Джек был настоящим

1

Джек был настоящим клептоманом: к его рукам прилипало все, до чего он дотрагивался своими руками-веточками миндального дерева. Мои окна выходили на его двор, заваленный всяким хламом. Я часто просыпался от звуков сирен посреди ночи. Выброшенный в пустую явь после сна, я смотрел, как люди в форме заламывают Джеку руки, стирая свои костяшки об его лицо. Джек лишь улыбался, выпуская алые пузыри сквозь зубы и любовно смотрел на гору чужих вещей, которую скоро конфискуют, но через пару недель на её месте появится новая. Джек крал не только вещи, но и мои время и сон. Иногда мне казалось, что он видит меня сквозь шторы - как я подглядываю за ним. Ведь его глаза цвета горячего влажного песка неотрывно смотрели в окна моей спальни. Или мне просто хотелось, чтобы он туда взглянул. Было в этом парне и в этом городе что-то затягивающее, привлекающее, вызывающее жажду. Я постоянно просыпался в испарине, бежал за стаканом воды на кухню, поднимался в спальню и, освещаемым красными и синими мигалками, подглядывал за чужой жизнью.
Меня предупредили о причудах соседа, когда я въезжал сюда. Я установил замки на двери, защёлки на окна, убрал садовые инструменты из сарая. Поначалу, мне было жутко страшно в этом большом и дешёвом доме с картонными стенами и мягкими, как подушечки на пальцах, москитными сетками на окнах. Здесь было по-особенному темно. В углах мне мерещились руки и глаза, силуэты и головы. И я находился в перманентном саспенсе, в ожидании движения теней. В первую же ночь здесь меня разбудил звук выбитого стекла и треск ломких крошек под чей-то подошвой. Казалось, эти осколки ботинком вдавливают мне в нутро. Меня наполнил ужас до дыр в ушах.
Я нашёл Джека на кухне. Он ел мои хлопья из своей тарелки, которую он взял из своего дома. Я так растерялся, что не смог ничего сказать. В руке у меня был зажат канцелярский нож, оставшийся в спальне после распаковки коробок.
- Ты прости за это. Я очень хотел есть, - сказал Джек, указывая на выбитое окно в прихожей, а потом извиняясь улыбнулся.
Лицо у него было, как у пьяницы, которого в очередной раз застали с бутылкой в баре: не виноватое, но сконфуженное из-за обличения его слабости. Я всегда был романтиком и писателем, и странное дело - первое, что мне захотелось сделать - описать Джека, его руки белее тарелки и взгляд добродушного пьяницы. Глаза Джека были вялыми и всегда смотрели из-под тени ресниц, словно он очень устал. Мне не внушал он ни ужаса, ни страха - а лишь транс в тенях дряхлого домика на краю штата.
Джек высыпал себе в тарелку оставшиеся хлопья, вытер рот о край футболки и достал маленький блокнот из заднего кармана джинс. Что-то быстро черкнул в нем, встал и ушёл, все так же улыбаясь и сонно водя глазами по углам комнаты. Я так и стоял с ножом в руке посреди кухни. Может, это был инвентаризационный визит: он порыскал по всем стенам в моем доме и приметил, что можно будет стащить в другой раз? Ещё он заметил, какой безвольный осел здесь живёт, и что обокрасть меня будет проще простого. Уснул я с ножом в ладони, обдуваемый ветром из выбитого окна. На утро меня разбудила мысль о том, что надо было звонить в полицию. Хотя сначала и казалось, что все случилось лишь во сне. Переезд был таким долгим и утомительным, что я с удовольствием не соображал в те дни. Мои напряженные нервы стянули кожу на голове к самой её макушке и перекрыли кровоток к мозгу.

Только я встал, чтобы дойти до телефона и сделать звонок, как на тумбочке у кровати я увидел новую коробку хлопьев. Она стояла на листке бумаги, на котором было нарисовано кривое окно и рваным почерком выведено: "С новосельем! Спасибо, что не позвонил копам, мужик. Твой сосед Джек." В конце надписи он нарисовал угловатое сердце. Мысль о том, что Джек слонялся по моему дому, пока я спал, стоял над моей кроватью в приглушенном свете рассветающего солнца и выводил кривые сердечки в потемках моей спальни озадачила меня. Мне снова не было страшно, а лишь (интересно?) волнующе. Я побежал вниз осматривать дом, решив, что там меня будет ждать зияющая пустота. Но все стояло на своих местах. Видимо, Джек подмел и выбросил осколки стекла, потому что пол был чист. Я поднялся обратно в спальню, вскрыл канцелярским ножом коробку хлопьев и начал есть, тупо уставившись на раскрашенный листок бумаги. Мне почему-то стало смешно от нервного волнения и нервно от смеха. Больше Джек не приходил ко мне ни ночью, ни днем. Я не стал звонить в полицию, потому что в тот же вечер они навестил его сами и уволокли за собой, скрепя наручниками.
Вскоре о Джеке стали напоминать лишь полицейские сирены по ночам, смешавшиеся с его смехом, и пустая рама окна в прихожей, которую я заклеил скотчем, чтобы не дуло. На это самодельные стекло я приклеил рисунок окна Джека потехи ради. Но смеялся лишь я один. Район был сам по себе неспокойный. Окраина города на границе штата, окруженная лесом с трех сторон - криминальный остров по другую сторону от обычной жизни с зелёными лужайками и свежеокрашенными крышами. Но моих средств едва хватило на это жилье с ржавыми кранами и гнилыми ступеньками на заднем дворе. Прежние хозяева так хотели побыстрее убраться отсюда, что не стали даже дожидаться моего приезда. Они кинули ключи в погнувшуюся банку из-под кофе, служившей пепельницей, и оставили под лестницей при входе. Забирая ключ, я пытался представить, сколько людей успело сделать слепки и копии ключа от моего нового дома.

