Adults Only

                Муж:
                «Наша с тобой совместная жизнь закончилась. Я               
                съезжаю. Только не знаю, как маме сказать»
                Я:
                «В чем сложность? То, что мы несколько лет спим в
                разных постелях, недостаточно ее подготовило? У
                нас давно нет ничего совместного».
                Муж:
                «В любом случае совместное проживание с женщиной,
                которая любит другого мужчину, кажется мне
                неудобным чисто технически».


       Мысленно перечитывая последнее сообщение и проглатывая вопросы к логике, снимаю с безымянного пальца кольцо и бросаю в сторону моря. Долетело оно или нет – не знаю, южная ночь скрывает детали, а фонари пляжного кафе слишком слабы.
      
       Миро удивленно смотрит на меня, но не спрашивает. Мне кажется, он устал и удивляться, и задавать вопросы. Это наше последнее свидание перед моим отъездом, и нам обоим просто грустно.

       Машинально тру палец в том месте, где было кольцо. Да, жест получился эффектный, но неискренний – кольцо ненастоящее. Не то, которое надел муж 19 лет назад. То самое уже 19 лет лежит в шкатулке у меня в спальне и на безымянный палец правой руки налезает с трудом, а для этой поездки, в которой мне вдруг захотелось продемонстрировать брачный статус, я купила другое. Думать о том, есть ли связь между фальшивым обручальным кольцом и крушением брака, не хочется. Мистики в последние дни и так предостаточно.

      Миро осторожно гладит мое бедро. Я меняю положение ноги и морщусь от боли.

      — Красивое платье, — не заметив гримасы, говорит Миро.

     В этом ****ском платье, идеально соответствующем ночному свиданию, молочно-белом и настолько обтекающем тело, что наличие между ними белья не подразумевается, я третий день вынуждена ходить даже по утрам.

      — Оно длинное, — я поднимаю подол и показываю изуродованную тремя большими ссадинами левую ногу.

      Миро сочувственно ойкает, и я решаю не говорить про хорошо замаскированный загаром огромный синяк на груди. Растяжение связок правой руки скрыть уже не удалось – я пискнула, снимая рюкзак в его машине. Какай тут секс. Я хочу Миро до дрожи, но он не представляет, как быть со мной, не причинив боли. В его стиле это невозможно. Да и в моем тоже – мои любимые приемы требуют здоровых связок и коленей.

      …Надо же: муж, проявивший вначале тошнотворную слабость, оказался способен на такой мощный облом.

      Поднимаю незаметно возникший на столе бокал белого и делаю медленный глоток, прокатывая вино по всем вкусовым рецепторам. Сердце бьётся медленнее, и я могу, наконец, осознать, что чувствую. Я – кукла, в которую два колдуна навтыкали иголок. Один заколдовал и приворожил (я иначе не могу объяснить свою одержимость Миро), а другой проклял и навлек беду.

      Но ощущения беды больше нет. Местные священные кошки, без приглашения придя в номер отеля и полежав в каждом его углу, блаженно мурлыкая, унесли с собой в тень всё плохое.

      Шрамы останутся навсегда. Я не смогу забыть Миро, даже когда чары исчезнут. И вспоминаться мне будет его лицо не с сотен фотографий, которые он направил и ещё направит, и не то, что я вижу сейчас – спокойное и счастливое – а то, которое я увидела в окно из разбитого микроавтобуса, бледное и страшное.

      — Когда ты разведешься? — вдруг спрашивает Миро.

     Точно, ещё и развод! Почему он произнес это так спокойно, ведь для него развод – явление из разряда невозможного? И почему мне стало больно совсем не физически от этого слова? Разве, несмотря ни на что, мы с мужем всё ещё одно целое? Ведь я давно убедилась, что он от меня отказался, и отказалась от него сама.

      — У нас несовершеннолетние дети, развод только в суде, — включаю юриста, — не раньше, чем через два месяца.

      Миро задумчиво кивает, затягиваясь дымом. Я решаю не уточнять, зачем ему эта информация. Просто не хочу об этом думать. Развод - благо для меня, но проходить через него... Брррр! Пытаюсь объяснить:

      — Девятнадцать лет нелегко выбросить из жизни. Сколько лет ты женат?

      Секунду подумав, Миро отвечает:

      — Тринадцать.
      
