Автобиографическая поэма М. Цветаевой о Германии

                Автобиографическая поэма М. Цветаевой о Германии            


                Вступление

Многие русские поэты имели немецкие корни: барон Антон Дельвиг, Вильгельм Кюхельбекер,  Афанасий  Фет, Александр Блок, князь Константин Романов, Марина Цветаева, Максимилиан Волошин, Евгений Евтушенко, Игорь Чиннов,  однако только Марина Цветаева была так «безумно» влюблена в Германию, о чём она сама восторженно призналась в начале Первой мировой войны в своём стихотворении «Германии» (1914):

      Германия - мое безумье
      Германия - моя любовь!

Марина Цветаева собиралась написать книгу об этой стране, причём на немецком языке. Но так и не успела это сделать. Перечитывая её наследие, я совершенно неожиданно увидел что несколько её произведений о Германии, написанные в разные периоды жизни  (в отроческие годы, в молодости и зрелости), складываются в одно художественное целое. Так в творчестве Марины Цветаевой совершенно неожиданно для меня открылась настоящая автобиографическая поэма о Германии. Это поэма  о самом задушевном цветаевском идеале  и о трагическом крушении его. Эта поэма всей её жизни, прекрасная и драматичная как симфония Людвига ван Бетховена. 

Вот как мне видится её композиция.



                Первая часть.  «Пасторальная»


Начинается эта симфоническая поэма с семейной идиллии во время летнего пребывания семьи Цветаевых в южной Германии.


      Тишь и зной, везде синеют сливы,
      Усыпительно жужжанье мух,
      Мы в траве уселись, молчаливы,
      Мама Lichtenstein читает вслух.

      В пятнах губы, фартучек и платье,
      Сливу руки нехотя берут.
      Ярким золотом горит распятье
      Там, внизу, где склон дороги крут.

      Ульрих — мой герой, а Ге;орг — Асин,
      Каждый доблестью пленить сумел:
      Герцог Ульрих так светло-несчастен,
      Рыцарь Георг так влюблённо-смел!

      Словно песня — милый голос мамы,
      Волшебство творят её уста.
      Ввысь уходят ели, стройно-прямы,
      Там, на солнце, нежен лик Христа…

      Мы лежим, от счастья молчаливы,
      Замирает сладко детский дух.
      Мы в траве, вокруг синеют сливы,
      Мама Lichtenstein читает вслух.

         («Как мы читали Lichtenstein»)

(«Лихтенштейн» («Lichtenstein») — роман немецкого писателя-романтика Вильгельма Гауфа  (1802—1827) из истории Германии XVI века.)

Перед нами кусочек детства Марины в одном из куроритных местечек Шварцвальда.  Он чудесно осенён светлым ликом Христа. Германия для Марины Цветаевой в этой части поэмы это «страна лучших сказок». Эту её волшебную сторону Цветаева воспевает в своём стихотворении «Сказочный Шварцвальд»:

       Ты, кто муку видишь в каждом миге,
       Приходи сюда, усталый брат!
       Всё, что снилось, сбудется, как в книге —
       Тёмный Шварцвальд сказками богат!

       Все людские помыслы так мелки
       В этом царстве доброй полумглы.
       Здесь лишь лани бродят, скачут белки…
       Пенье птиц… Жужжание пчелы…

       Погляди, как скалы эти хмуры,
       Сколько ярких лютиков в траве!
       Белые меж них гуляют куры
       С золотым хохлом на голове.

       На поляне хижина-игрушка
       Мирно спит под шепчущий ручей.
       Постучишься — ветхая старушка
       Выйдет, щурясь от дневных лучей.

       Нос как клюв, одежда земляная,
       Золотую держит нить рука, —
       Это Waldfrau, бабушка лесная,
       С колдовством знакомая слегка.

       Если добр и ласков ты, как дети,
       Если мил тебе и луч, и куст,
       Всё, что встарь случалося на свете,
       Ты узнаешь из столетних уст.