2

Второй раз судьба свела меня с Джеком спустя несколько месяцев. Было начало осени: лужи покрылись тонкими плёнками льда и лопались под утро от перепадов давления. Жёлтые листья в стеклянной глазури звенели на ветру и ломались под пальцами. Я шёл из  магазина, где продавались стройматериалы, держа в одной руке утеплитель, а в другой - новое стекло в пустую раму в прихожей. Летние кеды скользили по льду, как на ледянке. Я старался идти ближе к газону с ещё летней травой, покрытой инеем, чтобы при падении уронить стекло на что-то более или менее мягкое. Мне нравилось ощущение, что я могу, наконец, позволить себе маленький ремонт после месяцев изнуряющей работы в местной газете. Люди здесь были старых порядков и не хотели нагружать себя чем-то более интеллектуальным, чем пара анекдотов и рецепты пирога. Иногда случалось описывать инциденты с ограблениями местных лавок или поножовщину. Но издательство запрещало освещать большие события криминальной стороны района или поднимать в статьях социальные вопросы, которые могли расстроить жителей. Мне приходилось редактировать тонны историй, присланных в газету, вырезать плохое и вставлять хорошее. В конце получалась сладкая липкая вата из полуправды и моего собственного вымысла.
Эта работа до самого дна опустошала мою голову, и дома мне просто хотелось зарыться поглубже в облако из одеяла и заснуть в надежде на то, что забуду истории про убийства и безнаказанное насилие, и как я с точностью хирурга вырезал их, заменяя ложью. Моя работа была похожа на нелепый кошмар, в котором за мной гнались разукрашенные клоуны с картонными мечами. И они протыкали меня мягкими бумажными лезвиями, смеялись вместе со мной, нажимали на свои поролоновые носы. Но мне до одури страшно, и я, улыбаясь, уговариваю себя проснуться. Всё, что я мог, это сохранить эти истории в неизменном виде у себя в архиве и надеяться на то, что когда-нибудь все изменится. Каждому адресанту я отправлял ответное письмо с извинениями за то, что пришлось приврать в их истории и своими соболезнованиями. Но историй было так много, что мои сожаления превратились в шаблонную маску редактора с фразами-клише и выученными наизусть строками скорби.
Я заметил, как параллельно со мной на противоположной улице шёл мужчина средних лет, завернувшись в высокий воротник шерстяного свитера. Он изредка бросал на меня недружелюбный хмурый взгляд. В руке у него была увесистая металлическая труба, которую он раскачивал взад-вперед. Вдруг он сорвался с места и почти бегом перешёл улицу, догоняя меня.
- Это же ты тот писака из газеты? - спросил он, поравнявшись со мной, и сплюнул на тротуар.
- Я редактирую статьи, да, - из рук выскальзывало зеркало, так как я начал дрожать.
- А вранье тоже редактируешь?
- Меня заставляет издательство. Я бы и рад писать правду, но лучше задавать эти вопросы моему начальнику…
- Ты, червь газетный, написал, что приехала полиция, что поджигатель найден, что мне выдали новую квартиру в старом районе. Ни черта этого не было, гад! Я остался на улице, голый и нищий, пока ты сидишь себе в теплом офисе и лижешь зад копам!
- Мне нужна эта работа. И я должен плясать под их дудку, иначе тоже окажусь на улице.
Тут мужчина замахнулся и ударил меня по ноге металлической трубой, его злое лицо пролетело перед глазами, уступая место серому асфальту. Я рухнул на землю, подминая под себя стекло. Оно разлетелось на осколки под руками и рассыпалось по моему лицу.
- Будь осторожнее, парень, смотри под ноги. Дорогое стеклышко? Дует на Силвер-стрит, наверно, а? - я по голосу слышал, как он доволен собой. А еще он знал, где я живу, намекая на расправу. Хотя город мал, и наверно, тут все знают мой адрес. Мужчина стал отдаляться от меня, уходя на обратную сторону улицы.
Я сел на бордюр, осматривая ободранные руки. Стекло разбилось так, словно кто-то ударил каблуком в центр заледеневшей лужи. Из трещин этого льда сочилась моя кровь. Нога болела, но мне было ее не так жаль, как потраченные деньги на маленький ремонт.
- Хочешь, я угоню его машину? - вдруг раздался голос рядом. Я вздрогнул: Джек сидел на корточках сзади меня и курил сигарету. Его светлые волосы спутанным беспорядком нависали на лоб и полуоткрытые глаза.
- Он врет про улицу, живёт у своей тётки Кларисы на 6-й улице. Вижу его каждый день с банкой пива у нее на веранде. - сказал Джек довольно громко: так, чтобы услышал мой обидчик. Когда Джек делал затяжку, его щеки очерчивали ровный ряд зубов. Казалось, он хотел надышаться сквозь сигарету, а сил не хватало.
- Что ты сказал, ободрыш? - крикнул мужик через улицу и направился к нам.
- А ты хорош, - Джек рассмеялся тем тоном, каким встречает копов у себя на пороге.
- Позволил ему себя обдурить. Я бы его догнал - тут он стал еще больше повышать голос - и всадил вот этот осколок прямо в его пивной живот! - Джек вертел в руке длинный острый отрезок стекла, по краю которого текла моя кровь.
- Вам не жить, отбросы! - орал мужик, замахиваясь трубой. Я знал ее вес и боль после удара, так что страх охватил меня быстрее пули.
Джек схватил меня за куртку и одним рывком поднял на ноги. Я удивился, что в нем может быть столько силы. В ушах отозвалось его “беги, дурак”, а потом Джек потащил меня за собой. Я на негнущихся ногах побежал за ним вслед, коленки дрожали, а дыхание зарябило мурашками по ребрам. Макушка Джека переливалась огнем на солнце. Он повернулся и я увидел, что тот улыбался все так же, извиняясь, но при этом ещё больше щурил глаза и приподнимал брови.
- Круто мы его, а? - спросил Джек после того, как мы оторвались. Я лежал на земле, жадно глотая воздух. Как же все болело! И это после пары Джека-минут в моей жизни.
- Поэтому к тебе копы и наведываются так часто, сосед, - ответил я.
Джек рассмеялся, и, потеряв равновесие, упал спиной на газон. На нём был большой вязаный свитер, из-под которого торчала тёплая рубашка, и все те же джинсы, в которых он ел хлопья на моей кухне. Джек встал, молча схватил меня за руку и поднял с земли. На его ладонях размазалась ржавая кровь. Он вытер руки о джинсы, будто в этом ничего такого, но ладони остались рыжими. С минуту Джек о чем-то напряжённо думал, кроша носком кроссовок большие куски стекла разбитой бутылки пива. Я представил, как он это делал, стоя у меня в прихожей, пока я спал наверху. А потом Джек взглянул на меня, щуря глаза и морща нос, и виновато спросил: "У тебя не будет поесть?"

3

- Смешно, - сказал Джек, указывая на свой рисунок, приклеенный на окно из скотча.
- Ну хоть кому-то.
Я вылил томатный суп с белыми бобами из консервной банки в кастрюлю и поставил ее на конфорку. Джек молча ходил кругами по кухне, рисуя восьмёрки ступнями на ворсе ковра.
- У меня была похожая спальня в детстве. Мне так кажется, - вдруг сказал он.
- Да, насчёт этого. Можешь так больше не делать?
Я разлил суп по тарелкам и поставил их на журнальный столик в гостиной - единственный стол в этом доме. Мне было неловко оттого, что моё жилье было совершенно непригодным для гостей. В шкафу лежала лишь одна столовая ложка, которую я отдал Джеку.
- Как не делать?
- Заходить сюда без спросу, выбивать мне окна и все остальное в твоём духе.
- В моем духе.. - повторил он тихо и нахмурился. Джек подошёл к столу и сначала сел на диван. Но он его чем-то не устроил, поэтому парень просто сполз на пол. Все его движения были размашистыми и неуклюжими, будто он себя не контролировал. Джек грудью повалился на стол, почесал свою щеку и принялся водить ложкой в тарелке.
- Ну ты и чудной, - вдруг сказал он, смотря, как я пью суп из тарелки. Я не стал говорить ему, что у меня просто нет больше столовых приборов в доме. 
- Уж не тебе мне это говорить, - решил я пошутить, но он напрягся и угрюмо стал хлебать суп, влажно чмокая.
- Я это все не специально, знаешь? Оно само. Говорю ж, у меня была спальня в детстве и вся прочая хрень. Но потом я почему-то стал "в своём духе", понимаешь? - Я ничего не понимал. Я кивнул. 
- Это странное место, мужик, - Джек постучал пальцем себя по виску. - Ты думаешь, что какие-то вещи не имеют значения, а потом ты просыпаешься и понимаешь, что изменился.
 Его полузакрытые глаза расширились на секунду, будто он вспомнил что-то важное, а потом снова скрылись за грустными ресницами. Глаза у него были цвета охры, почти янтарные. Густая рыжая крона дерева шелестела за окном, когда он говорил. Мне вдруг показалось, что это очень красивый момент. Его осенние глаза на фоне падающих жёлтых листьев и красный густой суп на влажных губах. 
- Я не хотел меняться. Но это как угрожать кулаком океану - просто выглядишь глупо, и сам все понимаешь.
- Я давно не был на море, - очень неудачно я сменил тему. Но Джек наоборот словно приободрился и улыбнулся своей обычной пьяной улыбкой.
- Я вообще никогда. Но в детстве у меня были голубые простыни. И когда я засыпал, я представлял, что качаюсь на волнах, - Джек демонстративно развёл руки и начал падать из стороны в сторону, улыбаясь и щурясь.
Мне стало смешно. Он был похож на большого ребёнка. Я никак не мог понять, в чем его проблема. Кажется, будто он все понимал, но, одновременно с этим, не мог понимать правильно. И мне он нравился, но, одновременно с этим, меня пугала его непредсказуемость. Джек наводил ужаса своими вялыми глазами и петлистыми руками. Мы все еще сидели в доме без окна, прибежавшие сюда после несостоявшейся драки. У меня запеклась кровь на ладонях. И она же мазней осталась на джинсах Джека. Все это было не про меня, не про мою жизнь. Но рядом с Джеком мне почему-то было здорово.

