Бытиметь

Читайте классиков, друзья мои, итайте лассиков: там – всё, и недостающие буквы, и буквы вышедшие из употребления, и такие сближения, каких не ожидал увидеть.
Одно сближение находим в поэме Гоголя "Мёртвые души". Глава седьмая. Чичиков и Манилов приходят в гражданскую палату, чтобы совершить купчую. Здесь является на сцену в первый и в последний раз некто Иван Антонович.
"Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет", – пишет автор, вместо куда более привычного нам "Ему было уже далеко за сорок". Реприманд неожиданный? Глаголы "иметь" и "быть" по своей природе, значению и функциям такие различные, в сущности оба являются глаголами состояния: "иметь" означает "быть у (кого-то, чего-то)". Иван Антонович с полным на то основанием мог "иметь" свои "далеко за сорок лет", – именно потому, что ему "было далеко за сорок лет"!
Проблему "быть"/"иметь" поэтому допустимо рассматривать как частный случай проблемы субъектности. Субъектность – не ощущение себя как субъекта (что есть простое отражение), а трансцендентное единство опыта личного и не-личного, единство, которое формируется и существует на основе постоянства сознания. Это такое "я", которое непостижимым образом есть также "сверх-я", "Я" с большой буквы. При этом всё, что "сверх", не принимается как "своё" и не является таковым.
В другом дискурсе эти же отношения выражаются через понятия "образа" и "подобия" относительно Того, образом и подобием Кого они являются. Что же это за отношения? Какова их природа? А вдруг, как и в случае с глаголами "быть" и "иметь", это отношения дополнительной дистрибуции? Что тогда?
А тогда...
"Уже знакомый читателям Иван Антонович", вернёмся к нему на минуточку, у него две черты, две гитики. Первая гитика. Он полностью зависим от условий, в которых мы его исповедуем. Иван Антонович один в канцелярии и совсем другой в присутствии, где "один, как солнце", сидит председатель (за "зерцалом"). И вторая, она тесно связана с первой. Иван Антонович подвержен в высокой степени манипуляциям. Сперва Чичиков, а потом председатель, оба манипулируют кувшинным рылом в своих (но и его тоже!) интересах.
О, этот Иван Антонович, ты не так прост, "Иван Антонович", а вдруг ты и есть та самая пружина, на коей "вертИтся мир"? Уж никак не честь...
Пружина, она же кумир.
Не кто иной как Иван Антонович совершает купчую крепость на мёртвые души и таким образом делает их живыми. По закону, всё по закону, Карл! Закон, неписаное Слово, сведённое в статьи указов и уложений, но не сводимое к ним и не выводимое из них, негласно манипулирует и могущественным магом "Иваном Антоновичем" (оживляет мёртвых! как не маг!), и ещё более могущественным председателем, и даёт живительную силу странным начинаниям выходца из ада (Чичиков у Булгакова именно оттуда и выходит), – с целью? – неизвестно с какой целью.
("В Херсонскую их!")
Картинка с натуры. На небе собираются дождевые тучи; темнеет; тревожный ветерок гнёт садовые цветы в клумбах... Благочестивая садовница в белом платочке истово поливает эти цветы из огромной лейки, как ещё осилила такущую – в полтора, не меньше, хороших ведра лейка. Делает то самое, что сделается естественным порядком и без её участия, наилучшим образом сделается само, – с целью? – неизвестно с какой целью...
Наборы ритуальных действий, призванных воздействовать на "Ивана Антоновича" для актуализации "законов", которые и сами по себе актуализируются и в нашем участии не нуждаются, подразумевают наличие "где-то там" неопределённого Что или Кто, которое или который выступает здесь и для нас в плане "Ивана Антоновича", иногда "председателя", но никогда в своём собственном, никому не известном "лице".
Это лицо есть третье и неопределённое лицо: Он.
То есть, не лицо; любая объектная референция, нерефлексивность, – третье не-лицо...
Но обязательно – неопределённое, чтобы всему смог дать порядок и всё управить, а для того не дОлжно иметь никаких вообще определений; любое определение ставит предел компетенциям, сужая власть до определённых границ: вот это могу и вот это, а это – увольте-с, не могу-с...
Да какая ты после этого власть?! То есть, не ты, – он...
Не взялся бы, и смелость берущихся неизменно удивляет, не сказать – пугает меня, обратить Его внимание на себя, сказавши Ему – Ты...
Белые платочки! Вот оно!
Иван Антонович – Он, и Манилов – Он, и Павел Иванович, и я, и вы, и – мы его не любим, и он тоже – Он...
Бытиметь! Понять тайну Бытиметь, и не придётся спрашивать у Него: "Как твоё имя?"
("Смотрит он и отвечает: Агафон.")
Универсальная и всепогодная термопара "быть/иметь" вырабатывает электричество, а оно не даёт остановиться ни на миг многообразным "колёсикам" псевдобытия, доступное правдоподобие которого довлеет и уже знакомому нам Ивану Антоновичу, и Чичикову с его мёртвыми душами, и даже председателю: заслонён "зерцалом", он представляет на этой сцене самого Великого Анонима (Л. Блага), о том не подозревающего (и слава Ему...). Возможность быть понимается на этом – не бытийном, но событийном, бытовом – уровне как производное, как функция от иметь. У меня есть то-то и то-то – следовательно, я есть. И в обратную сторону: я тот и этот – и в силу статуса имею возможность иметь то-то и то-то. Отсюда неизбывное стремление человека "вверх" и столь же непреклонная тяга человека к "низу", к вещам преходящим. Впрочем, всё преходяще, вечно сияет иллюзия вечности. Она сияет и в зерцале, куда вглядывается Иван Антонович, отстояв обедню и, может быть, бросив грошик нищенке на паперти: Он улыбается мне – потому что я улыбнулся Ему! Невдомёк кувшинному рылу, что ему улыбается его же собственный кувшин. Даже не председатель.
Иллюзия бытиметь правит миром, которым правит смерть. Пляски смерти в раскрашенных масках и юбочках происходят на уровне разрешённой общедоступной "понятности". Румынский философ Лучиан Блага называет этот уровень "мистериальным". Ги Дебор – "обществом спектакля". Вообще же правильнее было бы назвать его нулевым уровнем допуска. Это такой, где ещё можно обойтись без коврика и резиновых перчаток. То, что даётся здесь, не способно навредить, ни мозгам, ни желудкам. Ничего этого нет. Ничтожащее ничто выставляет зеркало прямо к рылу: смотри – ты свинья; теперь ну-ка, улыбнись... видишь? ты видишь? Он улыбается тебе в ответ... человек! Ступай же, хренов данаец, и принеси дары сам знаешь какие...
И невдомёк ему (тебе, мне и ей), что улыбающаяся свинья в зеркале даже к зеркалу не принадлежит, что уж говорить о лежащей за ним реальности.
Спасибо школе: дала среднее образование. Читаю лассиков, добавляю уковки.
*уществование *елковых *ел.


2023 г.