      Сдерживаю смех над внезапно всплывшим анекдотом: «Вы такая красивая пара, сколько лет вы женаты?» – – «Я – четыре года, а он – шесть лет». Я уже рассказала ему нашу с мужем историю, чтобы избавить от мнимой вины за развал моей семьи, но никогда не задам ни одного вопроса про его жену.

      Мне нравится щетина на щеках Миро, и я с удовольствием глажу ее против шерсти. Не особо жёсткие волоски нежно колют подушечки пальцев, и импульс кайфа проходит сквозь тело. Миро удерживает мою руку.

      — Солнце моё... не называй меня по имени.

      Неожиданная просьба. Вскинув брови, жду объяснения.

     — Когда ты пишешь: «солнце моё», «любимый», «милый» – мне хорошо, значит, всё в порядке, и мы вместе, – легко объясняет он. – А когда ты пишешь «Амир», мне страшно: что не так?

      Потрясённо киваю. Я действительно обращаюсь к нему по имени только когда сержусь на него. Он считывает моё настроение, и достаточно чутко.

     — Царица моя, — мой фараон целует мои пальцы.

     Я забираю у него мундштук и глубоко вдыхаю мятный дым. Люблю курить. Очень люблю.

     — Следующий отпуск в октябре? — в который раз спрашивает любимый.

      — Да, но не помню, первая или вторая половина, — в который раз признаюсь в хроническом склерозе и возвращаю мундштук. — Что ты планируешь?

     Он вздыхает с серьезным видом.

      — Если приедешь одна, я сниму нам тут квартиру.

      Он показывает рукой на красивые дома вдоль залива.

      — Если я приеду к тебе, то я приеду одна, — выделяя каждое слово, подтверждаю я. — Но разве ты сможешь быть со мной всё время?

      Моё солнце задумывается. За десять дней мы мало времени провели вместе, и вовсе не мои мама и дочь оказались препятствием. Что-то постоянно случалось именно в его семье.

      — Посмотрим, — нехотя соглашается он.

      «Нет,» — думаю я. Не хочу приезжать к нему, я разочарована. Но вслух это не скажу. Потом, позже, дома тихонько убью любовь. Я большая девочка, я умею.

      Сама себе усмехаюсь, проглатывая вино. На самом деле за семь месяцев общения с моим сокровищем я много пережила и несколько раз уже с ним расставалась. Он и не знает. Дважды чувствовал и бросался доказывать силу своей любви, насколько это было возможно сквозь 3860 километров, и я вновь погружалась в чары. Не могу понять, зачем я ему нужна. Не верю в любовь. Мне просто очень нравится называть его любимым.

      — Нам нужно будет заключить договор на брак, — быстро, почти невнятно предупреждает он.

       Я понимаю, о чём он говорит, поэтому не подпрыгиваю и только рассеянно уточняю:

      — Не важно, что я всё ещё замужем?

      — Нет, — отвечает он. Накрывает мою ладонь своей и прижимает к груди. — А потом отпуск зимой?

      Пожимаю плечами.

      — График отпусков будем составлять в ноябре. Связаться с тобой, когда буду это делать?

      Любимый кивает:

      — Да, давай вместе.

      Теперь юрист включается самопроизвольно и уводит мысли в сторону загадочных законов страны, которую мне вновь предстоит покинуть завтра утром. За внебрачные связи здесь наказание суровее, чем в России за убийство, но один несложный и недорогой документ легко решает эту проблему. Со своей стороны, мой фараон крайне удивился, узнав, что дома меня не ждёт тюрьма за супружескую измену.

      — И всё-таки, что было в том письме? — после молчания спрашивает милый.

      Осторожно вздыхаю, уже привычно терпя боль в грудине. Муж четыре дня назад создал в мессенджере группу из нас троих и отправил сообщение, адресованное большей частью Миро. Из сообщения следовало, что кто-то посторонний ознакомил мужа с перепиской, которую я вела только с запароленного мессенджера на смартфоне. Говорю об этом любимому, вернее, повторяю, потому что четыре дня назад уже говорила. В том сообщении на самом деле ещё очень много слов, которые я попросила его не читать, потому что мне стало жутко стыдно.
 
      Не за себя, конечно, ведь мы, царицы, никогда не делаем то, чего будем стыдиться, и я ни секунды не жалею о своем согласии стать любимой. Мне до паники стало страшно, что солнце моё узнает, за каким человеком я замужем столько лет.