4

- Что это? - Я заметил, как он снова что-то писал в своём блокноте перед тем, как уйти.
- Я помечаю, что забрал или ко мне прилипло.
Он протянул мне свою записную книжку. Там были написаны даты и вещи, некоторые из которых были перечеркнуты или обведены в кружок. Я нашёл дату своего переезда. Напротив неё стояла зачеркнутая надпись "Хлопья" и "Стекло". Последнее Джек обвел в кружок.
- Ты записываешь, что украл, чтобы потом вернуть?
- Я ничего не краду, мужик. Я либо одалживаю с возвратом, либо возвращаю то, что прилипло.
- Что прилипло, ну да.. А что значит, если вещь в кружке?
- Значит, я не могу её вернуть. Но могу сделать что-то человеку, чтобы отплатить ему. Неплохо я придумал, да?
- Блестяще, - соврал я и подумал, что он полный идиот.
Мы еще много раз виделись после. И с каждым разом мне нравился Джек все больше и больше. Он был лишен лоска, голоса и лица - он мог быть кем угодно, но выбирал всегда себя. И его поступки и решения ни с кем не перепутать. Эти слова могли родиться только в этой голове.
Однажды он встретил меня у издательства после работы. Стоял густой туман: хоть ложкой зачерпывай. В этом городе часто были дымные дни и серые дожди - находка для фильмов Хичкока. Джек был в длинном черно-красном свитере в полоску и джинсовке. Из его носа текла еле различимая из-за тумана розовая кровь. Сам он был бледен и страшен -  лицо исказилось гримасой печали и боли. Мне еще никогда не приходилось видеть его таким. И тут я испугался его взгляда - серьезного и жесткого, глаза почернели и потухли. Что-то случилось, подумал я.
- Джек, ты в порядке? - я старался говорить тише - вдруг тот, кто избил Джека, был еще рядом. Я наклонился к парню и дал знак, чтобы тот сел. Мы спрятались за каменной лестницей издательства.
- Это тот? Дик? - шепотом спросил
- Тебя преследует Дик? - удивился Джек.
- Нет, я думал тебя.
- А меня зачем? - не понимал Джек.
- А кто тогда тебе лицо разукрасил?
- Я в тумане столб не разглядел, - невозмутимо сказал Джек.
- Балда, - я разозлился от его причуд, но мне стало легче.
В один вечер перед сном я отправился на прогулку. Окна Джека были плотно зашторены, словно его не было дома. Я пошёл по маленьким улочкам, огибая центр города. В это время все сидят по домам, только если не хочешь получить выстрел в ногу или выстрелить. Я дошёл до своей газетной конторы и забрал очередные письма от горожан. Сев на те же ступени лестницы, ведущей вниз по улице, я вскрыл один конверт. В письме содержались угрозы издательству и мне лично. Может, поэтому меня так быстро взяли на эту работу. Видимо, здесь постоянная текучка. Я убрал письма за пояс под куртку и пошёл вниз по улице до ресторанчика, где я иногда покупал дешёвый бургер с чипсами и вяжущий рот кофе в бумажном стаканчике.
На окраине всегда пахло лесом. Опавшие листья лоскутным ковром стелились под подошвой, от них шёл вспрелый запах земли и дождя. Ветви деревьев задевали жирные провода, висевшие клубками на столбах, прорастали сквозь них и иногда срывались вниз под собственной тяжестью, обрывая чёрные нити. Лес, окружающий город, казалось, прогонял нас. Корявые ветви стучали в окна, трава прорастала сквозь трещины в асфальте, стволы деревьев падали на дома. Все в этом городе боролись за существование: агрессивно и исподтишка. Мне чудилось, идя вдоль леса, будто острые ветки деревьев сгущаются за моей спиной и целятся мне под лопатки. Но когда я оборачивался, деревья прятали свои копья, делая из меня дурака.
Я дошёл до самого конца города, где асфальтовая дорога чёткой линией обрывалась, уступая влажной чёрной земле леса. По бокам от меня стояли дома и тусклые фонари, но сделав шаг вперёд, ты оказываешься за занавесом из смольных столбов деревьев. Было так тихо, что я слышал, как опавшие красные листья, падая, касаются земли. Охряная листва билась друг о друга в золотых волнах и шипела под зовом ветра. Я ступил с асфальта на мягкую землю, но лес враждебно зашумел, слышен был треск веток под натиском плотной кроны. Я так и не решился - пошёл по той же дороге назад, подальше от леса, в тот самый ресторанчик.
Я завернул бургер и чипсы себе под куртку и отправился домой. Было прохладно и сыро, а еда грела грудь. У Джека свет так и не горел, шторы плотно закрывали окна. Я решил поужинать на заднем дворе, почитывая письма. Но стоило мне открыть дверь в дом, как за спиной заскрипели шины. Кто-то резко затормозил на моём крыльце, сбив мусорный бак. Первая мысль: ещё один недовольный житель с железной трубой пришёл выбить из меня дух. Водитель опустил стекло, показались янтарные сонные глаза.
 - Быстрее запрыгивай, мужик. Быстрее! - скомандовал Джек.
Я почему-то послушался и сел в машину. Стоило мне закрыть за собой дверь, как машина резко дернулась с места и рванула вперёд, сжигая резину об асфальт.
 - Что за черт, Джек? - стал кричать я.
Он выглядел очень взволнованно: постоянно смотрел в зеркало заднего вида и тормошил себя по голове. Зрачки сужены, как у наркомана во время ломки.
 - Джек, останови машину, я выйду. Джек! Слышишь меня? Останови тачку, черт тебя дери!
- Осталось немного, скоро приедем, подожди чуток.
- Чья это машина, Джек? Чья? - я кричал во весь голос, вжимаясь в кресло на резких поворотах. "Хочешь, я украду его машину?" - глухо отзывалось в моей голове. я стал догадываться, что происходит
- Это тачка того мужика с трубой? Отвечай, блин.
Джек не слушал. Он был весь покрыт испариной и нервно барабанил пальцами по рулю. Мы двигались по моему обычному маршруту - по огибающей центр дороге  на край города. Джек хотел выехать за его пределы, это я понял. Но зачем? Быть может, причины нет, и он просто сошёл с ума - порой мне казалось это самым логичным объяснением его поступков. Я увидел край асфальтовой дороги, за которым начинался лес. Полчаса назад я стоял на том же месте и не смог сделать шаг вперёд. Сейчас же мы пролетели этот край за долю секунды и продолжали гнать вперёд. Я буквально видел себя со сжатыми зубами, оставшегося там, в безопасности, думающего о предстоящим ужине на заднем дворе. А другой я уже покинул город и кричал, что есть сил, на сумасшедшего соседа.
Мы проехали с километр, ломая сухие ветки, сужающие проезд, и вдруг открылась большая поляна, усыпанная рыжими листьями. Джек остановился у въезда на открытую местность и заглушил двигатель. Он достал из заднего кармана джинс блокнот и вычеркнул надпись в кружке: "Стекло". Убрал все на место и тупо уставился на меня, улыбаясь.
У меня голова шла кругом. Я вышел из машины, обошёл её спереди и сел на корточки, облокотившись спиной о передний бампер. "И зачем я, черт возьми, завёл знакомство с ним? Во что же я влип из-за него?" - крутилось у меня в голове безумным калейдоскопом из обвинений и ругательств. Джек рухнул рядом со мной и ободряюще похлопал меня по коленке. Мне хотелось ударить его по лицу, услышать хруст челюсти вместо его типичного смеха. Я уже чувствовал, как мои костяшки ломают ему скулу, как вдруг Джек сказал: "Как же здесь красиво". Я посмотрел на поляну, лежащую перед нами, как пушистый ковёр при входе в дом. Листья шуршали на ветру, поднимались и падали, словно это земля дышала. И было так тихо, что треск веток над головой можно было принять за смешок, а шелест кроны - за тихий шёпот. Я впервые услышал, как Джек называет что-то красивым. И звучало это так, будто он делился со мной тайной. Впервые он поделился тем, что ему дорого - его красотой.
Джек поднялся на ноги и направился в центр разноцветный лужи из листьев. Он посмотрел на меня, моргнул своими сонными глазами и упал в ядро самой осени. Я подскочил. Мне показалось, что он потерял сознание.
- Джек! Джек! - кричал я ему, но он не отзывался.
Листья лежали таким большим роем, что тело Джека полностью скрылось за ними. Мне еле удавалось пробраться сквозь эти осенние сугробы. И я взрывал руками сугробы листвы всех оттенков осени, пытаясь отыскать Джека.
- Тише, ты пугаешь лес. Приляг, мужик, - вполголоса скомандовал Джек таким тоном, будто ругает меня. Это было забавно, но я не смеялся - чувствовал, что момент требует молчания, какого Джека и просит. Его глаза, зарытые в листья, упрямо смотрели на сумеречное небо. Розовый закат залил верхушки деревьев, и тёплые рыжие тени стекали по веткам вниз, румяня жёлтую листву. Это и вправду было красиво. Я затаил дыхание, ведь свет творил магию, погружая меня в пространство из пурпурных теней и лимонных лучей заходящего солнца. Мы так лежали, пока солнце не скрылось за горизонтом, и пламя, которое красотой жгло мне глаза, не потухло. Все растаяло и сгустилось, словно карамель начала подгорать на сковороде. Я слушал, как дышит Джек. Заснеженная листва и почва мне пахли жженым сахаром, и я представлял, что Джек тоже ощущает этот карамельный привкус на кончике языка. Мне стало зябко, но не мог пошевелиться. Я чувствовал себя запертым в шкафу, где я сквозь тонкую щелку подглядываю за тем, как дышит Джек - упоенно, с паром.
- Пора греться, - вдруг скомандовал Джек.
 Мы вынырнули из листьев и оказались в полной темноте леса. Я видел лишь очертания волнистой шевелюры Джека и тусклый блеск его мутных белков. А потом вдруг он исчез.
Прошла всего минута, но она отчего-то показалась пропастью от меня прежнего и тем, кем я стану спустя эту минуту. Сияние звёзд миллионами световых лет струилось на мои ладони и лицо. Сквозь отсыревшую подошву ботинок я чувствовал землю и движение жизни под стопами. Мне казалось, что я до сих пор слышу дыхание Джека, будто мшистые руки леса обхватили его грудную клетку и выдавливали из неё его дыхание. И здесь, в этой самой точке моего маршрута жизни, все слилось в одно. Я, лес, ночь, звезды, перина из листьев и гипнотическое дыхание. Вооружившись всеми словарями мира, я бы не смог описать, что со мной произошло в ту секунду. Духота холодных стен города отступила, и я, наконец, смог вдохнуть воздух до самого дна. Только сейчас я осознал, как же устал за те три месяца, что живу тут, как осточертела мне эта работа и угрозы от незнакомцев, какой ненормальной стала моя жизнь в попытках слиться с правилами забытого всеми клочка земли. И в этой чёрной луже из обид, жалоб, насилия и попыток выжить я тонул каждый день. Как вдруг мне протянул кто-то руку и сказал: "Как же здесь красиво". И я понял, что произошло: я взглянул на мир глазами Джека. А теперь, когда он исчез, я понятия не имел, как вернуться в свою призму восприятия. Я не тот, что прежде.

