, вынуждены возвращаться к тому же, что только что третировали.
Оно, конечно, от трудовой насыщенности экономических (да и всяких) благ никуда не деться. Трудовую теорию стоимости нужно не отбрасывать, но дополнять, развивать, учитывая изменения экономической реальности, происходящие особенно в современных условиях. Ведь, как говорится, «труд труду рознь». Соответственно, меры и результаты этих трудов (стоимость, продукты). Достаточно заметить здесь, одно дело «продукт» в качестве результата производяще-«овеществленного» в нем труда (соответственно, классически понимаемой стоимости как его меры). Другое — продукт, служащий развертыванию, раскрытию новых реальных возможностей, новых граней свободы, живого человеческого труда (будущий, произведенческий труд как содержание стоимости данного продукта). В обоих случаях труд выступает источником стоимости созданных богатств, но как при этом он различен, как, вместе с тем, стоимость различна в качестве меры сработавшего их труда, как различны сами результаты последнего (о чем в разделе о произведении)! Опираясь на уже известное о произведении и производстве как способов человеческого бытия в мире не сложно установить целый ряд спецификации проявления труда, его продуктов и стоимости последних в соответствующих условиях...
Так что, какие бы выводы ни получались при осмыслении происхождения и движения богатств, капиталов, экономических реалий, сколь бы они далеко ни уходили от своей основы, трудового содержания материальных и духовных благ, от нее как отправной точки ни в коем случае не следует отрываться. Иначе мы вернемся к неким, «изъеденным молью» идейкам и теорийкам прошлого, на которых история, прежде всего, в лице классической политэкономии давно поставила крест. Наконец, нужно и сам труд понимать не примитивно, не низводя его к «расходованию сил», голой оперативности, технике, работе лошади или машины, но как именно человеческий труд, как таковой все более раскрывающийся, опять же, в современных условиях. Особенно подлинно информационным социалистического характера, творчеством. Главное - в призме отправного для марксистского мировидения, принципа практики, всего полней явленой осваивающе-произведенческой созидательностью.
К слову сказать, взгляд, что труд не имеет отношения к стоимости, тем более, прибавочной стоимости, может быть объяснен и обстоятельством, что в современных постиндустриальных условиях эксплуатации подвергается далеко не просто труд непосредственных работников, но и тех, кто, вроде бы непосредственно не трудится. А потому, по социологическим рубрикам, не относится к трудящимся (пенсионеры, домохозяйки, потребители и проч.). Между тем, все они эксплуатируются, следовательно, выступают объектами извлечения стоимости, соответственно, прибавочной стоимости. Поскольку же, тем самым, созидание стоимости, равно прибавочной стоимости обретает всеобщий, объективно-необходимый характер, а труд предельно обобществился, — возникает возможность как бы вывести труд как источник стоимости, равно прибавочной стоимости, за скобки, не брать его во внимание.
Так, сосредотачиваются на факторах, которые, вроде бы, «повсюдны», «исключительны», бросаются (своей кажимостью) в глаза. В частности, интересно в этом смысле видеть причиной роста богатства работу машин, предпринимателей, обращение, деньги...
Но, будь виновниками созидания стоимости (тем более, прибавочной) машины, роботы, — как легко и просто было б решать и избавиться от многих архисложных социально-экономических, культурных, вплоть до мировоззрения, проблем! Однако, увы, никому не удастся опровергнуть бесспорный факт, что создают и множат богатства только и только люди, творящий (трудно, трудясь, причем, различно) себя и действительность, человек. Если машины и создают что-либо в интересующем нас плане, то ведь задним числом: как застывший в результатах и средствах производства труд, переносящий свою стоимость на последние постепенно. Тем не менее, эту классически выверенную истину весьма многие (и прежде, и нынче) не хотят знать, не принимают. Иной раз, — даже в ущерб делу, из идеологических соображений полагают, что источником и спасителем, обеспечивающим (если не сейчас, то в скором будущем) благоденствие и избавление от всевозможных социальных «нехорошестей» является техника, НТП.
Но, с еще одной стороны, можно ведь, признавая, что стоимости создаются лишь человеком, уточнить эту истину в том смысле, что люди создают стоимость (новые деньги, «добавленную стоимость») не только в процессе непосредственно-производственного труда и даже не в ходе обслуживающей деятельности «белых воротничков», но, вообще, за пределами промышляющего производства. А именно — в обращении, в области финансовой деятельности, в движении торгового и ссудного капитала. В частности, с реализации выработанной на известную сумму продукции на рынке, получая за доставшееся дешево большую цену («стоимость»). Точно также капиталы растут в процессе различных финансовых операций (спекуляций, «ссудных удавок», коррупционных махинаций, прихватизации «плохо лежащего, особенно в виртуальности»). Одним словом, когда «деньги делают (причем, «тихо») деньги», — и это «величайшее искусство» обыкновенно покрывается «тайной», которую, кстати, призвано стеречь государство, — вот где и как приходят прибыли, богатства. Примерно в этих установках и состоит существо финансово-спекулятивной (монетарной) экономики.
Итак, «высвободившись» из весьма долго царившего над умами и делами людей, «ложного понимания», — «открыв», что труд наемных работников не формирует стоимостей и мало как соединим с капиталистическим обогащением, что цена, которую платят за товары и есть их стоимость (если-таки, сохранять это понятие), — и формируется комплекс идей и практик, определяющих существо постиндустриальной модели хозяйствования, предпринимательства, капитализма вообще. Все это, разумеется, не могло не переориентировать экономику, политику, вплоть до высших ценностных установок современного общества в целом. И, конечно же, в данном отношении формируется ближайшей реакцией на совершенное «открытие» так называемая монетаристская, финансово-спекулятивная экономика.