       Будешь радость видеть в каждом миге,
       Всё поймёшь: и звёзды, и закат!
       Что приснится, сбудется, как в книге, —
       Тёмный Шварцвальд сказками богат!

Воспоминания об этом времени Цветаева пронесла через всю свою жизнь:

«Как я любила – с тоской любила! до безумия любила! – Шварцвальд. Золотистые долины, гулкие, грозно-уютные леса – не говорю уже о деревне …»

Печальное расставание с немецкими друзьями, с которыми она и её младшая  сестра Анастасия  познакомилась в Шварцвальде, Марина Цветаева очень трогательно передала в стихотворении «Отъезд»:

       Повсюду листья жёлтые, вода
       Прозрачно-синяя. Повсюду осень, осень!
       Мы уезжаем. Боже, как всегда
       Отъезд сердцам желанен и несносен!

       Чуть вдалеке раздастся стук колёс, —
       Четыре вздрогнут детские фигуры.
       Глаза Марилэ не глядят от слёз,
       Вздыхает Карл, как заговорщик, хмурый.

       Мы к маме жмёмся: «Ну зачем отъезд?
       Здесь хорошо!» — «Ах, дети, вздохи лишни».
       Прощайте, луг и придорожный крест,
       Дорога в Хорбен… Вы, прощайте, вишни,

       Что рвали мы в саду, и сеновал,
       Где мы, от всех укрывшись, их съедали…
       (Какой-то крик… Кто звал? Никто не звал!)
       И вы, Шварцвальда золотые дали!

       Марилэ пишет мне стишок в альбом,
       Глаза в слезах, а буквы кривы-кривы!
       Хлопочет мама; в платье голубом
       Мелькает Ася с Карлом там, у ивы.

       О на крыльце последний шёпот наш!
       О этот плач о промелькнувшем лете!
       Какой-то шум. Приехал экипаж.
       — «Скорей, скорей! Мы опоздаем, дети!»

       — «Марилэ, друг, пиши мне!» Ах, не то!
       Не это я сказать хочу! Но что же?
       — «Надень берет!» — «Не раскрывай пальто!»
       — «Садитесь, ну?» и папин голос строже.

       Букет суёт нам Асин кавалер,
       Суёт Марилэ плитку шоколада…
       Последний миг… — «Nun, kann es losgehn, Herr?»*
       Погибло всё. Нет, больше жить не надо!

       Мы ехали. Осенний вечер блёк.
       Мы, как во сне, о чём-то говорили…
       Прощай, наш Карл, шварцвальдский паренёк!
       Прощай, мой друг, шварцвальдская Марилэ!

Так заканчивается первая часть этой «симфонической» поэмы, написанная в пасторальных тонах, как и шестая симфония Бетховена. В этой части ярко отразилось отрочество Марины Цветаевой.
----------
* «Nun, kann es losgehn, Herr?» — «Так можно отправляться, господин?»



                Вторая часть. «Героическая»   

Темой второй части становится юношеская романтическая влюблённость Цветаевой  в Германию. В этой части Цветаева подхватывает знамя своей матери: «Германия...  Один против всех. Неrоіса.»


                1. Объяснение в любви к Германии

Вторая  часть этой симфонической поэмы: начинается со страстного объяснение в любви к Германии, уже находившейся тогда в состоянии войны с Россией:

        Ты миру отдана на травлю,
        И счета нет твоим врагам,
        Ну, как же я тебя оставлю?
        Ну, как же я тебя предам?

        И где возьму благоразумье:
         «За око-око, кровь - за кровь»,
        Германия - мое безумье
        Германия - моя любовь!

        Ну, как же я тебя отвергну,
        Мой столь гонимый Vaterland
        Где все еще по Кенигсбергу
        Проходит узколицый Кант,

        Где Фауста нового лелея
        В другом забытом городке-
        Geheimrath Goethe по аллее
        Проходит с тросточкой в руке.

        Ну, как же я тебя покину,
        Моя германская звезда,
        Когда любить наполовину
        Я не научена, — когда, —

        — От песенок твоих в восторге —
        Не слышу лейтенантских шпор,
        Когда мне свят святой Георгий
        Во Фрейбурге, на Schwabenthor.