5

Мы забрались в кузов пикапа. Совсем стемнело. Я видел лишь губы Джека, тянувшие дым из сигареты. Красный уголек закатными искрами отражался в его медовых глазах. Я вспомнил про бургер и чипсы, оставшиеся в салоне. Мясо на вкус было похоже на бумагу. Глаза помнили огонь заката, а на языке все ещё ощущалась терпкость осени. По сравнению с этим все сейчас казалось картонным и лишним.
- Зачем тебе эта тачка? - спросил я, когда Джек докурил.
- Так я же спрашивал тебя.
- Я не сказал "да".
- Мужик, ты и "нет" не сказал. Я по чуечке понял, что ты согласишься.
- И как мы отвяжемся от копов? - На слове "мы" его дёрнуло, будто проснулся. Он вытянул руку и начертил невидимую линию в воздухе за колёсами пикапа.
- Здесь граница штата. Копы в своём не могут меня засадить, а до другого они в следующей жизни лишь доберутся.
Джек потянулся за сумкой из салона. Он достал металлическую флягу, отхлебнул из неё и протянул её мне. Я сделал глоток, нутро прожгло до кожи.
 - Что это за дрянь? - задыхаясь, спросил я.
- Это напиток ангелов, брат мой, - Джек засмеялся, щеки его залились кровью, улыбка стала кривее. Он сделал еще глоток, а после упал на спину, уставившись в небо.
 - Это пойло делает Мэтт с 8-й улицы. Лысый такой, ходит в бейсболке "Shit".
 - Точно. В голове я зову его "Дерьмовый Мэтти", - Джек смеялся так, что тряслась машина.
 - Брось, это не так уж и смешно. Черт, сколько тут градусов?
- Дерь-мо-вый Мэт-ти, - Джеку было хорошо. Ни разу не видел его таким. Мне нравился такой Джек. Я тоже лёг на дно кузова. Некоторое время мы просто смотрели на звезды, по очереди потягивая алкоголь из фляги.
- Почему ты крадешь вещи? - спросил я вдруг. Джек прикрыл лицо ладонями и долго молчал. Я уже было хотел спросить что-то другое, как он открыл лицо и посмотрел прямо мне в глаза.
 - Я больной человек, мужик, - сказал он. Это разрезало мою голову, как масло - горячий нож.
 - Что ты имеешь в виду?
- Моя мать любила духи одни. Они пахли, как женщина за пятьдесят в колготках-сеточку, понимаешь, о чем я? А ей нравились. Мама называла меня Джексон. Это потому, что я ходил во сне. Она звала это "лунной походкой", - Джек лежал с закрытыми глазами, лишь позже я заметил, как до белизны были сжаты его кулаки. - Она часто ходила на свидания и душилась этими духами до утопления. Я оставался дома, и несколько часов мог просто сидеть в этом облаке запаха старой женщины, чтобы не чувствовать себя одиноким.
Джек надолго замолчал, будто пытаясь уловить знакомый запах в ветре меж веток лиственницы. Мне нравилось, как он говорит. Сейчас он казался юным и чистым, как сама осень.
- Она не пришла домой после такого свидания. Я ждал два дня. Мне хотелось есть, и чтобы не чувствовать голод, я уснул. Меня разбудили сирены. Здоровенный коп положил лапу мне на плечо, и я проснулся. Его звать Лин Хамсворд. Усы у него были, мужик, как рой муравьёв. Клянусь, бегали по лицу, как дикие. Ну и вот. Видимо, я ночью ходил и вломился в этот магазинчик. По 5-й улице вниз, напротив дома Олишей. Там ещё дядька этот до сих пор, тупой Роджи.
- Да, понял. Я там покупал освежитель для дома. Роджи с расщелиной между зубов?
- Угораешь, мужик? Я зубы всех в городе должен помнить? - Джек рассмеялся, привстал и сел на корточки. Руки он выпрямил и положил локтями на колени. Я видел его ладони с тонкими белыми шрамами. На сухом запястье был будто бы недавний розовый след от потушенной сигареты. Он закурил.
 - Я почти ничего не помню. Во сне я дошёл до магазина, разбил стекло витрины и зашёл внутрь. Мне сказали, что нашли меня измазанным в крови, а из одежды можно было выжимать одеколон.
Джек улыбнулся почти тепло. Я подумал тогда: "Как часто он сам себе рассказывал эту историю?"
 - Потом начались детские дома, люди, говорившие мне, что живут правильно, а я - нет. Но я продолжал что-то красть во сне, вламываться в дома. Вещи липли ко мне, как мухи на липучки. Это никому не нравилось. Меня отовсюду выкидывали, мужик. Я был лгуном для одних и психом для других. Мне кажется, потихоньку я стал и тем, и другим. Я знаю, что у меня в голове, мужик. Меня это иногда пугает. Я на секунду закрою глаза, а открою их в полицейском участке. И каждая такая ночь откусывает от моих мозгов по крошке нормальности. Я больной человек, больной человек, больной человек...
Джек начал качаться вперёд-назад, повторяя, что он не здоров. Уголек сигареты горел кровавыми тенями на его руках.
- Тебе же должна полагаться какая-то помощь. Джек, так нельзя, слышишь? Тебя в один день просто запрут в местной тюрьме. А оттуда дорог не так много.
- Все плевать хотели на поехавшего парня без семьи и денег. Этот Хамсворд такой же псих, как и я. Разница лишь в форме.
- О чем ты? - спросил я.
 Джек рассказал мне о юном офицере полиции, Лине Хамсворде, нашедшего на одном из вызовах маленького мальчика в магазине парфюмерии. Полицейский своими руками вытаскивал осколки стекла из маленьких пухлых ручек. Другие копы проходили мимо и улыбались мальчику, Хамсворд одобрительно похлопывал ребёнка по спинке и обещал, что скоро увезет его отсюда. После офицер ему уже никогда не улыбался. Мальчик помнит, как хлопнула дверь полицейской машины, как Хамсворд снял фуражку и положил её на соседнее место, как на кочках дребезжала решетка между передними и задним сиденьями. Ещё он помнит, как офицер заставлял мальчика ходить на четвереньках и облизывать пол ради сладкого батончика. Помнит, как мужчина погладил свои усы и облизывался, когда ребенок переодевался. Мальчик все помнил. Его продержали в участке неделю. Все закончилось бы раньше, но Хамсворд не любил спешить. Он любил ощущать силу, её мощный поток по жилам, когда рядом плакал беззащитный ребёнок. Органы опеки нашли мальчика в синяках, голодного и молчаливого в окрестностях старого района. В раппорте Хамсворда было написано, что ребёнок сбежал, прибрав к рукам золотые часы храброго офицера.
Джек в лунном свете казался призрачным видением. Мне столько всего хотелось ему сказать, но я был не в силах даже просто протянуть ему руку. И я никогда себе не прощу эту слабость. Она цепью лежит на моем сердце и по сей день.
- Я заперт в себе, - сказал он, протягивая руку к лунному свету, - Мне кажется, меня и не существует. Ты меня видишь? Эй, чувак!