Отныне всюду видятся лишь «деньги-деньги»: инфляции, амортизации, инвестиции, дебиты, кредиты, ссуды, проценты, маржи... Конечно же, за всей этой «бухгалтерией» подлинная экономика не может не укрыться. Не удостаивается должным вниманием функционирование промышленных объектов, организация, управление подразделениями последней. Не важно, какую и как предприятие выпускает продукцию, расширение ее номенклатуры, обновление технологий, контроль и анализ факторов, обеспечивающих эффект, оптимальную работу. Вообще, где, кто и как производит реальную стоимость, наращивает капиталы, как конкретно совершается управление и прогнозирование разноплановым и разветвленным производственным хозяйством, равно организационно-техническими, производственными отношениями, движение собственности, — все это теряет былой интерес, выпихивается где-то на задний план, в лучшем случае. Точно также, работа с кадрами, потребление, распределение, наконец, производительность труда, — затмевается решением вопросов финансирования... Таким же образом отходят во второстепенность другие сугубо производственные дела, вплоть до того, кто за всеми ними должен следить, руководить.
Достаточно ближайше ознакомиться с функционированием современного отечественного предприятия, как обозначенное становится очевидным. Речь уже идет не о том, кто и сколько заработал, какой труд вложил, соответственно, что ему принадлежит — «корешки» или «вершки». Главное отныне: как и насколько его инвестировать, какова цена труда, отталкиваясь от финансовой целесообразности и других конъюнктурных нужд фирмы и рынка. Повторяем, разговоры о стоимости как классически-экономической категории (мере овеществленного в продуктах труда) просто отметаются. Вопросы «корешков и вершков» в их классической данности, — к тому же, чтоб и волки были сыты, да овцы целы, не говоря уже о справедливости, «общей пользе», — теряют какой бы то ни было реальный смысл. В лучшем случае, выливаются в пустопорожние демагогии. Хорошо еще, коль скоро все это отправляется на откуп «невидимой руке». А существует ли она уже, между прочим, — приходится время от времени сомневаться, видя, как бесцеремонно и безнаказанно современные воротилы попирают рынок, диктуя ему свою корыстную «логику», добывая навары с «воздуха».
Так представшая в условиях постиндустриализма капиталистического уклона, экономика мало чем разнится от пробавляемой издавна купи-продайности. Отличие, пожалуй, в том, что прежнее купечество было лишено современных высокоразвитых производительных сил, в частности, мощных средств коммуникации, информационно-технических возможностей, интернет. Потому сильно уступало по масштабности, экстерриториальности, влиятельности современным бизнес монстрам, обретшим транснациональный характер. Больше, — глобализовавшим собственную власть, подмявшим весь мир как империю своего безоговорочного владычества...
Помимо сказанного выше, идеологам и практикам означенного направления очевидно, что расходы на непосредственное производство, в частности, содержание участников данного процесса (главным образом, рабочих) никак не окупаются. Поскольку не труд рабочих и, вообще, не сам по себе выпуск товарной массы в системе производства является основным звеном получения прибылей, а («обычное») финансирование, постольку нет нужды проявлять особую заботу на конкретных делах и предметах производства. И не следует акцентировать на данной стороне производства, вкладывать сюда поддерживающие усилия в виде улучшения содержания, условий работы, предоставления защиты, гарантий, высоких зарплат и проч. Главным источником доходов, «как должно быть», выступает рентабельность, окупаемость инвестиций, затрат, определяемых рынком, спросом, реализацией, спекуляциями, ссудными процентами, кредитованием, лоббированием (иное наименование коррупции), перепродажей ценных бумаг. Обращение капитала — «вложил меньше, вынул больше», — вот, где, по сути, совершается его рост.
Примерно по такой логике, благодаря произошедшей переориентации акцентов в экономике, непосредственная производящая активность трудящихся в качестве источника доходов, роста капитала стала не рассматриваться. И, соответственно уделять ей особое внимание, заботы теряет целесообразность, оказывается даже невозможным. Коль скоро падение прибылей уже не позволяет поддерживать «социалку» на высоте, и, вообще, обеспечивать «всеобщее процветание», от всех этих социал-демократических, кейнсианских «штучек» в экономике и общественной жизни невозможно не отказаться. К тому же, в описываемый период выросли цены на энергоносители, обострились экологические проблемы, ужесточились требования к сетям социальной безопасности, которые предоставляло правительство, а также сильно ускорилась инфляция. Так что, если высокие социальные стандарты и удастся сохранить по возможности, то, видимо, на иной основе, средствами иной экономики. Хотя, рассчитывать, что последняя окажется сильной, способной «держать планку», тоже имеются сомнения.
А пока означенные факторы (особенно после краха СССР) на короткое время возросшее содержание трудящихся стало уменьшаться. Точно также сократились расходы на обеспечение нормальных условий труда. Стали, так либо иначе, сворачиваться различные демократические формы организации труда и защиты работников, попираться их права.
Таким образом, финансовые воротилы, олигархи, сумели вернуть себе утраченные позиции в связи с социал-демократическим креном экономики. Стали возрождаться несколько призабытые принципы "дешевого труда", «опоры на низкую зарплату» и «социальную незащищенность рабочего», населения. Богачи, спекулянты, банковские воротилы, несколько притесненные прежде, могли праздновать «реванш». Наконец-то, «демонтировав» ограничения времен рузвельтовского «Нового курса» они развернулись в полную силу.