      Размышления о том, как придется объяснять причину развала семьи старшему и младшему поколениям, а также пожелания беречь друг друга и построить то, что не удалось построить ему со мной меня взбесили. Это не просто манипуляция чувством вины – в любых обстоятельствах излюбленный прием моего мужа, – а ещё и наглое использование ситуации к своей выгоде. Но не грузить же этим мужчину, играющего в моей жизни роль в строго очерченных границах.

      В дальнейшей переписке уже только со мной мужу пришлось коснуться неприятного вопроса о том, каким образом, а главное, зачем были просмотрены мои связи, но при этом он нагородил столько вранья, что выпутаться из него мне удалось далеко не сразу.

     ...Ложь, искажение реальности – самый доступный способ защиты и нападения слабого жалкого существа в мире больших и сильных. Я в целом с сочувствием отношусь к слабым и жалким, но не когда это взрослые мужчины. Этих презираю, ничего не могу с собой поделать.

      — Всё будет хорошо, — тихо говорит любимый. — Только обещай мне, пожалуйста, что, когда будешь говорить с мужем, говори спокойно.

      Странная просьба. Почему это важно? Впрочем, мне тоже важно, какой он в нестандартных ситуациях, поэтому я на первом же свидании спросила, бывает ли он злым. В моей жизни обид и злобы и так через край.

      — Я не буду с ним разговаривать.

      Милый недолго молчит. Молчание тяжёлое.

      — Не понимаю, — признается он.

      Допиваю вино, подбирая слова.

      — Я ещё несколько лет назад сказала, что больше не люблю его. Если бы у нас с мужем были нормальные отношения, я бы с тобой никуда не пошла.

      Чувствительный импульс отторжения. Он не допускает такой мысли, прогоняет её.

      Мундштук кальяна снова у меня. Волшебная ночь, я счастлива.

      Любимый рассказывает о том, как узнал про аварию, и я понимаю, почему его лицо той ночью было таким бледным: Али, наш гид, по ошибке отправил ему фотографию разбитого микроавтобуса, сделанную с такого ракурса, что казалось, будто в нем не могло быть выживших. За десять минут пути от дома до места аварии к Миро присоединились тринадцать друзей, среди которых были врачи, и эту толпу я видела краем глаза, когда мы с мамой и дочкой переходили в другой микроавтобус.

      — Нам на самом деле очень повезло, - заключаю я.

      — Да, всё могло быть гораздо хуже. Вы только чудом не перевернулись и не вылетели с дороги.

      Мы смеёмся, синхронно чувствуя нечто странное.

      Миро – мистик, как и все здесь. Он уверен, что нас сглазили. Я пришла к этому выводу еще раньше, буквально кожей чувствуя удары чужой ненависти. Любимый знает о нескольких неприятностях, предшествовавших аварии, но их со мной случилось больше, и началось все в день, когда муж отправил нам сообщение: поломка смарт-часов, кража денег, потеря карты-ключа, невралгический приступ, накрывший Миро прямо за рулем – это вынудило меня написать мужу сообщение с просьбой сбавить градус ненависти за сутки до аварии. Муж сыграл в барана, ничего не ответив. Потом – авария, потом – кошки.

      Набожный мусульманин Али предчувствовал беду и несколько раз, излагая план экскурсии, помянул Всевышнего формулировкой «если Бог даст»: «доедем до столицы, если Бог даст, осмотрим христианский храм, а потом, если Бог даст, посетим музей…». Искушать судьбу и ехать с нами на следующий день Али не рискнул.

      Зато мне стало интересно, что дальше, а страх исчез вовсе. Новой беды я ждала с нетерпением, но она не случилась. Значит, мне рано умирать, а если приходится жить, то буду жить без страха.

      …Иголки втыкать я тоже умею.

      Любимый, завел бы ты кошку. Тем более, что твоя дочь давно этого хочет.

      Время вышло. Мы покидаем кафе. Мы оба не знаем, что будем чувствовать завтра. Мне просто дорог мужчина, каждый день даривший каплю жизненной силы, на контрасте с мужчиной, каждый день коловшим ядом. Может быть, только это и важно.

      Не будет двадцатой звездочки на фюзеляже моего истребителя. И самого истребителя скоро не будет. Война закончена.