Джек вдруг схватил меня за куртку, в его глазах я видел страх и отчаяние. Он так изменился за эту беседу, что отряхнувшись от мыслей о маленьком мальчике, я не узнал Джека. Он был белой тенью себя самого, нелепо улыбающегося, странного и смешного. Будто мертвец пришёл за последним словом.
 - Джек, дружище, вижу, вот он ты. Вижу тебя, - сухо сказал я. И он снова стал собой. Сонные глаза наполнились янтарем.
- Я твой дружище? - растянулся он в улыбке, кривой и извиняющейся.
 - Конечно, он и есть.
 - А у нас будет типа тайного рукопожатия или кодового слова?  Мужик, раз мы друзья, мы обязаны придумать кодовое слово! Я иначе не согласен.
 - И что ты предлагаешь?
- Предлагаю? Я не знаю, а какие там базовые словечки? Типа в энциклопедии дружбы. - Такой нет, чудила, - рассмеялся я,
- Но, может, "лунная походка" ? Мне понравилось это твоё прозвище. Джек растянулся в улыбке и смотрел на меня, будто я - Колумб, открывший ему окно в мир дружбы, - И что оно будет означать?
- В плане?
- Ну, кодовое слово нужно, чтобы тайно сообщить другу о чем-то.
- Не понял сейчас.
- Предположим, я в опасности. Меня держат в заложниках. Ты мне звонишь, чтобы узнать, где я. Но злобный мафиози приставил мне пистолет к виску и сказал, чтобы я вёл себя, как обычно. Тогда я говорю тебе: "Эй, Джеки, лунная походка, чувак". И ты понимаешь, что что-то не так. И спасаешь меня.
- Тупые же у тебя мафиози в голове, мужик, - рассмеялся Джек, - Я думал, кодовое слово это просто фразочка для потехи.
- Нет, она для этого..
- Для мафиози?
- Для тайного знака тебе, что я в опасности.
 - Тогда в жопу "лунную походку",-Джек от смеха согнулся пополам, хлопая меня по колену.
- А что ты предлагаешь вместо нее?
-"Парашу". Точное описание этого вашего дебильного правила насчёт кодового слова.
Я прыснул смехом, как змея ядом. Джек хохотал так, будто он на американских горках.
- "Эй, Джек, параша, чувак". Так я точно пойму, что ты в дерьме, друг, - не унимался он.
- Так меня пристрелят, чудила.
- Ну да, "лунная походка" не вызывает никаких подозрений.
Я смотрел, как Джек катается по кузову пикапа и лишь хотел, чтобы этот момент замер на пару секунд. Всего пара секунд, чтобы я смог понять, как полюбил этого парня. Всего пара, чтобы я смог осознать, какие слова сказать. Всего..

6

Мы легли спать в салоне пикапа. Джек выпил до дна флягу с алкоголем и сразу же уснул. Я же, свернувшись в комок, уткнулся лбом в холодное стекло и думал обо всем, что за сегодня узнал.
Мальчик, брошенный матерью, с ложным понятием о любви и семье был вынужден жить в мире, где его правды не существует. Сильный мужчина в форме, обещавший безопасность, лишь исказил понимание того, чего реально стоит бояться. Мне было больно за него и грустно. Я вспомнил, как Джек вытер руки, вымазанные кровью, об свои джинсы, как я тогда удивился. Сколько раз он это делал? Почему он живёт в мире, где это может стать привычкой? Я думал, что это беззаботный человек, не думающий о последствиях, живущий моментами и для себя. Но Джек оказался тем, кому приходится доказывать ежедневно, что он стоит этих моментов, стоит жизни. А доказывать самому себе.
Почему я тогда не сказал ему, что он хороший человек, что я буду его другом столько, сколько он того пожелает, что я помогу ему? Это ведь так просто. Но в этом и была магия Джека: он воплощал в жизнь любую свою мысль, если хотел этого. Я же лишь мечтал и скрупулезно перебирал в памяти возможности, помноженные на успехи.
Мне снился сон. Джек лежал посреди поля рыжих листьев, я шёл к нему через ветки и хруст стеблей. Небо затянулось кремовой дымкой облаков, должен был начаться дождь. Листья темнели под ладонями, становились красными и темно-бордовыми. Из надломленных жилок сочился темно-алый нектар. Я приблизился к Джеку. Голова его была влажной и красной от крови. Он был похож на фарфоровую фигурку: белая полупрозрачная ровная кожа, покрытая лаковой корочкой льда. Веки его замерли в привычном положении- полузакрыты. Единственное, что в Джеке было живо - глаза. Янтарное сияние мягким светом переливалось в радужке. Подул ветер, листья под ногами лопнувшими пузырями вздымались вверх. Их шелест сложился в голос: "Мне кажется, меня и не существует". Вдруг в руке у Джека появилась сигарета. Он поднёс её к глазированным губам и сделал затяжку до самого фильтра. На выдохе дыма было так много, что я не мог разглядеть собственные руки. "Ты меня видишь?" : услышал я сквозь туман.
- Нет, Джек, не вижу, я соврал. Я тебя никогда не видел по-настоящему. Прости меня, прости.. - отчаянным шёпотом ответил я дыму.
Я почувствовал холод на своих руках, но не мог их увидеть. Они были влажным на ощупь, что-то с них капало на мои джинсы. У меня закружилась голова, и я провалился в землю. Последнее, что я увидел - как земля закрывается у меня над головой, смыкаясь швами из красных корней.
Я проснулся, все еще была ночь. Никак не мог стряхнуть с себя сон. Температура заметно опустилась за ночь. Трава покрылась инеем, изо рта выходил белый пар. Я заметил фигуру посреди поля. "Джек? Какого черта?" - подумал я. Ледяные языки травы лизали щиколотки, пока я шёл к нему. Луна лучом прожектора залила фигуру Джека. Я подумал тогда :"Как же он красив", но я был неточен. "Как же он был чист" - должен был подумать я. Восковая кожа без единой родинки подсвечивалась серебряными от лунного света тонкими волосками на щеках. Чёрная тень ресниц расходящимися ручьями текла вниз по скулам. Сквозь эту черноту виднелись медовые капли глаз. Я сначала не узнал его лицо: таким оно было безмятежным и красивым, как у греческой статуи. Тёмные кудри венком лежали на лбу, а на макушке - серебряным овалом крошились искры.
- Дружище, ты чего тут? - наконец, смог вымолвить я. Мне казалось, что я все ещё сплю.
- Лунная походка, мужик, - сказала белая тень Джека. Он улыбнулся бескровными губами, а потом двинулся вглубь леса.
"Какая сумасшедшая ночь" - пронеслось у меня в голове. Я так устал за эти часы, что списал это фантомное состояние Джека за игру моего уставшего разума. Наверное, ему не спалось или захотелось в туалет. "Он так много личного рассказал за этот вечер, что, наверно, теперь ему хочется побыть одному и все обдумать", - успокоил я себя и пошёл обратно в машину. Включив печку на максимум, я моментально провалился в сон.