Поскольку стало удобно и выгодно смотреть на производство, хозяйствование как на исключительно финансовый процесс, — мало вникающий в тонкости организации и управления производством, не считающийся с затратами на какие-то «производственные нужды», оборотные средства, трудящихся, на их производительность, безопасность, содержание и проч., — постольку важно, чтобы затраты, были минимальными, а результаты, тем не менее, приносили доход, окупали расходы с лихвой. И это везде: идет ли речь о фабрике или магазине, службе быта, консалтинговой фирме и т.д. Коль скоро же при таком подходе все упирается в рынок, — в складывающуюся здесь конъюнктуру, потребительский спрос на выпускаемые продукты, их конкурентоспособность, — формирование и расширение данного рынка, создание условий, факторов благоприятствования своему производству (делу, бизнесу) становится важнейшей заботой предпринимательства (бизнеса). А влиять, формировать его можно, — тем более, при современных средствах информации, интернет, — как говорится, «не отходя от кассы». То есть инструментами так называемой «виртуальной экономики», операциями на бирже, манипуляциями с котировками акций, покупательным спросом, рычагами так называемой «теории полезной потребности» и т.д.
Таким образом, где-то, с конца 70-х начала 80-х, экономика западных стран переходит на финансово-спекулятивные, монетаристские рельсы хозяйствования. Как верно подмечается в цитированной выше статье, «Если составной частью мифа "капитализма с человеческим лицом" была т.н. "революция управляющих" (т.е. приобретение менеджерами относительной самостоятельности от акционеров, давшее повод говорить о народном характере частной собственности), то в 80-е годы собственники властно напомнили, кто главный при капитализме. Это был реванш финансовых спекулянтов с Уолл-Стрит, которые смогли наконец демонтировать ограничения времен рузвельтовского "Нового курса" и утвердили контроль над корпоративной Америкой» [311].
Благодаря происходящим переменам, «Банки перерастают из скромной роли посредников во всесильных монополистов, распоряжающихся почти всем капиталом всей совокупности капиталистов, превращающих тысячи и тысячи раздробленных хозяйств в единое общенациональное капиталистическое, а затем и всемирно-капиталистическое хозяйство. Получается перерастание банков в учреждения поистине универсального характера» [312].
Финансовый капитал полностью подчиняет себе промышленный, производительный капитал. Особенно бурно данный процесс совершается с освоением компьютерной и информационной техники, появлением глобальных информационных сетей. Спекулятивный капитал отныне прочно занял господствующие позиции практически во всех областях человеческой деятельности. В последние годы процесс глобализации финансовых рынков еще больше ускорился. Теперь колебания обменных курсов, процентных ставок и курсов акций в различных странах теснейшим образом взаимозависимы. Любые изменения в одном из сегментов рынка сотрясают всю систему.
К началу нового столетия этот процесс, так же, как и процесс концентрации производства в рамках ТНК, тоже перешел в новое качество. Оно характеризуется, прежде всего, самодостаточностью крупнейших международных финансовых групп. Деньги начинают воспроизводить сами себя, минуя товарную стадию. Бурное формирование виртуальных рынков — финансового и фондового — только ускоряет такие процессы» [313].
Таким образом, вся хозяйственно-экономическая деятельность финанциализируется, монетаризуется. Поскольку место промышленного капитала замещает капитал финансово-спекулятивный, банки главенствуют безоговорочно, прибирая к рукам промышленность, торговлю, деятельность государства, — вместо сводок о состоянии дел на том либо ином участке производства, предприятия, смотрят графики, считают проценты рентабельности, дают советы как их увеличить. Повышать курсовую стоимость ценных бумаг (акций) становится приоритетной деятельностью, целью фирм, корпораций. Такой активности жертвуются, характерные обычному руководству предприятием, долгосрочный рост, инновации, достойная зарплата, финансирование социальных программ. В итоге, львиная доля доходов корпораций стала тратиться на выплаты дивидендов и обратный выкуп собственных акций с целью искусственного завышения их стоимости. Финансовые же активы стали превышать стоимость производственных мощностей. Так собственники корпораций возмещают падение своих доходов при стагфляции.
Так как собственные интересы, нужды конкретного производства, его эффективизация, другие непосредственно производственные вопросы в метрополиях мировой финансовый капитал, глобальную элиту уже стал мало интересовать, происходит серьезный упадок, сворачивание производства (фабрик, заводов). Больше того. Нашелся весьма приемлемый путь, вообще, отказа от этих вопросов. Речь идет о вывозе производства и даже капитала в регионы мира (периферию). Там рабочая сила и ресурсы почти ничего не стоят, затраты на организацию и обеспечение производства обходятся крайне дешево. С этого момента и стало возможным формировать так называемые финансово-производственные сети. Разработка продукции и ее продажа, инжиниринг, НИОКР, хайтек, консалтинг, инвестиции сосредоточены в руках западных, прежде всего, американских корпораций. А низкодоходные, но трудозатратные, производственные звенья — перенесены в юго-восточную Азию, Китай, Индию, Латинскую Америку и «другие страны бесправного, дешевого труда.» [314].
Вместе с тем, прямая эксплуатация третьих стран (традиционно-капиталистический колониализм) во второй половине двадцатого века сменяется иной формой эксплуатации, неоколониализмом. Он сопряжен с одной из важнейших черт империализма, описанным В.И. Лениным, вывозом капитала. Эта черта раскрывается во всей полноте именно в современных условиях и именно в связи с безусловным приоритетом банковско-финансового капитала, кстати, не только в экономике. Вместе с тем, как и прежде, в условиях, описываемых В.И. Лениным, существо и смысл вывоза капитала ничуть не изменились, сохранив свой грабительски-хищнический характер, обеспечение наживы метрополиям.