        Когда меня не душит злоба
        На Кайзера взлетевший ус,
        Когда в влюбленности до гроба
        Тебе, Германия, клянусь.

        Нет ни волшебней, ни премудрей
        Тебя, благоуханный край,
        Где чешет золотые кудри
        Над вечным Рейном - Лорелей.

         («Германии», Москва, 1 декабря 1914)

Образы Святого Георгия,  Канта, Гёте, Фауста, Лорелеи создают  в стихотворении пленительный  образ Германии во всей ее романтической красоте. Стихотворение полно немецких слов: «Vaterland», «Geheimrаth Goethe», «Shabenthor», которые выражают любовь поэта к немецкому языку.

Пожалуй, ни один из поэтов, в том числе и немецких, не выразил свою любовь к Германии так  с т р а с т н о,  трепетно и нежно  как это сделала Цветаева. Только великим немецким композиторам удавалось передать её так же ярко в своей музыке. Чего стоит ода только клятва:

       Когда в влюбленности до гроба
        Тебе, Германия, клянусь.

           2. Полифоническое развитие темы любви к Германии в первой части поэмы

Через пять лет в своих дневнике 1919 года от монолога Цветаева переходит к диалогу, от одноголосия к двуголосию:

     «— Что вы любите в Германии?
        — Гёте и Рейн.
        — Ну, а современную Германию?
        — Страстно.
        — Как, несмотря на...
        — Не только не смотря — не видя!
        — Вы слепы?
        — Зряча.
        — Вы глухи?
        — Абсолютный слух.
        — Что же вы видите?
        — Гётевский лоб над тысячелетьями.
        — Что же вы слышите?
        — Рокот Рейна сквозь тысячелетия.
        — Но это вы о прошлом!
        — О будущем!...» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

«Почему о будущем?» - ловит Цветаева немой вопрос. И тут же даёт ответ:

        «Гёте и Рейн еще не свершились. Точнее сказать не могу. » («Выдержки из дневника 1919 г.»).

Этот поэтический диалог звучит как гармоничное продолжение стихотворения «Германии» (1914). Так тема любви к этой стране, намеченная в начале первой части, начинает развиваться и многократно варьироваться. Цветаева восторженно рассказывает, за что она так страстно любит страну великого Гёте.


                3. Роль немецкой литературы в жизни Цветаевой

Из первой части мы узнали, что Германия для Марины Цветаевой это «страна лучших сказок»  Вильгельма Гауфа  и братьев Гримм. Однако кроме них для Марины Цветаевой с детства открылся целый мир немецкой романтическический литературы.

Она описывает очень яркими эмоциональными красками свою восторженную любовь к немецкой  поэзии:

«Когда меня спрашивают: кто ваш любимый поэт, я захлебываюсь, потом сразу выбрасываю десяток германских имен.

Мне, чтобы ответить сразу, надо десять ртов, чтобы хором, единовременно... Гейне ревнует меня к Платену, Платен к Гёльдерлину, Гёльдерлин к Гёте, только Гёте ни к кому не ревнует: Бог!» («Выдержки из дневников 1919 года»).


Немецкие поэты - властители её дум, у них она находит даже пророчества о России:

«Есть у Гейне пророчество о нашей революции: “…und ich sage euch, es wird einmal ein Winter kommen, wo der ganze Schnee im Norden Blut sein wird…” [“…И я говорю вам — когда-нибудь наступит зима, И весь снег на севере превратится в кровь…” (нем.).]» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

Более того Цветаева вступает в живой эпистолярный диалог с автрийским поэтом Райнером Марией Рильке. Этот диалог тоже  очень поэтичен и по-своему музыкален. Письмо Цветаевой к Рильке начинается с настоящего гимна его имени:

«Райнер Мария Рильке!

Смею ли я так назвать Вас? Ведь Вы — воплощенная поэзия, должны знать, что уже само Ваше имя — стихотворение. Райнер Мария — это звучит по-церковному — по-детски — по-рыцарски. Ваше имя не рифмуется с современностью, — оно — из прошлого или будущего — издалека.»

