Куда ж ты котишься?..

Колобок уходил.
Сначала он ушёл от той пожилой дамы, которой, собственно говоря, был обязан всем, ведь она его, наглеца такого, «слепила из того, что было», оголив эти загадочные сусеки! У Марь Иванны на Колобка были виды, разумеется. Уж она ему и бочка поглаживала, и маслицем сдабривала, и рушничком вышитым прикрывала… Но не помогло. В один прекрасный момент Колобок, убеждённый в своей неотразимости, покинул тёплую горенку Марь Иванны - good bye, my love, good bye! Пока безутешная женщина собирала осколки от разбитого сердца, Колобок лихо и безнаказанно катился,  подгоняемый желанием себя показать (торг уместен!) и других увидеть! Сколько их, прекрасных, одиноких и доверчивых…
Миссис Рэббит не спеша вела раритетный Роллс-Ройс по просёлочной дороге, которая петляла, то теряясь в дубовой роще, то утопая в пышных луговых травах. Вдова была состоятельна благодаря усилиям покойного мужа и вполне хороша собой.
Когда автомобиль затормозил, и миссис Рэббит открыла дверь, Колобок понял, что это то самое предложение, от которого невозможно отказаться.
В особняке Роуз (миссис Рэббит сразу попросила называть её Роуз) Колобку было хорошо, он катался там, как сыр в масле.
- О, Юмми, - в моменты прилива чувств для Роуз он был именно Юмми. - Ты такой сладкий, я тебя съем!
- Не для того я от Марь Иванны уходил! - пытался отшутиться Колобок, но червячок сомнения беспокойно шевельнулся.
Ох, Роуз, Роуз, не стоит быть такой откровенной с колобками….
Колобок, прихватив саквояж с дорогими подарками, сделанными ему миссис Рэббит, и совершенно случайно её банковскую карту, уже катился потайной тропой, по которой Роллс-Ройсу не протиснуться. И он старался выбросить из головы ненавистный файф-о-клок и плотоядный взгляд Роуз.

Мадам Лу была писательницей и заканчивала очередной роман. Сюжет ни с того, ни с сего заартачился, упёрся рогом, стал пресным, и мадам искала необходимую ей изюминку и новые эмоции.
Надушенный и выхоленный Колобок, встреченный на волчьей тропе, вполне годился на роль изюминки. Звериное чутьё никогда не подводило мадам! Сдержанная и сухая с виду писательница была способна на такие романы, что только диву даваться! Колобку пришлось примерить с мадам Лу разные роли, но такие жирные  гонорары приносили эти романы, что грех было жаловаться и  совсем не грех разделить было их с автором.
Колобка слегка коробило, что писательница просила обращаться к ней «мадам» и никак иначе, а сама называла его безликим «мон шер». И в одно прекрасное утро, когда мадам отправилась на утреннюю пробежку (она всегда говорила, что кормят не только голова, но и ноги!), Колобок выкатился ровно в противоположную сторону.
«Не съела. И на том спасибо!» - думал он. «На том» было увесистым куском последнего лакомого гонорара мадам Лу, приятно тяжелившим карман.

Покатился Колобок через лесную поляну, где фрау Бэр, женщина серьёзных форм и формулировок, собирала ягоды. Она сразу же предложила Колобку заглянуть в свою одинокую берлогу, а там, если срастётся, можно будет и о спячке совместной подумать.
В берлоге было уютно и сытно, уж что-что, а поесть фрау любила. Колобок ещё больше раздался по периметру. Чрезмерная сытость парализовала волю, но всё же он вырвался из тёплых лап: э, нет, meine Liebe, пока седой снег не засыпал горизонты…
Великодушная фрау Бэр не стала проводить ревизию и страдать над убытками, а лишь облизнулась, вытерла одинокую слезу и выдохнула: «Ну и катись!..».

Донья Инма Зорра, очень гламурная сеньора, принимала солнечные ванны, сидя в шезлонге на солнечной полянке с бокалом кавы.
Колобок вкатился в этот приятный эпизод неожиданно.
- Ты чей?
- Ничей. Я от бабушки ушёл, и от миссис я ушёл, от мадамы я ушёл и от фрау я ушел…
- О, какой послужной список! Впечатляет. Каву будешь?
- Не откажусь.
- Садись ко мне под бочок, промурлыкай что-нибудь про love stories. Страсть как люблю послушать - заводит!..
Но Колобок, взяв бокал, сел поодаль: присмотреться надо. Завёл свою песню, но, видя, как поморщилась Зорра, перешёл на рассказ, пел он плохо, да ещё и фрау Бэр наступила нечаянно в берлоге на едва заметное ухо на сплошной голове.
Сеньора, конечно, на Колобка глаз сразу положила, а глаз у неё намётанный. И с поволокой, которую обеспечивал профессиональный мейкап.
Инма Зорра была практична и ловка. Кто-то считал ее хитрой, но это от зависти больше. И жизнь любила, и вкус её знала. А жизнь пахла шёпотом волн, хамоном, богатым ассортиментом сыров, паэльей под кокетливые и тягучие капли вина на стенках тонкого бокала… В редкие моменты грусти жизнь надевала воланы и яростно выливала боль, стуча каблуками по таблао. Сеньора Зорра была знаменитой байлаорой. Замужем она никогда не была, но дети имелись. Выросли давно, разлетелись: не пустуют таблао в городах и весях - традиции бессмертны. А «колобки» в жизни Инмы периодически случались. Привечала их щедрая сеньора. А как без них? Они вдохновляли, сдабривали бытиё как новые специи. А когда случалось расстаться, в её танце звучал такой надрыв, что зрители заходились в рыданиях и готовы были отдать всё и даже больше. Одним словом, хитра и расчётлива была…
Ну что сказать? Прижился Колобок под бочком. Это был как раз тот случай, когда сказка обещала быть не скорой, а  дело, напротив, быстро делалось. Ударили по рукам, всё  по взаимному согласию! И да, наконец-то Колобок узнал, как его зовут по-настоящему! «Альфонс(о) мой»,- нежно шептала Зорра, когда он подставлял ей по утрам сладкий бочок.