Вывоз капитала с утверждением финансово-спекулятивной модели экономики, кстати, сопровождаемый глобализацией, неимоверно возрос по сравнению с тем, как это происходило в условиях вывоза промышленного капитала (производства). С ростом могущества и засильем транснациональных финансовых корпораций вывоз капитала в виде всевозможных инвестиций, кредитов, траншей, фондов, «помощи» и т.п. стал едва ли не важнейшей основой их благополучия. Благо, совершать операции вывоза финансового капитала, причем, в любую точку глобализованного мира почти мгновенно, благодаря означенным выше техническим средствам, стало предельно просто и легко. Так что, обретя неслыханную прежде мобильность, гигантские финансовые капиталы оседают где только заблагорассудится своим хозяевам, а то и им самим.
Однако, эта их «непоседливость» и локализация — далеко не простой результат случая. Она имеет глубоко-корыстную подоплеку, где несложно усмотреть закономерности, выражающие существо неоколониализма. И дело, конечно, далеко не только в прямых «корыстях», ближайших «наварах», преследуемых хозяевами ТНК, мировой элитой.
Как показал еще в 2003 году, Г.А. Зюганов (бессменный руководитель КПРФ), вывозимый ТНК, капитал на протяжении последних десятилетий вкладывается в мировую экономику «с ясным намерением в кратчайшие сроки сформировать качественно новую глобальную схему международного разделения труда» [315] и мира. После распада СССР существо данного, многократно ускорившегося процесса, становится предельно ясным: мир в целом делится (к этому приложены гигантские усилия) на примерно три специализированные и неравноправные геополитические зоны.
В первую («метрополию») поначалу были включены высокоразвитые страны Запада и их стратегические партнеры, вместе составляющие знаменитый «золотой миллиард». Правда, в последнее время «золото» существенно «выветривается»: по мнению некоторых авторов и полумиллиарда достаточно, если не четверти, а то и вовсе, узкого («платинового» или «бриллиантового») кружка. Потому, круг стран-претендентов на «избранность» сильно сужается. Как бы там ни было, в метропольных регионах новой глобальной колониальной империи сосредотачиваются основные органы власти и управления, мозговые и бизнес-центры. Здесь создаются максимально благоприятные условия жизни, сверхчеловеческие возможности свободному и беззаботному самоосуществлению мировой элиты, утверждению ее воли к власти. Как бы сказал Ж. Аттали, один из главных теоретиков и устроителей «глобализующегося мирового порядка, метрополия будет представлять "высокоорганизованные пространства", где "власть измеряется количеством контролируемых денег", ставших "единым эквивалентом, универсальной мерой всякой вещи" [316]. В этом новом мире "наиболее ценной собственностью станет гражданство в пространстве доминирующих стран", которое "станет предметом купли-продажи на свободном рынке паспортов" [317].
Разумеется, высочайший уровень потребительства, предусмотренный архитекторами "нового мирового порядка" для метрополии предполагает наличие мощной базы производства «вещей», услуг. Вся эта индустрия будет сосредоточена в периферии, иначе называемой «технологической зоной». Сюда должны войти «страны "второго эшелона", которым уготовлена роль сырьевых резервуаров и «сборочных цехов», обеспечивающих необходимое качество жизни обитателям "высокоорганизованных пространств"» [318]. Массового представителя специально формируемого населения данных стран, М.В. Ковальчук удачно называет «служебным человеком». Выступая на Совете Федераций в 2015-м году, он говорил, что «на планете создается новый биовид — “человек служебный” или просто “раб”. Он предназначен для использования, «чтобы “хозяева жизни” получали колоссальную прибыль» [319]. Вся система примитивизированного образования нацеливается на селекцию этой разновидности людей. Они заведомо должны мало знать и понимать, приучены лишь исполнительству узко оперативных, сведенных к горе известной «кнопкодавности», функций. «Человек служебный» характеризуется, далее, следующими признаками:
«— имеет ограниченное самосознание (не понимает, как им управляют),
— его размножение регулируется сверху (пропаганда ЛГБТ-сообществ, абортов, раскручивание порно-сайтов и т.д.),
— питается дешевым кормом (ГМО-питание: чипсы, майонез, колбаса и т.д.)» [320]. В таком виде он просто управляем и манипулируем.
Как понятно, главной опасностью благополучию метрополий в складывающейся «мировой стабильности» будут угрозы со стороны периферии, чье нищее и подневольное население загнано в финансово-экономическое и социально-политическое гетто. Однако, «нейтрализовать» эти вызовы прочности, стабильности и эффективности "нового мирового порядка" устроители его намерены с помощью глобальной военно-полицейской диктатуры, системой тотального мониторинга и манипуляции, киборгизации, дивидуализации населения, удержания его в состоянии означенной «служебности». В частности, — посредством моделей экономики, которые мы пытаемся осмыслить.
Поскольку поначалу в новом мировом порядке не все народы и регионы, исключенные из «круга избранников», образуют периферию, — их еще не прихватили, не поработили, — допустимо также присутствие третьей геополитической зоны. Речь идет о группе стран, регионов, "экономически неперспективных». На их территории мировая элита, соответственно, метрополии, по крайней мере, пока, не имеют сколь-либо значительных финансовых и геополитических интересов. Они предоставлены самим себе. Но ровно до той поры и настолько, насколько их самостоятельность не «путается под ногами» сложившейся системы мироустройства, пока не придет нужда поживиться ими. Во всяком случае, они уже заранее к этому подготавливаемы. Их, так либо иначе, прибирают к рукам, целенаправленно превращают в экономически слабые, несамостоятельные, сырьевые источники метрополий, в «жертвы» последних вскорости.