«Речь идет не о человеке-Рильке (человек — то, на что мы осуждены!), — а о духе-Рильке, который еще больше поэта и который, собственно, и называется для меня Рильке — Рильке из послезавтра», - добавляет  Цветаева...

Книга стихов, вышедшая в Берлине в 1923  «Психея. Романтика» — содержала такую надпись на немецком языке:

«Райнеру Мария Рильке — моему самому любимому на земле и после земли (над землей!)»

В Рильке Цветаева искала и нашла  родственную душу. Его смерть от лейкемии  29 декабря 1926 года потрясла Цветаеву: «Рильке — моя последняя немецкость. Мой любимый язык, моя любимая страна... С тех пор, как его не стало, у меня нет ни друга, ни радости».

Чуть позже, в 1926 году Цветаева составит краткий список своих любимых произведений:
 
«Последовательность любимых книг (каждая дает эпоху): Ундина (раннее детство), Гауф- Лихтенштейн (отрочество). Aiglon Ростана (ранняя юность). Позже и поныне: Гейне — Гете —Гёльдерлин. Русские прозаики — говорю от своего нынешнего лица — Лесков и Аксаков. Из современников — Пастернак. Русские поэты — Державин и Некрасов. Из современников —Пастернак. Наилюбимейшие стихи в детстве — пушкинское «К морю» и лермонтовский «Жаркий ключ». Дважды — «Лесной царь» и Erlkoenig. Пушкинских «Цыган» с 7 л<ет> по нынешний день — до страсти. «Евгения Онегина»не любила никогда. Любимые книги в мире, те, с которыми сожгут: «Нибелунги», «Илиада», «Слово о полку Игореве»» («Ответы на анкету», 1926).

В списке любимых книг на  первом месте стоят «Ундина» Фридриха де Ла Мотт-Фуке, переведённая на русский язык В.А. Жуковским,  «Лихтенштейн» Гауфа и «Песнь о Нибелунгах».

И среди современных любимых поэтов и писателей на первом месте стоит австрийский поэт Райнер Мария Рильке:

«Любимые писатели (из современников) — Рильке, Р. Роллан, Пастернак» («Ответы на анкету», 1926).


                4. Чувство музыки, неразрывно связанное с Германией

Наконец, своё чувство музыки, её восприятие Цветаева неотрывно связывает с Германией:

«Музыку я определённо чувствую Германией (как любовность – Францией, тоску – Россией). Есть такая страна – музыка, жители –  германцы» («Выдержки из дневников 1919 года»).


                5. Германия «родина» и  «колыбель души» Цветаевой

Логическое развитие этой полифонической темы приводит Цветаеву к искреннему признанию, что Германия для неё это духовная родина и колыбель:

«Моя страсть, моя родина, колыбель моей души! Крепость духа, которую принято считать тюрьмой для тел!» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

И ещё определённее, совершенно безаппеляционно:

«Это страна свободы… Только там на протяжении всего земного шара мне дышится, только там я не оплевана… Роковая ошибка — мое рождение в России!»

От кого унаследовала Марина Цветаева эту безмерную любовь, прекрасную как романтическая музыка немецких композиторов?

«От матери я унаследовала Музыку, Романтизм и Германию Просто – Музыку. Всю себя» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

Мама Марины Цветаевой Мария Александровна Мейн была немкой по отцу. Она со всей страстью романтической натуры любила немецкую музыку, литературу и природу и прививала эту любовь своим дочерям. Жизнь её трагически оборваласть в 1906 году. Она умерла от чахотки.

«Мать — польской княжеской крови, ученица Рубинштейна, редкостно одаренная в музыке.  Главенствующее влияние — матери (музыка, природа, стихи, Германия. Страсть к еврейству. Один против всех. Неrоіса).»  Под «героикой» Марина Цветаева, вероятно, подразумевает третью симфонию Бетховена «Еroica».