7

Я дремал до состояния крем-брюле. Печка машины раскалилась за ночь и начала жечь ладонь. Я проснулся от боли расплавленной кожи. "Почему Джек не выключил обогрев, когда вернулся с прогулки?" - подумал я, заранее зная ответ. На соседнем кресле зияла пустота. Джек не вернулся ночью. Я вышел из тачки, окунув руку в прохладную траву. Ладонь жгло, тело было мокрым и горячим, меня тошнило.
" Где Джек?"
Я упал на мокрые листья, снимая с себя куртку и свитер.
"Куда делся Джек?"
Небо было серым и тусклым, тучи размытыми кляксами разлились по небосводу. Собирался дождь.
 "Он же вернётся?"
Я никак не мог остыть. Под серым небом ожог на ладони казался зеленовато-розового цвета. Все вокруг поблекло и ссохлось. Я решил, что останусь здесь, пока Джек не вернётся. Может, он пешком пошёл до города, чтобы купить завтрак. Всё внутри меня кричало, что что-то не так. Полуночный Джек с мёртвой улыбкой и эти сны не давали покоя. Я ждал час, а потом два, три.. Тучи набухли серым гноем, а потом рухнули нескончаемым дождём. Я так и лежал на траве, погружаясь в лужу из сомнений и подозрений. В какой-то момент я осмотрел все вокруг. Мокрые стволы деревьев, блестящая листва, душистая земля. И вдруг до меня дошло, что Джека нет. Всё кричало об этом с самого утра.
Я кинулся в тачку, завёл двигатель и поехал к городу. Никогда время ещё не текло так медленно. Я попал во временное желе и не мог разогнаться, как ни старался. Сердце стучало так, что я мог выпрыгнуть из машины на полном ходу и обогнать её. Отсутствие Джека было заметно в каждой черточке города. Не так живо дул ветер, не так сочно пахла трава, не так громко шелестела листва. Меня все ещё тошнило, нутро сжалось узлом под рёбрами. Тени сгущались, мне везде чудилась кровь. В руках блестели лезвия, смех был криками, игры - драками. Чутье мне подсказывало, где искать Джека. Но я хотел больше всего на свете, чтобы оно ошиблось.
Я ехал вниз по 5-ой улице. В висках стучал гром, я не сразу услышал сирены. Напротив дома Олишей, как Джек и рассказывал, был магазинчик парфюмерии и домашней химии. Одна жалкая патрульная машина и минивэн скорой помощи без мигалок стояли на крыльце магазина. Я был не в силах двинуться дальше. Узел под рёбрами начал вворачивать ноги и руки в себя. Голова шла кругом.
"Где Джек? "
На негнущихся ногах я подошёл к магазину: никаких жёлтых лент, пометок, ограждений. Меня никто не остановил, никто не стоял рядом, чтобы узнать, что произошло, никто даже не нахмурил брови, проходя мимо. Я был единственным человеком на этой гребаной планете, кому было дело до Джека, кто искал его, кто плакал по нему. Витрина была разбита, красные осколки языками пламени торчали из рамы. Я сделал шаг вперёд, и вдруг тучи расступились, и свет солнца подпалил мне спину, прошёл сквозь залитые кровью осколки стекла. Я зашёл в алую комнату, посреди которой лежал Джек. Огромные осколки стекла торчали из его рук, как плавники.
"Он же вернётся?"
Пол поплыл под ногами, я упал в красный сорбет из оконной крошки, начал подползать к нему. Я кричал, но узел внутри так сжал связки, что я мог лишь мычать, глухо и надрывно. Бескровное его лицо застыло в полуулыбке и с сонно прикрытыми веками. Красный свет сделал его глаза рубиновыми, дьявольски неестественными. Я положил его голову себе на колени и раскачивался вместе с ним, глухо рыдая.
- Лунная походка, мужик.. - я не мог понять, что он мёртв. Вот он у меня на руках, я его вижу и чувствую. - Это же кодовое слово.. - мысли превратились в кашу. Столько крови.. Как столько жизни могло поместиться в него? Я лишь успел вымолвить: "И как я не понял.. Прости..", как беззвучное "ничего" оглушило меня. Это был словно выстрел в голову на поражение. Что-то внутри лопнуло, какой-то сосуд в голове, и все померкло. Я так сидел и раскачивался, ничего не видя и не слыша, чувствуя ничего и думая ни о чем. Вакуум из меня и Джека. И пока мы в этом вакууме, можно не думать о том, что он мёртв, можно не смиряться, можно не корить себя.
А потом наш вакуум схлопнулся и порвался на куски. Кто-то оттащил меня от тела Джека и бросил на улицу. Мне заломили руки, ударили по ребрам, швырнули голову в дверь машины и усадили на пассажирское. Сквозь решётку между водителем и преступником я видел, как коп снял фуражку и положил её на место рядом с собой. Он облизнулся, погладил себя за густые бегущие усы и повернулся ко мне. Лин Хамсворд с поседевшими висками смотрел на меня с ухмылкой.