Весьма примечательно в этом смысле то, как ведет себя западный капитал, — какие цели преследует, какие области экономики стимулирует, — инвестированный в Россию, относимую к третьему разряду стран. Несомненно, само по себе инвестирование иностранных капиталов в нашу экономику — вещь нужная, и ничего плохого в этом нет, коль скоро капиталы эти впрямь служат благу общества, развивают, повышают устойчивость, самодостаточность отечественной экономики, позволяют преодолевать имеющиеся «перекосы». Однако, в действительности дела обстоят далеко не столь идеально. Собственно, и без того наша экономика (капитализма, не переросшего стадию дикости, компрадорства, олигархичности) движется, направляема отнюдь не в ту же сторону, как можно судить на протяжении почти всей постсоветской поры. Во всяком случае, легко проследить группировку западных вкладов в нашу экономику по трем ключевым (явно выражающим корыстные интересы «инвесторов») направлениям.
Прежде всего, основная доля инвестиций вкладывается в финансовые спекуляции. И здесь оборачиваются, даже по западным меркам, большие деньги.
Результат этих "инвестиций" направлен, с одной стороны, на быстрое, без всяких усилий получение доходов, когда на чужой территории, рынке из денег извлекаются (и сразу же вывозятся) большие деньги, причем, без какого бы то ни было риска для себя. А, с другой стороны, этим самым неизбежно подрывается финансовая стабильность, рушится валюта, завышается курс иностранных валют, увеличивается внешний долг, прочится финансовая зависимость отечественной экономики от экономик метрополии, углубляется внутренний экономический кризис страны.
Во-вторых, западные инвестиции направлены в сырьевые отрасли отечественной промышленности. В конечном счете, их цель в том, «чтобы создать исправно работающий — под западным контролем — механизм перекачки дешевого российского сырья в страны "золотого миллиарда"» [321], превратить и сохранить отечественную экономику в качестве лишь сырьевого придатка своих экономик. И это им удается весьма успешно. К тому же, сам отечественный олигархически-компрадорский капитал, да и вся система сложившихся порядков в стране, этому способствуют. И не удивительно, что продолжительное время самыми доходными статьями российского экспорта являются нефть, газ, черные металлы, аммиак, алюминий, медь, никель, лес. В совокупности только перечисленные виды сырья дают стране три четверти всех доходов от российской внешней торговли, и с каждым годом эта цифра все увеличивается. Западному капиталу было б даже выгодно (и это уже провозглашается открыто, причем, с высоких трибун), чтоб свести число населения на всей российской территории к предельному минимуму: для обслуживания средств доставки необходимого им сырья и не более.
По сути, с решением именно этой задачи связано третье направление западных инвестиций в нашу экономику. Речь идет о финансировании минимизации российских вооружений и расширении, переноса сюда вредных производств, наподобие радиоактивных могильников и некоторых предприятий химической промышленности. И обстоятельство, что в последнее время этому наше государство активно сопротивляется, пытаясь выстраивать собственную независимую политику в данном отношении, всего более нетерпимо для них, серьезно подрывает их алчные намерения... «В целом можно вполне обоснованно утверждать, что главной целью иностранных инвестиций в российскую экономику является стремление как можно крепче привязать нашу страну к "мировой экономической системе" и включить ее в новую глобальную схему международного разделения труда в качестве сырьевого донора и технологического придатка стран "золотого миллиарда"» [322]. Собственно, в этом и выражена политика современного неоколониализма.
Прямой грабеж периферии этой политикой как бы затеняется, прячется. Разумеется, от этого он ничуть не упразднен, напротив, лишь изощрился, особенно с процессами так называемой глобализации.
Переход к финансово-спекулятивной экономике предполагает: движение капиталов по циклу (от возникновения к реализации) должен проходить огромную цепь посредников. И, по сути, чем больше эта цепь, звеньями которой выступают посредники, тем, вроде бы, больше не только барыши фирм и корпораций, но также доходы государства. Ибо с каждым переходом из рук в руки капиталы (даже виртуальные, электронные), спекулятивно накручиваясь посредством маржи, кредитов, ссудных процентов и проч., пухнут, растя налоги, иные отчисления в казну. Да, такое «цепочное» движение капиталов выгодно каждому участнику предпринимательства. Ведь здесь «загребаются» не созидаемые барыши. Выгоду имеет и общество в целом, поскольку, пусть и не реально, но финансово-спекулятивно, наращивается ВВП.
Больше. Можно даже пустить в капиталистически-спекулятивный оборот, предварительно виртуализовав, само будущее: брать из него кредиты, авансы, жить в долг. Можно наживаться на выгодных ссудных процентах, активно использовать надувание финансовых пузырей, выпускать «фантики», играть на котировках валют и ценных бумаг, создавать фиктивные корпорации. Почему не устроить так мировую финансово-экономическую систему, где единственной валютой, причем, отвязанной от золотого паритета, окажется американский доллар? А затем привязать его к движению углеводородов и взять последние под свой неослабный контроль... Одним словом, — открываются заманчивые просторы пускаться в какие угодно хрематистические спекуляции, махинации. Да так, — чтобы «деньги делали деньги». И чем «воздушней», они, тем лучше! К этому, собственно, и сводится современное капитализирование в сфере обращения, вся суть монетаризма.
Правда, что из всего этого, в конечном счете, выходит, во что результат выливается, в какие безвылазные финансово-экономические «ямы» проваливается общество, мир, — по крайней мере, до поры до времени, мало кого интересует. Точно также — в какую кабалу впадает население, народы, за счет которых, собственно, и наживаются новоиспеченные воротилы. Надо только видеть, как, благодаря их вампирической политике, стремительно нищает население, неуклонно растут «ножницы» между богатством и бедностью.
Свыше 50 миллионов США, самой богатой страны мира, живут по талонам на питание, еще большее число не могут рассчитывать на медицинское обслуживание... А что происходит с распадением нравов, разложением общества и личности, с бурным всплеском все новых и новых «гнойников» [323]...