Так тема матери, прозвучавшая в самом начале снова откликнулась во второй части этой симфонической по совему духу поэмы. Дневниковые записи Цветаевой, даже её ответы на анекту  это не проза,  а чистая поэзия. Поэтому они так гармонично входят в эту поэму.


       6. Германия в представлении Цветаевой является наследницей древней  Греции

Далее симфоническая поэма выходит на широкое историческое пространство. Цветаева  видит в Германии наследницу древней  Греции, колыбель поэзии и искусства, считая немецкий  язык наследником древнегреческого:

 «Я, может быть, дикость скажу, но для меня Германия — продолженная Греция, древняя, юная. Германцы унаследовали. И не зная греческого, ни из чьих рук, ни из чьих уст, кроме германских, того нектара, той амброзии не приму…» («Выдержки из дневника 1919 г.»).


                7. Немецкий язык

Немецким языком Цветаева восхищается больше чем всеми остальными. «Немецкий — бесконечное обещание… ближе всех к родному. Ближе русского, по-моему».

Приходит догадка, что первым языком Марины был немецкий. Ищем в воспоминаниях и, наконец, находим: «Первые языки: немецкий и русский, к семи годам – французский. Материнское чтение вслух и музыка» (Автобиография 1940 года).

В немецком языке её восхищает почти каждое слово. Она отбирает в свой «поэтический словарь» немецкие слова, которые звучит для неё особенно восхитительно.  Что это, как не объяснение в любви к немецкой речи!

«Edelstein. — В Германии я бы любила бриллиант. (Edelstein, Edeltrucht, Edelmann, Edelwein, Edelmuth, Edelblut [Драгоценный камень, дивный плод, аристократ, живительная влага, великодушие, благородная кровь… (нем.).]…)» («(«Выдержки из дневника 1919 г.»).
                -  -  -
«A Gottesjungling! [Юный бог! (нем.).] Не весь ли Феб встает в хороводе своих любимцев!

A Urkraft [Первобытная сила (нем.).], — не весь ли просыпающийся Хаос! Эта приставка: Ur! Urquelle, Urkunde, Urzeit, Umacht [Первобытный источник, древний акт, древние времена, древняя ночь (нем.).].

Urahne, Ahne, Mutter und Kind
In dumpfer Stube beisammen sind…

[Прародитель, предок, мать и дитя
В глухом пространстве объединены… (нем.).]

Ведь это вечность воет! Волком, в печной трубе. Каждая такая Urahne — Парка.

                -  -  -
Drache и Rache [Дракон и Месть (нем.).] — и все “Nibelungenlied” [“Песнь о Нибелунгах” (нем.)]!»

Даже готический шрифт, которыми напечатаны эти слова, становятся для Цветаевой предметом восхищения. Этот шрифт при одном только взгляде на него возносит её на поэтическую высоту:

«Вид готических букв сразу ставит меня на башню: на самый высший зубец! (Не буквы, а зубцы. Zacken [Зубцы (нем.).] — какое великолепие!)» («Выдержки из дневника 1919 г.»)

В стихотворении «Новогоднее», посвящённое памяти Рильке, читаем:

        Каждый помысел, любой, Du Lieber,
        Слог в тебя ведёт — о чём бы ни был
        Толк (пусть русского родней немецкий
        Мне, — всех ангельский родней!)...

(«Новогоднее», 1927)

Итак, немецкий язык, который «русского родней» для Цветаевой через общение с Рильке гармонично переходит в ангельский.  (Она пишет своё послание умершему Рильке, который знал русский и даже писал на нём стихи.)

                8. Отождествление себя с Германией

Наконец, в этом порыве романтических чувств Цветаева  отождествляет свою  д у ш у   и   т е л о   с Германией, сливается с ней в одно неразрывное целое:

«Во мне много душ. Но главная моя душа – германская. Во мне много рек, но главная моя река – Рейн». («(«Выдержки из дневника 1919 г.»).