8

Я все ещё ощущал тяжесть тела Джека на своих коленях. Мои пальцы, вымазанные его кровью, продолжали гладить его лицо. Перед глазами блестели рубиновые зрачки.
Хамсворд зашёл в комнату для допросов. Я осознал, что прикован наручниками к железным ручкам на столе. Полицейский сел напротив, медленно расстегнул плотную рубашку, обнажив белую майку, и закурил.
- Ну, рассказывай, пацан. Кто из вас двоих угнал тачку? Куда катались, как время проводили? Все сплетни на стол, очень интересно послушать про ваш уик-энд, - он облизывал кончиком языка верхнюю губу, когда улыбался.
Мне все казалось, что сейчас в комнату заведут Джека и посадят рядом для допроса. "Ты видишь меня?" Я смотрел на дверь, но никто больше не входил.
- Давай разделаемся с этим побыстрее. Меня интересует лишь тачка.
- Джек, - лишь сказал я.
- Джек угнал, значит? Ага, запишем, - он взял ручку и стал что-то карябать в засаленном блокноте.
- Нет, что с ним?
- Да ясно что, - непонимающе уставился он на меня, - помер твой дружок. Давно я ждал, когда этот пацан влипнет куда-нибудь по-крупному. Столько дел незакрытых на нем висит, меня начальник грызть уже устал. Ну теперь можно все висяки снять, - он улыбался, язык его вылетал из-под густых усов, смачивая алый рот.
- Я тебе так скажу, - продолжил он, почмоковав мысль о том, как начальник жмёт ему руку, - ты подпиши нужные бумаги, а я тачку на Джека спишу. Услуга за услугу, конечно, - его лицо расплылось в хитрой ухмылке, покраснело от удовольствия.
- Вы отвратительны, - прыснул я ему в красное лицо. Меня всего трясло. Джек все ещё лежал у меня на руках, а этот отвратный коп поливал его грязью.
- Я этого мальчишку с пяти лет знаю, между прочим. А ты здесь новенький, давай поясню тебе кое-что. Я знаю, какой сироп Джек залил тебе в уши. Он больной человек? Засыпает, а просыпается с краденным, так? Я могу показать тебе кучу дел, где это краденное имущество далее фигурирует в местах сбыта: ломбарды, бартер и так далее. Видимо, тоже во сне сбывал их за деньги, да? - Хамсворд смотрел прямо, не отводя взгляд, словно эти дела бегущей строкой плывут у него по лбу.
- Вот как все было, - продолжал он, - Джек был безработным и бедным. Он крал вещи, а потом продавал. Ни на одно обследование он пойти не согласился. Я бы давно засадил его за решётку, если бы не волокита с бумагами и некомпетентность моих любимых коллег. Он пятнадцать лет пел эту песню про свой лунатизм, но на деле, Джек - просто маленький брошенный всеми воришка, лишившийся мамочки и считающий, что теперь мир ему что-то должен.
Я слушал Хамсворда, и тяжесть на коленях пропадала. Может, он прав? Я не знал Джека так хорошо, как надо было. Коп смотрел на меня глазами человека, который говорит одно и то же на протяжении многих лет, и всегда оказывается прав. "Ты видишь меня?" Холодок пробежал по хребту.
- На счету Джека больше сотни краж. Тачку он тоже во сне украл? - давил он на меня.
- Всё не так.. Джек хотел вернуть то, что взял, - неуверенно начал я.
- Ну да, часы мне он так не вернул. Хоть я и не отказался бы от пикапа, - Хамсворд начал хохотать, слюна жирными каплями висела на его губах.
В комнату вошёл сослуживец Хамсворда, расстегнул мне наручники, позвал его куда-то. Я остался один и думал обо всем, что этот коп рассказал мне. Мог ли я принять личность Джека за желаемое? Мы ведь не были настолько близки, чтобы я мог с точностью сказать, что он за человек. Каким был.. Его рассказы о детстве и болезни тронули меня, пробили стену не понимая, и мне показалось, что за его искренность я должен отплатить ему любовью. Но была ли это искренность, и должен ли я ему что-то на самом деле?
Я выглянул из комнаты для допроса. Хамсворд общался с женщиной. Она плакала и что-то яростно доказывала копу. Женщина трясла ручку маленького мальчика. Тот лишь с любопытством осматривал кобуру Хамсворда, в которой блестел чёрный ствол. Коп участливо успокаивал мать и подмигивал мальчику. Делал он это со знанием дела, умеющие подбирая слова и подбирая жесты, как фокусник - карты из колоды. Неужели Джек меня обманул? Мои руки, ржавые от крови, пахнут солью и железом кровяных телец. Стены начали давить, я упёрся ладонями в них, пытаясь оттолкнуть, но коробка комнаты уменьшалась, не давая вдохнуть. Холодная и липкая от пота майка пузырями собралась на чреве. Там бурлило неотвратимые чувства страха и паники, которые я до этого пытался держать в себе. Мне надо было на воздух. На тот, что влажной пеной тумана покрывает рыхлые листья на поляне, где лежит живой Джек. Мне хотелось спросить его снова обо всем.
Плачущую женщину увела сотрудница, мальчик остался с Хамсвордом. И я стал наблюдать за невероятной картиной преображения этого человека. Он, будто сделанный из мягкого горячего воска, моментально изменил свое лицо. Улыбка опустилась ниже, мимические морщинки разгладились, живые усы зашевелились, красный язык пламени ошпаривал рот, отчего тот надулся алым пузырем. Хамсворд смотрел на мальчика, глаза копа лоснились и влажно сияли.
- Хочешь это? - шёпотом спросил Хамсворд мальчика, легонько постукивая пальцем по кобуре. Мальчик незаметно кивнул, жадно следя за пальцами копа.
- А что мне за это будет? - спросил Хамсворд, приближаясь к ребёнку. Он большой горой вырос над мальчиком, протягивая к нему вздувшуюся розовую руку. Мне показалось на миг, что тень Хамсворда что-то высосала из ребёнка, начала накладывать тёмный след на его юную душу. Большая рука тянулась к ребёнку, готовая в секунду проглотить.
Стены, сдавливавшие меня, вдруг растворились. Я оказался посреди поля. Холодный ветер морозил щеки. Огромное пустое пространство из спокойствия и холодной тоски забрало меня в себя. Вдали стоял Джек, такой, каким я его помню. Угловатая улыбка, извиняющиеся сонные глаза. Он стоял, пошатываясь. "Ты видишь меня?" Я видел. Видел его во всем, везде: в каждой крошке пыли на столе. Целая осень дышала его лёгкими, весь мой мир навсегда теперь останется отражением в его янтарных глазах. Ещё я видел Джека в этом маленьком мальчике. Хамсворд лгал. Это он убил Джека.
- Я хочу.. - начал Хамсворд шёпотом, приблизившись к уху ребёнка.
- Эй, Хамсворд, - позвал я его. Коп мгновенно изменился в лице. Монолитная маска, с которой он ходил ежедневно, села, как влитая.
- Чего тебе? Готов все подписать?
- Готов адвоката.