Влекомый финансово-спекулятивной экономикой, Глобальный мир во главе с США в буквальном смысле уже давно проваливается в инфернальную бездну [324]. И, как обычно, «США стремятся максимально отодвинуть момент краха своей финансовой системы и "оседлать" новую длинную волну роста до его наступления. В частности, для этого они пытаются переложить бремя обслуживания своих обязательств на другие страны или вовсе их списать...» [325]. И это составляет «смысловое ядро» президентской программы страны, независимо от его партийной принадлежности.
Но удастся ли им это в виду складывающейся мировой ситуации и, вообще, удастся ли кому остановить современный глобально-финансовый кризис, — очень большой вопрос!.. Непревзойденно эту обеспокоенность выражает академик, Вазген Авагян в ряде своих публикаций.
Его выступления тем еще для нас замечательны, что как бы резюмируют существо, смысл и назначение финансово-спекулятивной модели экономики. Вместе с тем, показывают, к каким последствиям она ведет, кто и как пользуется ее плодами, паразитируя над современным глобализованным миром.
Академик Авагян, вместе с другими исследователями, показывает, что, возникающие на почве монетаристской модели, психология и идеология, осмысленная активность, — все в том, чтобы «искать деньги», растить их из самих же денег. Действительно зарабатывать из реальной экономики (в том числе, опираясь на нормальное потребление, развитие и умножение «человеческого капитала» в подлинном смысле, что обеспечило бы невиданный источник и стимул обогащения) закулисные заправители современного мира не только не умеют, но и слышать не хотят. Оно и понятно. Ведь это бьет их по рукам, вынуждает отказаться от тех гнусных путей и мер, как они научены и привыкли «башлять», накручивать «бабло». Да, что они знают и чему научены, — это «казуистика ростовщичества», постоянное обкрадывание людей, лишение их не только возможности, но и перспективы существования. Причем, — использованием подлых схем и изощренных махинаций. Именно так в основном они добывают свои доходы. Отсюда, в свою очередь, власть, а на власти — «сплоченный заговор» [326].
В наши дни финансово-спекулятивные ТНК буквально гробят производственный сектор и промышленность. Финансовыми спекуляциями, виртуозными выуживаниями «денег из денег», солидарным и синхронизированным обманом, утверждая свою глобальную общемировую власть, они уже доедают мир. Иначе и не может быть. «Что такое монетаризм, либерализм, вашингтонский консенсус, стандартные программы МВФ и т.п.? Это попытки минимизировать расходы благ на простых людей в условиях, когда созидательный труд похерен, и все потребляемые блага становятся невосполнимыми. Речь идет о том, что в мире, неспособные к конструкторской работе, паразиты захватили власть и предали анафеме созидательный труд. Это ситуация, когда у определенного круга людей, сплоченных железной солидарностью заговорщиков, власть есть, а ума, способностей к конструированию будущего, способностей к разумному развитию — нет. Власть такого круга паразитических заговорщиков становится властью не-развития, и опирается — как феодальная монархия на феодалов — на деградацию. В итоге все стало казино, спекулятивной биржей, всемирный обман возвел даже не деньги, а денежный знак (условный значок!!!) в ранг квазирелигиозного фетиша, объекта обожания. При такой “религии” с иконостасом из купюр — неизбежны падение нравов, духовности» [327]. Как же констатируемое до жути наблюдаемо у нас в стране, - поневоле отреагируешь! Но пойдем за академиком, описывающим дела на глобальном уровне.
Этот новоявленный глобальный паразит не только из-за кулис, но уже открыто обрекает мир на смерть. Причем, — даже не столько потому, что имеет злокозненную волю, намерение, но, как раз, в силу лишенности созидательных способностей. И, подобно всякому своему собрату (в паразитах), лишь живится готовым. «Он пожирает запасы благ, созданные отнюдь не им. А значит — они иссякают. А иссякая — убивают нормальную человеческую жизнь, ставят людей на грань, а потом толкают и за грань выживания» [328]. Не привнося в жизнь ничего полезного, никому ничего не давая, опутывая народы, сообщества, людей кредитами под грабительский процент, он «у всех все забирает, и делает всех своими должниками!» [329].
Господствуя таким образом над миром, поедая его, финансово-спекулятивная элита не ведает и знать не хочет о социально-историческом прогрессе. Интересует лишь status qwo, где единственно прочатся ее паразитические устремления, возможности. Людей, думающих, ищущих будущее, способных к саморазвитию, она стремится превратить в «вуду-зомби, бездумных и рабски-покорных своим колдунам» [330].
Где-то там, в потаенных элитарных кулуарах давно принято решение и практически делается все, чтобы лишить человека человечности, подменить последнюю симулякрами, бутафорией. А чтобы люди не возмущались, не сопротивлялись, — с самого начала отнять у них человеческий разум. «Нужно создать жуткую “гармонию” «скотских условий существования и быта с мышлением и внутренним миром на уровне скота» [331].
В итоге так выходит, что сегодня, — в условиях величайших достижений науки и техники, информатизации, прорыва человека к звездам, в глубины мироздания, наибольшего сближения человека с бытием, расцвета замечательнейших ростков человечности, событийности и подлинной справедливости, — небольшая кучка людей, присвоившая себе статус «мировой элиты», обрекает на барахтанье в своей ростовщической паутине все народы, человечество в целом. Люди влачат жизнь в нарастающей нищете, увеличивающихся лишениях, полностью отчуждающих в них человеческое. «Мы все, армяне или русские, эквадорцы или японцы, испанцы или американцы — оказались в яме с паутиной, которую сплели для нас, вместо того, чтобы сплести для нас обещанную лестницу в небо. Пророки нового (каббалистического) мира оказались плотоядными пауками! Мы вертимся волчком, как в аду, а сверху громкоговорители их СМИ обещают снова и снова больше свободы, больше изобилия... То есть обещают все больше и больше того, чего в реальности под их руководством все меньше и меньше». Вот таков их обещанный рай. Ими был атакован перспективный, хоть и весьма несовершенный, СССР, — а что дано взамен? Мир, в котором законы только на бумаге, а для реальной жизни — только сговоры и воровские “понятия”? Мир, в котором мы все — игрушки, и наша жизнь не подлежит нам?» [332].