«Франция для меня легка, Россия – тяжела. Германия – по мне. /…/ Германия – точная оболочка моего духа, Германия – моя плоть: её реки (Stro:me!) – мои руки, её рощи (Heine!) – мои волосы, она вся моя, и я вся – её!» («(«Выдержки из дневника 1919 г.»).

Обратите внимание на обилие восклицательных знаков.

                9.  Гимн Германии

Как в целом так и в  частностях.  В гимне Германии Цветаева растворяется как в своей родной стихии:

«В германском гимне я растворяюсь.
Lieb Vaterland, magst ruhig sein
[“Люби отечество и можешь быть спокойным” (нем.).].

Вы только прислушайтесь к этому magst, — точно лев — львенку! Ведь это сам Рейн говорит: Vater Rhein! [Рейн-батюшка! (нем.).] Как же тут не быть спокойным?!» («Выдержки из дневника 1919 г.»).


            10. Что роднит Марину Цветаеву с немецким народом в её представлении

Исследуя культурную жизнь  Германии, Цветаева находит то, что по её мнению, роднит  её с представителями немецкой культуры и обыкновенными немцами.

Первое это мечтательность:

«Мое вечное schwa:rmen [Увлекаться, мечтать (нем.).]. В Германии это в порядке вещей, в Германии я вся в порядке вещей, белая ворона среди белых. В Германии я рядовой, любой.» («(«Выдержки из дневника 1919 г.»).

Второе это чудачество на грани с чудом. Оно вытекает из первого:

«“Германия — страна чудаков” — “Land der Sonderlinge”. Так бы я назвала книгу, которую я бы о ней написала (по-немецки). Sonderlich. Wunderlich [Особенно. Удивительно (нем.).]. Sonder и Wunder в родстве. Больше: вне Sonder нет Wunder, вне Wunder — нет Sonder» («(«Выдержки из дневника 1919 г.»).

Третье это умение ограничить себя во второстепенном ради главного, ради творчества:

«Ограничение себя здесь для безмерного владычества там. У них нет баррикад, но у них философские системы, взрывающие мир, и поэмы, его заново творящие.

Сумасшедший поэт Гёльдерлин тридцать лет подряд упражняется на немом клавесине. Духовидец Новалис до конца своих дней сидит за решеткой банка. Ни Гёльдерлин своей тюрьмой. ни Новалис своей — не тяготятся. Они ее не замечают. Они свободны.

Германия — тиски для тел и Елисейские поля — для душ. Мне, при моей безмерности, нужны тиски.» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

Так она думает, так представляет...

Ещё Марину Цветаеву подкупала в немцах толерантность, тактичное умение позволять другим быть самими собой:  «Местечко Loschwitz под Дрезденом, мне шестнадцать лет, в семье пастора — курю, стриженые волосы, пятивершковые каблуки (Luftkurort [Климатический курорт (нем.).], система д<окто>ра Ламана, — все местечко в сандалиях!) — хожу на свидание со статуей кентавра в лесу, не отличаю свеклы от моркови (в семье пастора!) — всех оттолкновений не перечислишь!
Что ж — отталкивала? Нет, любили, нет, терпели, нет, давали быть. Было мне там когда-либо кем-либо сделано замечание? Хоть косвенный взгляд один? Хоть умысел?
Это страна свободы. Утверждаю. <...> Страна, где закон (общежития) не только считается с исключением: благоговеет перед ним» («Выдержки из дневника 1919 г.»).


           11. Попытка защитить свой идеал от жестоких политичских реалий*

Цветаева всеми силами пытаеся защитить свой идеал от жестоких политичских реалий, от всей её «мерзости»:

«Политика — заведомо мерзость, нечего от нее, кроме них, и ждать. С этикой — в политику!

А германская ли мерзость, российская ли — не различаю. Да никто и не различит. Как Интернационал — зло, так и Зло-интернационал» («Выдержки из дневников 1919 года»).

Цветаева не верит  в советскую Россию. В 1931 году в стихотворении «Страна» она пишет:

       Той, где на монетах –
       Молодость моя,
       Той России – нету.
       – Как и той меня.