9

Хамсворд был прав лишь в одном: я был новеньким, поэтому руки системы не успели зажать мне горло. Но система прошлась по каждому в городе. Люди, писавшие мне в газету, были заложниками несправедливости полиции и недоверия со стороны властей. Маленький городок, окруженный пламенем осеннего леса, пылал от злости и жестокости, с какой встречал их мир каждый день. А я стал соучастником этой игры на выживание: подделывал письма в издательстве, писал жёлтые статейки, посвящал колонки доблестным копам этого славного города.
Знал ли Джек, чем я занимаюсь? Конечно, знал. Но все равно пошёл мне навстречу. Кому, если не ему, знать, как молоток системы уплощает всех под своими ударами. Ребёнок, попавший под прицел несовершенства системы, угодил в социальный капкан. Лицо со значком, обещавший безопасность, оборвал последние ниточки разума, за которые Джек держался после потери матери. Хамсворд рвал все обращения опекунов Джека на медицинскую помощь, подделывал отзывы о его поведении, вешал преступления. Хамсворд был мной, только в форме. А Джек бродил по уцелевшим тонким тропинкам своего сознания, хватался за свет, за людей. Он так старательно запоминаю лица людей и их адреса, хотя не помнил своего детства. Ему хотелось нравиться людям, поэтому он вёл блокнот своих странностей. Хамсворд сделал из Джека преступника, патологического лгуна и асоциальную личность. И Джеку лишь оставалось ходить кругами по задворкам ясного ума и пытаться понять, что с ним не так. И все, что ему удалось понять, было: "Я больной человек". А он был здоровее многих, просто Джеку нужна была помощь, как и всем в свое время.
Я продал все, что у меня было, включая дом, чтобы нанять хорошего адвоката и устроить красивые поминки Джеку. Но первым делом, я написал огромную разоблачающую статью, где описал все, что знал про тёмные дела полиции и страдания горожан. Я действовал тихо, подменив все в последний момент. И даже если этот выпуск не выйдет в свет, я заранее отослал копии всем издательствам штата, которым будет интересно об этом рассказать. Несколько писем было отправлено по адресам политиков и скандальных судей.
Но газета с моей статьёй была разослана в каждый дом нашего города, и каждая семья тем утром вышла во двор, чтобы увидеть там соседей, таких же ошеломленных и растерянных. Статья попала в руки всех, кто смог бы разобрать слова. В то утро бандиты и убийцы остались дома, чтобы прочесть заново газету, дети не выходили на площадки, повара не готовили, водители автобусов стояли на стоянках. Лёгкий холодок со спин горожан пролетел по всем закоулкам, пока не поднялась настоящая буря, длившаяся несколько дней. Проливной дождь с ветром выбивали окна, обрывали линии связи, валили деревья. Все в городе оказались запертыми в своих домах наедине со словами в газете, сулившие перемены.
Прошло несколько дней после конца бури. Я собирал вещи, укладывая их в коробки, как делал всего полгода назад, как в дверь позвонили. Мне и до этого стучали по окнам, ломали замки и подкладывали угрозы. Я был готов: нож в руке и храбрость в кулаке. Сердце замерло, пока я открывал дверь. На секунду мне даже захотелось, чтобы там стоял мужик с огромными кулаками. Я был так зол и в таком одиноком отчаянии, что хотелось избить себя. За дверью не было никого. На пороге лежал пирог с запиской. Я огляделся по сторонам, но никого не нашёл. Лишь на пару минут улицу оглушили звуки сирены от проезжавших чёрных джипов с мигалками, а потом тишина, как после выстрела.
Дома я открыл записку, в ней было сказано лишь одно :"спасибо". Меня будто ударили под дых. Почерк был так похож на Джека, что я сначала даже не дышал на записку, лишь бы не развеялся этот мираж. А потом я заплакал навзрыд, впервые после смерти друга. Живое чёрное горе сжало нутро до боли и выдавило из меня слезы, как сок из половинки лимона. Я был до верху залит горем, тоской, злостью, отчаянием, страхом - они распирали меня изнутри, мне казалось, я скоро взорвусь. А тут : "спасибо". Капля благодарности в этой переполненной чаши из боли - и все начало выливаться лавиной. В дверь снова позвонили, но я был выжат. Мне хотелось просто лежать на полу, оберегая в своём сердце это дорогое "спасибо". Но в дверь позвонили ещё раз через минут пять, и снова, а потом ещё раз, и опять. В последнем порыве сил, я открыл дверь, за которой стояла добрая треть всего города. Увидев меня, аплодисменты оглушили улицы, как во время грома. Все кричали и хлопали, улыбались и хвалили меня. Воздух, разряженный от хлопков, пьянил от плавающих в нем голосов людей, пришедших сказать мне простое "спасибо".

10

Пошла череда судов и адвокатов. Я продал все, что у меня было, лишь бы добиться хоть чего-нибудь. Адвокаты трясли с меня деньги, как могли. А я решил не давать ни одного взноса, пока не устрою достойные похороны Джеку. Я был удивлён, как люди на волне энтузиазма, наполнились свежей кровью и сил. Узнав, что я продаю дом, ко мне зашла добрая четверть жителей, предложив еду и кров подле спален своих детей и матерей. Каждый новый день становился для меня открытием. Люди, хотевшие избить меня до полусмерти всего полгода назад, теперь дают мне деньги, кормят и рассказывают свои истории, как старому другу.
Дерьмовый Мэтти организовал поминки у себя дома, куда пришли почти все в городе. "Напиток ангелов" лился рекой, все пили за Джека, скорбели и дрались за то, кому он был ближе. Мне рассказывали о его нескончаемых приключениях, а я лишь удивлялся, как мало я знал о Джеке.
Дерьмовый Мэтти рассказал про заварушку с пожарной машиной. В городе несколько лет назад чинили трубы. Вскопали землю, достали ржавый металл наружу. А потом все заморозилось. Деньги, выделенные на ремонт испарились вместе с главой города. Когда все дошло до того, что воду приходилось кипятить и относить в больницу, так как там её катастрофически не хватало, Джек пришёл к Мюллеру, командиру бригады пожарников. Они вместе отыскали дом главы города, с припаркованным рядом новеньким мустангом. Джек взял шланг, надавил на поршень, и вода с огромной силой полетела в дом мэра. Напор был так силен, что повыбивал окна и оставил вмятины на ограде. Спустя пару дней все трубы в городе починили. В полиции Джек взял вину на себя, но его никто не стал задерживать.
А сам Мюллер рассказал мне историю про маленького мальчика по имени Тоби. Он украл пару новых кроссовок у Джека, которые достались ему от умершего друга. Джек тогда был в горе, поэтому лунатил чаще обычного, ходил по улице с огромным кассетным магнитофоном и орал песни. Одним утром он проснулся без обуви, посмотрел на ноги, пожал плечами, надел домашние тапочки и пошёл на улицу снова орать песни и пить самогон. Родители Тоби в тот же день пришли к Джеку с побитым мальчиком. Они извинялись, а мальчик плакал до синевы, багровыми руками утирая слезы.
- Эй, малой, ты чего удумал, чудила? Я ж тебе их подарил, почему не сказал своим предкам? - сказал Джек.
Сам Тоби рассказал, как Джек учился летать. Он привязал себя простынями к дымоходу на крыше и прыгал вниз с крыши, ничего не боясь.
В тот день я узнал столько всего, что когда все ушли, я долго сидел на диване и утирал слезы. Дерьмовый Мэтти положил свою большую руку мне на плечо и сел рядом. Так и сидели мы до утра в тишине, пока не рассвело.
В день кремации я жил в доме Дика, того, чей пикап угнал Джек. Я вернулся из крематория рано, одолжил на этот раз пикап Дика и поехал за город. Пакет с серым пеплом лежал на соседнем кресле, но я не мог отделаться от странного ощущения. Я слышал свой вопль в машине, когда Джек гнал за черту города. На секунду что-то наполнило меня, и я надавил на газ. Машина летела сквозь стволы деревьев и ревела от скорости. Я кричал, подпрыгивая на кочках.
Поляна была все та же, тихая и безмятежная. Я лёг с Джеком на влажную траву и смотрел на сероватое небо.
- Знаю, знаю, красиво, друг, вижу все, - сказал я Джеку.- И тебя все видели, Джек, все видели. Тебя любили, ты был всем нужен. И мне нужен.
Начал подниматься ветер. Сухие рыжие листья шептал мне что-то на ухо, но я слушал лишь Джека.
- Прости меня, Джек. Я виноват.
Поляна начала пузыриться от ветра, будто хотела встать. Ветер дул все сильнее, листья облепили моё влажное тело.
- Знаю, Джеки, знаю. И я тебя.
Я в последний раз обнял его. Мне почудилось, что Джек снова лежит у меня на коленях, только живой и дышит мне в шею. Я вытер слезы, открыл пакет и рассыпал друга. Стволы деревьев начали скрипеть от потоков сильного ветра. Серый воздух наполнился холодом. В чаще леса блеснули янтарные глаза, сухие рыжеватые волосы мелькнули в сердце осени.
 - Прощай, Джек, - кричал я вслед ветру, уносящего частички моего друга.
И вдруг все стихло. Янтарные глаза исчезли, листья упали мне под ноги. Наступила такая густая тишина, что я впервые за утро понял, что я один. Джек ушёл. Что-то холодное легло мне на лицо. Небо наполнилось белыми снежинками, они кружили над моей головой, пеплом оседали на траве. Снег все шёл, карамельной коркой покрывая листья. Я сгреб крахмальный снег в ладонь, он был похож на сахар с молоком. Я улыбнулся. Пора ехать. Меня ждет мир Джека. Красивый и нелепый, как и он сам.