Таким пониманием злокозненной природы финансово-спекулятивной модели хозяйствования проникается весь Западный мир, особенно в Америке. Собственно, не является ли победа, одержанная Дональдом Трампом на президентских выборах своеобразной реакцией, вплоть до бунта так называемых «корпоратократов» на засилье, главное, пожирающую мир политику, (где уже доходит до самопожирания метрополий), проводимую «банкстерами», мировой глобальной элитой [333]? А, если это так, то как при этом бешено и массировано последняя сопротивляется, буквально сворачивая законно избранного президента в бараний рог!..
Об этом мы поговорим ниже. Пока же, заканчивая краткое разбирательство с финансово-спекулятивным путем бизнесования, подчеркнем следующее. Переход к нему — далеко не просто прихоть, не что-то от шарлатанства и жадности современных «банкстеров» (А. Фурсов). Он объективно подготовлен логикой становления постиндустриального способа производства. Больше. Монетаристская модель работает, подтверждается на практике. Разве не воплощая ее, довольно долго обогащается современный капитал? У приверженцев, особенно идущих данным путем, имеются (во всяком случае, до сих пор) достаточные основания в истинности и незаменимости вершимого. Ведь привычные, традиционно-классические формы хозяйствования, — строительство новых заводов и фабрик, выпуск и насыщение рынка промышленной продукцией, формирование (скажем, расширением ассортимента и качества товаров и проч.) предложения, — уже не срабатывают, как мы видели. Так что, финансово-спекулятивная экономика возникает (за нее держатся) даже в качестве негативной реакции на, так сказать, «цивилизацию фабричных труб» (Э. Тоффлер). А отсюда — классически-экономическую теорию и практику, соответственно, трудовую природу стоимости и прибавочной стоимости.
И нельзя не признать: монетаристы доходят до верного уже для постиндустриалистской действительности вывода: непосредственно производственная работа как она, по крайней мере, сформировалась индустриализмом, не рентабельна, не приносит доходы, обречена на сворачивание. Тем более, — производство в узком смысле (как процесс «овещнения» живого труда через фабрикацию товарной массы), опять же, безбытийной «технологией мертвого», как бы сказал Э. Фромм. Вот почему, оправдано не очень-то за все это цепляться, по возможности минимизировать, следуя, к тому же, за многими предшественниками (аж доклассической поры).
А, с другой стороны, разбирательство в функционировании производства, в трудовых истоках стоимости и т.п., помимо прочего, капиталистической системе хозяйствования выносит ой как нелицеприятный вердикт!.. Привычный (с виду «нейтральный») же упор на «цифры», «графики», делание денег из денег, — в последнее время обустройство экономики выпуском ничем не обеспеченных «фантиков», надувательством мыльных пузырей, наращиванием пирамид, виртуальных финансов, бюджетов, ВВП и т.д., — довольно быстро застит глаза на существо картины, отрывает от реальной жизни, от подлинных интересов страны, людей. Уходя в материю расчетов и счетов, подменяя актуальную реальность виртуальной, быстро погрязают в потемках и безвылазных тупиках, выдавая их при этом за подлинность, действительность...
Надо, далее, понимать: в конечном счете, финансово-спекулятивное капитализирование являет известное продолжение экстенсивного пути организации экономики. Сложившись, оно быстро исчерпывает себя, уже из-за иссякновения неприсвоенных метрополиями «уголков», а также спекулятивных махинаций с финансами для обычной экспансии вовне. Достаточно сказать, что к моменту формирования данного и еще одного (о нем в следующем разделе) направлений (70-е годы) неприсвоенными западным капиталом регионами остались, пожалуй, СССР и страны социалистического лагеря.
А, с другой стороны, — как бы ни абстрагироваться от фабулы производства, как бы ни погрязать в экономико-метрические расчеты и счеты, как бы ни финанциализовать материально-производственную конкретику, ни пытаться ловить навары на основе идей полезной потребности, как бы ни зажимать мир в тиски ссудного процента и т.д., — полностью оторвать экономику от реалий жизни оказывается невозможно. Рано или поздно приходится возвращаться-таки, к делам производства, искать действительные истоки обогащения. Без реальных «земных привязок», извлечение денег из денег посредством биржевых и прочих махинаций, возведения «пирамид», ростовщичества, долго не может совершаться, не обрушивая на актуальную экономику и жизнь людей нежданные беды. Поскольку «пирамиды» непременно рушатся, «пузыри» лопаются, а ростовщиков ожидает «топорная расплата», плодя ужасные последствия, — хотят того, или нет, — приходится поворачивать взоры к экономической конкретике, вникать в суть происходящего. И не видеть тогда «земные» корни обогащения просто невозможно. А они-то («корни») — все те же: производство, прибавочная стоимость, техника, производительность труда, трудящиеся, эксплуатация, цена производства, распределение, собственность...