       Выпита как с блюдца, –
       Донышко блестит.
       Можно ли вернуться
       В дом, который – срыт?

(Я переставил местами цитируемые четверостишия для лучшего понимания.)

Даже в 1938 году в  Париже  Марина Цветаева отдаёт предпочтение Германии преред советской Россией. На вопрос Ирины Одоевцевой, будет ли она рада возвратиться в Россию, она ответечает: «Ах, нет, совсем нет. Вот если бы я могла вернуться в Германию, в детство… В России теперь всё чужое. И враждебное мне. Даже люди. Я всем там чужая» (И.Одоевцева «На берегах Сены»).

Однако назад в детство пути уже нет, разве что в воспоминаниях. А впереди начинает грозно вырисовываться стремление Третьего Рейха к мировому господству и  Вторая мировая война.

В этой части поэмы ярче всего отразился юношеский максимализм Марины Цветаевой.

---------------
* Конечно, расположение этих мотивов, развивающих тему любви к Германии  в первой части можно варьировать. Я показал только их логическое развитие.


            Третья часть. «Трагическая»  как судьба в пятой симфонии  Бетховена

        1. Трагическое разрушение цветаевского идеала.

Тема третьй части этой «симфонической» поэмы это  трагическое разрушение цветаевского идеала. В этой части судьба по-бетховенски грозно «стучится в в дверь» не только к Марине Цветаевой, но и ко всем народам мира. Спустя четверть века после написания стихотворения «Германии» (1914)  в 1939 году германский  идеал Цветаевой обнаруживает трещину. Причиной её стал захват Германией Чехии. Политика Гемании, к которой Цветаева всеми силами старалась относится беспристрастно, самым жестоким образом начинает разрушать её кумир. И Марина Цветаева посвящает этому трагическому для неё событию своё стихотворение с тем же названием, но с совершенно иным содержанием:

       О, дева всех румянее
       Среди зелёных гор –
       Германия!
       Германия!
       Германия!
       Позор!

       Полкарты прикарманила,
       Астральная душа!
       Встарь – сказками туманила,
       Днесь – танками пошла.

       Пред чешскою крестьянкою –
       Не опускаешь вежд,
       Прокатываясь танками
       По ржи её надежд?

       Пред горестью безмерною
       Сей маленькой страны,
       Что чувствуете, Германы:
       Германии сыны??

       О мания! О мумия
       Величия!
       Сгоришь,
       Германия!
       Безумие,
       Безумие
       Творишь! /.../

        («Германии», 1939)

Чехию Марина Цветаева называла родиной своего сына:

       Край всего свободнее
       И щедрей всего.
       Эти горы — родина
       Сына моего.
            <...>
      Там растила сына я...

И вот как раз на неё покусилась та, которую Цветаева с детства почти боготворила.

В этих стихах звучит не только гейневский сарказм и негодование, но  и возмущение матери.   

Цветаева пишет «Колыбельную» в которой  появляется зловещая фигура Гитлера:

      В оны дни певала дрема
      По всем селам-деревням:
      — Спи, младенец! Не то злому
      Псу-татарину отдам!
      Ночью черной, ночью лунной —
      По Тюрингии холмам:
      — Спи, германец! Не то гунну
      Кривоногому отдам!
      Днесь — по всей стране богемской
      — Да по всем ее углам:
      — Спи, богемец! Не то немцу:
      Пану Гитлеру отдам!

(«Стихи к Чехии. Март», 28 марта 1939)

В одном из стихотворений этого цикла  Цветаева старается показать зловещую роль фюрера в грядущей истории.

       Не бесы — за иноком,
       Не горе — за гением,
       Не горной лавины ком,

       Не вал наводнения —

       Не красный пожар лесной,

       Не заяц — по зарослям,

       Не ветлы под бурею —

       За Фюрером — фурии!

       15 мая 1939

То есть эти фурии хуже бесов, лавины, наводнения и лесного пожара.

Наконец, Цветаева как перчатку бросает в лицо ненавистному ей  Фюреру свой вызов:

         Прага — что! и Вена — что!
          На Москву — отважься!

Цветаева думала, что напасть на Москву у Гитлера не хватит смелости. В конце стихотворения  она предрекает конец диктатору:

          Отольются — чешский дождь,
         Пражская обида.
        — Вспомни, вспомни, вспомни, вождь,
       — Мартовские Иды!

                («Стихи к Чехии. Март», 22 апреля 1939)

Эти стихотворения, написанные в Париже, являются антифашистскими по своему духу.
-----------------------------
* Под Мартовскими Идами Цветаева имеет в виду 15 марта 44 года до н. э. по древнеримскому календарю — день, в который был убит Гай Юлий Цезарь. Адольф Гитлер по официальной версии покончил с жизнью в 1945 году, так что Цветаева ошиблась на один год.) Впрочем, заговор немецких генералов против Гитлера (операция «Валькирия»), не увенчавшийся успехом, произошёл 20-го июля 1944 года.
 

        2. Трагические  последствия разрушенного идеала

Насколько болезненным было для Цветаевой окончательное крушение её идеала, с которым она отождествляла свою душу, свидетельствует другое стихотворение вошедшее в в тот же самы цикл, что и предыдущие:

       О слёзы на глазах!
       Плач гнева и любви!
       О Чехия в слезах!
       Испания в крови!

       О чёрная гора,
       Затмившая – весь свет!
       Пора – пора – пора
       Творцу вернуть билет.

       Отказываюсь – быть.
       В Бедламе нелюдей
       Отказываюсь – жить.
       С волками площадей

       Отказываюсь – выть.
         С акулами равнин
       Отказываюсь плыть –
       Вниз – по теченью спин.

       Не надо мне ни дыр
       Ушных, ни вещих глаз.
       На твой безумный мир
       Ответ один – отказ.

(«Стихи к Чехии. Март», 15 марта — 11 мая 1939)

Последнее стихотворение показывает, как эта трагическая трещина, расколовшая цветаевский идеал, прошла и по душе Марины Цветаевой. Она углубилась ещё сильнее после нападения Германии на Советский Союз, когда после эвакуации Цветаева столкнулась с тяжёлой неустроенностью и семейными проблемами. Трагическим завершением всего этого стала Елабуга.

Кто знает, может быть в последние свои дни в Елабуге, сидя со своим  сыном у керосиновой лампы Марина Цветаева вспомнила, как  умирающий от туберкулеза восемнадцатилетний немец Рёвер учил её с сестрой бессмертию души:

«Помню, в раннем детстве, на Ривьере, умирающий от туберкулеза восемнадцатилетний немец Рёвер. <...>

Помню, по вечерам, привлеченный своей германской музыкой и моей русской матерью — мать не женски владела роялем! — под своего священного Баха, в темнеющей итальянской комнате, где окна как двери — он учил нас с Асей [Сестрой (примеч. М. Цветаевой).] бессмертию души.

Кусочек бумаги над керосиновой лампой: бумага съеживается, истлевает, рука придерживающая — отпускает и… — “Die Seele fliegt!” [“Душа улетает!” (нем.).]
Улетел кусочек бумаги! В потолок улетел, который, конечно, раздается, чтобы пропустить душу в небо!» («Выдержки из дневника 1919 г.»).

В третьей  части отразились душевные настроения зрелых лет Марины Цветаевой.
 
Если первая часть этой симфонической поэмы звучала как «Пасторальная» симфония, вторая как «Героическая», то во третьей части слышатся трагические мотивы пятой симфонии Бетховена. 


                Заключение

В этой симфонической по своему духу поэме о Германии как ни в  в одном другом произведении Марины Цветаевой отразился  её внутренний мир и вся её жизнь.

Цветаевская поэма о Германии уникальное явление в мировой поэзии. Так комплексно и всесторонее свою любовь к этой стране и её народу не выражал  ещё никто.

Вместе с тем, на примере всей своей жизни Цветаева показала нам, как опасно создавать себе кумир из страны или народа, каким бы великим культурными ценностями  они не обладали.