Но, в том-то дело и что печальней всего, на известном этапе постиндустриального движения «корни» данные, как и монетаристские средства, иссякают, вскармливаемые ими «дерева» больше не плодоносят в капиталистическом «саду», как ни ухаживай, старайся. Одним словом, финансово-спекулятивное капитализирование, само по себе крайне недостаточное, нуждается в существенном дополнении, чем и оказалась так называемая «инновационная экономика». Благо, «резервы роста» по причине выхода человека из непосредственного производства и активизации человеческого фактора в производстве монетаристскими рычагами не исчерпываются, почти не задействованы. То, во что вылилась модель инновационной экономики (и почему мы ее взяли в кавычки выше), еще иначе называют «западным проектом». Видимо, — из-за стыда-неловкости, что столь значимый предмет, которым на самом деле является данная модель, оказался сведен к своей уродливой тени, как воплощался на Западе.
Вообще же, «кривобокое» развитие постиндустриализма этот «западный проект», к тому же, теснейшим образом связанный с монетаристской моделью, предполагает. Буржуазные идеологи усматривали в нем направление экономической реализации, долженствующее обеспечить «новый мировой порядок». Неважно, что последний несет паразитизм немногих избранных, вырастая из эксплуатации потребленческого момента жизни общества. Точнее, речь идет о паразитировании на превращенной форме потребления, потребительстве, об эксплуатации душевных, психологических, аффективно- волевых и проч. аспектов людей с целью «раскрутки» их приобретательских, использующе-потребительских влечений, активности. Это и выдается многими за «инновацию», поскольку, действительно стимулирует, оживляет, приносит экономический эффект. Разумеется, эти «инновации» никак не связаны с по-настоящему технологическим творчеством, обновлением, что, собственно, и выражает понятие инновации. И, конечно же, эффект от них — тоже весьма ограниченный, кратковременный.
Верно, в означенной уродливой форме то, что именуют «западным проектом» (а для них и есть не что иное, как «инновация», мы же примем за инновацию наизнанку), не мытьем, так катаньем, позволило современному капиталу реанимироваться, пусть и на короткий срок, справиться с кой-какими задачами выживания. Западный капитал попытался «выехать», правда, — при этом еще более усугубив положение человека, еще более углубив его отчужденность, о чем ниже.
В идеале инновацию на изнанку можно отнести к области интенсификации производства апелляцией к, по сути, неисчерпаемым резервам человеческой активности (сферы потребления). Это действительно так, коль скоро их осваивать подобающим образом. Но именно такое отношение буржуазно-эксплуататорскому (использующе-потребительскому, хищническому) обхождению с вещами заведомо не дано. Потому-то, тут (во всяком случае, на первом этапе постиндустриализма) существо дела, — выражающееся экспансией, капиталистическим грабежом новых поприщ, человеческих и вещественных ресурсов и т.д., с соответствующей эксплуатацией их, — не меняется, сохраняется. К человеку как инпансивной сфере интенсификации экономики, производства пытаются по возможности (и по «накатанному») подходить именно с внешне-захватнических, грабительских, потребительских позиций. Доходит, повторимся, до того, что потребление как самопроизводство населения, трудящихся превращается в потребительство (потреблятство) капиталистами народа, человеческого ресурса.
Примечание
1. 306. См. об этом: Капитализм решает проблемы, никогда их не разрешая // https://www.topwar.ru; Самсонов А. Системный кризис капитализма. А что ждет Россию? //
307. См.: Капитализм надоел уже всем, кроме горстки плутократов и их медийно-политической обслуги // Нефть России, М., 2013. (21 августа).
308. О современном капитализме и демократии // http://www.dal.by/news/2/21-12-13-16/.
309. См. об этом: Работа и безработица будущего: безусловный базовый доход // https://geektimes.ru/company/asus/blog/292671/; Виталий Казаков, Петр Жегин. Позабыты хлопоты. Как искусственный интеллект изменит мир //
310. Тоффлер Э. Третья волна: Пер. с англ. / Э. Тоффлер. — М.: ACT, 1999. — 784 с.; Тоффлер Э. Метаморфозы власти: Пер. с англ. / Э. Тоффлер. — М.: ООО «Издательство ACT», 2003. — 669 с.
311. О современном капитализме и демократии // Там же.
312. Ленин В.И. Империализм как высшая стадия капитализма // Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. — Т. 27. — С. 199.
313. Зюганов Г.А. Глобализация: тупик или выход? // https://kprf.ru/personal/zyuganov/zbooks/6485.html.
314. Там же.
315. Там же.
316. Аттали Ж. Линии горизонта. — М., 1993. — С. 23.
317. Там же.
318. Зюганов Г.А. Указ. Соч. — Там же.
319. Цит.: Как порабощают человечество //
320. Там же.
321. Зюганов Г.А. Указ. Соч. — Там же.
322. Там же.
323. О результатах всей этой политики хорошо написано в небольшой публикации. См.: Пиррова победа американизма //
324. См. об этом содержательную публикацию на страницах Форбс: Форбс: Предыдущий мир уже никогда не вернется // См. также публикацию акад. Глазьева: Глазьев С.Ю. Глобальный системный кризис и феномен Трампа //
325. Глазьев С.Ю. Указ. Соч.
326. Авагян В.Л. КАББАЛА КАБАЛЫ //
327. Там же.
328. Там же.
329. Там же.
330. Там же.
331. Там же.
332. Там же.
333. См. об этом, например: Пиррова победа американизма // Указ. Соч.; Фурсов А.И. Победа Трампа — поражение глобальных "банкстеров" с большой финансовой дороги // Ольга Капитонова. Этапы воплощения Agenda 21 // Ваджра А. Последние дни западного мироустройства // http://andreyvadjra.livejournal.com/627310.html; Авагян В.Л. Экономические корни "ядерного гриба" //
Практика общий охват извне08. 1
© Copyright: Шамсутдин Алиев, 2023
Свидетельство о публикации №223080400630
Свидетельство о публикации №223080400630
Рецензии